Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"
Автор книги: Стивен Эриксон
Жанр:
Классическое фэнтези
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 63 страниц)
Последним цветом мира. Смотрите, как ярко он пылает: вот что можно увидать в глазах умирающих детей.
– Баделле, твоя доверчивость чрезмерна. Они не станут слушать, они не захотят узнать.
– Ну разве не удобная позиция?
– Баделле, ты все еще чувствуешь себя свободной?
– Седдик, чувствую. Свободнее чем когда-либо.
– Рутт несет Хельд. И он донесет ее.
– Да, Седдик.
– Он доставит ее в руки взрослых.
– Да, Седдик.
Последний цвет мира. Видите, как ярко он пылает в глазах умирающих детей. Вы сможете увидеть его один раз, а потом отвернетесь.
– И я отвернусь, Баделле, когда стану взрослым. Но не сейчас.
– Да, Седдик, не сейчас.
– Когда покончу со всем этим.
– Да, Седдик, когда покончишь со всем этим.
– И свобода окончится, Баделле.
– Да, Седдик, когда кончится свобода.
* * *
Келиз снилось место, в котором она никогда не была. Сверху низкий полог серых вздувшихся туч, таких, какие показываются над равнинами Элана в сезон первых снегов. Ветер завывает – холодный как лед, но сухой словно в ледяном склепе. За краем тайги поднимаются корявые деревца, похожие на руки скелетов; тут и там она может видеть провалы, и в них завязли десятки четвероногих зверей, умерших и замороженных; стонущий ветер треплет косматые шкуры, иней выпал на кривых бивнях и окружил пустые дыры глаз.
Мифы Элана так описывают преисподнюю смерти, а также далекое прошлое, место начала, в котором жар жизни впервые разогнал кусачий мороз. Мир начался во тьме, лишенной тепла. Он пробудился во времени подобно углю, замерцал янтарным светом… но в конце все станет таким же, каким было до начала. Да, то прошлое, которое она видит, принадлежит также будущему. Давняя эра или эра грядущая, но это мир без жизни.
Но она здесь не одна.
Десятка два существ сидят на тощих конях в сотне шагов от нее, на гребне холма. Они облачены в черные плащи, они в шлемах и доспехах; они, кажется, следят за ней, поджидают ее. Но Келиз застыла от ужаса, словно увязнув по колено в мерзлой грязи.
Она носит тонкую куртку, рваную и подгнившую, и холод рукой самого Жнеца сдавил ее со всех сторон. Она не может пошевелиться в непреклонной длани. Да и не хочет. Она хотела бы повелеть чужакам уйти, хотела бы закричать на них, высвободить магию, заставить их разлететься вверх тормашками. Изгнать их навеки. Но у нее нет на это сил. Келиз ощущает себя здесь такой же бесполезной, как и родном мире. Пустой сосуд, жаждущий наполниться смелым одиночеством героя.
Ветер овевал зловещие фигуры. Пошел наконец снег, белыми осколками льда прорывая пелену облаков.
Всадники пошевелились. Лошади подняли головы. Поскакали вниз по склону, стуча копытами по твердой земле.
Келиз сгорбилась, обняв себя руками. Покрытые инеем всадники были все ближе, и она смогла различить лица под ободками и змееподобными носовыми пластинами шлемов – смертельно бледные, в бескровных порезах. На их кольчугах одинаковые туники – форма, поняла она, знак принадлежности к некоей иноземной армии – серые и алые, покрытые замерзшей кровью. Один весь в татуировках, украшен амулетами – когти, перья и бусины – огромен и похож на варвара. Может, даже не людского рода. А вот остальные одной с ней расы, она уверена.
Они натянули удила прямо перед ней; что-то заставило Келиз во все глаза уставиться на одного – седая борода под коркой инея, серые глаза в глубоких впадинах орбит, напомнившие немигающие глаза птицы, холодные, хищные, лишенные и следа сочувствия. Когда он заговорил на языке эланцев, дыхание не вырвалось изо рта. – Время вашего Жнеца подошло к концу. Смерть изменила свой лик…
– Ты никогда не был приветливым, – пробасил коренастый круглолицый солдат справа от него.
– Не надо, Колотун, – бросил другой всадник, однорукий, сгорбившийся от груза лет. – Ты даже еще не стал частью этого мира. Мы ждем, но такова уж природа снов и видений – они равнодушны к десяткам тысяч шагов безупречной жизни, не говоря уж о миллионах бесполезных шагов. Учись терпению, целитель.
– Когда один уходит, – продолжал бородач, – мы встаем на смену.
– На время войны, – прорычал варвар. Он явно решил заплести в косички все пряди спутанной гривы своего мертвого коня.
– Сама жизнь есть война, война обреченная, – возразил бородач. – Не думай, Ходунок, что мы скоро уйдем на покой.
– Он был богом! – крикнул пятый солдат, сверкнув зубами над иссиня– черной раздвоенной бородой. – А мы всего лишь компания погрызенных жизнью морпехов!
Ходунок засмеялся. – Видишь, как высоко ты забрался, Клетка? Хотя бы голову назад получил – я помню, как мы тебя хоронили под Черным Псом. Полночи голову искали, да так и не нашли.
– Жабы съели, – предположил кто-то из солдат. Все захохотали, даже Клетка.
Келиз увидела, что седобородый солдат слабо улыбается – и улыбка преобразила его лицо. Серые глаза, казалось, готовы без колебаний вместить горести всего мира. Он подался вперед, и седло заскрипело. – Да, мы не боги, и мы не стараемся заменить любителя прятать голову под гнилым капюшоном. Мы Сжигатели Мостов, и мы поставлены у врат Худа – последний дозор…
– И давно ли мы согласились? – выпучив глаза, спросил Колотун.
– Еще успеем. Но я о том, что мы Сжигатели – и, ради всех подлых богов, нам даже в смерти не дозволено проявлять неподчинение. Вы удивлены, что мы все еще отдаем честь? Все еще выполняем приказы? Все еще маршируем при любой самой мерзкой погоде? – Он сверкнул глазами направо и налево, но показной гнев умерялся ухмылкой на сухих губах. – Видит Худ, мы так и делаем.
Келиз не смогла сдержаться: – Чего вам нужно от меня?
Серые глаза вновь посмотрели на нее: – Дестриант, твой титул требует содействия таким, как мы. Мы замещаем Худа – твоего Жнеца. Ты увидела нас как Стражу Врат, но мы не только стражи. Мы являемся – или скоро станем – новыми судьями, и будем служить сколь угодно долго. Среди нас есть кулаки, окованные сталью ратные рукавицы сурового насилия. И целители, и маги. Ассасины и разведчики, саперы и конные лучники, копейщики и следопыты. Трусы и смелые, упорные воины. – Он криво усмехнулся. – Мы находим самых неожиданных… союзников. И во всех обличьях мы превзойдем Жнеца. Мы не далеки. Не равнодушны. В отличие от Худа, мы помним, каково быть живым. Мы помним каждый миг желания, отчаянной нужды, отчаяния, когда все стоны не встречают и капли сочувствия, когда униженные мольбы не порождают милости. Мы здесь, Дестриант. Когда не останется иного выбора, взывай к нам.
Ледяной мир, казалось, зашатался, и вокруг Келиз разлилось тепло. Благословенное… да, это благословение тепла. Она задохнулась, глядя на безымянного солдата, и слезы потекли из глаз. – Это… совсем не так я воображала смерть.
– Да. И даю тебе вот что. Мы Сжигатели Мостов. Мы выстоим. Но не потому, что мы превосходим всех людей, а потому, Дестриант, что мы не равнодушны. А теперь ответь нам, Келиз, Дестриант Эмпеласа Укорененного: достаточно ли нас будет?
«А сколько достаточно? Нет не все так просто? Обдумай ответ, женщина. Он заслужил хотя бы это». – Естественное дело для человека – бояться смерти, – начала она.
– Верно.
– Так и должно быть, – пробурчал Клетка. – Мерзкое дело. Погляди на эту компанию – хотел бы избавиться от уродливых псов, да не могу. Те, что остаются позади, женщина… они ждут тебя.
– Но не судят, – добавил седобородый.
Однорукий кивнул: – Только не ожидай, что они оставят дурные привычки. Смотри, вот Клетка все так же кисло улыбается. Все как прежде – я имею в виду, мертвецы остаются прежними. И никак иначе.
Келиз не знала этих людей, но уже сроднилась с ними больше, чем с любыми живыми. – Я поистине становлюсь Дестриантом, – удивленно сказала она. – Я больше не чувствую себя такой… одинокой. Думаю, я все еще боюсь смерти, но не так как прежде. Когда-то я заигрывала с самоубийством – но это навсегда оставлено позади. Я не готова приветствовать конец жизни. Я последняя из Элана. Мой народ ждет меня, ему не важно, приду я сейчас или через сто лет. Для них всё едино.
Мертвецы – мои мертвецы – извинят меня.
Насколько возможно. Настолько, сколько времени мне потребуется.
Солдат натянул поводья. – Ты отыщешь Смертного Меча и Надежного Щита, Келиз. На убивающий холод должно отвечать огнем. Придет такой миг, когда тебе не нужно будет следовать за К’чайн Че’малле. Ты должна будешь повести их. В твоей лжи будет последняя их надежда на выживание.
– Но стоят ли они выживания?
– Не тебе судить.
– Нет… нет, простите. Они такие… чуждые…
– Как и ты им.
– Разумеется. Простите.
Тепло уходило, снова пошел снег.
Всадники поворачивали мертвых лошадей.
Она следила, как они уезжают, как пропадают в мятущейся белизне.
«Белизна, о, как она жжет глаза, как требует…»
Келиз открыла глаза, чуть не ослепнув от солнечного света. «Какой странный сон я видела. Но я все еще вижу их лица. Каждого. Вижу варвара с подпиленными зубами. Вижу кривящегося Клетку, восхищаюсь им, потому что он может смеяться над собой. И того, кого называли Колотуном, целителя – да, он поистине целитель. Как и однорукий.
И тот, с глазами сокола, мой железный пророк. Я даже не узнала его имени. Сжигатель Мостов – что за странное имя для солдата, но… такое уместное там, у пропасти между живым и умершим Стражи смерти. Лица людей вместо оскаленного черепа Жнеца. О, что за мысль!
Что за облегчение!»
Она утерла глаза, сев прямее. Хлынул поток воспоминаний. Дыхание ее прервалось; она обернулась, чтобы поглядеть на К’чайн Че’малле. Сег’Черок, Руток, Ганф Мач… «О, благословите нас духи!»
Да, она уже не увидит Кор’Турана, надежного и непроницаемого Охотника К’эл. Место рядом с Рутоком вопиет пустотой, кричит об отсутствии. К’чайн Че’малле мертв. Он вышел на разведку далеко на запад, они не видели его, но все ощутили внезапно завязавшуюся схватку. Рычание Кор’Турана заполнило их черепа, и его гнев, и его безрассудная смелость – и его боль. Она непроизвольно задрожала, охваченная горькими воспоминаниями. «Он умер. Мы не смогли увидеть его убийц. Наш крылатый Ассасин пропал. Не был ли это Гу’Ралл? Кор’Туран совершил преступление? Он сбежал от нас, и Ассасин его покарал? Нет, Кор’Туран не сбежал. Он бился, он погиб, защищая наши спины.
Враги обнаружили нас. Они знают: мы рядом. Они хотят нас найти».
Он потерла лицо, с трудом, хрипло вздохнув. Эхо ужасной гибели Кор’Турана все еще наполняло ее разум, иссушало чувства. А день только начался.
К’чайн Че’малле стояли, молча смотря на нее. Этим утром не будет горячего завтрака. Они несли ее почти всю ночь, она уснула в лапах Ганф Мач, словно утомленное дитя. Теперь она гадала, почему они положили ее на землю, почему не бегут. Она ощутила: их нервозное возбуждение ушло, уступая место чувству грядущего несчастья, чувству ожидающей поиск неудачи. Они громадны и сильны, но она видела – они стали ранимыми, они не способны справиться с задачей.
Там, сзади, таятся существа более страшные. Они повалили Охотника К’эл за два десятка ударов сердца.
Она встала, и душу ее заполнила новая уверенность – дар снов. Хотя сны могут оказаться всего лишь играми воображения, лживыми утешениями – но они дают ей нечто прочное, и слабость словно бы опадает с нее иссохшей скорлупой. Обращенный на трех К’чайн Че’малле взор стал суровым.
– Если они найдут нас, значит, найдут. Мы не можем бежать от… от призраков. Не можем и верить в защиту Гу’Ралла. Итак, идем на юг. Прямиком, как копье. Ганф Мач, позволь ехать на твоей спине. Это будет долгий день – нам столь многое, столь многое нужно оставить за спиной. – Келиз взглянула на Рутока. – Брат, я намерена почить Кор’Турана – как и все мы – сделав наш поиск успешным.
Охотник К’эл не сводил с нее холодных, немигающих глаз рептилии.
Сег’Черок и Ганф Мач последние дни редко разговаривали в ее разуме, и голоса их звучали далекими, плохо различимыми. Она не думала, что причина в них. «Я погружаюсь в себя. Мир сужается… но откуда я знаю? Какая часть меня способна понять меру происходящего?
Неважно. Мы должны это сделать.
Пора».
* * *
Сег’Черок видел, как Ганф Мач заставляет тело измениться под нужды Дестрианта. Тяжелые пряные запахи выползли из ее ноздрей, ветвями повисая в воздухе, и донесли до Охотника все подробности последних мучений Кор’Турана.
Когда охотник стал жертвой, он оказался способным лишь на вызывающий рык, на примитивные угрожающие позы; тело его впитывало удары, стараясь выдержать как можно дольше, пока душа внутри сумеет если не убежать, то хотя бы понять. Узнать. Узнать, что иногда даже охотник должен ощущать страх. Будь сколь угодно могучим, сколь угодно совершенным, высокоразвитым – рано или поздно тебя найдут силы, которых не побороть, от которых не уйти. Превосходство – иллюзия. Недолго же она протянула.
Этот урок клеймом впаян в воспоминания любого К’чайн Че’малле. Его горький вкус отдает пылью Пустошей и земель к востоку, великой равнины, на которой некогда стояли большие города и слышалось дыхание сотен тысяч К’чайн Че’малле. Теперь там остались лишь расплавленные обломки и раздавленные кости; ветры ищут, но ничего не находят, и потому обречены на вечные скитания.
Кор’Туран был молод. Единственное преступление Охотника К’эл. Он не принимал глупых решений. Он не стал жертвой излишней дерзости и чувства собственной неуязвимости. Он просто оказался не в том месте и не в то время. Его гибель стала такой потерей… Пусть Дестриант говорит благородные слова, являя неожиданную, непредвиденную уверенность и смелость – но и Сег’Черок, и Ганф Мач понимают: искание провалилось. Вряд ли им суждено дожить до вечера.
Сег’Черок отвел взгляд от Ганф Мач, страдавшей при трансформации. Густое масло капало с ее шкуры, словно струйки крови.
Гу’Ралл пропал, возможно, погиб. Все попытки коснуться его мыслей неудачны. Разумеется, Ассасин способен экранировать разум – но зачем бы ему? Нет, двух защитников больше нет. А крошечная женщина стоит, на лице выражение, которое Сег’Черок научился считать вызывающим; глаза устремлены на южный горизонт, как будто одна ее воля способна призвать к жизни несравненных Смертного Щита и Надежного Меча. Смело. И… неожиданно. Дары Матроны уходят от этой женщины, но она сумела найти источники силы внутри себя.
Только напрасно. Все они умрут, и очень скоро. Разодранные, изломанные тела останутся лежать тут, потерянные, и никто уже не узнает, какие великие дерзания ими двигали.
Сег’Черок пошевелил головой, втягивая воздух, и уловил слабый запах врагов. Близко. Всё ближе. Чешую омочили масла тревоги. Он изучил горизонты и застыл, глядя на запад, туда, где пал Кор’Туран.
Руток сделал то же; даже голова Ганф Мач повернулась.
Дестриант заметила их внезапное оживление. Оскалила зубы. – Стражи, – сказала она. – Похоже, нам нужна ваша помощь и не когда-либо в будущем, а сейчас. Кого вы сможете прислать? Кто среди вас решится встретиться с врагом, которого мои спутники боятся даже показать мне?
Сег’Черок не понимал, о чем она бормочет. К кому обращается. Это безумие Матроны, или сама Келиз обезумела?
Чуть не шатаясь от страха, Дестриант пошла к Ганф Мач, а та помогла женщине влезть в уродливое «седло» позади лопаток.
Сег’Черок посмотрела на Рутока. «Охотник. Задержи их».
Руток раскрыл пасть так широко, что затрещали суставы, и соединил острия клинков. Они мелодично звякнули. Взмахнув хвостом, оставив на почве густые капли масла, Охотник К’эл пустился бежать, низко, как при атаке, наклонив голову. На запад.
– Что он делает? – крикнула Келиз. – Отзови его, Сег’Черок!
Но он и Ганф Мач тоже побежали бок о бок; когтистые лапы все быстрее толкали их вперед, пока земля не стала размытым пятном внизу. На юг.
Дестриант вопила – маска решимости упала с ее лица, обнажая полное понимание всего предстоящего им ужаса. Крошечные кулачки стучали по плечам Ганф Мач; на миг показалось, что Келиз спрыгнет со спины Единой Дочери – но скорость была слишком высокой, риск сломать руки, ноги или даже шею поборол ее импульс, заставив крепче ухватиться за шею Ганф Мач.
Они преодолели треть лиги, когда в черепах взорвалось дикое шипение Рутока, кислотой плеснуло озверение внезапно вспыхнувшей схватки. Лезвия находили цель, от силы ударов сотрясались кости. Ужасный хрустящий звук – и кровь хлынула из тела Охотника К’эл. Раздирающий вопль, неверные шаги, мучительная боль… недоумение, онемение… под Рутоком подкосились ноги… Затрещали ребра. Он упал на землю, завертелся – острые камни прорвали мягкую шкуру живота.
Но Руток еще не сдался. Смерти придется немного подождать.
Он перекатился, извернулся, ударяя клинками. Концы оружия задевали доспехи, прорубали их, глубоко впивались в плоть.
Хлынула слизь и кровь, обжигая глаза Рутока – внезапный образ, жестокий в полной своей ясности – опускается тяжелая секира, заполняя поле зрения слева… Белая вспышка.
Смерть заставила оставшихся К’чайн Че’малле пошатнуться. Миг, другой – неукротимая воля помогла им собраться. Шкуры блестели горем, воняли боевыми маслами.
Дестриант плакала, роняя своё масло – жидкое, соленое, единственное, которым обладает. Она заставила Сег’Черока устыдиться. Стала ли его шкура скользкой от горя, когда он убил Красную Маску? Нет, не стала. Горькой от разочарования, вот и всё. Но тем сильнее он гордился тогда суровостью своего суда. Они с Ганф Мач стали свидетелями того, как люди убивали друг друга. Огонь битвы ярился со всех сторон. Было ясно: людская жизнь невысоко ценится – даже среди самих людей. Если мир кишит сотнями миллионов ортенов, есть ли потеря в гибели десятка тысяч?
Но это хрупкое, чуждое им существо рыдает. По Рутоку.
Он мог бы мгновенно развернуться. Сделать то же, что сделал Руток. Хотя не совсем то же. Мало пользы в попытках убить. Калечить – вот более ценная тактика. Он ранил бы как можно большее число врагов, чтобы немногие могли преследовать Ганф Мач и Дестрианта.
Он мог бы использовать умения, которых Руток не обрел и уже никогда не обретет. Сег’Черок уступает Солдату Ве’Гат, но удивить врага способен.
– Ганф Мач.
«Да, любимый».
Сег’Черок лязгнул лезвиями.
– Нет! – завопила Келиз. – Не оставляй нас! Сег’Черок – я запрещаю!
– Дестриант. Я преуспею там, где не справился Руток. Моя жизнь купит вам день, может, два дня. Постарайтесь использовать их.
– Стой! Я молилась! Ты что, не понимаешь? Они сказали, что ответят!
– Не знаю о чем ты говоришь, Дестриант. Слушай внимательно. Гнездо Ацил умрет. Матрона обречена, как и все в Укорененном. Ганф Мач несет мое семя. Она станет новой Матроной. Найди же Смертного Меча и Надежного Щита. Вы трое станете Часовыми Дж’ан Ганф Мач, пока она не сумеет родить собственных.
Ганф Мач освободит вас.
Это не ваша война. Это не твой конец – только наш.
– Стой!
Сег’Черок решил поговорить с ней еще раз, хотя ему было все труднее. Хотел сказать, что восхищен ей. Что верит в нее – и сам поражается, что испытывает подобное чувство к человеку. Люди – слабые создания, слишком мелкие, чтобы вмещать хоть какой– нибудь дар, но он…
Фигуры далеко впереди. Не враг. Не потомство матрон. И – понял вдруг Сег’Черок – не люди.
Стоят, готовят разнообразное оружие.
Всего их четырнадцать. Подробности стали различимы, когда Сег’Черок и Ганф Мач подбежали ближе. Тощие даже в почерневших, покореженных доспехах. Странные шлемы с ниспадающими, выступающими у подбородков боковыми пластинами. Рваные черные кольчуги. Толстые, покрытые пятнами и прорехами плащи, когда-то окрашенные в ярко-желтые оттенки, отороченные серебристым мехом.
Сег’Черок увидел, что семеро чужаков держат в скрытых перчатками руках длинные узкие мечи синеватой стали с полукруглыми гардами и резные щиты. Двое других вооружены тяжелыми топорами, а круглые их щиты обшиты рваными шкурами. У троих окованные железом копья с широкими наконечниками; двое остальных приготовили пращи.
Их окружает, ползет вниз с бугорка, на котором они встали, сверкающий на камнях и земле иней.
Неверие поразило Сег’Черока словно удар молота.
«Это невозможно. Это же… беспрецедентно. Невозможно. Что привело сюда чужаков? Они враги или союзники? Нет союзниками они быть не могут.
Ведь всем известно: Джагуты всегда остаются в стороне».
– Вот! – указала пальцем Келиз. – Я молилась! Вот – бегите к ним, скорее! Стража Врат!
– Дестриант. Услышь меня. Эти нам не помогут. Они ничего не сделают.
– Ошибаешься!
– Дестриант. Это Джагуты. Они…
… невозможно…
Однако Ганф Мач изменила направление бега, спеша к поджидающим воинам. Сег’Черок побежал следом, все еще недоумевая, не понимая…
И тут они с Ганф Мач уловили идущую от Джагутов, вырывающуюся из ледяного круга вонь.
– Дестриант, берегись! Это неупокоенные мертвецы!
– Я знаю, кто они такие, – бросила Келиз. – Стой, Ганф Мач – хватит отступать – давай, стой здесь и не двигайся. – Она спрыгнула со спины Дочери.
– Дестриант, у нас нет времени…
– Есть. Скажите, много ли преследователей? Скажите мне!
– Каста. Пятьдесят бойцов. Ну, сейчас сорок девять. У четверых есть кеп’рахи, магическое оружие. Ими командует Венец – они движутся как одно целое.
Женщина поглядела на северо-восток. – И далеко?
– Твои глаза скоро их увидят. Они… верхом.
– На ком?
Сег’Черок мог послать ей образ, но она вряд ли сумела бы воспринять его сейчас. Она закрыта, она закрывается все сильнее. – Искусственные… ноги. Как у нас. Не устают.
Он видел, что Дестриант пытается усвоить сведения. Потом она повернулась к Джагутам. – Стражи. Я думала увидеть… знакомые лица.
Один из копьеносцев ступил вперед. – Худ не станет нас ждать.
– Если бы ждал, – согласилась женщина с мечом, – призвал бы.
– Он решил не рисковать, – ответил первый Джагут, – зная, что мы вряд ли согласимся.
– Худ дурно использовал нашу свободную волю, – блеснула покрытыми инеем клыками женщина, – на первом сковывании. Он знал достаточно, чтобы отвернуться от нас на другом. – Скрытый железом палец уставился на Дестрианта: – Вместо этого он использовал вас, дети Имассов. Сделав одного злейшим из врагов. Но мы ему не сочувствуем.
– Никакого снисхождения, – сказал копьеносец.
– Никакой симпатии, – бросил один из носящих пращи.
– Он будет стоять в одиночестве, – прохрипел меченосец. – Как истый Джагут.
Сег’Черок повернулся, ибо уловил на северо-западе блеск металла. «Уже скоро».
Меченосец продолжал: – Человек, ты в странной компании. Они ничему тебя не научат, эти К’чайн Че’малле. Их проклятие – повторять старые ошибки, снова и снова, пока не уничтожат себя и всех вокруг. Им нечем тебя одарить.
– Кажется, – сказала Келиз Эланская, – мы, люди, уже успели научиться у них всему, даже против их воли.
Клацающий смех четырнадцати Джагутов леденил кровь.
Носящий топор сказал: – Бегите. Вашим загонщикам будет оказана честь, они встретятся с последними солдатами единственной армии Джагутов.
– Мы пали последними, – прорычал кто-то.
– Если доведется встретить Худа, – сказал меченосец, – напомни ему, что его солдаты никогда не отступали. Даже в миг его предательства. Мы никогда не отступали.
Снова смех.
Бледная, трепещущая Келиз вернулась с Ганф Мач. – Уходим. Пусть они разбираются.
Сег’Черок медлил. – Их слишком мало, Дестриант. Я остаюсь сними.
Четырнадцать пар мертвых холодных глаз обратились к Охотнику К’эл. Меченосец сказал с улыбкой: – Нас достаточно. Кеп’рахи никогда не оказывались особенно действенными против Омтозе Феллака. Хотя ты можешь оставаться. Мы рады свидетелю, ибо мы дерзкий народ. – Зловещая улыбка стала шире. – Почти такой же дерзкий, как вы, К’чайн Че’малле.
– Думаю, – сказал копьеносец, – он… ощутил смирение.
Его товарищ пожал плечами: – Сумерки видов порождают смирение. Словно старуха вспомнила вдруг, что так и осталась девой. Слишком поздно для чего бы то ни было. Не впечатляет. – Меченосец попытался сплюнуть, но не смог и тихо выругался.
– Сег’Черок, – позвала Дестриант с широкой спины Ганф Мач, – не умирай здесь. Понимаешь? Ты мне еще нужен. Следи, если хочешь. Узри, что будет, а потом вернись к нам.
– Ладно, Келиз Эланская.
Охотник К’эл смотрел, как любимая увозит женщину вдаль.
Потрепанные доспехи захрустели, залязгали. Джагутские воители готовились к битве, расходясь по гребню холмика. Воздух все громче потрескивал вокруг них.
Сег’Черок сказал: – Гордые солдаты, не бойтесь, что они пройдут мимо. Они не пропускают никого, кого могут убить, ничего, что можно разрушить.
– Мы множество раз наблюдали ваши безумства, – ответила женщина с мечом. – В грядущей схватке нас ничто не удивит. – Она посмотрела на товарищей. – Разве Искар Джарак не достойный вождь?
– Достойный, – ответил хриплый хор.
– А что он сказал, посылая нас сюда?
И тринадцать Джагутов ответили: – Думайте, что это Т’лан Имассы.
Последние выжившие из армии Джагутов, полегшей до последнего бойца, снова захохотали. Хохот клацал, катясь навстречу касте, звучал во время всей жестокой, ошеломляющей битвы.
Сег’Черок следил с расстояния в сто шагов; он чувствовал, как покрывающее шкуру масло густеет под морозными вздохами Омтозе Феллака, когда древний Оплот Льда дрожал под ударами кеп’рахов и отвечал, взрывая плоть, разбрасывая мерзлые куски тел. В гуще колдовского пожарища железо беседовало с железом на старейшем из языков.
Сег’Черок следил. И слушал. Когда он услышал и увидел достаточно, он выполнил приказ Дестрианта. Оставил битву за спиной. Зная итог, чувствуя все более глубокое и язвящее смирение.
«Джагуты. Мы разделили с вами этот мир, но мы никогда не видели в вас врагов. Джагуты, Т’лан Имассы никогда не понимали: некоторые народы слишком благородны, чтобы враждовать. Но тогда… наверное, именно благородство и приводило их в ярость.
Искар Джарак, ты, командующий ими… что ты за птица? Откуда ты узнал? Хотелось бы услышать ответы от тебя самого. Как ты узнал, какие именно слова нужно сказать солдатам?»
Сег’Черок никогда не забыл бы этого смеха. Звук впаялся в его шкуру; он плыл в завитках души, невесомо танцевал среди тяжких соков облегчения и удивления. «Что за всепонимающее ликование, и сухое и сладкое, что за жестокий, ошеломляющий звук.
Я слышал смех мертвых».
Он знал, что будет носиться на этом смехе весь остаток жизни. Смех будет его поддерживать. Придавать сил.
«Теперь я понял, Келиз Эланская, отчего так сияли сегодня твои глаза».
Позади него тряслась земля. А песня смеха всё звучала и звучала.
* * *
Раздутые стволы сегментированных деревьев вздымались над вязкой трясиной; они были такими пухлыми, что Грибу подумалось: сейчас лопнут и выпустят… что? Он понятия не имел, однако явившиеся – к счастью, вдалеке – твари будут такими жуткими, что до конца дней видеть ему во снах одни кошмары. Он смахнул присосавшегося к колену комара и еще ниже согнул спину, залезая в заросли кустов.
Жужжание и гудение насекомых, ленивое шлепанье воды о болотистый берег, ровное далекое дыхание чего-то огромного – каждый свистящий выдох длится и… длится. Гриб слизнул пот с губ. – Большое, – шепнул он.
Вставшая рядом на колени Синн поймала черную пиявку и позволила ей присосаться к кончику пальца обеими ртами. Вытянула палец, любуясь растущей склизкой гадиной. Хотя росла та скорее в толщину.
– Это ящерица.
– Дракон.
– Драконы не дышат. По крайней мере как мы дышим. Вот почему они могут странствовать между мирами. Нет, это ящерица.
– Мы потеряли путь…
– А тут и не было никакого пути, Гриб. Был след, и мы все еще на нем.
– Пустыня мне нравилась больше.
– Времена меняются, – сказала она и ухмыльнулась. – Это была шутка, между прочим.
– Не уловил.
Синн скорчила рожу. – Время не меняется, Гриб, только вещи во времени.
– И что бы это значило?
– Этот след, разумеется. Мы как бы идем по следу чужой жизни, очень длинной жизни. – Она махнула свободной рукой. – Всё это… появляется форма, но в конце остается лишь месиво – в том конце, откуда мы начали.
– Так мы идем назад во времени?
– Нет. Это ведь было бы неправильное направление, а?
– Сними эту тварь с пальца, пока она тебя досуха не высосала.
Она вытянула руку и Гриб сорвал пиявку, что оказалось совсем не приятным делом. Круглые ранки начали кровоточить. Гриб отшвырнул тварь подальше.
– Думаешь, он учует?
– Кто он?
– Ящер. Мою кровь.
– Боги подлые!
Ее глаза сияли. – Не нравится это место? Воздух – разве он не пьянит тебя? Мы вернулись в эпоху, когда все было сырым, неоформленным. А может, наоборот – мы вышли из сырого времени. Хотя, думаю, здесь ты можешь просидеть десять тысяч лет и ничего не изменится, совсем ничего. Давным-давно время текло медленнее.
– Вроде ты сказала…
– Ладно, перемены текли медленнее. Так, что живые существа ничего не замечали. Они знали то, что знали: что перемен не бывает.
Гриб подумал, что немой она была лучше, но придержал слова. Нечто заворочалось в болоте; глаза Гриба широко раскрылись, когда он сообразил, что уровень болота поднялся на целый локоть. Что бы там ни сидело, оно переместило чертовски много воды. – Идет, – сказал он. – Синн! Надо уходить отсюда…
– Если мы по-настоящему живем не здесь, – продолжила она размышлять, – откуда же мы могли прийти, если не отсюда? Ты не можешь просто сказать: «О, мы прошли через врата», потому что основной вопрос только отодвинется…
Дыхание стихло.
– Идет!
– Но ты можешь разводить лошадей и замечать, как они меняются. Более длинные ноги, иная поступь. Так пустынный волк становится охотничьим псом – на это нужно не так уж много времени. Неужели кто-то вывел нас, сделал такими, какие мы есть?
– Если так, – прошипел Гриб – мог бы вложить в нас побольше мозгов! – Он схватил ее за руку, поднял.
Она смеялась на бегу.
Позади вода словно взорвалась, громадные челюсти щелкнули, поймав пустой воздух. Раздался сиплый рев, задрожала земля.
Гриб не оглядывался – он и так слышал, как чудовищный ящер плещется, ломится сквозь траву. Он все ближе.
И тут Синн вырвала руку.
Подошвы Гриба поскользнулись на мокрой глине. Вращаясь, он мельком заметил Синн, вставшую перед ящером размером с квонскую галеру – усеянные зубами длиной в кинжал челюсти раскрываются все шире…
Появился огонь. Вспышка ослепила Гриба, заставила упасть – стена жары ударила в спину. Он встал на колени. Пошел дождь – нет, град – нет, ливень из кусков плоти, костей и кожи. Моргая, вздыхая, он медленно поднял голову.
Перед Синн разверзся дымящийся кратер.
Он встал на ноги, неуверенно поковылял к ней. Яма была в двадцать шагов шириной, а глубиной в рост взрослого человека. Мутная вода булькала, заполняя провал. В воде дергались извивались остатки ящериного хвоста. Гриб едва произнес пересохшими губами: – Насладилась, Синн?
– Все это не реально.
– А по мне, на редкость реально!
Она фыркнула: – Это лишь память.
– Чья?
– Может, моя. – Она дернула плечом. – Может, твоя. Нечто так глубоко похоронено в нас, что мы никогда не узнали бы, не окажись здесь.