Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 52 (всего у книги 63 страниц)

– Сир, – оборвала его Кругхева, – если Адъюнкт самолюбива – ясно чувствую, вы ждете в будущем славных побед – то вам полезно было бы видеть в «самолюбии» беспрецедентную привилегию.

– Я сознаю вероятный исход нашего дела, Смертный Меч. Возможно, яснее вас. Я знаю, сколько душ меня ожидают, я каждый день гляжу на лица смертных. Вижу надежду, которую на меня возлагают. И я не печалюсь, что подвиг останется без свидетелей – ведь я стану свидетелем для братьев и сестер. Говоря о самолюбии Адъюнкта, я не осуждал; скорее я указывал на ту самую привилегию, которую ощутил в позволении Серым Шлемам разделить ее судьбу.

Ярко-голубые глаза Кругхевы задумчиво, оценивающе смотрели на него. – Понимаю, сир. Вы ждете гибели Серых Шлемов. Если вы смотрите на них и видите лишь души, которые будут вам подарены – что же они читают в глазах Щита?

– Я почту всех, – отвечал Танакалиан.

– Неужели?

– Разумеется. Я Надежный Щит…

– Примете ли вы душу каждого брата и сестры? Без суждений? Не теряя любви к каждому и каждой? А как насчет врагов, сир? Вы их тоже примете в объятия? Верите ли вы, что страдания не ведают границ и боль не чертит линий на песке?

Он молчал. Как мог он ответить? Она увидит ложь… Танакалиан отвернулся. – Я Надежный Щит Серых Шлемов Напасти. Я служу Зимним Волкам. Я смертная плоть войны, не меч в ее руке. – Он оглянулся. – Я мешаю вам занимать трон, Смертный Меч? Всё из-за этого?

Глаза ее широко раскрылись: – Вы дали мне много пищи для размышлений, Надежный Щит. Прошу оставить меня.

Он шел в лагерь, тяжело дыша. Ноги едва держали его. Она опасна – но это он знал всегда. «Она действительно думает, что мы можем выиграть. Ну, полагаю, в том и роль Меча. Пусть торжествует заблуждение – не сомневаюсь, оно хорошо послужит братьям и сестрам, когда завоют Волки. Но я, я не могу быть столь слепым, не могу добровольно отвергать истину.

Решим всё между собой, Смертный Меч. Я помогу тебе задержать избрание Дестрианта. К чему делиться славой? К чему усложнять?»

Трудный, болезненный разговор – но он еще жив. «Да, отныне мы понимаем друг дружку. Хорошо».

* * *

Когда Надежный Щит ушел, Смертный Меч постояла, созерцая вздымающийся на востоке сумрак. Потом отвернулась и взмахнула рукой в перчатке. Гонец быстро подбежал к ней.

– Пошлите весть Вождю Войны Желчу. Я навещу его вечером, через один звон после ужина.

Солдат поклонился и убежал.

Она вновь оглядела восточный горизонт. На севере окружающие Сафинанд горы встали рваной стеной; но в рождающем темноту сердце была видна лишь плоская равнина. Пустоши.

Она будет советовать Желчу быстрые переходы, закупки всего необходимого у сафийских торговцев. Необходимо, чтобы воссоединение с Адъюнктом случилось как можно скорее. Но с вождем надо обсудить и другие проблемы.

Впереди долгая ночь без сна.

* * *

Вождь Гилка осклабился, видя, как королева влетает в лагерь. Поистине Огневласка. Огонь готов излиться из нее, из каждого места, которое способен представить мужчина с воображением – а он, разумеется, наделен на редкость богатым воображением. Но такая женщина, увы, слишком далека, и чем она дальше, тем лучше.

Спальтата показалась из его палатки, встала справа. Глаза ее, столь похожие на глаза матери, сузились. – Проблемы, – сказала она. – Держись от нее подальше, Спакс, хотя бы этой ночью.

Его ухмылка стала еще шире. – Боюсь, не смогу, дикая кошка.

– Тогда ты дурак.

– Храни меха в тепле, – ответил он, направляясь к павильону королевы. Солдаты Эвертинского легиона следили за ним, проходящим один дозор за другим. Это напомнило Спаксу ручного льва, виденного в лагере другого клана. Он имел свободу в пределах стоянки и часто ходил взад-вперед перед клетками гончих псов. Зверье приходило в бешенство, железные прутья решеток вечно были в крови. Он же восхищался львом, совершенством его беззаботной походки, высунутым языком и зудом, который всегда одолевал его напротив клеток – он лениво потягивался, чесался и затем широко зевал.

Пусть глаза следят, пусть блестят под ободками шлемов. Он знал: солдатам так хочется проверить себя в бою против Белолицых Баргастов. Против Гилка, воины которого не уступят тяжелой пехоте большинства цивилизованных стран. Но шансов у них мало. Однако можно хотя бы не отставать в походе – вот такое соревнование гилки хорошо понимают.

«Что же, посмотрим, что будет дальше. Мы все идем к одному полю брани? Кто будет первым? Эвертины, Серые Шлемы, хундрилы или клан Гилк? Ха». Спакс достиг внутреннего кордона и хмуро кивнул, когда последние телохранители отступили с пути. Он вошел в огороженный шелками коридор – тусклые краски подсвечены с другой стороны фонарями; ему, как всегда, показалось, что он идет сквозь сам цвет, мягкий и сухой и странно холодный, минует один оттенок за другим.

Перед последним порталом стоял один из доверенных лейтенантов. Видя приближающегося Спакса, он покачал головой. – Неужели нельзя попозже, Боевой Вождь?

– Нет, Гэдис. Или она принимает ванну?

– Если так, вода успела вскипеть.

«Что сказала Абрастали та железная женщина?» – Хватит смелости объявить обо мне, Гэдис?

– Не смелость заставляет меня сказать «да», Боевой Вождь, а глупость. Но глупость завела меня уже далеко, а я консервативен.

– Предложение в силе, – сказал Спакс.

– Сомневаюсь, что Королева одобрит, если один из лейтенантов свиты сбросит доспехи ради черепаховых панцирей и танцев под луной.

Спакс улыбнулся: – Значит, видел?

Гэдис кивнул.

– Это было представление, понимаешь?

– Вождь?

– Выводок ученых королевы – мы постарались дать им повод что-то записать и потом обдумывать до конца скучной и бесполезной жизни. Духи земные, мужские ягоды усыхают холодными ночами. А ты думал, зачем мы прыгаем через костер?

Гэдис метнул ему пронзительный взгляд и отвернулся, скользнув под полог.

Спакс тихо хихикнул.

Еле слышный голос Гедиса велел ему предстать пред очи Королевы. «Голышом в корыте», предположил Спакс. «Ба, боги не столь щедры».

Она стояла в нижней одежде, сняв доспехи; длинные волосы свисали на одну сторону. Штаны и курточка тесно облегали формы. – Варварский ублюдок. Что такого важного, если ты рискуешь стать жертвой моего дурного настроения?

– Всего лишь одно, Высочество, – отвечал Спакс. – Она высекла из тебя искры и мне интересно узнать, как и почему.

– А, только любопытство.

– Точно, Огневласка.

– Если бы не вероятное недовольство твоих бешеных воинов, я велела бы удавить тебя твоими собственными кишками. Возможно, это ублажило бы меня на один миг. Странная вещь – наглость. Забавная, когда тебя не коснулась, а иногда приводящая в ярость. Ради пустого черепа Странника, что побудило тебя считать, будто я сдалась этой набитой дерьмом диковине?

Спакс глянул на Гэдиса. Лицо лейтенанта казалось высеченным из камня. Трус. – Высочество, я Боевой Вождь Гилка. Каждый день меня осаждают вожди кланов, не говоря уж о юных воинах, готовых вести войну с ветром, если будет возможность победить. Они не требуют денег, Высочество. Они требуют битв.

– В Болкандо мир, – ответила Абрасталь. – По крайней мере, так было, когда вас нанимали, и сейчас тоже так. Если хотел войны, Спакс, оставался бы с другими Белолицыми, ведь они обеими ногами прыгнули в гнездо шершней. – Она встала к нему лицом, и вождь отметил места, за которые взялся бы обеими руками, дайте только шанс. Ее лицо потемнело. – Ты ведь Боевой Вождь. Гордый титул и притом влекущий ответственность. Ты под осадой, Спакс? Разберись.

– В моем колчане остается мало стрел, Высочество.

– Я похожа на изготовителя стрел?

– Ты похожа на ту, у которой кое-что на уме. – Спакс широко распростер покрытые шрамами руки: – Не знаю насчет Напасти, но знаю об одном ордене…

– Каком ордене?

– Воинском культе Волков. Одно из подразделений защищало город Капустан. Их звали Серыми Мечами.

Абрасталь о чем-то подумала и вздохнула: – Гэдис, открой кувшин вина – но себе наливать даже не думай. Я все еще недовольна, что ты позволил этому пастушьему псу скулить в моем присутствии.

Лейтенант отдал честь и подошел к резной стойке с дюжиной амфор. Вытащил ножичек, одновременно изучая печати на горлышках.

– Культы, смертные мечи, надежные щиты и волкобоги, – бормотала Абрасталь, покачивая головой. – Воняет фанатизмом. Именно его я почуяла на вечерних переговорах. Они просто ищут войны, Спакс? Лик врага не важен?

Вождь следил, как Гэдис выбирает кувшин и ловким поворотом ножа вынимает пробку. – Впечатляет, лейтенант – учились в промежутках между лихими рубками и быстрыми отступлениями?

– Мне уделяй внимание! – рявкнула Абрасталь. – Я задала вопрос, ты, блошиный остров!

Спакс пошевелил головой, изображая что-то среднее между извинением и дерзким вызовом. Дождался блеска гнева в ее очах и бросил: – Пока ты будешь швыряться оскорблениями, я буду подобен острову. Пусть бушует море – камни даже не моргнут.

– О говно под троном Странника! Разливай, Гэдис!

Забулькало вино.

Абрасталь пошла к кровати, села. Потерла глаза ладонями и протянула руки как раз вовремя, чтобы принять кубок. Сделала глубокий глоток. – Еще, чтоб тебя.

Гэдис успел передать другой кубок Спаксу.

– Забудем пока о Напасти. Ты сказал, Спакс, что знаешь малазан. Что можешь рассказать об Адъюнкте Таворе?

– Особенного? Почти ничего, Высочество. Никогда не встречался. Да и все Баргасты никогда не пересекались с ней. Нет, я могу рассказать о малазанской военной силе – как руки Дассема Альтора придали ей форму… и как потом изменилось руководство.

– Для начала. Но что означает ее титул? Помощница? Советница? При ком?

– Не совсем уверен, – признался, проглотив вино, вождь. – Они же армия отступников. Зачем держаться за старый титул? Полагаю, потому что солдаты к нему привыкли. Или в этом что-то большее? Высочество, Адъюнкт – я так догадываюсь – была носящей оружие рукой Императрицы. Носительницей убийства, если угодно. Убийства соперников внутри империи и внешних врагов. Истребления волшебников – у нее оружие из отатарала, защиты от всех видов магии…

Едва он замолчал, Абрасталь вскочила. Протянула пустой кубок, и Гэдис снова налил вина. – Значит, из элиты, особо избранная – сколько адъюнктов одновременно бывало у императрицы?

Спакс наморщил лоб: – Думаю, только один. Одна.

Королева замерла. – И эта Малазанская Империя – она занимает три континента?

– Даже больше, Высочество.

– Но Тавора изменила. Мера ее предательства… – Она медленно покачала головой. – Как верить такому Адъюнкту? Невозможно. Я подозреваю, не хотела ли Тавора свергнуть императрицу? Ее преследуют? Не ищет ли она малазанских карателей?

Спакс пожал плечами: – Сомневаюсь, что Серым Шлемам есть до этого дело. Идет война. Как ты сказала, любое лицо сгодится. Что до хундрилов… ну, они присягнули лично Адъюнкту, так что пойдут за ней куда угодно.

– И почему они служат изменнице?

– Высочество, это не наша забота. Мои воины тоже жаждут битв. Мы ставим себя в проигрышное положение – в конце концов, лучше покончить сначала с хундрилами и остающейся в Болкандо Напастью, а потом напасть на Охотников. Помните, это еще возможно. Тайный посол к сафиям, несколько десятков тысяч монет – мы нападем неожиданно…

– Нет. Спакс, если это не наше дело, зачем вообще нападать?

– Просто мнение высказываю, Высочество. Возможности быстро исчезают, и если бы у нас был повод… которого нет…

– Не готова обсуждать такие возможности, Вождь. Отсюда моя дилемма. Ты верно описал: ни одна из трех иноземных армий нам не угрожает. Они ясно выразили намерение пропасть на востоке. Не пора ли отряхнуть руки и вернуться к любимым домам?

– Возможно, Высочество.

– Но тогда… – Она все сильнее хмурилась. – Ладно. Я послала дочь на восток морем, Спакс. Самую любимую дочь. Кажется, она разделила с тобой проклятие любопытства. Колансе безмолвствует. Торговые суда находят лишь пустые гавани, заброшенные селения. Пеласиарское море никто не пересекает. Даже большие рыболовецкие корабли исчезли. И всё же… всё же… что – то там есть, далеко от побережья. Сила, и сила растущая.

Спакс наблюдал за королевой. Она не притворяется. Он видит страх за дочь, – «боги, женщина, дочерей много, что тебе потеря одной?», и страх искренний. «Наследница? Так делаются дела в Болкандо? Откуда мне знать? И зачем мне знать?» – Призови ее назад, Высочество.

– Слишком поздно, Спакс. Слишком поздно.

– Ты намекаешь, что мы идем с иноземцами? Через Пустоши?

Гэдис застыл в двух шагах от второго кувшина, который намеревался вскрыть. Глаза лейтенанта устремились на королеву.

– Не знаю, – сказала Абрасталь небрежно. – Нет, мы фактически не экипированы для такого странствия, да и они нам не будут рады. Но тем не менее… я увижусь с их Адъюнктом. – Она уставилась на вождя, говоря взглядом, что терпение ее на исходе. – Пережуй сказанное в моем шатре, Вождь, и если в желудке будет пустовато, не жалуйся.

Спакс склонил голову и отдал кубок Гэдису. – Я слышу, что служанки готовят ванну. На редкость успокоительное завершение хлопотливой ночи. Спокойного вам сна, Высочество, лейтенант.

Выйдя, он направился не к своему клану, но к укреплениям Горячих Слез. Ему пришло на ум, что на грядущем великом собрании лишь он и Желч будут мужчинами. Удивительно. Он не был уверен, что Желч придет к тому же выводу: если верить слушкам, он… но если верен другой слух, у них с вождем Горячих Слез найдется нечто общее. Желч не любитель тонких вин. Нет, он предпочитает пиво. Если есть мерило мужественности – вот оно.

«На мой взгляд. Ну же, поглядим, Вождь Войны Желч, согласен ли ты».

Миновав последний ряд палаток легиона, Спакс помедлил. Сплюнул, избавляясь от мерзкого привкуса. «Женские вина. Гэдис, уверен, твой трюк с пробкой раздвинул сотню мягких ног. Не забудь и меня научить…»

* * *

Она могла бы с тем же успехом привязать к животу флягу эля. Поясница выгнулась, каждое движение заставляет кости стонать. Мышцы расслабились и устали. Груди, всегда бывшие нескромно большими, ныне неловко лежат на проклятой фляге. Все стало слишком крупным и раздутым – и как она могла позабыть? Разумеется, среди всех стонов и вздохов и бурчаний в животе мысли текут вязко как мед. Какое приятное утопление. Мир светится. Жизнь бурлит. Поет.

– Древние мерзкие ведьмы, – пробурчала она, – вам за многое придется ответить.

Не осталось удобных положений, и Хенават, жена Желча, теперь не сидела, а бродила ночами по лагерю. Она – странствующая луна из легенд народа о веках до измены луны-сестрицы, когда любовь была чистой и Ночь лежала в объятиях Тьмы – о, легенды были сладкими, хотя и горчили неизбежностью отпадения от милости. Она подозревала, что сказания о временах минувших – всего лишь сожаления сломленных душ. Тонкость ощущений влечет падение, слишком поздно исправлять, но смотрите! – вот что сделали с нами.

Луна уже не блуждает. Пойманная в сети обмана, она способна лишь скользить вокруг и вокруг возлюбленного мира – и никогда ей его не коснуться, и лишь слезы текут из глаз любовника. Вот и всё. А потом, много времени спустя, любовь умерла, угасли бледные огни чуда и Ночь наконец нашла ее любовника и Тьма поглотила луну. И настал конец мирозданию.

Хенават смотрела ввысь и не находила подтверждения пророчеству легенд. Нет, луна получила смертельный удар. Она умирает. Но сеть не готова ее освободить, а луна – сестра, вечно холодная, вечно смутная, следит. Она ли убила соперницу? Рада ли она смотреть на предсмертные судороги сестры? Взор Хенават скользнул южнее, к близящимся нефритовым копьям. Небеса поистине вступили в войну.

– Чаю, Хенават?

Она оторвалась от созерцания неба, увидела двух женщин у костерка с дымящимся котелком. – Шельмеза, Рефела.

Рефела, предложившая чаю, подняла третью чашку. – Мы каждую ночь видим, как ты проходишь мимо, Майб. Беспокойство твое очевидно. Не сядешь с нами? Пусть ноги отдохнут.

– Я убегаю от повитух, – сказала Хенават и нерешительно подковыляла к ним. – Пробуждающие Семя жестоки – ну казалось бы, что такого в яйце? Думаю, нам хватило бы одного размером в пальмовый орех.

Шельмаза тихо и сухо засмеялась: – Надеюсь, не такого же твердого.

– Или волосатого, – добавила Рефела.

Теперь смеялись обе воительницы.

Хенават села, медленно, постанывая. Теперь костерок оказался в окружении треугольника. Приняла чашку, поглядела на жидкость, бурую в пляшущем свете. Из Болкандо. – Значит, вы не все им обратно продали.

– Только бесполезное, – сказала Рефела. – У них таких вещей полно.

– Вот почему мы так различны, – заметила Шельмеза. – Мы не изобретаем бесполезные вещи и не придумываем вздорных желаний. Если цивилизованность – как они любят говорить – имеет правильное определение, то вот оно. Как думаешь, Майб?

Древнее уважительное имя для беременной было приятно Хенават. Эти женщины молоды, однако помнят старые пути, знают, как уважить соплеменников. – Тут ты можешь быть права, Шельмеза. Но я гадаю, не определяют ли цивилизованность привычки, порождающие ненужные вещи и придающие им преувеличенную ценность. Привилегия делать ненужные вещи для них важна – она означает богатство, избыток, возможность жить праздно.

– Мудрые слова, – пробормотала Рефела.

– А чай уж больно сладок, – ответила Хенават.

Молодая женщина улыбнулась, без обиды принимая мягкое предостережение.

– Дитя толкается, – продолжила Хенават, – и тем возвещает истину о грядущих годах. Они, верно, будут безумными. – Она отпила чай. – Что это?

– Сафийский напиток, – ответила Шельмеза. – Говорят, успокаивает желудок, а с этой иноземной едой такое свойство очень кстати.

– Может, и ребенка успокоит, – добавила Рефела.

– Или сразу убьет. Ну, меня это не особо волнует. Слушайте же предостережение жалкого сосуда: устройте себе один разок и на том успокойтесь. Не слушайте змеиного шепота о благословенной беременности. Змея лжет, чтобы исказить память. Пока ничего не остается в черепе, кроме облаков и цветочного аромата – и тогда вы делаете это снова и снова.

– Зачем лгать змеям, Майб? Разве дети – не величайший дар женщинам?

– Так мы и твердим себе и другим. – Она снова отпила чаю. Язык жгло, будто она лизнула стручок перца. – Но недавно мы с мужем пригласили детей на семейный пир, и о как мы пировали! Словно голодные волки, решающие, кого между собой можно считать заблудшим теленком. Всю ночь дети тянули на себя окровавленную шкуру, и каждому довелось хотя бы раз ее надеть; а под конец они решили завернуть в ту мерзкую шкуру нас обоих. Поистине достопамятное воссоединение.

Молодые женщины промолчали.

– Родители, – продолжала Хенават, – могут решить заиметь детей, но не могут выбрать себе детей. Как и дети – родителей. Это любовь, да, но и война тоже. Сочувствие и яд зависти. Это мир, это перемирие между схватками утомленных сил. Иногда случается искренняя радость, но раз за разом эти драгоценные моменты всё короче, и на лицах вы читаете намеки горя, словно сознаете: миг прошел и вы будете вспоминать его как навеки потерянную вещь. Можно ли тосковать об исчезнувшем мгновение назад? Можно, и вкус у этого воспоминания горько-сладкий.

Шепчущая змея… мне она лгала в последний раз. Я удавила гадину. Привязала голову и хвост к двум коням. Собрала все косточки и размолола в пыль, и бросила пыль буйным ветрам. Сняла шкуру и сделала из нее ошейник для самой уродливой собаки. Потом взяла ту собаку…

Рефела и Шельмеза хохотали, и хохот становился все громче с каждой описываемой Хенават казнью.

Другие сидевшие у своих костров воины смотрели на них и улыбались, видя беременную старуху Хенават в компании молодых женщин. Во многих мужчинах любопытство боролось с немалой тревогой, ведь у женщин есть могущественные тайны, и самые могущественные – у беременных. Вы только взгляните в лицо одной из майб! А женщины, сидевшие слишком далеко, чтобы слышать слова Хенават, тоже улыбались. Хотели ублажить своих мужей? Возможно… но тогда выражение их лиц было инстинктивной привычкой обманывать.

Что же, они улыбались шепоту змеи, заползшей в головы. Дитя во чреве. Что за радость! Что за удовольствие! Отложите мечи, о прекрасные создания, и воспойте Пробуждение Семени! Следите, как падает семя – тьма манит и ночь тепла!

Что за аромат выпущен в воздух? Неужели он объял весь лагерь хундрилов?

* * *

Желч сидел в командном шатре, так залив живот элем, что на пояс словно давила целая бочка, и оценивающе смотрел на ходившую взад-вперед высокую женщину с волосами цвета железа. Рядом сидел Баргаст Спакс, еще пьянее Желча, и покрасневшими тусклыми глазами следил за Смертным Мечом. Та пыталась выудить из Желча малейшие подробности относительно малазан. Откуда взялась внезапная неуверенность? Разве Напасть не присягнула Адъюнкту? О, если бы это видела королева Абрасталь! Но тогда ее заинтересовали бы незначительные вопросы, не так ли? Она старалась бы понять, не дает ли трещину великий союз и так далее.

А действительно интересные вопросы, порождаемые вот этой сценой, остались бы в стороне.

Жены Вождя Войны нигде не видно, и Спаксу пришло на ум, что ему пора уходить. Кто знает, когда Кругхева заметит наконец взгляд Желча – и что сделает? Но Спакс все сидел, вытянув ноги, на трехногом стуле; ему было слишком удобно, чтобы шевелиться, и слишком интересно наблюдать, как она пускает один горящий вопрос за другим в бесчувственную мишень Желча. Когда эта женщина сообразит, что вождь уже не отвечает? Что, пока она атакует и атакует, он давно бросил защиту? Так хочется увидеть этот момент, выражение лица – унести с собой и запомнить навсегда.

Что же заставит ее заметить? Если он выставит шею своего гусака и прицелится? Всего-то? Или сорвет с себя одежды? Боги подлые, куда такому слюнтяю. Пора уходить. Но им пришлось бы вытаскивать его из шатра. «Давай, Кругхева, ты сможешь. Знаю, сможешь. Погляди еще раз, женщина, на мужика, с которым говоришь». Нет, он никуда не пойдет.

Ах, вот вам возбужденная женщина. Что-то насчет слабеющей решимости или недостатка веры – внезапная угроза в самих рядах Серых Шлемов. Кого-то не хватает в структуре командования, нарушен необходимый баланс. Юноша с устрашающими амбициями… ох, будьте прокляты болотные духи! Он слишком пьян, чтобы уловить хоть каплю смысла!

«Почему я здесь сижу?

Что она говорит? Удели внимание, Кругхева! Плевать на него – не видишь мой бугор? Никому не нравятся гусиные щипки – подойди и сверни гусаку шею! Я избавлю тебя от беспокойства. Да, если бы женщины это понимали. Все ответы скрыты между моих ног.

Половина мира прозябает в невежестве!

Половина мира…

Гусак».