Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

– Твои заявления меня утомляют. Ты подобна ядовитому шипу в сердце клана, ты крадешь его силу, его гордость.

– Ты за этим явился? – спросила она. – Вырвать шип?

– Если придется.

– Чего ждешь?

– Хочу понять источник твоих заявлений, Сеток. Ты осаждена видениями? Духи приходят в твои сны? Что ты видела? Что знаешь?

– Риназана в ухо шепчет.

Она дразнит его? – Крылатые ящерицы шептать не умеют, Сеток.

– Неужели?

– Точно. Все твои речи – сплошная чепуха? Ты просто издеваешься надо мной?

– Воин – овл, тот, кого так подходяще прозвали Ливнем, перехватил боевой отряд. Он охотно поддержал мудрые советы твоей куклы. Но… боевой вождь молод. Бесстрашен. Почему дураки его выбрали?

– Когда старые воины увидели четырех собак, они пошли в лагерь, чтобы всё обсудить. А молодые похватали оружие и вскочили на ноги, сверкая глазами.

– Какое чудо, – заметила она, – что воины успевают стать старыми.

«Да уж».

– Овл убедил их.

– Не Талемендас?

– Нет. Они сказали, что мертвому ведуну вообще лучше молчать. Что древопойманный ползает у ног Жнеца Смерти. Назвали его малазанской марионеткой.

«Клянусь духами, тут мне нечего возразить!» – Ты чуешь все, что творится на равнине, Сеток. Что ты узнала о враге, убившем разведчиков?

– То, что нашептали риназаны, Великий Ведун.

Опять крылатые ящерицы… «Боги подлые!» – На нашей родине, среди пустынных мес, водятся более мелкие ящерицы, их называют ризанами.

– Вот-вот, более мелкие.

Он нахмурился. – В смысле?

Она пожала плечами: – Именно. Более мелкие.

Ему хотелось схватить ее за плечи и вытрясти все секреты. – Кто убил лазутчиков?

Девушка оскалила зубы, отвела глаза. – Я уже сказала, Великий Ведун. Скажи мне, ты видел зеленые копья в ночном небе?

– Конечно.

– Что они такое?

– Не знаю. Известно, что иногда с неба что-то падает, а в иной раз они просто пролетают, словно горящие телеги, или тащатся по ночной тверди неделями и месяцами… а потом пропадают столь же таинственно, как и явились.

– Не обращая внимания на мир внизу.

– Да. Небесная твердь испещрена бесчисленными мирами, подобными нашему. Для звезд и огромных горящих телег мы словно пылинки.

Тут она повернулась и внимательно на него поглядела:– Как… интересно. В это верят Баргасты?

– А во что верят волки, Сеток?

– Скажи… когда охотник бросает дротик в бегущую антилопу, целит ли он в зверя?

– Да и нет. Чтобы бросить верно, охотник должен нацелиться туда, где антилопа окажется через миг. – Он посмотрел на нее. – Ты намекаешь, что копья зеленого огня – дротики, а мы антилопы?

– Что, если антилопа мечется и увертывается?

– Хороший охотник не промахнется.

Боевой отряд снова пересек гребень лощины; с ними были конный овл и пара псов.

Кафал произнес: – Я пойду искать Столмена. Он захочет поговорить с тобой, Сеток. – Он помешкал. – Может быть, боевой вождь Гадра получит более ясные ответы. Лично мне не удалось.

– Волки говорят ясно, – ответила она, – когда заходит речь о войне. Все остальное их смущает.

– Итак, ты действительно служишь Господину и Госпоже Звериного Трона. Как жрица.

Она пожала плечами.

– Кто, – снова спросил Кафал, – враг?

Сеток бросила ему взгляд: – Враг, Великий Ведун, это мир. – И улыбнулась.

* * *

Спиногрызы оттащили Висто на десяток шагов от дороги, но что-то подсказало им: сморщенное тощее тело мертвого мальчика лучше не есть. На заре Баделле и еще несколько детей встали около спавшейся штуки с разорванным животом, что некогда звали Висто.

Все ждали, пока Баделле отыщет слова.

Рутт подошел последним, потому что проверял Хельд, перепеленывал ее. Баделле уже была готова. – Слушайте же меня, – начала она, – на умирках Висто. – Она сдула мошек с губ и оглядела россыпь лиц. Есть одно выражение лица, которое она хочет вспомнить, но не может. Даже вспоминать его трудно, почти невозможно. Оно потеряно навсегда, если говорить прямо. Но она жаждет его, она его узнает – если увидит. Выражение… какое это… что это? Помедлив еще немного, она сказала:

 
– Все мы из разных мест
и Висто такой же
он пришел
из какого-то
места
оно было особым
и оно было таким же
если вы понимаете
а вы понимаете
должны понимать раз стоите здесь
но суть в том, что Висто
не мог ничего припомнить
об этом месте
кроме того
что пришел из него
и вы все такие же
так что скажите:
он вернулся туда
в свое место
откуда пришел к нам
и все что он видит
он вспомнил
а все что он вспомнил
новое
 

Они ждали, как всегда, ведь никто не знал, когда именно закончится стих. Когда стало очевидным, что она больше не будет говорить, все поглядели на Висто. Яйца Наездников Сатра прилипли к его губам, как будто мальчик перед смертью ел кекс. Взрослые черви прогрызли дорогу из желудка и никто не знал, куда они делись, может, в почву – по ночам они так и делают.

Возможно, некоторые спиногрызы дали волю алчным челюстям, и это хорошо, ведь теперь нападающих на ребристую змею будет меньше. Хорошо бы они плелись неподалеку, всё слабея, а потом упали и больше не причиняли вреда. Стали добычей кружащихся наверху ворон и грифов. Животные показывают, как нужно терпеть и верить, не так ли?

Она подняла голову и, словно это было знаком, все побрели на дорогу, на которой еще способные стоять готовились к дневному переходу.

Рутт сказал: – Я любил Висто.

– Мы все любили Висто.

– А не нужно было.

– Да.

– Потому что теперь еще хуже.

– Наездники Сатра любили его сильнее нас.

Рутт подвинул Хельд на сгибе левой руки. – Я тоскую по Висто как безумный.

Брайдерал, которая появилась в голове змеи всего два дня назад – то ли выбралась из тела, то ли откуда еще – подошла к ним, словно желая принять участие… в чем-то. В чем-то, что объединяет Рутта, Хельд и Баделле. Но что бы их ни объединяло, места для Брайдерал не было. Умирки Висто не оставили дыры. Пространство просто сузилось.

К тому же что-то в этой высокой костистой девочке тревожило Баделле. Ее лицо слишком бледное под таким-то солнцем. Она напомнила ей белую кость. Как их называют? Квизиторы? Казниторы? Да, Казниторы, те, что были выше всех и со своей высоты всё видели и всеми командовали. Когда они говорили: «Голодайте и умирайте», все так и делали.

Узнай они про Чел Манагел, пришли бы в ярость. Могли бы преследовать, пока не найдут голову, Рутта и Баделле, и устроить казнь – одно движение руками, и шеи ломаются.

– Нас могли бы… заказнить до смерти.

– Баделле?

Она оглянулась на Рутта, сдувая мух с губ, а потом – игнорируя Брайдерал, как будто ее вообще нет – пошла к ребристой змее.

Тракт тянулся на запад, прямой как вызов природе. На дальнем краю безжизненной равнины горизонт блестел, словно усыпанный битым стеклом. Она услышала за спиной неловкие шаги Рутта и чуть посторонилась, чтобы он прошел во главу колонны. Она могла бы идти рядом, но не хочет. У Рутта есть Хельд. Этого достаточно для Рутта.

У Баделле есть слова, и этого тоже почти достаточно.

Она видела, что Брайдерал следует за Руттом. Они почти одного роста, но Рутт выглядит более слабым, он ближе к умиркам; видя это, Баделле ощутила вспышку гнева. Им нужен Рутт. А Брайдерал не нужна. Если только она не планирует встать на место Рутта, когда тот наконец сломается, не планирует быть новой головой змеи, скользким языком, чешуйчатыми челюстями. Да, Баделле предвидит это. А Брайдерал могла бы взять Хельд, надежно закутав от солнца, и они двинулись бы в новый день, с девочкой вместо Рутта во главе.

Есть смысл. Так и в стаях спиногрызов: едва вожак заболеет, охромеет или станет слабым, остальные спиногрызы вылезают вперед и бредут по бокам. Ждут момента. Чтобы все продолжилось.

Так делают сыновья отцам и дочки матерям, принцы королям и принцессы королевам.

Брайдерал шла почти рядом с Руттом, во главе. Может, она с ним беседует, может, нет. Некоторые вещи в словах не нуждаются… да и Рутт не любитель болтать.

– Не люблю Брайдерал.

Если кто-то ее слышал, то вида не подал.

Баделле сдула мух. Нужно отыскать воду. Полдня без воды – и змея станет слишком костистой, особенно на таком солнце.

Этим утром она сделала все как всегда – поела слов, запив их промежутками – и чуть не сошла с ума, ибо слова не дали ей сил.

* * *

Седдик был первым спутником Рутта, первым, несшим Хельд. Сейчас он брел с четырьмя детьми в нескольких шагах от Рутта и новой девочки. Баделле была в следующей кучке, позади него. Седдик боготворил ее, но не пытался оказаться рядом. Нет смысла. У него мало слов – он почти все слова потерял в пути. Пока он может слышать Баделле, он доволен.

Она кормит его. Словами и взглядами. Она оставляет его в живых.

Он обдумывал, что она выпевала на умирках Висто. Думал о том, что некоторые слова были неправильными. Висто не забыл, из какого места он пришел. Он помнил, на самом деле, даже слишком много. Зачем же Баделле врала на умирках Висто?

«Потому что Висто нет. Ее слова были не про него. Они были про нас, для нас. Она говорила нам: забудьте. Отдайте все, чтобы, когда мы снова это найдем, оно показалось новым. Всё, что мы помним, кроме себя. Города, деревни, смеющиеся лица родителей. Вода и еда и полные животы. Об этом она и говорила?»

Что же, свою долю еды он получил, не так ли? Она великодушна.

Штуки на концах его ног казались ватными. Они ничего не чувствовали – и хорошо, ведь земля покрылась камнями и у многих уже окровавлены ступни, они еле бредут. По сторонам тракта земля еще хуже.

Баделле умная. Она – мозг, что за челюстями, она – язык. Она понимает всё, что видят глаза змеи. Она придает вкус. Она именует новый мир. Мухи, что хотят быть листьями, и деревья, что приглашают мух быть листьями, чтобы пять деревьев делились листьями – когда одно проголодается, листья летят на охоту. Другие деревья так не умеют, поэтому других деревьев в Элане нет.

Она рассказывает о джавалях, птицах – стервятниках размером с воробушка, первыми облепляющих упавшее тело, клюющих его острыми клювами, цедящих кровь. Иногда джавали не дожидаются, пока тело упадет. Седдик видел, как они нападают на раненых спиногрызов, даже на ворон и грифов. Иногда друг на дружку, когда совсем обезумеют.

Сатра, что жили в бедном Висто, и плывун-черви, катящиеся живым ковром, чтобы залезть под труп и понежиться в тени. Они кусают плоть и плавают в соках, размягчая землю, пока наконец не пробьют ее загрубевшую шкуру.

Седдик с удивлением взирает на новый мир, восторженно слушает, как Баделле делает странные составные имена, создавая новый язык.

* * *

К полудню они отыскали источник. Развалины жалких загонов для скота окружали мелкую яму с нечистой водой.

Змея встала и начала медленно, мучительно оборачиваться вокруг замутненной лужи.

Само ожидание убило десятки детей; те, что вылезали из грязи, черные с ног до головы, иногда падали в корчах, сворачиваясь клубками. Иные извергали содержимое кишок наружу, портя воду еще больше.

Еще один плохой день для Чел Манагел.

Еще позднее, когда жара стала совсем невыносимой, они заметили на горизонте серое облако. Спиногрызы завыли в ужасе, задергались. Когда туча подлетела ближе, псы разбежались.

То, что показалось дождем, не было дождем. Туча не была тучей.

Это была саранча, но совсем не похожая на обычную.

Блестя крыльями, стая заполнила половину неба. Шум оглушал – треск крыльев, щелканье челюстей, каждая в палец взрослого длиной. Из окутавшей колонну тучи вылетали плотные клубки насекомых, казавшиеся почти отдельными существами. Когда один ударил в скучившихся детей, раздались вопли ужаса и боли – полетели ошметки кровавого мяса, потом и кости… Когда орда пропала, сзади остались кучи волос, груды обглоданных костей.

Саранча питалась мясом.

Таким был первый день среди Осколков.

Глава 5

Художник должен быть немым, скульптор глухим. Таланты приходят поодиночке, это каждый знает. О, пусть себе возятся – мы великодушно улыбаемся, ведь нам дарован вечный талант позволения; пусть таланты приходят по одному, ведь нескольких мы не дозволяем. Прояви один, достойный похвалы нашей – а прочие пускай послушно послужат полезному делу. Величие? Титул единственный в своем роде – не жадничай, не испытывай наше снисходительное терпение, ибо нам решать, нам, сидящим за хлипкой стеной, за кирпичами разумного скептицизма…

«Полезная поэма», Астаттль Погм

Воспоминания капрала Тарра об отце можно было суммировать одной цитатой, подобно талианскому похоронному колоколу звенящей над всей длиной Таррова детства. Грубое, громогласное высказывание, вбитое в трепещущего сына: «Сочувствие? Да, у меня есть сочувствие – к мертвым. Ни к кому иному! Никто в нашем мире не заслуживает сочувствия, ежели не умер. Понял, сынок?

Понял, сынок?»

Так точно, сэр. Отличные слова для будущего солдата. Помогают держать мозги… в порядке. Избегать всего, что могло бы помешать вот так крепко держать щит, вот эдак – с размаху – рубить коротким мечом. Это своего рода самодисциплина. Многие назовут ее тупым упрямством, но только потому, что не понимают они жизнь солдата.

Учить людей быть дисциплинированными, как он понял, нелегко. Он прошелся вдоль строя летерийских солдат (да уж, назвать солдатами их можно с большой натяжкой), замерших по стойке смирно (ну, местные смирнее стоять не умеют – пока что). Ряд лиц, красных на палящем солнцепеке, сочащихся потом.

– Бригада Харридикта, – прорычал Тарр. – Что за имечко такое? Кем был этот Харридикт, Худа ради… нет, не отвечать, проклятые дураки! Каким-то бесполезным генералом, воображаю, или еще хуже – каким-то купчишкой, радующимся, что ему позволили разодеть вас в цвета своего Дома. Купцы! Торговле нет места в армии. Мы построили империю на трех континентах только потому, что держали их в стороне! Купцы – стервятники войны, их клювы могут показаться улыбающимися ртами, но уж поверьте мне – это только клювы.

Тут он остановился, истощив словарный запас, и махнул Каракатице. Тот вышел вперед со свирепой ухмылкой – идиот любит роль Бравого, как они сами себя прозвали. У летерийцев есть мастер-сержанты, а у малазан будут теперь Бравые Сержанты, иначе Зубастики – не повторяйте, парни, это шутка для своих. Первым шутку придумал капитан Рутан Гудд, а он, давно понял Тарр, солдат что надо.[2]2
  Имеется в виду Бравый Зуб – весьма популярный в малазанских армиях старший сержант из лагеря для новобранцев в Малазе, давший клички почти всем героям. – прим. переводчика.


[Закрыть]

Каракатица широк в плечах, грузен – очень подходит для такой роли. Сам Тарр на полголовы ниже, но только чуток уже в плечах – а значит, подходит еще лучше. Ни один из здешних так называемых солдат не простоит в рукопашной с малазанином и дюжины ударов сердца. Ужасная истина. Они слишком мягкие.

– Эта бригада, – громко и презрительно заорал Каракатица, – зря занимает мировое пространство! – Он помолчал, вглядываясь в твердеющие от оскорблений лица.

Как раз пора. Тарр наблюдал, положив руки на пояс.

– Да, – продолжал Каракатица, – я наслушался ваших пьяных россказней… – тон его как будто приглашал всех пойти посидеть в кабачке: понимающий, мудрый и почти – вот черт! – сочувственный. – Да, да, я самолично видел ту уродливую, жалкую свинью, которая у вас сходит за магию. Без дисциплины, никакой тонкости. Грубая сила и полная дурь. Итак, для большинства из вас битва – это копание носом грязи, а поле битвы – место, на котором сотни помирают ни за что. Ваши маги сделали войну жалкой, бессмысленной шуткой… – тут он развернулся и подскочил нос к носу к одному из солдат: – Ты! Сколько раз ваша бригада теряла пятьдесят процентов состава в одном бою?

Солдат (Каракатица умеет выбирать) оскалил зубы. – Семь раз, Бравый Сержант!

– А семьдесят пять?

– Четыре, Бравый Сержант!

– Девяносто процентов?

– Однажды, Бравый Сержант, но не девяносто. Сто процентов, Бравый Сержант.

У Каракатицы отвисла челюсть: – Сто процентов?

– Так точно, Бравый Сержант!

– Вас стерли до последнего солдата?

– Так точно, Бравый Сержант!

Каракатица склонился еще ближе; лицо его стало пунцовым. Он проревел: – А вам не приходило в голову – хотя бы одному – что лучше перебить всех магов еще до начала боя!?

– Тогда другая сторона смогла бы…

– Ну, сначала нужно было переговорить с ними, перебить ублюдков одновременно. – Он откачнулся, взмахнул руками. – Вы не бьетесь! Вы не воюете! Вы просто строитесь, чтобы удобнее было лечь в могилы! – Он провернулся на месте. – Вы что, все идиоты?

* * *

На балконе, нависшем над плацем, Брюс Беддикт несколько раз моргнул. Королева Джанат хмыкнула из тенечка, потом сказала: – Знаешь, он в чем-то прав.

– На данный момент, – ответил Брюс, – это не имеет значения. У нас осталось слишком мало магов, и даже эти потеряли почву под ногами. Похоже, происходит молчаливая революция, и, когда пыль осядет, изменится вся наука колдовства. – Он поколебался. – Но не это меня тревожит, когда я слушаю солдат внизу. Что опасно – мысль, будто они должны решать все сами.

– Призыв к мятежу, – закивала Джанат. – Но можешь поглядеть с другой точки зрения. Их образ мыслей заставляет командиров держаться в рамках. Следовать приказам – одно дело, но когда приказы самоубийственны или просто глупы…

– Как представишь, что солдаты станут обдумывать твои приказы… тревожно становится. Я уже сожалею, что нанял малазан для перестройки армии Летера. Может, их способы хороши для них, но не факт, что они будут столь же хороши для нас.

– Ты можешь быть прав, Брюс. В малазанах есть что-то необычное. Я нахожу их восхитительными. Вообрази: целая цивилизация, не терпящая дураков.

– Насколько я слышал, – возразил Брюс, – это не уберегло их от предательства. Сама императрица готова была принести их в жертву.

– Но они же не склонились под топор?

– Понимаю…

– Между правителем и подданными есть взаимное доверие. Злоупотребите им – с любой стороны – и согласие станет невозможным.

– Гражданская война.

– Это если одна из сторон не решит попросту уйти. Если она не заинтересована в мести или восстановлении прежнего порядка.

Брюс обдумал ее слова, следя за муштровкой, которую устроили внизу солдатам – летерийцам двое Охотников за Костями. – Может, вы все же можете кое-что нам преподать, – пробормотал он.

* * *

Каракатица подошел к Тарру и прошипел: – Боги подлые, капрал, они хуже овец!

– Слишком много раз их били, вот и всё.

– И что же делать?

Тарр дернул плечом: – Все, что могу придумать: вздуть их еще раз.

Крошечные глазки Каракатицы прищурились. – Как-то плохо звучит.

Тарр скорчил рожу и отвернулся. – Знаю. Но больше ничего нет. Если есть идея получше, не стесняйся, сапер.

– Прикажу им ходить по кругу. Будет время подумать.

* * *

– В их обучении прослеживается четкая и умная система, – заключил вскоре Брюс и повернулся к королеве. – Похоже, нам пора к Теолу – он говорил что-то насчет встречи перед встречей с Адъюнктом.

– На самом деле это был Багг. Теол предложил встретиться, чтобы обсудить идею Багга о встрече до встречи… ох, послушай меня! Этот человек хуже чумы! Да, давай торжественно прошествуем к моему супругу – твоему брату – и хотя бы узнаем, что они хотели. Пока малазане не напали на нас. Что они должны думать? Король в одеяле!

* * *

Рука Лостары Ииль прокралась к кинжалу у бедра и тут же отдернулась. Смутный шепот в голове твердил ей, что клинок нужно почистить, хотя она звон назад почистила и наточила его, и даже заменила ножны. Все нелогично. Все бессмысленно. Да, она понимает причины навязчивого желания. Жалкие, извращенные причины… но вонзить кинжал в сердце мужчины, которого ты любила – все равно что залить душу несчищаемой грязью. Нож стал символом. Она не так глупа, чтобы не понимать.

А рука все чешется, желая схватить клинок.

Она попыталась отвлечься, наблюдая, как кулак Блистиг меряет шагами стену, словно попал в невидимую клетку. Да, она уже знает ее размеры. Шесть шагов в длину, около двух в ширину, а потолок такой низкий, что мужчина горбится. Пол гладкий, почти отполированный. Она понимает его намерение: он хочет убедиться, что решетки прочные, замок надежный, а ключ выброшен в море.

Кулак Кенеб тоже наблюдает за Блистигом, совершая восхитительно тяжелую работу – пытаясь удержать мысли в себе. Он единственный уселся за стол, кажется спокойным, хотя Лостаре отлично известно, что он так же покрыт ссадинами и синяками – проклятое гадание Скрипача оставило всех в плохой форме. Не очень приятный опыт – оказаться забитым до бесчувствия.

Все трое повернули головы: в комнату вошел Быстрый Бен. Верховный Маг принес с собой атмосферу виновности. Ничего удивительного. При всей внешней браваде угрызения совести терзают его словно туча гнуса. Понятное дело, он таит секреты. Погружен в незримые игры. Он Быстрый Бен, последний выживший колдун Сжигателей Мостов. Думал, что перехитрить богов – это забава. Но даже его побили на чтении Скрипача. Наверное, он ощутил смирение.

Она искоса смотрела на мага, пока тот пробирался к столу, отодвигал стул и садился возле Кенеба. Пальцы забарабанили по полированной поверхности.

«Ну, смирения маловато».

– Где она? – спросил Бен. – Мы увидим короля через один звон. Нужно успеть решить все вопросы.

Блистиг снова ходил из угла в угол. На слова колдуна фыркнул, бросив: – Все уже решено. Нас собрали из вежливости.

– И давно ли Адъюнкт старается соблюдать приличия? – ответствовал Быстрый Бен. – Нет, придется обсудить стратегию. Все изменилось…

Кенеб выпрямился. – Что изменилось, Верховный Маг? С момента гадания? Прошу выражаться точнее.

Колдун скривился: – Я готов, но, боюсь, она не позволит.

– Тогда остальным следует выйти и предоставить все вам двоим. – Грубое лицо Блистига исказилось отвращением. – Или ваши эго требуют восхищенных зрителей? Что, побитые гаданием сойдут?

– В голове собаки лают, Блистиг? Иди лучше поспи.

Лостара старалась смотреть в сторону, чтобы скрыть усмешку. Ей бы их заботы! По правде говоря, ей безразлично, куда именно пойдет бесполезная армия. Может, Адъюнкт попросту распустит жалкое сборище, выдав всем жалование. Летерас – довольно милый город, хотя на ее вкус слишком влажный; возможно, вдали от ленивой реки климат суше.

Разумеется, она понимала: подобный исход маловероятен. Невозможен. Адъюнкт Тавора Паран, допустим, лишена характерного для знати стремления скапливать мирские богатства. Но Охотники за Костями – это исключение. Ее армия. Она не позволит ей простаивать, словно дорогой безделушке на полочке. Нет, она пожелает ее использовать. Может, даже выжать досуха.

Все так думают. Блистиг и Кенеб. Быстрый Бен и Синн. И Рутан Гудд – пусть он не затрудняет себя посещением встреч – и Арбин, и сама Лостара. Добавим к перечисленным восемь с половиной тысяч солдат, хундрилов и Напасть. Достояние, которым удовлетворится даже капризная аристократка Тавора, не говоря об Адъюнкте.

Разве удивительно, что даже мужчины нервничают. Адъюнктом нечто движет – некая яростная, жестокая одержимость. У Быстрого Бена могут быть догадки… но Лостара подозревает, что он по большей части пустышка, фанфарон. Единственного солдата, который может знать, здесь нет. И слава богам небес и земли за милосердие!

– Мы идем в Пустоши, – сказал Кенеб. – Думаю, это мы знаем. Но не знаем зачем.

Лостара Ииль откашлялась. – Это слухи, Кулак.

Брови его взлетели: – А я уверен, нечто большее.

– Ну, – вмешался Быстрый Бен, – это неопределенно, как и подобает слухам. Что важнее, неполным слухам. Вот почему всякие спекуляции будут бесполезны.

– Продолжайте, – сказал Кенеб.

Колдун снова постучал пальцами по столу. – Мы не идем в Пустоши, друзья мои. Мы идем через Пустоши. – Улыбка его была натянутой. – Видите, как одна деталь меняет всё? Видите, как слухи готовятся обмусоливать новые вероятности? Весь вопрос в целях. Ее целях. Чего ей нужно от нас – это чтобы мы были готовы. – Он помедлил. – А всё, что нам нужно – убедить себя и солдат, что это достойные цели.

«Что же, сказано достаточно откровенно. Давайте радостно набьем полные рты стекла и пожуем».

– Без свидетелей, – пробормотал Кенеб.

Быстрый Бен пренебрежительно повел рукой: – Не думаю, что проблема в этом. Она уже сказала всё, что было нужно. Решено. Следующий вызов – когда она наконец выплюнет перед нами точные планы.

– Но вы думаете, что уже догадались.

Лостара Ииль не обманулась уклончивой улыбкой Верховного Мага. «У идиота нет ключа. Он такой же, как все мы».

Тут вошла Адъюнкт Тавора, таща за костлявую руку Синн. На лице девочки бушевала черная буря обиды и гнева. Женщина отодвинула стул напротив Кенеба и усадила девочку, а сама встала у дальнего конца стола. Заговорила она тоном необычно жестким – как будто ярость кипела прямо под поверхностью. – Боги ведут войну. Мы не позволим себя использовать. Ни им, ни кому-то иному. Мне плевать на то, как нас опишет история. Надеюсь, всем это понятно.

Лостара Ииль ощутила себя завороженной; она глаз не могла отвести от Адъюнкта, наконец узрев ее скрытую сторону – ту, что утаивалась так долго, что могла вообще не проявиться. Было очевидно, то все остальные тоже поражены: никто не посмел заполнить словами пустоту, когда Тавора замолчала, сверкая холодным железом глаз.

– Чтение Скрипача обнажило всё, – заговорила она. – Чтение стало оскорблением. Всем нам. – Она начала стягивать кожаные перчатки, действуя с яростной сосредоточенностью. – Никто не владеет нашими умами. Ни Императрица Лейсин, ни даже боги. Вскоре мы будем говорить с Теолом, Королем Летерийским. Мы формально сообщим об уходе из королевства на восток. – Она бросила перчатку. – Попросим необходимых разрешений на проход через крошечные королевства на границе Летера. Если этого добиться не удастся, мы прорубим путь. – Вторая перчатка шлепнулась о стол.

Если в комнате были сомнения, кто именно командует Охотниками… они исчезли. Полностью.

– Предполагаю, – продолжала она хриплым голосом, – вы желаете узнать нашу цель. Мы идем на войну. Мы идем на врага, который еще не знает о нашем существовании. – Ледяные глаза уставились на Быстрого Бена. Вот мера его смелости: он даже не вздрогнул. – Верховный Маг, вам уже не удастся уворачиваться. Знайте: я ценю вашу склонность торговаться с богами. Сейчас вы доложите мне, что, по вашему пониманию, происходит.

Быстрый Бен облизнул губы. – Мне нужно говорить подробно, или хватит общего плана?

Адъюнкт молчала.

Маг пожал плечами: – Это будет война, да. Но война беспорядочная. Увечный Бог деятелен, но все его усилия были оборонительными, ибо Падший тоже знает, что случится. Ублюдок отчаялся, он в ужасе; до сих пор он чаще проигрывал, чем побеждал.

– Почему?

Маг моргнул: – Ну… люди все время мешали.

– Люди, да. Смертные.

Глаза Быстрого Бена сузились. – Мы были оружием богов.

– Скажите, Верховный Маг, каково это?

Вопрос затронул неожиданную сторону – Лостара заметила, что Быстрый Бен мысленно вздрогнул. Тавора явно наделена талантами великолепного тактика – но почему никто раньше не замечал этого?

– Адъюнкт, – неуверенно проговорил маг, – боги неизменно сожалели, если использовали меня.

Ответ ей явно понравился. – Продолжайте, Верховный Маг.

– Они скуют его снова. На это раз абсолютно. Сковав, они высосут его, словно кровомухи…

– Боги едины в этом?

– Разумеется нет! Извините, Адъюнкт. Скорее, боги никогда не бывают едины даже объединяясь. Измены практически гарантированы – вот почему я не могу понять, что замыслил Темный Трон. Он не так глуп… он не может быть таким глупым…

– Он перехитрил вас, – сказала Тавора. – Вы не можете понять его замыслы. Верховный Маг, вы первым упомянули бога, имя которого большинство из нас вовсе не ожидало услышать. Худ – это да. Тогг, Фандерай, даже Фенер. Или Опонны. А что насчет Старших Богов? Маэл, К’рул, Килмандарос. Но вы заговорили о Темном Троне, о выскочке…

– Который прежде был Императором Малазанским, – бросил Кенеб.

Быстрый Бен скривился. – Да, даже тогда – хотя признаюсь с трудом – он был подлым ублюдком. Много раз я думал, что обхитрил его, побил его карту – а оказывалось, это он мною играл. Он правил тенями задолго до того, как возвысился до титула. Танцор придавал ему обличье цивилизованности, маску чести и морали – как сейчас делает Котиллион. Но не обманывайтесь: они безжалостны, для них смертные не стоят гроша, они только средства…

– И для какой конечной цели, Верховный Маг?

Быстрый Бен взмахнул руками и откинулся на спинку стула. – У меня лишь грубые догадки, Адъюнкт.

Однако Лостара заметила в глазах колдуна сияние. Он словно просыпается от долгого, нудного сна. Она принялась гадать: таким ли был он с Вискиджеком, с Даджеком Одноруким? Не удивительно, что они видели в нем затычку для каждой дырки.

– Хотелось бы услышать догадки.

– Пантеон обрушился. То, что восстанет из пыли и пепла, будет почти неузнаваемым. То же самое с колдовством, с садками – владениями К’рула. Все фундаментально меняется.

– Да. И вы видите главными приобретателями выгоды… Темного Трона и Котиллиона.

– Здравое предположение, – согласился Бен. – Вот почему я ему не доверяю.

Тавора удивилась. – Они альтруисты?

– Не верю в альтруизм, Адъюнкт.

– Вот откуда ваше смущение, – догадалась она.

Аскетичное лицо колдуна дернулось, словно он только что съел нечто чудовищно мерзкое. – Кто посмеет сказать, будто перемены создают что-то лучшее, что-то более достойное? Кто посмеет отрицать, что результатом может быть нечто еще более худшее, чем наша сегодняшняя жизнь? Да, это может показаться отличным мотивом – столкнуть толпу жалких богов с какого-нибудь утеса, удалить их отсюда, вывести нас из-под их власти. – Он как бы размышлял вслух, забыв о слушателях. – Но подумай получше. Без богов мы сами по себе. Предоставленные сами себе – сохрани Бездна! – каких гадостей мы можем натворить! Какие гротескные изобретения осквернят мир!

– Ну, не совсем сами по себе.

– Удовольствие будет омрачено, – сказал Быстрый Бен, рассердившись на вмешательство. – Темный должен это понимать. С кем ему придется играть? Если К’рул будет трупом, магия сгниет, станет заразной – она убьет всякого, кто посмеет ее коснуться.

– Может быть, – бесцеремонно продолжала возражать Тавора, – Темный Трон не намерен переделать мир. Скорее – положить всему конец. Очистить мир.

– Сомневаюсь. Каллор такое попробовал и урок не остался не выученным. Как могло быть иначе? Видят боги, Келланвед провозгласил тот безжизненный садок собственностью империи, так что уж он не мог оставаться слепым к… – Речь мага увяла. Лостара поняла, что его думы внезапно нашли новый, опасный путь, устремившись к непостижимой цели.

«Да, они присвоили наследство Каллора. И что это должно значить?»

Все надолго молчали. Блистиг стоял как прикованный – за все время беседы с Таворой он не пошевелился. Но на его лице не было ожидавшегося всеми тупого непонимания – скорее оно выражало упрямый вызов, нежелание считать услышанное важным и значимым. Клетка его не поколебалась; да, он в ней заперт, но и все внешнее тем самым отделено от него.