Текст книги "Зеркало времени (СИ)"

Автор книги: Николай Пащенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 90 страниц)

Прогресс, хоть и необходимый, – он всегда однобокий: если за самолёт можно взять дополнительный миллион, такие и станут строить, сочинят хоть сто обоснований. Хотя мясо и фрукты – не факс и не телеграмма, – к чему выгадывать считанные часы, секунды, оплачивая мнимую экономию времени тратами миллиардов долларов на дорогостоящую реактивную технику? Здесь принцип достаточности противопоставляется применяемому принципу избыточности и проигрывает. И если мы подсчитаем, во сколько раз уменьшится нагрузка на природу, то обнаружится истинная экономия, но ведь этого мы лукаво как раз и не подсчитываем. Уклоняемся, ратуя за якобы научный и технический прогресс в интересах всего человечества, но набивая именно за его счёт собственный карман. Пш-ш-и-и-к!.. Пш-ш-и-и-к!..

– Зовёте назад, в пещеры? – рассмеялась, в свою очередь, и Акико.

– Да вовсе нет, дорогая мисс Челия, – ещё более оживляясь, возразил Эзра, – я толкую всего лишь о том, как и что правильно считать, в качестве диктующего аргумента привлекалась ведь экономика, а не что-либо иное, не частная прибыль монстров аэрокосмической промышленности, – так я как раз об экономике. На экономиста выучилась моя Рахиль, хоть и не работает по специальности там, а я всё-таки учусь от неё здесь. Гонка за мнимым совершенством, которое всегда оценивается без учёта вреда, наносимого природе, – это стремление быстрее получить сверхприбыль через создание надуманной потребности. Зря, что ли, эффективный маркетинг заменили агрессивным? Выгоду магнаты ловят, только свою выгоду! Причём, все – по единой методике. Но их экономикс в качестве приплетённого обоснования здесь, если всмотреться, оказывается вовсе ни при чём. Да и отмахиваются от экономики и экономикс с лёгкостью. От любых «сложных» размышлений тоже. Кроме, разве, Норвегии, которая реально делает отчисления в национальный фонд будущих поколений и постоянно его пополняет. Остальные без зазрения совести перекладывают последствия решения своих проблем на своих же потомков, которых, как уверяют, сильно любят, однако, успокаивают себя, не увидят. Прогресс не был целью, он всегда был только инструментом для роста прибылей. Но целью прогресса должно стать превращение планеты в рай земной для всех на ней живущих, а не для десятка особей, самими собой «избранных».

Бен Мордехай, похоже, не нуждался в нашей благодарности за свой рассказ или хотя бы в его оценке. Он приметно сиял, мне показалось, от сознания, что смог, наконец, поделиться плодами своих уединённых размышлений.

Акико ненароком вежливо поинтересовалась, что нового на его уровне слышно о катастрофе патрульного самолета ООН.

– По международным правилам, расследованием занимается страна, где произошла авиакатастрофа. Если это международные воды – значит, расследовать будет наверняка межгосударственная комиссия. Не верится, что расскажут какую-то правду, не уверен, не знаю… Что-нибудь придумают, прибегнут к каким-нибудь уловкам, аналогов таких тёмных случаев, да и прецедентов в самых различных областях, уж очень много. Подождём. Уверен в одном: выводы комиссии засекретят. Слишком тёмные обстоятельства внутри разгорающейся шумихи. «Темна вода во облацех…» Хочу спросить вас, дорогая мисс Челия: а что, мрачнейший мистер Роберт никогда не улыбается?

– После случившегося с ним – крайне редко, – Акико ответила не сразу, внимательно поглядев Эзре в глаза.

– Вы обязательно должны побывать у меня в гостях. Приглашаю сегодня отужинать. Мы ведь соседи домами. Идёт? Послушаем старую эстрадную музыку, посмотрим забавные фильмы, покажу вам видеозаписи моей Рахили. Соглашайтесь, я радушен далеко не ко всем даже на безлюдье, а вы оба мне откровенно нравитесь. Правда, правда!..

– Спасибо, мы с большим удовольствием в гости к вам придём, – Акико была тронута приглашением. Наверное, ей и вправду было здесь в первый день скучновато, даже не по себе. Сопки безлесные, холмы с выжженной солнцем травой, а к югу начинаются пески, простирающиеся в бесконечность, – к такому дикому простору не просто привыкнуть и за многие годы. – Скажите, Эзра, а что-нибудь о самолёте, на котором они летали, вы знаете? И, кстати, полное ваше имя – не Эзраил? Мне всё время хочется вас так назвать, боюсь, если вдруг самопроизвольно у меня вырвется, то не обижайтесь, пожалуйста.

– Нет, не Эзраил. Мое имя короткое – Эзра, – широко улыбнулся Бен Мордехай, глядя в глаза смутившейся Акико. – А знаю о самолёте очень немногое. Моя база способна обеспечить полностью автоматическую посадку этого МиГа и обслужить его. У меня на базе постоянно служат несколько русских, и одна из самых интересных в человеческом отношении – женщина, авиационный инженер Ираида Евгеньевна Зимина. Кстати, из профессионально подготовленных военных следующая за мной и начальником медсанслужбы по званию, она капитан-инженер. Если бы эти парни прилетели ко мне, МиГ бы сам гарантированно приземлился с ними, даже спящими. Только начальное направление их пролёта почти над нами, чуть севернее, километров за четыреста, было совсем в другую сторону. А обратно они уже, к сожалению, не вернулись. Перед всяким объявляемым вылетом, раз уж он космический, сюда дополнительно прилетают специалисты, готовые его обслужить, хотя ни разу здесь такой МиГ не садился. Люди улетели отсюда буквально перед вашим прилётом. Но у меня всегда есть запас самого что ни на есть стандартного авиационного топлива, на котором эта русская птичка летает. Ну, и запас нужного ей окислителя.

Вы, Роберт – лётчик, и знаете, конечно, что авиация ООН, как, впрочем, и практически вся мировая, летает на обычном американском стандартном топливе JP-5, которое в США применяется в военно-морской авиации, и на топливе JP-4 – для ВВС. Своих гражданских пассажирских «суперсоников», то есть сверхзвуковиков, мы в ООН пока не имеем, а иностранным сверхзвуковым и вообще чужим военным машинам сюда залетать запрещено. Но для этого русского патрульного аэрокосмического МиГа нас обязали держать запас и термостабильного топлива JP-7, на котором летают самолёты, выполняющие длительные полеты на больших сверхзвуковых скоростях. Кстати, на специальном горючем JP-7 когда-то летал американский стратегический разведчик SR-71 «Блэк Бёрд». Вот, пожалуй, и всё, что от меня требуется знать. Не моё это дело, но то, что требуется, делаю.

– Спасибо, Эзра. А что это за собака? – спросила Акико. – Она пришла, но легла на траве в десяти шагах от нас, даже не обнюхала… Или уловила издали. Она – овчарка?

– О-о, это Салли, знаменитая у нас собака. Эта восточноевропейская овчарка, скажем так, общественная. Она выпрыгнула из транспортного самолета «Трансалл», на котором вывозили прошлой осенью беженцев из зоны центрально-азиатского конфликта. Здесь был развёрнут промежуточный сортировочный лагерь. И тогда собака не пожелала лететь ни с кем дальше. Держалась индифферентно, но питье и пищу с большим достоинством всё же принимала. Наверное, она поняла, что осталась без хозяина, как самурай, ставший ронином.

Обратите внимание: наша база располагается в широкой логовине между рядами невысоких сопок, которые здесь тянутся в меридиональном направлении. Поэтому нам не страшны нередкие пылевые бури, ветер – в районе базы обычно не сильный – дует слегка, как в природной трубе, преимущественно вдоль взлетно-посадочной полосы, или с севера или с юга. Сопки не дают ему разгуляться. Этой весной, двадцать пятого апреля, при минус семи градусах по Цельсию, немного юго-западнее базы, в Гоби, разыгралась страшная пылевая буря, частично зацепившая и нас. Скорость ветра временами была больше семидесяти метров в секунду, двухсот пятидесяти километров в час, то есть скорости лёгкого самолёта, такого, как эта «Вильга». Когда я был направлен сюда, и, знакомясь с окрестностями, впервые пережил пыльную бурю подобной силы, меня потрясло, как гудит воздух – всей толщей, всем своим объёмом. Это трутся друг о друга и воют, звучат тысячи тонн поднявшегося в небо песка. Настоящая музыка песка. Кстати, мисс Челия, когда вы будете прыгать с парашютом, в свободном падении ваша скорость не превысит пятидесяти метров в секунду, то есть ста восьмидесяти километров в час. Не бойтесь.

Когда дуют такие страшные ветры, несущие песок, камешки и небольшие камни, то не видно кисти собственной вытянутой руки. Различаешь ещё плечо и почти не видишь локтя. Ветер в пустыне пронизывает человека насквозь и может заморозить насмерть даже при минус семи. Так и внешний патруль базы был застигнут бурей, двое присели, лицом к лицу, держась друг за друга, и не двигались с места. А капрала повело по ветру, и он бы погиб, занесённый песком, если бы не наша умница Салли. Она не рассказывает, как поняла, что капрал нуждается в помощи, и как разыскала его. Они пришли вместе, когда буря начала стихать. Поэтому прошу вас, Роберт, не надейтесь на свой прежний опыт, учитывайте местную специфику, и штормовые предупреждения тоже. В пыльной буре приземляться не советую – перевернётесь. Если не успеваете возвратиться, лучше улетайте подальше, докуда только возможно, а, приземлившись, поглубже ввинтите в землю все штопора, поставьте на тормоза и как следует закрепите самолёт.

Если вы готовы, Роберт, я могу принять у вас зачёт по материальной части машины. Мисс Челия, мы будем вынуждены потом подняться в воздух. И, если вы хотите…

– Нет, спасибо, у меня занятия по моей собственной программе. Сейчас вы, дорогие мужчины, летите без меня.

– Салли, проводи мисс Челию домой! – приказал Эзра и добавил вдогонку: – О! Мисс Челия, я очень жалею, что нет при себе профессиональной видеокамеры! Это был бы лучший из фильмов века: прекрасная женщина под музыку пустыни в поисках возлюбленного уходит с собакой как будто в дальние пески! Соната Гоби!.. Только маленькая зарисовка на память…

Он достал из внутреннего нагрудного кармана авторучку со встроенной камерой.

В тот же день я впервые поднялся в монгольское небо на польской «Вильге», на которой когда-то выучился летать и бедный Стах Желязовски.

Монгольское небо мне не забыть. Никогда. С двух-трёхкилометровой высоты в солнечную погоду и при лёгком ветерке сквозь ясный воздух своеобразно выглядят сопки на подступах к пустыне Гоби, особенно те, что повыше. У их подножий струится нагреваемый солнцем воздух, а ветер внизу поднимает лёгкую пылевую завесу, и кажется, что сопки невысоко парят над пылевым маревом и царствуют над безграничными песками, не касаясь опорной поверхности своими основаниями, как огромные, низко плывущие над землей горы или гористые небесные острова. В хорошую погоду кучевые облака далеко на юге над пустыней приобретают редкостные очертания. Ни в одной части света я с воздуха не видел больше таких прихотливо изрезанных облачных тел и вычурных контуров, точь-в-точь как на китайских картинах или шёлковых вышивках досоциалистического периода. Надо побывать в небе над Гоби, чтобы понять, что древняя китайская традиция изображения облаков вовсе не условна, а предельно реалистична. Как, впрочем, и виды китайских гор, покрытых лесом. Да, наверное, художественных изображений и птиц, и ручьёв и всего остального. Просто они у них такие, как их китайцы изображают, а в других местах планеты всё в небе и на земле на диво совершенно другое. Но наибольшее мое удивление вызвал бледно-бледно-голубой цвет неба над центральной Монголией. Ему совсем не присущи яркость и насыщенная синева. Вспоминаются легенды о волшебной и чудесной стране Шамбале, находящейся якобы где-то в этих местах, потому что, кроме как только её необыкновенным, непостижимым влиянием, и больше ничем реалистическим, и объяснять-то неповторимость цвета бледного монгольского неба не хочется. Если иметь в виду духовное, а не материалистическое местонахождение Шамбалы, то, наверное, в отношении неповторимости Центральной Монголии кое-что справедливо.

Я обратил внимание на эти гобийские чудеса ещё в первом полёте с Эзрой и потом, поднимаясь уже один, не уставал находить их глазами, все поочерёдно, каждое гобийское диво в его персональное время на протяжении длящегося светового дня, поскольку ночью я тогда ещё не летал, и мне нисколько не надоедало всем этим чудесам удивляться и ими любоваться. Эзра рассказал нам с Акико, что сам он объясняет необычный цвет неба над Монголией и Гоби тем, что из района Гоби восходит мощнейший энергетический поток от Земли, и из Космоса на Гоби тоже изливается ещё более мощный энергопоток. В таких уникальных условиях предельной энергонасыщенности привычной нам небесной синеве здесь просто неоткуда взяться.

– А чем в жизни занимаетесь вы, мисс Челия? – спросил Бен Мордехай, когда мы с Акико вечером пришли к нему в домик со своими скромными пирожными из авиабазовского пищеблока, и он запросто предложил нам заняться вместе с ним приготовлением более основательного и приятного ужина.

– Буквально только что мне пришлось пройти повышение квалификации по проблематике психологической устойчивости пилотов в длительных перелётах, – не моргнув глазом и без запинки, отвечала Акико. Может, так оно и было, много времени она провела наедине со своей Джоди как раз тогда, когда я получал университетские образования. Допускаю также, что рассказывала она ещё и свою отдельную «легенду», в детали которой я пока не вникал. Да мне и не надо. А её запасов знаний хватило, и она уверенно продолжала:

– Мне, наверное, и дальше предстоит заниматься относительно узким направлением подготовки пилотов. Но, видите ли, мистер Эзра, проблема эта сходна для всех занятых чем-то вроде диспетчерской деятельности – регулированием транспортных потоков на автомобильных и железных дорогах, контролем работы электростанций и энергосетей, трубопроводов и тому подобного. Только пилоту, как и подводнику, в отличие от наземного персонала, выйти с рабочего места, чтобы передохнуть, практически некуда. Особенно, если машина одно– или двухместная, небольшая. Чем проще технические системы в управлении – ведь всё большую часть рутинной работы забирает на себя новейшая автоматика, – тем сложнее приходится контролирующему работу систем управления человеку. Он отвлекается своими мыслями, он не сразу включается, когда, напротив, надо срочно вмешаться. Поэтому участились ошибки именно по причине неудачного, несвоевременного вмешательства человека. Не всегда точно и продуманно сочетаются человек и машина ещё на уровне проекта и раньше, на этапе продумывания идеологии нового технического устройства. Вы ведь об авиационных авариях из-за человеческого фактора знаете… Что вы собрались приготовить, Эзра, чем вам помочь?

– Я не собираюсь отбирать заслуженные лавры у моей Рахили и мучить вас острыми еврейскими блюдами, которые у нее получаются не в пример лучше… Выпивку я не очень люблю, для аппетита рюмку в неделю, не более. И не в каждый год. Поэтому Джеймс, зная это, меня к соучастию не привлекает, только всегда обещает выпить со мной в следующий раз. На ужин у нас сегодня вкуснейшее и очень простое в приготовлении татарское блюдо. Рецепт от моего самарского дядюшки, как, впрочем, об этом просил Джеймс, и многое русское из того, чем я хотел бы вас сегодня развлечь. Ведь Самара и Казань находятся на одной и той же огромной реке – Волге. И друг от друга оба этих города не так далеки. Мой дядя Наум особо подчеркивал, что в России неправильно называют это кушанье «беляши» – это очень обрусевшее наименование. На самом деле эти не белые коржи из теста, внутри которых в полуоткрытом виде запекается нарубленная с луком говядина, должны называться чуть иначе: «биляши». Считает, что это как раз и есть по-татарски. Биляши стряпали ещё в древнем татарском городе Биляр, возможно, что там они и родились, потому и биляши. Если я не татарин, как, предполагаю, и вы, и не могу проверить моего дядю, то пусть пока так оно и будет. Стряпаем вместе… Идёт? Пробую на вкус фарш… Чёрного молотого перца и соли хватает… Разрешите, мисс Челия, покажу? Сделаем биляши не очень большие, для быстроты, есть уже сильно хочется. Мясо понемножку, примерно со столовую ложку или чуть больше, кладёте по центру раскатанной лепёшечки… Тесто пальчиками подбирается сборочками с боков, по сторонам, по всему периметру, подтягивается кверху, теперь загибается, скрепляется, лепим, лепим вот так, а открытое мясо небольшим кружочком получается в серединке… В серединке кружок остается свободным от теста, и вначале обжаривают с открытой стороны, где в дырочку видно фарш. Переворачивают, когда тесто «с лица» подрумянивается, а мясная начинка с луком потом очень и очень вкусно внутри запекается. Вот и всё! Ставлю жарить. Сегодня у меня прекрасное хлопковое масло из Средней Азии, даже простая отварная вермишель получается на нём при жарке аппетитнее, чем на подсолнечном. Ещё у нас будет салат из свежих томатов с добавлением мякоти лимона – чуть-чуть, вместо уксуса, – с варёными яйцами и зеленью.

Эх-х, как нам будет вкусненько!.. Теперь, друзья, включаю вам музыку.

Видите ли, пожалуй, я в музыкальной области – ретроград, не стыжусь в этом признаться. Много записей у меня переписано со старых советских пластинок – все они происхождением от дядюшки Наума. Он сделал неплохой бизнес на старых пластинках, использовав израильскую ностальгию бывших граждан страны Советов. Вот послушайте: в исполнении изумительной Нани Брегвадзе – по-английски – и Эмиля Горовца – на русском – великий английский актёр и комик Чарльз Спенсер Чаплин когда-то сделал вечный подарок для своей прекрасной жены Уны О'Нейл – «Это моя песня», к сожалению, не помню автора русского перевода:

Любовь – песня моя,

И я пою лишь для тебя одной.

 Весь мир – ты для меня,

 Сердце моё с тобой…

Эзра налил всем недорогой израильской лимонной водки «Цитрон» по крохотной стопке, оказавшейся единственной за весь вечер, и провозгласил истинно еврейский тост:

– За жизнь!

С Бен Мордехаем, действительно, было нетрудно и приятно. Он легко и без ненужной суеты двигался, такой огромный, даже в сравнении с вовсе не маленькими нами. И, пока мы ужинали, всё ставил и ставил для нас любимые им мелодии. Вспоминаю, как недоумевала Акико, прослушав некоторые песни популярнейшего русского поэта, артиста и эстрадного исполнителя своих песен Владимира Семёновича Высоцкого, которого до этого вечера совсем не знала:

– Как это: «Понаедем с вилами и выправим дефект…»? Вилы – это что, научный прибор? Для сена? Что такое сено? Как русские фермеры могут помочь вилами своим товарищам учёным? Учёные – их товарищи? Их коллеги?! Русские учёные используют в работе вилы для переноски сушёной травы? Каким образом сушёная трава применяется ими в науке? Сушёная трава сейчас служит им заменителем заработной платы? Как, они её едят?! Это приправа?!

Эзра смеялся, а потом и хохотал почти до слёз и терпеливо объяснял моей любимой смысл и этой и других песен Высоцкого. Он необидно смеялся и над книжным знанием русского языка американкой Челией Риччи, когда заурядные, просто-таки бытовые слова, обозначающие такие важные для русского человека инструменты, как лопата, грабли, вилы и многое-многое другое, остались вне пределов усвоенного ею современного бытового словарного запаса.

Я с пониманием оценил, что Миддлуотер предусмотрительно направил нас к майору Бен Мордехаю, великолепно знающему русский язык. Но за ужином я привычно отмалчивался, почти как когда-то на вечеринке с Эвой и Стахом, хотя мне в тот монгольский вечер с Акико и Эзрой было очень хорошо, даже приятно. Я впитывал в себя человеческие эмоции Эзры, можно сказать, обучался им, примерял их к себе, назначая в чём-то как эталон. Мне понравилась песня Высоцкого «Як-истребитель», я попросил прокрутить её ещё раз. Сейчас диктую «прокрутить» по привычке, несмотря на то, что, по-моему, и в звуковоспроизводящих устройствах сейчас уже почти нет подвижных деталей, но слово осталось и пока не заменилось. Не знаю, какие синонимы сейчас в ходу там, в России. Скорее всего, везде – разные.

И всё же смысл и значение того нашего вечера с Акико и Эзрой в Гоби для нас останется навсегда совсем в другом, о чем Бен Мордехай заговорил после сытного ужина – очень горячего сладкого цейлонского чаю с подсолёнными и подперчёнными биляшами – и советской эстрадной музыки, ставшей ностальгической классикой жанра. А было так.

– Дорогая Челия. Уважаемый Роберт, – Эзра начал почти торжественно, поочередно внимательно вглядываясь в наши лица, и мы поняли, что ему приходится прилагать волевое усилие, чтобы сдерживать своё волнение. – Вспомните, днём подошла к нам беспристрастная, объективная Салли и легла от нас троих в десяти шагах. Это семь с половиной или восемь метров. Когда я один, она ощущает мою защитную оболочку на расстоянии трёх метров от меня. Но у «Вильги» нас оказалось рядом друг с другом сразу трое, и наши оболочки благодаря однородности, их внутреннему сродству, соединились, усилились и выросли в диаметре. Это раз. Ваш «импульсный выстрел» в меня, мисс, в вечер вашего приезда. Я был по-настоящему потрясён не столько выстрелом, сколько тем, что ко мне пожаловали такие же, как я сам. Это два. Вы видите, я в этом убеждён, мою ауру, Челия и Роберт, а я различаю ваши. Да-да, я вижу, вижу, хорошо их вижу. Ауры у меня и у вас сферические по форме и в поперечнике до трёх-трёх с половиной метров у каждого из нас. Гораздо больше размерами, чем у обычных людей. У Христа и Будды они достигали, полагают, нескольких километров в диаметре. Мы не достигли духовности их уровней, однако, мы с вами, находясь рядом, вполне можем контролировать друг друга по состоянию ауры, это – три. Вы воспринимаете многое во мне, а я, в свою очередь, в вас, в интуитивном виде, на интуитивном уровне, я не могу подобрать более удачного определения. Не для всего, что есть в нас самих, у нас уже есть слова. Этого для начала хватит? Меня не интересует, кто вы на самом деле, и вы глубоко в себя меня не пускаете, я это понимаю и уважаю вашу тайну, и в глубины ваших сокровенных «я» совершенно не стремлюсь. Вы это во мне тоже очень даже понимаете. И теперь мы поняли, кто мы такие есть. Так в части нашего духовного сродства, сможем ли мы – новые люди – мы вправе познакомиться друг с другом поближе? Сразу скажу: мы втроём понимаем, что Джеймс Миддлуотер пока не с нами, что в этих делах он – непосвящённый. Но он остаётся и всегда останется большим нашим другом, и этим всё сказано. Так?

– Да, это так, – тихо отозвалась Акико. – Вы всё сказали правильно. Расскажите, как это начиналось у вас?

– Благодарю вас за откровенность, я ценю её очень высоко, – переведя дух, с явным облегчением заговорил Бен Мордехай. – Разумеется, расскажу. Я в юности мог избрать религиозную карьеру. Этого очень хотел мой отец. Или стать глубоко верующим и глубоко религиозным человеком, как моя мать, как многие из моих родственников. Но этого не произошло, хотя в меня с детства очень глубоко вошло ощущение, что я и живу-то на этом свете только потому, что этого хочет Бог. Я непрестанно и горячо молился, чтобы Бог послал мне откровение, какой моей службы Ему Он хочет, но ответа внутри не слышал. Я никогда не говорил себе, что не улавливаю ответа или не замечаю какого-нибудь знамения, потому что Бога нет, я был уверен в том, что пока не умею услышать или распознать как-то иначе Его волю. Я долго размышлял и избрал для себя всё-таки военную стезю, потому что моя маленькая великая страна нуждается в том, чтобы её защищали достойные и умелые руки.

Бытовой, народный русский я узнал одновременно с ивритом, потому что жили мы на городской окраине, рядом был кибуц, и я играл на улице с еврейскими ребятишками из Советского Союза. Сейчас у нас тоже довольно скромная квартирка в микрорайоне Рамот Алеф в Иерусалиме, потому что там я вынужденно ушёл в отставку, и мы здорово экономим для будущей учёбы детей. Наши девочки так быстро растут… А тогда я внимательно читал, много работал над собой, и сам делал себя. Дядины книжки прочёл на русском и понял, наконец, что ответ Бога на мои Ему вопросы давно содержался в моей душе. Я правильно сделал свой выбор. Выбор мужчины. Бойца. Служил бы в нашем спецназе и дальше, если б не тяжёлые ранения. Попасть сюда, в войска ООН, мне помог в своё время отец Джеймса Миддлуотера – мистер Говард. А моего давнего друга Джеймса когда-то выручил из центральноафриканского плена я, мир тесен. Моё счастье, что меня поддержала и Рахиль, как поддерживает во всём, не упуская, конечно, и своего личного интереса от нашего союза. Я ещё молод, но мне очень близки, кроме, пожалуй, упоминания о горе, ведь я теперь иной, мысли нашего и всемирного поэта Иосифа Бродского, высказанные им в стихах:

Что сказать мне о жизни. Что оказалась длинной.

 Только с горем я чувствую солидарность.

 Но пока мне рот не забили глиной,

 из него раздаваться будет лишь благодарность.

– А вы, Роберт, – прямо спросил Бен Мордехай, закончив свой достаточно откровенный рассказ, – вы ощущали внутри себя вашу Душу?

На этот раз Акико промолчала. Она не стала смотреть на меня, чуть отвернулась и опустила голову, и я понял, что сейчас она специально сосредоточилась и прочитывает мои мысли прежде, чем прозвучат слова. Наверное, чтобы остановить меня вовремя.

– Не стал бы вам отвечать, окажись я среди чужих, это вы прекрасно и сами понимаете, Эзра, – сказал я. – Что ж? Откровенность в ответ на вашу откровенность. У меня тоже был, скажем, подобный разговор с некоторыми русскими. Так сегодня не во всём подтверждаются слова составителя их толкового словаря Владимира Ивановича Даля, повествующие о душе: «Душа – бессмертное духовное существо, одарённое разумом и волею. Душа – также душевные и духовные качества человека, совесть, внутреннее чувство». Эти понятия продолжают жить на бытовом уровне, и люди их ещё используют. Однако обычная, хотя и бессмертная человечья душа не имеет собственного разума. Она не имеет и сознания. Она не испытывает ни эмоций, ни чувств и не имеет воли. Наверное, и она сложна, и многокомпонентна, и на очень и очень многое влияет. Но оказывается, что обычная душа, невзирая на её очевидную многосоставленность и своеобразную сложность, в чём-то сродни простому записывающему информацию устройству. Так что, сэр, вы имеете в виду Душу с большой буквы, то есть, вероятно, Монаду, а я – только душу, которую пишут с маленькой.

– Я действительно очень хорошо понял, Роберт, то скрытое для непосвящённых в вашем ответе, – ещё более откровенно заговорил Бен Мордехай. – Мы, здесь присутствующие, уже втроём от остальных людских «душ» отличаемся тем, что души наши теперь в качественно ином положении. Скажу лишь, что с душой, объединившейся с сознанием, и мне стало легче читать то, что записано перстом Божиим в мире вокруг меня. И этим сказано почти всё! Добро пожаловать в новый мир, мои друзья. Я рад, что во всем мире одновременно появилась новая сила, рать Божья, способная противостоять тем силам, которые добиваются злой цели любой ценой, и побеждать их всё более крепнущей силой просветляющегося духа. Мои вопросы к вам на этом закончились. Добавлю лишь, что и на этой базе и в войсках ООН я уже не одинок. И нас с каждым днём всё больше.

– Вот, оказывается, как мы узнаём друг друга, – тихо проговорила Акико. – Я, как и вы, тоже чувствовала, что не одинока, но как-то не очень верилось, что нас в мире прибавляется. Нам, пожалуй, пора, мистер Эзра. Спасибо вам.

– Что ж, друзья, до завтра, – сказал, проводив нас и прощаясь у двери нашего домика, Бен Мордехай. – Вам, мисс Челия, очень полезно было бы познакомиться с нашим военным врачом, майором Кокориным. Он русский, и в вопросах души гораздо более сведущий, чем я. Думаю, Андрей Кокорин может стать полезным и вам, Роберт.

Едва мы с Акико оказались наедине в гостеприимном и теплом домике, обоим стало ясно, насколько мы друг по другу истосковались. Мы обнялись ещё в передней, потом стали раздевать друг друга, продвигаясь по ходу дела к спальне Акико, и не хотелось нам отрываться друг от друга долго-долго.

4. Назревшее пояснение к непростым взаимоотношениям героев и многоликих авторов этой притчи

– Ты, дорогой, уважаемый автор, всё-таки продолжаешь считать себя скованным поступающей от меня информацией, чувствуешь это, ощущаешь, к сожалению, – мысленно обратился ко мне Борис Густов. – Пусть так. Но, выучившись воспринимать информацию из моего времени ещё и помимо меня, по другим каналам, ты, брат, всё же согласись, что с истолкованием значений завтрашних для тебя событий без моей помощи справляешься не всегда.

– Спасибо за всё, от тебя приходящее, – кротко и коротко подумал я, дабы не ввязываться в безмолвную дискуссию. Сегодняшнее его настроение меня насторожило, что бы значило это близкое к весёлому многословие в сочетании с явственно проявившимся самомнением? Перерыв в нашем с ним общении подзатянулся по не во всём от нас зависящим обстоятельствам, и, исходя из опыта общения с людьми, я стал опасаться, что возобновлять знакомство придется всё с той же выработки общего языка, предшествующей полноценному, взаимополезному обмену.

– Ты вбираешь драгоценные крупицы жизни оттуда, а для меня – отсюда, из моего мира, тобой представляемого, однако изначально во многом иного, чем твой. Мира, который, как и твой, в своём развитии также существенно изменился, а ты не всегда это отмечаешь, – продолжал Борис своё мысленное обращение ко мне. – Почему? Да потому, что ты не жил в моё время, для тебя оно вероятное будущее, и, наверное, ты улавливаешь всего лишь предпосылки возможных событий. И, понятно, знать пока не можешь, как почти все из живущих, доведётся ли тебе самому до прихода этих дней дожить. А равно: до твоего в них прихода.

– Допустим, – одним словом ответил я, предположительно с ним соглашаясь и одновременно стараясь не допускать его в мои мысли глубоко, поскольку не хочу помех. К чему он клонит?

– Ты отбираешь, что хочешь, из того, что способен уловить, из моего времени, из дорогой мне страны, куда и мне уже не вернуться, как дважды не войти в одни и те же воды. Ведь и для меня памятны дни в Японии, поначалу доставившие столько горьких минут, настоящих страданий. А причина их, оказалось, коренилась во мне самом, в моём собственном ущербном сознании, подавленном захлестнувшими меня иллюзиями. И то первое наше с Акико совместное утро и последовавшие потом торопливой чередой всё новые и новые такие быстролётные дни с постижениями и радостями друг от друга, повторюсь, для меня стали уже временем прошлым. Ушедшее время, как обычно, спрессовалось в памяти. Печалиться, знаю, о нём не только бесполезно, но и вредно. Я с этим смирился.