Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"
Автор книги: Стивен Эриксон
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 50 (всего у книги 63 страниц)
Глава 20
Пусть солнце день согреет
когда все краски в свете
смешались – их единство
мы чистотой считаем
что выше компромиссов
шаги твои как камни
отягощают землю
а ветер мягкой гривой
по кругу облетает
твой лик кристально-строгий
пусть солнце день согреет
все отразив сомненья
щитом бесспорной веры
оттенок не обманет
не скроет мыслей дымка
зря тучи обложили
край низкий горизонта
и каждый шаг – по грани
и новый день родится
прими тепло от солнца
оно любви сильнее
оно стирает краски
в его посулах вечность
пыль к жизни поднимают
лишь золотые слитки
забытых кладов света
на новое не зарься
ведь новое всё – ветхо
поношено, измято
пусть солнце день толкает
ты шел по этим тропам
и хищники таились
в траве, кружили в небе
любители жрать мертвых
вновь армии на марше
вокруг встают дозоры
девицы и владыки
в тени грядущей вьются
то, что мы потеряли
вернулось…
«Песня о раненой любви», Рыбак
– Это не просто, – сказал он, хмурясь, перебирая мысли, – когда ты в мире, то есть среди людей. Общество, культура, нация – в мире есть нападающие и защищающиеся. Большинство из нас наделены чертами и тех и этих, но в общем смысле личность попадает в тот или иной лагерь, в соответствии со своей природой.
Ветер свистел над обточенным камнем. Запятнавшие его пласты птичьего помета давно стали тонкими и пестрыми, напоминающими брызги краски. Облако жара стояла над камнем, хотя порывы бриза уносили его прочь. Но солнце не сдавалось, и Риад Элайс был ему благодарен.
Взгляд Сильхаса Руина устремился куда-то на северо-восток, но выступы пятнистого камня закрывали Риаду обзор. Ему было любопытно, но не более того. Скорее ему хотелось слушать Сильхаса, ведь белокожий Анди иногда с трудом находил слова, выражающие его мысли. Зачастую это начиналось внезапно и растягивалось в долгую, аргументированную речь, и Риад внимал молча – столь многому ему еще предстояло научиться!
– Нельзя сказать, что агрессия свойственна лишь нападающим, – продолжил Сильхас. – на деле всё не так. Например, в искусстве владения мечом мне лучше удаются приемы обороны. Я редко решаюсь на стремительную контратаку – скорее я использую привычки нападающего, его поглощенность одной задачей. Хотя и контратака в своем роде тоже агрессия. Понимаешь разницу?
Риад кивнул: – Кажется.
– Агрессия имеет много форм. Активная, пассивная, прямая и косвенная. Внезапный удар или длительная осада. Часто она не любит оставаться на месте и нападает со всех сторон. Если не помогла одна тактика, используется другая и так далее.
Риад улыбнулся: – Да. Я часто играл с детьми Имассов. То, о чем ты говоришь, знает любой ребенок. Его учат те, что сильнее, и равные.
– Превосходно. Ты, конечно, прав. Но не забывай, что такое происходит не только в детстве. Это продолжается и в обществе взрослых. Что важнее всего понимать: нападающий атакует, защищаясь. Это его инстинктивная форма ответа на угрозу, реальную или воображаемую. Он может поступать так только в отчаянии, или это может стать привычкой, когда отчаяние становится способом жизни. За нападением скрывают собственную хрупкость.
Он замолчал. Риад понял: Сильхас желает, чтобы он принялся размышлять над сказанным. Взвесил себя, так сказать. Нападающий он или защищающийся? Ему приходилось делать и то, и другое; честно говоря, бывало, что он нападал, когда следовало защищаться, и наоборот. «Не знаю, к кому себя отнести. Пока что. Но, думаю, одно я уяснил: когда мне угрожают, я нападаю».
– Культуры склонны к преобладанию того или иного пути. Падение и успех видятся по-разному. Культуры с преобладанием нападающих – те, в которых агрессивность стала предметом восхищения и поощрения – стремятся выращивать людей толстокожих, умеющих прятать хрупкое «я». Раны кровоточат, но их не видно. А культуры, поощряющие оборону, порождают людей тонкокожих, склонных к быстрой реакции, своего рода ответной агрессии – думаю, ты сам это понял. Культура нападающих требует покорности и считает покорность явным признаком собственного превосходства над низшими. Культура защищающихся ищет спокойствия в подчинении, сама наказывает несогласных, получая, таким образом, лукавое превосходство показного смирения, под маской которого надеется обхитрить врага.
Последовала долгая пауза. Риад был доволен, ибо получил много пищи для раздумий. «Имассы? Думаю, защищающиеся. Да. Разумеется, всегда случаются исключения, но так и должно быть. В-общем… да, они обороняются. Подумай о судьбе Онрека, его любви к Кайлаве и последовавших из любви преступлениях. Он отверг конформизм и был наказан».
Представить культуру с преобладанием нападающих оказалось труднее. Летерийцы? Он вспомнил отца, Удинааса. Тот был склонен защищаться. Однако умел и атаковать – при помощи насмешек. Хотя никогда не скрывал своей ранимости. – Есть ли третий путь жизни, Сильхас?
Воитель улыбнулся: – За свою долгую жизнь, Риад, я повидал множество возможных конфигураций характеров и привычек, я видел, как кто-то меняется – если жизненный опыт оказывается слишком болезненным или если он обнаруживает в себе врожденную слабость и решительно отвергает ее. Но слабости разного рода бывают у всех, и зачастую оказываются фатальными. Будь уверен, мы сложные существа. Думаю, ключ лежит в верности своей эстетике и нежелании позволять другим силам становиться арбитрами твоих вкусов. Учись изобретать стратегии, позволяющие смущать и нападающих, и обороняющихся. Используй агрессию только ради самозащиты, такого вида самозащиты, что покажет всем непробиваемость твоих доспехов, уверенность в себе, святость личности. Атакуй, когда требуется, но без дерзости. Защищай свои ценности, но не разжигай в себе пламени гнева. Против нападающих лучшая защита – холодное железо. Против обороняющихся… лучше всего бывает вложить меч в ножны и отказаться от этих игр. Презирай тех, что заслуживают презрения, но не позволяй страсти становиться оружием – лишь доспехами. Наконец, будь готов обезоруживать улыбкой и ранить словом.
– Пассивность.
– Некоторым образом. Скорее ты должен избегать возможных столкновений. Говори всем видом: «Ступайте осторожнее. Вы мне не повредите, а вот я при нужде готов ранить вас». В некоторых вещах ты не должен уступать никогда, но только ты сам можешь решить, в каких именно и до каких пределов. Не поддавайся давлению, но учитывай разумные доводы оппонентов. Всегда взвешивай и оценивай, определяя ценность и значимость. Но если ты ощутил, что черта перейдена и под атакой оказалось твое самоуважение – препоясывайся и держись твердо.
Риад потер обросшие пушком щеки. – Мог бы такое сказать мне отец, останься я дома?
– В какой-то степени да. Удинаас наделен великой силой…
– Но…
– Сила его велика, Риад. Он достаточно силен, чтобы стоять открыто, показывая слабые стороны. Он достаточно смел, чтобы подпускать тебя. Если ты ранишь его, он отступит, как и должно – но эта тропка к его душе окажется навеки закрытой. Но начинает он, предлагая дар близости. Ответ другого определит будущее отношений.
– Как насчет доверия?
Взор красных глаз пробежал по лицу юноши. – Я долго водил их по безопасным местам, – сказал Сильхас тихо. – Избегал летерийских магов и солдат. Хотя в этом не было необходимости.
– Отец это знал.
– Думаю, и Фир Сенгар тоже.
– Значит, они тебе не доверяли.
– Напротив. Они доверялись мне, чтобы я сохранял решимость.
Теперь уже Риаду захотелось отвести взгляд. – Она действительно должна была умереть?
– Она и не была по-настоящему живой, Риад. Ее послали как потенциал. Я постарался его реализовать. Все ли семена полны надежд? Можно так думать. Однако истинная надежда принадлежит создателю семени и тому, кто его сажает.
– Но на вид она была девочкой.
– Азат использовал что мог.
– Так она еще жива?
– Сильхас Руин пожал плечами: – Возможно, живее чем прежде. Она жива, но молода. Очень уязвима.
– Так что сейчас, – сказал Риад, – отцу остается уповать на выживание Азата и надеяться на твою решимость. Наверное, «надежда» – неподходящее слово. Скорее это доверие.
– Если так, ты сам ответил на свой вопрос.
– А как насчет МОЕЙ решимости? Ты доверишься ей, Сильхас Руин?
– Они приближаются, – сказал Тисте Анди, встав с камня. И помедлил. – Будь осторожен, Риад – она необыкновенна и я не могу предсказать итог переговоров.
– Что она захочет сделать со мной? – спросил юноша, тоже вставая.
– Скоро узнаем.
* * *
Лошадь ступила в особенно колючий куст кактуса. Ливень слез, тихо ругаясь, и принялся выдирать колючки из бабки.
Олар Этиль следила, стоя рядом.
Оказалось, чтобы сбежать от жуткой ведьмы, недостаточно было просто ускакать прочь. Она снова и снова возникала из пыльных воронок, причем первым являлся вечно оскаленный череп – ей даже не приходилось зловредно ухмыляться.
Преследуя повозку, он миновал еще две драконьи башни, такие же безжизненные и разрушенные, как и первая. Теперь вот они приближаются к еще одной. Из прорех в камне вывалились части загадочных машин, рассыпавшись на сотни шагов во все стороны. Среди этого мусора видны продавленные панцири и сломанные мечи, а также рваные куски кожи и чешуя. Над башней, словно дым, повисло облако насилия.
Ливень вытащил последний шип, взялся за поводья и потянул лошадь вперед. – Эти треклятые штуки отравлены? – спросил он.
– Вряд ли, – ответила Олар Этиль. – Только болезненны. Местные бхедрины умеют их избегать.
– Здесь нет местных бхедринов, – бросил Ливень. – Это Пустоши, очень удачно названные.
– Однажды, воин – очень давно – здесь процветали духи земли и ветра.
– И что случилось?
Плечи ее заскрипели. – Когда слишком много пищи, жиреешь.
– Какого черта это значит? – Он поглядел на башню. – Мы идем к…
Его внимание приковало движение в небе. Два больших силуэта вынырнули из-за головы каменного дракона. – Духи подлые!
Парочка драконов. Настоящих. Тот, что слева – оттенка кости, глаза сверкают алым; он больше спутника, но какой-то тощий и, похоже, старый. Второй дракон ослепительно-белый, с золотом по зазубренному хребту. Хлопая крыльями, они описали круг и сели на пути Ливня и Олар, между ними и башней. Земля дважды дрогнула.
Ливень оглянулся на Олар Этиль. Она стояла как статуя. «Думала, что знаешь всё, ведьма. Я тоже так думал. А теперь поглядела бы на себя: ты словно заяц, замеченный котом».
Когда он вновь поглядел на драконов, они засияли и затуманились, став подобными миражу. Еще миг – и на месте гигантских тварей появились двое мужчин. Оба не шевелились. Даже на расстоянии Ливень видел, как точно формы драконов передавали сущность гостей. Тот, что слева, был высоким и тощим, с кожей цвета старой кости. Второй гораздо младше, мускулистый, но более низкий. Пряди волос сверкают золотом и бронзой, кожа сожжена солнцем. Он стоит спокойно, словно ни в чем не виноватый.
Олар Этиль молча пошла им навстречу. Глазам Ливня она вдруг представилась уменьшившейся; грубая примитивность форм показалась уродливой и смешной. Чешуйчатая кожа плаща – что за нелепая причуда!
Увлекая упирающуюся кобылу, он двинулся следом. Если те воины захотят причинить ему зло, спасения не найти. Если Олар Этиль их прогонит, он пойдет за ней. «Но сегодня я видел истинную силу. Придется взглянуть ей прямо в глаза. Далеко же ушел я от родного селения. Маленький мир моего народа стал еще меньше».
Подойдя ближе, он с удивлением заметил на поясе тощего старого воина два меча летерийской работы. «Синяя сталь. Помню, как однажды такой нож продали вождю, как клинок пел, нанося удар. А у юного оружие из обработанного камня. Одет в странный кожаный наряд».
– Тебя не звали, Сильхас Руин, – начала Олар Этиль. Потом ткнула узловатым пальцем, указывая на юного: – А этот, так высмеивающий мой народ. Здесь не его мир. Сильхас Руин, ты выторговал путь к Вратам Старвальд Демелайна?
– Он сын Менандоры, – ответил белокожий воин. – Ты знаешь плату за такой путь, Олар Этиль. Думаешь, я готов платить?
– Не знаю, на что ты готов, Сильхас Руин, и никогда не знала.
– Его зовут Риад Элайс. Он под моей защитой.
Старуха фыркнула: – Ты слишком высокого о себе мнения, коль думаешь, будто ему нужна защита. Вижу истину. Ты держишь его рядом, чтобы контролировать. Но он же отродье Менандоры, так что ты провалишься. Сильхас Руин, ты ничему не научился. Кровь Элайнта не потечет рядом с той же кровью. Грядет измена. Так всегда бывало. Почему у нее сто голов? В насмешку над невозможностью согласия. – Она чуть повернулась, встав лицом к Риаду. – Он ударит первым, если сумеет. Ты хочешь его превзойти, а он захочет тебя убить.
Золотистый воин казался равнодушным к обвинениям. – Он не встретит предательства, Гадающая по костям.
Она выпучила глаза и зашипела: – Смелое заявление. Почему ты так уверен?
– Потому что, – ответил Риад, – я уже предал.
Тут всё изменилось. Ливень видел, как Сильхас Руин отступает от компаньона, крепко хватаясь за рукояти мечей.
Олар Этиль кашлянула смехом.
– Гадающая, – сказал Риад, сопровождая титул легким поклоном, – мне известно твое имя. Знаю: ты та, что свершила Ритуал Телланна. Без тебя воля всех Имассов была бы бессильна. Лишь твой Голос имел значение. Ты украла целый народ у самой смерти.
– Ты жил среди Т’лан Имассов?
Он покачал головой: – Среди Имассов. Но я знал одного, бывшего Т’лан. Онрека Сломанного. И жену его Кайлаву.
– Кайлава, сладкая сучка. Она теперь его жена? Она чуть мне не помешала. Как поживает? Скажи, что я ее прощаю. А Онреку из клана Логроса передай: я не потребую его назад. Жизнь принадлежит ему отныне и навеки.
– Приятно такое слышать, – сказал Риад. – Ибо я поклялся, что им не будет причинено вреда.
– Риад Элайс, я решила: я тебе не враг. Будь благодарен. Будь иначе, смелая клятва убила бы тебя.
Он пожал плечами: – Возможно, в схватке ты победила бы. Но против меня и Кайлавы результат мог бы быть иным.
– Она близко? Нет. Я ничего не чую!
– Она сильнейшая из истинных гадающих. Остальные перестали расти, сдавшись Ритуалу. Погляди на себя. Ты не отличаешься. Ты такая, какой была раньше. Если Кайлава хочет оставаться незамеченной, так и будет. Не тебе править миром, Олар Этиль. Ты отказалась от такой привилегии очень, очень давно, свершив свой Ритуал.
Олар Этиль глянула на Сильхаса Руина: – Видишь, кого ты пригрел в тени? Дурак! Ну же, давай, скорее умоляй о брачном союзе!
Но Сильхас оторвал руки от оружия. – Может быть, я держу его близко по причинам, тобой сказанным, но есть и другие причины – гораздо более важные. Чем больше я узнаю сына Менандоры, тем сильнее уважаю. Если он действительно превзойдет меня, я откажусь от лидерства. Что до союза с тобой… честно говоря, я скорее сошелся бы с энкар’алом!
Ливень засмеялся – скорее чтобы избавиться от напряжения и страха, чем от образа воителя, совокупляющегося с каким-то явно уродливым, судя по имени, «энкар’алом». К несчастью, звук смеха привлек всеобщее внимание.
Риад спросил: – Воин, ты что-то задолжал Гадающей?
Ливень нахмурился: – Я и не думал. Может быть… но я не знаю, сколько монет и какого достоинства. Я Ливень из овлов, но овлов больше нет. Вместо них у меня костлявая спутница.
Юноша улыбнулся, словно ответ ему очень понравился.
Сильхас сказал: – Ливень из овлов. Я скорблю по гибели твоего народа. Его память отныне в тебе. Почитай память, но не давай ей уничтожить тебя.
– Интересное замечание, – сказал после раздумья Ливень. – Но я ныне почитаю уничтожение. Я убил бы убийц. Покончил с жизнями тех, что отняли жизнь у меня. – Он глянул на Олар Этиль. – Может, это и есть монеты между мной и неупокоенной ведьмой.
Лицо Руина исказилось горем, но он промолчал.
Улыбку Риада словно смыло: – Оглянись же, воин. Такой вот дом ты готовишь врагам и самому себе. Нравится?
– Думаю, да, Риад Элайс.
Неудовольствие и раздражение были ясно написаны на лице юноши.
Наступило молчание. Потом Олар сказала: – Ты ждал меня в засаде, Сильхас Руин. Это все приготовленные тобой слова или ждать чего-то еще?
– Я удовлетворил любопытство, – ответил гадающей Сильхас. – Но я подарю тебе сведения, чтобы показать: между нами нет вражды. Тебя ищут две неупокоенных драконицы. Я давно их знаю. Они будут кланяться, глотать пыль и клясться в верности. Но в глубине их сердец подлость.
Олар Этиль фыркнула: – Кажется, я и сама заметила … что-то. Сзади. Ты сказал, что их знаешь. А я нет. Странно, учитывая, что мы жили в одном мире.
– Я помню, как драконы были выпущены из Врат и начали искать власти среди разбитых остатков Куральд Эмурланна. – Он помедлил. – Моя встреча с ними была короткой, но яростной. Истинное отродье Тиам.
– Однако странствуют вместе. Неужели одна не замыслила предать другую?
– Они верят, будто являются двойняшками, выползшими из одного яйца. Среди всех драконов они были ближе всего к победе в Войнах за Тень. В последний раз стоял я рядом с братом, в последний раз защищал его бок, как и он – мой. – На время… – голос его дрогнул, – мы ощутили себя счастливыми.
Ливень ничего не слышал о Войнах за Тень и не представлял, какие стороны в ней сражались; однако он слышал горе в голосе Руина, и в душу его вонзилась заноза. «Поганые сожаления. Разве не все терзаемы ими? Поживи долго – и, может быть, лишь сожаления останутся живы в твоем разуме. Духи подлые, что за мерзкая мысль…»
Но в костяном мешке, которым была Олар Этиль, не осталось места для жалости. Она хрипло хихикнула. – Счастье несет смерть! О, вы тогда были такими праведными дураками! А теперь лишь один из братьев остается, словно шип, которого никому не выдернуть! Расскажи, какой великой цели ты решил послужить на этот раз, Сильхас Руин. Расскажи о достойных сожаления, но неизбежных смертях, которые усеют обочины мрачной твоей дороги! Не думай – я не насмехаюсь над тобой. Не обращай внимания на болтовню этого смертного. Устраивай побоище, Сильхас Руин! Ты и порченый огонек рядом с тобой, да и Кайлава тоже. Ну, давайте!
Видя такую вспышку, Сильхас наморщил лоб: – Говори не таясь, гадающая.
– Дар за дар? Отлично. Эрастрас призвал Старших. Сечула Лата, Килмандарос, Маэла – а теперь и Драконуса, да! Ты таился так тщательно, ты выпустил пульс мира из-под пальцев! Твой брат мертв, Сильхас Руин. Драгнипур сломан. Драконус вышел на свободу, Тьма в его руках – и что увидит былой любовник в ее глазах, снова устремленных на нас? Еще не поприветствовал маменьку, Сильхас? Не ощутил касания ладони? Думаю, нет. Она скорбит по сыну, которого любила больше, вот что я думаю. По тому, в котором ярче пылало черное пламя ее любви. Она заслужила великую ненависть и презрение за…
Удар руки Ливня пришелся ей в лицо, столь сильный, что ведьма упала, залязгав костями. Он навис сверху, поняв, что успел вытащить меч. – Ненависть, ведьма? Что же, ты знаешь о ней больше всех. Ну-ка, захлопни костлявую пасть и больше не открывай!
Провалы глазниц впились в него, словно были наделены когтями – но овл не дрогнул. «Уничтожение? Шелудивая сука, я боюсь жизни, не смерти!»
Он отступил и поглядел на Сильхаса.
Тот казался тяжело раненым, и удивительно было, что он еще стоит на ногах. Он обхватил себя руками, съежился и сгорбился. По впалым щекам текла алая жидкость. Ливень увидел, что лицо Риада исказилось тревогой. Шагнув к спутнику, он тут же развернулся к Олар.
Ливень встал на его пути. – Назад, – сказал он. – Не время. Утешь друга, Риад. Я уведу ее отсюда.
Юный воин дрожал, глаза его пылали яростью. – Она не…
– Не послушается? Еще как. Риад, хватит нападений…
Тот вздрогнул, глаза широко раскрылись. – Нападения. – Он кивнул. – Да, понимаю. Да. – Он снова кивнул и отвернулся, готовясь предоставить молодую силу в помощь сломавшемуся вдруг старику.
«Итак, он его превзошел и обрел лидерство. Вот так просто». Ливень вложил меч в ножны и пошел к кобыле. Схватил поводья, еще раз метнул уничтожающий взгляд Олар Этили – та даже не шелохнулась – и пнул бок лошади, заставляя скакать.
По следу фургона, на восток и юг. Он не оглядывался, но все же краем глаза увидел на гребне ближайшего холма вихрь пыли. Она шла рядом. «Вижу тебя. Ты не краше гнили в паху. Вспомнишь ли, что я, кажется, спас твой мешок с костями?
Что-то сомневаюсь».
Солнце окрасило золотом звериный оскал каменной башни; фигура из золота и бронзы стояла над другой, коленопреклоненной, скрывшей лицо в ладонях. Ни один не пошевелился, пока солнце не село, оставив небеса темноте.
* * *
Среди Баргастов был один старик, слабый разумом, любивший натягивать на плечи рваную, жеваную волчью шкуру и падать на четвереньки, словно находя истинное свое «я». Зверем, не способным ни на что кроме воя и визга, он носился по стоянке среди псов, рыча, пока не подчинял всех ошеломленных, испуганных тварей. Он любил заниматься с животными и другими вещами, но память Сеток отказывалась воспроизводить столь жалкие и отвратительные эпизоды. Огромный волк равнин, Баалджагг, напомнил ей того старика. Шкура покрыта пятнами, прогнила, кое-где просто свисает клочьями. Губы постоянно оскалены, показывая толстые пожелтевшие клыки и резцы – словно мир заслуживает лишь вечного вызова. Провалы глаз твари преследовали ее, говоря в красноречивой тишине: «Я смерть. Я твоя судьба и судьба всего живущего. Я то, что оставлено позади. Уходя из мира, ты оставишь лишь это».
Она гадала, что именно заставило старика считать себя волком. Какая рана разума позволила отбросить настоящую личность? Почему он не смог вернуться, найти потерянного себя? У разума слишком много тайн. Разум – мешок истин; их затаенная сила абсолютна. Искази одну истину, сделай ложью – и человек становится волком. Плоть и кость могут лишь следовать, пытаясь изменить строение тела. Две ноги в четыре, зубы в клыки: новые формы и новые цели, придающие достоверность фальши. «Но ведь ложь может быть не столь явной, как у старика с кривыми мозгами. Верно? Разве душа не может искажаться более тонкими способами? Сегодня я – один человек. Завтра я совсем другая. Видите мои истины? Ни одна не привязана. Я не скована одним „я“, мной владеет множество личностей. Неужели я становлюсь больной? Сломанной?
Вот почему я не могу обрести мира?»
Близняшки идут в пяти шагах перед ней. Они – одно, расщепленное надвое. Остроглазые лица смотрятся в зеркало, и ничто не скроется от взоров. Истины могут пригибаться, но им не скрыться. «Я добровольно пошла за Туком Анастером, хотя в душе и протестовала. У меня появилось пристрастие, и имя ему – неудовлетворенность. Каждый раз, как оно овладевает мной, кто-то платит. Кафал, я унизила тебя. Я выкрикивала жалобы на отсутствие веры, я заставила тебя убежать. Где ты теперь, жрец с добрыми глазами?»
Мертвый взор Баалджагга снова и снова останавливался на ней. Она отстала от двойняшек. Вес малыша заставлял пылать каждый мускул рук. Можно бы опустить его – но тогда путешествие сразу станет ползанием. Все проголодались – даже неупокоенный волк мало что может здесь поймать. Выветренные травы равнин остались далеко за спиной. Почва уступила место плотной глине и каменным россыпям. Там и тут торчали колючие кусты, высовывая кривые сучья между подушек кактусов. Сухие ручьи показывали, где искать куски древесины; по большей части они были не толще запястья, но иногда им удавалось набрести на что-то большее, толщиной в ногу. Сеток казалось, что деревяшки носят следы обработки. Отверстия, в которые можно сунуть большой палец (разумеется, сделать так означает получить укус скорпиона или паука); едва заметные сколы, отметины резца. Однако ни один из древних ручьев не мог нести лодки и даже каноэ или плоты. Она не могла понять назначение этих деталей.
Северный горизонт был испещрен намеками на высокие каменные башни – словно далекие горы изгрызены, остались лишь пики, подобные узким шпилям. Они внушали беспокойство, словно на что-то намекали. «Ты в земле бесплодной. Я пожру тебя, но великий голод мой не утолится никогда».
Они сделали ужасную ошибку. Нет, она сделала. «Он вел нас на восток, и мы так и идем на восток. „Почему он повел нас туда?“ Стави, не имею малейшего понятия!
Но я открыла правду внутри себя. Вся эта неудовлетворенность. Я недовольна не Туком или кем-то иным. Лишь собой. Неумением обрести мир, поверить и держаться веры.
Пристрастие само себя кормит. Возможно, я неизлечима».
Еще одно узкое русло ручья… нет… Глаза Сеток сузились. Две колеи в окружении выбоин от копыт. След. Близняшки тоже его увидели, потому что вдруг рванулись вперед и резко замерли. Сеток не сумела расслышать их разговора, но повернулись они к ней с выражением суровой решимости на лицах.
Стория указала пальцем: – Идут туда, вон туда.
– И мы туда, – добавила Стави.
На юго-восток, но загибаются. К востоку. «Да что же там такое? Что мы должны найти?»
– Бла-бла-бла-бла! – закричал мальчик, и его громкий голос над ухом заставил Сеток вздрогнуть. Баалджагг вышел и обнюхал следы. Наверное, инстинктивно. У проклятой твари уже нет работающего носа… или есть? Может, он много что унюхал. Жизнь и еще что-нибудь.
Близняшки двинулись по следу, громадный зверь за ними. Мальчик завозился в руках Сеток, и она поставила его на землю. Он побежал за сестрами.
«Да уж, хороший из меня вожак!»
Она увидела следы резкого поворота – колеса фургона пропахали глубокие борозды, вырывая грунт. Подковы резко вонзились в почву, но она не видела помех, способных принудить к подобному маневру. Дальше следы шли ровно на протяжении сотни шагов, чтобы резко завернуть к иззубренному югу, потом на восток и на север.
Сеток хмыкнула. – Они потеряли управление, – сказала она. – Летели по воле коней. Бессмыслица…
Стави дернулась к ней, крикнув: – Нам всё равно, что они делали! Все равно!
– Но чем могут нам помочь те, что себе не могли помочь?
– Мы чем лучше?
«Мелкая сучка права». – Погляди на следы – они скакали бешено, ужасающе быстро. Как ты надеешься их догнать?
– Лошади устают.
Они продолжили путь, целенаправленно повторяя чьи-то бесцельные кульбиты. «Как дети, мечтающие вырасти».
Камни шуршат под ногами, испепеляющая жара; сучья громко трещат и ломаются. Кончилась вода. Съеденное утром сухое мясо ящерицы так и катается в желудке Сеток. В небе ни облачка – ни мгновения передышки. Она успела забыть, когда в последний раз видела птицу.
Прошел полдень, вторая половина дня тянулась томительно, как и бескрайняя пустошь по сторонам. След наконец стал ровным, идущим на восток. Даже близняшки устали. Их тени вытянулись и стали темнее.
И тут Стория закричала и вытянула руку.
Одинокий конь. К югу, в двух сотнях шагов. С шеи свесились обрывки постромок. Стоит на слабых ногах, водя губами по бесплодной почве; эбеновые бока покрылись белой коркой пота.
Сеток подумала и сказала: – Придержите Баалджагга. Погляжу, не смогу ли сама его поймать.
В кои-то веки близняшки не стали возражать.
«Духи волков, не приближайтесь. Нам нужно это животное».
Она осторожно пошла к коню.
Тот следил. Он ел кактусы, заметила Сеток – десятки колючек усеяли морду, капает кровь.
«Умирает с голоду». Сеток сказала ласковым голосом: – Долго ты тут, дружок? Один, все спутники пропали. Приветишь нас? Я верю, что приветишь. Насчет колючек что-нибудь придумаем, обещаю.
Она подошла так близко, что могла бы схватить коня. Но глаза заставили ее замереть. Не лошадиные глаза, а какие-то… демонические.
Он съел кактусы… много ли? Сеток посмотрела наземь. «Ох, духи подлые. Если всё это в желудке, у тебя проблема». У него такой взгляд от боли? Трудно судить. Он утомлен, да – но дыхание ровное и спокойное, уши прядают. Конь смотрит на нее с любопытством. Сеток наконец осторожно вытянула руку и взяла потрепанные ремни. Животное подняло голову, как бы подставляя израненный нос.
Сеток обернула повод вокруг руки и ловко вытянула один из шипов. Конь вздрогнул. Всего лишь. Она вздохнула и продолжила вырывать иглы. Если слизать кровь с кончиков? Что подумает конь? Она решила, что лучше не пробовать. «Ох, но мне так хочется лизнуть крови. Рот жаждет ее вкуса. Запаха свежей жизни.
Старик, отдай мне шкуру».
Удалив последнюю иголку, она коснулась украшенного эмблемой конского лба. – Лучше? Надеюсь, дружок.
– Спасибо, – произнес тонкий голос на исковерканном торговом наречии. – Я уже отвык от вежливости.
Сеток обошла лошадь и увидела небрежно брошенный наземь труп. На миг дыхание ее остановилось. – Тук?..
– Кто? Нет. Хотя я его видел однажды. Смешные глаза.
– Неужели все мертвецы вечно слоняются вокруг? – воскликнула Сеток. Страх уступил место гневу.
– Не знаю. Но вообрази негодование, с которым люди вроде меня глядят на тебя, живую. Юную, румяную, с такими чистым и светлым взором. Я кажусь себе ничтожным.
Сеток развернула коня.
– Стой! Помоги подняться – я на что-то нанизан. Не хочу быть ничтожным, раз выпал шанс поговорить. Когда поговорить не с кем – вот настоящее ничтожество.
«И точно». Сеток встала над трупом. – У тебя в груди кол, – сказала она.
– Кол? А, то есть спица. Все понятно.
– Понятно?
– Ну… нет. Все запутано. Но я полагаю, что лежу на обломке ступицы колеса, а вторая спица глубоко вошла в почву. Такое случается, когда карету внезапно поднимают, а потом бросают. Интересно, есть ли у лошадей память? Наверное, нет, иначе эта бежала бы со всех ног. Итак, прекрасное дитя, ты мне поможешь?
Она протянула руку: – Держись – хоть на это ты способен? Отлично. Сжимай крепче, а я попробую тебя поднять.
Это оказалось легче, чем она ожидала. Кости и кожа мало весят, не так ли?
– Я зовусь Картографом, – сказал труп, безуспешно пытавшийся отряхнуться от пыли.
– Сеток.
– Весьма рад встрече.
– Думала, я заставляю тебя чувствовать себя ничтожным.
– Я наслаждаюсь унижением.
Сеток хмыкнула. – Ты мне подходишь. Идем с нами.
– Чудесно. А чем вы заняты?
– Мы шли за вашей каретой… Скажи, все в ней такие же мертвые?
Картограф принялся размышлять над вопросом. – Возможно. Но мы же скоро увидим?
Дети Оноса Т’оолана и Хетан, кажется, не поразились появлению нового говорящего трупа. Картограф увидел Баалджагга, замер и вытянул палец, но ничего не сказал. Сеток взяла мальчика за руку и подвела к коню. Забралась на спину сама и подняла ребенка.
Близняшки двинулись по колеям. Баалджагг побежал рядом с ними.
– Знала ли ты, – сказал Карторгаф, – что мертвые видят сны?
– Нет, не знала.
– Иногда мне снится пес. Он меня находит.
– Пес?
– Да. Большой как этот.
– Ну, кажется, сон обернулся явью.
– Надеюсь, нет.
Она оглянулась на трусивший вслед за конем труп: – Почему?
– Потому что во сне пес меня закапывает.
Вспомнив, как Баалджагг вылезал из-под земли, она улыбнулась. – Не думаю, что тебе следует опасаться этого пса, Картограф.
– Надеюсь, ты права. Но у меня вопрос.
Она вздохнула. Не лучше ли трупам держать рты закрытыми? – Давай.