Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Уже лежа на земле связанный, доктор из-за плеча врага увидел, что еще трое молодцов скрутили отчаянно сопротивляющегося, но жестоко избитого Максима. В следующее мгновение компаньона от него закрыла темная низкорослая фигура, которая что-то каркнула скрипучим голосом, и Родин тотчас получил мощный удар по голове. Мир утонул во мраке забвения.

* * *

В себя Георгий пришел, чувствуя спиной грубую кору ясеня. Он стоял на коленях, чувствуя на своем плече железную хватку одного из здоровяков. Повернувшись, он увидел рядом Максима, в такой же позе, также удерживаемого огромным бородачом. Пространство вокруг них освещал фонарь, который держал в руке один из громил. Судя по синяку, который расплывался на его обветренной светлой коже, тот самый, которого он уложил первым.

Рядом стояли еще двое. Они были похожи, как братья-близнецы: высокие, хорошо сложенные, у них были одинаковые суровые лица, светлые бороды, голубые глаза, которые выражали лишь покорность хозяину, как у хорошей бойцовской псины. Хозяин стоял тут же. Это был карлик.

Его замотанная в какой-то обветшалый балахон фигура не могла вызвать ничего, кроме омерзения: белесые волосы были почти бесцветны и редки, кожа напоминала оттенком ощипанную куриную тушку, голова деформирована и один глаз почти отсутствовал, сплющенный кожей. Карлик опирался на высокий посох, украшенный какими-то массивными подвесками, и заметно горбился.

Родин окинул его профессиональным взглядом, сразу отметил гидроцефалию, кифоз и ахондроплазию – явные признаки вырождения. Даже имея богатую практику, все эти болезни, собранные вместе в одном человеке, Георгий видел впервые. Доктора накрыла волна отвращения и какой-то брезгливости. Нет, он уже понял, что ничего возвышенного на этом Богом забытом острове не увидит, но все-таки была надежда, что за непривлекательным фасадом все же скрывается нечто более возвышенное, чем кучка фанатиков. А по всему выходило, что он жестоко ошибся. Теперь он по-настоящему испугался за судьбу Полиньки и Юленьки. Кто знает, что с ними сотворил этот уродец?!

Гнев закипел в нем. Но, в отличие от Максима, который, как только открыл глаза, попытался вырваться из лап конвоира, за что тут же получил чувствительный удар, сохранял внешнее спокойствие. Не стоило злить тех, на чьей стороне численное превосходство. Здесь стоило проявить смекалку, потому что мертвый он возлюбленных точно из беды не выручит.

Карлик же наблюдал за всем происходящим холодно и безучастно. Он будто принадлежал другой эпохе и другому миру, который давно умер и оставил лишь одного своего сына здесь, на земле. Карлик глядел на трепыхания Максима с презрением, будто был высшим существом, которое имело некое знание, недоступное остальным. И Георгий сразу понял, как стоит общаться с этим индивидом.

– Юнцы, чьи сыны вы, ответьте? – Голос карлика, скрипучий, как старый кованый сундук, был глубоким и хорошо поставленным, в нем чувствовалась какая-то необъяснимая мощь. Слова его лились будто строки старой баллады. – Ответьте, пред тем как лечь на алтарь Одина.

– Мы хотим учиться вашей мудрости, – ответил Родин, не дав Максиму и рта раскрыть. Не хватало еще, чтобы соратник все испортил какой-нибудь неуместной дерзостью.

Темные, с синеватым оттенком губы карлика растянулись в неприятной улыбке. Он дотронулся до массивного кулона на груди, будто размышляя, стоит ли продолжать допрос.

– Каким же наукам обучены вы? И чем вы можете послужить Одину?

– Я умею сражаться! – ответил Родин, гордо вскинув голову, надеясь, что произвел достаточный эффект.

Карлик коротко рассмеялся, но в этом смехе чувствовалось снисхождение, которое проявляет кот, играя с мышью.

– Все мужчины умеют, если они не траллы или нидинги[194]194
  Рабы или трусы.


[Закрыть], да и те способны держать в руках меч, ежели их никчемной жизни грозит смерть. Смелому лучше, чем трусу, придется в играх валькирий; лучше храбрец, чем разиня испуганный, что б ни случилось.

– Я обучался искусству врачевания и химии, – Георгий тщетно пытался играть роль того, кто мог бы заинтересовать карлика.

– Ты ведаешь яды? И знаешь ли руны, что жизнь отбирают?

– Да.

– Что это за трава? – Карлик ткнул носком сапога в заросли невысоких кустов с белыми соцветиями.

Родин присмотрелся.

– Это…

– Отвечай же, или отправишься в дом рабов, убирать нечистоты и сдирать ногти с рук и ног мертвецов.

– Болиголов! – крикнул Георгий. – Его же называют омегом, а по латыни – кониум, то есть волчок! Потому что если съесть слишком много его плодов, то голова будет кружиться, как у детской игрушки! Он очень противно пахнет – как мышиная моча! А из его сока делают сильный яд, именно им отравился Сократ!

Карлик кивнул своим приспешникам.

– Отведите его в дом сейдов, там ждут тебя испытания во имя великих богов.

Викинг полоснул ножом по путам, стягивавшим руки Родина. А уродец перевел взгляд одного белесого глаза на Максима.

– А я мореход, – откликнулся парень, вступая в игру, правила которой, кажется, понял.

Карлик снова ухмыльнулся, сделал какой-то знак охраннику Максима, и тот сунул парню в руку соляной кристалл. Точно такой, какой они нашли вместе с загадочной грамотой в трофейном плаще после погони в шахтах. Максим недоуменно повертел артефакт в руках. Было ясно, что этот камень как-то связан с морским делом, но вот как?!

Устав ждать, карлик приблизился к пленнику и вырвал костлявой, но сильной рукой кристалл из его рук.

– Неведомо тебе дело морское, юнец. А коли разумел бы его, так известно бы тебе стало, что держал ты в руках компас. Направь его на небо, коль солнце скрыто облаками, узришь на его гранях две картины, но различны будут краски их. Но коли правильно расположишь кристалл, так, чтобы яркость уравнялась, определишь, где светило, и курс верный проложишь. Ты же, червь неразумный, обмануть меня пытался, за это отправишься в зал траллов.

– Но я знаю другой компас, секстан, да…

– Все это не нужно.

– Но я умею сражаться, – резко парировал Максим.

– Скоро сражаться будут боги, – без выражения откликнулся карлик. Было видно, что он потерял к пленнику всякий интерес.

Откуда-то из глубин своей ветхой черной мантии он извлек кожаную флягу, украшенную затейливой ковкой, потемневшей от времени. Здоровяки без всякой команды налетели на Максима и Родина и зафиксировали их прежде, чем те успели понять, что происходит. Они зажали своим жертвам носы, а карлик с удивительной ловкостью влил в их хватающие воздух рты какой-то отвар.

* * *

Родин мучительно глотал вязкую смесь со вкусом вымерзшей земли, перепрелых трав, злых хохочущих грибов, ледяных океанских глубин, соленой выжженной морской глубины.

А карлик пел низким сочным голосом. Били барабаны, горели факелы, выли лютни, и в голове у Георгия плясали, бились о стенки черепа странные слова, которые он, разумеется, понимал.

 
Две тысячи лет
братья будут
биться друг с другом,
Запад с Востоком
в распрях погибнут;
тягостно в мире,
треснут щиты,
век бурь и волков
до гибели мира;
щадить человек
человека не станет.
Невинных тела,
по обычаю асов,
сожнут с Иггдрасиля,
усадят в Нагльфар
из ногтей мертвецов,
в буре клинков
с волка пучины
губящего ветви
из Сутей Глейпнира
в воду бросают.
Ёрмунганд гневно
поворотился;
змей бьет о волны
и яд изрыгает…
 

Родина волокли, крепко держа за руки, но он сам подпевал карлику, потому что, разумеется, знал, о чем поется в этой прекрасной черной песне.

Пали, отступили, заснули в своей извечной войне боги. Поникла гигантская голова могучего Тора, выпал из мускулистой руки боевой молот Мьельнир, закрылся единственный глаз мудрого Одина, и даже прекрасный златокудрый Бальдр, окутываясь в белые одежды, заснул на огромном дереве, раскинув руки, словно пытаясь обнять ускользающий мир.

Заснул волк Фенрир, прикованный к небу и земле, цепью, выкованной подземными гномами – черными альвами; заснул под толщей океана мировой змей Ёрмунганд, кусая себя за хвост; заснул красивый страшной красотой Локи; заснули огненные и инеистые великаны – заснули все, уступая право владеть миром чужим, незнакомым богам. Богам, несущим, Хель их забери, любовь и войну под странными флагами – белыми, красными, но не черным с изображением стальноклювого ворона.

Все заснули, кроме потомков древних конунгов, черных гномов-альвов, детей храбрых викингов, колдунов войтов и сейдов, свободных крестьян-бондов и трудолюбивых и покорных рабов-траллов. Разве они могут заснуть, когда боги спят? Разве они могут допустить, чтобы и мир погрузился в сумерки вместе с богами?

Нет, они сделают так, что сумерки обратятся в ночь, а ночь никогда не бывает вечной – на самом конце ее хвоста всегда жжется огоньком восход, который возгорит и пожрет самую ночь, чтобы дать миру утро и новый день!

И день и ночь куют, творят, вытягивают, вываривают, извлекают они вокруг огромного ясеня – потомка того самого Иггдрасиля, который соединяет небо и землю и на котором сам великий Один распял себя в обмен на мудрость…

Куют они на темных верфях жуткие подводные драккары, строят гигантский черный корабль, делают смертельные яды, чтобы переродить Солнце мертвых и разорвать цепь Глейпнир, сковавшую волка Фенрира, – ту самую цепь из шума кошачьих шагов, дыхания рыб, птичьей слюны, корней гор, жил медведя и бороды женщины.

Но…

Огромные песочные часы крутанулсь вокруг своей оси, загудел, зашатал ветвями гигантский ясень, закаркал черный одноглазый ворон на его ветвях, захрипел огромный змей в его корнях.

Серый снег повалил хлопьями с замерзшего неба, лед сковал океан, и косоглазый азиат вогнал копье в русого бородача, а рыжий ирландец разнес с одного выстрела курчавую голову чернокожего воина.

Поплыли по застывающим морозною кашей черные ладьи с драконьими, кабаньими, волчьими головами. Люди в заиндевевших доспехах стреляли друг в друга из луков, ружей. И вот, возвышаясь над ними, как исполин над песчинками, медленно и тяжело потек по волнам огромный корабль, протыкающий мачтой свинцовые облака, а килем царапающий дно океана. Но кто стоит на руле, кто бьет в медный диск, отбивая такт, кто правит черным парусом, кто сидит на румах, кто гребет веслами?

Мертвецы. Высохшие от северных ветров, скорчившиеся от холода, кто совсем желтый скелет, кто истлевшая мумия в рваном тряпье, а кто истекающий черными сгустками крови из глаз и ушей.

Из чего же построен страшный корабль? Слишком черное для янтаря, слишком мертвое для дерева, слишком прозрачное для стали. Ногти, это ногти мертвецов, тех самых, что стоят на его палубе.

И вот, в ужасе от вида гигантского корабля, продрогшие люди на крохотных корабликах начали плеваться друг в друга огнем – по воздуху, по воде. Из пучин океана показались свинцовые рыла подводных кораблей, и огненные плевки понеслись под водной пеной. Огонь, пламя, кровь окрасили мрачные льды дикими пляшущими зарницами.

А где же солнце? Нет его на небе, упало оно через мириады льдинок в тучах, сквозь толщу океанской воды, и стало из дневного – ночным, из огненного – ледяным, из живого – мертвым. И спряталось оно в одном из подводных кораблей.

Махнул рукой крохотный человечек, и вылетело Солнце мертвых из жерла пушки подводного кораблика. Но не понеслось стремглав на вражеские судна, а рухнуло вниз, тяжело и устало.

Через бесконечные глубины, версту за верстой, падало, тонуло Солнце мертвых в толще воды. Шли часы, а может и годы, но достигло оно дна в беспросветных глубинах среди тьмы, пожирающей тьму и исторгающей тьму.

Но разве оно нашло покой в мире, где нет и не было жизни? Нет! Оно закатилось в черную впадину, еще более черную, чем сама чернота, и что-то встрепенулось в жутких глубинах, заворочалось, вздрогнуло и – жуткий рокот потряс землю.

Солнце мертвых прокатилось по лабиринтам ноздри мирового змея, который обвивал всю землю, кусая себя за хвост, и дошло до его мозга. Встрепенулся змей, воздрожал и исторг из себя мириады бочек жуткого яда. Всколыхнулась земля, всколыхнулся океан.

Омертвели воды и стали белыми от брюх всплывших рыб и китов. Какие только чудища не поднялись мертвыми из подводных глубин, сразу взрываясь от неведанного ими доселе воздуха!

Застонала земля, и хлынули на сушу волны, высотой царапающие небо и заливающие вулканы…

А боги, древние уставшие боги, ждали своего часа среди этих вечных сумерек, чтобы наконец-то умереть и потом возродиться в мире силы и храбрости.

Еще схватится в последней битве мудрый Один с сорвавшимся с цепи волком Фенриром и падет в его мертвых челюстях… Еще сразит могучий Тор мирового змея и сам рухнет отравленный потоками яда из его мертвой пасти, и умрет восставший от вечного сна мир, чтобы снова проснуться вечной весной – весной вечной…

Родин открыл глаза. Перед ним был высокий деревянный потолок. Странно, голова не болела – ни от похмелья, ни от страшного удара. Более того, наоборот, тело и разум звенели от восторга предстоящей схватки.

Георгий приподнялся – он лежал на земляном полу в куче чуть подвяленной травы. Тело нудело, все же пара тычков достигла цели. Правда, кулаки были сбиты – значит, его соперники не только давали, но и получали.

В голове вдруг пролетели все вчерашние образы, и Георгия вырвало едким травяным узваром.

– Водички, водички попейте, – сказал чей-то голос по-русски. – Вот, это чистая. С непривычки душа не приемлет.

Родин повернул голову. Перед ним сидел на корточках подтянутый юноша лет двадцати в холщовой рубашке.

– Вы по-русски кричали, вот я и догадался, что вы – соотечественник. Пейте, пейте, пусть дрянь выходит.

Антон Соколовский собственной персоной, чуть более возмужавший, чем на фотографической карточке (видно, снимали его еще в гимназии, там ему было лет пятнадцать, а тут уже бородка с усами), совал Георгию деревянный ковш с водой.

– Вас где взяли? В России? Или тут, в Европе? Вы ученый? Ну не молчите же! Меня зовут Антон, по местному – сейд Тон, я биохимик. Сейд – значит что-то вроде колдуна, и местные мужчин-сейдов не жалуют. Считается что настоящее колдовство – удел женский.

Родин потер виски. В голове вдруг зазвенело.

– Поэтому у нас сейды-с в основном девушки, молодые ученые, то есть последовательницы Склодовской-Кюри, Веры Поповой и Клеопатры Алхимистки, мои коллеги, из химиков я тут, признаться, один мужского полу.

Тут у Родина что-то звякнуло в голове, будто кормчий на заколдованном корабле из сна ударил по медному диску. Антон Соколовский! Вот где он видел это сочетание имени и фамилии! Уж конечно, не в польских прокламациях про Палачовского. В журнале Русского физико-химического общества и Военно-медицинском журнале. Ученик и последователь Карла Нейберга и Луи Паcтера. Вундеркинд, еще в десять лет споривший с самим Менделеевым, в двадцать лет совершил прорыв в токсикологической химии и военной токсикологии! Юноша же продолжал:

– Помимо сейдов есть тут, как и в любом скандинавском гарде, те, кто ловит рыбу, выращивает хлеб, делает пиво – крестьяне, есть кузнецы, судостроители, мастера-оружейники, все это свободные люди, по местному – бонды. Есть собственно викинги, помощники Сигурда. Они выходят в море бить китов, совершают набеги, привозят пленных, тут следят за порядком. Это бойцы и моряки, как водиться-с. Есть и совсем парии – траллы, что-то вроде рабов, делают самую черную работу, и попасть в эту категорию – означает погибнуть ни за грош. Так что я рад тому, что встретил вас именно в нашем, сейдовском доме. Кстати, ваше лицо мне кажется знакомым… Я, видимо, встречал вас в научном обществе Старокузнецка?..

– Вполне возможно! Я ваш коллега и земляк, Георгий Родин.

Лицо юноши озарила улыбка.

– Я угадал! Я читал вашу монографию о ядах Южной Амазонки!

Родин смутился. Эта была его студенческая работа, написанная под вдохновением книг о приключениях лорда Мак-Эндрю, окончившего свои дни в соленых крымских водах при расследовании тайны Чертова зеркала… Работа, откровенно скажем, слабая и по большей части фантастическая. Но приятно, что ее читали и даже запомнили представители молодого поколения.

– Да, спасибо, – сухо сказал Георгий, – но ваши работы куда важнее для науки, нежели мои скромные поделки. Ваши находки про использование горчичного газа как оружия куда интереснее.

Юноша зарделся.

– Это еще гимназические опусы. Эх, жаль, папа́ хочет… – Георгий отметил, что Антон сказал не «хотел», а именно «хочет», значит, верит в свое возвращение, – чтобы я шел служить по дипломатической линии, а не развивался как военный ученый. – Он нахмурился. – Ну ничего, ничего… Я ему докажу… Я им всем докажу! Скоро будет большая, великая война, и дипломаты будет не нужны, а мы, мы изменим весь мир!

– Что же вы докажете? – спросил с грустной улыбкой Георгий. – Надо понимать, что вы разрабатываете яды для этого сумасбродного карлика не ради высокой науки? Эти яды потом отравят русских… не думаете же вы, что датчанин обратит ваше оружие против своих соотечественников… и никто не напишет об этом в научных журналах! А если и напишет, то навряд ли вы тем самым обессмертите свою фамилию как ученый, а не как простой отравитель.

Соколовский-младший посмотрел на Родина грустными глазами.

– А вы жестоки, – сказал он. – Ведь я не сам пришел к Сигурду. Меня схватили в Саратове, приволокли сюда, оглушая ударами песочного кистеня и мухоморного отвара. Уже здесь меня морили голодом и пытками, которые не оставляют следов на теле – только в душе. Я долго держался, но… чего лукавить? Мне нравится придумывать, нравится создавать… А война – не все ли равно против кого будет направлено оружие?

– Конечно, нет!

– Изобретение быстро покорит весь мир! И встанет на вооружение каждой страны мира, вам это отлично известно. Нобель считал: если у противников появится оружие, с помощью которого они смогут моментально уничтожить друг друга, то они поймут, что ничего не выиграют от войны, и прекратят конфликт! А Гатлинг, изобретатель пулемета, думал, что если война сделается еще более ужасной, то народы потеряют наконец охоту прибегать к оружию.

– И вы верите в это? – улыбнулся Родин. – Увы, мировые правители не столь благоразумны, война в крови и у Джона Буля, и у микадо…

– Конечно, я не верю в эту пацифистскую чушь! – расхохотался Соколовский со странным блеском в глаза, который заставил доктора насторожиться. – Да и Гатлинг с Нобелем, хоть и шутили-с для журналистов, сами изобретали все более совершенные орудия убийства. Идеальные! А Депре и Гутри![195]195
  Ученые, независимо друг от друга открывшие горчичный газ, впоследствии получивший название иприт.


[Закрыть] Уверяю, еще пару лет, и горчичный газ будет уничтожать целые армии! А что говорить про изобретения господ Беккереля и Резерфорда?[196]196
  Первооткрыватели радиоактивного излучения.


[Закрыть] Это же оружие, оружие, которое способно превратить в пыль целые континенты!

Соколовский вскочил и развел руками. Дом был с низкой крышей, из дерева, обмазанного глиной, в углу, в грубом каменном камине теплился огонь.

– Но все это старичье, дедушки военной науки, которых мы сметем с лица земли! У нас на острове мы создадим триумф, финальный аккорд! Здесь собраны лучшие молодые умы мира! Понимаете, мира! Тут есть даже знаменитая Мадхави Сингх! Вы знаете, кто это?

Родин покачал головой.

– Как? – Антон высоко поднял бровки, и стало понятно, что он еще ребенок. Пытающийся играть во взрослые игры ребенок. – Она одна из трех создательниц Солнца мертвых!

– Трех кого? – Георгий не разобрал странное сочетание.

Соколовский-младший начал возбужденно объяснять:

– Все это наши совсем прорывные методы, не только покамест не озвученные научному миру, но даже не произнесенные самим себе в робких разработках. Солнце мертвых – это древний мистический символ обновления мира! И оно имеет несколько форм: Красное, Черное и Белое.

Георгий даже не успел ответить, а юноша все продолжал:

– Есть три прорывных, как в метафорическом смысле, так и в буквальном, технологии массового уничтожения. Радиоактивная Беккереля и Кюри, биохимическая Нейберга и Менделеева и диссоциативная – наша.

– Что за последняя технология? – спросил Родин, похолодев.

– О! – Соколовский раскраснелся от возбуждения. – Пока это лишь разработки, но, ручаюсь, еще пару месяцев, и мы расставим все точки над i! Под воздействием радиоактивного излучения температура воды резко понижается и вода превращается в лед! Начинается вечная зима!

Родин кивнул.

– Про распад воды в лабораторных условиях я, разумеется, слышал.

– Ха-ха! Лабораториями пусть оперируют господа британцы! Мы же мыслим в мировых масштабах! – Соколовский яростно сжал кулаки. – Так вот, в сочетании с первыми Кали высочайшей мощности мы сможем создать оружие, которое поборется силами с Океаном!

– Что? – Родину показалось, что он ослышался. – Как это – с океаном?

– А вот так! Деление ядер вступает в реакцию, выделяется энергия – Красное Солнце мертвых, начинается процесс распада воды – Белое! Вкупе с биохимическим фактором – Черным Солнцем, уничтожающим белковые соединения в воде, воздухе и на земле за сотни верст от взрыва! Это тотальное оружие приведет нас к всеобщей мировой войне!

– Как-с? – содрогнулся Георгий.

– Так-с! – с восторгом закончил свою триумфальную речь Соколовский. – Последствия взрыва будут ужасны. В войну ввяжутся другие мировые державы. Наступит великая, очищающая война, которая даст жизнь новому миру!

– Но зачем? Зачем это вам, совсем еще молодому человеку, который не познал жизни…

Лицо Антона вдруг стало старческим и усталым.

– Познал… Не так много, как хотелось бы, но мне куда как хватило-с… А то, что я юн, все это и объясняет… Разве вы не мечтали, когда маменька вас выпорола за краденый из кухни вишневый пирог, отомстить всему человечеству и пасть первым?

Родин не стал сразу отвечать «нет», это было бы неправдой. Увы, ему сразу вспомнилась история, когда его выпорол не мать, не отец, а деда Пётра, и не за пирог с вишнею – Георгий никогда не страдал от голода, ел всегда вволю, и ежели бы захотел пирога, то попросил бы его – и сразу получил. Дедушка бил его палкой за трусость. Шестилетний Георгий вернулся со двора за мельницей с опухшей правой стороной лица: внук мельника проиграл барчонку в бабки и, не желая платить долг, решил уладить проигрыш дракой.

– Сам бей! – голосил деда Пётра, хлеща внука палкой. – Сам бей, дерись, грызи, души, сам! А то убью! Запорю! Понял? Убью!

Но! Был момент, когда несчастный влюбленный Георгий четырнадцати лет утащил у отца из сейфа револьвер и долго сидел в саду, вставив масляное дуло себе в рот.

Убить себя или весь мир (ибо ты сам и есть весь мир, какая разница) – вот и все, что он хотел. Слезы текли по щекам неиссякаемым водопадом, и было страшно и прекрасно: как же он, такой красивый, талантливый и вдруг – его предпочли глупому княжонку… Ольга, эта божественная девушка, как она могла… Но как она пожалеет! Как она пожалеет!

И снова сзади неслышными кошачьими шагами подошел деда Пётра. Он не стал выбивать револьвер изо рта внука, не стал говорить, что жизнь стоит того, чтобы жить, не стал провоцировать на выстрел. Он сел рядом и дал Георгию в руки шерстяной колпак.

– Мозги вылетят, башку разнесет, стенку забрыжжешь… Хоронить потом будут в закрытом гробу… Учись, внучек, красиво умирать.

Тишина долго плавала над их головами. Дед курил трубку, поглаживал себя по коленям.

– Я тоже лет в пятнадцать из-за поповны собирался себе горло косой перерезать, – сказал он. – А потом еще из-за Аннушки, дочки мирового судьи, утопиться хотел. А потом, за двадцать уже перевалило, мельничиха была – Матрена. Думал из ружья прямо на мельнице у нее застрелиться. Что там… А еще через годик художница приезжала из Питера. Эх, красивая! Сашенька… Тут да, ножиком по рукам полоснул, вон – шрамы до сих пор, да… Так что я разбираюсь, как надо, ты спрашивай, если чего.

Эх, жаль, не было рядом с Антоном Соколовским такого деда Пётры, да и отец его занимался государственными делами, а не сыном – и вот теперь сын собирается за это развязать величайшую из войн на земле.

* * *

Химик Соколовский хоть и не отличался проницательностью, все же смог заметить, что его собеседник не разделяет восторга перед людоедскими планами ученых. Погрузившийся в воспоминания, Родин был понур и мрачен. Антон делано бодрым голосом воскликнул:

– Хоть час Рагнарока и близится, но живем мы вполне мирной жизнью в весьма живописном месте! Мой долг, как старожила, познакомить вас с островом, – Соколовский подал руку Георгию. – Ну же, вставайте! Вы сочтете эту прогулку весьма познавательной, уверяю вас.

Родин посмотрел на химика невидящими глазами – жуткие картины разворачивались перед его внутренним взором: горящие городские улицы, вырванные с корнем вековые дубравы, пустоши на месте пшеничных полей. «Это необходимо остановить любой ценой!» – подумал доктор. Он тяжело поднялся, проигнорировав протянутую руку. Прошил насквозь взглядом Соколовского, от чего тот вздрогнул, и медленно произнес:

– Пожалуй, вы правы. Жизнь продолжается, несмотря ни на что. А моя, очевидно, будет какое-то время тесно связана с сим местом. Так что польза от прогулки несомненна. Ведите, окажите любезность!

Антон буквально просиял. Подавленное состояние Родина он списывал на шок после насильственной доставки и доставшиеся ему тумаки. Он был вполне искренен в своем желании помочь гостю освоиться. Юный химик широкими шагами вел не поспевающего за ним Георгия, вертящего головой на ярком свету, как застигнутый врасплох филин. Полянки, залитые солнцем, перемежались густыми зарослями орешника и стройными перелесками – хвойными и лиственными. Соколовский, встав на вершине небольшого холмика, раскинул руки и весело прокричал:

– Замечательнейшее место, должен сказать. Ни одна, даже самая защищенная бухта Европы не может похвастать столь ровным климатом. От бурь и штормов мы укрыты соседними островами архипелага. Но при этом повсюду царит морская свежесть, обогащенная кислородом от пышной островной растительности. Зимой здесь не бывает пронизывающей стужи, каковую ожидаешь в столь высоких широтах. А летняя изнуряющая жара в этих краях просто немыслима. Нет докучающего северного гнуса. Но при этом сельскохозяйственные культуры вызревают здесь не хуже, чем в Провансе или Тоскане. Викинги полагают, что эти феноменальные условия объясняются покровительством богов, и Одина в первую очередь. Знаете, в этом что-то есть. Поневоле уверуешь!

Антон широким жестом обвел раскинувшиеся в низине поля и невысокие дома. Пейзаж был способен вдохновить даже искушенного художника. Идиллическая картина совершенно не вязалась с осознанием того, что обитатели сего места готовились принести войну для всего мира. Соколовский продолжал рассказывать:

– Вот тот дом на возвышении, самый большой – в нем живет Сигурд, владыка этого острова.

– Карлик? – почти утвердительно задал вопрос Родин.

– Ну да, он самый. Между прочим, он ведет свой род от морского конунга Рагнара Отступника, который первым облюбовал этот остров и выстроил здесь крепость. Среди его предков есть и датский король Кнуд Великий, который владел также Швецией и Норвегией, Англией, Шотландией и Ирландией. А если копнуть в глубь истории, то владыка всего Севера Ивар Широкие Объятья тоже родич Сигурда.

Георгий пренебрежительно хмыкнул:

– Для потомка великих воинов, богатырей, наводивших ужас на всю Европу, мелковат он будет.

Соколовский смутился, словно Родин сказал нечто дурное о его родном отце. Со скрытым жаром он бросился защищать своего покровителя.

– Не сомневайтесь, он действительно наследник своих предков и островом владеет по праву – в летописях отражено все скрупулезнейшим образом. А его малый рост и физические недостатки… Что же, и этому есть объяснение. Население острова очень невелико, и предки Сигурда всегда относились с повышенным вниманием к чистоте крови. Перекрестные браки на протяжении многих десятков поколений значительно увеличили риск возникновения врожденного уродства. Человека, более слабого духом, несомненно, подобное испытание сломило бы, но не таков наш вождь!

Родин вздохнул и грустно произнес:

– Крепкая воля еще не свидетельствует о полном душевном здравии.

– О нет! – вдохновенно возразил Соколовский. – Вы ошибаетесь, ибо даже в наш век торжества науки сложно найти во всем мире второго столь же блестящего ученого, как Сигурд Рагнарссон. Да, его голова, возможно, не столь красива в сравнении с античными статуями, но сей сосуд содержит драгоценнейший мозг, работающий точнее самого совершенного механизма!

– Я не подвергаю сомнению интеллектуальные возможности вашего королевича, – устало ответил Георгий. – Но тот разум, что не имеет нравственной основы, вредоноснее самого опасного безумия.

Антон не нашелся, что сказать на это. Он предпочел продолжить повествование об островной жизни.

– Дом, ближний к жилищу Сигурда, занимают воины. Именно они отправляются в походы во внешний мир. Морские яхты и оружие, произведенные на острове, пользуются заслуженной популярностью у ценителей. Так что воины не только проводят операции по похищению и тайные миссии, но также ведут честную торговлю. Между прочим, их предки, принимаемые исключительно за разбойников и охальников, тоже уделяли коммерции большую часть времени. К примеру, наших предков викинги предпочитали не грабить, а родниться с ними и вести торговлю к обоюдному удовольствию. Ну, и охрана острова, разумеется, тоже лежит на их плечах.

Дальше химик показал три одинаковых дома, к которым было пристроено невероятное количество подсобных помещений, а трубы над крышами высились подобно густому лесу. Строения находились на приличном удалении друг от друга. Антон с плохо скрываемой гордостью заявил, что эти дома отданы сейдам – ученым на службе у Сигурда. Каждый из домов вел свое направление научной деятельности. Самый дальний вел исследования в области радиевого излучения. Самый большой, изобилующий сарайчиками причудливых форм, проводил химические и биологические опыты. А наиболее опрятный домик разрабатывал «психологическое оружие», как туманно сформулировал Соколовский. Эту часть островной жизни химик, по понятным причинам, знал лучше прочих и готов был повествовать о ней до заката. Родину пришлось прервать его и развернуть в сторону других домов, взяв оратора за локоть.

– А там кто живет, милейший мой проводник?

– Эти дома населяют наши кормильцы – бонды, – охотно принялся за новую тему Антон. – Кузнецы и оружейники живут в здании фабричного вида – оно заметно выделяется среди прочих. Между прочим, большая часть инструментов и приборов для научной работы изготавливается на нашем острове. И качество продукции, заверяю вас, не уступит лучшим английским, российским или германским образцам. А кое в чем наши мастера значительно превосходят своих коллег. Они ведь трудятся не только ради богатства, но и во имя тысячелетней веры предков.