Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

Глава 12

 
Море слепо к дороге
а дорога слепа к дождю
дорога шагов не любит
слепцы океанским накатом
на берег, к дороге спешат
что же, идите не видя
как дети вытянув руки
по долинам слепящей тьмы
поведет дорога сквозь тени
точащих слезы богов
один лишь прилив ведом морю
бездонную комнату горя
он полнит
ведь море есть берег дороги
дорога же – моря река
для слепцов
услышав шаги впервые
я понял: настал конец
и скоро начнется дождь
как дети вытянет руки
я дорога, бегущая солнца
а дорога к морю слепа
и не видит берега море
и берег не видит моря
и море не видит…
 

«Скачи по Дороге Галлана», песня трясов

Ведя воинов, Марел Эб, боевой вождь клана Барахн, любил воображать себя зазубренным наконечником копья, алчущим ран, неумолимо несущимся вперед. Мазки красной охры пересекали белизну его «маски смерти», зигзагами спускались по рукам. Бронзовая кираса и кольчужная рубаха были окрашены в цвет старой крови; иглы дикобраза – тоже вымазанные красным – стучали и сталкивались в пропитанных жиром волосах. Он шагал впереди строя, впереди четырех тысяч закаленных воинов.

Вонь отрезанных голов, которые были приделаны к железным штандартам, привычно щипала широкий сломанный нос, знакомым вязким касанием проникала в глотку. Он был доволен. В особенности доволен тем, что два штандарта несли двое его младших братьев.

Вчера в полдень они наткнулись на караван акрюнаев. Жалкие шесть стражников, пять возчиков, купец и его семья. Быстрая работа, но тем не менее восхитительная. Увы, купец все испортил, зарезав дочерей, а потом проведя ножом по собственному горлу – жест впечатляющей смелости, испорченная радость воинов. Зато они забили крошечных пони и пировали всю ночь.

Под безоблачным небом боевой отряд шел на запад. Неделя пути – и они должны оказаться у Вольного Рынка, центра торговли Крюна с Летером. Марел Эб перережет там всех, обретет власть над караван-сараями и торговыми фортами. Сделает себя богатым, а свой народ могущественным. Триумф поставит Барахн в положение, подобающее ему среди Белолицых. Онос Т’оолан будет низложен, прочие кланы рассеются, желая присоединиться к Марелу. Он выкует империю, продаст драсцев и акрюнаев в рабство, пока вся равнина не станет владением Баргастов и больше никого. Он наложит тяжелые дани на Сафинанд и Болкандо, построит в Крюне большой город, воздвигнет дворец, построит на границах неприступные крепости.

Союзники в Сенане уже получили указания украсть для него двух дочек Хетан. Он поселит их в своем доме, а когда войдут в возраст – возьмет в жены. Участь Хетан пусть решает кто хочет. Есть еще юный мальчик, истинный сын Имасса – разумеется, его следует убить. Как и Кафала. Положить конец крови Хамбралла Тавра.

Размышления о грядущей славе прервало внезапное появление двух разведчиков. Они несли тело.

Тоже Баргаст, но не его племени.

Марел Эб поднял руку, останавливая боевой отряд, и зашагал навстречу разведке.

Баргаст был скопищем ран. Левая рука отрублена ниже локтя, культя кишит червями. Пламя смыло половину лица, колечки доспеха блестят на груди среди сырого мяса и красной кожи. По висящим на поясе фетишам Марел понял: это человек из младшего клана Змееловов.

Он скривился, помахал рукой, разгоняя мух. – Будет жить?

Разведчик кивнул, сказав: – Но недолго, Боевой Вождь.

– Осторожно положите его. – Марел Эб встал на колени около молодого воина. Проглотив отвращение, сказал: – Змеелов, открой глаза. Я Марел Эб из Барахна. Поговори со мной, скажи последнее слово. Что случилось?

Единственный глаз был залит слизью – желтоватое глазное яблоко слабо заворочалось между вздувшихся век. Рот раскрылся, но слова послышались не сразу. – Я Бенден Ледаг, сын Керавта и Элор. Помните меня. Я один выжил. Я последний Змеелов. Последний.

– Вас подкараулила армия акрюнаев?

– Не знаю, кто нас подкараулил. Но знаю, что меня ждет – проклятие. – Лицо исказилось от боли.

– Открой глаз – смотри на меня, воин! Расскажи о том, кто тебя убил!

– Проклятие, да. Ибо я бежал. Я не остался умирать с родичами. Сбежал. Как испуганный заяц, как травяной тушканчик. – Речь заставила его потерять последние силы. Дыхание стало хрипом. – Беги, Марел Эб. Покажи, как… как выживают трусы.

Марел Эб сжал кулак, желая ударить бормочущего придурка – но заставил себя расслабиться. – Барахны не боятся врага. Мы отомстим за тебя, Бенден Ледаг. Мы отомстим за Змееловов. И пусть души сраженных родичей отыщут тебя.

Умирающий глупец выдавил улыбку: – Буду их ждать. У меня готова шутка, они засмеются – я всегда умел смешить. Но вот у Зервоу не будет причин смеяться – я украл его жену – украл его радость… – Он кашлянул смехом. – Так всегда делают… слабаки. – Взгляд единственного глаза вдруг стал суровым. – А тебя, барахн… я и тебя буду ждать.

Улыбка превратилась в гримасу, лицо исказила боль. Полевой ветер свободно влетел в раскрывшийся рот.

Марел Эб еще несколько мгновений смотрел в незрячий глаз. Потом с руганью выпрямился. – Оставьте его воронам. Трубите в рога, высылайте вперед лазутчиков. Мы встанем здесь, подготовимся – впереди месть, а месть всегда сладка.

* * *

Две из шести женщин оттащили останки барышника к краю обрыва, столкнули. Услышав, как в густых кустах на дне оврага зашевелились змеи, торопливо отошли, возвращаясь к остальным.

Хессанрала, вождь этого отряда Свежевательниц, еще раз проверила самодельную упряжь, наброшенную на нового коня, и улыбнулась женщинам (те пучками травы стирали с рук кровь и семя): – Выберите лошадей.

Та, что была ближе, отбросила клок измазанной травы. – Гнездо гадов, – сказала она. – Каждый куст полыни и огнезова ими так и кишит.

– Нас преследуют дурные знамения, – добавила вторая.

Хессанрала оскалила зубы: – Нож тебе в глотку, Релата! – и повела рукой: – Поглядите на богатства. Лошадь каждому и три запасных, мешок монеты, мясо бхедрина, копченое с мятой, три меха воды. И разве мы не потешились с мерзким скотом? Не научили его дарам боли?

– Все верно, – отозвалась Релата, – но я чую тени в ночи, слышу шелест крыльев ужаса. Кто-то крадется за нами, Боевой Вождь.

Услышав такое, женщина – вождь с рычанием отвернулась. Взгромоздилась на коня. – Мы Баргасты племени Акрата. Мы Свежевательницы – кто не боится женщин-убийц из Акраты? – Он сверкнула глазами на остальных, словно ища подобающего одобрения. Казалось, она удовлетворена тем, что они поспешили подъехать ближе.

Релата сплюнула на ладони и ухватила единственную лошадь под седлом – лошадь торговца, которую она потребовала себе как трофей. Именно ее нож первым вошел в плоть барышника. Она вставила носок сапога в стремя, влезла в седло. Хессанрала слишком молода. Это ее первый поход в роли вождя, и она слишком старается быть суровой. Принято, что нового вождя сопровождает опытный воин, чтобы дела не пошли плохо. Но Хессанрала не любит слушать Релату, видит в мудрости страх, в осторожности трусость.

Она поправила кусок морантского хитина, который акраты используют в доспехах, убедилась, что позолоченный нагрудник сидит правильно. Уделила миг носу, вставляя широкие полые костяшки – именно они делают женщин Акраты самыми прекрасными среди Белолицых. Развернула лошадь головой к Хессанрале.

– Торговец, – сказала вождь, чуть слышно заворчав на Релату, – возвращался к сородичам. Мы знаем, ведь мы выслеживали его. Мы видим древнюю тропу, по которой он шел. Пойдем по ней, найдем акрюнайские хижины и убьем всех, кого найдем.

– Тропа ведет на север, – сказала Релата. – Мы ничего не знаем о том, что там находится. Мы можем нарваться на лагерь тысячи воинов Акрюна.

– Релата блеет как новорожденный козленок. Но где же боевой крик ястреба? – Хессанрала оглядела женщин. – Кто из вас слышит крылатого охотника? Никто кроме Релаты.

Релата со вздохом взмахнула рукой: – Мне нечего делать рядом с тобой. Я вернусь на главную стоянку – и сколько женщин откликнутся на зов к Свежеванию? Не пять. Нет, я буду вождем сотни, а может и большего числа. Ты, Хессанрала, ты долго не проживешь… – Она оглядела остальных и с неудовольствием увидела на их лицах смятение и осуждение. Но они все слишком молодые. – Идите за ней на север, воительницы – но вы можете назад не вернуться. Те, что хотят присоединиться ко мне – сделайте это сейчас.

Когда никто не пошевелился, Релата пожала плечами и развернула лошадь. Поехала на юг.

Едва удалившись за пределы видимости отряда, поскакавшего на север, Релата остановилась. Кровь пятерых глупых девчонок может обагрить ее руки. Почти все поняли бы причину, по которой она ушла. Все ведь знают, какова Хессанрала. Однако потерявшие дочерей семьи от нее отвернутся.

Там ждет ястреб. Она уверена. При пятерых девчонках нет ни пастуха, ни овчарки. Некому их охранять. Что же, она станет овчаркой, она прокрадется в траве по их следу. Она будет бдительной и, если ястреб нападет, она сделает все что сумеет.

Она двинулась по следу отряда.

* * *

Низкие каменные пирамиды, поставленные в ряд на гребне холма, почти скрылись в зарослях. Принесенная ветрами почва скопилась с одной стороны, в ней успели закрепиться скрюченные деревья и кусты колючего терновника. Остальные бока были покрыты травой. Но Тоол отлично знал, что означают эти каменные груды, древние знаки и приметы, оставленные охотниками – Имассами, и поэтому не удивился, когда за рядом пирамидок их встретил крутой обрыв. Дно оврага покрылось кустами скеля. Он понимал: в почве таятся кости, толстые и длинные – иногда в два или три раза длиннее тела взрослого мужчины. Сюда Имассы сгоняли стада, истребляя зверя во времена сезонных охот. Порывшись под кустами скеля, можно отыскать кости бхедов и тенагов, сломанные рога, бивни, наконечники из серого кремня; можно найти также и скелеты увлекшихся погоней волков – ай, а кое-где и окралов – равнинные медведи любили следовать за стадом бхедов и поддавались общей панике, особенно когда использовался огонь. Поколение за поколением жестокие охоты помогали поднимать дно оврага – пока не исчезли тенаги, с ними окралы и даже ай; ветер стал пустым и гулким, безжизненным – ни рева, ни резких криков быка-тенага. Даже бхеды уступили место меньшим собратьям, бхедринам – они тоже пропали бы, не исчезни прежде двуногие охотники…

А они исчезли, и Оносу Т’оолану хорошо известно, куда и как.

Он стоял на краю провала, чувствуя в груди великую тоску, и мечтал вновь узреть громадных зверей своего детства. Обозревая лживую землю оврага, видел, где разделывали добычу – словно наяву видел женщин, оттаскивающих пласты мяса, копающих ямы и выкладывающих их днища шкурами. Вода кипит, разогретая вынутыми из костров булыжниками… Да, он видит неровности на месте варочных ям, клочья особенно яркой зелени отмечают кострища – а вон там, в стороне, огромный плоский валун покрыт выбоинами – там разбивали длинные кости, чтобы добыть костный мозг.

Он словно наяву чует вонь, почти слышит стонущую песню насекомых. Койоты сидят в зарослях, ожидая ухода охотников. Падальщики кружат в небе, а чуть ниже – ризаны и плащовки. Клубы дыма приносят мерзкий запах жженого жира и опаленных волос.

Но была последняя охота, последний сезон, последняя ночь радостных песен у очагов. На следующий год никто не пришел в это место. Ветер бродил одиноко, недоеденные туши стали сухими костяками, цветы выросли на месте, где стояли лужи крови.

Тосковал ли ветер, когда песни перестали носиться на его вздохах? Или он дрожал, в ужасе ожидая первых воплей боли и страха – но вдруг понял, что больше ничего не услышит? Ждала ли земля топота тысяч копыт бхедов, мягких лап тенагов? Алкала ли она изобилия пищи, кормящей порождения земные? Или нашла в тишине благословение мира, снизошедшего на истерзанную ее шкуру?

Настали времена, когда стада приходили поздно, а потом – все чаще – когда они не приходили вовсе. Имассы начали голодать. Истощенные, они отчаянно кочевали в поисках новых источников пищи.

Ритуал Телланна обманул неумолимую судьбу, избавил Имассов от естественной участи. Спас от правомерных последствий жадности, близорукой самоуверенности.

Он гадал, не лежат ли в самом верхнем слое рассыпавшиеся скелеты самих Имассов. Той горстки, что пришла сюда в поисках остатков добычи прошлого года – сухих полос мяса на ободранных остовах, вязкой жижи в копытах. Склонялись ли они в беспомощном смятении? Отозвалась ли пустота утроб зову пустого ветра, подтверждая истину, что две пустоты всегда жаждут слиться в молчании?

Если бы не Телланн, Имассы познали бы раскаяние – не как призрачную память, а как жестокого ловца, идущего по последим следам подгибающихся ног. И это, подумал Тоол, было бы справедливо.

– Стервятники в небе, – сказал воин-Баргаст.

Тоол поморщился: – Да, Бекел, мы уже близко.

– Да, всё как ты говорил. Баргасты погибли. – Сенан помедлил. – Однако наши кудесники ничего не учуяли. Ты не нашей крови. Откуда ты узнал, Онос Т’оолан?

Подозрения не исчезнут никогда, понимал Тоол. Этот вот оценивающий, неловкий взгляд на инородца, который вроде бы должен повести могучих Белолицых на вроде бы справедливую, воистину священную войну. – Это место, где всё кончается, Бекел. Да, если ты знаешь, куда смотреть – и знаешь, как смотреть – ты поймешь, что иногда всё кончается без конца. Сама пустота воет раненым зверем.

Бекел скептически хмыкнул и не сразу сказал: – Каждый предсмертный крик находит место, где можно угаснуть, и только тишина остается. Отзвуки, о которых ты говоришь – невозможны.

– А ты говоришь с убежденностью глухого, настаиваешь, что неслышимое тобою не существует – думать иначе будет неприятно, не так ли, Бекел? – Он наконец взглянул Баргасту в лицо. – Когда же вы перестанете думать, будто ваша воля правит миром?

– Я спросил, откуда ты узнал, – темнея, сказал Бекел, – а слышу в ответ оскорбления?!

– Забавно, что ты видишь в этом оскорбление.

– Нас всех оскорбляет твоя трусость, Вождь Войны.

– Я отвергаю твой вызов. Как отказал Риггису, как откажу любому, кто задумает то же. Пока не вернемся в лагерь.

– А потом? Сотни воинов будут спорить за честь первыми пролить твою кровь. Тысячи. Вообразил, что сможешь противостоять всем?

Тоол чуть помолчал. – Бекел, ты видел меня в бою?

Воин скалил подпиленные зубы: – Никто из нас не видел. Снова увиливаешь!

Сотня воинов Сенана за их спинами прислушивалась к каждому слову. Но Тоол не желал поворачиваться к ним лицом. Он понял, что не может отвести глаз от провала. «Я мог бы вытащить меч. С воплями, скорчив свирепую рожу – пусть испугаются. Мог бы погнать их, затравить их, видеть как они бегут, видеть, как изменяют направление бега, ведь ряд древних пирамид заводит на нужную тропу… и потом увидел бы, как они падают за край обрыва. Крики страха, вопли боли – треск костей, гром ломающихся тел… ох, послушайте эхо!» – У меня тоже есть вопрос к тебе, Бекел.

– Ага! Да, задай вопрос и услышь ответ настоящего Баргаста!

– Может ли Сенан позволить себе потерю тысячи воинов?

Бекел фыркнул.

– Может ли Вождь Войны Белолицых Баргастов оправдать убийство тысячи своих воинов? Просто ради забавы?

– Ты не устоишь перед одним, нечего поминать тысячу!

Тоол кивнул: – Видишь, как это трудно, Бекел – отвечать на вопросы? – Он отошел от края обрыва и спустился по склону, что был слева – самый пологий склон, будь у зверей разум, они пошли бы именно здесь. «Но страх гонит их вперед, вперед. Страх приводит их на край обрыва. Страх доводит их до смерти.

Смотрите же, воины, как я бегу.

Но не вас я боюсь. Хотя эта деталь не имеет значения – видите ли, краю обрыва все равно».

* * *

– Что за проклятое племя? – вопросил Скипетр Иркуллас.

Разведчик наморщил лоб: – Торговцы зовут их нит’риталами – они отличаются синими полосами на белых лицах.

Воевода акрюнаев потянулся, избавляясь от боли пониже спины. Он думал, будто эти дни миновали. Треклятая война! Неужели он недостаточно повидал, чтобы заслужить уважение? Все, чего он хочет – спокойная жизнь в родном племени, возможность играть в медведя с внуками – и пусть вопят, пусть набрасываются скопом, ударяя кожаными ножами куда дотянутся. Он с наслаждением дергается, изображая гибель зверя – но непременно вскакивает с ревом в тот самым миг, когда все подумали, что медведь помер окончательно. Детишки разбегаются с криками, а он ложится и хохочет, пока не начинает задыхаться от смеха.

Ради сонмища духов, он заслужил мир. Но вместо мира… вот это. – Сколько юрт ты видел, скажи снова. – Память его последнее время протекает как источенный червями мех.

– Шесть, а может и семь тысяч, Скипетр.

Иркуллас крякнул: – Не удивительно, что они успели сожрать половину загнанного в кораль стада бхедринов. – Он поразмыслил, почесывая заросший сединой подбородок. – Значит, тысяч двадцать обитателей. Как думаешь, верный счет?

– Мы нашли следы большого военного отряда, ушедшего на восток дня два назад.

– Значит, число бойцов уменьшилось еще более… следы, говоришь? Баргасты стали беззаботными.

– Наглыми, Скипетр – в конце концов, они уже убили сотни акрюнаев…

– Плохо вооруженных, плохо охраняемых купцов! Они этим гордятся? Ну, теперь они встретят истинных воинов Акрюна, потомков тех воителей, что сокрушили захватчиков из Овл’дана, Летера и Д’расильани! – Он подобрал поводья и повернулся к помощнику: – Гават! Готовь крылья к галопу – как только их посты нас заметит, трубите Сбор. Увидев укрепления – атакуем!

Многие воины услышали слова командира – тихое, зловещее «хуммм» пролетело по рядам.

Иркуллас покосился на разведчика. – Скачи назад к своему крылу, Илдас – но старайся не потревожить их постов.

– Говорят, женщины Баргастов столь же опасны, как мужчины.

– Не сомневаюсь. Мы убьем всех, близких к первой крови. Детей сделаем акрюнаями, а непокорных продадим рабами в Болкандо. Ну, хватит болтовни – расстегивай колчан, Илдас! Надо отмстить за сородичей!

Иркуллас любил играть в медведя с внуками. Он как нельзя лучше подходил к этой роли. Упрямый, не скорый на гнев, но – как успели понять летерийцы и все прочие – нужно бояться красных искр в его глазах. Он водил конницу воинов – акрюнаев уже тридцать лет и ни разу не бывал побежден.

Командиру нужна не только храбрость. Дюжина летерийских воевод уже сделала ошибку, не веря в хитрость Скипетра.

Баргасты рассеялись ради истребления торговцев и возчиков. Иркуллас не был заинтересован в выслеживании отдельных отрядов – по крайней мере сейчас. Нет, он ударит по жилищам Белолицых, оставив за собой только угли и кости.

Двадцать тысяч. От семи до десяти тысяч бойцов высокого уровня – хотя говорят, что стариков и калек среди них мало, ведь путешествие в здешние земли явно было тяжелым. Эти Баргасты – великолепные воины, тут Иркуллас не сомневается. Но они мыслят как воры и насильники, они наглы и самонадеянны как громилы. Жаждут войны, вот как? Скипетр Иркуллас устроит им войну.

Великолепные воины эти Баргасты. Да.

Иркуллас гадал, сколько они продержатся.

* * *

Камз’трилд презирал необходимость стоять в дозоре. Топтаться среди бхедриньего помета и массы костей (уже начат предзимний забой скота), отгонять кусачих мошек, пока ветер несет песок в лицо, так что маска смерти к вечеру становится то ли серой, то ли бурой… К тому же он вовсе не так уж стар и мог бы бежать с боевым отрядом Тальта – но Тальт не согласился. Одноглазый ублюдок.

Камз достиг возраста, в котором добыча становится не роскошью, а необходимостью. Ему нужно оставить потомкам хорошее наследство – нельзя тратить последние годы пригодности здесь, так далеко от…

Гром?

Нет. Кони.

Он стоял на гребне холма, а впереди был холм повыше – наверное, нужно было забраться туда, однако он решил, что это слишком далеко. Прищурившись в том направлении, он увидел первых всадников.

Акрюнаи. Набег. «А, наконец-то мы сможем вдоволь проливать кровь!» – Он рявкнул, и три боевых пса помчались на стоянку. Камз издал клич и увидел, что и двое дозорных слева от него, и трое справа заметили врага, их псы бегут на стоянку – там сразу закипела деятельность…

Да, эти акрюнаи сделали ужасную ошибку.

Воин покрепче ухватил копье, видя, что один из всадников устремился прямиком на него. Отличная лошадь – будет первым трофеем дня.

Но тут на гребне позади редкой россыпи набежников появился частокол острых шлемов – словно ослепительная железная волна одолела холм; заблестели чешуйчатые доспехи – Камз непроизвольно отступил, совсем забыв о первом всаднике.

Он был многое повидавшим воином. Он смог мгновенно определить чисто врагов, пока они еще спускались с холма. Духи родные! Двадцать… нет, тридцать тысяч – и еще больше! Нужно…

Первая стрела впилась между шеей и правым плечом. Зашатавшись от удара, он сумел оправиться и поднять голову – только чтобы встретить вторую стрелу, огнем разорвавшую горло. Едва кровь оросила грудь, кусачие мошки устремились к нему со всех сторон.

* * *

Боевой Вождь Тальт привычно пощупал языком последний оставшийся во рту клык и уставился на далеких конных воинов. – Они уводят нас, ни один не оглянется, не вступит в битву! Мы в стране трусов!

– Значит, пора им это показать, – прорычал Бедит.

Тальт кивнул: – Твои слова звенят словно меч о край щита, старый друг. Акрюнаи скачут и прыгают получше антилоп; но их деревни не умеют летать, не так ли? Когда мы будем убивать их детей и насиловать девиц, сжигать хижины и резать мелких пони – вот тогда они вступят в бой!

– Или сбегут в ужасе, Вождь. Пытки их убивают быстро, мы видели. Они бесхребетники. – Он указал копьем: – Думаю, надо выбрать ту дорогу, ведь они явно уводят нас от деревни.

Тальт всматривался в далеких конников. Не более тридцати – они заметили их еще на заре, на дальнем холме. Тальт утомил своих воинов в попытках поймать врага. Несколько наугад пущенных стрел – вот и вся мера их смелости. Позор. Вождь оглянулся на воинов. Восемь сотен мужчин и женщин. Белые лица покрылись полосами пота, почти все сидят, сгорбившись, на солнцепеке. – Пока отдохнем, – сказал он.

– Я останусь здесь, – заявил Бедит, тоже садясь на корточки.

– Если двинутся, подай знак.

– Да, Вождь.

Тальт помедлил, прищурился на заволокшие юго-запад штормовые тучи. «Да, они приблизились».

Бедит проследил его взгляд. – Мы на их пути. Думаю, нас польет холодным дождем.

– Позаботься, чтобы все ушли с холма, когда тучи подойдут. И оставьте копья на земле.

Бедит кивнул, усмехнулся и постучал по костяному шлему: – Скажи это тем дуракам, что ездят со стальными пиками.

– Скажу. Хотя акрюнаи будут слишком заняты.

Бедит резко хохотнул.

Тальт повернулся и потрусил к воинам.

* * *

Инфалас, третья дочь Скипетра Иркулласа, пригнулась в седле.

Сзади Сегент потряс головой и сказал: – Думаю, все готово.

Она кивнула, хотя рассеянно. Девушка всю жизнь провела на равнинах, пережила самые буйные бури – помнится, однажды молния убила сразу сто бхедринов на склоне холма – но ни разу не видела таких туч. Конь под ней дрожал.

Сегент сипло вздохнул. – Думаю, времени хватит, если ударить сейчас. Давай побыстрее, перегоним бурю.

Миг подумав, Инфалас кивнула.

Сегент засмеялся и развернул коня, разрешая небольшому отряду вестовых скакать туда, где стояли – невидимые Баргастам – три крыла акрюнского войска: конные копейщики и стрелки, три сотни тяжелой конницы с топорами. Всего у него было три тысячи воинов. Подъехав близко, он сделал жест свободной рукой и с радостью увидел, что воинам явно не терпится атаковать врага.

Успехи Скипетра были основаны, в значительной степени, на умелом заимствовании лучших качеств армии Летера. Пехота, способная давить не переставая, стройность рядов… приверженный доктрине регулярных формирований, он тем не менее позволял подчиненным действовать на усмотрение, если того требует обстановка на поле битвы.

Заманивать Баргастов дальше и дальше, утомляя их – заводить прямо к поджидающей тяжелой пехоте, навязывать битву, в которой Белолицые вряд ли могут надеяться на победу… да, Инфалас многому научилась у отца.

Это будет день сладостной резни. Офицер снова засмеялся.

Инфалас сделала то, что было нужно. Теперь время Сегента. Они быстро разделаются с Баргастами – она снова оглянулась на штормовой фронт – да, все кончится быстро. Почернелые животы туч, виделось ей, почти скребут землю. Казалось, там начался пожар – однако она не могла различить пожирающего траву пламени – нет, как-то все необычно, зловеще выглядит. До туч еще более лиги, но они быстро приближаются.

Она одернула себя и подозвала своих разведчиков. – Мы найдем лучшую точку обзора, когда начнется бой – и если кому из Баргастов удастся вырваться, я пошлю в погоню вас. Вы хорошо поработали. Дураки истощены, ничего не подозревают; уже сейчас большое селение, оставленное ими за спиной, должно пылать от касания руки Скипетра.

Слова эти были встречены холодными ухмылками.

– Возможно, – добавила она, – мы сможем кое-кого взять в плен и вернуть им ужасы, столь бесчувственно сотворенные над нашими невинными сородичами.

Это порадовало подчиненных еще сильнее.

* * *

Бедит заметил, что один из всадников скрылся за гребнем холма – и ощутил смутную тревогу. Зачем еще ему уезжать, если не навстречу другому отряду, который прячется в низине? Хотя, с другой стороны, там может поджидать целая деревня, забитая до смерти перепуганными дураками.

Он не спеша выпрямился… и ощутил под ногами первые содрогания почвы.

Бедит повернулся лицом к буре. Глаза удивленно раскрылись. Громадные раздувшиеся тучи вдруг заклубились и начали подниматься. Стены падающей пыли или дождя заполняли пространство между тучами и землей, однако они не казались – как можно было бы ожидать – единым фронтом. Нет, это были бесчисленные стены, соединенные между собой под различными углами. Он смог увидеть и нечто похожее на белую пену, выбегающую из-под основания стен.

Град.

Но если так, то градины должны быть размером в кулак – или еще больше, иначе он не различил бы их на таком расстоянии. Подземный грохот уже сотрясал весь холм. Он снова поглядел на акрюнаев: они что есть сил мчались на него! Спасаются от града и молний! Он резко повернул голову, выкрикнув предостережение Тальту и остальным, подхватил копье и поспешил к отряду.

Едва он достиг рядов, как конники акрюнаев показались позади Баргастов, потом с обеих флангов. Они натягивали удила, формируя полумесяц окружения.

Выругавшись, Бедит развернулся к оставшемуся позади холму. Разведчики все еще маячили там, разъехавшись по сторонам, и на его глазах на гребень выходили шеренги вражеской пехоты. Пораженные крики Баргастов едва слышались сквозь громыхание бури.

Квадратные щиты, шипастые секиры, стальные шлемы с забралами и боковыми пластинами… Плотные шеренги начали спускаться с холма, за ними показывались все новые.

«Что ж, мы наконец получили битву, которой так хотели. Но это будет последняя битва». Он вызывающе завыл, ткнул копьем в сторону пехотинцев. – Нит’ритали! На пролом!

* * *

Инфалас задохнулась, выкатив глаза. Баргасты бросились на пехоту беспорядочной массой, побежали вверх по склону. Да, они больше и сильнее, но что такое сила против дисциплины? Их встретят стальные стены, их поразят стальные лезвия.

Она ждала, когда же они сломаются и отступят. Ряды акрюнаев начнут напирать, пока дикари не побегут – а когда они обратят спины, кавалерия польется с флангов, пуская стрелы, а на другом конце лощины копейщики поднимут оружие и двинутся навстречу разбегающимся Баргастам.

Никто не уйдет.

Гром, сверкание молний, ужасающий рокот… однако она не может оторвать глаз от наступающих Баргастов.

Они молотом врезались в строй Акрюна. Инфалас потрясенно закричала, когда первая шеренга словно пропала под напором обезумевших воинов – Баргастов. Засверкали, опускаясь, мечи. Щиты ломались пополам. В воздух взлетали куски разбитых шлемов. Три передние шеренги отшатнулись под ударом. Лязг и треск смешались с воплями и стонами. Она видела, как передняя линия легиона акрюнаев прогибается, а Баргасты все глубже вклиниваются в его середину. Еще мгновение – и легион расколется пополам.

Сегент должен сейчас видеть то же самое, как и ожидающие вступления в бой конники. По числу бойцов Баргасты уступают пехоте Акрюна, но их ярость ужасает. Темнота поглотила день, проблески молний с запада позволяли видеть лишь мгновенные сцены битвы, кипевшей уже со всех сторон. Стрелы раз за разом летят на Баргастов с флангов. Стремительно атакующие копейщики Сегента приближаются к ним с тыла – но Баргасты, кажется, равнодушны к этому, они бешено рвутся вперед.

Хотя… в этом есть смысл. Разбив легион Акрюна, Баргасты выбегут на свободу, тогда как набравшие скорость копейщики смешаются с рассыпавшимися пехотинцами. Воцарится хаос. Лучники в такой темноте уже не отличают своих от чужих. Будет потерян порядок, никто не станет выполнять приказы…

Она не верила своим глазам. Легион почти разделился надвое. Баргасты сформировали клин и входили все глубже.

Пройдя насквозь, не обнаружив врага перед собой, они развернутся и вновь поднимут оружие, контратакуя, истребляя разрозненных пехотинцев и смешавшихся конников.

Инфалас повернулась к разведчикам, которых при ней было тридцать и один. – За мной! – Она повела их вниз, набирая темп скачки, намереваясь оказаться прямо напротив трещины легиона.

– Когда покажутся Баргасты – мы атакуем! Поняли? Стреляйте, бейте саблями острие клина. Мы спутаем их, мы заставим их замедлить напор, мы свяжем их – даже мертвыми лошадьми и собственными телами, но свяжем!

Она заметила на востоке примерно треть крыла конных стрелков – они отвечают на угрозу, но они могут не успеть.

«Проклятие варварам!»

Инфалас, третья дочь Скипетра, встала в стременах, устремила взор на колеблющиеся ряды легиона. «Дети, ваша мама может не вернуться домой. Никогда не увидеть ваших лиц. Никогда…»

Внезапное сотрясение заставило коня заплясать. Земля взорвалась – она увидела, как тела кружатся в воздухе – фронт бури коснулся склона западного холма, перевалил гребень, словно проглотив его. Инфалас, пытавшаяся успокоить коня, в ужасе увидела, как вниз по склону валятся огромные валуны и куски утесов.

Нечто громадное и твердое виднелось в заполнившей полнеба туче. Его основание окружил движущийся вал камней, словно туча способна была прорезать саму землю. Лавина неслась по склону ревущей волной. Весь отряд лучников полностью исчез под потоком. Затем первый валун – размером много больше купеческого фургона – врезался в кипящую толпу акрюнаев и Баргастов. Он отскакивал и перевертывался, сбивая тела; кровавые ошметки взлетели над головами.

В тот же миг ударила молния. Нестерпимо яркие клинки прорезали темное бурлящее облако, прокладывая черные полосы по рядам копейщиков Сегента и среди сгрудившихся пехотинцев. Воздух наполнился горелой плотью – тела пылали не хуже факелов – мужчины, женщины, лошади – молнии перепархивали с одного куска железа на другой, формируя жуткую сеть огненного истребления. Плоть взрывалась, кровь закипала. Волосы сгорали как тростники…