Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 63 страниц)

– Не могу думать! – пожаловалась Телораст. – Слишком напугана! Кодл, бери на себя, пока у меня кости не рассыпались!

Кодл качала головой, как будто пытаясь найти укрытие.

– Вам меня не обдурить, – сказала Олар Этиль. – Вы почти взяли себе Трон Тени. Убили дюжину себе подобных. Кто вас остановил? Аномандер Рейк? Ходящий-По-Краю? Килмандарос?

При звуках каждого имени скелетики ежились.

– Чего же вам надо? – спросила гадающая.

– Силы, – ответила Телораст.

– Богатства, – ответила Кодл.

– Выживания, – сказала Телораст.

Кодл закивала: – Ужасные времена. Что-то должно умереть.

– Много чего. Но в твоей тени безопаснее, о Великая.

– Да! – крикнула Кодл. – Безопаснее!

– А мы будем охранять твою спину.

– Да! Обязательно!

– Пока, – прервала их Олар Этиль, – вы не сочтете, что выгоднее предать. Видите дилемму? Вы храните мою спину от других, но кто сохранит меня от вас?

– Кодл нельзя доверять, – сказала Телораст. – Я охраню тебя от нее. Клянусь!

– А я от сестры! – Кодл повернулась и залязгала на Телораст крошечными челюстями. Клак-клак-клак!

Телораст зашипела в ответ.

Олар Этиль поглядела на Ливня. – Элайнты, – сказала она.

– Элайнты? Драконы? Я думал, они побольше!

– Солтейкены, – ответила Олар и поглядела на тварей внимательнее. – Или, думаю я, Д’айверс. Рожден как Тисте Анди. Одна женщина, две драконицы.

– Нонсенс!

– Безумие!

– Смехотворно!

– Невозможно!

– Невозможно? – согласилась Олар, – Почти для всех, даже для Тисте Анди. Но вы нашли способ, так? Как? Кровь Элайнтов сопротивляется лихорадке Д’айверсов. Нужен был ритуал. Но какого рода? Не Галайн и не Эмурланн. Ну, вызвали вы мое любопытство. Ответ – вот какую сделку я предлагаю. Скажите свою тайну и получите защиту. Предайте, и я уничтожу обеих.

Кодл повернулась к спутнице: – Если скажем, нам конец!

– Нам и так конец, идиотка! Мы никогда не желали становиться Солтейкенами. Просто так случилось.

– Но мы были настоящими Элайнтами…

– Тихо!

Олар Этиль внезапно шагнула к ним: – Настоящими? Но это нелепо! Две стали одной? Солтейкеном Тисте Анди? Нет, вы всё искажаете – не могу поверить ни одному слову!

– Погляди, что она делает, Кодл! Нам… хррр…

Телораст кричала, потому что Олар Этиль выбросила костлявую руку и схватила ее скелет. Он извивался и дергался в кулаке. Ведьма поднесла его ко рту, как бы намереваясь откусить голову.

– Скажи ей! – завизжала Телораст. – Кодл! Скажи ей всё!

– Скажу, скажу! Обещаю! Старшая! Слушай! Я расскажу правду!

– Давай, – сказала Олар Этиль. Телораст висела в ее ладони как мертвая, но Ливень видел, что кончик хвоста то и дело подергивается.

Кодл выскочила на свободный пятачок пыльной земли. Когтем начертила вокруг себя круг. – Мы были скованы, о Старшая, ужасно и жестоко скованы. В фрагменте Эмурланна. Перед нами было вечное заточение… ты не можешь вообразить всю муку, всю пытку этого. Так близко! Драгоценный трон! Но трое встали перед нами, между нами и троном. Сука с кулаками. Ублюдок с ужасным мечом. Ходящий-По-Краю дал нам выбор. Килмандарос и цепи – или Драгнипур. Драгнипур! Мы знали, что сотворил Драконус, понимаешь? Знали, на что способен меч. Проглотить души! Нет, – скелет задрожал, – мы выбрали Килмандарос.

– Элайнты, – сказала Олар Этиль.

– Да! Сестры…

– Или любовницы, – вставила притворявшаяся мертвой Телораст.

– Или да. Не помним. Слишком давно, слишком много столетий в цепях… безумие! Что за безумие! А потом нас нашел чужак.

– Кто? – гаркнула Олар Этиль.

– Дессимбелакис. Он держал Хаос в руках. Он рассказал нам тайну – что он сделал с его помощью. Он отчаялся. Его народ – люди – все запутали. Встали отдельно от всех животных мира. Вообразили себя правителями природы. О, как жестока их тирания! Убивая животных, они превращали землю в бесплодную пустыню, в небесах оставались лишь стервятники.

– Солтейкены и Д’айверсы, – сказала Олар. – Он создал ритуал хаоса, привязав людей к зверям, показав им зверство их натур. Хотел преподать урок.

– Да, Старшая. Да-да на всё. Он навлек ритуал на свой народ – ох, старый ритуал, старше Дессимбелакиса, гораздо старше самого мира. Околдовал подданных.

– Эту сказку я хорошо знаю. Я была там, мы ему ответили. С мечей Т’лан Имассов кровь текла целыми днями. Но там не было никаких дракониц, ни вначале, ни потом.

– Вы начали резню, – сказала Кодл. – Он убежал прежде, приняв форму Д’айверса…

– Дераготов.

– Да. Он знал, что вы охотитесь за ним. Нужны были союзники. Но мы были в цепях и он не смог сломать цепи. Тогда он предложил забрать наши души и показал труп. Женщину Тисте Анди.

– И откуда она взялась? Кто она?

– Он так и не сказал. Но, когда он связал с ней наши души, мы стояли – не скованные. Думали, что освободились. Поклялись ему служить.

– Но не послужили, так?

Кодл замялась.

– Вы его предали.

– Нет! Ничего такого! Каждый раз, как мы перетекали в настоящие сущности, оказывались в цепях. Каждый раз снова внутри Эмурланна! Понимаешь, мы были для него бесполезны!

– Но, – сказала Олар Этиль, – теперь вы нашли истинные сущности…

– Не надолго. Никогда не надолго, – ответила Кодл. – Стоит уцепиться за сущность Элайнтов, цепи нас находят. Тащат назад. Вот эти кости – единственное, на что мы способны. Можем взять тело или два и существовать в нем. И всё. Если бы можно было добраться до трона, мы сломали бы цепи! Сбежали из заточения!

– Вам никогда его не выиграть. И для таких, какими вы стали, он бесполезен.

– Великая Старшая! Ты сможешь разбить цепи!

– Могу. Но не имею повода. К чему рисковать враждой Ходящего? Или Килмандарос? Нет, они сковали вас не без причины. Не искали бы трона, оставались бы свободными.

– Вечное наказание – кто его заслуживает? – возмутилась Кодл.

Олар Этиль захохотала: – Я ходила с Т’лан Имассами. Не мне рассказывайте о вечном наказании.

Ливень был потрясен. Он поглядел на нее; губы скривились: – Гадающая, это ты всё устроила. И теперь называешь наказанием? Твои Имассы. Что они сделали, чтобы заслужить вечную кару?!

Она повернулась спиной.

Он сверкал глазами: – Духи земли! Это было наказание! Олар Этиль… тот ритуал… ты прокляла их! Поглядите…

Она развернулась. – Да! Поглядите на меня! Не избрала ли я кару и себе? Мое тело, моя плоть! Чего еще могла…

– Могла бы избрать раскаяние! – Он смотрел на нее в ужасе. – Ах ты жалкая, дрянная тварь. Что это было? Случайная обида? Неразделенная любовь? Твой мужик спал с другой бабой? За что ты навеки прокляла их, Олар Этиль? За что?!

– Тебе не понять…

Телораст уловила момент и вырвалась из хватки, невесомо приземлилась и отбежала на несколько шагов. Кодл присоединилась к ней. Олар Этиль уставилась на тварей – или на что-то еще?

– Почему ты не отпускаешь их? – продолжал Ливень. – Гадающая, позволь им уйти…

– Нет! У меня нет выбора, совсем нет! Вы, смертные, так глупы – вы не видите ничего!

– И что я должен видеть?! – Ливень начал кричать.

– Я пытаюсь cпасти ваши жалкие жизни! Всех вас!

Он надолго умолк. Олар сжала костлявые кулаки.

Наконец Ливень сказал: – Если наше спасение означает вечный плен душ Т’лан Имассов, тогда я, жалкий смертный, говорю: это слишком. Освободи их. Дай нам умереть.

Она фыркнула – но он ощутил, что его слова потрясли старуху. – Говоришь за все человечество, Ливень, последний овл? Не ты ли мечтал о конце жизни?

– Сделай конец полным смысла. Я не стану жаловаться.

– Все мы мечтаем о таком, – прохрипела она.

– К тому же, – продолжал Ливень, – это не их битва. Не их ответственность. И не твоя, впрочем. Ищешь оправдания, гадающая? Найди другой путь. Тот, что не пожирает души. Тот, что не налагает цепи на целый народ.

– Ты знаешь так мало, – сказала она полным презрения тоном. – Т’лан Имассы – мои Т’лан Имассы – да знаешь ли ты, что они такое?

– Плохо. Но я умею складывать намеки. Все твои беседы с чужаками, и когда ты говоришь с ночной тьмой – думала, я спал? Ты командуешь армией, и они совсем недалеко отсюда. Они пойманы твоим Ритуалом, Олар Этиль. Ты видишь в них рабов.

– Они мне нужны.

– А ты им нужна? Как думаешь?

– Я призвала их! Без меня они – лишь пыль!

– Может, им лучше быть пылью.

– Не сейчас! Не сейчас!

Ливень подобрал поводья. – Эй, вы, – крикнул он скелетикам. – Вот мое предложение. Никто, даже худший злодей, не заслуживает вечного наказания. Я буду искать способ освободить ваши души. А вы защитите мою спину.

Кодл прыгнула к нему. – От кого?

Овл сверкнул глазами на Олар Этиль: – Для начала – от нее.

– Это мы можем! – закричала Телораст. – Мы сильнее, чем она думает!

Кодл подскочила к лошади Ливня: – Куда идем, Хозяин?

– Зовите меня Ливнем, ведь я вам не хозяин. Не желаю вами владеть. А идем мы, кажется, вон к той башне.

– Укорененный! – каркнула Телораст. – Но который? Кодл? Который?

– Откуда мне знать? Я там не бывала.

– Врешь!

– Сама!

Перепалка продолжилась за спиной отъехавшего Ливня. Он оглянулся: Олар Этиль тоже шла следом. Невозмутимая, но… сломленная. «Прокисшая старуха. Так тебе и надо».

* * *

Кебралле Кориш вела четырех мужчин и трех женщин – все, что осталось от клана Аралек Т’лан Имассов Оршайна. Совсем недавно клан Медного Пепла насчитывал три тысячи сто шестьдесят Имассов. Бывают воспоминания о жизни и воспоминания о смерти, даже у детей Ритуала. И самым сильным воспоминанием смерти была битва при Красных Шпилях – замороженный вопль, короткий стон уничтожения. Она стояла на краю Бездны, желая присоединиться к павшим сородичам, но связанная долгом правительницы. Она была Вождем клана, и пока воля держит ее – она будет последней павшей из Медного Пепла.

Время еще не пришло, и тень Красных Шпилей осталась за спиной, безжизненная, одинокая. Отзвуки воплей до сих пор костлявой рукой касаются спины.

Первый Меч упорно сохранял телесную форму, тяжело, как камень, шагая по диким землям, чертя острием длинного клинка кривую борозду. Воины Оршайна и Бролда отказались, по его примеру, от благословения пыли и двигались позади него беспорядочной серой массой. Она шла среди них, семеро ее воинов шагали по бокам. Колдовство Троих жестоко потрепало их, оставив неуничтожимые шрамы. Остатки сухожилий и кожи почернели, обуглились. Видимые части белых костей покрылись сетью трещин. Кремневое оружие потеряло изначальный оттенок красноватой сепии, покрывшись бурыми, синими и серыми пятнами. Меха и кожаные доспехи исчезли.

Кебралле Кориш одна из клана смогла подобраться к Троим и сделать выпад. Она с болезненной ясностью помнит потрясение на лице Бородача, когда кривое острие глубоко вонзилось в плоть, разрезав грудь. Кровь, блеск рассеченных ребер… колечки доспеха посыпались на камни парапета… Он пытался отступить, но она была безжалостна…

Его товарищи отогнали Имассу, магической цепью сбили с уступа. Объятая яростным пламенем, она упала к подножию стены. Всё должно было окончиться – но Кебралле была Вождем. Она стала свидетелем гибели почти всех сородичей. Нет, она не захотела сдаваться забвению. Когда она встала, стряхивая пламя ужасного хаоса, когда поглядела вверх, на оставшихся двоих колдунов – они смотрели вниз, на лицах неверие, рождающийся страх…

Инистрал Овен протрубил отступление. Она могла бы восстать, но все же послушалась. Ради оставшихся семерых, ради последних из клана.

До сих пор память об укусе каменного клинка остается сладчайшим нектаром в сухой шелухе ее души. Кебралле Кориш взобралась на стену Твердыни. Сумела ранить одного из Троих – единственная из Т’лан Имассов. Будь он один, убила бы его. Бородач мог бы погибнуть, впервые ослабив Троих. Кебралле Кориш держала кривой меч, названный Холодным Глазом, и темная кровь текла в ночи. Но в миг, способный повернуть ход войны, ее отозвали из боя.

Медный Пепел погиб зря. Никаких завоеваний, никаких побед. Их бросили позади. Однажды она припомнит Овену всё.

Тайный обет, достойная причина существовать. Пусть Первый Меч продолжает личную войну, ищет ответы, разбирается с Олар Этилью. У Кебралле Кориш есть свои причины идти с ним. Олар Этиль, призвавшая всех – пусть она преследует свои тайные планы. Кебралле все равно. Олар Этиль дала ей новый шанс, и за это Кебралле сделает все, что попросят. Пока не придет время для мести.

«Инистрал Овен опозорен поражением и не скрывает этого. Недостаточно. Совсем недостаточно. Я его накажу. Найду для него вечное страдание. Клянусь потерянными жизнями родичей!»

* * *

Не запах – он уже не может определять запахи – но что-то проникло в разум, жгучее, отвратительное. Память Кальта Урманела источена, словно ледяной шпиль на буйных ветрах. Он закален безумием, до блеска отполирован бешенством. Все противоречия души сгладились, даровав ему чистоту решимости.

К’чайн Че’малле живут в этой стране. Убийцы жены и детей. Их мерзкие масла пропитали пыльную почву; их чешуйки шепчутся, паря в сухом воздухе. Они рядом.

Ненависть умерла в Ритуале. Так считают, так верят все Т’лан Имассы. Даже война с Джагутами была холодной, размеренной казнью. Душа Кальта трепетала: он понял, что ненависть жива в нем. Обжигающая ненависть. Кажется, все кости сплавились в единый узловатый кулак, твердый как камень. Кулак, ожидающий встречи с жертвой.

Он их найдет.

Всё иное не важно. Первый Меч не связал его сородичей – ужасающая ошибка, ведь Кальт знает: гнев бушует в каждом из них. Он может ощутить водовороты враждующих желаний, пробуждение алчной нужды. Армия должна склоняться перед одним владыкой. Без покорности каждый воин остается один, связи рвутся; в первый же миг столкновения каждый пускается по особой тропе. Первый Меч, отказавшись от командования, потерял армию.

Он глуп. Забыл, что означает власть. Чего бы он ни искал, чего бы ни нашел… он обнаружит себя в одиночестве.

Первый Меч. Что за титул? Мастерство с оружием – никто не станет отрицать, что Онос Т’оолан им наделен, иначе как бы он завоевал титул? Но, разумеется, тут нечто большее. Сила, способность налагать волю. Качества истинного лидера. Дерзость изрекать приказы в ожидании, что их выполнят без колебаний. У Оноса Т’оолана нет таких черт. Разве не проиграл он в то время? А теперь проиграет во второй раз.

Кальт Урманел пойдет по следам Первого Меча, но не будет его последователем. «Джагуты игрались с нами. Изображали из себя богов. Развлекались. В нас родилось негодование, ставшее пожаром безжалостной решимости. Но мы избрали ему неверное приложение. Когда мы поняли эту игру, у них не осталось выбора, кроме отступления. Разоблаченный секрет делает игру бессмысленной. В войне не было нужды. Наше упорство стало навязчивым безумием, мы потеряли себя… навеки.

Джагуты – не тот враг. Ритуал должен был объявить войну К’чайн Че’малле. Вот они действительно охотились на нас. Ради пищи. Ради развлечения. Они видели в нас только мясо. Они нападали на стоянки, скользкие от масла жестокой, бесчувственной резни. Наши любимые умирали.

Негодование? Слишком слабое слово для моих чувств. Для чувств всех жертв К’чайн Че’малле.

Первый Меч, ты ведешь нас в никуда. Мы покончили с Джагутами. Нам не до них. Причина умерла, ее бесполезные кости видны всем и каждому. Мы разбросали их пинками, тропа чиста – но она уводит нас от сородичей. Так почему мы идем за тобой? Почему не отстаем? Ты ни о чем не рассказываешь. Ты даже не признаешь за нами право на существование. Мы хуже Джагутов».

Он знает про Олар Этиль, Гадающую по костям, обрекшую их на вечные страдания. И ничего не чувствует. Она так же глупа, как и остальные. Так же слепа, так же склонна к ошибкам, как все гадающие, вливавшие силу в Ритуал. «Убьешь ее, Первый Меч? Если так, то в одиночку. Мы для тебя никто, но и ты для нас никто.

Да не обманется глаз. Мы не армия.

Мы не армия».

* * *

Ном Кала заметила, что гадающий Улаг Тогтиль идет рядом. Он, вне всякого сомнения, величайший воин среди всех виденных ею Имассов. Кровь Треллей. Она гадала, каким он был во плоти. Хотя очевидно: устрашающим, с широким клыкастым ртом, глаза маленькие как у ледового кабана. Она мало что помнила о Треллях – в ее времена они почти пропали, оказавшись среди первых племен, истребленных людским родом. Нельзя даже быть уверенной, что это настоящие воспоминания – скорее они прокрались в нее от оршайнов.

Что за горькая кровь. Потоп гнусных чувств, спутанных желаний, бездна отчаяния и бесцельная ярость. Она словно под осадой. Оршайны воистину истерзаны, духовно сокрушены. Ни она, ни родичи не нашли защиты от бесконечного потопа. Они прежде ни с чем подобным не сталкивались.

Но от самого Первого Меча – ничего. Ни обрывка мыслей, ни намека на эмоции. Неужели он попросту лишен душевной жизни? Или его самоконтроль столь совершенен, что самые настойчивые ее атаки кажутся слабыми как дождь против камня? Загадка Оноса Т’оолана не давала ей покоя.

– Мера милосердия, – вторгся в ее раздумья Улаг.

– Что, Гадающий по костям?

– Ты тоже истекаешь кровью, Ном Кала. Все мы заблудшие. Кости трясутся, тьма кружится в провалах глаз. Мы считаем себя творцами мыслей и чувств, но я думаю иначе.

– Неужели?

Он кивнул: – Мы летим по его следу. Такое насилие, такая ярость. Она пожирает нас и принимает форму съеденного. А мы верим, будто сами принимаем решения. Очень тревожно, Ном Кала. Скоро ли мы накинемся друг на друга?

– Разве в этом мера милосердия? – удивилась она.

– Зависит…

– От чего?

– Насколько тонок Онос Т’оолан.

– Прошу, объясни.

– Ном Кала, он сказал, что не призовет нас к покорности. Не будет обычным Т’лан Имассом. Это важно. Знает ли он, какой ущерб причиняет, просто проходя мимо? Думаю, да.

– И ради чего всё это?

– Увидим.

– Ты веришь в него, не так ли?

– Вера – странная вещь. Для Т’лан Имассов она стала лишь бледным призраком памяти. Может быть, Ном Кала, Первый Меч желает вновь пробудить ее в нас. Сделать нас не просто Т’лан Имассами. Поэтому он нас не подчиняет себе. Наоборот, показывает свободу смертности, которую мы считаем давно утерянной. Как живые командуют сородичами? Как может действовать армия, если в каждом солдате гнездится хаос, бушуют несовместимые желания?

– К чему показывать нам такое? Мы не смертные. Мы Т’лан.

Он пожал плечами: – Пока у меня нет ответа. Но, думаю, он всё нам покажет.

– Пусть не ждет слишком долго, Гадающий.

– Ном Кала, – поглядел на нее Улаг Тогтиль, – мне кажется, некогда ты была красивой.

– Да. Была.

– Хотел бы я поглядеть на тебя тогда.

Она покачала головой: – Вообрази, как больно было бы тебе теперь.

– Ах, ты права. Мне жаль.

– И мне, Гадающий.

* * *

– Мы уже там? Ноги болят.

Драконус встал и обернулся, глядя на полукровку-Тоблакая. – Да, возможно, мы сможем передохнуть. Голоден?

Аблала кивнул: – И спать хочу. И доспехи плечи натерли. И топор тяжелый. И друзей я потерял.

– На поясе есть петля для секиры, – сказал Драконус. – Не нужно нести ее наготове. Как видишь, никто к нам незаметно не подберется.

– Лучше бы я заметил кролика или цыпленка. Побежал бы и поели.

– Зачем бы? Ты уже видел: я могу наколдовать пищу и воду.

Аблала сморщился: – Хочу внести свою долю.

– Понимаю. Уверен, внесешь и очень скоро.

– Заметил чего-то? – Аблала выпрямился и начал озираться. – Кролик? Корова? Вон те две женщины?

Драконус вздрогнул и тоже принялся оглядываться. Увидел две фигурки, идущие к ним. До них около трех сотен шагов. Идут с юга, пешие. – Мы подождем их, – сказал он вскоре. – Но, Аблала, не нужно драться.

– Да, секс лучше. Когда доходит до женщин. Я того мула никогда не трогал. Это нездорово и плевать что они говорят. Можно поесть?

– Разведи огонь. Используй вчера собранные дрова.

– Ладно. И где они?

Драконус сделал жест, и к ногам Аблалы шлепнулась небольшая вязанка сучьев.

– О, вот же они? Ладно, Драконус. Я нашел дерево.

Идущая первой женщина была молода, одета в дикарский наряд. Глаза блестели посреди черной полосы – возможно, означавшей горе – тогда как остальные части лица были вымазаны белой краской, создававшей образ черепа. Мускулистая незнакомка заплела длинные, ржавого оттенка волосы в косу. В трех шагах за ней брела старуха, босая, в грязной кожаной тунике. На почерневших пальцах сверкали кольца, весьма странно выглядевшие на такой оборванке.

Женщины встали в десятке шагов от Драконуса и Аблалы. Молодая заговорила.

Аблала поднял голову над разгорающимся костерком: – Торговое наречие – я понимаю. Драконус, они голодны и хотят пить.

– Знаю, Аблала. Ты найдешь еду в мешке. И кувшин эля.

– Неужели? В каком таком мешке… а, ладно. Скажи хорошенькой, что я хочу заняться с ней сексом, только повежливее…

– Аблала, мы с тобой часто говорим на торговом наречии. Как и сейчас. – Он сделал шаг навстречу: – Привет вам. Мы поделимся всем, что имеем.

Юная женщина (ее рука стиснула рукоять кинжала, едва Аблала объявил о своих желаниях) посмотрела на Драконуса. – Я Релата из Свежевательниц, из Белолицых Баргастов Акраты.

– Ты далеко от дома, Релата.

– Да.

Драконус поглядел на старуху. – А твоя спутница?

– Я нашла ее скитающейся. Это Секара, высокорожденная среди Белолицых. Но разум ее совсем помутился.

– У нее гангрена пальцев, – заметил Драконус. – Нужно их отрезать, иначе зараза распространится.

– Знаю. Но она отказывается от помощи. Думаю, из-за колец. Последнее напоминание о богатстве. – Свежевательница помедлила. – Мой народ пропал. Мертв. Белолицых Баргастов больше нет. Моего клана, клана Секары. Никого. Не знаю что стряслось…

– Мертвы! – завопила Секара, поднимая изувеченные руки. – Замерзли! До смерти замерзли!

Аблала, подскочивший от крика старухи, подошел к Драконусу. – Она плохо пахнет, – сказал он. – И пальцы работать не будут – кому-то придется ее кормить. Не мне. Она говорит ужасное.

Релата продолжила: – Она говорит это сто раз на дню. Я не сомневаюсь, ведь отсвет резни виден в ее глазах. Сердце знает: мы остались один.

– Зараза дошла до мозга, – произнес Драконус. – Лучше ее убить, Релата.

– Оставив меня последней Белолицей? У меня не хватает смелости.

– Позволишь мне?

Релата отпрянула.

– Вы не последние из народа, – заявил Драконус. – Живы и другие.

Глаза ее сузились. – Откуда знаешь?

– Я их видел. Издалека. Одеты почти как ты. Такое же оружие. Их пять или шесть тысяч. Может, больше.

– Где же они?

Драконус покосился на Аблалу. – Это было до встречи с моим другом – Тоблакаем. Шесть или семь дней назад, кажется – ведь мое чувство времени изменилось. День и ночь… я многое забыл. – Он провел рукой по лицу, вздохнул. – Релата, позволишь мне? Это будет актом милосердия, и я сделаю всё быстро. Она не будет мучиться.

Старуха всё ещё смотрела на черные руки, словно пытаясь заставить их шевелиться; однако вздувшиеся пальцы стали безжизненными крючками. Лицо ее было искажено.

– Поможешь сложить надгробную пирамиду?

– Конечно.

Релата наконец кивнула.

Драконус подошел к Секаре. Нежно опустил руки, обхватил голову старухи руками. Глаза ее дико задергались – и утонули в его взоре. В последний миг она, казалось, поняла. Ужас, рот открылся…

Быстрый рывок сломал ей шею. Женщина осунулась, распахнув рот и уставившись в никуда. Медленно осела наземь. Еще несколько вздохов – и жизнь покинула полные ужаса глаза.

Мужчина выпрямился, отошел, посмотрел на оставшихся. – Дело сделано.

– Пойду искать камни, – сказал Аблала. – Я хорош с могилами и так далее. А потом, Релата, покажу тебе коня и ты будешь счастлива.

Женщина нахмурилась: – Коня? Какого коня?

– Так Сутулая Шлюха говаривала. Штука между ног. Мой брыкливый конь. Одноглазый угорь. Мечта Умной Женщины, так его звала Шерк Элалле. Женщины дают ему много прозвищ, но все улыбаются, едва увидят. Ты можешь дать ему любое имя, ведь ты тоже улыбнешься. Сама увидишь.

Релата поглядела на ушедшего за камнями Тоблакая, повернулась к Драконусу: – Он еще дитя…

– Только разумом. Я видел его голышом.

– Если он попытается… если кто из вас попытается меня изнасиловать, убью!

– Ни он, ни я. Мы зовем тебя путешествовать с нами. Мы идем на восток, как и виденные мной Баргасты. Может быть, мы их догоним или хотя бы снова увидим следы.

– Что за мясо на огне? – спросила она, подходя ближе.

– Бхедринье.

– В Пустошах нет ни одного.

Драконус пожал плечами.

Она колебалась. Потом сказала: – Я охочусь на демона. Крылатого. Он убил друзей.

– И как ты выслеживаешь крылатого демона, Релата?

– Он убивает всё на пути своем. По этому следу я и двигаюсь.

– Не видел ничего такого.

– Как и я последнее время, – призналась она. – За два дня, что я с Секарой – ничего не видела. Но его путь, кажется, вел на восток, поэтому я иду туда. Если найду Баргастов – тем лучше. Если не найду – продолжу охоту.

– Понятно. Ну, выпьешь со мной эля?

Она сказала, когда он присел, чтобы разлить янтарную жидкость по глиняным кружкам: – Я желаю похоронить старуху с кольцами, Драконус.

– Мы не воры, – ответил он.

– Хорошо. – Она приняла кружку.

Аблала вернулся с грудой булыжников в объятиях.

– Аблала, – сказал Драконус, – коня покажешь потом.

Лицо здоровяка помрачнело, но тут же засияло вновь: – Ладно. В темноте это еще сильнее возбуждает.

* * *

Страль никогда не мечтал быть Боевым Вождем Сенана. Было легче питать себя амбициями, которые казались совершенно несбыточными. Простыми и безобидными мыслями тешить самолюбие, как было принято среди воинов, негодовавших на Оноса Т’оолана. Будучи всего лишь одним из массы высокопоставленных, влиятельных офицеров, он наслаждался даруемыми званием силой и привилегиями. Особенно гордился он возможностью собирать войско обид, бесконечно ценное сокровище – ведь даже самые дерзкие высказывания ничего нему не стоили. Он был воином, пыжащимся от гордыни за щитом презрения. Когда щиты смыкались, их стена казалась непробиваемой.

Но теперь он оказался один. Войско обид исчезло, а он даже не заметил сотни рук, растащивших его сокровища. Единственное сокровище вождя – слово. Ложь лишает золото блеска. Правда – вот самый редкий и драгоценный металл.

Было одно, единственное ослепительное мгновение, когда он встал перед племенем, высоко вздымая выкованную холодными руками истину. Он провозгласил ее своей, а сородичи встретили его взор и ответили согласием. Но даже тогда во рту он ощутил привкус пепла. Неужели он – лишь голос мертвецов? Павших воинов, достигших величия, о котором Страль может лишь мечтать? Он может высказать их стремления, но не может думать за них. Поэтому и они не помогут ему, ни сейчас, ни потом. Ему остался лишь собственный смущенный рассудок, а этого недостаточно.

Воинам не потребовалось много времени, чтобы всё понять. Да и куда он может их вести? Оседлые народы позади жаждут их крови. Впереди лишь безжизненное запустение. И Сенан сбежал с поля битвы, оставив союзников умирать. Смелый жест – но никто ведь не желает принимать ответственность за такое. Не он ли ими командовал? Не он ли отдал приказ о бегстве?

Тут не поспоришь. Ему не защититься от истины. «Это мое дело. Мое преступление. Другие умерли и передали всё мне, потому что были на том месте, где сейчас встал я. Их смелость была чище. Они вели. Я могу лишь следовать. Будь иначе, я стал бы им ровней».

Он присел, отвернувшись от немногих оставшихся походных костров, что беспорядочно растянулись за спиной. Далекие звезды сверкали на нефритового оттенка небе. Когти казались намного более близкими – они словно готовы разодрать небеса, истерзать землю. Не бывает знамения более ясного. Смерть идет. Конец эпохи, конец Белолицых Баргастов, их богов, получивших свободу лишь ради того, чтобы быть брошенными, ожившими лишь ради гибели. «Что же, ублюдки, теперь вы знаете, каково нам».

У них почти нет пищи. Кудесники и ведьмы истощили силы, добывая воду из сухой почвы. Скоро усилия будут убивать одного за одним. Отступление уже забрало жизни старых и слабых сенанов. «Мы идем на восток. Почему? Там нет никакого врага. Мы нашли не ту войну, которую искали, мы не сумели обрести славы.

Где бы ни шла настоящая битва, Белые Лица должны туда попасть. Поставить судьбу на колени. Этого хотел Хамбралл Тавр. Этого хотел Онос Т’оолан. Но великого союза уже нет. Остался лишь Сенан. Скоро и он падет. Плоть в дерево, дерево в пыль. Кость в камень, камень в пыль. Баргасты станут пустыней – лишь тогда мы отыщем, наконец, землю для проживания. Наверное, эти Пустоши. Здесь ветер будет каждое утро шевелить нас».

Он знал: вскоре его должны зарубить. Иногда от вины избавляются ударом клинка. Он не станет сопротивляться. Разумеется, когда последний сенан зашатается и упадет, он на последнем дыхании проклянет имя Страля. «Страль, укравший нашу славу». Ну, какая там слава. Марел Эб был дураком, Страль одним движением плеч готов стряхнуть большую часть вины за его фиаско. «Но мы могли бы умереть с оружием в руках. Это могло что-то значить. Так сплевывают, очищая рот. Может, следующий глоток унижения показался бы вполне сносным. Может. Всего один поступок…»

Значит, на восток. Каждый шаг короче предыдущего.

Самоубийство. Что за мерзкое слово. Кто-то может на такое решиться. Но когда дело заходит о целом народе… всё иначе. Иначе? «Я буду вас вести, пока не поведет некто другой. Я ни о чем не буду просить. Мы идем к смерти. Но ведь… мы всегда к ней идем». Эта мысль его утешила. Он улыбался в зловещей темноте. Чувству вины не устоять перед тщетностью.

* * *

«Жизнь – пустыня, но, дорогие друзья, между моих ног отыщется сладчайший оазис. Став мертвой, я могу говорить так без малейшей примеси иронии. Если бы вы были на моем месте, поняли бы».

– На вашем накрашенном личике необычное выражение. О чем думаете, капитан?

Шерк Элалле оторвала взор от безотрадного плещущихся серых волн, поглядела на Фелаш, четырнадцатую дочь короля Таркальфа и королевы Абрастали. – Принцесса, мой старпом только что жаловался.

– Пока что путешествие выходит вполне приятное, хотя и скучноватое. Что за повод жаловаться?

– Он безносый одноглазый однорукий одноногий полуглухой мужик с ужасной вонью изо рта, но я с вами согласна, Принцесса. Какими бы плохими ни казались дела, может быть еще хуже. Такова жизнь.

– Вы говорите с каким-то томлением, капитан.

Шерк Элалле пожала плечами: – Вы молоды, но вас не проведешь, Принцесса. Верю: вы понимаете уникальность моего положения.

Фелаш поджала пухлые губы, рассеянно повела пальцами: – Честно говоря, потребовалось время. Первой о такой возможности заговорила моя служанка. Вы отлично маскируете свою ситуацию, капитан. Редкостное достижение.

– Благодарю, Ваше Высочество.

– Но я всё гадаю, что же занимает ваши мысли. Скорген Кабан, я уже поняла, жалуется без конца, а суевериям его нет счета.

– Ему нехорошо, – согласилась Шерк. – Фактически с того момента, как вы нас наняли. Из Колансе идут тысячи слухов, и все неприятные. Команда выглядит жалко, а старпом с жадностью глотает любые мрачные предсказания.