Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"
Автор книги: Стивен Эриксон
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 61 (всего у книги 63 страниц)
Глава 24
На той заре окружили они берега древней реки, выплеснулся весь город, почти сто тысяч, когда солнце поднялось на востоке, над открывающимся в широкий залив устьем. Что привело их туда? Что вообще может привести множество к мгновению, к месту, в котором сто тысяч делаются одним телом?
Когда красные воды излились в соленые слезы бухты, они стояли почти без слов, и большой погребальный корабль запылал, и ветер завладел пропитанными маслом парусами, и небо завладело черным столбом дыма.
Великий король Эрлитана был мертв, последний из рода Дессимба, и грядущее стало блуждающими песками; шелест бури звучал из благословенной дали, но всё близилось ее обещание.
Они пришли оплакивать. Они пришли искать спасения, ибо в конце даже горе становится лишь маской жалости к себе. По своей жизни плачем мы над ушедшими людьми, над погибшими мирами. Великий муж мертв, но мы не пойдем за ним – не осмелимся, ибо для каждого смерть уготовала особую тропу.
Век кончился. Новый век принадлежит поколениям, что еще не пришли. На лотках местных рынков стоят горшки с лицами мертвого короля, со сценами славных его деяний – круглы эти горшки, и не связаны более с его временем, и в том таится истинное желание толпы.
Стойте. Остановимся сейчас. Помолимся, чтобы никогда не окончился сей день. Чтобы вечно летел пепел. Чтобы никогда не наступил день завтрашний. Вот естественное желание, честная мечта.
Сказание умирает, но гибель его займет некое время. Говорят, что король задержался на половину вздоха. И народ каждый день приходил к вратам дворца, чтобы увидеть сон об ином окончании, о лучшей судьбе.
Сказание умирает, но гибель его займет некое время.
И красный язык реки течет бесконечно. И дух короля сказал: «Я вижу вас. Вижу вас всех». Неужели вы его не услышали? До сих пор не слышите?
«Гибель Золотого Века», Тенис Буле
Ном Кала стояла в числе многих, в молчаливой массе воинов, забывших, что значит жить. Ветер трепал гнилые меха, полосы кожи и спутанные пряди сухих волос. Тусклые, покрытые щербинами клинки висели в кривых руках, словно бесполезные мысли. Воздух забирался в чаши глазниц и со стоном летел дальше. Они походили на статуи, изъеденные эпохами, истлевшие в созерцании вечных ветров, бесчувственных дождей, ненужных потоков тепла и холода.
Всё было ненужным, и не одна она ощущала смутную тревогу. Онос Т’оолан, Первый Меч, встал на колено в десятке шагов перед ними, охватив руками кремневый меч, кончик коего был погружен в каменистую землю. Он опустил голову, как бы признавая власть хозяина, но никто не видел этого хозяина. Всего лишь горсть обещаний, давно отброшенных – но осталось пятно от этих обещаний, лишь одному Оносу Т’оолану видимое, и оно удерживает воина на месте.
Он долгое время не шевелился.
Терпение для них не бремя… но она ощущала хаос в сородичах, всплески гибельных желаний, покачивание давно сдерживаемых позывов к отмщению. Всего лишь вопрос времени – когда первый из них сломается, отвергая рабство, отвергая его право на власть. Он их не покорит. Пока что он не поступал так, и зачем думать…
Первый Меч встал, повернулся к ним лицом. – Я Онос Т’оолан. Я Первый Меч Телланна. Я отвергаю ваши нужды.
Ветер стонал, словно поток горя.
– Но вы склонитесь перед моими.
Она была поражена такими словами. «Так вот что означает склоняться перед Мечом. Мы не можем ему отказать, не можем восстать». Она ощущала его волю, словно сомкнувшийся кулак. «У нас был шанс – до сего мига. Мы могли улететь по ветру. Он позволил бы. Но ни один Т’лан Имасс так не сделает. Нет, мы падаем в себя, все глубже, жуем себя и выплевываем объедки – вот соблазнительное постоянство ненависти и злобы, ярости и мстительности.
Он мог привести нас на край утеса, и мы не заметили бы».
Трое Гадающих по костям клана Оршайн выступили вперед. Улаг Тогтиль сказал: – Первый Меч, мы ждем приказа.
Онос Т’оолан не спеша повернулся к югу. Казалось, горизонт стал кипящей смолой. Потом он обратился на север, где далекая туча ловила гаснущий свет солнца. – Дальше мы не идем, – сказал Первый Меч. – Дальше полетит пыль.
«Как же наши темные сны, Первый Меч?»
Такова была его сила, что он услышал и поглядел на нее: – Ном Кала, не упускай свои сны. Ответ придет. Т’лан Имассы, грядет время убийств.
Статуи зашевелились. Иные выпрямили спины, иные сгорбились, словно под ужасным весом.
«Эти статуи – мои родичи. Сестры, братья. Некому на нас посмотреть, некому нас увидеть, гадая, кем мы были и кто придал нам такую форму, чьи… любящие руки». На ее глазах один за другим распадались они облачками пыли.
«Некому быть свидетелем. Пыль снов, пыль так и не осуществленных мечтаний. Пыль того, чем мы не смогли стать, и того, чем с неизбежностью стали.
Статуи немы? Нет, их тишина – гул слов. Услышите ли вы? Вслушаетесь ли?»
Она была последней перед Оносом Т’ооланом.
– В тебе нет гнева, Ном Кала.
– Нет, Первый Меч. Нет.
– Что же может послужить заменой?
– Не знаю. Люди победили нас. Они были лучше, вот и всё. Я ощущаю лишь горе.
– Разве в горе нет гнева, Ном Кала?
«Да, возможно. Но я должна покопаться в душе…»
– Время, – произнес Онос Т’оолан.
Она поклонилась ему и рассыпалась.
Онос Т’оолан смотрел, как Кала становится вихрем пыли. В разуме его шагала фигура, подняв руки в… мольбе? Он знал это узкое лицо, этот единственный глаз. Что может он сказать чужаку, некогда бывшему близким? Он тоже чужак. Да, некогда они были знакомы. «Но поглядите на нас теперь: оба лучше всего знакомы с пылью».
Его заразила тоска Ном Калы. Мысли ее истекают мрачной силой – она была юной. Она была, понял он, будущим Имассов – такими они могли бы стать… если бы Ритуал не похитил будущее. Будущее в тщете. Жалкая сдача. Потеря достоинства, тихая, неспешная смерть.
«Нет, Тук Младший. Я даю тебе лишь тишину. И густой рев.
Услышишь? Станешь вслушиваться?
Хоть кто-то из вас станет?»
* * *
Она обитала в его кишках, словно паразит. Она видела вокруг себя сломанные остатки давно забытых обещаний, разбитые черепки, пролитое вино. Но настала жара, и запульсировала власть камня – она должна была понять все значение этого, но она проглочена своей собственной тьмой, она попала в безжизненную страну бесполезных сожалений.
Встав в шести шагах от двоих златокожих чужаков, она обернулась и, подобно им, глядела с удивлением и неверием.
Эмпелас Укорененный.
Эмпелас Вырванный с Корнем. Город, вся его подобная горе громада повисла в северном небе. Нижняя часть – лес искривленных металлических корневищ, из которого хлещет радужный дождь, словно даже в горе он готов рассеивать дары. Да, Келиз видит агонию. Город склонился набок. Окружен дымом и пылью. Основание рассекли трещины, сделавшие его кулаком бога, готовым снова ударить по земле.
Она видит … нечто… колючее ядро воли, свернувшийся клубок мучительной боли. Матрона? Кто же еще? Ее кровь течет по камню. Ее легкие воют, ветер стонет в пещерах. Ее пот блестит и льется дождем. Она кровоточит тысячью ран, кости раздавлены растущим давлением.
Матрона, да… но нет разума за кошмаром гниющей плоти. Вырванная с корнем, давно мертвая вещь. Вырванные с корнем тысячи тысяч поколений веры, надежды, прочного железа нерушимых некогда законов.
Она отрицает все истины. Она вливает жизнь в труп, и труп странствует по небу.
– Небесная крепость, – сказал тот, кого зовут Геслер. – Отродье Луны…
– Но больше, – сказал, терзая бороду, Буян. – Видел бы ее Тайскренн…
– Командуй такой Рейк…
Буян хмыкнул:
– Да. Раздавил бы Верховного Мага как таракана. А потом сделал бы то же самое с Худом проклятой Малазанской Империей.
– Но глянь. В плохом состоянии – не так страшна, как скала Рейка, но выглядит готовой упасть.
Келиз уже видела фурии, марширующие под Драконьей Башней – небесная крепость, да, подходящее название. Тысячи Солдат Ве’Гат. Охотники К’эл выдвинулись вперед и в стороны. За шеренгами фурий кряхтят трутни, тащат огромные повозки с добром.
– Погляди на больших, – говорил Геслер. – Тяжелая пехота… боги подлые, такой порвет напополам демона – Кенил'раха.
Келиз подала голос:
– Смертный Меч, это Ве’Гат, солдаты К’чайн Че’малле. Ни одна Матрона не родила так много. Сотни считалась достаточно. Ганф’ен Ацил родила больше пятнадцать тысяч.
Янтарные глаза смотрели на нее. – Если матроны такое могли, почему не сделали? Могла бы править всем миром.
– Была ужасная… боль. – Она помедлила. – Потеря здравости.
– С такими солдатами, – буркнул Буян, – к чему правителю здравый ум?
Келиз скривилась. «Какие-то они невежливые. Кажется, и бесстрашные. Именно те, что нужны. Но я не обязана их любить или даже понимать. Нет, они пугают не меньше К’чайн Че’малле». – Она умирает.
Геслер почесал щеку. – Без наследницы?
– Есть. Одна ждет. – Она указала: – Там, вот они подходят. Ганф Мач, Единая Дочь. Сег’Черок, ее хранитель К’эл. – Тут дыхание ее прервалось, ибо она увидела с ними третьего. Он двигался мягко как масло. – Вот этот Бре’ниган, личный Часовой Матроны – что-то не так, он должен быть не здесь, а рядом с ней.
– Как насчет Ассасинов? – спросил Буян, вглядываясь в небо. – Почему не показался хотя бы тот, что выследил нас?
– Не знаю, Надежный Щит. Что-то не так.
Двое иноземцев, называющих себя малазанами, встали ближе друг к другу, когда подошли Ганф Мач и Сег’Черок. – Гес, а если мы им не понравимся?
– А как думаешь? – бросил Геслер. – Тогда мы помрем.
– Опасности нет, – заверила Келиз. «Конечно, Красная Маска думал так же».
Сег’Черок заговорил в ее разуме: – Дестриант. Матрона скована.
«Что?»
– Двое оставшихся Ши’гел вступили в союз. Съели ее передний мозг и командуют оставшимся. Через ее тело они вырвали Эмпелас. Но плоть ее слабеет, и скоро Эмпелас падет. Нужно найти врага. Нужно найти войну.
Келиз посмотрела на Ганф Мач. «Она в безопасности»?
– Да.
«Но… почему?»
– Ши’гел не видят будущего. Битва будет последней. Нет будущего. Единая Дочь не важна.
«А Гу’Ралл?»
– Вне закона. Пропал. Может, мертв – он пытался вернуться, воспротивиться, но был отогнан. Ранен.
Геслер вмешался: – Ты говоришь с этой тварью, так?
– Да. Простите. Есть силы, пробуждающие… соки. Единая Дочь… это дар…
Буян сказал: – Если нам нужно вести вашу армию слонотрахов…
– Буян, полегче! – Геслер подошел к товарищу, перейдя на иноземный язык. Последовала перебранка.
Келиз не понимала ни слова, но видела, что Буян аж подскакивает, а лицо наливается грозной бурей. Упрямый человек, куда упрямее Смертного Меча. Геслер налетает на друга, но его не поколебать. Он сказал, что видел сон. Он смирился. – Она даст соки и вам, – сказала Келиз. – Необходимо…
Буян поглядел на нее:
– Эти Ве’Гат, они быстрые? Умные? Могут ли выполнять приказы? Блюсти дисциплину? Какие сигналы им нужны? И кто враг, ради Худа?
Келиз только покачала головой:
– Ответов нет. Нет знания. Ничего не могу сказать.
– Кто может?
– Чтоб тебя, Буян!
Бородатый здоровяк взвился:
– Да! Ты Смертный Меч – ты должен задавать такие вопросы, а не я! Кто будет командовать? Ты, тупой кусок акульего дерьма! Хватит жаться как шавка, давай действуй!
Руки Геслера сжались в кулаки, он шагнул к Буяну. – Ну всё… – прогудел он. – Я разобью тебе башку, Буян, а потом уйду отсюда…
Буян оскалился и присел, готовясь драться.
Сег’Черок простучал лапами, встав между людьми, и вытянул мечи, заставляя их разойтись. Не желая пораниться об острое лезвие, Геслер развернулся и отбежал на десяток шагов.
Буян выпрямился, ухмыляясь. – Давай мне свои соки, ящерица. Пора потолковать.
– Не у него, – сказала Келиз. – Ганф Мач – та, что без мечей. Нет, и не Дж’ан. Иди к ней.
– И что будет?
– Ну… ничего. Увидишь.
Он пошел и встал прямо перед Ганф Мач. «Смелый или глупый – не знаю, что скажет Геслер, но догадаться могу». Она видела, что Геслер, хотя и скрестил недовольно руки, следит за происходящим.
– Ну? Боги, воняет… – Он вдруг вздрогнул. – Извини, ящерица, – пробубнил он. – Я не хотел…
Он вытер лицо и поднес руку к глазам. Скривился.
– Я чем-то вымазан.
– Сок.
Геслер фыркнул:
– Ящерица теперь у тебя в голове, Буян? Не верю. Побывай она там, уже бежала бы к ближайшему обрыву.
– Не один я стараюсь быть тупым, Гес.
Геслер сверкнул глазами, указав на приближающиеся легионы:
– Чудно. Расскажи, на что они способны.
– Нет. Сам узнай.
– Никакой я не Смертный Меч.
– И что? Будешь тут вечно стоять?
Тихо ругаясь, солдат подошел к Ганф Мач. – Ладно, потей на меня. Как будто снова или плыви, или утони… – Тут он откинул голову, протер глаза. – Ух.
Келиз ощутила кого-то рядом. Бре’ниган. Ветхий годами Че’малле всегда казался равнодушным к ней.
Сейчас «голос» его дрожал.
– Я не сумел.
– Ты сам знаешь, что не мог справиться с двумя Ши’гел.
– Матроны больше нет.
– Так можно было сказать не только сегодня.
– Дестриант, мудрость твоих слов горька, но я не могу отрицать. Скажи, эти люди… они кажутся неприкаянными. Но я мало что знаю о вашем роде.
– Неприкаянными? Да. Я ничего не знаю о малазанах, никогда не слышала о таком племени. Они… безответственные.
– Неважно. Битва будет последней.
– Тоже считаешь нас пропащими. Если так, зачем вообще биться? «Зачем заставляете меня и их умирать? Лучше отпустите!»
– Не можем. Вы, Дестриант, Смертный Меч и Надежный Щит – всё, что осталось от воли Матроны. Вы наследие ее ума. Даже сейчас можем ли мы счесть ее неправой?
– Слишком сильно на нас надеетесь.
– Верно.
Она слышала, что Геслер и Буян вновь спорят на своем языке. Фурии подошли близко; вперед выбежали два Солдата Ве’Гат. Спины их имели странную форму.
– Вот, – сказала Келиз, привлекая внимание малазан. – Ваши скакуны.
– Мы должны на них ехать?
– Да, Смертный Меч. Они выращены для тебя и Надежного Щита.
– У того, что для Буяна, седло никуда не годится. Буян привык прятать голову в заднице, а до вегатовой не дотянешься.
Глаза Келиз широко раскрылись.
Буян засмеялся: – Чем идти за тобой, Гес, лучше спрятаться в жопу. Ты едва управлялся с жалким взводом. Теперь тридцать тысяч ящериц ждут твоих команд.
Казалось, Геслера затошнило.
– В твоей жопе свободного местечка не найдется?
– Можешь посмотреть. Но потом я дверку закрою и больше не пущу.
– Всегда ты был самолюбивым ублюдком. Не могу понять, как мы подружились.
Ве’Гат топали к ним.
Геслер искоса глянул на Буяна и сказал на фаларийском: – Ладно, могу понять.
– Я чую их мысли – всех их, – сказал Буян. – Даже этих двоих.
– Да-а.
– Геслер, эти Вегаты… они не страховидные лошади, они умные. Тут скорее мы с тобой за скотину сойдем.
– От нас ждут командования. Матрона все не так придумала.
Буян покачал головой:
– Нет смысла спорить. Единая Дочь сказала…
– Да, мне тоже. Кровавый переворот. Воображаю, что подумали Ассасины – и не без причин. Что мы совсем лишние. И Келиз. Буян, я могу дотянуться до всех. Могу видеть глазами любого, кроме Ганф Мач.
– Да, она строит толстые стены. Интересно, почему. Слушай, Гес, я реально не знаю, что требуется от Надежного Щита.
– Ты, Буян, громадная яма, в которую все истекают кровью. Забавно, что твои сны не показали эту мелочь. Но в ближайшей битве ты должен будешь напрямую направлять Ве’Гат…
– Я? Как насчет тебя?
– На мне Охотники К’эл. Они быстрые, могут нападать и отступать. С такой скоростью они станут самой опасной силой.
– Гес, это же дурацкая война. Мир недостаточно велик для Длинных Хвостов и Коротких Хвостов? Глупо. Их почти не осталось. Словно два последних скорпиона лупят друг дружку, хотя пустыня покрыла весь треклятый материк.
– Рабы вырвались на волю, – ответил Геслер. – Много поколений они прятали ненависть, питались ей. Они не удовлетворятся, пока не порубят в куски последний костяк Че’малле.
– А тогда?
Геслер взглянул другу в глаза: – Это меня и пугает.
– То есть мы следующие.
– Почему бы нет? Что им помешает? Поганцы плодятся как муравьи. Опустошают целые садки. Боги подлые, они ловят и убивают драконов! Слушай, Буян – вот наш шанс. Мы сможем остановить На’рхук. Не ради Че’малле – я за них гроша не дам – но ради всех других.
Буян оглянулся на К’чайн Че’малле. – Они не надеются пережить битву.
– Да. Дурная привычка.
– Надо исправить.
Геслер отвел взгляд.
Двое Ве’Гат ждали. Спины их исказились, кривые кости высоко поднялись под кожей, создав седла с передними луками. Нечто вроде длинных пальцев – или растянутых крыльев летучих мышей – висели по бокам, загибаясь в форме стремян. Плечи были покрыты броневыми пластинами; выступающие шеи несли чешую размером с панцири лобстеров. Шлемы плотно прилегали к плоским черепам, оставляя на свободе лишь рыла.
Они могли бы глядеть сверху вниз на Тоблакаев. Проклятые твари улыбались седокам.
Геслер обратился к Ганф Мач: – Единая Дочь. Последний Ассасин – тот, что сбежал – он мне нужен.
Келиз сказала: – Мы не знаем, жив ли Гу’Ралл…
Геслер не отвел взора от Ганф Мач. – Она знает. Единая Дочь, я не хочу идти в безнадежную битву. Если вы все еще хотите нашего руководства… что ж, люди не понимают одной вещи. Зачем сдаваться заранее. Мы сражаемся, пока битва не сомнет нас. Мы бунтуем, даже когда цепи скрутили все тело – лишь мозги свободны. Мы протестуем, даже когда единственный способ выразить протест – умереть. Да, видел я людей, склоняющих головы в ожидании топора. Видел тех, что стояли в ряд, держа в руках арбалеты, и ничего не делали. Но они потеряли главное оружие – оружие духа. Вот худший кошмар любого солдата. Ну, дошло до тебя? Я не хочу бормотать утешительный вздор. Твой ассасин нужен мне, Ганф Мач, ради его глаз. Там, высоко. Его глаза дадут мне выиграть битву.
Ты сказала, Матроны никогда не производили больше сотни Ве’Гат. Но ваша мать сделала пятнадцать тысяч. Неужели ты думала, На’рхук понимают, на что напрашиваются? Ты наполнила мою голову сценами прошлых битв – всеми жалкими поражениями – и я не удивлен, что вы готовы сдаться. Но вы ошиблись. Матрона была безумной? Может быть. Да. Достаточно безумной, чтобы верить в победу. И строить планы. Безумна? Безумно гениальна.
Я сказал, Ганф Мач. Призови Ассасина Ши’гел – теперь он твой, не так ли? Не готовый сдаться, не склонный к фатализму собратьев. Зови его.
Тишина.
– Я…
Геслер смотрел в глаза Ганф Мач. Словно в глаза крокодила. «Видит всё, не реагирует ни на что. Пока не наступит нужный момент. Игра холодных мыслей, если это можно назвать мыслями. От такого наши яйца начинают искать, куда бы заползти».
Она сказала в разуме: – Смертный Меч. Твои слова услышаны. Всеми. Мы повинуемся.
– Боги подлые, – пробормотал Буян.
Келиз подошла к Геслеру. Глаза ее были широко раскрыты.
– Тьма вздымается над К’чайн Че’малле.
– В глазах под слоем удивления можно было заметить трепещущий страх. «Считает, я сею ложные надежды. Боги, женщина! Как ты думала, чем занимается командир?»
Он подошел к Солдату, ухватился за рогатое седло, вставил ногу в стремя (тут же крепко охватившее ступню) и сел на громадного зверя.
– Готовиться к походу, – сказал он, зная, что все его слышат. – Не будем ждать, пока На’рхук придут за нами. Мы идем прямо на них, прямо к проклятым их глоткам. Келиз! Кто-нибудь знает – небесная крепость полетит следом? Будет сражаться?
– Мы не знаем, Смертный Меч. Но думаем, что да. Зачем бы еще ей являться?
Буян с трудом влезал на своего «скакуна». – Хочет мне ногу раздавить!
– Расслабься, – посоветовал Геслер.
Единая Дочь сказала его разуму: – Ши’гел идет.
– Хорошо. Начнем нашу заварушку.
* * *
Гу’Ралл накренил крылья, облетая нависающий утес Эмпеласа Вырванного. Внутри остался один Ши’гел – он ухитрился нанести второму смертельную рану, прежде чем его изгнали из Гнезда и города. Глубокие разрезы на груди заполняла запекшаяся кровь, но жизни они не угрожали. Он уже начинает исцеляться.
Внизу на равнине фурии возобновили пожирающий землю марш. Тысячи Охотников К’эл разошлись веером, широким полумесяцем, направляясь на юг, где кипят на горизонте тяжелые тучи, постепенно пропадая из вида – солнце уже потонуло в западных холмах. На’рхук сегодня наелись, однако добыча оказалась гораздо опаснее, чем они ждали.
Смертный Меч и его слова впечатлили Гу’Ралла, насколько вообще можно впечатляться людьми; но ведь и Геслер и Буян – не совсем люди. Уже нет. Аура их присутствия почти ослепляет глаза Ши’гел. Их закалили древние огни. Тюрллан, Телланн, может, даже дыхание и кровь Элайнтов. К’чайн Че’малле не склоняются в молитвах, но если дело доходит до Элайнтов, их упорство слабеет. «Дети Элайнтов. Но мы не таковы. Мы попросту присвоили себе такую честь. Хотя не так ли поступают все смертные? Хватают богов, создают порочные правила поклонения и повиновения. Дети Элайнтов. Мы называли города в честь перворожденных драконов, тех, что первыми взлетели в небеса этого мира.
Как будто им это нравилось.
Как будто они вообще нас замечали.
Смертный Меч говорил о вызове, об отказе покоряться судьбе. В нем есть смелость и упорство воли. Смехотворные заблуждения. Я ответил на его призыв. Я дам ему свои глаза, пока остаюсь в небе. Но я не предупрежу его, что На’рхук позаботятся обо мне в самом начале битвы.
И даже если так… В память Ацил я покорюсь ему».
Сомнения кружатся вихрем в бородатом Надежном Щите. Его сердце велико, да. Он полон сочувствия и страсти, хотя и выглядит настоящей грубой обезьяной. Но такие существа уязвимы. Их сердца слишком легко кровоточат, а раны никогда полностью не закрываются. Безумие – принимать боль и страдания К’чайн Че’малле. Даже Матрона не смогла бы. Разум взвоет. Разум умрет. Это же всего один человек, смертный. Он возьмет сколько сможет и упадет. Опустятся фальшионы – миг чистейшего милосердия…
– Хватит этого – я птичьего дерьма не дам за твои мыслишки. Ассасин, я Геслер. Твой Смертный Меч. Грядущим утром, на заре битвы, ты станешь моими глазами. Ты не улетишь. Мне плевать, как плохо тебе будет. Если ты не уподобишься голубю, подбирающему последние зернышки, когда всех нас перемелют, ты подведешь меня и весь свой род. Даже не думай…
– Я слышу твои слова, Смертный Меч. Ты получишь мои глаза. Ты взглянешь в ужасе…
– Что же, мы друг друга поняли. Скажи, скоро ли мы увидим На’рхук?
И Гу’Ралл сказал ему. Человек снова и снова перебивал его прямыми, острыми вопросами. Пока шок от его силы – смертный так легко пробил защиту разума Гу’Ралла! – постепенно уступал место негодованию, в ассасине росло и уважение к Смертному Мечу. Ворчливое, смешанное с недоверием и злостью. Ассасин не мог позволить себе и тени надежды. Но этот человек – воин в полном смысле слова. Каком именно? В нем есть безумство веры. «Ты и нас заставляешь верить. В тебя. Своим примером. Своим безумством, которым так охотно делишься.
Вкус твой горек, человек. Ты отдаешь своим горьким миром».
* * *
Буян с руганью заставил «скакуна» подойти к Геслеру. – Я чую какую-то вонь. Как бы она таится в задних мыслях, на дне глубокого пруда…
– О чем ты, во имя Худа? Говори скорее, Ассасин уже летит к врагу – они разбили лагерь, я уже вижу. Огни, в середине большой огонь… много дыма… Боги, голова сейчас лопнет…
– Ты не слушаешь, – сказал Буян. – Та вонь – они что-то знают. Ганф Мач… она что-то знает, но скрыла от нас. Я заметил…
Геслер взмахнул рукой – Буян видел на потрепанном жизнью лице друга отсутствующее выражение. А потом глаза мужчины наполнил ужас. – Сбереги Беру… Буян, я вижу обломки – кучи доспехов и оружия… Буян….
– Эти На’рхук – они…
– Охотники за Костями… они нашли их, они… боги, там кучи костей! Поганые твари сожрали их! – Геслер пошатнулся в седле, Буян поддержал его рукой.
– Гес! Просто рассказывай что видишь!
– А я чем занят? Боги подлые!
Но слова унеслись прочь. Геслер мог лишь смотреть через ассасина, кружившего над полем брани, над большим лагерем, над кратером, способным проглотить дворец, над обширным пятном, внутри которого еще тлеют пеньки… нет, не пеньки. Лапы. Сожженные На’рхук все еще горят. Что за магия их накрыла? Геслер не верил глазам. Высвобождение сил садка, испепелившее тысячи? А кратер – может, сотня долбашек… «ну, у нас столько нет».
Он слышал крики Буяна, но голос приятеля казался невозможно далеким, слишком далеким, чтобы озаботиться ответом. Траншеи на гребне холма, забитые обломками доспехов и оружием. Малые кратеры, полные костей. Неподалеку сотни На’рхук движутся среди скелетов коней и людей. Напирая на постромки, тащат тяжелые телеги, забитые мясом.
Вот место атаки хундрилов. Истребленных. По крайней мере, некоторые союзники подошли вовремя… для чего? Для гибели. Боги, вот самая жестокая шутка Повелителя Удачи. Они даже не искали битвы – с ящерами точно. Не в бесполезных Пустошах.
Прорезался голос Ассасина Ши’гел: – Твой род нанес урон На’рхук. Они заплатили за урожай, Смертный Меч. Уничтожено не меньше трех фурий.
– Это были мои друзья. И это была не их битва.
– Смельчаки. Они не сдавались.
Геслер нахмурился. – А сдача в плен была возможна?
– Не знаю. Вряд ли. И мне все равно. Завтра мы пленных брать не будем.
– Имеете право, – прорычал Геслер.
– Геслер!
Он заморгал, сцена рассыпалась перед взором; он поглядел на Буяна, сказал, утирая глаза: – Плохо. Хуже некуда. На’рхук маршируют навстречу К’чайн Че’малле. Они кулаком ударили Охотников за Костями. Буян, произошла резня, но только одна армия…
Гу’Ралл снова подал мысленный голос: – Я нашел след, Смертный Меч. Признаки отступления. Мы идет туда? На’рхук заметят наше приближение, ведь Солдаты сотрясают землю не хуже грома. Они готовят нам сюрприз – небо лишилось света, дуют нездешние ветра. Не могу…
Молния озарила юг, с треском разорвала ночь. Геслер застонал, когда череп отозвался болью. – Ассасин. Где ты? Отвечай – что стряслось?
Он не дотянулся до крылатого ящера. Не мог найти Гу’Ралла нигде. «Дерьмо».
– Что там за чертов шторм? У тебя на лице кровь? Скажи, во имя Худа, что такое?..
– Тебе так интересно? – оскалился Геслер. И сплюнул. – На’рхук побросали всё и спешат к нам. Помощи не жди.
– А Охотники за Костями?
– Помощи не жди.
* * *
Разведчики показались из неумолимой темноты. Этой ночью пропали и свет звезд, и зеленоватое сияние Царапин. Даже вздувшаяся, мутная луна не осмелилась взойти на небо. Дрожа от внезапного озноба, Боевой Вождь Страль ждал докладов разведки.
Оба воина – сенана сгорбились, словно были ранены или чего-то боялись. Оба пали перед ним на колени. Он заметил утомление, тяжелое дыхание. «Поглядите на них. Поглядите на тьму. Неужели миру настал конец?»
Он не торопил их, не пытался вырвать доклады. Страх загустел так, что заткнул им рты.
Сзади были воины клана Сенан. Некоторые уснули, но большинство не смогло сомкнуть глаз. Голод. Жажда. Тоска потерь, заунывная мелодия плача. Он ощущал на себе сотни глаз, видящих – это понятно – лишь смутный, расплывчатый силуэт. Вот истина, и от истины ему не скрыться.
Один из разведчиков отдышался. – Вождь, две армии на равнине.
– Малазане…
– Нет, Вождь – это демоны…
Другой зашипел: – Их тысячи!
– Ты сказал – две армии.
– Идут навстречу друг дружке – всю ночь – мы почти посредине! Вождь, нужно уходить… нужно бежать отсюда!
– Идите оба в лагерь. Отдыхать. Уходите и молчите.
Едва они уковыляли прочь, вождь потуже натянул плащ. На закате он углядел в небе Лунное Отродье, но сделанное грубо, сплошные углы – самые глазастые воины клялись, что оно сделано в виде дракона. Две армии демонов – есть ли лучшее место для их схватки, чем Пустоши? «Поубивайте друг дружку. Не наша война. Мы хотели найти малазан… так ли? Старый враг, достойный враг.
Не они ли предали союз под Кораллом? Не они ли пытались обхитрить Каладана Бруда и украсть город во имя вероломной императрицы? Если бы не Аномандер Рейк, всё удалось бы. Охотники называют себя ренегатами… но разве не так говорил и Даджек Однорукий? Обычное гнездо лжи. Что они ни найдут, что ни завоюют – всё отойдет императрице.
Онос Т’оолан, какого иного врага ты пытался найти? Кто сравнится с малазанами – завоевателями, пожирателями истории? Ты сказал, что некогда им служил. Но потом покинул. Решил повести Белолицых. Ты думал именно об этом враге, ты рассказал все что нужно – а мы, дураки, не поняли.
Но теперь я понял.
Пусть демоны воюют с кем другим…»
Он повернулся.
Пыль клубилась в лагере Сенана, серебрясь в свете проглянувшей луны. Она вставала спиралями. Кто-то закричал.
Призрачные воины – блеск костей, мерцающие лезвия из кремня и сланца…
Страль смотрел и не понимал. Вопли усилились – ужасные клинки блистали, рубя плоть и кости. Боевые кличи Баргастов звенели, словно железо било о камень.
Гнилые лица, пустые дыры глаз.
Коренастая фигура появилась перед Стралем. Глаза вождя раскрылись – в свете костра он разглядел меч в руках воина. – Нет. Нет! Мы отомстили за тебя! Онос Т’оолан, мы отомстили за всё! Не смей… нельзя…
Меч просвистел наискось, отрубив Стралю обе ноги. Он соскользнул по лезвию и оказался лежащим на земле. Его охватил тошнотворный холод. Сверху лишь тьма. «Мы сделали что смогли. Позор. Вина. Вождь, прошу. Дети, невинные…»
Опустившийся меч разбил его череп.
Сенаны умирали. Белолицые Баргасты умирали. Ном Кала стояла, не принимая участия в бойне. Т’лан Имассы не ведали жалости; будь у нее сердце, она задрожала бы при виде беспощадной жестокости.
Убийцы жены и детей заплатили равным за равное. Их зарубили с неумолимой эффективностью. Она слышала, как матери вымаливают жизнь детей. Слышала их предсмертные крики. Слышала, как стонущие голоса затихают.
Вот преступление, способное отравить любую душу. Она почти слышала, как земля стонет и сочится кровью под ногами, как извиваются духи, как спотыкаются боги. Излучаемая Оносом Т’ооланом ярость темнее неба, плотнее любого облака. Она плещет волнами ужасного понимания – он знает, он может видеть себя, словно вырван из тела – он видит, и зрелище собственных дел сводит его с ума. «И нас всех. Ох, даруйте мне пыль. Даруйте мне утро, рожденное в забвении, рожденное в вечном благом беспамятстве».
Их тысячи, десятки уже сбежали в ночь – но сколькие уже мертвы. «Так оно бывало прежде. Жуткие армии Т’лан Имассов. Мы затравили Джагутов. Мы устроили им то, что я вижу сегодня. Ради всех духов, неужели иного выбора нет?» Ужасный стон слышался после последних смертельных ударов, стон, который словно извивался и кружился. Стон Т’лан Имассов, стон воинов, забрызганных кровью, держащих в руках мокрые клинки. Этот звук потряс Ном Калу. Она зашаталась и убежала, моля темноту проглотить ее.
«Онос Т’оолан. Твоя месть… ты отомстил нам, своим жалким последователям. Мы шли за тобой. Мы делали что сказано. Мы порвали свои цепи. Мы освободились – а сколько тысячелетий гнев тлел в нас? Мы выплеснули его в жизнь. Нет, мы стали убийцами детей. Мы снова ступили в мир, снова – после стольких лет свободы от… от его преступлений. Онос Т’оолан, ты видишь? Ты понимаешь? Мы снова родились для истории».