Текст книги "Зеркало времени (СИ)"

Автор книги: Николай Пащенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 90 страниц)

Поэтому мне интересно, действительно ли происходило всё то, что записано в моём подсознании? Как зовут вдову того японского лётчика? Как зовут его дочь? Подсознание упорно твердит мне, что сейчас, сегодня, 1 февраля 2001 года, они обе живы.

Так ответь же мне, подсознание!

И оно отвечает: имя вдовы погибшего японского летчика состоит из трёх букв.

Ё-К-О. Ёко! Ёко! И снова – она жива!

Имя дочери погибшего майора Набунагэ состоит из пяти букв. Ее зовут А-Н-И-К-О. Анико!

Но ещё интересно и то, что мне удалось «вспомнить» имя отца японского летчика. Имя отца досталось мне особенно трудно. Никогда бы мне в мою русскую голову не пришло, что в Японии может быть и такое мужское имя: В-А-Т-А-С-Ё-М-О-Н.

Отца японского летчика звали Ватасёмон. Я в юности смотрел художественный фильм с похожим названием – «Расёмон», но чтобы имя «моего» отца походило на название древних городских ворот, где – в Токио? В старом Эдо? Или в Киото? Мне кажется, в Киото…Почему, почему я так мало знаю о Японии? У меня нет, не хватает слов… Слов… для объяснения себе. Самому себе, ощущающему «японский период» моей души, как моё собственное, моё личное позавчера…

Без комментариев…

Когда за «первородный» грех Господь низринул Адама и Еву из рая, они упали на землю и оказались в различных странах света. Адам упал на одну из гор острова Шри-Ланка, Цейлона, который в достодавние времена древние арабские моряки называли Серендиб, а еще более древние греческие мореплаватели именовали Тапробана.

Саи-туу, который сегодня моложе меня, на далеком Цейлоне побывал и лично видел исполинских размеров отпечаток босой ноги на горе, так и называющейся – пик Адама. Ева оказалась в Аравии, на берегу Красного моря, там, где сейчас порт Джидда. Адам и Ева были разлучены на двести лет и скитались в одиночестве по диким безлюдным странам и землям, пока им не были засчитаны Вышними Силами искренние скорбь и раскаяние.

Им позволили сойтись вместе, и они, наконец, встретились и соединились, как мужчина и женщина, на горе Арафат, неподалеку от центра мусульманства – города Мекки.

Они соединились и, считается, стали нашими прародителями.

Супруги Набунагэ, Иосинори и Ёко, оказались, как и десятки миллионов других мужчин и женщин, разлучены войной, и на нашей земле больше так и не встретились. Как это печально.

* * *

Что ж, жить надо дальше… Но пройдёт и это. Интересно, а что означает это имя – Ватасёмон? Подсознание подсказывает, что род Набунагэ славный и древний… Как же иначе? Только так.

Теперь уже от знатоков айкидо я узнаю, что и в действительности средняя часть фамилии Набунагэ – «бу» – означает меч в воинском смысле, то есть не деревянный для тренировок, а боевой меч, а «нагэ» – ответный бросок подвергшегося нападению, атакованного. «На атаку отвечающий броском с мечом», что ли? Затруднительно, пожалуй, в русском языке найти подобную самурайскую фамилию, тем более, из одного слова.

На интуитивном уровне начинаю понимать, что имя отца «моего» японца означает что-то вроде «задумывающегося», «думающего», одним словом, мыслителя. Во всяком случае, связано с определением человека, которого характеризует постоянная и естественная приверженность мыслительным процессам. Как проверить? Выучить ещё и японский? А ещё какой? Жить-то мне когда? А что должно быть коренным содержанием моей жизни? Может, как раз узнать это самое – сокровенное?

И, наконец, вопрос, который вызывает моё особенное внутреннее волнение, о матери японского лётчика. Мне казалось и продолжает казаться, хотя и не знаю доподлинно, так ли это, что она была женщиной с ещё более властной натурой, чем характер отца, и что это она управляла домом, в то время как отца не стало в достаточно молодые годы Иосинори. В то же время меня удивляло, почему я никак не могу вспомнить лица «матери»?

Оказывается, она могла принимать сына и общаться с ним, находясь за ширмой. Об этом древнем обычае я узнал не столь давно. Детальнее я пока о ней ничего не знаю. Как звали её, эту японку, мать Иосинори Набунагэ? Она, верно, тоже вложила немало усилий в формирование и закалку духа, благодаря которому живёт сегодня на белом свете моё собственное физическое, уже русское, тело.

Но, благоговея перед её светлой памятью, я слишком немногое могу вспомнить о ней и не ощущаю уверенности, погружаясь в свои воспоминания… Кто она, «моя мать»? Как звали её?

Ответь же мне, моё подсознание! Я очень прошу… Я прошу тебя… Прошу, не ошибись…

И оно отвечает: имя матери погибшего японского лётчика, в котором в прошлом своём воплощении пребывала ныне моя душа, состояло из следующих букв:

С-И-К-Т-У-Н-И-К-О…

Боже мой!.. Это имя его матери! Правильно ли я его прочёл?

Может быть, С-И-К-Т-У-А-Н-И-К-О, и тогда часть её имени стала именем дочери майора Набунагэ – Анико? Не знаю, так ли… И всё же, вот новое прекрасное и родное мне имя.

Имя матери…

Что оно мне напоминает?

Сигтуна… Откуда, откуда это?! Воспринятое японским слухом древнее название скандинавского города-крепости, овеянное немеркнущей славой викингов – мореплавателей, воинов и землепроходцев, – могла в нем замениться буква «г» на «к»? Неужели мать моего японца имела предком европейского человека из Сигтуны? Или это мое домысливание, навязанное опытом теперешней моей жизни? Что тогда означает это имя на японском языке?

Ватасёмон. Сиктуанико. Иосинори. Ёко. Анико. Скольких я вспомнил людей, имеющих ко мне непосредственное отношение! А есть ли у Анико дети?

Теперь, также из подсознания, знаю, да, есть… Сегодня внуки Иосинори и Ёко живут очень далеко от меня.

А что за род – Набунагэ? Подсознание вновь внушает мне мысль, что род Набунагэ – славный и древний. Чем именно славен он?

И вдруг в «Краткой всемирной истории» встретилось то, что я раньше и не заметил бы, потому что специально японским средневековьем не интересовался. Как очень немногое знаю и о современном состоянии этой страны. Культурный обмен между нашими странами слишком нерегулярен и скуден: чуть-чуть фильмов, чуть-чуть литературы. Как если бы мы не нуждались друг в друге. Почему и сегодня преобладает изоляция вместо взаимного духовного обмена между людьми?

В ожесточенной борьбе 1568–1582 годов честолюбивый человек по имени Ода Нобунага возглавил средних и мелких феодалов и создал централизованное государство в северной половине Японии. Он был поддержан купечеством крупных городов и в борьбе за укрепление государственного единства и централизованной власти подавил крестьянские выступления.

Спрашиваю: имеет отношение род Набунагэ к тому человеку – Ода Нобунага, – ставшему на целых девять лет сёгуном Японии, пока Ода Нобунага не пал жертвой покушения в 1582 году?

Да, лаконично ответило подсознание. Но подробностей не расшифровало.

Моя, поправлюсь: сегодня моя, душа об этом знает. От души это стало известно и моему сознанию, вошло в мою действительную память и пребудет в моем сознании всегда, что бы в дальнейшем ни произошло со мной. Даже в моём посмертии. И я глубочайше благодарен за это Отцу моему Небесному и Всем Силам Света, Кто к этому причастен.

Несовпадение написаний в русском прочтении этих двух слов Нобунага и Набунагэ может быть вызвано новой транскрипцией, хотя, полагаю, Нобунага – не фамилия, а имя. Тогда фамилия средневекового сёгуна – Ода? Кроме того, прошло четыре с половиной века и в самой Японии. Может оказаться, различия между фамилиями, а также именами более глубоки, не знаю.

И всё же…

Можно взволноваться. Но я постараюсь отнестись и к этой новой для меня, но важной и необходимой информации по-прежнему спокойно. Ведь важно даже не событие, а его значение. Мысли Вселенной – не события, а своеобразный дух мыслей – их значения. Принимаю, как факт, с сознанием о котором жить дальше. Но вот значение его для меня…

Оказывается, насколько важнее то, что в жизни человека происходит с его душой, чем то, сколько он сумел сложить под свой зад стопок денег, чем наполнена его кастрюлька и что на нём надето… Хотя я думаю, что одно другому не помеха. Сочетать можно, если этому выучишься. Выучишься, а не иначе. Если иначе – всё равно не удержишь.

Педагоги, воспитывавшие нас и давшие нам образование, кто в большей, кто в меньшей степени, верили, что воздействуют и на характеры своих питомцев. Верили и верят в это и многие родители. Наверное, это так и есть. В ещё большей степени на свой характер способен повлиять сам человек, занимаясь самовоспитанием.

Но если силы, воздействующие на характер в нынешних обстоятельствах жизни человека, недостаточны, если родительско-педагогическое воспитание осуществляется формально, из-под тонкого поверхностного культурного слоя начинает сквозить характер, принесённый в личность нового человека его вновь воплотившейся уже в нём душой, будет ли хорошо это или плохо.

Почему мы не задумаемся, откуда взялся в младенце, едва прикоснувшемся к материнской груди и не подвергшемся пока практически никакому родительскому воспитанию, выраженный характер? В чём причины конфликтов между двух-трёхлетними карапузами и их мамами? Разве не ясно, что в крошечных человечках приоткрываются сильные и стойкие характеры, принесённые их душами из прошлых воплощений? Какие же это характеры?

Так, вослед за интересом к самому себе, возник во мне закономерный интерес и к душегенным характеристикам моего ближайшего окружения, характерам членов моей семьи. И то, что поведало мне, открыло мое собственное подсознание в отношении самых близких, самых родных мне людей, ничуть не менее любопытно, чем то, что открылось мне о прошлом воплощении ныне моей души.

Душа одного из родных мне мужчин в предыдущем воплощении жила в девочке, родившейся у границы Канады и Соединенных Штатов Америки, в состоятельной семье. Звали девочку Дорис Кларенэнтель (ударение на срединное «э»). Её отец, Бруно, происходил из немецких евреев. Они жили в Доусоне, рукой подать до американского штата Аляска. В возрасте от 10 до 15 лет Дорис вместе с отцом попала в автомобильную катастрофу, виновником которой был другой водитель. Отец девочки погиб почти сразу, а Дорис получила травмы головы и позвоночника и скончалась в течение часа после автокатастрофы. Семья относилась к иудаистской вере. Мать девочки, Агнесс, жива до сих пор. Братьев у Дорис нет, кажется, остались две сестры. Сёстры также живы до сего дня. Кажется, злосчастная катастрофа произошла в шестидесятые годы двадцатого столетия.

Сопоставляя черты характера рано ушедшей еврейской девочки Дорис с чертами близкого и хорошо известного мне человека, я начинаю понимать и многие из движущих им мотивов. Фамилию с искажённого немецкого, может быть, с идиша, я перевёл, как «выяснившаяся доля», например, доля имущества, возникающая при наследовании. Клар, кларене – ясная, выяснившаяся. Эйне Тейль, в русской транскрипции, – это часть, или доля.

Так сколько же надо знать, чтобы чуть получше понимать хотя бы членов собственной семьи!

Душа другого родного мне мужчины, пребывала в прошлом своём воплощении в теле тоже мужчины, немца по национальности, проживавшего, однако, и умершего «своей смертью» на восемьдесят четвёртом году жизни в Финляндии. Мне кажется, он умер в начале семидесятых годов двадцатого века. Вероятно, жил он на хуторе, который либо называется Еннисари, либо находится в местности или поблизости от населенного пункта с таким названием. Я вообще не знаю Финляндии и не могу сказать точнее, крупномасштабной карты страны у меня нет, а в энциклопедических справочниках сведения о таких мелких населённых пунктах не приводятся. Съездить туда и посмотреть на месте? Хо-хо…

Он много работал, был очень педантичным, аккуратным и трудолюбивым человеком. Руки у него поистине были золотые. Может быть, и по локоть золотые. Не знаю, чем именно он занимался. Зато знаю о его упрямстве, сдержанности и молчаливости. То, что этот немец, Карл Егерсдорф, проживал в Финляндии, а, возможно, там в девятнадцатом, вероятно, веке и родился, когда Финляндия была частью Российской империи, в ходе дальнейшего анализа может рассказать много интересного о драматизме его судьбы. Ведь в советско-финской войне 1939-40 годов Карл с оружием в руках сражался на стороне Финляндии против Красной Армии. Неравнодушен «бывший Карл» к оружию как к особого рода произведению техники и в этой жизни.

Предки его могли попасть в Россию ещё во времена Петра Великого. Мне кажется, Карл был лютеранином, но особой религиозностью вряд ли отличался, в Бога верил, но больше полагался на себя. Слово Егерсдорф на немецком означает что-то вроде «охотничьей деревни».

Военный факт из биографии Карла побудил меня задать уточняющий вопрос в отношении аналогичной биографической детали японского летчика Иосинори Набунагэ. Какой стране принадлежало грузовое судно, которое он протаранил и при этом погиб?

Насчет принадлежности судна подсознание поначалу не распространялось, но ответило: судно и груз направлялись из Соединённых Штатов в Советский Союз.

Это ленд-лиз? Поставки вооружения, продовольствия и военных материалов? Или нечто иное? Вот какая загадка! Советский Союз ещё не объявил войну Японии, а японский лётчик, старший офицер, начальник штаба или командир части выдерживает жестокий воздушный бой (с кем, с чьими самолётами?), теряет сослуживцев и ценой собственной жизни пытается воспрепятствовать доставке военного груза в порт лишь вероятного противника, ведь война с гитлеровской Германией уже закончилась, но пока совершенно неизвестно, будет ли теперь Советский Союз воевать с Японией. Или ему это было уже ясно? Но ведь он хорошо знал совершенно иное – про ещё действовавший 1 августа 1945 года договор о ненападении между СССР и Японией, несмотря на непрекращающиеся приграничные стычки, в которых каждая из противостоящих сторон традиционно обвиняла другую.

Постепенно я понял, что «протаранил», возможно, советское грузовое судно. Я, конечно, мог бы через подсознание установить название этого судна, но, увлечённый работой уже над продолжением моей вещи и сбором материала к ней, делать этого не стал. Иначе мне никогда не окончить эту работу. И я не в состоянии проверить, было ли это конкретное судно целью атак японских самолетов, любой ценой пытавшихся воспрепятствовать его приходу в порт назначения. Что в таком случае везло оно в своих трюмах? Почему у японца оказались самые серьёзные причины атаковать грузовое судно, весьма вероятно принадлежащее стране, с которой Япония официально не воевала?

Ещё загадка истории Второй мировой войны на Тихом океане.

По какой причине японец это сделал? Не потому ли души, и не только моя, приходят для последующего воплощения в ту страну, которой прежние их носители пытались причинить ущерб или испытывали к ней не самые лучшие чувства?

Почему так немного известно в нашей стране о Второй мировой войне в Тихоокеанском регионе? На какие недоступные мне официальные сведения об этом боевом эпизоде я с уверенностью смог бы положиться? Какие проникновенные слова пришлось бы приводить многочисленным начальникам, регулирующим доступ в архивы (и в какой из стран – США или России, в Японию, думаю, эти сведения после смертельного для «меня» воздушного боя доставить было уже некому) и что подумали бы они обо мне, явно выпадающем из их представлений о тех, кому разрешено интересоваться содержанием того, что в подведомственных им хранилищах оберегается от любопытствующих, а кому «не положено»?

Нет, очень немногое доподлинно известно или станет когда-либо известно о чём угодно, и не только о любой войне. Кроме того, а какие доводы, понятные обычному начальственному уму, не отягощенному ненужными ему знаниями, я привёл бы в качестве объяснения, почему вообще мне об этом военном эпизоде стало известно, из каких таких нигде не публиковавшихся источников, и чем подтвердил бы мою психическую нормальность? Что, действительно уже одобрено и разрешено широко пользоваться новыми научными методами работы с подсознанием, которыми овладел я? Кем разрешено и каким документом? – То-то и оно! – А почему этим не пользуются уже все?

Ничего нет хуже, чем доказывать, что ты не верблюд. Думаю, что доказывать не надо. С препятствием не общаются, возникающие на пути препятствия нормальные люди обходят. И рабочие мои мысли адресую тем, кому они нужны и важны, кто, как и я, учится и самообразовывается и постоянно ищет общественно полезного практического применения новому знанию. Не так давно не было ведь и персональных компьютеров. Кто знает, какие горизонты откроются перед теми, кто сегодня, как я, работает с собственными подсознанием, рассказывающем о прошлом, и сверхсознанием, способным явить картины возможных вариантов развития будущего?

С течением времени, очень и очень постепенно, проверяя собственные ощущения на истинность, я стал приходить к осознанию того, что «мой» японский лётчик всё-таки не знал о принадлежности атакованного им судна Советскому Союзу, тем более, что в тот момент шло оно без поднятого флага. Всё наверняка гораздо проще. Он атаковал судно потому, что оно казалось «Made in USA» и, следовательно, являлось вражеским. Последние жизненные впечатления погибшего лётчика остались окрашенными эмоционально, очень яркими, поэтому мне относительно несложно было их «считать», находясь тогда на уровне лишь самой первоначальной квалификации.

А пробудившийся интерес побуждал двигаться всё дальше.

Душа одной из родных мне женщин в прошлой жизни была воплощена в современнике великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина.

Это был человек титулованный, наверное, граф. Звали его Александр Апраксин, родился он, мне кажется, в конце восемнадцатого-начале девятнадцатого века в России, в родительском поместье под Вильно. Вероятно, семья вынуждена была перебраться в Санкт-Петербург в связи с нашествием Наполеона, если только не проживала в столице постоянно, выезжая в Виленскую губернию на лето.

Александр Апраксин был православным. Стал офицером, служил в Лейб-гвардии Преображенском полку. Служить начал при Александре I Благословенном, но впоследствии служил и Николаю I.

С Александром Пушкиным Александр Апраксин был знаком, интересовался его поэзией, как все образованные, но дружбы между ними не отмечалось. Женился, были дети. В своем поместье, ныне в Литве, под Вильнюсом, Апраксин и похоронен в девятнадцатом веке. Род его не прервался ни в девятнадцатом, ни в двадцатом столетиях.

Сегодня где-то за границей живут потомки российского графа Александра Апраксина.

Душа другой родной мне женщины в прошлой жизни на Земле пребывала в теле тоже женском.

Её вначале звали Хелен или Гелен, родилась она, вероятно, в начале или первой четверти двадцатого столетия в Бразилии, в состоятельной семье, проживавшей в сельской местности. Эта женщина носила в своем облике черты белых, европейских людей, вместе португальцев и французов, и черты местных индейских аборигенов.

Она получила светское образование, знала португальский, испанский и английский языки, а вот французским не владела. Но знала и индейские языки, на которых общалась с местными жителями. Насколько знаю, в Бразилии официальный язык португальский.

В юные годы Хелен получила предложение выйти замуж, но чем-то оно её не устроило, кажется, даже обидело. Одним из препятствий оказалось её глубокое религиозное чувство. Она ушла в католический монастырь под именем Марии, девственность сохранила на всю жизнь.

Монахиня Мария отличалась лаконизмом высказываний всю оставшуюся жизнь. Прослыла даже молчальницей, пока в каком-то периоде ей не пришлось стать настоятельницей этого сельского монастыря. Помимо религиозной и управительско-хозяйственной деятельности, легко ей дававшейся по причине её грамотности, она широко занималась благотворительностью.

Об этой черте её характера и сохранении предназначения и на эту жизнь говорит преобладающий цвет в её ауре, здесь я говорю уже не о монахине.

Бразильянка умерла в возрасте от 70 до 80 лет от сердечной болезни или приступа, вызванного глубоким огорчением, причиненным ей её родственником или родственниками. Похоронена в монастыре, настоятельницей которого была. Название провинции, в которой расположен этот сельский монастырь, я пока не знаю.

Недавно мне удалось разглядеть её лицо в примерно пятидесятилетнем возрасте: иссиня черноволосая, смуглая, очень заметны индейские черты – толстоватый нос с горбиной, развитые скулы, губы тонкие. Глаза небольшие, солярные, но из них сквозил всю её жизнь внутренне сжигавший её огонь. С такими много говорящими глазами ей и не надо было много говорить.

То, как мне нежданно-негаданно, абсолютно случайно и для меня совершенно неожиданно, увиделось её лицо, само по себе необычайно интересно. И все-таки об этом увидении позже. Сейчас не стоит отвлекаться. Отмечу только, что облик прошлого нашего воплощения запечатлён не только глубоко внутри, в подсознании, но и снаружи, вне физического тела, перед ним. Отображение прошлого облика несет на себе наша аура. Хотя бы первые несколько лет после нового рождения. Надо только смотреть на лицо человека против рассеянного солнышка, как бы на просвет, и такой же рассеянный свет должен литься сбоку через несколько окон, чтобы получилась интерференция светов из одного источника, одной частоты, но с разных сторон. О такой возможности своими глазами разглядеть облик давно ушедшего человека, причем, не в физическом возрасте его ухода, а в возрасте, скорее, соответствующем набранному духовному развитию, или достигнутому духовному состоянию, я ничего не встречал ни у кого из исследователей. Пожалуй, можно бы и попытаться сфотографировать такое голографическое изображение, если крохотный человечек – носитель ценнейшей информации о своём душегенном предшественнике – вытерпит, позволит провести настройки света для удачной съемки.

В нынешнем своём воплощении душа католической монахини Марии приняла рождение, чтобы научиться жить семейной жизнью, выучиться не ставить своё религиозное чувство превыше любви к Богу и выше исполнения своего человеческого предназначения. Не должно быть религиозное чувство выше обычных человеческих качеств, потому что главной обязанностью человека является не молитва к Богу с какими-то запросами, а помощь Ему в просветлении грубой материи Земли. Человек должен напитать окружающее его пространство любовью, одушевить его и, тем самым, стать со-творцом своему Создателю.

Я думаю теперь о том, что действительные обстоятельства, повлиявшие на характеры самых родных, самых близких мне людей, гораздо интереснее вымышленных описаний, всего того, что могут предложить любые, самые наихудожественнейшие произведения, независимо от их рода, вида, формы и жанра. На мой собственный характер, без сомнения, тоже.

Уже после того, как мне приоткрылись всё-таки поистине немногие крохи (так я оцениваю объём новой, неожиданной для меня информации) из немногих обстоятельств жизни моего предшественника по душе, я стал интересоваться событиями, развёртывавшимися в Японии во второй четверти двадцатого века. Это и было время приобщения моего «предка» по душе к общественной жизни: он взрастал и начинал действовать, проявлял себя как личность, реагировал на происходящие события, строил и осуществлял планы, чему-то радовался или огорчался – словом, жил (моё приобщение к взрослой жизни происходило в последней четверти двадцатого века, в другой стране, в среде других народов, при ином общественно-политическом строе и в других экономических условиях). И буквально по крупицам, но словно сами собой стали приходить ко мне различными путями, преимущественно из переводной литературы, разрозненные сведения, касающиеся этого смутного периода в Японии.

Переводные книги различной степени достоверности и глубины быстро исчезали с прилавков и становились остродефицитными, и я понял, что очень много людей в России так же, как я, чувствуют внутри себя неизбывную тоску даже не по тому времени, когда «они жили» в той или иной стране, а от глубокого и не всегда осознаваемого желания разобраться в причинах, по которым им так рано пришлось покинуть и то время, и ту страну и тех близких или родных людей – это тоже следы Второй мировой войны, неугасимо горящие на дне человеческих сердец по сию пору.

И всё бесконечно дорогое, оставшееся в той жизни, продолжает возбуждать в них неугасимый интерес, который считался похвальным интересом к истории, но в качестве генетического, точнее, душегенного, никем не определялся и не конкретизировался.

Кто-то из таких любопытствующих со мной рядом рылся на книжных развалах и точно так же, как я о Японии, выискивал крупицы сведений в откровениях гитлеровских фельдмаршалов и генералов, объяснившие хотя бы теперь причины катастроф людских судеб и частной судьбы его предшественника по душе. Я понимал, что рядом со мной «бывший» немец. Может быть, немка. Я слышал, как у книготорговцев допытывались, когда хоть что-нибудь появится о том, каким в жизни был великий президент Соединённых Штатов Америки того периода Франклин Делано Рузвельт. Но могут ли ответить книготорговцы, если по неизвестному плану работают ограниченно ответственные издательства частных форм собственности? Некоторые интересовались ранним периодом деятельности председателя Мао или искали «всё об Уинстоне Черчилле» или о Шарле де Голле.

Начиная вникать во внутренние проблемы Японии предвоенного периода, я узнал о серии мятежей молодых военных, занимавших откровенно экстремистские позиции и упрощённо видевших только военные, силовые способы решения всех проблем страны сразу. Они тоже толкали Японию к войне. Они, когда Япония уже втянулась во Вторую Мировую войну, препятствовали выходу страны из войны. Затем, когда положение Страны Восходящего Солнца стало фактически безнадёжным, особенно со второй декады марта 1945 года, они активизировались, их действия приобрели непредсказуемый и оголтелый характер. Молодые горячие головы не хотели считаться с тем, что война из плоской, двухмерной, стала объёмной, она захватила третье измерение – небо, и к такой новой войне Япония готова не была. В новой, изменившейся войне нельзя было победить тяжёлые стратегические бомбардировщики Соединённых Штатов линкорами, бороздящими океанские волны где-то далеко внизу, и доблестными бойцами, вооружёнными никем не превзойденной стойкостью духа и средневековыми самурайскими мечами. До стратосферных высот, откуда на страну сыпались тысячи тонн смертоносных бомб, дотянуться было почти нечем.

Исходя из примитивно истолкованной традиции, не понимая и, самое страшное, не желая понимать изменившихся условий нового времени, молодые мятежные офицеры безрассудно поставили страну на грань гражданской войны.

После коврового бомбометания на Токио 9 марта 1945 года командующий ВВС США генерал Кертис Лё Мэй убедился, что наконец отыскал способ эффективного использования тяжёлых бомбардировщиков Б-29 «Суперфортресс», машин гораздо более мощных и совершенных, чем сокрушавшие гитлеровскую Германию огромные и тяжёлые «Боинги-семнадцатые», летающие крепости «Флайнгфортресс».

Ночная бомбежка Токио с малых высот сотнями бомбардировщиков подтвердила Лё Мэю, что последовательные стирания с лица земли целей – города за городом, одного укреплённого района за другим, – способны привести к быстрому выведению милитаристской Японии из войны, сберечь не меньше миллиона жизней американских морских пехотинцев и несколько десятков миллионов жизней гражданского населения Японии.

Похоже, Провидению, чьим орудием в этой ситуации, вероятно, был генерал Лё Мэй, ничего здесь не оставалось, как пойти путем причинения не отдельно взятой стране, а человеческому контингенту планеты в целом наименьшего зла. Я намеренно избегаю определения «человечество», поскольку оно несёт гуманистическое содержание и непредставимо вооружённым до зубов.

Но мне очень трудно уловить и определить внутри себя, к какой партии, милитаристской или пацифистской, а может быть, ни к той, ни к другой, относился мой предшественник по душе. Он не мог быть в числе самых ярых военных фанатиков, с оружием в руках выступивших против правительства Японии в первой декаде августа 1945 года, поскольку, как я считаю, погиб в воздушном бою, таранив грузовое, вероятно, американское или советское судно, 1 августа, хотя в отношении даты его гибели я всё-таки не уверен.

И всё же, несмотря на то, что я не знаю, был ли он откровенным ястребом-апологетом милитаризма, придерживался ли более умеренных взглядов на способы ведения военных действий, мне кажется, вряд ли он согласился бы с теми, кто убеждён был в горькой, но неизбежной, по их мнению, необходимости в самый последний период войны принести на её алчный окровавленный алтарь неисчислимые жертвы гражданского, мирного населения Японии, принуждаемого руководителями обороны Империи защищать бамбуковыми копьями от американского десанта морских пехотинцев побережья главных японских островов – южного Кюсю и северного Хонсю – во имя достижения более чем призрачной цели: вырвать возможно менее позорный и более почётный мир у союзников, прежде всего, у Соединённых Штатов Америки, которых должны были устрашить кошмары прямых атак побережий Японии и бесчисленные потери своих войск.

Относился ли «мой» японец (по сути, относился бы я – я ведь у себя самого и ни у кого другого это спрашиваю!) к числу более близких ему по положению лиц, предпочетших собственную смерть и гибель страны непереносимому позору капитуляции или выбрал бы более осторожную и взвешенную позицию, близкую к той, которую заняли неизмеримо более высоко стоявшие на социальной лестнице того времени, чем лётчик-майор, адмирал Мицумаса Ионаи, министр иностранных дел Шигенори Того и премьер-министр Кантаро Судзуки? У них были серьёзнейшие основания опасаться физического нападения молодых японских офицеров, чьи умы были помрачены пребыванием в милитаристском угаре, не желавших по этой причине считаться более ни с кем и ни с чем.

Я иногда задаю себе вопрос: почему мне всё это вдруг стало интересно? Спрашиваю себя, нет ли во мне ощущения, что я «недовоевал»? А довоевали ли окружающие меня люди, являющиеся носителями душ павших в той, Второй мировой, или в других, менее масштабных, более ранних или позднейших, но все равно ожесточённых и кровопролитных войнах? Сегодня я и не хотел бы воевать. А он? Он, майор Набунагэ? Что именно, какое чувство, уходя, унесла с собой из этого мира его душа? Хотел он и дальше воевать? Навоевался ли он? Нет пока во мне такого определённого ответа.

Может быть, ответ этот не созрел тогда ещё в его душе. Может быть, я сегодня пока не развит и не способен такой искренний ответ уловить.