Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 62 (всего у книги 63 страниц)

* * *

Если такова доля Надежного Щита, он не хочет. «Слышите? Не хочу!» Он знал Геслера, знал, что означает его упрямое молчание. Он видел трупы глазами проклятых ризан. Измолоченные останки Охотников за Костями и летерийцев. Всего два дня назад он шел с ними – знакомые лица, солдаты, которых он любил обкладывать руганью… все ушли. Мертвы…

Все не так. Они с Гесом должны были умереть с ними, умереть в сражении. Братство можно понять лишь на пороге смерти, когда братья и сестры падают один за другим. Тьма – и ошеломляющее пробуждение перед вратами Худа. «Да, мы становимся семьей, когда сражаемся друг за друга… но настоящая семья – семья павших. Почему бы мы ходим полуслепыми после любого боя, почему смотрим на убитых и чувствуем одиночество? Они зовут нас, вот почему.

Солдат знает. Если солдат скажет иное – он Худом клятый лжец.

Заря близится. Последний день настает. Но я не знаю этой семьи. Не такого я хотел. Все, что осталось – Геслер. Мы прошли через всё, да уж, так что и умереть можем сообща. Хотя бы какой-то смысл. Пройти через всё. Фалары… боги, мы были молоды! Проклятые дурни. Побежали, присягнули культу Фенера – слухи об оргиях, вот что нас притянуло. Какой юный удалец не подскочит при одной мысли?

Проклятые оргии, да. Нужно было сразу подумать. Он бог чертовой войны, верно? Оргии, да, но не секса, а убийства. Не тем мозгом мы думали. Но в таком возрасте разве бывает иначе?

Вот только мы никогда не уходили, так и не поумнев. Точно. Плюхнулись в выгребную яму и провели двадцать лет, доказывая друг дружке, что запашок не так плох. Слаще дождя, вот как». К’чайн Че’малле готовятся умереть. Хотят слить в него кровь, столпиться душами в его объятиях… что бы это ни значило. Устроившая всё это Матрона умерла, но ведь… разве смерть не самый прямой и очевидный путь к возвышению, к божественности? Хотя если тебе выедают мозг, стошнить можно. Ну, став богиней, она заставит их заплатить.

Что ж, он держал дверь закрытой до последнего мгновения – ведь ему нужно армией командовать. Куча латников, готовых повернуться по малейшему мысленному приказу. Вообразите, что сделал бы Колтейн с такими легионами. Будь они у него, Корболо Дом не поглаживал бы сейчас спинку Лейсин. Факт…

– Дыханье Худа, Буян! Меня сейчас стошнит!

– Пошел вон из головы!

– Я сказал про голову? Ты просто сочишься. Слушай, хватит думать, что мы воронья пожива. Ладно? Не знаю, есть ли у этих зверей моральный дух, но ты его сейчас растоптал в кашу.

– Это мои мысли!

– Так что придумай, как их держать при себе. Вообрази толстый череп – в нем есть дырки, верно? Глаза, нос и еще что. Так вообрази, что все заколотил. Теперь ты в безопасности. Теперь можешь думать все дурацкие думы, которые привык думать.

– Вот почему я тебя не слышу?

– Нет. Сейчас я слишком отупел, чтобы думать. Небо светлеет – взгляни на тучу, что к югу. Это не туча. Это дыра в небе. Выпотрошенный садок. Гляжу – и душа в пятки прячется, как пиявка под камень!

– Гес, эти легионы…

– Фурии.

– Они не готовы к битве. Или ты хочешь просто шагать на них? Так в Квоне делают.

– Ты прав. У квонцев войска плохо тренированы, но их много. Зачем тут тактика?

– А нам она нужна.

– Верно. Поглядим, сможем ли устроить им «зубья пилы»… – Он резко замолчал.

Большой обоз остановился. Трутни – мелкие твари, ростом с человека – полезли на телеги, снимая прямоугольные железные плиты. – Геслер, это щиты?

Геслер остановил и развернул «скакуна». – Да, похоже. Я удивлялся, зачем у Ве’Гат топоры длиной в полторы лапы. Итак, действительно тяжелая пехота…

– Я не смогу такой поднять. Пусть мой держит щит слева. У На’рхук есть метательное оружие?

– Откупорь череп и поймешь. Еще одно нововведение Матроны. Думаю, она была хороша.

– Она была большой жирной ящерицей.

– Она сломала привычку ничего не менять, длившуюся десять тысяч лет. Хотя К’чайн Че’малле отрицают, что имеют религию.

Буян хмыкнул, не совсем поняв, о чем говорил Геслер, и пошел искать Дестрианта.

Келиз сидела на спине Сег’Черока в двадцати шагах к западу. Она не следила за умелой раздачей громадных щитов среди шеренг Солдат – она щурилась, глядя на юг. Буян проследил.

– Гес, я их вижу. Ряд легионов…

– Фурий, – поправил Геслер.

– Пять вдоль фронта, а вглубь? Три? Дыханье Худа, кажется, их слишком много. Думаю, при три зуба на каждый легион, глубиной не больше тридцати рядов. Мы сможем дойти до той высотки, там сомкнем щиты.

– Ты сбережешь мне К’эл, Буян. Покажи зубы, пусть На’рхук смыкают пасть. Как думаешь, долго сможешь удерживать высоту?

– А сколько нужно?

– Я хочу, чтобы большинство фурий пыталось выбить тебя с холма. Чтобы ты заставил их попотеть, чтобы они думали лишь о следующем шаге и не смотрели вправо и влево.

– А что всё это время будет делать Эмпелас Вырванный?

– Откупорь череп.

– Нет, так лучше.

Келиз подъехала ближе. – Есть волшебство – защита, оружие.

Буян все же чего-то не понимал. Он знал, что понял бы, свалив стены разума, но не хотел этого делать. Эмпелас Вырванный – Геслер вообще не включает его в тактику. Почему? Ладно. – Гес, мы будем держаться, но чего ты потребуешь от нас потом?

– Двинуться единым клином. Разбейте ублюдков надвое. Пусть одна часть будет меньше. Блокируйте большую, а вторую мы уничтожим. Потом нападем на большее крыло.

– Гес, Солдаты Ве’Гат так не сражались. У К’чайн Че’малле вообще тактики не было, насколько я вижу в голове.

– Вот зачем им нужны мы, люди, – сказала Келиз. – Она поняла. Вы двое… – Женщина покачала головой. – К’чайн Че’малле пьют вашу уверенность. Они сыты. Они слышат вас, обсуждающих битву, и поражаются. И … верят.

Буян скривился. «Женщина, если бы ты сейчас меня услышала, сбежала бы с воплями. Разумеется, мы говорим, как сделать то и то и потом это, и всё звучит логично и разумно. Но мы знаем: это шутка. Едва начнется бой, случится неразбериха похуже, чем у Худа в корзине для жуткого пикника.

Мы с Гесом любители. Даджек был получше, но Дассем Альтор, вот он был лучше всех. Он мог стоять перед десятью тысячами солдат и следить за каждым взмахом меча всё время битвы. После всех этих прорывов, отходов и перебежек мы устало кивали, готовые продолжать. Мы верили и делали, а Первый Меч… что же, он потом смотрел нам в глаза и молча кивал.

День кончался, поле цветов становилось полем смерти. Враг погибал или бежал.

Да, Геслер, я слышу, как ты ему подражаешь. Вижу, ты перенял убедительный тон человека с лицом, похожим на согретое солнцем железо – хотя оно могло становиться ликом льда. Готов отдать должное, друг: ты украл самое лучшее у самых лучших. И это хорошо».

Он вцепился пальцами в бороду. – У кого есть фляга эля? Не припомню времени, когда я ходил в бой, не приняв порцию кислого зелья. – Он поглядел на Келиз и вздохнул: – Да ладно. Давай, Гес, прячь своих К’элов. Я готов.

– Увидимся в конце, Надежный Щит.

– Да, Смертный Меч.

Под Келиз словно разгорался костер. Сег’Черок наполнился соками насилия. Но она сидела, сжавшись и дрожа, кости казались вмерзшими в речной лед. Эти солдаты ее страшили. Их самоуверенность была безумной. Легкость, с которой они приняли командование – и насмешка, с которой они обменялись титулами перед расставанием – привела ее в отчаяние.

Ее народ видывал торговцев из Колансе. Она смотрела на облаченных в доспехи охранников, скучавших, пока купцы торговались со старейшинами Элана. Дети тянулись к ним, глаза сияли, но ни один не решался подойти ближе, коснуться, как бы им ни хотелось. Убийцы были похожи на магнитные камни. Их молчание, пустые глаза взывали к чувствам в душах парней и девушек; Келиз могла понять полудетские желания, услышать шепот романтических горизонтов, изведанных воинами. Такие сцены ее пугали, она молила духов, чтобы чужаки уехали, унося с собой все опасные искушения.

В глазах Геслера, миг назад, она узрела то же жуткое обещание. Мир всегда казался ему слишком маленьким. Горизонт нависал цепями, и цепи угнетали его. Ему все равно, что остается за спиной. Всегда будет все равно.

«Но я знаю: Гу’Ралл прав. Именно их мы искали. Эти мужчины – ответ ведениям Ганф’ен Ацил. Будущее, в котором есть жизнь и надежда.

А им всё равно. Они поведут нас в битву, и если мы погибнем, они либо сбегут в последний момент, либо падут. Им будет всё равно. Они похожи на Красную Маску». Караванные охранники тревожат ее память. Они были мертвы и они знали это. Такое знание разделяет каждый воин и каждый солдат. Вот шлюха-великанша, оплаченная кровью. Ее трахают короли, генералы и фанатичные пророки. Но потом все меняется: шлюха насилует клиентов.

Тысячи лет протекут, а ей всё равно.

Однажды двое молодцев исчезли вслед за уходом каравана. Старики и родители собрались обсудить, не послать ли погоню, чтобы притащить их назад в деревню. В конце концов старики разбрелись, а матери бессильно смотрели в глаза своих мужей. Дети надели цепи и назвали это свободой. Шлюха украла их.

Она желала, чтобы Геслер и Буян умерли. Желала от всей души. Без всякой причины. Они не сделали ничего дурного. Они делают именно то, что от них ожидали. «И они не боятся судьбы. Они не стыдят меня за страх и ненависть.

Но я желаю мира без солдат. Пусть поубивают друг друга. Хочу увидеть, как короли и генералы остаются одни – никого вокруг, чтобы ухватить загребущими когтями. Нет оружия, чтобы подкрепить волю, нет клинков, чтобы звенели угрозами. Хочу увидеть их слабыми, жалкими тварями. Какими они являются на деле.

Кто мне поможет? Как сотворить такой мир?

Благие души предков, хотелось бы знать».

Она потеряла майхб, глиняный сосуд для души. Смерть стала неизбежным кошмаром. Нет причин мечтать о будущем. Не похожа ли она на караванных охранников? На Геслера и Буяна? Что они видят в ее глазах? «Я Дестриант. Но я грежу об измене». Она глядела на Солдат и снова слышала отзвуки их родовых мук в Чреве. Они не заслужили гибели, но ждут ее. Если бы можно было украсть грядущий день, день убийств! Она повела бы их против других. Против своего рода. Священная война против солдат всего мира. И их хозяев.

Чтобы остались лишь пастухи, фермеры и рыбаки. Артисты, красильщики, гончары. Сказители, поэты, музыканты. Мир для них, для них одних. Мир мира.

* * *

Казалось, марширующие фурии На’рхук проглотили неровную равнину – так тесны были их ряды. Восток осветило рождающееся солнце, но небо над врагом было одним большим пятном, синяком, из которого дул нездешний ветер.

Буян вытащил меч. Он видел, как передние ряды готовят дубинки – магическое оружие; видения или подменная память заполнили разум картинами опустошительных ударов. «Поднимайте щиты и молитесь, чтобы железо выдержало».

Он глянул за плечо, на Эмпелас Вырванный. Небесную крепость закрывала завеса белого дыма. Облака? Скривившись, Буян снова сосредоточился на своих Солдатах Ве’Гат. Они встали на гребне холма, словно отражая ход его мыслей – теперь, когда он сломал стену интеллекта, солдаты знали все его намерения. Знали, чего он желает, что планирует. «Они никогда не дрогнут. Не побегут… если меня не охватит паника… а видит Худ, при всем здешнем дерьме я еще держусь. И до конца дня не запаникую.

Так что стоим, ящерицы. Стоим».

Внезапно ряды заколебались, головы повернулись.

Буян тоже развернулся.

Из зияющего разрыва в утреннем небе появлялись какие-то громады. Черные, нависающие, летящие на пенном водовороте садка.

Небесные крепости. Не столь огромные, как та, что позади него – едва две трети массы – и плохо обработанные. Одни острые углы черного камня. И все же…

– Три … пять… восемь… Сбереги Беру!

Эмпелас Вырванный заполыхал звездой позади него.

Оглушающий, ослепляющий залп магии пересек небеса. Большие куски разбитого, пылающего камня вырвались из боков трех ближайших крепостей К’чайн На’рхук. Испуская дым, роняя осколки, утесы размером с доходный дом падали наземь, давя задние ряды На’рхук.

Оглохший от грохота Геслер высоко встал в стременах – Эмпелас Вырванный подлетал ближе, почти заслонив небо. – Дыханье Худа! Охотники К’эл, бегите из тени! Выйти наружу! На запад и на восток. Бегите!!!

Он послал «скакуна» вперед.

– Буян! К черту строй – нападайте на них! Слышишь? Атакуйте, подходите ближе!

Он слышал рассказы об осаде Крепи. Лавина обломков Отродья Луны посыпалась на город и сломила стойкость защитников. Такой гибельный дождь способен погубить целую армию.

Новые крепости На'рхух показывались из разрыва.

Затрещали молнии, вылетевшие разом из шести крепостей и сошедшиеся на Эмпеласе.

Загрохотало, начался смертельный ливень.

Огромные фургоны и запряженные в них трутни пропали под лавиной; ближайшие К’эл подскакивали в воздух, молотя хвостами, стараясь сохранить равновесие. Пыль текла приливом, скрывая ужасы, творящиеся в местах падения тяжелых камней основания Эмпеласа.

Но и охваченный вихрями дыма, истекающий обломками Вырванный с Корнем смог огрызнуться.

Зубья пилы Солдат Ве’Гат пересекли гребень холма; воины потекли вниз по склону, прямо к строю На’рхук.

Колдовство вырвалось из оплетенных дубинок, врезалось в стену железа. Ве’Гат шатались, но не падали.

На второй залп времени не хватило.

Зубчатая линия Ве’Гат врезалась в На’рхук. Сила удара расплющила две, даже три шеренги Короткохвостых. Оружие сверкало, Ве’Гат топтали упавших, вклиниваясь в ставшие неровными глубинные шеренги.

Буян был в самом центре атаки. Он дважды успел махнуть мечом – каждый раз оружие глубоко впивалось в доспехи, но твари уже успевали умереть, ведь лапы его «скакуна» доставали дальше. Ему не удавалось дотянуться до чего-то еще не порубленного в куски. Буян рычал от разочарования.

На’рхук было меньше, щитов они не носили – Ве’Гат просто разорвали их строй.

Молнии спустились с неба, прорезая кровавую дорогу сквозь задние ряды, вмиг убив сотни Солдат.

Буян зарычал, сраженный внезапными, мучительными смертями. «Разбить строй! Вплотную!»

Новый всплеск магии убил еще сотни.

«Ближе!»

Эмпелас Вырванный выбрасывал пламя из дюжины трещин. Отвалились большие куски обшивки, показав исходящие черным дымом внутренности. Крепость содрогалась при каждом ударе. Продвижение остановилось, а потом сооружение начало отступать. Однако оно еще изрыгало ярость: Геслер видел, что одна из крепостей На’рхук сильно склонилась набок, а другая больше не блещет молниями.

Но треклятых штук было слишком много. Три сместились к востоку и заходили к Эмпеласу с тыла – как раз там толстые плиты обшивки сняли ради изготовления щитов для Ве’Гат. Еще несколько мгновений, и они ударят по слабому месту.

«И это его убьет. Как ножом в спину.

Когда Эмпелас погибнет, вражеские крепости обрушатся на нас внизу. Если смогут.

Но я не позволю.

Охотники К’эл! Нападать с обоих флангов. Врезывайтесь сзади, опустошайте легионы, что вступили в бой! Не ссать, чтоб вас! Атака!»

Три крепости На’рхук изрыгнули яркие арки молний. Келиз в ужасе наблюдала, как нижняя половина Эмпеласа раздувается, светясь алым. Отдача от взрыва повалила Сег’Черока и Ганф Мач. Келиз выбралась из-под бьющихся зверюг; плечо и лицо были иссечены осколками. Она лежала на спине. Небеса пылали, вниз сыпались горящие камни. Она закричала и закрыла руками глаза.

Ощутив порыв горячего ветра, Буян повернулся назад. Нижняя треть Эмпеласа просто исчезла, из оставшихся помещений вываливались пылающие обломки. Удар перевернул крепость набок – или на спину? – открыв взору обширные разрушения.

Он выругался, когда Эмпелас ухитрился ответить огнем, выпустив две змеящиеся молнии.

Они, похоже, попали в цель – он не мог ничего видеть за телом крепости К’чайн Че’малле, но грохот разрывов сотряс почву. Потом одна из крепостей На’рхук взлетела над Эмпеласом, оставляя клубы дыма.

Глаза его широко раскрылись: проклятая штука наращивала скорость, поднимаясь выше. Поврежденная свыше всяких мер, окруженная клубами, словно из пращи запущенная крепость всё дальше уходила в небо.

Оставшиеся две вспыхнули очередным магическим залпом.

Свет объял Эмпелас Вырванный…

* * *

Охотники К’эл врезались в бока фурий На’рхук, что смыкали челюсти на Солдатах Ве’Гат. Тяжелые клинки прорезали кровавые тропы. На’рхук не могли равняться им в силе и скорости; они словно таяли под атакой. Геслер мысленно выкрикивал одни и те же слова, отчаянную мантру. «Теснее – теснее – они не будут стрелять по…»

Две нависшие над битвой крепости послали вниз змеящиеся копья. Тела На’рхук, Ве’Гат и К’эл летели по воздуху, чернея. Железо рассыпалось пылью.

«Ах вы куски дерьма!»

Всё потеряно. Всё. Он понял это мгновенно.

Крепости стерилизуют равнину, вот так просто…

На западе две новые крепости разворачивались, чтобы вступить в бой.

Геслер тупо пялился на них. И тут обе взорвались.

* * *

«Моя плоть – камень. Моя кровь ярится, горячая как расплав стали. У меня тысяча глаз. Тысяча мечей. И один разум.

Я слышал предсмертный крик. Была ли она мне родной? Она так и сказала в самом начале. Мы были на земле. Далекие, но близкие.

Я слышал, как она умерла.

И я пришел почтить ее, найти тело, безмолвную могилу.

Но она еще умирает. Не понимаю. Она еще умирает… и там чужаки. Жестокие чужаки. Когда-то я знал их. И сейчас узнаю. Нет, они не сдадутся.

Кто я?

Что я?

Но я знаю ответы. Кажется, наконец знаю.

Чужаки, вы приносите боль. Приносите страдание. Превращаете мечты столь многих в пыль.

Но, чужаки, я Икарий.

Я несу еще худшее».

Глаза Келиз раскрылись, но все вокруг хаотически смешалось, покрытое дымом. Она была в объятиях Ганф Мач, лежала как ребенок. Единая Дочь в сопровождении Сег’Черока справа и Бре’нигана слева рысила по дну долины.

Битва бушевала почти за плечами Часового Дж’ан. Охотники К’эл прорубились навстречу передовым Ве’Гат, но теперь враг начал окружать Че’малле.

Молнии вылетали из крепостей над головами, прокладывая изрезанные тропы разрушения по столпившимся бойцам.

Огромные барабаны сотрясли воздух справа; она повернулась. Две крепости На’рхук развалились на части, пламя в сердцевинах пылает так жарко, что она видит: камень течет воском, отпадая от железных костей. Та, что на севере, опускается книзу, словно тонет в воде. Ее сотрясают многочисленные взрывы.

Над ними показывается, расталкивая плечами столбы черного дыма, другой Укорененный.

«Кто? Что? Сег’Черок…»

– Кальсе Укорененный, Дестриант. Но там нет Матроны. Им командует тот, что очень давно в последний раз показывался среди К’чайн Че’малле и На’рхук.

Колдовство клубилось вокруг Кальсе, зеленое, синее и белое – таких явлений она еще не видела. Затем вся масса излилась кипящей волной. Магия охватила гибнущие крепости; Келиз вздохнула, увидев, что из неровных трещин в камне вылетает лед. Волна прошла сквозь крепости; та, что к югу, просто развалилась надвое – нижняя часть горой упала наземь, верхняя взлетела, кружась в потоках дыма, мусора и ледяных осколков. Вторая за миг до падения на землю потеряла верхнюю треть, превратившуюся в тучу белой пыли.

Падение двух крепостей заставило землю задрожать. Целые холмы были расплющены. Остатки крепостей разваливались, подняв огромные клубы пыли и каменной крошки.

В этот же миг магическая волна прошла над головами Келиз и трех Че’малле, и воздух стал таким холодным, что обжигал легкие. Задохнувшаяся, страдающая от боли в груди, она не смогла проследить, как волна поражает еще три крепости над полем битвы. Взрывы оглушили ее… сгустилась тьма, Ганф Мач пошатнулась…

* * *

Прибытие второй крепости К’чайн Че’малле заполнило небо ураганом насилия. Геслер видел над собой лишь клубящиеся тучи и ужасные вспышки. Даже громады летающих гор пропали из вида. Казалось, само небо горит, исходя раскаленными добела камнями, падавшими сквозь ледяной воздух. Непостижимо, но среди пепла и пыли закружился снег.

Крепости На’рхук забили врата садка, словно торопясь вылететь на подмогу погибающим под ударами пришельца; но волна за волной начали поражать их, новый Вырванный с Корнем приближался, стремясь в горло садка. Молнии лупили его, разрывая бока. С небес падала смерть. «Скакун» Геслера высился среди толпы сгрудившихся со всех сторон К’эл. Он понимал, что Охотники создают защитный кордон – хотя никакой кордон не спасет их от гибельного ливня. Он видел, как подтягиваются к битве последние фурии На’рхук, хотя падающие обломки уже прореживают их. И все же… начинает сказываться численное превосходство. Ве’Гат Буяна перестали продвигаться, хотя Геслер видел друга, охваченного жаждой боя – лицо краснее волос, глаза бешено сверкают… – Буян! Буян! Андроян Редарр, ублюдок безмозглый!

Голова повернулась. Улыбка на лице…

– Боги подлые, Буян! Мы окружены!

– Мы режем их!

– Надо прорываться – небо нас убивает…

– Отводи своих К’элов! Перегруппируйся, начинай снова!

– С какой стороны?

– С той, что позади Кальсе!

«Кальсе. Я и не обратил внимания». – А ты?

– Клинья спиной к спине – мы сожмемся, ты увидишь, что они полезли в проход, и ударишь! А потом мы!

«Буян, какой из тебя военный гений, к Худу!» – Согласен!

* * *

Боль была ошеломляющей. Он истекал кровью из ран по всему телу. Удар за ударом корежили его. Слепой и глухой, он отбивался, не зная, находит ли магия врага. Ему казалось, он разваливается, скоро душа будет вырвана из плоти крошащегося камня, из костей растянутого железа…

«Я снова стану духом. Потерянным. Где мои дети? Вы бросили меня… тут так много, они смыкаются как волки… дети, помогите…»

– Ты должен закрыть врата.

– Вздох?

– Да. Пернатая Ведьма. Странник утопил меня. Я взяла его глаз, он взял мою жизнь. Никогда не заключай сделок с богами. Его глаз… я даю тебе, Хищник жизней. Врата – ты их видишь? Нас тянет ближе… Хищник, не останавливайся…

Послышался другой голос: – Они убили дракона ради такой силы, Икарий.

– Таксилиан?

– Кровь прожгла дыру – если ты проиграешь, небеса заполнятся машинами врага и На’рхук восторжествуют. Видишь К’чайн Че’малле, Икарий? Они смогут победить, если ты остановишь Цитадели Гат’ран, помешаешь им выходить в этот мир. Запечатай врата!

Он теперь мог их видеть, он держал в руке глаз Старшего Бога. Мягкий, скользкий, покрытый кровью.

– Рана между мирами велика – даже Кальсе Вырванный не сможет…

– Ты должен построить стену.

– Тюрьму!

Пернатая Ведьма зашипела:

– Корень и Синее железо, Хищник! Ледяной Охоты недостаточно! Пробуди садки в себе! Корень для камня и земли. Железо, чтобы поддержать жизнь в машинах. Врывайся!

– Не могу. Умираю.

– В этом мире есть дети, Икарий.

– Асана? Не понимаю тебя. Ты не…

– В этом мире есть дети. Садки, сделанные тобой из собственной крови…

Пернатая Ведьма фыркнула: – Нашей крови!

– И нашей, да. Садки, Икарий – ты вообразил, они только твои? Слишком поздно. Это день огня, Икарий. Дети ждут. Дети слышат.

В разуме своем, рушащемся со всех сторон, он услышал новый голос, сладкий голос, голос, которого раньше не слышал.

 
Мне снится что нас трое
И Рутт уже не Рутт
И эту Хельд ему не донести
Но знает девочка: молчание
Игра
Но знает мальчик поцелуи
Эрес’ал
И мать кружащих звезд
Засеивает время
Я говорю им о твоей нужде
Я голос нерожденных
В кристалле вижу пламя, вижу дым
И ящериц я вижу и Отцов
Ты рану исцели, о Боже
Ведь дети близко…
 

Раутос прошептал – его слова были последним, что запомнил Икарий:

– Икарий, во имя милой жены моей… имей веру.

Вера. Он ухватился за это слово.

Рука сомкнулась на глазе; раздался вопль Старшего Бога, когда он превратил глаз в нужное. Для Корня.

Семя.

Финнест.

* * *

Келиз видела, как Кальсе влетает в пасть и останавливается, как буря вонзает в него молнии. Само небо содрогнулось, земля начала биться в падучей; на ее глазах камни вырвались из почвы прямо под Кальсе. Скалистое основание выбросило кривые руки, словно гигантское перевернутое дерево хлещет по воздуху корнями.

Корни вздымаются всё выше, касаются днища Кальсе и неистово расползаются. Каменные ветви вьются, зашивая края врат. Огни в них гаснут. Пустоши теперь кажутся какими-то серыми, словно бешеный рост дерева забрал из них последние искры жизненной силы.

Четыре оставшихся вне портала крепости начали отчаянную атаку на Кальсе. Взрывался камень. Широкие трещины пронизали плавящиеся скалы, звук ударов грохотал сильнее любого грома… но где бы ни открывались раны, камни спешили исцелить повреждения.

И тут атака кончилась. Тишина была такой неожиданной, что Келиз вскрикнула от боли.

Четыре крепости На’рхук охватило пламя, они пятились от врат. Огонь становился все ярче и, наконец, слепяще-белые сердцевины взорвались. Она взирала, то ли в ужасе, то ли в восхищении, как крепости тают. Над ними поднялись толпы дыма. Крепости несло на восток, земля под ними становилась черной от жара.

Ганф Мач сказала в разуме: – Дестриант. Гляди через меня. Видишь?

– Да, – шепнула она.

Две фигуры стоят на изодранной вершине холма к северо-востоку. От них ужасающими волнами течет магия.

Мальчик.

Девочка.

* * *

Ему было все равно. Мир, возможно, готов пасть в глотку самой Бездне, но Буян наконец полностью поддался полнейшей истине войны – и все иное не важно.

Хохоча, он рубил и резал На’рхук, когда мертвоглазые ящеры пытались залезть на «скакуна» Ве’Гат, надеясь числом повалить упрямую стену.

Геслер напал сквозь проходы; его силы пронзили ублюдков не хуже мясницкого резака, поставив узкими прослойками между озверевшими К’эл и держащими щиты Ве’Гат. Они бились с ужасающим ожесточением и гибли в устрашающем молчании.

Его «скакун» ранен. Его «скакун», похоже, умирает – как тут узнать? Все ящерицы сражаются до последнего вздоха. Но он защищается все хуже, Буян чувствует неровное дыхание грудной клетки.

Короткое рыло мелькнуло у лица.

Выругавшись, он отклонился от кинжальных зубов, попытался поднять короткий топор – но На’рхук подобрался ближе, цепляясь за шею Солдата. «Скакун» зашатался…

Буян молотил топором… но он сидел слишком близко – голова ящера покрылась ранами, но ни одна не могла помешать намерениям твари. Широко открылись челюсти. Голова мотнулась вперед…

Нечто рычащее ударило На’рхук – косматая масса волос на изрезанной шрамами коже – длинные клыки бешено вонзились в шею ящера…

Недоумевающий Буян вырвал ногу из стремени.

Гребаная собака?

«Крюк?

Это ты?»

Ох, это точно он.

Зеленоватая кровь хлынула из пасти На’рхук. Глаза подернулись дымкой, пес и ящер свалились с шеи Ве’Гат.

Тут Буян увидел над головой пылающее небо.

Но буря кончалась, гром затихал; мир снова заполнился лязгом железа, треском костей и плоти. Песня десяти тысяч битв, только какая-то особенно зловещая – не слышно ни одного крика, ни одного стона агонии и ни одной мольбы о пощаде.

На’рхук проигрывали.

Кончилась битва. Началось избиение.

Не сочинишь хорошую песню на одной ноте.

Но для солдата, видевшего смерть всю вечность с самого утра, такая угрюмая музыка стала сладчайшей на свете.

«Резня! Ради моих храбрых Вегатов! Ради Геслера и его К’элов. Резня ради Охотников за Костями, моих друзей, РЕЗНЯ!!!»

Как бы потеряв точку опоры, Эмпелас вырванный неспешно перевернулся. Теперь все сооружение пылало, выбрасывая полотнища горящего масла, щедро поливая мусор, трупы и раненых трутней.

Геслер знал: теперь это мертвый, бесчувственный кусок камня, готовый покинуть небо.

За ним все еще содрогались пред гибелью две крепости, пьяно плывшие друг к дружке. Ветер рвал столб дыма от третьей цитадели, но самой ее уже не было видно. Остальные стали пеплом.

Перед ним высилась гора покореженного камня, окружившая обломки Кальсе, словно они были драгоценностью в оправе… или глазом в руке великана. Что-то в этом явлении было знакомым, но он еще не мог понять, что. Гора вставала необыкновенно высоко, поднимаясь над дымом и пылью.

Утомленный и совершенно одуревший Геслер осел на спинку седла. Какая-то собачонка гавкала на лодыжки его «скакуна».

Он видел Келиз, Сег’Черока, Ганф Мач и Часового Дж’ан; а из-за их спин небрежной походкой приближались двое детей.

Гриб. Синн.

Геслер склонился вперед и сверкнул глазами на беснующуюся шавку. – Боги подлые, Мошка! – сказал он хрипло, – Верна себе, как всегда? – Он тяжело вздохнул. – Слушай, крыса, ибо я скажу так всего один раз, гарантирую. Сейчас твой визг – приятнейший голос на свете.

Мерзкая тварь оскалилась и зарычала.

«Так улыбаться и не научилась».

Соскользнув с Солдата Ве’Гат, Геслер присел от боли в ноге. Келиз стояла на коленях, лицом туда, откуда шли Гриб и Синн. – Встань, Дестриант, – произнес он, прислоняясь к бедру Ве’Гат. – У этих двоих такие распухшие головы, что непонятно, как их мамы наружу вытолкали.

Она оглянулась. На щеках блестели полоски слез. – Она… верила. В нас, людей. – Женщина покачала головой. – А я – нет.

Дети подошли ближе.

Геслер скривился. – Хватит хитро ухмыляться, Синн. У вас большие неприятности.

– Крюк и Мошка нас нашли, – сказал Гриб, почесывая дикие колтуны. Похоже, они не мылись уже долгие месяцы. – Мы были в безопасности, сержант Геслер.

– Рад за вас, – прорычал он. – Но ИМ вы были нужны. Ты и она. Охотники оказались на пути На’рхук – как думаете, что с ними случилось?

Глаза Гриба широко раскрылись.

Синн подошла к Солдату Ве’Гат, погладила бок. – Хочу одного себе, – сказала она.

– Не слушаешь, Синн? Твой брат…

– Вероятно, мертв. Мы были в садках – новых садках. Мы шли по пути, мы вкушали кровь – такую свежую, такую мощную. – Она тускло взглянула на Геслера. – Азат закрывает рану.

– Азат?

Она пожала плечами, поворачивая голову к скале-дереву, охватившему Кальсе Вырванного. Оскалила зубы, вроде бы улыбаясь.

– Кто же там, Синн?

– Его нет.

– Мертвый камень не может запечатать врата – даже Азату нужна жизненная сила, живая душа…

Она искоса поглядела на него. – Точно.

– Если тот, что их запечатывал, пропал…

– Глаз.

– Что?

Келиз заговорила на торговом наречии: – Смертный Меч, Единая Дочь отныне стала Матроной гнезда Мач. Бре’ниган стоит подле нее как Часовой. Сег’Черок – податель семени. Она будет говорить с тобой.

Он повернулся лицом к Че’малле.

– Смертный Меч. Возвращается Надежный Щит. Мы подождем его?

– Не беспокойтесь, Матрона, он слишком туп.

– Я могу даже с такого расстояния пробить его защиту.

– Давайте. Он заслужил головную боль.

– Смертный Меч, Надежный Щит. Дестриант. Вы стоите втроем, вы, ставшие воплощением истинности веры моей матери. Рождена новая вера. К чему вечность, если проводишь ее во сне? Вот утро нашего пробуждения. Мы славим кровь, пролитую сородичами. Мы почитаем и павших На’рхук и молим, чтобы однажды они обрели дар прощения.

– Вы должны были уже понять, – возразил Геслер, – что эти На’рхук рождены без надежды на независимое мышление. Их небесные крепости стары. Они могут чинить, но не могут создавать что-то новое. Они подобны ходячим мертвецам, Матрона. Вы видели их глаза.