Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 63 страниц)

– То есть?

Желч скорчил гримасу: – Мы не желаем вашего королевства. Никогда не желали.

Она понимала, что могла бы обидеться на такое пренебрежение… но глупости могут подождать. – Вождь, поймите. Преступные действия торговых домов, приведшие к войне, были нарушением официальной политики короля…

– Мы позаботились, чтобы воры умерли первыми, Ваше Высочество.

– Те, кого вы убили – лишь кончик отравленного кинжала. – Она повернулась, подозвала одного из телохранителей. Тот с четырьмя солдатами подошел, неся растянутое полотнище, достаточно большое, чтобы вместить хундрильские сани. Положив ношу наземь, они отвязали концы покрывала.

Там лежало шесть трупов, хотя их уже невозможно было бы опознать.

– Это главнейшие торговые агенты, – сказала Абрасталь. – Думали, что в столице окажутся в безопасности. Как видите, в целости у них осталась лишь кожа – королевские Каратели знают свое дело. Рассматривайте их как доказательство нашей готовности исправить несправедливость. Если хотите, можете забрать.

Хищные глаза Желча устремились на нее. – Это искушение, – сказал он не спеша. – Мне уже хочется передумать и взять королевство, только чтобы спасти ваших подданных, Высочество.

– Мы соблюдаем правосудие, – бросила Абрасталь, – как умеем. Порядком удивлена вашей чувствительностью, Вождь. Я слышала столько рассказов о нравах дикарей. Когда дело доходит до изобретения зверских пыток…

– К нам это не относится, – прервал ее Желч твердым как железо голосом. Миг спустя он расслабился. – Если только не сердить нас сверх меры. Но вы все же не поняли меня, Ваше Высочество. То, что в королевстве полно граждан, не знающих никакой меры – нет, хуже, готовых издеваться над чужеземцами, даже не понимая, что в них увидят представителей всего народа… всего государства… Я вижу в этом вашу ненависть к самим себе.

– Ненависть к себе. Понимаю, Вождь. А будь вы королем Болкандо, что сделали бы?

– Сделал бы ложь самым тяжким преступлением.

– Интересная идея. К сожалению, величайшие лжецы сидят на самом верху. Иначе там не удержаться.

– Ага, значит, я не должен верить вашим посулам?

– Можете верить, ведь я думаю, что ложь ничего мне не даст.

– Потому что меч завис у горла.

– Точно. Но я имела в виду ложь, которой элита поддерживает необходимые границы. Понимаете?

– Понимаю. – Он посмотрел на нее с интересом. – Ваше Высочество, разговор получился очень интересным. Но могу я спросить о другом? Почему здесь вы, а не ваш супруг – Король?

– Роль Эвертинского легиона – роль арбитра в королевстве. Он и контролирует население, и готов выступить против внешней угрозы.

Хундрил кивнул: – Значит, ваше присутствие служит двум задачам.

– Послать сигнал соперничающим во дворце фракциям – вот главнейшая задача, уж не извольте обижаться. – Она улыбнулась. – Если вы, разумеется, не задумали настоящего завоевания.

– Муж вам полностью доверяет.

«У него нет выбора». – Доверяет, и не без причины.

– Вы принимаете наши требования?

– Да, Вождь Войны, но с изменениями.

Его глаза сузились: – А именно?

– Мы дадим двойной запас воды и притом бесплатно. Также удвоим количество фуража для скота, ведь мы лучше знаем Пустоши. Не хотелось бы, чтобы вы, поклявшись никогда не возвращаться, стали лжецами. – Она помедлила, покачала головой. – За Пустошами вы попадете в дюжину королевств Колансе. Вождь, я полагаю, вам мои советы не нужны, но все равно скажу. Вы там не найдете ничего ценного. Вы найдете нечто ужаснее всего, что можете вообразить.

– Можете рассказать подробнее, Ваше Высочество?

– Если хотите.

– Могу я попросить, чтобы вы отложили рассказ до того времени, когда к нам присоединятся Смертный Меч Кругхева и Адъюнкт Тавора?

– Эти имена звучат как женские.

– Да.

– Вам будет… неловко, да?

– Вероятно, но не по причине, которую вы вообразили, Ваше Высочество.

– Буду с нетерпением ждать высокой встречи, Вождь.

В первый раз Желч поклонился ей. – Королева Абрасталь, было очень приятно.

– Уверена в искренности ваших чувств и не обижаюсь. Мы примирились?

– Да.

Она глянула на тела в брезентовой ткани. – А эти?

– О, мы заберем их. Воинам будет полезно поглядеть, усмирить гнев. А для некоторых – и смягчить печаль по мертвым родичам.

Когда он, снова поклонившись, начал поворачиваться, Абрасталь сказала: – Вождь.

Он вопросительно поглядел на нее.

Королева, помедлив, сказала: – Когда вы говорили о спорах народа… насчет морской пехоты Малазанской Империи, вы говорили искренне?

Он выпрямил спину: – Ваше Высочество, хотя великий Колтейн из клана Вороны вел виканов, у него были и морские пехотинцы. Вместе они провели тридцать тысяч беженцев через треть континента, и каждый шаг по этому пути вызывал войну.

– Я неправильно поняла, Вождь? Разве Колтейн не пал? Не умер? Как и все с ним?

– Они умерли, Ваше Высочество, но доставили тридцать тысяч беженцев к спасению. Они умерли, но победили.

Видя, что ей нечего сказать, Желч кивнул и пошел к коню. Двое юных телохранителей помогли ему забрать выпотрошенных, лишенных костей торговцев. Один поймал ее взгляд. Будь на его месте подданный Болкандо, он широко раскрыл бы глаза. А этот улыбнулся.

Темное желание вновь ожило в ней.

Спакс подскочил к ней. Они смотрели, как Желч залезает в седло и сидит неподвижно, вероятно, ожидая отбытия легионеров. – Отлично помню малазанских морпехов, – пробормотал Баргаст.

– И?..

– Желч сказал правду. Более упрямых людей мир не видел.

Абрасталь подумала о Колансе. – Упрямство им понадобится.

– Огневласка, ты будешь сопровождать их до границы?

– Кого?

– Их всех. Хундрилов, Напасть, Охотников.

– И не знала, что Охотники уже на нашей территории.

– Возможно, они не придут, если нужды уже нет.

– Эвертинский легион сопроводит хундрилов и людей Напасти. Кажется, запланирована встреча по крайней мере двух из трех командиров, и Желч считает, что состоится она вскоре. Хотелось бы побеседовать. А вы с Гилком привязаны отныне ко мне – если нужно идти к границе, мы пойдем.

Спакс показал подпиленные зубы: – Можешь спросить Вождя, Королева.

– Думаю, я уже приглашена…

– Не то. – Он дернул кадыком. – Тот щенок…

Женщина скривилась.

Вождь Гилка грубо хохотнул: – Ты велела мне следить внимательно, Огневласка.

Абрасталь отвернулась и пошла к легиону. – Рева заплатит за всё.

– Думаю, уже платит.

– Слишком мало. Буду тормошить его, пока раньше времени не постареет, пока зубы и усы не выпадут.

– Желча тошнит от твоего народа.

– Меня тоже.

Спакс снова захохотал.

– Хватит дурить. Сотни, может, и тысячи солдат Болкандо погибли сегодня. Я думала использовать Гилк как одну из сторон тисков. Ты бы так не веселился, сделай я по-своему.

– Мы продолжили бы поход, Огневласка.

– Истыканные стрелами.

– О, мы засыпали бы землю телами, но прибыли куда и когда нужно, чтобы отомстить.

Она подумала, что дикарь не просто бахвалится. «Нам пришлось бы делать то, от чего отказался Летер. Милое Болкандо, мир снаружи поистине велик. Чем скорее мы пошлем гостей восвояси, тем скорее вернемся к оргии шпионажа и подсиживания».

– В твоих глазах тоска, Огневласка.

– Кончай смотреть внимательно, Спакс.

От назойливого хохота ей захотелось ударить кулаком по уродливому лицу дикаря.

* * *

Нетерпеливый Желч оставил Слезоточцев возиться с подаренными кожами и один поскакал в лагерь. Удивительная женщина эта королева. Густые длинные волосы цвета пламени. Умные глаза, такие темно-карие, что кажутся черными. Достаточно сильна, чтобы оттолкнуть Кругхеву, доведись им бежать к одному и тому же мужику. Счастливцу – призу. «Хотел бы я увидеть их соревнование – ну, каждая способна заставить сомневаться, с бабой ты лег или с мужиком». Мысль заставила его оживленно заерзать в седле. «Балтовы шары, не думай так, старый дурень». Они так легко от Эвертинского легиона не отделаются. Пойдет до границы, а может, и дальше. Но он не ожидает измены – хундрилы сделали достаточно, чтобы глупцы их зауважали тем похожим на страх уважением, которое Желч ценит более всего. Иногда не обязательно воевать. Иногда проще – и выгоднее – торговаться с дрогнувшим врагом.

Он остался доволен ходом переговоров, хотя осталась некая тревога, словно крыса вгрызается в пальцы ног. «Колансе. Что вы знаете, Адъюнкт? О чем не договариваете?

Ах, раззуделся как дрожащий под одеялом старик, вождь. Хундрилы, Серые Шлемы и Охотники за Костями. Ни одна армия не решится противостоять объединению трех сил. Болкандо мало. Королева Абрасталь правит крошечным, незначительным государством. Единственная империя, ей известная – та, которую развалила горстка морпехов.

Нет, нам нечего бояться». И все же ему хотелось узнать, о чем расскажет королева.

Офицеры, командующие крыльями и отдельными отрядами, поджидали его на краю укрепления. Он ухмыльнулся им: – Кажется, местные все же решили оставить королевство за собой. Пошлите весть: вражде конец. Отзовите набеги.

– А что с крыльями, атакующими их фланги? – спросил один из воинов.

– Слишком поздно что-то делать, но если кто-то еще дерется – отзовите их. Приказ отступать в главный лагерь – и не грабить по дороге!

– Вождь Войны, – сказал другой, – ваша жена прибыла, ожидает у шатра.

Желч скривился и послал коня вскачь.

* * *

Он нашел ее – лежащую на кровати, нагую и пухлую, какой может быть лишь женщина в тягости. Стаскивая плащ, окинул взглядом. – Жена.

Она почти не открывала глаз. – Муж. Как идет убийство?

– Уже кончено.

– О. Как печально для тебя.

– Давно нужно было утопить тебя в реке.

– Предпочитаешь мстительное привидение жаркой плоти?

– А ты стала бы? Ну, преследовать меня?

– Недолго. Надоело бы.

Желч начал расстегивать доспехи. – Так и не скажешь, чей?

– А тебе интересно?

– Значит, может быть и мой.

Она моргнула, и взгляд стал серьезнее. – Желч Иншиклен, тебе пятьдесят шесть лет. Ты раздавил яйца о спину коня сорок пять лет тому назад. Ни один хундрил твоего возраста не засеет чрево женщины.

Он вздохнул. – Это проблема. Все всё понимают.

– Стыдишься, муженек? Не думала, что такое возможно.

Стыд. Ну, хотя он никогда не задумывался, но эта женщина, ставшая его женой, научила его и стыду и смирению. Ему было пятнадцать. Ей десять. В старые дни они не могли возлечь, пока не заключат брак, и даже потом пришлось ждать первой крови. Он помнил торжество женщин, когда ее месяц наконец взошел – они увели бледную девицу в ночь, поведали тайные истины… и та, что была вначале испуганным ребенком, вернулась поутру с таким понимающим взглядом, что он стал… неуверенным, он почувствовал себя дураком, без всякой причины, и с того дня перестало иметь значение, что ему на пять лет больше. Казалось, она старше. Мудрее, увереннее, сильнее во всяком смысле.

Он почитал это истиной все совместно прожитые годы. Фактически, как подумал он с внезапной дрожью, он и сейчас так думает.

Желч стоял, глядя на жену сверху вниз, и пытался придумать слова, рассказать ей. Об этом и многом другом.

В ее глазах тоже появилось что-то… что-то…

Крик снаружи.

Она отвела взгляд. – Зовут Вождя.

Да уж, мгновение утекло, скрылось в ночи. Он отвернулся, вышел. Перед ним была разведчик – женщина, посланная к Ведиту. Забрызгана сухой уже кровью, вся в пыли и слизи, воняет как труп. Желч нахмурился. – Так быстро?

– Мы сокрушили их, Вождь Войны. Но Ведит мертв.

– Ты приняла командование?

– Так точно.

Он пытался вспомнить ее имя. Женщина продолжала. – Вождь, он повел первую атаку – мы были построены идеально – но его лошадь ступила в змеиную нору, упала. Ведит тоже. Он плохо приземлился, сломал шею. Мы видели, как тело его покатилось и застыло, и поняли.

Желч промолчал. Да, такое случается. Неожиданно, непредвиденно. Копыто, тень на неровной почве, глаза коня, нора – все соединилось в один миг. Думать о таком слишком долго – впадать в необузданную ярость, так и обезуметь можно. От игры случая, жестокой и подлой игры.

– Вождь, – сказала, помолчав, разведчица, – Ведит в совершенстве организовал засаду. Каждый отряд выполнил задачу, хотя мы знали о его гибели. Мы сделали это ради него, чтобы почтить его как следует. Враг сломлен. Четырнадцать сотен мертвых болкандийцев, остальные бросили оружие и разбежались по полям. У нас девятнадцать убитых и пятьдесят один раненый.

Он снова поглядел на нее: – Спасибо, Рефела. Крыло отныне твое.

– Оно будет названо Ведитовым.

Он кивнул. – Позаботься о раненых.

Желч снова шагнул в шатер. Встал, не зная, что делать дальше, куда идти. Не зная, что он вообще здесь делает.

– Я слышала, – тихо сказала жена. – Ведит, должно быть, был хорошим воином, хорошим командиром.

– Юным, – ответил Желч, как будто это имело значение – как будто слова меняли смысл произошедшего. Но они не меняли.

– У двоюродного брата Малека, Ферата, был сын по имени Ведит.

– Больше нет.

– Он любил играть с нашим Кит-анаром.

– Да, – воскликнул Желч и вдруг просиял. – Верно. Как я мог позабыть?

– Потому что это было пятнадцать лет назад, муж. Потому что Кит не дожил до седьмых именин. Потому что мы решили похоронить самую память о нашем чудесном первенце.

– Я ничего такого не решал, как и ты!

– Нет. Мы не произносили слов. Это было молчаливое соглашение. Скорее клятва на крови. – Она вздохнула. – Воины умирают. Дети умирают.

– Прекрати!

Она села, застонав от усилия. Увидела слезы на его глазах и протянула руки: – Иди ко мне.

Но он не мог пошевелиться. Ноги сделались деревянными колодами.

Женщина сказала: – Что-то новое врывается в жизнь каждый миг, словно буря. Открывает глаза, едва могущие видеть. Одни приходят, другие уходят.

– Я сам отдал ему приказ. Самолично.

– Таково бремя вождя, муж.

Он подавил рыдание. – Чувствую себя таким одиноким.

Она встала рядом, взяла его за руку. – Такова истина, с которой все сталкиваются. У меня уже было семеро детей… да, почти все от тебя. Удивлялся ли ты, почему я не останавливаюсь? Что побуждает женщин страдать снова и снова? Внимательно слушай тайну, Желч. Все потому, что когда я несу ребенка, я не одинока. Но потерять ребенка значит ощутить такое жуткое одиночество, что ни один мужчина этого не поймет… хотя, может быть, об этом знает сердце правителя, вождя воинов, полководца.

Он понял, что не сможет взглянуть ей в глаза. – Ты напомнила, – произнес он хрипло.

Она поняла. «А ты – мне, Желч. Мы слишком легко и слишком часто забываем те дни».

Да. Он ощутил в ладони ее мозолистую ладонь, и одиночество начало отступать. Потом он положил ее руки на выпуклый живот. – Что ожидает вот этого? – спросил он громко.

– Не могу знать, муж.

– Сегодня ночью, – сказал он, – мы созовем всех своих детей. Будем ужинать семьей. Что думаешь?

Она засмеялась. – Почти могу видеть их лица. Собрались вокруг нас, удивлены, недоумевают. Что они вообразят после этого?

Желч пожал плечами, ощутив полную свободу; стеснение в груди исчезло в единый миг. – Мы созовем их не ради них, а ради себя, Хенават.

– Ночью, – кивнула она. – Ведит снова играет с нашим сыном. Я слышу, как они хохочут и шумят, и перед ними небо, бесконечное небо.

С искренним чувством – впервые за долгие годы – Желч обнял жену.

Глава 15

Люди не станут ведать вины, от которой не сбежать, которой не отринуть. Ослепи богов, свяжи их весы цепями, утяни вниз, как ненавидимые нами истины. Мы играем костями чужаков, удивляясь миру, в котором они танцевали когда-то, свободные от нас, благословенные. Теперь мы совсем другие, но даже разговор о мужчинах и женщинах, которыми мы были прежде, призывает вихрь призраков наших жертв, а это плохо – мы ценим покой и ровное течение. Каким жестоким оружием природа и время сразили этих чужаков, и как успели мы, свидетели, убежать по несчастливому, хоть и гладкому пути? Мы увернулись от выпадов копья недоли, а вот они шагали неуклюже, неловко, будучи во всем ниже нас – и ты найдешь их кости в горных пещерах и речном иле, в сетях белых пауков над белым пляжем, в лесах и на утесах и в прочих местах; их будет так много, что ни один убийца, скажешь ты, не может нести ответственность за всё – но у природы много оружия, и катятся тела, что-то бормоча, и одна тень встала за всеми смертями – ну как же, это, должно быть, мы, молчащие и виноватые, недостойные получатели уникальных даров, способные увидеть лишь кости чужаков, хрустящие и крошащиеся от наших споров. Они лишены дара речи, но нежеланны нам, ибо всё же говорят языком костей, и мы не желаем слушать. Покажи мне кости чужаков, и я впаду в уныние.

«Нежеланная жалоба», Гедесп из Первой Империи

Он увидел иное прошлое. То, что родилось из не принятых решений. Увидел привычное в ловушке непонятного. Он жался к костру, а ветер завывал, а неведомые существа двигались в окрестной тьме. Неумение ловить возможности стало проклятием для него и его рода. Мрачный соперник змеей скользнул в соборы хвойных лесов, пролетел над тенистыми реками, и жизнь стала подобна осторожному пути между давно позабытыми убийствами. Он хмурился, видя сломанные орудия из камня, совсем не такие, какие он видывал раньше. Это – всё это, понял он – было медленным угасанием. В своем прошлом он избежал угасания.

Благодаря Ритуалу Телланна. Запечатыванию живых душ в мертвой плоти, мерцанию живых искр в дырах высохших глаз.

Здесь в ином прошлом, в ином месте, ритуала не было. Лед, бывший в его мире игрушкой Джагутов, невозбранно вздымал барьеры. Мир повсюду съеживался. Разумеется, такая беда случалась и прежде. Народ страдал, многие умирали, но остальные сражались и выживали. Однако на этот раз всё было иначе. В этом времени они стали чужаками.

Он не знал, зачем ему это показывают. Некая до абсурда фальшивая история, чтобы помучить его? Слишком сложно, слишком маловразумительно. У него есть настоящие раны, не проще ли было разбередить их? Да, видение дразнит его, но не картинами личных ошибок. Размах совсем иной. Ему показали прирожденную слабость рода – он ощущает переживания последних Имассов, выживших в ином, более мерзком мире, смутное понимание неизбежности конца. Конца родичей, конца друзей, конца детей. Ничего не будет дальше.

Конец, проще говоря, той вещи, в которой он никогда прежде не смел усомниться. Преемственности. «Мы говорим себе: мы уйдем, но род наш продлится. Вот глубоко запрятанный корень воли к жизни. Обрубите корень, и живое увянет. Станет бесцветным и вялым, угаснет».

Его приглашают поплакать в последний раз. Поплакать не по себе, но по всему своему роду.

Когда упала наземь последняя слеза Имасса? Ощутила ли почва особый вкус? Она была более горькой, чем прежние слезы? Более сладкой? Она обжигала кислотой? Он словно видел слезу, отчаянно падающую в бесконечность, в слишком медленное и неизмеримое путешествие. Но он знал также, что видит иллюзию. Последний погибший здесь не плакал (Онос Т’оолан видел и этот момент фальшивого прошлого); несчастный смельчак лежал в путах, окровавленный, ожидая касания острого кремня, насаженного на рукоять из слоновой кости в руке чужака. Они, эти чужаки, тоже голодали и отчаивались. Они хотели убить Имасса, последнего в роде, и сожрать его. Бросить высосанные, разбитые кости на пол пещеры среди таких же костей, а потом, во внезапном припадке суеверного страха, убежать, ничего не оставив позади – иначе злобные духи могли бы найти их на тропе мщения. В этом, ином мире род Тоола погиб под ударом ножа.

Кто-то выл, плоть вспучивалась от неудержимого гнева.

Дети Имассов, вовсе не бывшие детьми, но все же бывшие наследниками, затопили мир, и на языках у них привкус имасской крови. Всего лишь очередная добыча, отправленная в забытье, и лишь смутное беспокойство ворочается внутри, знак греха, ужас первого преступления.

Сын пожирает отца – сердце тысячи мифов, тысячи полузабытых сказок.

Сочувствие было вырвало из его души. Этот вой… он исходит из его глотки. Гнев кулаками стучит внутри тела – демон, тварь, желающая вылезти наружу.

«Они заплатят…»

Но нет. Онос Т’оолан зашатался, обернутые шкурами ноги захрустели по мерзлому мху. Он может выйти отсюда, избежать проклятой, злой участи. Назад, в свой мир, в рай вне смерти, в котором ритуалы дарят и проклятие и спасение. Он не обернется. Его заманили на край утеса, ослепив как зверя, но это уже не важно: ожидающая его смерть куда лучше смерти здешней…

Он увидел впереди всадника, поджидающую его фигуру, сутулую и скрытую плащом, верхом на тощем сером коне, из ноздрей которого не вырываются струйки пара. Увидел кривой ривийский лук в костистой руке. Онос Т’оолан понял, что знает всадника. Наследника.

И замер в двадцати шагах.

– Тебе нельзя здесь быть.

Голова слегка качнулась, в темноте капюшона блеснул глаз. – И тебе тоже, старый друг. Однако мы здесь.

– Отступи, Тук Младший. Позволь мне пройти. То, что ждет дальше, давно мной заслужено. Я возвращаюсь к… к своему. Снова увижу стада, больших ай и ранагов, окралов и агкоров. Увижу свой род и побегу в тени клыкастого тенага. Подброшу на колене смеющегося сына. Покажу детям будущее, расскажу, что мы будем продолжаться вечно, ибо там я найду вечность исполненных желаний.

Тук, друг мой, не отнимай у меня этого. Не отнимай, ведь всё иное твой род уже отнял у меня.

– Я не могу пропустить тебя, Тоол.

Поцарапанные, покрытые шрамами руки Тоола сжались в кулаки. – Ради любви между нами, Тук Младший, не делай этого.

Стрела показалась в руке Тука, коснулась тетивы – и, быстрее чем мог увидеть глаз Тоола, зазубренное острие зарылось в почву.

– Я мертв, – сказал тогда Тоол. – Ты мне не повредишь.

– Мы оба мертвы, – холодным голосом чужака отвечал Тук. – Я могу отрубить тебе ноги и раны будут реальными – я брошу тебя истекать кровью, калеку, мучимого болью. Ты не пройдешь.

Тоол сделал шаг вперед. – Почему?

– Гнев бурлит в тебе, не так ли?

– Возьми его Бездна – я покончил с войнами! Покончил со всем!

– На моем языке, Онос Т’оолан, привкус имасской крови.

– Желаешь, чтобы я сразился с тобой? Ладно… Вообразил, крошечные стрелы смогут свалить Имасса? Я сломал шею ранага. Я был залит кровью. Однажды меня порвал окрал. Когда мои сородичи охотились, мы валили добычу голыми руками, и победа доставалась ценой крови и сломанных костей.

Вторая стрела ударилась в землю.

– Тук… зачем ты это делаешь?

– Ты не должен пройти.

– Я… я подарил тебе имасское имя. Понимаешь всю величину такой чести? Знаешь, что никогда и никто не был одарен так же? Я звал тебя другом. Я плакал, когда ты умер.

– Я вижу тебя ныне во плоти, а раньше видел скрипящие кости.

– Ты уже видел меня таким, Тук Младший.

– Я не…

– Ты меня не узнал. Около стен Черного Коралла. Я нашел тебя, но даже лицо твое было другим. Мы оба изменились. Умей я вернуть былое… – Он подавился словами. – Умей я вернуть былое, я не позволил бы тебе пройти мимо. Я показал бы тебе…

– Не имеет значения.

Что-то сломалось в душе Оноса Т’оолана. Он отвел глаза. – Да, наверное.

– На равнине овлов ты видел мое падение.

Тоол отступил, словно получив удар. – Я не знал…

– Как и я, Тоол. Итак, истина совершила полный круг, изящный как проклятие. Я не узнал тебя у Коралла. Ты не узнал меня на равнине. Судьбы… сходятся. – Тук помолчал и горько рассмеялся. – А помнишь, как мы впервые встретились на окраине Морна? Погляди на меня. Я высохший труп, а ты… – Он задрожал, словно уязвленный изнутри, но быстро опомнился. – На равнине, Онос Т’оолан. Ради чего я отдал жизнь?

Во рту Тоола было нестерпимо горько. Ему хотелось завыть, выцарапать себе глаза. – Ради жизни детей.

– А ты мог сделать то же?

Ужасные слова поразили Тоола сильнее любой стрелы. – Ты знаешь, что не мог, – прохрипел он.

– То есть не захотел.

– Это были не мои дети!

– Ты нашел в себе гнев Имассов – тот гнев, который они утеряли в Ритуале. Ты видел истину разных прошлых. А теперь ты решил сбежать от всего. Неужели думаешь, Онос Т’оолан, что сможешь обрести мир? Покой самообмана? Мир позади меня, тот, к которому ты идешь… ты заразишь его ложью. Смех детей будет звучать пустотой, и в глазах любого зверя ты будешь читать правду.

Третья стрела поразила его в левое плечо, заставив зашататься, но не уронила. Тоол выпрямился и схватил копье. Выставил вперед тупой конец, зазубренное острие коснулось земли за его пятами. – Что… чего тебе нужно?

– Ты не должен пройти.

– Чего тебе нужно?

– Ничего, Тоол. Ничего не нужно. – Он наложил еще одну стрелу.

– Так убей меня.

– Мы мертвы. Не смогу. Но смогу остановить. Повернись, Онос Т’оолан. Иди назад.

– К чему?

Тук Младший заколебался, впервые за время недружелюбной беседы ощутив неуверенность. – Мы были виновны, – сказал он медленно, – в слишком многих прошлых. Должны ли мы вечно нести ответ? Я жду, видишь ли, схождения судеб. Я жду ядовитой красоты.

– Ты хочешь, чтобы я простил тебя и твой род, Тук Младший?

– Однажды в городе Мотте я заблудился, оказавшись перед длинными рядами клеток с болотными обезьянами. Я поглядел им в глаза, Тоол, и увидел страдание, тоску, ужасное преступление жизни. И увидев все это, понял: они попросту слишком глупы. Не умеют прощать. А вы, Имассы, умеете. Поэтому – не прощайте нас! Никогда не прощайте!

– Должен ли я стать оружием твоей ненависти к себе?

– Хотелось бы знать.

В этих словах Тоол ощутил старого друга, человека, загнанного в ловушку, пытающегося опомниться.

Тук продолжал: – После Ритуала… ну, вы выбрали не того врага для бесконечной войны и мести. Не было ли справедливее, подумай сам, объявить войну нам? Людям. Наверное, однажды Серебряная Лиса это поймет и назначит армии неупокоенных нового врага. – Он пожал плечами. – Если бы я верил в справедливость… тогда… если бы я мог вообразить, что она может видеть вещи достаточно ясно… Что только вы и одни вы, Т’лан Имассы, способны совершить необходимый акт воздаяния – за тех болотных обезьян, за всех так называемых меньших тварей, за жертвы наших мелких желаний.

«Он говорит языком мертвых. Его сердце холодно. Его единственный глаз видит и не стыдится. Он… подвергся пытке». – Этого ли ты ожидал, – спросил Тоол, – когда умирал? Как насчет врат Худа?

Зубы блеснули: – Замкнуты.

– Как такое может быть?

Стрела разбила ему коленную чашечку. Тоол упал, завывая от боли. Он извивался; огонь раздирал ногу. Боль… так много слоев, складка за складкой – рана, убийство дружбы, смерть любви, история, ставшая грудой пепла.

Копыта застучали ближе.

Смахивая слезы с глаз, Тоол поглядел вверх, в искаженное мукой, сгнившее лицо былого друга.

– Онос Т’оолан, я – замок.

Боль была нестерпимой. Он не мог говорить. Пот залил глаза, кусая горше любых слез. «Друг мой. Одно мне оставалось – теперь оно убито.

Ты убил его».

– Иди назад, – сказал Тук с неизмеримой усталостью.

– Я… я идти не могу…

– Едва повернешь, станет легче. Чем быстрее найдешь старый путь, чем дальше окажешься от… от меня.

Окровавив руки, Тоол вытянул стрелу из колена. И чуть не упал замертво от последовавшей боли. Он лежал и задыхался.

– Найди детей своих, Онос Т’оолан. Не по крови. По духу.

«Их нет, ублюдок. Как ты сам сказал, вы убили их всех». Он рыдал, пытаясь встать, извиваясь, оборачивая лицо на свои следы. Усеянные камнями холмы, низкое серое небо. – Вы забрали всё…

– Нет, мы еще не закончили, – бросил Тук сзади.

– Ныне я отбрасываю любовь. И братаюсь с ненавистью.

Тук промолчал.

Тоол пошел прочь, волоча раненую ногу.

Тук Младший, некогда бывший Анастером, Первенцем Мертвого Семени, а еще раньше малазанским солдатом, одноглазым сыном пропавшего отца, сидел на мертвом скакуне и следил за сломленным воином, ковылявшим по далекому холму.

Когда, наконец-то, Тоол взошел на гребень и пропал из вида, Тук опустил взгляд. Глаз пробежался по пятнам крови на сухой траве, блестящим наконечниками стрелам – одна сломана, вторая нет – и стрелам, торчащим из земли. Стрелами, сделанными руками Тоола – так давно, в далекой стране.

Он внезапно подался вперед и скрючился, словно избитый младенец. Еще мгновение – и вырвался сдавленный всхлип. Тело затрепетало, защелкали кости; в пустых орбитах не было слез, только звуки рвались из сухого горла.

В нескольких шагах раздался голос: – Принуждать тебя к такому, Глашатай, не доставляет мне удовольствия.

Со стоном беря над собой контроль, Тук Младший распрямился в седле. Уставил взор на древнюю Гадающую по костям, что встала на месте, с которого ушел Тоол. Оскалил тусклые, мертвые зубы: – Твоя рука была холоднее руки самого Худа, ведьма. Воображаешь, Худ будет рад узнать, что ты украла его Глашатая? Использовала по своей воле? Это не останется без ответа…

– У меня нет причины бояться Худа…

– У тебя есть причина бояться меня, Олар Этиль!

– И как ты меня отыщешь, Мертвый Всадник? Я стою здесь, но я не здесь. Нет, в мире смертных я лежу под мехами, сплю под яркими звездами…

– Тебе не нужен сон.

Она засмеялась: – Меня бдительно охраняет юный воин – один из тех, кого ты знаешь. Тот, которого ты преследуешь каждую ночь, появляясь за закрытыми веками – о да, я вижу истину, он и провел меня к тебе. А ты заговорил со мной, умоляя сохранить ему жизнь, и я взяла его под опеку. Все привело к… вот этому.

– А я-то, – пробормотал Тук, – уже перестал было верить в зло. Скольких ты намерена использовать?

– Стольких, сколько потребуется, Глашатай.

– Я найду тебя. Закончив все другие задания, клянусь, я найду тебя…

– И ради чего? Онос Т’оолан от тебя отрезан. И, что еще важнее, от твоего рода. – Она помолчала и добавила, чуть не рыча: – Не знаю, что за чепуху ты сумел наболтать насчет поисков Тоолом его детей. Он мне для другого нужен.

– Я пытался избавиться от тебя, гадающая. Он увидел… услышал…

– Но не понял. Теперь Онос Т’оолан тебя ненавидит – подумай, подумай о глубине его любви, и пойми – ненависть Имассов течет еще глубже. Спроси Джагутов! Дело сделано и ничего уже не исправить. Скачи прочь, Глашатай. Я освобождаю тебя.

– С нетерпением, – сказал Тук, натягивая поводья, – жду следующей встречи, Олар Этиль.

* * *

Глаза Ливня раскрылись. Звезды кружились над головой смазанными, нефритово-зелеными пятнами. Он глубоко, хрипло вздохнул и задрожал под мехами.

Трескучий голос Олар Этили разорвал темноту. – Он тебя поймал?

Ливень не спешил отвечать. Не сегодня. Он еще мог ощутить сухую мутную ауру смерти, еще слышал барабанный стук копыт.

Ведьма продолжала: – Только полночи протекло. Спи. Я отгоню его от тебя.

Воин сел: – И зачем тебе это, Олар Этиль? Да и сны, – добавил он, – принадлежат мне, не тебе.

До него донесся хриплый смех. – Ты видишь его единственный глаз? Тот, что звездой блестит в темноте? Ты слышишь волчий вой, отдающийся эхом в пустых глазницах того, с кем он расстался? Чего звери хотят от него? Может быть, он тебе расскажет – когда догонит наконец.

Ливень проглотил первый пришедший на ум ответ, сказав: – Я убегу. Всегда убегаю.