Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Соавторы: Иван Погонин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 129 (всего у книги 142 страниц)

Токояма по-прежнему молчал, и по его лицу нельзя было даже предположить, о чем он думает и какое впечатление на него произвела эта встреча.

Глава 5

Утром в конце ноября 1903 года, в окрестностях Александровского поста, через лес двигались три фигуры. Впереди шел коренастый ладный мужчина, одетый на манер охотников из коренных жителей острова – в теплую тюленью парку, меховые штаны и унты. Судя по уверенным движениям и привычному спокойствию, с которым он держался в неприветливой мерзлой сахалинской тайге, его можно было принять за туземца-гиляка, возвращавшегося с охотничьего промысла, но двухнедельная русая борода и зоркие зеленые глаза, сверкавшие из-под капюшона, выдавали в путнике пришельца с материка.

Его спутники – худая, с отросшим коротким ежиком на голове, большеглазая женщина и ребенок, по виду японец, наряженный в слишком просторный, явно с чужого плеча, айнский традиционный костюм, – осторожно пробирались следом.

Путники оставили в стороне свежепроложенную широкую и удобную дорогу и спускались в Александровскую долину по едва приметной, присыпанной снегом охотничьей тропе, известной лишь сахалинским аборигенам да еще, может, паре зверобоев из Дуйки и Александровска. Тропа петляла по густому хвойному лесу, огибая трясины и овраги, частенько приходилось перелезать через повалившиеся во время осенних бурь вековые стволы или продираться сквозь облепленный снегом кустарник.

Георгий спустился вниз по покатому склону очередного оврага, чертыхнулся, отряхнул снег со штанов и, откинув капюшон, тревожно всмотрелся в даль. Оболонская и мальчик осторожно спустились следом и встали рядом, в молчании вглядываясь в открывшуюся перспективу. Впереди, зажатая между непролазными хвойными лесами, расстилалась Александровская долина. Несколько десятков лет назад здесь было такое же гиблое болото, заваленное буреломом, но упорный труд каторжных, годами осушавших трясину, корчевавших деревья, прокладывавших дороги и строивших дома, сделал свое дело, и теперь долину занимали широкие, присыпанные снегом поля и луга, змеился серой лентой Александровский тракт, а сам город уютно пускал белесые дымки из труб и изо всех сил старался походить на заурядное российское поселение.

Родин хмурился. Все-таки он был натурой прагматичной и вот так вот запросто поверить в божественное зачатие, преодоление детской ручонкой вооруженных бандитов и, главное, в предсказание будущего не мог. Но как бы оно ни было, нужно было следовать указаниям мальчика, другого пути он не видел. Ребенок, будто прочитав его мысли, уцепился рукой за меховую штанину и посмотрел на Родина снизу вверх внимательными серьезными глазами. Георгий невольно улыбнулся и потрепал мальчонку по жестким черным волосам.

– Не бойся, маленький, скажешь ты свое пророчество. Теперь уж назад не повернем. – Родин вздохнул и переглянулся с Асей, та кивнула в знак готовности продолжить путь. – Залезай мне на спину, перенесу тебя через овраг, там снег глубокий – завязнешь.

Мальчик радостно закивал и ловко вскарабкался на широкую спину своего нежданно обретенного русского отца. Родин тронулся под горку бодрой рысью, похрустывая снежком, и японский пророк, сын микадо и богини, носитель великой миссии, вдруг превратился в того, кем он на самом деле и был – в маленького мальчишку, которому до смерти хочется веселиться и играть, получить то, что доступно любому другому ребенку, и то, что было так безжалостно отнято у него, – беззаботное детство. Мальчик заулыбался, потом рассмеялся звонким заливистым смехом, а после и вовсе забрыкал ногами, на манер всадника пришпоривая пятками бока своей «лошадки». Но уже через пару секунд он замер, будто вспомнив о грузе ответственности, лежавшем на его узеньких плечах, погрустнел и стал держаться ровно и спокойно, как и подобает сыну императора.

Вскоре лес остался за спиной, и троица двинулась по узкой тропке вдоль заснеженного поля, заходя околицей, через слободку. Теперь до города оставалось всего ничего. Мальчик, чувствуя приближение своей цели, бодрее зашагал вперед, и Родин с Оболонской, глядя ему вслед, вели тревожный разговор.

– Ты веришь в это пророчество? В каторжника, предсказание, все эти чудеса? – Ася внимательно вглядывалась в глаза своего спутника. Родин угрюмо помотал головой. – А убийца? Тот, кто покушение готовит, он верит?

– Нет. Вряд ли. – Георгий обеспокоенно посмотрел на мальчика. – Но уж поджидает он нас наверняка. Стоп. Что это? Ты слышишь? – Он остановился и откинул капюшон. Издалека, откуда-то со стороны двухэтажных домиков, составлявших центральную, зажиточную часть Александровска, доносились тонкое звяканье колокольчиков и глухой стук барабанов, складывавшиеся в причудливую мелодию.

Родин и Оболонская обменялись взглядами и ускорили шаг. Через пару минут они поднялись на холм, с которого можно было рассмотреть центральную часть города. Георгий глянул в сторону центральной площади и присвистнул от неожиданности. Главная площадь города выглядела совсем уж необычно, окрестные улицы и дома были украшены разноцветными флажками и лентами, светились разноцветными огоньками бумажные фонарики, а на дощатой мостовой в окружении толпы зевак выступал небольшой оркестр из японцев, одетых в праздничные национальные костюмы.

Часть музыкантов били в огромные барабаны, вызывая тот самый глухой рокот, привлекший внимание путников. Похоже, затевался большой праздник, собравший на площади не только добрую половину досужих жителей города, но и множество гостей из японской общины, выделявшихся из серо-коричневой толпы яркими пятнами разноцветных кимоно. Такого поворота Родин точно не ожидал, он замер в напряженном раздумье. Неужели Русский клуб и вправду все это так ловко подстроил? Ай да Борис! Он обернулся к Асеньке, также изумленно уставившейся вниз, на этот странный праздник, на фоне унылого сахалинского пейзажа смотревшийся невероятно.

– Гляди, Ася, сколько народу, да еще японцы, какой-то национальный карнавал, не иначе. Это же для них мальчик пророчество должен сказать. Это меняет все дело.

Оболонская хмуро кивнула:

– Японцы этого не допустят. Кто-то обязательно захочет заткнуть рот малышу. Да уж, хорошего мало, если покушение состоится на глазах всего честного люда.

– Еще и на глазах у японцев! Если убьют сына микадо, прежде чем он произнесет пророчество, то это будет полный крах! Войны не избежать!

– Но кто он, этот убийца?

Родин молчал. Троица, уже не спеша, продолжила свой путь. Мальчик шел чуть впереди. Двое взрослых двигались следом, тихо переговариваясь.

– Может, Кононыхин? – неуверенно предположила Оболонская. – Он с японцами якшается, нервный такой, и характером слабый, сразу видно.

Родин нахмурился и замотал головой в ответ. Конечно, без сомнения, горный инженер был с потрохами куплен японскими агентами. Воинствующее крыло Страны восходящего солнца безусловно хотело войны и не брезговало никакими средствами. Кононыхин был их информатором, шпионом, но поручить ему роль убийцы? Нет. Японцы не такие дураки. Трусоват, не умен. Рука могла дрогнуть в решительный момент. Не подходит.

– То-то и оно, что характером слабый. Японцы в людях разбираются, не доверили бы ему. Нет, это не Кононыхин.

– Кто же тогда? – Оболонская смотрела на своего возлюбленного с надеждой.

Родин почесал поросшую щетиной щеку и крепко задумался. В голове у него постепенно вырисовывалась картина, но в мозаике пока не хватало многих фрагментов. Покушение. Террористическая акция. Террор. Георгий с досадой шлепнул себя по лбу. Ну конечно!

– Ася, это политические! Террор. Покушение и убийство в людном месте – это же их любимое дело!

Оболонскую явно смутило это заявление. Она потупила взгляд, покраснела, тяжело вздохнула несколько раз и наконец, собравшись, решительно ответила:

– Нет. Нет, это не Вадим. Он не такой.

Родин с интересом посмотрел на свою спутницу.

– Не такой? Что ты имеешь в виду?

– Ну, он ребенка бы убивать не стал. Он вообще против убийства невинных, даже вынужденного. – Ася заговорила горячее, глаза ее заблестели. – Даже ради великой цели ни капли невинной крови пролиться не должно. Вадим мне рассказывал, что японцы назначили за мальчика награду, но он бы никогда не стал. Он же не эсер какой-нибудь. Вон он и Ромашу всегда на смех подымает за его склонности к эсерству… – Оболонская вдруг осеклась: – Точно! У него же помощник молодой есть, Ромашка Мезольцев!

Они остановились как вкопанные. Родин прокрутил в голове встречу с Мезольцевым, произошедшую в питейной. Перед глазами встал фанатический взгляд Ромаши, появившийся, когда разговор зашел про мальчика, побелевшие костяшки на худых руках, вцепившихся в стол.

– Что ты про него знаешь? – Родин почувствовал, что ухватился за нить.

– С японцами он в последнее время много общался, даже борьбой заниматься ходил к японскому мастеру, очень был философией их увлечен. Я еще все думала, зачем такой сопле японская борьба? С оружием обращаться научиться хотел, так вот почему.

Кусочки мозаики вставали на свои места, все сходилось. Сейчас, где-то в толпе, среди зевак, стоял Ромаша Мезольцев с напряженным деревянным лицом и прятал под полой куцего пальтишка револьвер. Нужно было остановить его, нужно действовать на опережение, причем немедленно.

– Давай поторопимся, – Родин энергично зашагал вперед. – Высматривай этого Ромашу, если что – дай мне знать. Но и от мальчика не отходи, береги его.

Вся компания прибавила шагу. К этому времени они уже миновали границу города и шли по притихшей слободке.

Глава 6

Родин с Асей и мальчиком шли по дороге, ведущей к главной площади Александровска. Вокруг не было ни души – все устремились в центр города, на праздник. Хоть и опустившийся народ здесь жил, однако и он был жаден до зрелищ, какими бы низкопробными они ни были. Низкое серое небо, студеный ветер и унылые покосившиеся домики без хозяев, криво расставленные по обеим сторонам дороги, – все это навевало мысли о конце света, как будто кто-то великий внезапно разозлился на местных жителей, сгреб их в одну грязную, дурно пахнущую кучу и зашвырнул подальше в океан, а то, что от них осталось, обречено сгнить и превратиться в прах.

Лишь редкие собаки, под стать самим каторжанам кудлатые и одичалые, рыскали по улице, вынюхивая своими кожаными носами любую мелочь, мало-мальски напоминающую съестное. Один такой неприкаянный пегий пес вдруг повел носом и хрипло залаял. Родин посмотрел в его сторону и заметил на дороге неподвижно лежащую фигуру. «Неужто мертвец? – подумал он, инстинктивно пряча Асю и Кинтаро за спину и приближаясь к темному силуэту. – Этого нам еще не хватало!» Родин наклонился к трупу и тут же отпрянул – от тела несло сивухой так, что впору и самому захмелеть.

– Кто праздничку рад, тот накануне пьян, – пробормотал он и повернулся к своим: – Все в порядке, идем дальше.

Тут «мертвец» зашевелился и заблеял противным голосом:

– А-а-а ты куда, Ванюша, едешь, ик… Ведь телега без колес! – и снова уронил голову в грязь.

Ася вздрогнула, но Георгий жестом ее успокоил и поманил за собой. Забулдыга-частушечник немного разрядил обстановку, вернув вещам их истинную сущность, но Родину все равно было неспокойно. Он нутром чуял беду и пытался максимально сконцентрироваться, чтобы успеть среагировать, если кто-то решит покуситься на Кинтаро, не дожидаясь праздника. Родин с нежностью посмотрел на мальчика, пригладил ладонью его непослушные черные вихры, но привычного теплого взгляда в ответ не получил – в глазах япончика горел огонь одержимости. Мыслями мальчишка был уже там, на площади, со своим посохом стоял напротив вооруженного Ромаши и ничего не боялся…

– Тебя же там убьют, родной, – скорее себе, чем Кинтаро, сказал Георгий, но япончик лишь покачал головой.

В очередной раз Родин понял, что отговаривать ребенка идти на верную погибель бесполезно. Придется вытаскивать его из самого пекла, рискуя своей и, что самое неприятное, Асиной жизнью. Георгий вздохнул, готовясь к худшему, и попытался взять мальчика за руку, но наткнулся на твердый кулачок. Обхватив этот кулачок своей ладонью покрепче, он повернулся к Оболонской и встретил в ее глазах полное понимание: она тоже знала, к чему все идет, и была готова. Она шла покорно, как на эшафот, с покрасневшими от ветра, но абсолютно сухими глазами и с закушенными до крови губами. Левой рукой он поймал узкую заледеневшую Асину ладошку и в этот момент, распятый между двух любящих его сердец, ощутил такую жгучую жалость к этим несчастным созданиям, что хоть волком вой. «Как же мне защитить вас обоих, – с горечью думал Родин, – как же вас не подвести?..»

Чтобы хоть как-то отвлечь Асю и, может быть, вырвать Кинтаро из его анабиоза, Георгий принялся рассуждать вслух:

– На площади будет полно народу, собственно, весь город туда устремился, и нам в этой суматохе придется держать ухо востро, чтобы не проглядеть того, кто придет за Кинтаро.

В ответ Ася с надеждой в голосе произнесла:

– Послушай, ну завербовали японцы этого бандита, Первозванного, но кругом же будут простые, незлые, в общем-то, люди, неужто они дадут ребенка в обиду? Не все же мы здесь законченные мерзавцы, есть среди нас и порядочные горожане, которые… – вдруг Оболонская резко замолчала и остановилась, с тревогой глядя вперед.

Родин повернулся и увидел, как к ним стремительно приближается какая-то знакомая фигура. Казачков! Может, он бежит их предупредить о том, кто ждет мальчишку на площади? Может, сейчас-то вся правда и раскроется? Где притаился Ромаша?

Но чем ближе становилась фигура Казачкова, тем меньше оставалось у Родина иллюзий. Этот человек шел убивать.

– Отдай мальчишку, – спокойно сказал политический, остановившись перед Георгием и даже не глядя на Асю. – Отдай или сам отберу. Я, конечно, не какой-то опустившийся разбойник, со спины нападать не стану, но и ты меня пойми – мне нужна свобода и деньги, чтобы свергнуть царя и спасти Россию. Японцы пообещали мне и то, и другое в обмен на пацана. Так что давай или по-хорошему – я забираю мальчишку и ухожу, а ты с этой своей кралей новых наделаешь, или по-плохому – лучше тебе не знать, чему я у местных научился…

– Уверен, ты научился очень многому, но совсем забыл, что такое честь и благородство истинного дворянина. Сам того не понимая, ты, Вадим, превратился в одного из них – тех жалких никчемных людишек, кому здесь самое место. Кроме того, – добавил Родин слегка насмешливо, – видно, не так уж ты хорош, как себя нахваливаешь, раз не знал, что долгое время мальчик находился у тебя под носом – Ася его прятала у себя. От таких, как ты.

Казачков бросил гневный взгляд на Оболонскую, и его рожу перекосило от ярости. Весь он стал как натянутая струна – еще бы, в эту секунду решалась его судьба: или он хватает добычу и становится самым богатым человеком на всем острове (а главное – свободным), или… Впрочем, никаких «или», надо кончать этого докторишку…

Казачков, как хищник перед прыжком, осторожно прошелся туда-сюда, гипнотизируя молчащего Родина взглядом исподлобья. Родин же тем временем прикидывал, как ему лучше подступиться к этой бешеной собаке, каким из своих знаменитых ударов отправить безумца в нокаут. За время, проведенное в деревне айнов, он набрался сил и теперь чувствовал знакомое покалывание в пальцах рук, предвещающее хорошую драку.

Однако Вадим выкинул финт. Каторга научила его читать людей, как книгу, и по глазам Георгия он понял, что тот его нисколько не боится, а значит, уверен в своих силах.

«Ну-ну, посмотрим, что ты на это скажешь». Казачков усмехнулся, резким движением выхватил два охотничьих ножа и без предупреждения бросился на противника. Георгий сделал едва заметный шаг в сторону, ударив противника ногой, и тот, потеряв равновесие, чуть не упал. Оружие, правда, из рук не выпустил. Взревев от унижения, Казачков вскочил на ноги и несколько секунд крутил ножики, да настолько виртуозно, что они потерялись из виду в круговерти стали. Затем он сделал выпад правой рукой в сторону сердца Родина, но тот перехватил его запястье и с хрустом вывернул его, одновременно блокируя левую руку противника. Вадим вырвался, оттолкнул Георгия от себя и снова пошел на него, выставив лезвия вперед.

Изо рта Казачкова, как жаба, вывалилось смачное ругательство, сопровождаемое клубами пара, и он замахал руками так быстро, будто на него напали дикие осы. Лезвия ножей сверкали в лучах солнца, и стало сложно уследить, кто в этой схватке нападает, а кто защищается. Стоявшая поодаль Ася покрепче обняла прижавшегося к ней Кинтаро и закрыла ему уши руками, чтобы он не слышал жутких звуков ударов и пинков, лязга металла об металл и грозных выкриков Вадима.

Сама же она глаз не опускала – глядела завороженно, как ее возлюбленный, ни на секунду не теряя самообладания, умело реагирует на каждый выпад врага. И вот уже, казалось, движения Казачкова утратили былую стремительность и стройность – он рубил воздух бездумно, рассчитывая рано или поздно ранить Георгия, тогда как сам Родин защищался весьма ловко, экономя силы и не опускаясь до оскорблений. И в какое-то мгновение Вадим потерял бдительность и не заметил, как остался всего с одним ножом: жалкий докторишка улучил момент и врезал ребром ладони в какое-то секретное место, из-за чего правая кисть Казачкова будто отсохла, пальцы разжались, и выпавший нож был сию секунду отброшен ударом родинской ноги на безопасное расстояние.

– Ах ты ж, сучий потрох! – Казачков замахнулся левой и резанул что было силы, метя в шею.

Родин увернулся, но недостаточно быстро, и нож, ослепив его бликом, рассек плечо. Кровь брызнула во все стороны, Ася ахнула и закрыла глаза, а мальчик вдруг очнулся, дернул ее за руку и показал в сторону города. «Надо уходить, – поняла она, – если победит Родин, он нас непременно догонит, а если этот… Ох, бежим!»

Тем временем Георгий дождался, пока Казачков насладится триумфом, размахивая единственной рабочей рукой больше для устрашения, нежели на самом деле рассчитывая добить противника, и совершил несколько обманных маневров, которым его обучил дед Пётра.

Дед всегда делал особый упор на то, что в любой драке важно подключать голову. Говорил, что сила, ловкость, выносливость и отвага ничего не стоят, если ты не умеешь провести противника, и они часами вдвоем отрабатывали эти «обманки», хотя тогда маленькому Еньке это совсем не нравилось. Ему хотелось одерживать стремительные победы, повергать врага двумя ударами, и только спустя годы он постиг дедову мудрость – на каждый твой исключительно мощный удар найдется шустрый умник, способный одолеть тебя без особых усилий, используя смекалку и хитрость. И лишь спустя годы Енька осознал, что, благодаря деду, со временем сам стал тем самым шустрым умником…

Так и сейчас, пока Казачков хорохорился, лез на рожон и плевался ругательствами, Родин просчитал одну несложную комбинацию, и вот он уже держит своего врага за обе руки, а второй нож втоптан в бурую грязь.

– Да я же тебя сожру, буржуй, – осклабился Казачков, – заживо сож…

Но договорить начинающий террорист не успел – Родин впечатал свой лоб ему в переносицу, Вадим потерял сознание и, заливаясь кровью, повалился на землю. Георгий утер лоб, подобрал оба ножа и, обнаружив, что Ася с Кинтаро ушли, поспешил за ними вдогонку. «Спасибо тебе, деда, – думал он, – если б не твоя наука, зарезал бы меня этот лютый каторжник, как свинью к празднику». И тут, как напоминание о том, что рано расслабляться, вдалеке послышались залпы фейерверков и одобрительный гул народа. Праздник начался, а чем он закончится, зависит теперь только от него – простого доктора с другого конца страны…

Глава 7

23 ноября в Александровске должно было состояться важное событие. Заезжие японцы собирались праздновать на центральной площади свой праздник с труднопроизносимым для русского человека названием Ниинамэсай. Переговоры с администрацией прошли без всяких шероховатостей, в неизбалованном развлечениями поселении не стали отказывать японским коммерсантам, тем более что они готовы были устроить празднование за свой счет и приглашали поучаствовать в нем и простых горожан. Такие праздники были в Александровске большой редкостью, и местное население, едва узнав о намечающихся торжествах, принялось с нетерпением ожидать его.

Кумеда провел в суете несколько дней и теперь, накануне праздника, мог быть доволен. Он организовал строительство небольшого синтоистского алтаря на центральной площади, без труда убедив руководителя Александровска, что это просто важный символический элемент праздника, не имеющий никакого отношения к религии и никоим образом не оскорбляющий православие. В город также были доставлены несколько мешков риса и несколько бутылок саке. Рисом полагалось отблагодарить богов за то, что они щедро одаривают Японию урожаями, саке же предназначалось местным жителям за сговорчивость.

Часть запаса алкоголя он уже потратил на местного пьяницу и знатока всех сплетен Никодимыча. Этот бородатый абориген, по его словам, провел много лет на местной каторге. Срок был таким большим, что Никодимыч даже сбился со счета, сколько лет он провел на ней. Но под конец срока его стали выпускать в поселение все чаще, а потом и вовсе освободили на все четыре стороны. Может быть, его срок закончился, а может, администрация просто проявила гуманизм, Никодимыч не помнил и не спрашивал, а объяснять ему никто не стал. Просто не велели больше приходить.

К тому моменту виски и основательную бороду Никодимыча покрыла седина, и он решил осесть в Александровске, последовав примеру десятков других каторжан. В местном трактире все знали его истории про сватовство к Соньке Золотой Ручке, которая немало лет провела на той же каторге, но умерла год назад. Правда, в истории эти мало кто верил, разве что редкие заезжие.

Тем не менее Никодимыч знал в городе всех, и бдительного старика не миновал ни один городской слух. С ним японцу пришлось нелегко, старик обильно вворачивал в свою речь различные непонятные словечки, сыпал афоризмами и пословицами, смысл которых был неясен собеседнику.

Кумеда разрешил старику осушить две бутылки саке, прежде чем он наконец рассказал что знает. Знал он немного: есть, дескать, некий чудной мальчишка, что ни слова не говорит, на местных не похожий, который всегда передвигается в сопровождении двух не то солдат, не то охранников. Говорят, что он может всякие чудеса творить, да только того никто не видел. Мальчишка уже несколько раз появлялся в Александровске, играл с детьми и каторжанами, но потом опять уходил в обгорелую избушку на отшибе.

Кумеда не до конца понимал, в чем загадка этого мальчишки. Почему такой грозный Хама неожиданно превратился в жалкого человечка, как только речь зашла об этом ребенке? Знают ли русские о его ценности? Судя по тому, что он появляется везде с охранниками или надсмотрщиками, русские тоже осведомлены о его значимости.

Неужели руководство Черного дракона в самом деле верит в эту старинную сказку про мальчика с Карафуто с его волшебным посохом, который может превращать врагов в друзей, подчинять северных великанов и под конец скажет то самое главное пророчество в своей короткой жизни? Хорошо, предположим, что Хама в самом деле этого ждет. Что же делать? Убить этого мальчика или взять его в плен? Наверное, за такой подарок он может получить не эти жалкие гроши, а что-то посущественней?

Кумеда через Никодимыча уже разослал клич по всем лихим людям, и, как назло, мальчишка пропал – то ли разбойники перестарались, то ли негодника задрал медведь, то ли он сам утонул.

А что, если пророчество верно? Если мальчишка и в самом деле явится всему миру и усмирит какого-нибудь гайдзина? Наградят ли за это Кумеду? А если каторжанин убьет мальчишку и тот ничего не скажет?

С этими мыслями японец медленно двигался к центральной площади, где его ожидал молчаливый Токояма.

На площади уже собрался народ. Судя по всему, явиться на праздник решило едва ли не все население городка. Рядом с Токоямой Кумеда увидел раскрасневшегося инженера Кононыхина.

– Кумеда-сан, я, как услышал, что японцы праздник справлять будут, сразу про вас и подумал. Дай, думаю, приду, посмотрю, как у людей праздники справляются. У нас-то сами знаете, как бывает: напьются, передерутся и мордой в грязь. А бабы их потом по домам волокут, – выпалил инженер, как только японец подошел к нему.

– Ну что вы, Михаил Степанович, у нас тоже, бывает, случаются… – Кумеда не сразу подобрал нужное слово, – эксцессы. Да, эксцессы случаются и у нас. Но сегодня их, надеюсь, не будет.

– А как там насчет нашего маленького совместного предприятия? Пойдет дельце? – не унимался назойливый Кононыхин.

– Разумеется, – напустил на себя как можно более важный вид Кумеда. – Я разговаривал с нашими партнерами в Японии. Все будет сделано в лучшем виде. Не далее чем к следующей зиме вы, дорогой Михаил Степанович, станете настоящим миллионером. Попомните мое слово, – Кумеде не терпелось отделаться от бесполезного в данный момент инженера.

– Ваши слова да Богу в уши, как говорится, – глупо хихикнул Кононыхин.

К японцам подошел невысокий и полноватый человек в шубе.

– Позвольте отрекомендовать себя – Иван Наумович Овсов, хозяин трактира и товарищ градоначальника. По сути, второе лицо в нашем Богом забытом поселеньице, а сегодня даже первое. Начальство наше заболеть изволило, так что за главного на празднике буду я, – улыбнулся он.

Кумеда протянул руку.

– Спасибо, что позволили нам провести наш скромный праздник. Такое уважение к чужим традициям большая редкость в наше неспокойное время. Я всегда знал, что русские люди очень отзывчивы и терпимы.

– Не стоит благодарности. Мы тут живем очень скучно, поселеньице очень маленькое, от силы четыре тысячи душ, да и те наполовину вчерашние каторжники. Какая уж тут культура, – с театральным огорчением произнес Овсов. – Мы здесь живем на краю земли, все про нас забыли, столица за тысячи верст, и за неделю не доедешь. Никому до нас нет дела, – продолжил он.

Кумеда понял, что Овсов не чужд вольнодумству.

– Поверьте, дорогой Иван Наумович, я вам сочувствую от всей души. Такая жизнь очень печальна. Мы, японцы, не разбрасываемся землями, и наш император не позволил бы такого отношения к своим территориям.

Овсов улыбнулся.

– Говорят, император ваш огромный флот построил и на наш скромный островок глаз положил, – подмигнул он японцу.

– Что вы, дорогой друг, у нас и в мыслях ничего подобного нет. Мы, японцы, трудолюбивый и мирный народ, мы никогда не нападаем ни на кого первыми, а предпочитаем улучшать то, что уже имеем, – с показным возмущением, смешанным с удивлением, произнес Кумеда.

– То-то и оно, что все так про себя говорят, а потом – раз, – Овсов ударил кулаком о ладонь, – и война. И как тогда быть?

Кумеда не знал, как тогда быть. Он предпочитал вообще об этом не думать. Ему было все равно, он только хотел найти наконец этого чудо-мальчика и забыть про все это, как про ночной кошмар. Детство он провел на южной части Сахалина, как называли русские этот остров. Воспоминания о неустроенном быте, постоянной рыбной вони и холодной лачуге, в которой он рос, угнетали его.

«Что за народ, – подумал про себя Кумеда. – Живут на краю земли, за сотни верст от своего народа, холод такой, что мозг сводит, а их каждого философствовать тянет».

– Мой дорогой Овсов-сан, наш император очень мудр. Он никогда не станет воевать с такой огромной страной, как ваша. Будьте спокойны, вам ничего не грозит, – вяло улыбнулся японец.

Он надеялся, что Овсов теперь отстанет, но тот не унимался. В городе не так уж часто бывали приезжие, тем более владеющие русским языком, и ему хотелось расспросить гостя о заморской экзотике.

– А правда, что ваш император – живой бог? – лукаво прищурился он.

– Наш император – прямой потомок Аматэрасу. Богиня-солнце породила наш блистательный императорский род, научила нас возделывать рис и ткать, – серьезно произнес Кумеда. Нельзя сказать, что он сам был абсолютно уверен в истинности этих утверждений, но решил не давать чужестранцу повода сомневаться в могуществе Японии.

– Стало быть, он и сам чудеса умеет творить? – не унимался Овсов.

– Само существование Японии является чудом и свидетельством того, что боги не забывают нас. Нашу страну много раз пытались завоевать, и всякий раз враги терпели неудачу. А наша страна с каждым годом становилась только сильнее. Разве это не свидетельство?

– Знаете, – хмыкнул Овсов, – на нашу страну тоже много раз нападали, и каждый раз наш народ расправлялся с врагами. И ни разу нас не удалось разорить. Но у нас не очень верят в божественное заступничество. Особенно теперь. Ныне модны идеи, что никакого Бога вообще нет.

Кумеду порядком утомил этот разговор. Кроме того, он продрог на свежем воздухе, и ему не терпелось поскорее закончить праздник и уйти погреться в теплое помещение.

– Честно говоря, моих познаний в русском недостаточно, чтобы дискутировать на такие сложные философские темы, – Кумеда старался сформулировать помягче. – Разговор с вами очень увлекателен, но, к сожалению, меня ждут дела, пора начинать праздник. С удовольствием побеседую с вами позже в вашем трактире. Я там уже бывал, вы могли меня видеть, но я, к сожалению, не знал, что вы занимаете здесь столь высокий пост, иначе непременно засвидетельствовал бы вам свое почтение.

Овсов поклонился.

– Я только хотел сказать, что очень уважаю ваш народ и нам, русским, есть чему поучиться у вас. А теперь делайте то, что велит вам традиция, – с этими словами он покинул японца.

Кумеда не очень хорошо знал, что необходимо делать. Он был не религиозен и с детства помнил только то, что на алтарь необходимо принести рис и поблагодарить богов за хороший урожай, но какие слова при этом произносить, он не знал. Токояма, к которому он обратился в надежде на помощь, буркнул, что это не его дело. Так что Кумеда рассчитывал сымпровизировать, произнеся те слова, которые, по его мнению, могли быть правильными в данной ситуации. Тем более что задача облегчалась тем, что русские жители Александровска не имели никакого представления об этом ритуале.

Кумеда подошел к алтарю в центре площади, и шептавшаяся прежде толпа вмиг затихла.

– Мои русские друзья, я очень польщен тем вниманием, которое вы оказали нашему скромному празднику, – Кумеда слегка поклонился собравшимся. – Праздник Ниинамэсай очень важен для нас, японцев. В этот день мы благодарим за щедрость богов тем, что они посылают нам.

– Нехристи вы, а Бог один, и Он на небесах, – неожиданно выкрикнул невесть как затесавшийся в первый ряд Никодимыч, уже успевший изрядно выпить, несмотря на раннее время.