Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

Бельмит снова вспоминала роковой момент, когда Хега опускала топорик. Видела тело Хетан, содрогающееся от шока и боли, слышала крик, ножом прорезавший воздух. Некоторые живут так, будто привилегии им прирождены, будто все вокруг низкие твари, будто власть дается от природы. Ну что же, у природы есть и другие дары. Большая стая собак заставит упасть самого яростного волка.

Бельмит скалилась, ливень хлестал по лицу. Не стая, а целая тысяча подобных ей! Они принижены, они мутные тени в мельтешащей толпе, они жалкие жертвы презрения. Что же, вот вам урок. Поучительный, не так ли? И – вот сладчайшая истина – урок далеко не закончен!

Марел Эб дурак, еще один из заносчивых ублюдков, решивших, что громкий пердёж купит им корону. Бекел куда лучше – во-первых, сенан, ведь Барахн не ровня ее племени. Думать, будто они встанут в стремя, хотя даже руки не приложили к убийству Оноса Т’оолана… это же просто…

Громадная фигура выступила между двух куч кизяка, ударив ее так крепко, что женщина зашаталась. Острие кинжала вошло под ребра ругающейся женщины, разрезая сердце надвое.

Бельмит заморгала, удивляясь наступившей тьме. Ноги подогнулись, она упала в грязь. Убийца прошел мимо, не уделив ей и взгляда.

* * *

Джейвиса лениво встала от костра. Ливень успел загасить пламя. Кости ее всегда нестерпимо ныли при холодной погоде, и такая несправедливость заставляла ее злиться. Ей ведь едва за сорок – но теперь она вошла в число могущественных, может потребовать ритуала исцеления, который очистит суставы. И она не будет платить, никому не будет платить.

Секара обещала. Секара Злодейка знает, как важно ублажать союзников. Жизнь станет ладной, какой была во времена юности. Она возьмет себе столько мужиков, сколько захочет. Получит самые теплые меха, чтобы не мерзнуть ночами. Может даже купить пару рабов – драсильянов, чтобы втирали масло в кожу, чтобы кожа снова стать гладкой. Она слышала, что можно удалить растяжки, поднять обвисшие груди. Можно убрать морщины с лица, даже глубокие борозды между бровями, следы жизни, полной обид и несправедливостей.

Она встала, глядя на угасающие у ног угольки.

Перед ней выросли двое воинов. Барахны – один Кашет, братец Марела. Второго она не смогла узнать.

– Чего вам? – спросила, внезапно ощутив страх, Джейвиса.

– Вот чего, – сказал Кашет, выбрасывая руку.

Она уловила блеск зазубренного клинка. Резь в горле. По груди вдруг потекло теплое.

Боль в костях отступила; вскоре и линии на лбу разгладились, сделав ласкаемое ливнем лицо почти юным.

* * *

Малышка Един склонилась над телом Хеги, уставившись на лужу крови. Та еще дымилась, хотя капли дождя заставили поверхность рябить. Кошмар этой ночи, похоже, не закончится никогда. Она все еще чувствует жар железного клинка, которым прижигала ноги Хетан. Жар пульсирует в руках, но не способен выгнать болезненный холод из сердца.

Что за ужасное дело, и Хега ее заставила, потому что умеет заставлять, особенно молодых. Показывает, какое зло в глазах таится – и больше ничего не нужно. Но Хетан не была злой, всегда делала хорошо, всегда готова была подмигнуть. И Стави со Сторией. Всегда смешили Един, и делами и мыслями и планами.

Мир впереди вдруг стал темным, неведомым. Поглядите-ка: кто-то пришел и убил Хегу. Зла в глазах недостаточно. Но что же нужно? Те мужчины делали с Хетан…

Рука схватилась за воротник, поднимая ее над землей.

Она смотрела в лицо незнакомца.

Сбоку прошипел чей-то голос: – Она мало что запомнит, Сагел.

– Чертенок Хеги…

– Но…

Сагел поставил ее наземь. Девочка пошатнулась на ватных ногах. Огромные руки сдавили виски. Глаза их встретились, и Един увидела в них тьму, оживающее зло…

Сагел свернул ей шею, бросил тельце на труп Хеги. – Найдите Бекела. Еще одно дело. Для вас.

– А Секара и Столмен?

Сагел ухмыльнулся: – Кашет и я… самое вкусное мы оставляем на потом. Иди, Корит.

Воин кивнул. – Потом и я поимею Хетан.

– Она того стоит. Вон как извивается в грязи.

* * *

Страль ушел, Бекел остался в юрте один. Жена этой ночью не вернется, знал он. Если вовсе не вернется – он жалеть не будет. Удивительно, что после долгих лет супружества может возникать удивление. Ночь разорвала сеть законов, и бахрома качается на черном ветру. В душе народа пробудились тысячи возможностей. Давно зарытые обиды вылезают из могил, ножи истекают кровью. Воин глядит в глаза друга и видит чужака, глядит в глаза жены и видит пламя гнусных желаний.

Она желает другого, но Бекел стоит между ними. Тот мужчина желает ее, но мешает жена. Жена Бекела встала пред ним, на лице играла легкая улыбка, призванная доставить ему боль. К собственному сюрпризу он понял, что не испытывает боли. Она тут же заметила это, и лицо исказилось ненавистью.

Она вышла, держа нож. Ночью умрет женщина, вставшая между ней и любовником.

Остановит ли он ее?

Бекел еще не решил. В нем не осталось ярости. Нет углей, готовых вдруг вспыхнуть пожаром. Даже попытка думать утомляет.

«Кровь бежит вниз». Старинная поговорка Баргастов. Когда убит вождь, обнажается тысяча ножей и слабак становится дикарем. «Мы устроили ночь безумия. Враг идет навстречу, а мы сцепились в буйстве бесполезной резни, убиваем друг друга». Он слышал вопли, заглушавшие стоны ветра.

Перед глазами стояло лицо жены, изуродованное желаниями.

«Нет. Не позволю». Он встал и пошарил рукой, нащупывая кольчугу из монет. Если слишком поздно спасти ту женщину, он убьет жену и ее любовника. Хватит безумия. Он решился.

* * *

– Найдите его! – завизжала Секара. – Братья ушли, убивают наших сторонников! Марел Эб остался один…

– Не один, – возразил Столмен. – В такую ночь? Он что, сумасшедший?

Громадина в доспехах, на руках латные перчатки, в ладони тяжелый нож… и унылое выражение на тупом лице. – Скажи, что решил обсудить союз с кланом Гадра. Придумай что-нибудь. Едва перережешь ему глотку…

– Братья меня найдут и убьют. Слушай, женщина – ты говорила, что хочешь Марела Эба в командиры…

– Я не думала, что он нападет сегодня же ночью? Хега мертва! Джайвиса пропала. Как и Бельмит. Понимаешь, что творится?

– А ты, кажется, нет. Если они все мертвы, следующими будем мы.

– Он не посмеет! У меня сотня головорезов – у меня шпионы в каждом клане! Нет, мы еще нужны…

– Он не станет думать таким образом, когда я войду и попытаюсь его убить.

– Не пытайся, муженек. Убивай сразу. Дурней – братьев предоставь мне.

Дождь молотил по толстой коже юрты. Кто-то орал неподалеку. Лицо Столмена побелело.

«Духи подлые, сегодня ему даже краска не понадобится». – Я сама должна всё делать? Ты вообще зачем нужен?

– Секара, я готов отдать жизнь за тебя. Кончится ночь – кончится безумие. Нам нужно пережить…

– Меня не интересует простое выживание! – Он уставился на нее, словно увидел в первый раз. Что-то в этом взгляде, что-то странное… по Секаре пробежали щупальца беспокойства. Она подошла ближе, положила руку на кольчужную грудь: – Понимаю, муж. Знай: я ценю все твои дела. Но я думаю, охранять меня не нужно. Прошу, найди Марела Эба. Если он окружен охраной, вернись сюда. Мы поймем, что он познал страх. Это первая победа, а ты даже руку не поднял.

Он вздохнул и повернулся к выходу.

Ветер загудел, когда Столмен откинул полог и вышел.

Секара попятилась от холода.

Еще миг – раздался тяжелый стук, что-то навалилось на стенку юрты и сползло на землю.

Секара примерзла к месту. Зажала руками рот, чтобы не выскочило сердце.

Сагел первым вошел внутрь. За ним показался брат Кашет, в руке сабля, с клинка капает водянистая кровь.

– Секара Злодейка, – улыбнулся Сагел. – Какая жестокая ночь.

– Рада, что он сдох, – сказала она, кивнув на влажное лезвие. – Бесполезный. Лишний груз на моих стремлениях.

– Стремлениях, да, – пробурчал, озираясь, Кашет. – Вижу, ты неплохо устроилась.

– У меня много, много друзей.

– Мы знаем. Сегодня мы с некоторыми свиделись.

– Я нужна Марелу Эбу. Мои шпионы, убийцы. Я вдова и не представляю угрозы. Никому. Твой брат станет Вождем Войны, а я позабочусь, чтобы никто не возражал.

Сагел пожал плечами: – Мы подумаем.

Она облизала губы. Кивнула: – Скажи Марелу Эбу, я приду утром. Многое надо обсудить. Будут соперники. Как насчет Бекела? О нем вы подумали? Я смогу провести вас в его юрту. Дайте плащ…

– Не нужно, – бросил Сагел. – Бекел уже не угроза. Просто позор: убийца Оноса Т’оолана умер так быстро. – Он поглядел на Кашета: – Подавился чем-то, да?

– Чем-то, – ответил Кашет.

Секара сказала: – Будут и другие. Я их знаю, вы – нет. Среди Сенана и даже среди моего народа.

– Да да, ты нам всех продашь.

– Служу Вождю.

– Что же, посмотрим. – Сагел развернулся и покинул юрту. Кашет задержался, стирая с сабли кровь ее мужа (он использовал для этого бесценный штандарт, висевший на центральном шесте). Помедлил у выхода, ухмыльнувшись ей, и ушел за братом.

Секара нетвердо шагнула назад, села на сундук. Дрожь завладела ею, затрясла ее, пробрала до костей. Она пыталась сглотнуть, но во рту и горле было слишком сухо. Она сложила руки на животе, но они сами собой разошлись – она не могла обрести контроль… ни над чем.

Ветер сотрясал кожаные стены, холодный воздух колол лицо, прорываясь из-за плохо задвинутого полога. Нужно бы пойди, поправить… Но она села, трясясь, сражаясь с непокорными руками. – Столмен, – шепнула она. – Муж. Ты оставил меня. Бросил. Я почти, – тут она задохнулась, – я чуть не умерла!

Секара поглядела туда, где только что стоял он – такой большой и солидный – а потом на штандарт, на ужасное мокрое пятно. – Испортили, – пробормотала она. – Испортили вещь. – Она так любила ласкать его руками. Этот шелк. Проводила рукой, снова и снова, словно черпая из потока богатства. На руках не оставалось ни капли. Но теперь… она будет ощущать корку крови, к ладоням прилипнет прах. – Ты должен был предвидеть. Должен был.

* * *

Бекел едва успел сесть и нащупать рукой пряжку оружейного пояса, как в юрту ворвались двое воинов-барахнов. Он сразу вскочил. Кривое лезвие свистнуло, покидая ножны, и встретило удар опускавшейся тяжелой сабли. Тонкий клинок сломался у самой рукояти.

Он подскочил к воину, вонзил обломок в горло. На руки полилась кровь.

Второй успел обежать жаровню.

Бекел попятился от захлебнувшегося кровью воина. Ему было нечем защитить себя. «Жена, кажется, ты победила…»

Позади барахна, поднявшего саблю для отсекающего голову удара, возник широкий силуэт. Кривые ножи коснулись гортани с двух сторон. Жаровня зашипела, зашкворчала под падающими каплями. Пошатнувшийся барахн шагнул в сторону, задел за сундук с доспехами и повалился, пропав с глаз Бекела – только одна нога дергалась.

Задыхаясь и качая сломанную руку, он поглядел на пришельца. – Кафал.

– Я видел во сне, – сказал жрец, морщась. – Твоя рука, твой нож – в его сердце…

– А ты видел во сне, Кафал, кто именно нанес удар?

Грузный воин осунулся и неловко отошел от входа. Глаза упали к мокрым клинкам. – Я пришел за ней.

– Не сегодня.

Поднимая кривые клинки, Кафал надвинулся на Бекела. Тот взмахнул рукой. – Я тебе помогу, но не этой ночью. Она без сознания – ее изнасиловали две дюжины мужчин, а может, и больше. Чуть больше, и она умерла бы… Но ей не позволят. Ее взяли женщины, Кафал. Они будут ухаживать за ней, лечить ее, квохтать над ней – ты сам понимаешь. Пока ее плоть не исцелится, тебе туда не войти. Они порвут тебя в клочья. Моя… моя жена пошла первой, отложив все иные… заботы. Чтобы видеть, присоединиться… она… она смеялась надо мной. Над моим ужасом. Кафал, она смеялась.

Лицо ведуна покрывали глубокие царапины – истерзал сам себя ногтями, понял Бекел. – Твои сны, – шепнул он. – Ты видел.

– Видел.

– Кафал…

– Но всё еще продолжается. Они не знают, да и откуда им знать. Наши боги воют. От ужаса. – Он устремил взгляд на Бекела. – Думали, просто избавятся от него? Забыли, кто он такой? Откуда пришел? Он возьмет их в руки и раздавит! – Кафал оскалился. – А я постою в сторонке. Слышишь? Я буду стоять и ничего не делать.

– Твоя сестра…

Он вздрогнул как ударенный по лицу: – Да. Я подожду…

– Тебе нельзя здесь оставаться, Кафал. Новые убийцы Марела Эба…

– Ночь почти кончена. Безумие истощило само себя. Найди союзников, Бекел, собери вокруг себя.

– Возвращайся через три дня. Я помогу тебе. Мы унесем ее прочь. Но… Кафал, ты должен знать…

Мужчина задрожал. – Будет слишком поздно, – сказал он с отчаянием. – Да знаю, знаю.

– Приходи на третью ночь, – предложил Бекел. Пошел искать другое оружие, замер, глядя на два трупа у порога. – Я кое-что должен сделать. Последнее. – Он поднял тусклый взгляд. – Похоже, безумие еще не истощилось.

* * *

Всадник возник в ночи. В седле перед ним был ребенок. Две девочки шли по бокам коня, пошатываясь от утомления.

Когда буря взмахнула рваным хвостом, уходя южнее, Сеток заметила незнакомцев. Она поняла: этот мужчина – выходец из другого мира, неупокоенный солдат Жнеца. Но ей, сидящей в середине каменного кольца, нечего бояться. Древняя сила подавляет жажду крови – она сделана именно ради этой цели. Это убежище от Старших Богов, вечно алчущих крови, и убежищем оно будет еще долго.

Он натянул удила прямо перед кругом, как и ожидалось. Сеток встала, глядя на девочек. Одеты как Баргасты, но явно не чистой крови. Двойняшки. Глаза еще тусклы от перенесенных потрясений, но бесстрашный покой здешних мест нисходит на них. А маленький мальчик уже ей улыбается.

Выходец поднял дитя на руке (мальчишка прилип к нему не хуже болкандийской обезьянки) и осторожно опустил на землю.

– Возьми их, – сказал он Сеток, и неживые глаза сверкнули – один человеческий, сморщенный в смерти, а второй светло-янтарный. Глаз волка.

Сеток ахнула: – Ты не Жнецу служишь!

– Мой порок.

– То есть?

– Я проклят … нерешительностью. Бери их. Разбейте лагерь в круге. Ждите.

– Чего ждать?

Всадник подобрал поводья и развернул коня. – Пока не кончится война, Дестриант. – Он, казалось, колебался. – Мы уйдем, когда я вернусь.

Она следила, как он уносится на запад, как будто бежит от восходящего солнца. Девочки подошли к ребенку, взяли за ручки. Осторожно двинулись к ней.

Сеток вздохнула: – Вы дети Хетан?

Кивки.

– Я подруга вашего дяди Кафала. Но, – добавила она сухо, – я не знаю, куда он пропал. Возможно, – добавила она, вспомнив слова выходца, – он еще вернется. А пока идите ко мне, будем разжигать костер. Поедите и поспите.

Оказавшись в круге, мальчишка вырвался из рук сестер и подошел к юго-западной границе убежища, где уставился на пустой – для всех остальных – горизонт. Начал странно, ритмично агукать. Почти петь.

Сеток вздрогнула от этих звуков. Повернулась к близняшкам: те успели найти ее спальник и залезть в него. Они уже спали.

«Похоже, путь был долгий».

* * *

Падальщики давно сожрали последние кусочки плоти. Шакалы измусолили кости, обнаружив, что даже крепкие челюсти не могут расколоть их на мелкие кусочки, пригодные для пожирания. Даже концы костей нельзя было разжевать. В конце концов они бросили останки в примятой траве. Ведь можно найти еще, причем не только здесь – по всей равнине. Поистине наступил сезон облепленных мухами пастей и набитых животов.

Через несколько дней все любители поживиться падалью ушли, оставив место солнцу, ветру и звездам. Стебли травы избавились от капель крови, корни зашевелились, впитывая удобрение, насекомые вылезли, поедая все, словно были зубами самой земли.

Ночью, когда буря бушевала на востоке и юге, той ночью, когда выли иноземные боги и волки – призраки носились приливом по незримой стране, когда полевые очаги армий приугасли, когда шакалы не знали, куда бежать, ведь запах крови доносился со всех сторон – ставшая кладбищем, полная валунов, костей и куч пепла долина начала шевелиться. Фрагменты ползли друг к другу. Образовывались ребра, фаланги пальцев, кости ног и позвонки – они, словно заполненные почуявшим магнит железом, катились и скользили в звездном свете. Зародившийся на востоке ветер ураганом летел над землей, и в нем слышались сотни тысяч голосов, все более громкие стоны. Трава пришла в бешеное движение. Пыль вилась и кружилась; воздух заполнился мелким песком.

В спокойном чистом небе Царапины, казалось, извиваются и пульсируют, словно их отделяет от земли пелена жара.

Кости лязгнули друг о дружку. Из-под завалов, из покореженных доспехов выползали куски гнилой плоти – сухожилия вились змеями, связки скорчились червями – они ползли к груде костей, а кости складывались, воссоздавая знакомую форму – скелет, не похожий на остов Баргаста или акрюная. Кости были толще, в местах прикрепления мышц вступали мощные гребни. Раздавленный череп снова стал целым, хотя почерневшим и закопченным. Он неподвижно лежал, опираясь о землю верхней челюстью – а потом нижняя челюсть лязгнула, подкапываясь и поднимая черепную коробку. Наконец клацнули зубы, челюсть нашла впадины суставов.

Плоть и сухая кожа, беспорядочные пучки грязных волос. Связки вцепились в кости, складывая конечности. Скрученные подушки мускулов провисли на обретенных сухожилиях. Вот собралась рука, зашевелились десятки косточек кисти. Вонючее мясо связало позвонки в единую змеевидную хребтину. Ребра вставились в углубления грудной кости, подняли ее с земли.

Царапины прорезали горизонт на юго-востоке, ветер умирал, судорожно вздыхая. Тело лежало в траве. Кучки кожи сами собой сшились, оставляя сеть шрамов. Клочья волос заползли на лысый череп.

Когда утих ветер, вдалеке раздалось пение. Грубый, трепещущий голос старухи – от этакой мелодии сжимаются кулаки, напрягаются в жажде жестокого насилия мышцы, а лица делаются нечувствительными к солнечному жару и посулам жизни. Голос околдовывал, вытягивая силу из древнейших воспоминаний земли.

Заря вползла на горизонт, окрашивая небо синевой.

И Т’лан Имасс поднялся с земли. Прошел, ступая медленно и неловко, к закаленному огнем кремневому мечу, что лежал около погребального костра Баргастов. Иссохшая, но мощная рука протянулась, смыкая захват на рукояти, и подняла оружие.

Онос Т’оолан обратился лицом на юго-восток. И двинулся.

Ему нужно было убить много народа.

Глава 16

 
Вы – сеятели слов из алчной теми
За вами цедят солнце семена
И корни рвутся от разбитой скорлупы
Творите дикость вы без долгих сожалений
Зеленый хаос трудно удержать
Слова спрямят пути, ослепят тропы
Грядущего не зрим средь заросли лесной
Зачем возможности вам окружать заботой
В голодной теми? Сеятели слов,
Познайте истину, что сказана словами:
Все, что им нужно – слезы ливня, свет дневной.
 

«Радость Теней (простые слова)», Бевела Делик

Невольным даром осквернения стала тишина. Освященный некогда валун, громадный словно фургон, разбит. Рядом виден провал в земле, на самом дне родник с трудом питает озерцо черной воды. В траве и среди камней старого русла разбросаны кости газелей и грызунов – доказательство ядовитости источника.

Тишина была полна истин, и почти все истины были столь ужасны, что Сечула Лата пробрала дрожь. Сгорбившись, обхватив грудь руками, он уставился на восходящее солнце.

Килмандарос бродила среди разбитых утесов, как будто видеть следы разгрома, ею же учиненного многие тысячи лет назад, было приятно. Эрастрас подобрал горсть камешков и один за другим швырял их в пруд – они пропадали, не оставляя ряби и плеска. Казалось, Странника это забавляет, насколько можно вообще судить по выражению его лица. Сечул Лат был достаточно опытен, чтобы не доверять кривой усмешке на лице Старшего Бога, знаменитого привычкой толкать всех на неверный путь. Возможно, он предвкушает наслаждение от вида богов, не способных отвергнуть его Призыв. А может, представляет, как сокрушит гортань какому-нибудь богу-выскочке. Или кому-то еще менее достойному. Он же Странник, его пути кривы. Его храм – предательство, его алтарь – насмешка неудачи; в храме, на алтаре он приносит в жертву смертных, руководствуясь всего лишь прихотями. Или скукой. Всё, о чем он тоскует – былой избыток силы.

«Но всё кончено. Неужели ты не видишь? Наше время ушло. Мы не сможем сыграть в старую игру. Дети унаследовали и этот мир, и все иные миры, больше не дрожащие от ужаса перед нами. Мы промотали богатства… мы так верили в собственное всемогущество. Этот мир… Эрастрас, тебе не получить того, чего уже нет.

„Я возьму свой трон“, сказал ты. Тысячи лиц тех, что предъявляли на него права, на миг ярко расцветая и вскоре угасая – они сольются воедино. Целые жизни, потерянные за одно движение глаза. Эрастрас, если ты победишь и вернешь трон, ты снова встанешь за ним, и твое присутствие сделает ложью все дерзания и мечты смертных, все стремления к справедливой власти, к равенству. К миру и процветанию.

Ты все превратишь в пыль – даже сны станут пылью, просыпающейся сквозь пальцы. Но, Старший Бог, люди оставили тебя далеко позади. Им не нужно, чтобы их грезы превращались в пыль. Им не нужен ты, не нужен и кто-либо другой». – Вот чего мы должны добиваться, – сказал он вслух, поворачиваясь к Эрастрасу.

Брови Странника поползли вверх, единственный глаз сверкнул. – О чем это ты?

– Нужно предстать перед нашими детьми, молодыми богами, и сказать истину.

– А именно?

– Всё, что они объявляют своим, находится в душе человека. Боги не нужны, Эрастрас. Как и мы, они бесполезны. Совершенно. Как и мы, они зря занимают место в мире. Они ничтожны.

Руки Странника задергались. Он выбросил камешки. – Неужели в тебе не осталось ничего кроме занудства, Костяшки? Мы еще не начали войну, а ты уже сдаешься?

– Сдаюсь, – согласился Сечул Лат, – но причину ты так и не понял. Есть разные виды сдачи…

– Точно, – рявкнул Странник. – Но обличье у них одинаковое. Обличье труса!

Костяшки улыбнулся, глядя на него.

Странник показал ему кулак. – Что такого смешного? – проскрежетал он тихо.

– Тот, кто отказывается от иллюзий, тоже становится, в твоем мнении, обычным трусом?

Килмандарос выпрямила спину. Она выбрала себе тело женщины из Тел Акаев, высокое, но не такое громоздкое, как прежде. Улыбка ее была безрадостной. – Не играй с ним, Эрастрас. Ни в кости, ни в слова. Он завяжет тебе мозги узлом, голова станет болеть.

Странник сверкнул глазом: – Считаешь меня дурачком?

Улыбка исчезла. – Вот ты меня точно считаешь дурой.

– Если думаешь кулаками, не удивляйся, что окружающие не видят в тебе особого ума.

– Но я и жалуюсь кулаками, – отозвалась она. – Даже тебе придется меня слушать, Эрастрас. А ну-ка, поосторожнее – я в настроении пожаловаться. Нам придется оставаться здесь всю ночь, а дальний эфир пробуждается к жизни – нервы горят огнем даже здесь, посреди безжизненного опустошения. Ты сказал, что призвал остальных. Где они?

– Идут, – буркнул Странник.

– Много их?

– Достаточно.

Костяшки вздрогнул: – Кто тебе отказал?

– Это не отказ! Скорее… можно объяснить?

– Даже нужно.

– Это не сознательный отказ. Драконус… в Драгнипуре он вряд ли что-то услышал. Гриззин Фарл, кажется, мертв. Его плотское вместилище более не существует. – Он поколебался и добавил, скривив губы: – Только Ардата смогла увильнуть, но ведь от нее никогда не было особого прока, верно?

– Но где?..

– Вижу одну, – указала Килмандарос пальцем на горизонт. – Вкус крови. Она мудра, выбрав такой облик! Но ох, как воняет от нее Элайнтом!

– Терпи, – сказал Эрастрас. – Она так давно мертва, что от нее вряд ли чем-то пахнет.

– А я говорю…

– Воображение, ничего больше. Дочь Тиам не пережила матери – эта тварь приняла Ритуал Телланна. Она уже не та, что прежде.

– Меньше и больше прежней, так я думаю, – бросил Сечул Лат.

Эрастрас фыркнул, не уловив скрытой в словах иронии.

Килмандарос трясло от злости. – Это была она, – прошипела богиня. – Прошлой ночью она пением пробудила древнюю силу! Олар Этиль…

Сечул Лат вдруг заметил на лице Странника тревогу. События уже начали выходить из-под его контроля.

Сзади раздался голос: – Я тоже ощутил.

Они обернулись и увидели стоящего около карстовой воронки Маэла. Он носил обличье старика, водянистые глаза на морщинистом лице буравили Эрастраса. – Всё уже запуталось, Странник. Так бывает на войне – все игроки теряют контроль. «Хаос подхватывает меч».

Эрастрас снова хмыкнул: – Цитируешь Аномандера Рейка? Ладно тебе, Маэл. Он сказал это как пророчество. Много позже оно отозвалось в реальности.

– Да, – пробормотал Маэл, – насчет пророчества…

Сечул Лат ожидал продолжения, но Маэл замолк, косясь на Олар Этиль. Она уже давно избрала себе тело Имассы, с широкими бедрами и большой грудью. Костяшки вспомнил, что в последний раз видел ее живой. Вспомнил странный головной убор, очень похожий на плетеную корзину – без дыр для глаз и рта. Матрона всех гадающих на костях, мать целой расы. Но даже матери хранят тайны.

Она больше не носит маску. Даже маску плоти. Иссохшая, сплошные кости и жилы. Т’лан Имасса. На плечах воротник из змеиной кожи, к которому привязаны загадочные безделушки – высверленные камни, гроздья не ограненных самоцветов, костяные трубочки, то ли свистки, то ли ловушки для магии, западни для душ из оленьих рогов, крошечные мертвые птички. На поясе висит грубый обсидиановый нож.

Никто не обрадовался бы ее улыбке, обнажившей слишком большие, темно-янтарные зубы. В провалах глазниц было темно.

– И как это было? – спросил Сечул. – Ты и любовник матери, и дитя? Как тебе удалось зачать саму себя, Олар Этиль?

– Элайнт! – зарычала Килмандарос.

Олар Этиль заговорила: – Я пересекала королевство огней рождения. Я плыла в мертвых небесах Проклятия Каллора. Я видела всё, что нужно было увидеть. – Шея ее заскрипела и защелкала. Старуха обернулась к Страннику. – Но тебя не было нигде. Ты прятался за жалким троном, создавая иллюзию силы – мир давно уловил смысл твоего послания, хотя оно ему не интересно. Ты, Эрастрас, зря тратил время.

Сечул Лат вздрогнул, ведь ее слова оказались так похожи на его недавние мысли. «Не трать слов, Олар Этиль. Он не прислушивается».

Олар повернулась к Маэлу. – Твои дочери одичали.

Старик пожал плечами: – С дочерями такое случается. Точнее, должно случаться. Иначе я был бы разочарован. Плохой отец тот, что не подталкивает детей, не отпускает помочи … Уверен, Странник охотно захихикает, дайте только собрать остатки соображения. Когда та ведьма украла твой глаз, ничего кроме крови не вылилось, случайно, наружу?

Олар Этиль кудахтнула.

Эрастрас взвился: – Я призвал вас. Вы не смеете отвергнуть меня. Никто из вас!

– Рад, что не надо тебя выслеживать, – бросил Маэл. – Тебе за многое придется ответить, Странник. Ты так рьяно губишь жизни смертных…

– Именно так! Этим я всегда и занимался… Но тебе ли упрекать, Маэл? Сколько миллионов душ ты утопил? Сотни миллионов для увеличения силы. Нет, старик, не стыди меня.

– Чего ты хочешь? – требовательно спросил Маэл. – Ты же не веришь, что мы выиграем войну?

– Ты не обращаешь внимания? – удивился Эрастрас. – Боги устроили сбор. Против Падшего – они не хотят делить мир с…

– Как и ты, похоже.

– Мы никогда не отвергали права Властителей занять место среди нас.

– Неужели?

Странник оскалился: – Неужели крови смертных может не хватить? Наши дети предали нас, отвернувшись от истинного источника силы, приняв подарок К’рула. Тем самым они лишили подобающего места и нас.

– Да, кстати, где же он? – вмешался Сечул Лат. – Брат К’рул? А Сестра Холодных Ночей? Как насчет Волков, правивших этим Королевством до явления людей? Эрастрас, ты втайне принял решение не призывать их?

– К’рул заслужил участь, грозящую богам – его предательство самое злое. – Странник пренебрежительно взмахнул рукой. – С Волками не договоришься. Я давно перестал пытаться. Оставим в покое Трон Зверя, он их по праву.

– К тому же, – сухо вставил Маэл, – их не одолевают амбиции. Как удачно для тебя.

– Для нас.

Маэл просто пожал плечами.

Олар Этиль кашлянула. – Ни один из вас ничего не понимает. Слишком давно вы спрятались от мира. Прошлое возвращается. Вздымается волной. Глупые людишки тоже не замечают ничего. – Она помедлила, привлекая внимание. Из груди вырвалось нечто вроде вздоха. – Каллор понял – он увидел Серебряную Лису такой, какой она была. И есть. Вы действительно думали, что время Т’лан Имассов ушло? Хотя она сглупила по молодости, выпустив из рук Первый Меч, я ее простила. И лично проследила, чтобы он вернулся.

А как насчет Джагутов? Они выскакивают словно ядовитые грибы! Так приятно думать, будто они не способны работать сообща – но ведь ложь всегда так утешает! Что, если я скажу: в Пустошах всего несколько дней назад четырнадцать немертвых Джагутов истребили сотню На’рхук? Что, если скажу: пять тысяч людей с каплей крови Тисте Анди в жилах идут по Дороге Галлана, носитель королевской крови уже въехал в ворота мертвого Харкенаса? А сама Дорога Галлана? На этом кровавом пути охотятся Тисте Лиосан. И, – шея щелкнула, голова повернулась к Килмандарос, – кое-кто гораздо хуже. Нет, вы слепы. Увечный Бог? Он ничто. Среди богов у него мало союзников, и они смущены. Среди смертных его культ пожирает разврат, поклонники заблудились и обезумели. Кейминсоду не призвать армии на свою защиту. Его тело лежит, разбросанное по семи континентам. Он, считайте, уже мертв. – Она уставила костлявый палец на Странника: – Даже Колода Драконов обрела нового владыку, и скажу тебе, Эрастрас: ты слабее его. Ты не устоишь.

Ветер засвистел, унося ее слова.

Все молчали. Даже Эрастрас застыл как парализованный.

Клацая костями, Олар Этиль подошла к разбитому валуну. – Килмандарос, – сказала она, – ты корова. Жалкая, безмозглая корова. Имассы создали это святилище ради любви. Сюда не мог дотянуться никто из нас, не мог отравить их души.

Килмандарос сжала кулачищи, тускло глянув на старуху. – Мне плевать.

– Я смогу уничтожить молодых богов, – вдруг бросил Эрастрас. – Всех и каждого.

– А ты поведал Килмандарос о своем тайном оружии? О да. Знаю – вы там были. Понимаю, что вы затеяли. Что уже сделали.

Сечул Лат нахмурился. Он уже ничего не понимал. Слишком мало времени прошло после отповеди Олар. Он еще весь дрожит. Какое тайное оружие?

– Скажи ей, – продолжала Олар Этиль, – об Элайнте.

– Когда губительница будет освобождена, когда выполнит то, что нужно, – улыбнулся Странник, – Килмандарос получит дар.

– Убьет убийцу.

– И тогда мы останемся одни. Олар Этиль, все рассказанное тобой не имеет значения. Джагутов слишком мало. Живые или неупокоенные, они не представляют серьезной угрозы. Прах Т’лан Имассов пересекает океан, приближаясь к берегам Ассейла – все мы знаем, ЧТО их там ожидает. А Харкенас, как ты сама сказала, мертв. Пусть человек с королевской кровью Анди въезжает в него. Мать Тьма отвернулась от своих детей. А Тисте Лиосан… они лишены вождя. Кто готов серьезно думать, будто Оссерк захочет к ним вернуться?