Текст книги "Возвышение падших (СИ)"
Автор книги: Marina Saltwater
сообщить о нарушении
Текущая страница: 48 (всего у книги 52 страниц)
Ты не разочаровала меня, и, я благодарна тебе за это, сделала всё, о чём я просила.
Настало то время, о котором я тебя предупреждала. Убеди любыми возможными способами шехзаде Баязида отправиться в столицу. Учти, Дэфне Султан и его главная фаворитка будут убеждать его в обратном. Не позволь им добиться успеха.
К слову, Ирея со мной. Поторопись. Чем скорее шехзаде Баязид окажется в столице, тем скорее я со всем разберусь, а ты воссоединишься с нами”.
Убедить отправиться в столицу? Но для чего? “Я со всем разберусь” – что имела в виду Ариадна под этими словами?
Эмине-хатун догадывалась. То же, что постигло шехзаде Сулеймана, стоявшего у неё на пути. Смерть.
От осознания этого сердце в груди фаворитки испуганно ёкнуло, а после тревожно затрепетало.
Месяц назад она бы не раздумывая приступила к выполнению просьбы, да что уж лгать, приказа сестры. Хотела бы поскорее всё сделать, а после воссоединиться с сёстрами.
Но сейчас… Казалось ей это важным и, главное, нужным? Ариадна и Ирея – красавицы, умницы, любимые дочери их родителей. Персея всегда оставалась в их тени. Изменится ли это, когда она воссоединится с ними? Нет.
Персея в гареме шехзаде Баязида познала самостоятельность и свободу от влияния Ариадны, от своей зависти к ней, от прошлого. Она стала не чьей-то тенью, а отдельной личностью. И ей это нравилось.
Здесь она нашла подруг, которые даже восхищаются ею. Ею, а не Ариадной. Её красотой, её золотыми волосами и её необычными ярко-зелёными глазами.
Здесь она… влюбилась? Эмине-хатун не знала, что чувствовала к шехзаде Баязиду. Боялась себе в чём-то признаться, ведь Ариадна жаждала его смерти, а ей самой приказывала подтолкнуть его к решению, которое к этой смерти и ведёт.
Эмине-хатун с тоской подумала о том, что они с шехзаде Баязидом по разные стороны в этой борьбе за османский трон. Но от этой мысли что-то в ней воспротивилось, всколыхнулось негодованием. Отчего же по разные? Она живёт в его дворце, в его гареме и, кажется, влюблена в него.
От мысли о том, что она может помочь Ариадне загнать его в смертельную западню, ей стало жутко. Сможет ли она это сделать? Если нет, что скажет Ариадне в своё оправдание?
А надобно ли говорить? Оправдываться? У неё своя жизнь, и она, если не хочет, может не подчиняться приказам Ариадны. Может же, не так ли?
Перечитав письмо, Эмине-хатун с остервенением скомкала его и, подскочив к горящему камину, бросила клочок в пляшущее пламя. Сгорело письмо, а вместе с ним и последние сомнения.
В этот раз она не подчинится. Пойдёт своим путём, который выбрала сама и по которому ей хочется идти.
Дворец санджак-бея в Амасье. Покои Дэфне Султан.
– Полно слёзы лить, – мягко произнесла Дэфне Султан, приобнимая за плечи Филиз Султан, стоявшую рядом с ней у окна. – Этим ничего не изменишь.
– Он даже слушать меня не желает! – сквозь рыдания воскликнула та. – Твердит: “Не вмешивайся”. Ни меня, ни вас не слышит… Упрямец… Какой же он упрямец!
Дэфне Султан без былой мягкости посмотрела на неё и убрала руки с её плеч.
– В тысячный раз повторяю, держи себя в руках. Мне самой это даётся с трудом, но Баязид не станет слушать ни тебя, ни меня, если мы будем слёзно умолять его не уезжать.
– Что же нам делать? – с толикой отчаяния спросила Филиз Султан.
– Я поговорю с ним снова, но если это ничего не даст, то мы бессильны. Ты права, он – упрямец, а в состоянии, вызванном решением повелителя о наследнике, доведён до крайней степени негодования. Быть может, в столице мы опасность сами себе надумали? Кто знает, что ему удастся выяснить?
– Вы позволите ему уехать? – ужаснулась её невестка. – Султанша, прошу вас…
– Говорю же, хватит, Филиз, слёз и истерик. Я поеду с ним, а ты останешься управлять гаремом, да с детьми.
Филиз Султан промолчала, смутившаяся от замечаний Дэфне Султан о её слезах, истериках и несдержанности.
На следующее утро шехзаде Баязид в дорожном одеянии, хмурый и со взглядом, полным решительности, вошёл в покои матери, где его ждала семья.
Все поклонились, кроме Дэфне Султан, с сожалением и тоской смотревшей на подошедшего к ней сына.
Вчерашний разговор с ним, как она и ожидала, ничего не изменил. Кроме того, шехзаде Баязид не позволил ей сопровождать его, сказав, что её здоровье и без того хрупкое, а в Амасье только она сможет всем заправлять в его отсутствие, дабы он ни о чём не беспокоился.
– Валиде.
– Баязид, – отозвалась она, позволив поцеловать свою руку, а после обняв сына. – Пусть хранит тебя Всевышний. Напиши, как только окажешься в столице, извещай нас обо всём, что с тобой происходит и, главное, возвращайся скорее.
Шехзаде Баязид отстранился, тепло улыбнулся матери, а после подошёл к Филиз Султан. Та не улыбалась, подобно Дэфне Султан, а была мрачной и грустной.
Ей нечего было сказать, потому что ни шехзаде Баязид, ни Дэфне Султан не прислушались к ней, когда она молила его не уезжать, а её не позволять этого.
Взяв протянутую смуглую руку, она поцеловала её легко и невесомо, а после опустила серые глаза.
Устало вздохнув, шехзаде Баязид не стал акцентировать внимание на её поведении, и, подойдя к шехзаде Мураду, поцеловал его в лоб. Такой же, как и он, темноволосый и кареглазый, только кожа не смуглая, а светлая, как у матери.
Эсма Султан плакала, обнимая отца. Тот прощался с ней куда мягче и нежнее, чем с сыном, но не потому, что любил больше, а потому, что она была куда более ранимой.
Покидая покои, шехзаде Баязид напоследок окинул мимолётным взглядом своих близких, а после вышел. Проходя мимо гарема, он остановился, будто в нерешительности, а после резко развернулся и вошёл в него.
Наложницы, евнухи и калфы склонились в поклонах, пока он проходил мимо них в сторону лестницы, ведущей на этаж фавориток.
Оказавшись у дверей одной из комнат, он постучал и тут же отворил их. Эмине-хатун стояла перед зеркалом, висящим на стене, и расчёсывала свои длинные золотисто-русые волосы.
Обернувшись, она вздрогнула, а после просияла и радостно улыбнулась.
Отложив деревянный гребень на столик, стоящий под зеркалом, Эмине-хатун подскочила к нему и обняла его, обвив руками крепкую смуглую шею. Шехзаде Баязид обнял её в ответ, на мгновение прикрыв веки.
– Шехзаде, – прошептала девушка, слегка отстранившись и заглянув в его тёмно-карие глаза, потеплевшие при взгляде на неё. – Я и не думала, что вы зайдёте…
– Я и сам не думал. Вдруг понял, что хочу увидеть тебя перед отъездом.
– Всё-таки уезжаете? – посерьёзнела Эмине-хатун, разомкнув объятия. – Не послушали ни меня, ни Дэфне Султан?
– Так нужно, – твёрдо ответил шехзаде Баязид, нежно проведя рукой по её лицу.
– У меня… предчувствие, что в столице вас ждёт что-то плохое.
– Я на хорошее и не надеюсь, но нужно во всём разобраться. Не уверен я, что повелитель сам принял это решение, если вообще он его принимал.
– О чём вы говорите? – напряглась Эмине-хатун, и её сердце тревожно затрепетало. Неужели подозревает обман? Вряд ли он подумает на Ариадну. Она ведь осторожна, не так ли?
– Не думай об этом. Мне пора.
– Будьте осторожны, – обняв его на прощание, воскликнула Эмине-хатун, терзаясь из-за того, что не может сказать большего, всё же беспокоясь за сестёр. Даже если она перешла на сторону шехзаде Баязида, она не могла их предать.
Шехзаде Баязид, поцеловав её в лоб, улыбнулся уголками губ, а после ушёл.
Эмине-хатун, смотря на закрывшиеся за ним двери, судорожно выдохнула, изо всех сил сдерживаясь, чтобы не броситься вдогонку и рассказать правду. Если она это сделает, он никогда её не простит, а её сёстры будут обречены.
Спустя несколько дней…
Топкапы. Гарем.
С выражением беспокойства и печали на бледном лице Эсен Султан медленно, словно боясь тратить силы, прошла мимо распахнутых дверей гарема, откуда на неё воззрилось множество пар любопытных и изучающих глаз.
Следовавшая за ней Зейнар-калфа недовольно покосилась на наложниц, и те отвернулись и закопошились, сделав вид, что занялись своими делами.
– Видела? – прошептала одна из наложниц на ухо подруге. – Она и раньше была худа, а теперь кожа да кости…
– А что ты хотела, Айше? Повелитель умирает, потеряла ребёнка и сама чуть не умерла.
– Жаль её…
Тем временем Эсен Султан приближалась к дверям султанской опочивальни, с каждым шагом бледнея и мрачнея.
– Султанша, вы в порядке? – беспокойно спросила Зейнар-калфа, когда она замерла возле дверей, тяжело дыша.
– Ведь это я виновата, Зейнар, – едва слышно прошептала та. – Я во всём призналась, а он… не выдержал.
Дрожащей рукой открыв двери султанской опочивальни, Эсен Султан медленно, всё ещё нерешительно и боязливо, вошла. Едва взгляд её серо-голубых глаз коснулся неподвижно лежащего султана Орхана, она вздрогнула словно от удара, а после прикрыла рот ладонью.
С того самого разговора она не видела его. Наверное, потому не особенно переживала, занятая своей собственной болью и страхами. Сейчас же им не осталось места в её сердце. Всё померкло в сравнении с тем, что она испытывала, смотря на мужа.
Едва ли не бегом преодолев расстояние от дверей до ложа, она опустилась на его край и, схватив его смуглую, но холодную руку, несколько раз поцеловала то ли с отчаянием, то ли с каким-то безумием.
Чувство вины снова затопило её, перемежаясь с болью и неясным клубком тёмных переживаний. Султанша плакала, приложив руку повелителя к своей щеке в надежде, что она потеплеет, станет, как прежде, сильной и крепкой.
Но ничего не происходило. Султан Орхан лежал словно мертвец – неподвижный, бледный и холодный. На какой-то миг ей показалось, что он в действительности умер.
И когда она, находясь на краю осознанности перед разверзнувшейся за ним бездной безумия, вызванного чувством вины, болью и страхом, до неё словно сквозь толщу воды донёсся мужской голос.
Слова были неразборчивы, будто кто-то говорил в соседней комнате. Так и было. Встав с ложа, Эсен Султан недоуменно огляделась и прислушалась. Оказалось, голос доносился из-за дверей, ведущих в соседний кабинет, который использовал хранитель султанских покоев.
Подойдя к дверям, она прислушалась.
– Усилить охрану всего Топкапы, – приказывал мужчина, и его голос был полон беспокойства и плохо скрываемого раздражения. – Альказ Бей, вы отвечаете за безопасность повелителя. Он в столь уязвимом состоянии…
– Мустафа-паша, что может угрожать безопасности повелителя?
– Вам лучше знать, Касим-паша. Это же вы ведёте дела с Карахан Султан за его спиной. Полагаю, она далеко не обрадовалась тому, что наследником назначен не её сын, и намерена что-то предпринять.
– Не понимаю, о чём вы.
– Уверен, что это так. Альказ Бей, вы услышали меня. Никто не должен входить и выходить из султанских покоев без вашего ведома. Даже султанши.
– Как прикажете, паша.
Голоса стихли, и, спохватившись, Эсен Султан поспешно вышла в коридор, застав уходящего Мустафу-пашу. Муж покойной Шах Султан, он был стар, полон и бородат.
– Мустафа-паша!
Остановившись, он обернулся через плечо и, пожевав губы, медленно подошёл и поклонился.
– Султанша.
– Почему вы велели усилить охрану и приказали Альказу Бею пристально следить за повелителем? Что происходит?
– Как вы… – поначалу растерялся он, но быстро взял себя в руки и нахмурился. – Меры предосторожности. Ничего большего.
– Говорите правду! – истерично вскрикнула султанша, и эхо её голоса пробежалось по стенам коридора, утонув в его глубине.
Мустафа-паша от неожиданности вздрогнул, после с опаской и беспокойством покосился на Эсен Султан и вздохнул, будто принимая поражение.
– Вижу, вы беспокоитесь за повелителя. Что же, вынужден сообщить, что назревают проблемы. Шехзаде Баязид, несогласный с решением повелителя о наследнике, едет в столицу.
Эсен Султан ошеломилась, но спустя мгновение возмутилась.
– Вы думаете, что я, боясь того, что шехзаде Баязид оспорит право Мехмета на османский трон, что-то сделаю с повелителем, чтобы успеть посадить Мехмета на трон до прибытия шехзаде Баязида?
– Что вы, султанша? Говорю же, просто меры предосторожности. Не ищите в этом подвоха. Что же, мне пора идти. С вашего позволения.
Поклонившись, Мустафа-паша, пыхтя и тяжело ступая, ушёл, а Эсен Султан провожала его напряжённым взглядом серо-голубых глаз.
Генуя. Замок Альберго.
Шли дни, недели, и королева Эдже осваивалась в новой жизни, с новым титулом и новыми обязанностями.
Быть королевой было не так уж радостно и приятно. Ни один день не принадлежал ей.
Расписание дня, обязательное к исполнению.
Обязанность выглядеть подобающе титулу королевы – неудобные и тяжёлые платья, которые порой хотелось сорвать с себя, тяжёлые драгоценности и корона, сдавливавшая голову словно металлический обруч, медленно сужающийся и въедающийся в кожу головы.
Длительные аудиенции, на которых она должна была неподвижно и, причём, с прямой осанкой и улыбкой, восседать на троне по несколько часов к ряду, выслушивая жалобы и прошения подданных.
Под конец аудиенции королева Эдже с трудом могла подняться с трона, так как не чувствовала своих ягодиц и ног, а лицо от многочасовых усилий сохранить на нём улыбку болело и ныло.
Вдобавок к этому подданным постоянно что-то было нужно или у них была какая-то проблема. Она должна была дать им то, в чём они нуждались, или не дать по разумным причинам, что вызывало недовольство, а также решать их бесконечные проблемы.
Выслушивая очередное прошение, королева Эдже порою забывалась и бросала взгляд в окно, выходящее в цветущие сады, куда ей так хотелось вырваться.
Сорвать с себя неудобное платье, не дающее свободно дышать и двигаться, сбросить тяжёлые драгоценности и корону, засмеяться во весь голос, не думая об этикете и правилах поведения, упасть на мягкую зелёную траву и смотреть на небо и белые облака, по нему плывущие.
Только ночью, оставшись наедине с собой в своей опочивальне, облачённая только в одну шёлковую ночную рубашку и с распущенными волосами – естественная и свободная – она принадлежала самой себе, а не государству.
Порою она плакала по ночам, иногда выходила на балкон и любовалась ночным пейзажем – звёздным небом, луной, морем, что бушевало вдалеке, – и полной грудью вдыхала воздух, полный прохлады и свежести.
Но чаще всего ночи она проводила с Артаферном. Они, наконец, были свободны и вольны быть друг с другом, не таясь и не боясь осуждения (кто посмеет осудить королеву?).
Только ночами она была счастлива – столь сильно, что не желала наступления утра. Лёжа в постели рядом со спящим Артаферном, с тоской смотрела в окно, где небо окрашивалось в предрассветные оттенки, и молила солнце не всходить.
Но оно не внимало её мольбам, всходило и, словно почувствовав это, Артаферн с первыми солнечными лучами, пробившимися сквозь окно в опочивальню, просыпался, одевался, коротко целовал её и уходил.
Её приказом он был повышен до командующего флотом, и дел у него прибавилось в связи с обострением отношений с Венецией. Назревала война, чего королева Эдже так боялась, неуверенная в своих силах как политик.
Этим утром, снова на рассвете, Артаферн ушёл, и Эдже, наконец, заснула. Вскоре её служанка Розмари разбудила её, потрепав по плечу.
– Ваше Величество, просыпайтесь, – жизнерадостно воскликнула она, откидывая одеяло со спящей королевы.
Сонно открыв глаза, Эдже с трудом поднималась и позволяла Розмари надеть на неё шёлковый халат, с тоской наблюдая за тем, как в опочивальню слетаются остальные служанки.
Они умывали её, расчёсывали её длинные тёмные волосы и укладывали их в высокую причёску, которую венчали короной.
Кружа, предлагали платья, все как одно роскошные и пышные, и Эдже неохотно выбирала то, что казалось самым лёгким и удобным, но всегда это оказывалось обманом зрения. По ощущением оно было тяжелее и неудобнее всех тех платьев, которые она отвергла.
Затем завтрак в огромном зале, за длинным, но пустым столом.
Далее полагалось посетить заседание государственного совета, где королевские советники, а также главы различных государственных образований отчитывались об успехах в своей деятельности и выслушивали её предложения.
После этого был небольшой перерыв перед многочасовой аудиенцией, где, по словам Артаферна, заглянувшего к ней в опочивальню, её ждало около двухсот подданных.
Сидя в кресле, Эдже лениво и неохотно перебирала письма с прошениями от тех подданных, что не смогли прибыть во дворец и предстать перед ней на аудиенции. Ей предстояло ответить на каждое из них.
Артаферн, слегка ухмыляясь, наблюдал за ней с противоположного кресла.
Заметив его взгляд, Эдже не сдержала улыбки и покачала головой, ненадолго освобождённой от тяжести короны, лежащей на столике.
– Не смотри на меня так.
– Почему?
Не ответив, Эдже повернулась лицом к окну, распахнутому настежь из-за летней жары. Оно выходило на цветущие сады, и королева устало вздохнула.
– Знаешь, что? – воскликнула она с неожиданным энтузиазмом.
– Что? – шире ухмыльнулся Артаферн, наблюдая за ней с теплотой в чёрных глазах.
– Королева я, чёрт возьми, или нет? Завтра же отправимся на виллу моего деда. Ту, что на берегу моря. Вдвоём. Ни заседаний советов, ни аудиенций, никого. Только ты и я.
– Дня на два можно, но не больше. Грядёт война и нужно к ней подготовиться. Тем более, у тебя здесь обязанности, от исполнения которых многое зависит.
– Да знаю я, знаю, – раздражённо отозвалась Эдже. – Так ты согласен?
– Это просьба или королевский приказ? – насмешливо спросил Артаферн.
– Если ответишь отказом, то приказ.
– Тогда у меня нет выбора.
Они улыбнулись друг другу, когда в опочивальню вошла Розмари, и, поклонившись, взволнованно посмотрела на королеву.
– Простите за беспокойство, Ваше Величество. Глава королевской гвардии просит принять его.
– Пусть войдёт.
Когда ставленник Артаферна – тридцатилетний, сдержанный и умный рыцарь по имени Дейн – вошёл в покои, королева Эдже и Артаферн напряжённо переглянулись.
– Ваше Величество, простите за…
– Ни к чему это. Говори, зачем пришёл.
– Во дворец прибыли две чужестранки. Говорят, из Италии, представились сёстрами по фамилии Серпиенто. Просят принять их. Они у ворот, в своей карете, так как без вашего позволения их не впустили.
– Серпиенто?.. – ошеломилась Эдже, приподнявшись в кресле, а после рухнув в него обратно.
“Мы… точнее, я и… твоя мать… лишь наполовину Дориа. Ты поймёшь… Серпиенто… Наша мать не…”
Голос Рейны Дориа. Её последние слова эхом отозвались в её голове.
Серпиенто?
Неужели они как-то связаны с её матерью, Сейхан Султан, и Рейной?
Топкапы. Покои Эсен Султан.
– Вы уверены в этом, моя госпожа?
Раздражённо посмотрев на Зафера-агу, задавшего этот вопрос, Эсен Султан немного резко поправила воротник кафтана шехзаде Мехмета, а после, словно извиняясь за это, поцеловала его в обе щеки, отчего мальчик насупился. Он не любил материнских нежностей, считая себя для них уже взрослым.
– Бирсен-хатун, сопроводи детей в школу.
Шехзаде Мехмет вышел из опочивальни, поцеловав материнскую руку, Михримах Султан и Нилюфер Султан по очереди обняли Эсен Султан, а после, неприязненно переглянувшись, также вышли.
В покоях остались султанша, Зейнар-калфа и Зафер-ага.
– Поверить не могу, что шехзаде Баязид воспротивился, – Зейнар-калфа покачала темноволосой головой. – Он мне всегда казался спокойным и послушным. Да и как Дэфне Султан это допустила?
– Нас это не касается, – твёрдо произнесла Эсен Султан, отчего евнух и калфа посмотрели на неё недоуменно. – Шехзаде Баязид – не бунтовщик, да и не убийца. Может, он хочет навестить повелителя, находящегося в таком состоянии? Когда Мехмет взойдет на османский трон, шехзаде Баязид не станет его убивать, дабы сместить. Тогда мне не о чем беспокоиться, а уж тем более вам.
– То есть вы ничего не будете предпринимать? – уточнил Зафер-ага.
– В отношении шехзаде Баязида – ничего. Мне хватило того, что я сотворила с шехзаде Сулейманом и его семьей. Это отравляет меня.
– А в отношении кого вы намерены действовать?
Зейнар-калфа подозрительно покосилась на Зафера-агу, но промолчала. Он словно выведывал информацию.
– Карахан-хатун. Она ведёт себя тихо и незаметно, но я-то помню её фавориткой. Не так уж она проста. Я… чувствую, что за ней нужно понаблюдать. В такое время, как сейчас, тем более, учитывая, что у неё есть шехзаде Махмуд, она опасна.
Зафер-ага напрягся, но выдавил понимающую улыбку.
– Вы её в чём-то подозреваете?
– Тебе-то какое дело? – не сдержалась Зейнар-калфа. – Для неё, поди, всё и выведываешь.
– Зейнар, прекрати, – осадила её Эсен Султан. – Зафер-ага верен мне, не так ли? После стольких лет службы я ему доверяю.
Зафер-ага согласно кивнул, а после поспешил откланяться, сославшись на дела в гареме.
– Я сомневаюсь в его преданности, султанша. Какой-то он… подозрительный.
– Зейнар, он тебе просто не нравится, но я уверена, что он мне верен.
Та поджала губы и промолчала.
Топкапы. Покои Карахан Султан.
– Так и сказала? – деловито переспросила Карахан Султан и, увидев, что Зафер-ага утвердительно кивнул, ухмыльнулась. – Ничего не будет предпринимать? Это же прекрасно… Не будет мешаться под ногами.
– Моя госпожа, а как же…
– Пусть наблюдает, если ты об этом, – перебила его султанша, подойдя к настенному шкафчику и достав из него бумагу, чернильницу и перо. – Ей не в чем меня уличить. Ты больше в мои покои не приходи. Теперь будем общаться с помощью Иреи… то есть Элмаз-хатун.
Элмаз-хатун, сидевшая на тахте и вышивавшая, кивнула в знак подтверждения и готовности. Посмотрев на сестру, она изумилась.
– Кому ты намереваешься писать, Ариадна?
– Султанша, – поправила её Карахан Султан, садясь рядом. – Запоминай. Забудешься и назовёшь меня так в присутствии посторонних, а этого допустить нельзя.
– Прости.
– Шехзаде Баязид едет в столицу, а значит, Персее удалось повлиять на него. Теперь она может вернуться к нам, в Топкапы.
– Наконец-то, – обрадовалась Элмаз-хатун и отложила вышивку. – Я знала, что у неё получится.
– Зафер-ага, садись и напиши, чтобы возвращалась. Не забудь поблагодарить. Персея любит, когда её хвалят.
Когда с письмом для Персеи было покончено, Карахан Султан попросила сестру сходить за шехзаде Махмудом в школу, а сама подозвала к себе Зафера-агу.
– Касим-паша прислал мне письмо, в котором сообщил о том, что к шехзаде Баязиду был отправлен гонец от Мустафы-паши с его же письмом, в котором он спрашивает о намерениях шехзаде Баязида и уверяет, что его тепло и радушно примут в Топкапы.
– Но шехзаде Баязид должен думать, что ему здесь не рады. Чтобы он думал, что его отвергли. Тогда он взбунтуется, так?
– Молодец, – похвалила его за сообразительность Карахан Султан. – Отправь своего человека. Пусть он перехватит гонца с письмом. Точнее, убьёт, чтобы он не доложил о нападении. Учти, если не выйдет и письмо достигнет шехзаде Баязида, не сносить голов ни тебе, ни твоим людям.
Зафер-ага потупился и, подобострастно поклонившись, удалился.
Генуя. Дворец Альберго.
Королева Эдже взволнованно расхаживала по своей опочивальне, и длинный шлейф её роскошного и пышного красного платья волочился за ней с мягким шуршанием.
Артаферн ушёл, а в скором времени перед ней предстанут сёстры Серпиенто, которые каким-то образом связаны с ней и с родом Дориа.
Девушка судорожно соображала, не зная, что думать, говорить или делать.
Послышался стук в двери, от которого королева Эдже испуганно вздрогнула, а после, взяв себя в руки, с напускным спокойствием произнесла:
– Войдите.
Обернувшись, она с замиранием сердца наблюдала за тем, как в опочивальню входит… Рейна Дориа?
Сердце в груди запнулось, а после неистово забилось. Ошеломление и страх сковали её, и, широко распахнув изумрудно-зелёные глаза, королева Эдже созерцала то, как Рейна Дориа с несвойственной ей тёплой улыбкой с любопытством рассматривает её своими… голубыми глазами?
Что-то здесь не так…
Когда ошеломление отступило, королева Эдже пригляделась и осознала, что ошиблась. Эта женщина была поразительно похожа на Рейну Дориа, но всё же не была ею.
Рейна Дориа никогда не носила таких женственных и изящных платьев с кружевами и оборками. Она не умела улыбаться – только самодовольные и жёсткие ухмылки. Её волосы были тёмными, а не золотисто-светлыми словно расплавленное золото. И глаза её были изумрудно-зелёные, а не голубые.
Прежде, чем повернуться ко второй женщине, которая остановилась правее, королева Эдже ощутила какое-то волнение. И снова ошеломление и страх завладели ею, как только она на неё посмотрела.
Перед ней стояла молодая женщина лет тридцати, может, чуть больше. Если бы не золотисто-светлые волосы и голубые глаза, эту женщину можно было бы назвать её сестрой-близнецом.
Те же черты лица, немного резкие и тяжеловатые, тот же разрез глаз и рта, даже телосложение и фигура схожи.
– Кто вы?.. – выдохнула королева Эдже, тяжело дыша.
– Валенсия Серпиенто, – представилась та женщина, что была похожа на Рейну Дориа. Их голоса также были поразительно похожи, только у Валенсии он был мягче и приятней. – А это моя младшая сестра – Каролина Серпиенто, – она изящно махнула рукой в сторону женщины, похожей на саму королеву Эдже. – Нам о многом нужно поговорить. И я расскажу историю, с которой всё началось…
========== Глава 45. Бездна ==========
Генуя. Дворец Альберго.
– Жёлтый и чёрный, – тонкие пальцы её руки невесомо коснулись огромного гобелена, висящего на каменной стене. На жёлтом фоне раскинул крылья чёрный орёл.
Валенсия Серпиенто мягко и несколько лениво улыбнулась, когда обернулась через плечо на королеву Эдже, настороженно наблюдающую за ней из кресла, в котором сидела.
Каролина Серпиенто расположилась в противоположном кресле, в котором не так давно сидел Артаферн. Она улыбалась, но по-другому – одними уголками алых губ. Но в целом весь её облик – поза, выражение лица и взгляд – говорил о том, что она то ли утомлена, то ли мучается от скуки.
– Ваше Величество, знаете ли вы, какое значение несёт в себе герб, который вы приняли за свой? Герб рода Дориа.
– Приняла за свой? – недоуменно переспросила Эдже, вопросительно вскинув тёмные брови. – По материнской линии я – последняя представительница рода Дориа. Этот герб – мой. Он принадлежит мне.
– Разумеется, это так, – поспешно пролепетала Валенсия Серпиенто, кивнув светловолосой головой. – И всё же… Знаете ли?
– Нет.
– Жёлтый – цвет золота, потому означает богатство. Также деятельность, активность. Смелость и отвагу. А ещё зависть…
Валенсия помолчала, задумчиво посмотрев на гобелен.
Эдже внимательно наблюдала за ней, всё ещё будучи настороженной. Она не знала, для чего эта женщина начала рассуждать о значении герба рода Дориа, но чувствовала, что неспроста.
– Чёрный – цвет мрака и смерти. Смерть неразлучна с родом Дориа – она то их друг, то их враг; то спасает, то уничтожает.
– Что же означает орёл? – заинтересовавшись, спросила Эдже.
– Гордость, – ответила Каролина, и королева вздрогнула от неожиданности, впервые услышав её голос. Он не был похож на её собственный голос, чего она ожидала, но был каким-то знакомым, словно она прежде его слышала, только не помнила, от кого и когда. Немного тяжёлый и грубоватый, но приятный. – Сила. Величие. Это символ смелости и способности преодолевать трудности.
– Именно так, – подтвердила Валенсия, медленно подойдя к креслу, в котором сидела её младшая сестра, и опустившись на его подлокотник. – Насколько мне известно, до вас и Рейны Дориа в Генуе королевой была Бриенна Гримальди.
Вздрогнув от упоминания тёти, а также Бриенны Гримальди, что вызвало в её разуме вихрь неприятных воспоминаний об их печальной участи и смерти, Эдже сдержанно и осторожно кивнула.
– Помните ли вы, каким был её герб?
– Герб рода Гримальди.
– Красный и белый, – ухмыльнулась Валенсия и в этот миг напомнила Рейну. – Красота, кровь и власть – красный цвет, духовная чистота – белый цвет. Извечные соперники Дориа и Гримальди, делящие между собой власть, влияние, богатство и славу. В их схватке не было места остальным. Даже Спинола и Фиески, два других правящих семейства, входящих в Совет тогда ещё республики Генуи, уступали им. Что уж говорить о таком малом, небогатом и маловлиятельном роде Серпиенто?
– Так вы родились здесь, в Генуе, а не в Италии?
– Да, Ваше Величество, – подтвердила Каролина, загадочно улыбнувшись. – Пришло время для той самой истории.
– Герб рода Серпиенто – змея на зелёном фоне, – будто не услышав её, произнесла Валенсия, указав на перстень, сверкающий на безымянном пальце её левой руки. Серебряная оправа в виде маленькой змеи, обвивающей палец и вместе с тем квадратный изумруд. – Зелёный – цвет спокойствия, воли, упрямства и постоянства. Змея – это знание, сила, утонченность, хитрость.
– О, Валенсия, довольно с нас этой символики, – устало вздохнула Каролина, и Эдже была ей благодарна. Она порядком утомилась слушать о значении того или иного цвета. – Рассказывай.
– Что ж, – вздохнула та и, повернувшись к распахнутому окну, выходящему на цветущие сады, заговорила: – Не зря я рассуждала об этих трёх семействах. Дориа, Гримальди и Серпиенто. Волей случая их судьбы переплелись несколько десятков лет назад… Если быть точнее, в 1530 годах.
К тому времени Андреа Дориа уже покорил вершины власти. Прославленный военно-морской командир, командующий генуэзского флота, сильный и умный политик – он достиг огромного влияния, силы и богатства. Всё это сделало его фактически правителем Генуи. Андреа Дориа не был коронован, но в этом и не нуждался.
Большую часть жизни проведя в борьбе за власть, а также в войнах и сражениях, он женился поздно. Пятидесятилетний, он взял в жёны свою двоюродную племянницу, Элейну Дориа, которой было около двадцати лет, если не меньше.
Она была красива той самой красотой рода Дориа – дикой и грубой. Высокая и слишком худая – по тем временам это считалось признаком болезненности и не красило женщину. Длинные и густые тёмно-каштановые волосы, которые она вопреки правилам о внешнем виде благородных сеньор носила распущенными.
Элейна Дориа не была примером для подражания. Упрямая, своенравная и необузданная. Сбегала из замка, переодевшись в мужскую одежду. Она, вопреки воле отца и не обращая внимания на наставления матери, изучала искусство владения мечом и луком, ездила с отцом на охоту, вела себя открыто и порой вызывающе, за что многие её недолюбливали и осуждали.
На одном из торжеств, устроенном Андреа Дориа в его замке, она приглянулась ему, и её родители сочли за честь отдать свою дочь ему в жёны.
Любая женщина мечтала оказаться на её месте, несмотря на возраст Андреа Дориа, но Элейна противилась, хотя в конце концов смирилась.
После свадьбы Элейна, что называется, угасла и сникла, будучи глубоко несчастной в нежеланном браке с престарелым мужчиной.
