Текст книги "Пыль Снов (ЛП)"

Автор книги: Стивен Эриксон

Глава 3

 
День последний настал и услышал правду тиран
Сын давно позабытый из темного мира пришел
Дерзким знаменем встал пред отцовского замка стеной
Словно праздные зрители, облепили окна огни
Горсти пепла посыпались из торжествующих туч
Не зря говорят, что не ведает верности кровь
День последний настал, и увидел правду тиран
Сын во тьме был рожден, под матери жалобный стон
Он по замку ходил, слыша крики из жутких темниц
И однажды безлунною ночью бежал, клобук натянув
От хозяйских тугих кулаков и безумных гримас
Он продолжил отца, словно слишком длинная тень
Но вернулась тень зла к тому, кто отбросил ее
Зла того же желая.
А правда проста и слепа
Хоть тиран, хоть святой – одинаково канут во прах
И дыханье из уст улетит, словно легкая тень
И отправит их правда в сон вечный, разложит постель
Из камней.
 

«Шествие Солнца», Фер Рестло Феран

– От твоих поцелуев губы немеют.

– Это гвоздика, – ответила Шерк Элалле, садясь на край постели. – А зубы не болят?

– Я бы не сказал.

Она оглядела разбросанную по полу одежду, потянулась, чтобы подобрать брюки. – Скоро выходите?

– Мы? Я думаю, да. Но Адъюнкт нам своих планов не открывает.

– Привилегия командиров. – Она встала и заплясала, натягивая узкие брюки. Нахмурилась. «Толстею? Разве такое возможно?»

– Вот это сладкий танец. Мне так и захотелось наклониться и…

– Не советую, милый.

– Почему?

«Все лицо онемеет». – Ах, нам, женщинам, дороги секреты. «Объяснение не хуже других».

– Я решил остаться здесь, – продолжал малазанин.

Низко склонившаяся к сапогам Шерк скривила губы: – Еще и полуночи нет, капитан. Я не планировала тихого отдыха.

– Ты ненасытна. Ну, если бы я хотя бы наполовину был таким, каким хочется…

Она улыбнулась. На этого типа трудно сердиться. Она даже привыкла к большим навощенным усам под бесформенным носом. Но он прав, хотя сам не знает почему. Поистине ненасытна.

Она натянула безрукавку из оленьей кожи и затянула подвязочки, поднимающие грудь.

– Осторожнее, ты дыхание собьешь, Шерк. Видит Худ, местные фасоны рассчитаны на выхолощение женщин. Правильное слово? Выхолощение? Каждая мелочь, похоже, сделана, чтобы вас порабощать, словно свободный дух – это угроза.

– Мы сами того желали, сладкий мой, – сказала она, надевая ремень с ножнами, подхватывая и встряхивая плащ. – Возьми десять женщин, лучших подруг. Подожди, пока одна не женится – и вот она уже королева горы, презрительно глядящая с высоты брачного трона. А все ее подружки уже охотятся за муженьком. – Она застегнула плащ на плече. – Королева Совершенная Шлюха сидит и довольно кивает.

– Было дело? Ой, ой. Но так долго не продолжается.

– О?

– Точно. Это все цветочки, а вот когда супруг сбежит с одной из лучших подруг…

Она усмехнулась, затем выругалась: – Проклятие! Говорила же: не смеши меня.

– Ничто не лишит твое лицо совершенства, Шерк Элалле.

– Знаешь, что говорят, Рутан Гудд: годы не красят.

– Тебя преследует образ дряхлой карги? Пока ни намека.

Она отошла от кровати. – Ты мил, Рутан, хотя и полон едкости. Я о том, что почти все женщины не любят друг дружку. Не то чтобы всегда и всех… Но если одну заковать в цепи, она раскрасит их золотом, не переставая мечтать, как увидит цепи на всех женщинах. Это врожденный порок. Запри дверь, когда уйдешь.

– Я же сказал: остаюсь на всю ночь.

Нечто в его тоне заставило ее обернуться. Первой реакцией было – без церемоний выпихнуть его за дверь, напомнив, что он гость, а не Странником клятый член семейства. Но в словах мужчины слышался лязг железа. – Проблемы в малазанском квартале, капитан?

– Среди морпехов есть адепт…

– Адепт чего? Не познакомишь?

Он отвел взгляд, не спеша сел, прислонившись спиной с изголовью кровати. – Наша разновидность бросающего Плитки. Так или иначе, Адъюнкт приказала… разбросить. Сегодня ночью. Уже начинается.

– И что?

Мужчина пожал плечами: – Может, я суеверен, но ее идея мне все нервы натянула.

– Неудивительно, что ты был так энергичен. Хочешь оказаться как можно дальше?

– Да.

– Хорошо, Рутан. Надеюсь вернуться до зари. Позавтракаем вместе.

– Спасибо, Шерк. Эй, повеселись, но не истощай себя.

«Вряд ли получится, любимый». – А ты отдохни, – сказала она, закрывая дверь. Утром тебе силы понадобятся.

«Всегда давай им что-то, уходя. Что-то, питающее ожидания, ведь ожидания делают мужчин слепыми к явному несоответствию в… э… аппетитах».

Она спустилась по ступеням. «Гвоздика. Смехотворно. Требуется снова посетить Селаш». Поддерживать благополучный внешний вид становится все сложнее, уж не говоря о растущих расходах.

Выйдя на улицу, она вздрогнула: из теней ближайшей ниши вывалилась огромная фигура.

– Аблала! Тени Пустого Трона, ты меня напугал. Что ты здесь делаешь?

– Кто он? – заревел великан. – Я его убью, только скажи!

– Нет, не скажу. Ты снова за мной следил? Слушай, я уже все объясняла, не так ли?

Аблала Сани уставился под ноги, мыча что-то невразумительное.

– Что?

– Я сказал «да», капитан. Ох, я хочу сбежать!

– Я думала, Теол ввел тебя в Дворцовую Гвардию, – сказала она, надеясь отвлечь простачка.

– Не люблю чистить сапоги.

– Аблала, их чистят раз в несколько дней, а еще лучше кого-нибудь нанять…

– Не свои сапоги. Чужие.

– Других стражников?

Он уныло кивнул.

– Аблала, пойдем со мной. Выпивку поставлю. Или сразу три.

Они двинулись в сторону канала.

– Слушай, эти стражники просто пользуются твоей добротой. Ты не должен им чистить сапоги.

– Не должен!?

– Нет. Ты гвардеец. Если бы Теол знал… что же, неплохо тебе как бы невзначай упомянуть о лучшем друге, Короле.

– А он мне и правда лучший друг. Цыплят подарил.

Они пересекли канал, отмахиваясь от полчищ мошкары, и пошли по проспекту вдоль ночного рынка. Повсюду слонялись малазанские солдаты – явно больше обычного. – Точно. Цыплята. Человек вроде Теола не отдаст цыплят кому попало, верно?

– Не знаю. Наверное.

– Нет, нет, Аблала. Ты поверь. У нас друзья в высших сферах. Король, Канцлер, Цеда, Королева, Королевский Меч. Все они рады будут поделиться с тобой цыплятами, а вот с нехорошими стражниками поделятся чем-то совсем другим.

– Значит, не чистить?

– Только свои, да и то найми кого-нибудь.

– А как насчет починки их мундиров? Точки ножей и мечей? А стирка подштанников…

– Стой! Ничего такого. Теперь я настаиваю, чтобы ты поговорил с друзьями. С любым. Теолом. Баггом. Брюсом. Джанат. Ты так сделаешь – ради меня? Расскажешь, что вытворяют другие стражники?

– Ладно.

– И отлично. У твоих ублюдочных товарищей по Гвардии скоро начнутся неприятности. А вот подходящий бар – там не стулья, а скамьи.

– Хорошо. Я голоден. Ты хорошая подруга, Шерк. Давай займемся сексом.

– Как мило. Но ты должен понимать: я занимаюсь сексом со многими, и тебя это не должно заботить.

– Ладно.

– Аблала…

– Да ладно, обещаю.

* * *

Целуй-Сюда горбилась в седле, пока отряд медленно ехал к городу Летерасу. Она старалась не глядеть на сестру, Смолу, чтобы чувство вины не накатывало неодолимой волной, терзая душу, увлекая в забвение.

Она всегда знала, что Смола пойдет за ней куда угодно. Когда поезд вербовщиков въехал в их деревушку, что в джунглях Даль Хона… что же, это стало еще одним доказательством давней истины. Что хуже всего, вступление в ряды морской пехоты было всего лишь прихотью. Деревенская скука оказалась дурным пастырем. Ее носило от одного мужика к другому; в каждом побуждении таилось нечто темное. Она уже догадывалась: наступит время, и ее изгонят из селения, объявят отщепенкой до конца дней. Такое изгнание уже не является смертным приговором: обширный мир за окраиной джунглей предоставляет много путей спасения. Малазанская Империя огромна, миллионы ее подданных обитают на трех материках. Да, она знала, что сможет скрыться и стать благословенно неизвестной. Да и компания будет: Смола, такая умелая, такая ловкая, станет наилучшей спутницей в любых авантюрах. К тому же… видит Белый Шакал, сестричка у нее красавица – в мужском внимании недостатка не будет у обеих.

Вербовщики предлагали легкий и быстрый выход и к тому же обещали оплатить все путевые расходы. И она схватила гиену за хвост.

Разумеется, Смола побежала за ней.

Все должно было кончиться быстро. Но в течение их жизни ворвался Бадан Грук. Дуралей втюрился в Смолу.

Если бы Целуй-Сюда имела обыкновение обдумывать последствия своих решений, она быстро сообразила бы, в какую беду затягивает всех троих. Малазанская морская пехота требовала отслужить десять лет; Целуй-Сюда просто улыбнулась, передернула плечиками и подписалась на столь долгий срок, сказав себе, что, устав от службы, дезертирует и еще раз насладится неизвестностью.

Но Смола оказалась сделана из более прочной пряжи. Она все принимала близко к сердцу: однажды данную клятву следует соблюдать до последнего вздоха!

Целуй-Сюда скоро ощутила, какую ошибку сделала. Она не смогла просто сбежать от сестры, которая, выказав многие таланты, уже была произведена в сержанты. Хотя Целуй-Сюда не испытывала особого беспокойства за судьбу Бадана (этот жалкий тип оказался не созданным для доли солдата, тем более сержанта), ей стало ясно, что Смола связала невидимым узлом всех троих. Как Смола всюду следовала за Целуй-Сюда, так Бадан Грук всюду следовал за Смолой. Но их соединили не тяжкие узы ответственности; там было что-то другое. Неужто сестричка взаправду влюбилась в дурака? Может быть.

Жизнь в деревне настолько проще, несмотря на все обманы и торопливые обжимания в кустах… По крайней мере, Целуй-Сюда была в привычной среде, к тому же, что бы ни случилось с ней, сестра осталась бы невредимой.

Если бы можно было всё вернуть назад…

Странствия с морской пехотой должны были убить их обеих. Служба давно перестала казаться забавой. Ужасная качка в вонючих транспортах, марши по Семиградью. Долгая погоня. И’Гатан. Новые морские путешествия. Город Малаз. Вторжение на этот континент – ночь у реки – цепи, темнота, гнилая камера, еды нет…

Нет, Целуй-Сюда лучше не оглядываться на Смолу, не в таком плохом настроении. Еще хуже – повстречаться взглядом с измученным Баданом, увидеть в его глазах необузданное горе и гнев.

Лучше было умереть в камере.

Лучше было принять предложение Адъюнкта, когда та разрешила объявленным вне закона солдатам уйти.

Но Смола не согласилась бы. Это точно.

Они ехали в темноте, но Целуй-Сюда ощутила, что сестра вдруг натянула поводья. Солдаты, что скакали следом, рассыпались, чтобы лошади не столкнулись. Охи, ругань. Бадан Грук взволнованно крикнул: – Смола? Что случилось?

Смола чуть не выпала из седла. – Неп с нами? Неп Борозда?

– Нет.

Целуй-Сюда ощутила, что сестру охватывает настоящий ужас; сердце тяжело застучало у нее в груди. У Смолы есть особое чувство…

– В городе! Нужно спешить!..

– Стойте, – захрипела Целуй-Сюда. – Смола, прошу тебя… если там беда, пусть ее другие расхлебывают…

– Нет. Нам нужно скакать. – Она резко вогнала пятки в бока лошади и вырвалась вперед. Все другие поскакали следом. Целуй-Сюда с ними. Голова кружится… ей показалось, что она упадет с коня – она слишком слаба, слишком истощена.

Но ее сестра… Смола. Проклятая ее сестрица нынче морпех. Она служит Адъюнкту. Сучка сама не понимает, но именно такие тихие и до безумия преданные солдаты, как она, стали стальным хребтом Охотников за Костями. Целуй-Сюда задохнулась от обиды, словно флагом взвившейся в ночной воздух. «Бадан это знает. Я знаю. Тавора – ты украла мою сестру. Этого, холодная сука, я не прощу!

Хочу вернуть ее назад, чтоб тебя разорвало!»

* * *

– Так где же этот дурак?

Кулак Кенеб пожал плечами: – Арбин предпочитает компанию панцирников. Солдат, у которых грязь в носу и пылевая буря в черепе. Кулак с ними играет в кости, с ними пьет, а может и спит. С некоторыми.

Блистиг застонал и сел. – Так ли следует завоевывать уважение?!

– По-разному бывает, подозреваю я, – сказал Кенеб. – Если Арбин выигрывает в кости, пьет, когда все остальные уже под стол свалились, и затрахивает любого смельчака – тогда это работает. Наверное.

– Не будь дураком, Кенеб. Кулак должен держать дистанцию. Он важнее жизни, он страшнее смерти. – Блистиг налил еще кружку местного пенистого пива. – Рад, что ты тут сидишь. Я не имел права быть на последнем чтении. Меня хотели позвать вместо Гриба, вот и все… Но теперь мальцу придется хлебнуть горя!

Блистиг склонился над столом. Они нашли себе дорогую, даже слишком дорогую таверну, чтобы ни один малазанский солдат чином ниже капитана и войти туда не подумал. В последнюю неделю здесь собирались одни кулаки – по большей части чтобы напиться и пожаловаться на жизнь. – На что похожи эти гадания? Я слышал разные слушки. Люди раскалываются надвое, выплевывают тритонов или у них змеи из ушей ползут, и горе детям, что родятся в такую ночь в округе, у них будет три глаза и раздвоенный язык. – Он потряс головой, сделал три торопливых глотка, утер губы. – Говорят, то, что стряслось на последнем чтении, переменило разум Адъюнкта, и вон оно что вышло. Вся та ночь в Малазе. Карты всему виной. Даже убийство Калама…

– Мы не знаем, убит ли он, – отрезал Кенеб.

– Ты был там, в той каюте. Что там стряслось?

Кенеб начал озираться. Ему вдруг захотелось чего-то покрепче пива. Он ощутил, что покрылся липким потом и дрожит словно в лихорадке. – Сейчас начнется, – пробормотал он. – Кого один раз коснулось… Все, у кого есть волосы на загривке, сбежали из казарм. Не заметил? Вся треклятая армия рассеялась по городу.

– Ты меня пугаешь, Кенеб.

– Расслабься, – услышал он себя словно со стороны. – Я всего-то одного тритончика выплюнул, припоминаю. А вот и они.

* * *

Мертвяк снял на ночь комнату – пятый этаж с балконом, с возможностью вылезти на крышу. Черт дери, ушло месячное жалование! Но он может видеть временный штаб (по крайней мере приземистый купол). А если перепрыгнуть на крышу соседнего строения и спуститься в переулок, то останется всего три улицы до реки. Лучшее, что он сумел организовать.

Мазан Гилани принесла бочонок эля и каравай… хотя, насколько мог предвидеть Мертвяк, хлеб ему потребуется разве что впитывать блевотину. Видят боги, он не голоден. Потом ввалились Эброн, Шип, Корд, Хром и Хрясь, неся в руках запыленные бутылки вина. Маг был смертельно бледен и вроде бы дрожал. Корд, Шип и Хром выглядели испуганными, а вот Хрясь улыбался как человек, на которого упал огромный сук. Скривившись, Мертвяк поднял с пола вещевой мешок и со стуком бросил на стол. Голова Эброна дернулась.

– Худ тебя забери, некромант, с твоей вонючей магией. Если бы я знал…

– Тебя даже не звали, – прорычал Мертвяк. – Можешь проваливать когда захочешь. А что тут делает беглый Волонтер с куском дерева?

– Я хочу чего-то вырезать! – белозубо ухмыльнулся Хрясь, напомнив Мертвяку коня, получившего яблоко. – Может, большую рыбу! Или отряд кавалерии! Или гигантского саламандра… но это может быть опасно, ох, слишком опасно, ежели я не сделаю ему хвост на пружинке, чтобы можно было отрывать, и челюсть на шарнире, чтобы он мог смеяться. Ежели я…

– Рот деревом заткни, это будет лучше всего, – оборвал его Мертвяк. – А еще лучше – дай я сам заткну.

Улыбка увяла. – Не нужно быть таким злым и вообще. Мы сюда не зря пришли. Сержант Корд и капрал Шип напились, они сами говорят, и молятся Королеве Снов. Хром сейчас уснет а Эброн сделает защитную магию и еще чего-то. – Лошадиные глаза уставились на Мазан Гилани, которая простерлась в кресле, вытянув ноги, опустив веки и сложив пальцы на животе. Челюсть Хряся медленно отвисала. – А она будет прекрасна как всегда, – прошептал он.

Мертвяк со вздохом развязал кожаный ремешок, начав доставать разных мертвых зверей. Желтый дятел, черная мохнатая крыса, игуана и еще странного вида синяя глазастая тварь, то ли летучая мышь, то ли черепаха без панциря – ее он нашел висящей в какой-то лавочке. Старуха закашляла смехом, когда он ее покупал – весьма зловещий знак, насколько может судить Мертвяк. И все же он расплатился честно…

Он поднял взор и увидел вытаращенные глаза. – Чего?

Хрясь нахмурился так, что безмятежное обычно лицо стало выражать… тревогу. – Ты, – сказал он, – ты случаем, ну чисто случайно, не некромант? Ась?

– Тебя не звали, Хрясь!

Эброн потел. – Слушай, сапер – ты, Хрясь Бревно или как тебя там. Ты больше не Волонтер Мотта, помни. Ты солдат. Охотник за Костями. Выполняешь приказы сержанта Корда. Не забыл?

Корд сказал, откашлявшись: – Все путем, Хрясь. И это… это… я приказываю тебе вырезать из дерева.

Хрясь заморгал, облизал губы и кивнул своему сержанту: – Вырезать, да. Что прикажете вырезать, сержант? Давайте, прямо сейчас! Только не некроманта, ладно?

– Ни за что. Как насчет всех, кто в этой комнате, крове Мертвяка? Всех других. И еще… гм, скачущих коней, галопирующих коней. Прыгающих через пламя.

Хрясь утер губы ладонью и бросил быстрый взгляд на Мазан. – Ее тоже, сержант?

– Давай, – протяжно сказала Мазан Гилани. – Не терпится увидеть. И себя не забудь, Хрясь. На самом большом коне.

– Да, с огромным мечом в руке и долбашкой в другой.

– Идеально.

Мертвяк вернулся к кучке мертвых животных, разложил их кругом – голова к хвосту.

– Боги, как воняет, – сказал Хром. – Нельзя ли облить их душистым маслом или еще чем?

– Нет, нельзя. А теперь заткнулись. Дело ведь в том, чтобы спасти наши шкуры? Даже твою, Эброн, как будто Рашан нам хоть чем-то будет сегодня полезен. Моя работа – держать Худа подальше от этого дома. Так что не мешайте, если не хотите убить меня…

Голова Хряся дернулась: – Звучит хорошо…

– …и всех остальных, включая тебя, Хрясь…

– Звучит нехорошо.

– Вырезай, – крикнул Корд.

Сапер склонился над деревяшкой, помогая делу языком, что походил на червяка, вылезшего глотнуть свежего воздуха.

Мертвяк сосредоточил внимание на трупиках. Летучая черепаха, казалось, глядит на него большим голубиным глазом. Он вздрогнул – а потом и отпрянул, ведь игуана лениво ему подмигнула. – Боги подлые, – застонал некромант. – Проявился Высокий Дом Смерти.

Головы задергались.

* * *

– За нами идут.

– Хто? Ну Урб, это ж твоя тень и всё. Это мы сами преследу’м, точняк? Я иду за двуголов’м капралом – а вот и поверну сюды, налева.

– Направо, Хеллиан. Вы повернули направо.

– Это потому что мы идем бокобок, а знач’т, ты все видишь иначе. Для меня лева для тебя права, вот в чем проблемма. Глянь, это ж бродель? Он завернул в бродель? Што у меня за капрал такой? Чем ему млазанки не подходят, а? Заходим внутр, ты ему яйцы отрезашь, пон’л? Кладешь на стол, штоб все знали.

Когда они подошли к узкой лестнице между двух старинного стиля столбов, Хеллиан протянула руки, чтобы ухватиться за поручни. Но поручней не было, так что она шлепнулась на ступень, громко хрястнув подбородком. – Ой! Тр’кляты ручни лопнули прям у меня в руках! – Она застонала и подула на кулаки: – В пыль обр’тились, видал?

Урб подошел ближе, чтобы убедиться: промокшие мозги сержанта еще не вытекли наружу – хотя была бы какая разница? – и с облегчением увидел, что на подбородке остались лишь мелкие царапины. Она старалась встать, одновременно дергая себя за блеклые волосы; капрал еще раз оглядел улицу. – Это Смертонос там прячется, Хеллиан…

Женщина пошатнулась, моргая как сова. – Смердонос? Он? Снова? – Она опять безрезультатно попробовала пригладить волосы. – Ох, разв’ж он не милаш? Пытатся мои пантелоны помер’ть…

– Хеллиан, – застонал Урб. – Он выразил свои желания вполне ясно – он хочет жениться на вас…

Она сверкнула глазами: – Нет, неет. Он хоч’т того самого. Насч’т всего иного ему пл’вать. Раньш’ он то самое делал с парн’ми, понимашь? Хоч’т штоб я под ним прогнул’сь или он под мной, а так и так дырка не та что нуно, и мы борбу устроим а не что пов’селее. Но нам надо ж капрала ловить, пока он не упал в р’зврат, а?

Морщась от неловкости, Урб следовал за сержантом. – Солдаты всегда пользуются шлюхами, Хеллиан…

– Невинность ихня, вот чем долж’н заботиться настоящ’й сержант.

– Они взрослые мужики, Хеллиан. Они не невинны…

– Хто? Я ж говорю о моем капрале, о Нервном Ув’льне. Он всегды так сам с собою толкует, никаких женщ’н рядом. Знашь, сум’шедших женщ’ны не любят. То ись в мужья не берут. – Она несколько раз попыталась ухватить задвижку, наконец сумев – и начала дергать ее взад и вперед, взад и вперед. – Б’ги полые! Хто из’брел таку штуковину?

Урб протянул руку, открыл дверь.

Хеллиан ступила внутрь, не отрывая руки от задвижки. – Не беспокойсь, Урб. Все как нады. Пр’сто см’три и учись.

Он прошел в коридор и остановился у необычайных обоев, составленных из золоченых листьев, красного как маки бархата и клочков шкурки пестрого кролика, образовавших безумный узор. Почему-то ему вдруг захотелось оставить в заведении содержимое кошелька. Черный паркет был отполирован и навощен так тщательно, что казался жидким; они словно шли по стеклу, под которым таится мучительный вихрь забвения. Он гадал, не наведены ли на дом чары.

– Што мы делам?

– Вы открыли дверь, – сказал Урб. – И попросили вести вас.

– Я? Я? Вести в бродель?

– Точно.

– Ладняк. Готовь оружье, Урб, иначе на нас напрыгнут.

Урб колебался. – Я давно уже не…

– Я ж вижу, – сказала женщина за спиной.

Он сконфуженно замер. – Что вы имели в виду?

– Имею виду, тебе нужны уроки р’зврата. Я знаю. – Она стояла прямо, но это не было особым достижением, ведь она держалась за стенку. – Иль ты хоч’шь Плосконоса? Да, мои пантелоны не твого размера. Эй, это што – дитячья кожа?

– Кроличья. Я не интересуюсь Смертоносом. Ваши панталоны тоже не хочу надевать.

– Эй, вы двое, – сказал кто-то из-за двери. – Кончайте бормотать по иноземному и найдите себе нумер!

Потемнев лицом, Хеллиан схватилась за меч, но ножны оказались пустыми. – Хто украл… ты, Урб, дай мне меч, штоб тебя! Или пр’сто выб’й дверь. Да, ету самую. Выб’й посредине. Головой. Лупи, давай!

Однако Урб не предпринял ничего столь решительного, а просто взял Хеллиан за руку и потянул в конец коридора. – Они не там, – сказал он. – Этот человек говорил по-летерийски.

– По-летрицски? Иноземное борм’тание? Не удивлена. Город полон идьотов, бормоч’щих вот так.

Урб подошел к другой двери, прижался ухом. И хмыкнул: – Голоса. Торгуются. Должно быть, они.

– Выбей ее, вышиби, найди нам таран или д’лбашку или злого напана…

Урб повернул ручку, толкнул дверь и шагнул в нумер.

Двое капралов, почти без одежды, и две женщины – одна тонкая как лучина, вторая необъятно жирная – уставились на него широко раскрытыми глазами. Урб ткнул пальцем сначала в Увальня, потом в Нерва: – А ну, вы двое. Одевайтесь. Ваш сержант в коридоре…

– Нет, я не там! – Хеллиан ввалилась в комнатенку, сверкая глазами. – Он купил зараз двух! Р’зврат! Бегите, шлюхи, или я себе ногу отрублю!

Тощая что-то крикнула и резким движением выхватила нож, угрожающе двинувшись на Хеллиан. Толстая проститутка подняла стул и пошла за первой.

Урб одной ладонью ударил по руке тощей, выбивая нож, а второй толкнул жирную в лицо. Уродина с визгом шлепнулась на объемистую задницу. Содрогнулись стены. Прижав к груди поврежденную руку, тощая метнулась к двери, закричав. Капралы искали одежду, изображая на лицах крайнее старание.

– А в’зврат? – заревела Хеллиан. – Эти две должны были вам п’лтить, не наоб’рот! Эй, хто звал армью?

Армией были шестеро вооруженных дубинками охранников заведения. Но самым опасным врагом оказалась толстуха, вскочившая с пола со стулом в руках.

* * *

Стоявший около длинного стола Брюс Беддикт осторожно глотнул иноземный эль. Он дивился, созерцая разномастную группу участников гадания. Последний участник только что прибыл, пошатываясь от выпитого и пряча глаза. Похоже, какой-то отставной жрец.

Эти малазане – народ серьезный, особенный. У них талант небрежно и легковесно докладывать об опаснейших вещах; у них отсутствие показной дисциплины совмещается с рьяным профессионализмом. Он ощущал себя очарованным.

Но сама Адъюнкт держится еще более вызывающе. Тавора Паран кажется лишенной светского лоска, хотя происходит из знатного рода, а значит, должна была приобрести изящные манеры. Только высокий воинский ранг сглаживает все острые углы ее характера. Адъюнкт командует неуклюже, любезничает неловко, ей словно бы что-то постоянно мешает.

Брюс считал, что причины кроются в неуправляемости легионов. Однако офицеры не выказывают даже искры непокорности: никто не закатывает глаз, оказавшись у нее за спиной, никто не сверкает злобными взорами. Это верность, да… однако наделенная странным привкусом, которому Брюс не умеет дать определения.

Что бы ни отвлекало Адъюнкта, она не находит никакой передышки; Брюс подозревал, что скоро Тавора сломается под грузом ответственности.

Большинство присутствующих были ему незнакомы – ну разве что несколько раз попадались раньше на глаза. Он знал Верховного Мага, Бена Адэфона Делата, которого прочие мазалане зовут Быстрым Беном (Брюсу такое прозвище казалось нелепым, неуважительным по отношению к заслуженному Цеде). Он знал также Ежа и Скрипача, первыми ворвавшихся во дворец.

Но другие его поражали. Двое детей, девчонка и мальчишка, женщина – Анди, зрелая годами и явно держащаяся в стороне от прочих участников. Золотокожие светловолосые моряки – уже немолодые – по имени Геслер и Буян. Ничем не примечательный юноша Бутыл, едва ли старше двадцати лет; помощница Таворы, необычайно красивая (несмотря на татуировки) Лостара Ииль, двигающаяся с грацией танцовщицы – жаль, что ее экзотическое лицо искажено гримасой вечной печали.

Жизнь солдата трудна, Брюс хорошо это знал. Друзья погибают – внезапно, страшно. Шрамы нарастают с течением лет, мечты вянут, грезы кажутся нелепыми. Мир лишается перспектив, угрозы нападают из каждой тени. Солдат должен верить в командира и в того, кому подчиняется командир. Но случай Охотников за Костями иной: Брюс знал, что Тавору и всю Армию предала правительница империи. Они оторвались от причала, и только Тавора удерживает армию от распада; то, что они решились на вторжение в Летер, само по себе необычайно. Батальоны и бригады – говорит история его страны – бунтовали в ответ на приказы гораздо менее экстремальные. Уже это вызывало в Брюсе великое уважение к Адъюнкту; он был убежден, что в ней имеется некое скрытое качество, тайная добродетель, и солдаты это видят, уважают. Брюс гадал, не придется ли ему самому увидеть ее скрытую сторону – возможно, уже сегодня ночью.

Хотя он стоял расслабившись, с любопытством глядя по сторонам и попивая эль, но отлично ощущал сгустившееся напряжение. Никто здесь не чувствует себя счастливым, а меньше всего сержант, который пробудит карты – бедняга похож на собаку, только что переплывшую всю ширину реки Летер: глаза красные, тусклые, лицо осунулось, словно он пил и кутил всю ночь.

Молодой солдат по имени Бутыл навис над Скрипачом и, пользуясь торговым наречием – возможно, ради удобства Брюса – заговорил тихим тоном: – Время для Ржавой Рукавицы?

– Что? Для чего?

– Коктейль, который ты изобрел на прошлом чтении…

– Нет. Никакого алкоголя. Ни в этот раз. Оставьте меня одного. Пока не буду готов.

– Откуда мы узнаем, что ты готов? – спросила Лостара Ииль.

– Сидите на своих местах, капитан. Узнаете. – Он метнул Адъюнкту просящий взгляд: – Здесь слишком много силы. Слишком много Путей. Не могу и вообразить, что мы вызовем. Ошибка!

Выражение сухого лица Таворы стало еще более натянутым. – Иногда, сержант, необходимо совершать ошибки.

Еж резко кашлянул, поднял руку: – Извините, Адъюнкт, но вы говорите с сапером. Одна ошибка – и мы превращаемся в розовую пыль. Может, вы ободряли остальных? Я надеюсь…

Адъюнкт повернула лицо к здоровяку, приятелю Геслера: – Адъютант Буян, как поступить, нарвавшись на засаду?

– Я уже не адъютант, – прогудел бородач.

– Отвечайте на вопрос.

Здоровяк блеснул глазами, но не заметил никакой ответной реакции. Тогда он вздохнул. – Вы бросаетесь на них, быстро и напористо. Прыгаете, рвете ублюдкам глотки.

– Но сначала они набрасываются на вас.

– Да, если вы вперед их не вынюхаете. – Маленькие его глаза отвердели. – Сегодня мы будем вынюхивать или набрасываться, Адъюнкт?

Тавора не ответила. Она поглядела на Тисте Анди. – Сендалат Друкорлат, прошу сесть. Я понимаю ваше нежелание…

– А я не понимаю, почему здесь оказалась, – бросила женщина.

– История, – пробормотал жрец.

Надолго повисло молчание; потом девочка Синн захихикала, и все подпрыгнули на месте. Брюс наморщил лоб: – Прошу прощения, но разве это место для детей?

Быстрый Бен фыркнул. – Эта девочка – Верховная Колдунья, Брюс. А мальчик… ну, он совсем иной.

– Иной?

– Тронутый, – сказал Банашар. – И не к добру, это точно. Прошу, Адъюнкт, отмените всё. Пошлите Скрипача назад в казармы. Людей слишком много. Безопасное гадание требует присутствия немногих, а не такой толпы. У бедного чтеца кровь из ушей потечет уже на полпути.

Адъюнкт обратилась к Скрипачу: – Сержант, вы лучше любого здесь знаете мои желания, как и мои причины. Скажите честно: вы сумеете?

Все взоры сосредоточились на сапере; Брюс чувствовал, что все – кроме, разве что, Синн – молчаливо умоляют Скрипача закрыть крышку страшной коробочки. Он же скорчил рожу, поглядел в пол и сказал: – Я смогу, Адъюнкт. Не в том проблема. Но будут… нежданные гости.

Брюс заметил, как бывший жрец задрожал; внезапно Королевский Меч был пронизан горячим потоком тревоги. Он сделал шаг…

…но Колода была уже в руках Скрипача, а он встал у стола – хотя никто еще не успел занять мест – и три карты упали на полированную поверхность.

Чтение началось.

* * *

Стоявший в тени около здания Странник зашатался, словно ударенный невидимыми кулаками. Он ощутил во рту вкус крови и яростно зашипел.

В комнатушке маленького дома Серен Педак широко раскрыла глаза, испуганно закричав: Пиношель и Урсто Хобота охватило пламя! Она чуть не упала, но Багг успел подставить руку. Руку, покрытую потом.

– Не шевелитесь, – прошептал старик. – Огонь пожирает только их…

– Только их? Что это значит?

Было очевидно, что древние боги перестали воспринимать окружающий мир – она видела, что они по-прежнему сидят, устремив взоры в никуда, а синее пламя пляшет на телах.

– Их сущность, – тихо произнес Багг. – Их пожирает… сила – пробудившаяся сила. – Он дрожал, он казался готовым потерять сознание; пот тек по лицу, густой словно масло.

Серен Педак отступила, положив руки на вздувшийся живот. Во рту у нее пересохло, сердце тяжело стучало. – Кто напал на них?

– Они встали между вашим сыном и той силой – как и я, аквитор. Мы… мы можем сопротивляться. Мы обязаны…

– Кто это делает?

– Он не злобен, просто велик. Гнилая Бездна, это не простой гадатель по Плиткам!

Она села, объятая ужасом – страх за нерожденного сына опалял душу сильнее жгучего пламени – и глядела, как Пиношель и Урсто Хобот горят и горят, тая словно воск.