Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 63 страниц)

Командор Брюс сидел в складном кресле, Атри-Цеда Араникт стояла слева от него. В другом кресле малазанская женщина-офицер скрестила ноги, явив взору сильное, мускулистое бедро – его глаза пробежались по изящной округлости, и дыхание сразу стало ровнее. Еще миг – и он посмотрел ей в лицо.

Брюс ждал, когда внимание здоровяка вернется к его персоне. Этого не происходило. Хенар Вигальф пялился на Лостару Ииль, словно никогда раньше не видывал женщин… хотя можно сказать в его оправдание, что это была прекрасная женщина. Но даже… Брюс прокашлялся. – Вестовой Хенар Вигальф, благодарю что пришли.

Глаза мужчины устремились на Брюса – и тут же ускользнули. – Как приказано, господин.

– Если вы уделите внимание… Хорошо. Вы были приписаны к гарнизону Дрены во время овлийской компании. Верно?

– Да, господин.

– Вы были связным для уланов Синей Розы, роты, в которой некогда служили.

– Да господин.

Брюс наморщил лоб: – Нет, так не пойдет. Вестовой, могу я представить вас капитану Лостаре Ииль, помощнице Адъюнкта Таворы из Охотников за Костями? Капитан, это вестовой Хенар Вигальф.

Хенар, обученный придворному этикету Синей Розы, встал на колено и склонил голову. – Капитан, я польщен.

Ииль взглянула на Брюса, высоко поднимая брови.

Тот покачал головой, ибо и сам был озадачен. По его сведениям, капитан не относилась к знатному роду и уж конечно не несла королевской крови.

Она мешкала, явно чувствуя себя неудобно. – Прошу подняться, Хенар. В следующий раз хватит и обычного салюта.

Он выпрямился. – Как прикажете, госпожа.

– Теперь, – произнес Брюс, – можем мы продолжить?

Хенар с видимым усилием оторвал взор от Лостары и кивнул: – Разумеется, господин.

– Во время последней компании овл – изменник по кличке Красная Маска проник в Дрену. Пролилась кровь, во время преследования солдаты гарнизона попали в засаду. Пока все верно?

– Да, господин.

– Были рапорты о двух демонических тварях, служивших Красной Маске как телохранители.

– Да, господин. Ящеры на двух ногах, бегающие быстро как лошади, господин. Их видели, о них докладывали и во время самой кампании. Атри-Преда включила отчет о них в донесения, пришедшие после первой большой битвы. Но новых донесений не последовало.

– Вам случалось знать солдата по имени Гордый?

– Нет, господин.

– Овл по рождению, но воспитанный семьей в Дрене. Он попал к ним достаточно подросшим, чтобы помнить множество овлийских легенд, описывавших древнюю войну с армией подобных существ. Овлы не победили, но война окончилась уходом демонов на восток, в Пустоши. Прежде враги, ныне союзники? Такое возможно. Мы знаем, что случилось с Красной Маской? Он еще жив?

– Господин, считается, что он мертв, ведь овлов больше нет.

– Но прямых доказательств нет.

– Да, господин.

– Спасибо, Хенар Вигальф. Можете идти.

Вестовой отсалютовал, снова глядя на Лостару Ииль, и ушел.

Малазанка выдохнула: – И что?

– Прошу принять мои извинения. В моей армии женщин несколько меньше, нежели в вашей. Это не политика, просто летерийские женщины более склонны выбирать иные профессии. Возможно, Хенар не…

– Понимаю, Командор. Простите, что прервала вас. Нужно сказать, он человек впечатляющий, так что не извиняйтесь. – Она расправила ноги, встала. – В любом случае, сэр, упомянутые ящеры вполне подходят под описание К’чайн Че’малле. Это были живые экземпляры, не выходцы из мертвых?

– Никаких свидетельств обратного не существует. В первой битве они получали раны.

Лостара кивнула: – Тогда Быстрый Бен, похоже, был прав.

– Прав. – Брюс распрямил спину, поглядел на высокую женщину. – Был некогда бог… я знаю его имя, но оно сейчас не важно. Что важно, так это где он обитал – в месте, которое мы ныне зовем Пустошами. Он там жил и там умер. Жизнь его была похищена силой, магией, исходившей от К’чайн Че’малле… кстати, я никогда не слышал о такой цивилизации, но в памяти бога есть их имя и разрозненные… образы. – Он покачал головой и не сразу продолжил: – Возможно, эта сила… – он бросил взгляд на Араникт, – является одним из садков, принесенных вами, малазанами. Или был произведен некий ритуал. Его название – Аграст Корвалайн. Он украл жизненную силу из самой земли, капитан. Фактически он и создал Пустоши, убив богов и духов земли, а также их поклонников.

– Интересно. Адъюнкт должна об этом услышать.

– Да, мы должны делиться знаниями. Прошу, капитан, поезжайте к Адъюнкту и передайте, что вскоре мы нанесем ей визит.

– Немедленно, Командор. Скоро ли?

– Давайте совместим его с обедом.

– Тогда мне лучше поспешить, сэр. – Она отдала честь.

Брюс улыбнулся: – Не нужно формальностей, капитан. Да, когда будете уходить, попросите одного из моих помощников зайти.

– Обязательно. До встречи пополудни, Командор.

Когда она покинула помещение, Брюс указал на опустевшее кресло. – Садитесь, Атри-Цеда. Вы как-то побледнели.

Она нерешительно повиновалась. Брюс следил, как она нервно усаживается на самый край. Что же, начало положено.

Полог зашелестел, в комнату вошел капрал Гинест и встал, выражая готовность служить.

– Капрал, прикрепите Хенара Вигальфа к моей команде. Он должен будет сопровождать меня в числе свиты, когда мы отправимся на обед в малазанский лагерь. Подыщите подходящий плащ, сообщите ему, что отныне он корнет-улан.

– Э… простите, Командор, но разве Вигальф не из Синей Розы?

– Оттуда. И что?

– Ну, военные уложения говорят, что солдат родом из Синей Розы недостоин любого командного ранга в регулярных силах Летера, господин. Только среди уланов Синей Розы такой солдат может дослужиться до лейтенанта, но не большего ранга. Так записано в условиях капитуляции после завоевания Розы, господин.

– В том самом соглашении, что затребовало от Синей Розы лошадей и стремена, не говоря уже о создании уланской кавалерии?

– Да господин.

– И они прислали плохие стремена, не так ли?

– Подлый трюк, господин, вот что это такое. Я удивляюсь, почему Король не настоял на подобающей репарации.

– Можете сколько угодно удивляться, Гинест, вот только не таким осуждающим тоном. Что касается стремян, лично я рукоплещу хитрости Синей Розы. Месть вполне заслуженная. А насчет потолка повышения в летерийской армии скажу вот что: отныне каждый и всякий солдат армии Летера, невзирая на происхождение, имеет равные возможности повышения в ранге на основании заслуг и образцового служения государству. Пригласите писца, пусть немедленно это зафиксирует. Вы же, Гинест, должны спешить, ведь вам предстоит поймать Хенара вовремя, чтобы он вернулся на коне, полностью готовым сопровождать меня. Понятно?

– Господин, высокородным офицерам не понравится…

– Я узнал, что малазанская императрица устроила кампанию, избавившую ее армии от чинуш, купивших должности и привилегии. Знаете ли, капрал, как она этого достигла? Арестовала офицеров и либо казнила, либо сослала на рудники пожизненно. Думаю, очаровательное решение. Если знать моей армии станет мне докучать, я готов посоветовать брату сходное решение. Ну, можете идти.

Помощник отдал честь и удалился.

Брюс оглянулся, увидел на лице Араникт потрясение. – Ох, ладно вам, Атри-Цеда! Вы же не верите, что я стану советовать такое?

– Господин? Нет, разумеется нет. Я и не думала… Гм, простите, господин. Простите.

Бюс склонил голову набок и принялся ее разглядывать. – Что же тогда? А, вы, наверное, удивились, что я позволил себе сводничество?

– Да, господин. Немного.

– В первый раз за наше знакомство на лице Лостары Ииль появилось что-то живое. Что до Хенара… он вполне ей подходит, не думаете?

– О да, господин! То есть…

– У него явный вкус к экзотике. Но есть ли шанс?

– Господин, не могу знать.

– Но что вы думаете как женщина?

Глаза ее забегали, к лицу прилила кровь. – Она увидела, что он восхищен ее ногами, господин.

– И не изменила позу.

– Я тоже заметила, господин.

– Как и я.

В комнате повисло молчание. Брюс изучал Араникт, а она осмеливалась смотреть куда угодно, лишь бы не в лицо командиру.

– Ради Странника, Атри-Цеда! Пользуйтесь всем креслом. Сядьте удобнее.

– Да, господин.

* * *

Визгливый хохот Горлореза донесся из-за командного шатра. Снова. Поморщившись, Каракатица согнулся, подтащил к себе усеянную заклепками кожаную кирасу. Нет смысла влезать в проклятую штуку, пока они не выйдут наконец в поход. Однако она стала ржаветь. Нужно бы смазать.

– Где ведерко со смазкой?

– Вот, – сказал Тарр, передавая небольшую бадейку. – Не бери слишком много, она кончается. Теперь, когда Прыщ отвечает за снабжение…

– Ублюдок ни за что не отвечает, – рявкнул Каракатица. – Сам назначил себя посредником и теперь приходится пробиваться мимо него по любому поводу. Квартирмейстер рад, что запросов доходит мало. Они между собой всё делят, а то и прямо воруют. Кто-то должен сказать Сорт, чтобы она сказала Добряку и он смог…

– Добряк больше Прыщом не командует.

– Тогда кто?

– Похоже, никто.

Улыба и Корик вошли на стоянку, которая уже перестала быть стоянкой – остался лишь дымящийся костер, окруженный тючками и скатками. – Первый пополуденный звон, – сказала Улыба, – и не раньше.

– Есть новости о Геслере и Буяне? – спросил Каракатица.

– Скрип говорит только что хочет, – отозвался Корик. – И остальные так же. Наверное, они дали деру.

– Не дури, – взорвался Каракатица. – Ветераны не уходят. Вот почему они ветераны.

– Пока не решат, что с них хватит.

– Спроси Бутыла, – сказал Тарр, мрачно глядя на Корика, – и он скажет так же. Их схватили.

– Чудно. Схватили. Значит, их с нами нет. Наверное, даже нет в живых. Кто следующий?

– Если повезет, – сказала Улыба, ложась на свой тюк, – им будешь ты. – Она поглядела на Тарра. – У него мозги выгорели – Корик уже не тот Корик, которого я знала. Спорю, все вы думаете так же? – Тут она вскочила на ноги. – Да нассать! Пойду прогуляюсь.

– Гуляй подольше, – сказал Корик.

Снова дико захохотал Горлорез. Каракатица сморщился: – Что такого смешного, так его?!

Корабб, притворявшийся спящим, наконец сел. – Пойду узнаю, Карак. У меня тоже нервы взвинчены.

– Если он валяет дурака, Корабб, вдарь ему по роже.

– Да, Карак, на это можешь рассчитывать.

Каракатица молчал и следил, как Корабб ковыляет прочь. Потом ухмыльнулся Тарру: – Все заметил?

– Я ж рядом сижу.

– Он уже не сторонится нас. Он – наш панцирник. Хорошо.

– Всё хорошо, он хорош, – сказал Тарр.

– В этом взводе панцирник – я, – бросил Корик.

Тарр снова начал чистить сапоги. Каракатица отвернулся, погладил рукой лысеющую макушку – и заметил, что рука стала сальной. – Дыханье Худа!

Тарр вгляделся и фыркнул: – От трещины не защитит.

– Что?

– Череп.

– Смешно.

Корик стоял, словно не знал, куда ему пойти, словно нигде не находил себе места. Немного спустя он ушел в сторону, противоположную выбранному Улыбой маршруту.

Каракатица продолжил смазывать доспехи. Когда требовалась новая порция смазки, он находил ее на собственной голове. – Он может, ты сам знаешь.

– Не станет, – ответил Тарр.

– Геслер и Буян – вот его извинение. И Целуй-Сюда.

– Целуй-Сюда заботилась только о себе любимой.

– А у Корика иначе? Нынче он весь внутри головы, а там – верно Улыба говорит – всё выгорело. Осталась одна зола.

– Не сбежит.

– Почему ты так уверен, Тарр?

– Потому что где-то внутри, среди золы, остается кое-что. Он еще что-то пытается доказать. Не себе – себя он в чем угодно убедит – но всем нам. Нравится ему или нет, признает он или нет, но он к нам приклеился.

– Ну, посмотрим.

Тарр протянул руку, позаимствовав сало с виска Каракатицы. Натер сапоги.

– Смешно, – сказал Каракатица.

* * *

Корабб обошел командный шатер и обнаружил, что Горлорез, Наоборот и Мертвяк сидят около выгребной ямы. Подошел ближе. – Хватит так смеяться, Горлорез, или я тебе лицо разобью.

Все трое виновато подняли головы. Поморщившись, Горлорез ответил: – Поглядим, солдат.

– Не успеешь поглядеть. Чем заняты?

– Играем с чешуйчатыми крысами. А тебе какое дело?

Корабб приблизился, поглядел вниз. В траве барахтались три тощие твари со связанными вместе хвостами. – Что за гадкое дело.

– Идиот. Мы решили съесть их на обед. И позаботились, чтобы не разбежались.

– Вы их мучаете.

– Иди подальше, Корабб, – сказал Горлорез.

– Или развяжите хвосты, или сломайте им шеи.

Горлорез вздохнул: – Объясни, Мертвяк.

– У них нет мозгов, Корабб. В этих мелких черепушках только жижа, вроде гноя. Они похожи на термитов или муравьев. Мыслить могут только кучей. Кажется, трех недостаточно. К тому же они чем-то пахнут. Вроде магии, только маслянистей. Мы с Наобом пытаемся разобраться, так что не мешай, ладно?

– Мы жрем маслянистую магию? – возмутился Корабб. – Звучит погано. Никогда больше тварей в рот не возьму.

– Тогда скоро голодным будешь, – сказал Наоборот, схвативший одну из крыс за спину. Две другие попытались ее оттащить, но в разных направлениях. – Там миллионы этих тварей. Худ знает, чем питаются. Утром мы видели целую ораву, словно блестящую реку. Убили штук пятьдесят, прежде чем остальные сообразили сменить маршрут.

Перевернутая им крыса сумела встать на ноги. Теперь они пытались двигаться в трех разных направлениях. – С каждым днем их все больше. Похоже, увязываются за нами.

Эти слова заставили Корабба похолодеть, хотя неизвестно почему. Не то чтобы крысы казались опасными. Они даже в обоз за провиантом не лазили. – Слышал, они больно кусаются.

– Если позволишь, да.

– Горлорез, они тебя уже не смешат?

– Да. Иди отсюда.

– Если я услышу еще хохот, вернусь поговорить.

– Это же просто смех. Люди смеются. По разным поводам.

– Но от твоего кожа дергается.

– Отлично. Я всегда так смеюсь, когда иду перерезать горло какому-нибудь надоедливому ублюдку.

Корабб шагнул, протянул руку, схватил всех трех крыс. Быстрыми движениями переломил им шеи. Швырнул безжизненные тела между троими магами-солдатами.

– В следующий раз я посмеюсь, когда буду перерезать…

– Чудесно, – ответил Корабб. – Чтобы тебя убить, мне понадобится один вздох. Это будет последний твой смех, Горлорез.

Он ушел. Дела становились всё уже. Куда делась слава? Он привык, что эта армия, пусть жалкая, сохраняет некое достоинство. Стать Охотником за Костями – это что-то значило, что-то важное. Но теперь… она стала толпой раздраженных негодяев и хулиганов.

– Корабб.

Он поднял голову и увидел на пути Фаредан Сорт. – Капитан?

– Скрипач там?

– Не думаю. Четверть звона назад его там не было.

– Где ваш взвод?

– Они не перемещались, сэр. – Он ткнул пальцем. – Вон там.

– Тогда что вы делаете здесь?

– Здесь или где, сэр?

Она нахмурилась и прошла мимо. О гадал, не ждет ли она, чтобы он пошел следом – она ведь идет к его товарищам. Но, раз она не подала никакого знака, Корабб пожал плечами и продолжил бесцельные блуждания. «Может, найду тяжелую пехоту. Перебросимся в кости. Но зачем? Я всегда продуваю». Знаменитая удача Корабба не касалась костей. «Типичное дело. Никогда самое важное…» Он положил руку на шар нового летерийского меча, просто чтобы ощутить его. «Его я не потеряю. Не этот меч. Он мой, я буду им пользоваться».

Он стал много думать о Леомене. Без реальной причины, насколько можно судить – разве что как Леомен вел солдат, даже делал их фанатичными последователями. Когда-то он считал это даром, талантом. Но теперь … не уверен. Некоторым образом такой талант делает человека опасным. Следовать за кем-то рискованно. Особенно когда обнажается истина: вождю плевать на любого из своих последователей. Леомен и люди вроде него собирают фанатиков, как богатый купец золотые монеты, а потом тратят без задней мысли. Нет, Адъюнкт лучше, и пусть другие говорят иное. Они словно мечтают о своем Леомене, но Кораббу уже известно, каково это. А им – нет. Будь над ними Леомен, все уже погибли бы. Адъюнкт о них заботится, даже слишком. Если нужно выбирать, он навсегда останется с ней.

Недовольство подобно болезни. Оно зажгло Вихрь, и тогда умерли сотни и тысячи. Кто доволен, стоя над братскими могилами? Никто. Малазане дошли до пожирания своих же; но если все виканы мертвы, неужели кто-то будет глупо верить, что захваченные земли не мечтают о мщении? Рано или поздно захватчики станут прахом и ветер унесет их.

Даже здесь, в лагере Охотников, недовольство расползается как зараза. Причин нет, кроме скуки и неведения. Но что в них плохого? Скука означает, что никого не режут. Неведение – сама истина жизни. Сердце Корабба может лопнуть на следующем шаге, или обезумевшая лошадь затопчет его на ближайшем перекрестке. Разорвется кровеносный сосуд в мозгу. С неба упадет камень. Ничего мы не знаем, будущее неведомо; неужели те, что познали прошлое, начинают верить, будто знают всё, даже грядущее?

Недовольны? Поглядим, вдруг тычок кулаком в рожу вас раззадорит. Да, Каракатица прокис, но и сам Корабб был таким же. Он, может много на что жалуется – но это не означает недовольства. Ясное дело. Каракатица тоже любит брюзжать. Без этого ему никак. Вот почему с ним так спокойно. Втирает сало в вареную кожу, точит короткий меч и головки арбалетных болтов. Снова и снова пересчитывает малое собрание жульков и дымков, единственную горелку; глаз не сводит с мешка Скрипача, в котором таится долбашка. Он счастлив. Это заметно даже по недовольной гримасе.

«Люблю я Каракатицу. Знаю, чего от него ждать. Он не горячее железо, он не холодное железо. Он горькое железо. Я тоже. Все горче. Только попробуй, Горлорез».

* * *

Капитан Добряк пригладил немногие оставшиеся прядки волос, откинулся в складном кресле. – Скенроу, что я могу для вас сделать?

– Это Рутан.

– Разумеется. Не секрет, Скенроу.

– Ну, я не о том. Дело в том, что он не тот, кем я его считала.

– А подробнее?

– Не думаю, что его имя настоящее.

– А у кого настоящее? Поглядите на меня. Я нашел свое после долгих лет тщательного обдумывания. Скенроу – на архаическом канезском так называли дикую собаку, не так ли?

– Не о том я, Добряк. Он что-то скрывает – о, его рассказы достоверны, по крайней мере поверхностно. Временная линия вполне…

– Простите, вы о чем?

– Ну, когда и где он делал то и это. Точное соответствие событиям… но я подозреваю, он всего лишь тщательно готовился.

– Или события точно соответствуют, потому что это настоящая его история.

– Не думаю. Вот в чем дело. Думаю, он лжет.

– Скенроу, даже если он лжет, это едва ли считается преступлением в малазанской армии. Не так ли?

– А если за его голову назначена награда? Если каждому Когтю снятся сладкие сны о его ликвидации, если Императрица выслала тысячу шпионов на охоту?

– За Рутаном Гуддом?

– За тем, кто он на самом деле.

– Если так… какое нам дело, Скенроу? Мы все теперь изменники.

– У Когтя долгая память.

– Что от него осталось после Малаза? Думаю, они копят яд для Адъюнкта и нас, изменнической верхушки офицерства. Для героических ветеранов вроде меня, не говоря уже о кулаках – кроме, разве что, Блистига. Предполагаю, – продолжал он, – вы думаете о далеком будущем. Вы вдвоем селитесь где-то в домике, смотрите на канезские пляжи, дым идет из трубы, выводок быстро взрослеющих детишек играется с огненными муравьями и чем-то еще. Ради всего святого, Скенроу! Не думаю, что вашему мирному сну будет кто-то угрожать!

– Начинаю понимать, каково было лейтенанту Прыщу служить под вами, Добряк. Все проскользнуло мимо, не так ли?

– Не вполне уверен, что понимаю…

– Верно, – проговорила она. – Подумайте вот о чем. Рутан нервничает. Все сильнее. Он почти счесал бороду с подбородка. У него плохие сны. Он говорит во сне на языках, которых я никогда прежде не слышала.

– Очень любопытно.

– Например, вы когда-либо слышали про Аграст Корвалайн?

Добряк нахмурился: – Вряд ли. Но звучит по-тистеански. Например, старшие садки Куральд Галайн и Эмурланн. Сходная конструкция, готов поспорить. Можете рассказать Верховному Магу.

Женщина со вздохом отвернулась. – Точно. Ну, лучше мне идти к взводам. Пропажа Геслера и Буяна сразу после бегства Мазан – и той, другой – ну, всё стало хрупким.

– Точно. Скенроу, когда будете уходить, велите капралу Мышце принести мою коллекцию.

Коллекцию?

– Гребни, Скенроу, гребни.

* * *

Старший сержант Прыщ сел, утер кровь с носа. Странные мушки все еще плавали и прыгали перед глазами, но он мог видеть, что личный его фургон разграблен. Два вола созерцали его, жуя удила. Он мельком подумал, нельзя ли тренировать волов как сторожевых псов, но образ этих животных, скалящих громадные квадратные зубы и угрожающе мычащих, показался ему не вполне устрашающим.

Он встал и начал отряхиваться, счищать грязь и траву в одежды; звук приближающихся шагов заставил его выпрямить спину и поднять руки, приготовившись защищаться. Но в том не было нужды. Пришедшие не выглядели особо страшными. Еж и с ним четверо его новых Сжигателей Мостов.

– Что с вами случилось? – спросил Еж.

– Сам не знаю. Кто-то пришел с требованием, которое я, э… не смог исполнить.

– Поддельная печать на требовании?

– Вроде того.

Еж поглядел на фургон: – Похоже, он все равно получил чего желал.

– Полное неприличие, – сказал один из капралов Ежа, недоверчиво качая головой. – Вашим Охотникам недостает дисциплины, старший сержант.

Прыщ сверкнул глазами на тщедушного летерийца: – Знаешь, капрал, я как раз думал о том же. Здесь воцарилась анархия. Я чувствую себя под осадой. Я единственный остров разума и порядка в буре алчного хаоса. – Он указал рукой за спину, сказав Ежу: – Если вы пришли с требованием, придется подождать, пока я все не реорганизую. К тому же мои личные запасы, строго говоря, не подлежат официальному востребованию. Но я готов предоставить вам письмо, разрешающее встречу с квартирмейстером.

– Очень любезно. Но мы уже там побывали.

– Без письма? И как, невесело вышло?

– Точно. Кажется, он ждет писем только от вас.

– Разумеется, – сказал Прыщ. – Как вы могли понять, командор – ведь так к вам следует обращаться?.. как вы могли понять, в сердце хаоса, о котором столь мудро упомянул ваш капрал, мне пришлось взвалить на себя заботу о наших быстро уменьшающихся припасах.

Еж кивал, не сводя глаз с фургона. – Суть в том, старший сержант, что – как мы слышали – большая часть хаоса происходит от необходимости пробиваться через вас. Я гадаю, знает ли о ситуации кулак Кенеб. Будучи отныне воинским начальником, я мог бы пойти и прямо поговорить с ним. Как равный, понимаете? А вот вашим прихлебалам не стоит и соваться… да, я заметил здешнее неофициальное охранение. Целая система создана, старший сержант. Я удивляюсь, кто же сумел пройти и расквасить вам нос.

– Если бы я сохранил память об этом происшествии, Командор, я сказал бы кто. Но после того, как выследил бы его и распял за грабеж.

– Ну, – сказал Еж – я тут поймал слух, свежий словно дерьмо ваших волов.

– Восхитительно. – Прыщ замолчал, ожидая.

– Насчет письма…

– Прямо сейчас, дайте только найти запасную табличку…

– Не пользуетесь пергаментом? Разумеется. Пергамент не тает, в отличие от воска. Доказательства? Какие доказательства?! Умно, старший сержант.

Прыщ отыскал табличку и стило на маленьком складном столе подле сломанного стула, на котором он (предположительно) сидел, когда получил привет от чьего-то кулака. Торопливо начертал свой знак и озабоченно поднял глаза: – Чего же вы желаете больше всего?

– Больше всего? Всего, чего пожелаем.

– Точно. Отлично. Я так и пишу.

– И чтобы все по закону.

– Натурально.

Прыщ отдал табличку. Еж прищурился…

Наконец ублюдок поднял взгляд и осклабился: – Слух был о том, что вам заехал Непотребос Вздорр.

– Ах, он. Кто же еще? А я такой глупый. Не знаю, видели ли вы его самолично?

Еж пожал плечами: – Он большой, как я слышал. Брови как горный утес, глаза как у омара, нос длиной до острова Малаз. Крушит камни зубами. Волос больше, чем на мотне у бхедрина. Кулачищи такие, что нос любого старшего сержанта…

– Можете остановиться. Теперь, благодаря вам, у меня сложился весьма точный образ.

– А Поденка говорит, что все не так, – продолжил Еж. – Вздорр высок, но тощ, говорит Поденка, а лицо крошечное как бутон цветка. Нежные и красивые глаза, нервные губы…

– Поденке он снится каждую ночь. Да. Ну, спасибо за восхитительную беседу, Командор. На этом дела окончены? Как видите, у меня много работы.

– Это точно. Это точно.

Он вместе с волами следил, как пятеро уходят. Потом он вздохнул: – Боги, они настоящие Сжигатели. – Сверкнул глазами на скотов: – Пережуйте это хорошенько, бесполезные олухи.

* * *

Смертонос, последний принц некоего племени из пустынь Семиградья, самый опасный убийца, которого видела в бою Смола, расчесывал волосы Досаде. Стиль его укладки отличался от вкусов Даль Хона, но круглая и несколько маленькая голова Досады стала какой-то функциональной – и еще почему-то устрашающий.

– Зализал всюю, – пробурчал Неп Борозда, наморщивший пятнистый лоб, отчего он стал походить на черепаху. – Отврательно!

– Ну не знаю, – возразил Чопор. – Эти кудри заменят ей ватный подшлемник. Голова будет свежее, чем у прочих.

– На те жабу! Когда Смертос ряхнет бабу?

– Чудесная рифма, – подал голос Мелоч, вытянувший ноги к дымящемуся костру. Руки панцирника были заложены за голову, глаза закрыты.

Смола и еще шестеро ближайших солдат незаметно поглядывали на него, следя за прогрессом. Торопливые жесты позволили им заключить пари: когда же Мелоч наконец заметит, что поджаривает собственные пятки? Капрал Обод считал до десяти – уже шесть раз.

Пристрастившаяся к трубке Досада пускала дым в глаза Смертоносу; ему приходилось терпеть, ведь отложить костяной крючок и деревянный гребень он не желал.

Странно, подумала Смола, что недоделки всегда ухитряются находить друг дружку в любой толпе или, как в нынешнем случае, в любой пустыне. Они похожи на травяных пауков, в брачный сезон выставляющих перед собой усы длиной в человеческую руку. Тут она заметила, что думает о пауках уже тридцатый раз за утро, и бросила взгляд на неподвижно лежащее тело сержанта Хеллиан, забредшей на их стоянку как на свою. Она была такой пьяной, что Обод не дал ей подойти к костру – боялся воспламенения воздуха. Она «бежала от пауков». Каких пауков? Хеллиан не объяснила, рухнув наземь как подкошенная.

Смертонос некоторое время следил за ней, разглаживая волосы и убеждаясь, что ноги и руки согнуты под правильными углами; потом улегся спать рядом. Мать, которой у него не было. Или мать, которую он так и не покинул. Что же, все пропавшие принцы из волшебных сказок были не такими пропащими, как Смертонос. «Что за грустную и запутанную сказку придумал себе наш сладкий мальчик…»

Смола провела ладонью по лицу. Она ощущала себя наподобие Хеллиан, хотя вчера выпила лишь немного жидкого эля. Разум ее казался отекшим, забитым до бесчувствия. Проклятая сверхчувствительность пропала, оставив ее полуоглохшей. «Кажется, я… подавлена. Чем-то. Оно близко. Все ближе. Так ли?»

Она принялась гадать, где сейчас сестра – и далеко ли сейчас Напасть и хундрилы. Они ведь запаздывают…

Смола вспомнила злосчастную встречу с Адъюнктом. Вспомнила разъяренное лицо Мазан Гилани, когда Тавора ее отсылала. Командующая не проявила нерешительности и согласилась со всеми советами Смолы. Но первая ее реакция… Измена. Да, это слово ее ранит. Этого слова она страшится. «Думаю, только измена способна лишить ее смелости. Что случилось с вами, Тавора Паран? Что-то из детства, ужасная холодность, предательство, поразившее вас до глубины сердца, лишившее девочку детской невинности?

Когда такое случается? Когда раны заставляют нас взрослеть? Голодающее дитя никогда не станет сильным и рослым. Нелюбимое дитя никогда не найдет любви. Дитя, которое не научилось смеяться, никогда не найдет в мире ничего смешного. Дитя, слишком глубоко раненое, проведет всю жизнь, раздирая струпья на незаживающей язве». Смола подумала о необдуманных словах и беззаботных поступках родителей, виденных ей в цивилизованных странах. Им как будто недосуг заняться детьми. Они слишком заняты, слишком полны собой, и всё это передается от поколения к поколению.

Среди дальхонезцев, в деревнях и севера и юга, терпение считается даром, возвращаемым детям, которые сами по себе – дар. Терпение, полновесное уважение, готовность выслушать и желание научить – не таковы ли добродетели родителей? И что толку в цивилизации, способной процветать, систематически уничтожая эти драгоценные связи? «Уделить время детям? Нет времени. Работать, чтобы их накормить – да, это ваша ответственность. Но ваша верность и сила и энергия – они принадлежат нам. Нам? Кто мы? Мы опустошители мира. Чьего мира? Вашего. Ее… да, мира Адъюнкта. И даже Смертоноса. Бедный, заблудившийся Смертонос. И Хеллиан, не вылезающая из мокрых горячих объятий алкоголя. Ты и странствующий отставной жрец с вечной ухмылкой и больными глазами. Ваши армии, ваши короли и королевы, ваши боги и, самое главное, ваши дети. Мы убиваем их мир прежде, чем они вступают в права наследования. Убиваем прежде, чем они станут взрослыми и поймут что к чему».

Она снова потерла лицо. Адъюнкт так одинока, да. «Но я пыталась. Думаю, пыталась честно. Вы не так одиноки, как вам кажется, Тавора Паран. Подарила ли я хотя бы это? Когда я ушла, когда вы стояли одна в шатре, в тишине – когда ушла и Лостара, когда никто не видел вас – что вы сделали? Ослабили ли вы внутренние цепи?

Если Бутыл следил за вами через одну из крыс – что он увидел? Там, на вашем лице? Ну хоть что-то увидел? Совсем ничего?»

– Что это горит?

– Ты, Мелоч.

Пехотинец не пошевелился. От подметок шли струи черного дыма. – Уже готовы, Чопор?

– Клянусь, не хуже хрустящего бекона.

– Боги, как я люблю бекон.

– Ты ноги передвинешь? – спросил Мулван Бояка.

– Что, ставки делали, уроды?

– Разумеется, – сказал Превалак Обод.

– Кто считал до десяти?

– Я. Мне приказали. Нас тут как раз десять со Смертоносом и Досадой, хотя они не ставили. Слишком заняты.

– Смола, ты ставила?

– Да, – отозвалась Смола.

– Число?

– Семь.

– Обод, ты сейчас на чем?

– Три.

– Вслух считай.

– Пять, шесть, се…

Мелоч вытянул ноги из костра и сел.

– Вот это верность, – ухмыльнулась Смола.

Солдат улыбнулся: – Точно. Теперь ты меня любишь?

– На половину.

– И так сойдет. Неп Борозда, сколько стоит быстрое исцеление?

– Ха! Твою полвину! Ха, ха!

– Половину половины…

– Не! Не!

– Или так, или меня сержант прикажет исцелить. За так.

– Тоже верно. – Смола глянула на Бадана Грука. – Нам нужен твой целитель, Бадан. Заметано?

– Конечно.

– Подстава, – пробурчал Чопор. – Заранее сговорились, чую не хуже бекона.

– Полвина полвины, Мылч!

– Будь к нему добр, Мелоч, и он постарается.

– Да, сержант Смола. Согласен. Половина половины. Где куш?

– Все выкладываются, – сказал Обод, поднимая шлем. – Пускаю по кругу.

– Вот гнусь, – буркнула Спешка. – Оглянись, нас надули.