Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Часть третья

Нет ничего красивее крымской природы, когда на смену маю приходит июнь. Мрачные доселе холмы, пробудившиеся от зимней спячки, вдруг предстают перед путешественниками в убранстве стыдливой невесты – покрытые воздушными хлопьями бело-розовых яблонь, душистыми гроздьями лиловой сирени, синими бутонами диких орхидей и ослепительно желтыми, красными и голубыми цветами. А чуть вдалеке угрожающе устремлены в небо острые пики остывшего вулкана. До скончания времен на самой вершине здесь будет грозить осерчавшему Богу Чертов палец. Скалы кое-где расступаются Сциллой и Харибдой, но так же неожиданно смыкаются, так что, если идешь быстро, еле успеешь заметить в просвет мрачные бухты. Видные за десятки верст, величественно шествуют к своему окаменевшему трону король и королева Карадагских скал, чтобы сесть перед навсегда погасшим чертовым камином – жерлом вулкана, обращенным к морю застывшей лавой.

Но не будем останавливаться и примемся карабкаться по пыльной тропинке, заросшей кустарником, под плаксивые крики чаек. На самом верху Кара-Дага, среди звонкой пугающей тишины мы вдруг увидим мрачное нагромождение камней – черный и таинственный Мертвый город, словно бы охраняемый окаменевшими духами скал. Если пройти через Мертвый город по узкой, известной немногим местным жителям тропке и пролезть под грудой валунов, то можно оказаться на старой изъезженной дороге между глухих скал, заброшенной еще пару веков назад из-за горного обвала. Идти придется долго, но труд будет увенчан невиданным зрелищем – вы упретесь в зеркальную черноту скальной гряды Шайтан-Калаяр, известной также как Черные, или Чертовы, скалы. Дальше пути нет. Лишь немногие охотники за сокровищами, по рассказам стариков, умудрялись добираться до берега моря, где скалы не такие отвесные, и забираться наверх. Только богатств никто из них не нашел, а голову сложили многие. Старик Шайтан-Калаяр незваных гостей не любит.

По пыльной дороге вдоль коктебельского берега Черного моря плелась старая арба, держа, как видно, путь к Кара-Дагу. Правил повозкой, запряженной пузатым мерином, старый татарин из горно-прибрежных татов. Он был одет в грязную нательную рубаху-кольмек и суконные шальвары, подвязанные расшитым учкуром. На голове старика болталась в такт движению повозки каракулевая шапка-колпак.

Рядом с возницей сидел его молодой сородич, судя по одежде – из поволжских татар. Его недавно бритую незагорелую голову, всю в порезах, украшала черная расшитая тюбетейка. Молодой татарин, одетый в широченную рубаху, напоминавшую платье, и темно-зеленый чекмень, застегнутый на левом боку, зябко ежился, непривычный к холодному морскому ветру. А вот его глаза были какого-то странного, совершенно нетюркского небесно-голубого цвета.

Диалекты крымских и поволжских татар отличаются, но кроме всего прочего молодой татарин языка почти не знал: говорил, родители умерли рано, и вырастили мальца в русской деревне, благо мать была оттуда. Так и общались: на плохом русском, плохом крымско-татарском и плохом татарском.

– Чего Шайтан-Калаяр едешь? – спросил пожилой.

– Атам менеке анда ульде. Отец мой тут погиб, – отвечал молодой, теребя жиденький ус, – на скалу полез, да упал. Хочу место это найти, помолиться.

– Старый Шайтан-Калаяр гостей совсем не любить, – согласился пожилой. – Я молодой был совсем, тоже с братом по скала лазил, самоцвет искал. Брат нога в щель попал – совсем сломал. Опасно тут. Смотри Шайтан-Гюзгюсю не лазай – разобьешься насмерть.

– Не буду, – пообещал молодой.

Наконец арба подъехала к узкой дороге.

– Дальше пешками идти, – указал на черные скалистые пики кургузым пальцем пожилой. – Найдешь дорогу-то?

– Найду, – ответил молодой, спрыгивая с повозки и стаскивая большой холщовый мешок, – ряхмят, якше кеше. Спасибо, добрый человек. – Он сунул пожилому двугривенный и поклонился, прижав руку к груди. Впереди его ждали Чертовы скалы.

* * *

Иван Гусев долго ходил по небольшой площадке, усеянной валунами и острыми камнями. Наконец швырнул мешок в небольшую расщелину и улегся на него, положив руки под голову.

Здесь двадцать пять лет назад они стояли лагерем, здесь встретил свою смерть его отец, и здесь уже немолодой адъюнкт историко-филологического факультета Денис Смородинов впервые назвал внезапно осиротевшего Ванюшу своим приемным сыном. Здесь они были в шаге от сокровищ, но так и не нашли их. То, что не удалось отцу, вернее отцам, теперь удастся сыну.

Отец видел сына только историком, да и Денис Трофимович считал, что ему удалось исполнить мечту старого друга. Но это было не так.

Прошел еще один день, затем ночь, которую Иван провел на земле, закутавшись в халат. Наутро он уже стоял в центре скал Шайтан-Калаяр, глядя на высоченную гладко-черную скалу Чертово Зеркало и на полуразрушенную древнюю крепость Шайтан-Кале. Он был здесь уже шестой раз, начиная с того времени, когда разбился его отец.

Иван закурил, уселся на валун, извлек из пыльной торбы пергамент и зеркальце. Да, теперь он окончательно убедился – контур зеркального отражения гор на карте идеально совпадал с контуром настоящих гор, были тщательно прорисованы даже зубцы и башенки крепости, теперь уже не существовавшие. Очевидно, в шкатулке и было зеркало – да глупый Стрыльников не догадался посмотреть в него на отражение карты.

Так, теперь надо было разобраться с этим проклятым темным ханом, который напал на седого хана. Кто же это мог быть? Начнем с того, что хан в Крымском ханстве мог быть только один, стало быть, подобного противостояния крымских ханов быть не могло. Отлично, будем считать, что под словом «хан» подразумевается правитель, властитель. Итак, какой-то темный иноземный завоеватель напал на какого-то пожилого предка Ахмет‑бея (испокон веков замком Шайтан-Кале владели только Гиреи или их родственники). Итак, крепость заложили еще при Хаджи-Гирее I в 1461 году. Строительство, однако, шло крайне медленно: на такой высоте и крутых скалах мало что хорошего могло получиться. Манускрипт был написан примерно в XVI веке, стало быть, надо вспомнить властителей крепости за два с лишним века, причем непременно пожилых.

Иван начал загибать пальцы: Нур-Даулат-Гирей, Джанибек-Гирей, Сахиб-Гирей… О, может, Сахиб-Гирей? Старого хана как раз задушил его же племянник в борьбе за власть, когда старик был в походе. Нет-нет, это все не то. Даже если Иван и разберется, кто был седым ханом, а кто темным, – ему все равно не узнать, где сложил голову нападавший. Нет, загадка должна была решиться как-то иначе.

Иван вскочил и долго ходил вокруг старого валуна. Так, попробуем еще раз с самого начала. Седой хан и темный хан. Может, он неправильно перевел турецкие шаркы – «ак-хан» и «кара-хан». «Ак» можно перевести как седой, чистый, белый, светлый. «Кара» – темный, черный, сухопутный, траурный, мрачный, сильный. М-да. От верного перевода будет зависеть значение загадки. Ивану ничего не оставалось делать, как пытаться найти верный смысл путем обычного подбора. Чистый хан и темный хан. Чепуха. Ладно, продолжим дальше. Чистый хан и сухопутный хан. Нет, какой еще сухопутный хан…

Прошел уже час, как вдруг Иван вскочил. Похоже, он напал на решение! Осталось еще раз посмотреть на карту, чтобы окончательно во всем удостовериться. Карта была квадратной, да, и это тоже было неспроста! Четкие линии параллелей и меридианов делили ее на такие же аккуратные квадраты, числом ровно сто, по десять с каждой стороны, как…

Конечно, карта была не просто картой, это была шахматная доска! А если быть совсем точным – доска для шатранджа, ведь именно в шатрандж играли средневековые крымцы и турки. Такая доска как раз не имела белых и черных полей, а вот цвет фигур был привычный нам. Иван почему то решил, что «белый» и «черный» будет звучать, как в современном турецком, – «бейаз» и «сийах», и напрасно! «Ак» и «кара» – общетюркские обозначения цветов, и, конечно, цвета фигур назывались именно так.

Теперь вернемся к стихотворению. В правильном переводе оно зазвучало так:

 
Однажды черный хан пришел на хана белого войной.
Он в скалах крепости нашел и осадил сплошной стеной.
Уж хану некуда бежать: враги повсюду сеют смерть.
Две крепости решил он сдать, чтоб нападавших одолеть.
И черный хан помчался враз, чтоб обе крепости занять,
Но белый хан отдал приказ пехоту с конницей поднять.
И черный хан сложил свой меч, хан белый обнажил булат.
Глава врага слетела с плеч, и в месте том сокрылся клад.
Ты хочешь к злату дверь открыть? Аллах – свидетель,
Должен ты блестящим мудрецом прослыть или батыром золотым.
 

Теперь уже было очевидно, что речь шла о фигурах шатранджа и о какой-то партии, скорее всего известной. У арабов были очень распространены подобные задачи, они назывались мансубами и часто имели поэтическое описание, подобное тому, что Иван прочел на карте. Итак, белый король атакован, но он жертвует две ладьи (примечательно, что средневековый поэт, чтобы придать истории более военный вид, называл ладьи «крепостями», а не традиционным «ак-Рух», что у арабов означало огромную мифическую птицу), а затем атакует черного короля, беспечно принимающего жертвы, пешками и конем. А не знаменитый ли это «мат Диларам»? Эта красивая победа приписывалась легендарному ас‑Сули.

Иван сразу вспомнил, как давным-давно опекун учил его королевской игре и рассказывал древние арабские легенды, пытаясь одновременно привить Ване любовь к истории. Романтическая история про Диларам впервые приводилась в шахматной рукописи персидского поэта Фирдоуси и звучала примерно так: некогда жил знатный и богатый вельможа, который слыл очень азартным игроком и всем остальным развлечениям предпочитал игру в шатрандж. Красавица Диларам, чье имя в переводе с персидского означает «сердечный покой», была его любимой наложницей.

Однажды вельможа имел неосторожность играть в шатрандж на ставку с опытным мастером и раз за разом проигрывал более удачливому сопернику. Однако, в надежде отыграться, он вновь и вновь начинал заново. Ставки увеличивались, и вельможа проиграл почти все состояние. Наконец взгляд растерянного и потрясенного вельможи упал вдруг на свою прекрасную и несравненную наложницу Диларам.

– Вот моя ставка! – решительно воскликнул азартный игрок, надеясь отыграться и мысленно взывая к Аллаху.

Красавица покорно встала возле своего господина.

– В таком случае, за Диларам я ставлю все, что выиграл, – проговорил восхищенный партнер, по достоинству оценив красоту восточной одалиски.

Игра шла яростная и отчаянная. Наконец на доске возникла ужасная позиция. Казалось, еще немного, и король белых, которыми играл вельможа, вынужден будет сдаться. В отчаянии он кинул прощальный взгляд на свою драгоценную Диларам и вдруг услышал подсказку от любимой:

– О, мой господин! Пожертвуй обе ладьи и спаси свою Диларам!

Тут вельможа по достоинству оценил подсказку, пожертвовал обе ладьи и поставил эффектный мат королю противника.

Кроме того, обращал Смородинов внимание Вани, «Рух» в персидской суфийской литературе имеет несколько значений: шахматная фигура – ладья, мифическая птица и человеческая душа. Так что фраза мудрой наложницы имела и второй смысл: «Пожертвуй «я» своим, чтоб обрести блаженство вечное!»

Итак, черный шах обрел свое вечное блаженство на клетке h7. Иван поднес карту к зеркальцу и ткнул пальцем в нужную клетку на перевернутом изображении. Странно, но искомое место получалось вовсе не на вершине скалы и вовсе не со стороны моря, как думали отец с Дэнисом. Квадрат был в самом низу скалы Шайтан-Кюзгусси и совсем недалеко от тропинки со стороны Кара-Дага. Черт побери, а почему нет? Ахмет‑бею, конечно, было удобнее возить свои сокровища пешим путем, да и зачем поднимать их на канатах на стосаженную высоту? Все сходится, дело лишь в том, что вход в сокровищницу был тщательно замаскирован! Но если ты «прослыл блестящим мудрецом или батыром золотым», то ты найдешь его! А если и тем и другим – то тем более!

Иван поднял свою торбу и, глядя на отражение карты в зеркальце, стал приближаться к скале, словно выточенной усердными мастерами из черного мрамора. Наконец он подошел к месту, обозначенному на зеркальной карте. Оно было немного выше уровня земли и выглядело как голая скала, изрезанная расщелинами, из которой торчали острые валуны. Ошибка?

Иван вытер моментально вспотевший лоб и спустился вниз. Еще раз пересмотрел всю карту, пересчитал квадраты, вынул свои крошечные походные шахматы и воспроизвел «мат Диларам». Нет, все сходилось. Он поднялся по валунам еще раз. Самый центр квадрата, обозначенного на карте, приходился точно на расщелину между двумя валунами. Если он ошибается, то живым оттуда ему уже не выбраться.

– Ну что, пробуем? Рисковать и не бояться? Как отец? – Иван посмотрел в расщелину.

Ничего не видно. Только тьма.

– Что ж, береженого Бог бережет.

Гусев вынул из торбы моток репшнура, надежно закрепил его вокруг острого валуна, даже сделал несколько контрольных узлов, потом обмотал себя несколько раз вокруг груди. Сердце билось так неистово, что, казалось, заставляло канат вибрировать.

Иван размашисто перекрестился, гаркнул:

– Господи, благослови раба Твоего! – а потом съежился, как мог, и нырнул в расщелину, стараясь не кричать. Правда, это ему не удалось, и глухой крик запрыгал по скалам тревожным эхом.

* * *

Когда из роскошного поезда, вагоны которого украшал герб Британской империи и надпись: «Special Diplomatic Mission of His Majesty The King of Great Britain – No Unauthorized Entrance Allowed»[168]168
  «Особая дипломатическая миссия Его Величества Короля Великобритании. Постороним вход запрещен» (англ.).


[Закрыть], в Симферополе вышли двое солидных джентльменов (причем один вез другого в кресле-каталке), к потенциальным клиентам со всех сторон сразу бросились извозчики.

– Вашбродь, до коктебельских дач мигом домчу! – кричал один.

– Барин, до Судачка поехали! – надрывался другой.

Но колоритная парочка, не обращая никакого внимания на зычные крики ванек, уверенно направилась к великолепному крытому экипажу местного дачника Андрея Ивановича Кадушева, известного всей округе филантропа и коллекционера живописи, страстного любителя веселых пирушек с непременным участием актрис местного театра оперетты.

Извозчики сникли.

– Опять, поди, к Андрей Иванычу артисты едут. Верно, с самого Киева, раз он их самолично встречает.

– Бери выше, с самого Питербургу!

– Должно, итальяне какие-нибудь али немчура… Ишь, как пенсне высверкивает!

В экипаже гостей с Альбиона ждал сам Андрей Иванович, он же сэр Ричард Вильямс, резидент Секретной службы его величества в стратегически важном Черноморском регионе Российской империи. Красношеий и короткопалый, с голым подбородком и короткими русыми бачками, Вильямс был удивительно похож одновременно и на русского добряка-помещика, весельчака, балагура и любителя почаевничать, и на классического Джона Буля, не выпускающего из руки фляжку с виски. Блестящий лингвист, сэр Ричард в совершенстве владел восемнадцатью языками, в том числе наречиями малых народов, населявших Российскую империю, включая уйгурский диалект, при этом говорил на них с акцентом той местности, в которой в данный момент проживал, что делало его идеальным кандидатом для работы на юге России.

– Рад приветствовать вас в Таврической губернии, джентльмены, – суховато сказал Вильямс, пожимая руки Мак-Роберту и Хью. – Я получил все инструкции из посольства накануне вашего приезда. Все уже организовано. Сейчас отвезу вас на свою дачу, где в вашем распоряжении будет гостевой дом, а завтра в пять часов утра мы отправимся в сторону скал Шайтан-Калаяр. Здесь, под моим сиденьем, находятся два ящика со снаряжением, которое может понадобиться вам в горах. Выберите то, что вам подойдет. Как вы уже, наверное, знаете, недалеко от берега будут стоять на рейде две мои яхты, «Илья Муромец» и «Добрыня Никитич»…

– Какие странные названия у этих яхт, сэр Ричард. Их же невозможно выговорить на нормальном языке! – воскликнул Мак-Роберт.

– Это герои русского фольклора. Впрочем, вам вовсе не обязательно заучивать эти имена наизусть, милорд. Завтра никаких других яхт на ближайшие сто миль вокруг вы не увидите. Возьмите еще вот это, – сэр Ричард протянул профессору маленький двуствольный пистолет очень крупного калибра. – Это двухзарядная ракетница. Дула помечены соответствующей цветам ракет краской. Когда вы завершите вашу миссию, возьмете груз и будете готовы встретить яхты, выпустите зеленую ракету. В случае каких-либо непредвиденных чрезвычайных обстоятельств выпускайте красную. Я постараюсь вам помочь и на всякий случай возьму на борт яхты человек десять местных, преданных мне головорезов, умеющих управляться с оружием. Но все же рассчитывайте на себя, ибо мои возможности небезграничны, к тому же я имею строжайшие инструкции по поводу собственного статуса в России. Я не имею права разоблачать себя, надеюсь, вы понимаете.

– Разумеется, сэр. Будьте уверены, мы ни в коем случае не поставим под угрозу вашу миссию, что бы ни случилось.

– Да, и еще одна деталь, джентльмены. Не далее, как вчера, мои люди заметили, как в сторону Шайтан-Калаяр направлялась повозка. В повозке было два человека, по виду татары. Вполне возможно, что это местные жители, которые направлялись на рыбный рынок в Судак. Хотя странно, что они решили поехать через Шайтан, а не по тракту. Дорога через скалы короче, но у местного населения Чертовы скалы пользуются дурной репутацией. Я не знаю, имеет ли значение этот факт для вашей миссии, но я посчитал нужным сообщить вам о нем.

– Спасибо, мистер Вильямс, мы учтем это обстоятельство, – кивнул профессор.

– Хорошо, господа. Я поеду на козлах, рядом с кучером, так что все конфиденциальные детали вашей миссии вы можете спокойно обсудить здесь вдвоем. Экипаж совершенно звуконепроницаем. Желаю вам приятного путешествия и советую иногда поглядывать в окна – виды здесь совершенно изумительные, – с этими словами он открыл дверь экипажа и поднялся к кучеру, оставив профессора и его ассистента наедине.

– Хью, согласись, британский сервис все же лучший в мире, особенно секретный, ха-ха-ха! – скаламбурил Мак-Роберт.

– Да, сэр, вы совершенно правы, – тихо ответил Хью, открывая ящики. – Полагаю, вы доверите мне выбор снаряжения?

* * *

Дальше с Иваном произошло примерно то же, что и с девочкой Соней из книжки «Соня в Царстве дива» английского писателя Льюиса Кэрролла[169]169
  Именно так назывался первый анонимный перевод знаменитой книги, изданной в России в 1879 году. Привычная Алиса появилась в переводе А. Н. Рождественской только в 1908 году, и Иван Гусев прочесть эту книгу не мог. (Прим. авт.)


[Закрыть]. Иван долго кувыркался по пологому склону, пока наконец не распластался на холодном камне. Ничего не было видно, разве что где-то наверху из маленькой расщелины тускло брезжил луч света. Гусев на ощупь вынул из торбы заранее заготовленную палку для факела, обмотанную пеньковой бечевой, серные спички, вставил палку между колен и зажег его. Глаза сперва ослепило ярким светом, но вскоре Иван проморгался и поднялся на ноги, высоко держа факел. И тут руки его затряслись, отчего отблески огня запрыгали, заскакали по каменному коридору с высоченным потолком и гладким отшлифованным полом. Вдали виднелась дверь – не стена, не скала, а именно дверь, испещренная арабскими письменами.

Иван оторопел, а потом начал прыгать и, размахивая факелом во все стороны, вопить:

– Получилось! Получилось! Нашел! Вот она, пещера! Вот они, сокровища!

Он прыгал до тех пор, пока совершенно не выдохся, а потом вдруг замер. За спиной явно зашуршали камешки, осыпаясь с самого верха каменного склона. Иван резко повернулся, и у него перехватило дыхание. Прямо перед ним стояла огромная фигура. Иван даже не успел шевельнуться, как фигура что-то сделала, отчего факел моментально погас, правда, только у Ивана в голове, и Гусев рухнул на каменный пол.

Утро отъезда выдалось хмурым. Моросил мелкий дождь, небо было серым, отчего на душе становилось как-то зябко и бесприютно. Когда Родин, беспрестанно зевая и поеживаясь, вышел на платформу, там его уже ждали Торопков и Смородинов. Сыщик выглядел так, будто и не ложился: сна ни в одном глазу, лицо свежее, выправка боевая. Профессор же заметно нервничал и все время теребил ручку старенького кожаного саквояжа.

Кроме сыщика и профессора на станции почти никого не было, только сидело на чемоданах и коробках большое семейство, перебирал свои тюки пожилой усатый коммивояжер, вышагивал взад-вперед отставной военный и смирно сидел на скамейке под большими часами мулла в чалме.

– Доброе утро, Георгий Иванович, – улыбнулся Торопков, протягивая Родину жилистую руку. – Поедем с комфортом, первым классом. В трех смежных купе.

Поезд Москва – Симферополь прибыл почти без опозданий и стоял на станции Александровского вокзала ровно семь минут – вполне достаточно, чтобы, не торопясь, занять свои места в купе. Профессору досталось купе отдельное, смежное с купе какого-то офицера, купе Родина и Торопкова были совмещенные. Поезд был полупустой: в мае в Крыму еще холодно, это к августу народу будет полно.

Вскоре Смородинов оттаял: сказывалась радость оттого, что его взяли на столь ответственное дело, он сильно суетился и всю дорогу почти не закрывал рта. Поскольку ехать было долго – трое суток с небольшим, Торопков и Родин сидели в купе сыщика, пили чай и вполуха слушали истории профессора, которые тот рассказывать любил и умел, за что старика обожали студенты.

– За что я люблю Крым? – начал Смородинов, вдруг волшебным образом преображаясь в какого-то средневекого ритора или древнего оратора. Голос его зазвучал как у чародея: то сильно и властно, то загадочно и грозно, то таинственно и двусмысленно. – За что Крым любят большинство профессиональных историков? Да за то, что на этом крошечном клочке земли причудливо сплелось множество мировых культур, народов, государств и целых цивилизаций. Это Восток и Запад, история греков и Золотой Орды, татар и запорожцев, первые церкви и мечети. Это легенда, это сказка! Если бы я умел петь, то спел бы вам песню Крыма, – песню, записанную нотами пещерных городов на нотном стане средневековых замков и крепостей, со скрипичным ключом дворцов, сохранившихся и поныне. Если бы я был актером, то сыграл бы вам величественную драму о силе человеческого духа среди неистовых декораций великой природы: синего моря, слитого с небом, подоблачной стены скал, игрушечных деревенек, которые словно уронил кто-то в хаос утесов и зелени. Но, увы, я всего лишь историк и посему расскажу вам о Крыме лишь сухим и скучным языком давно свершившхся фактов. Человек поселился здесь еще с незапамятных времен – около ста тысяч лет назад. Некоторые из археологических находок, как, например, погребение неандертальского человека в пещере Киик-Коба, относятся к древнейшим в Европе. В калейдоскопе истории древних киммерийцев сменили скифы, а их сменили тавры, давшие название горной и прибрежной части Крыма – Таврика, Таврия, Таврида.

– Таврическая губерния, – добавил Торопков.

Профессор кивнул и продолжал:

– Затем в Тавриду пришли греки. В первой половине пятого века до Рождества Христова на берегах Черного моря возникают два самостоятельных греческих государства: Херсонес Таврический и Боспор. А уже в начале новой эры Таврика попадала в сферу интересов Византии, где находилась около тысячи лет. Свою роль в истории Крыма сыграла и Киевская Русь. В десятом веке на берегах Керченского пролива образовалось Тмутараканское княжество – составная часть Киевской Руси. И наконец, мы приближаемся к самому интересному – к дальним предкам нашего Ахмет‑бея. В пятнадцатом веке в Крыму образовалось независимое Крымское ханство со столицей в Бахчисарае. Хаджи-Гиреем были захвачены и разграблены все генуэзские крепости и греческие города. Ханская сокровищница, которую мы с вами собираемся найти, росла, смею вас уверить, не по дням, а по часам. С конца пятнадцатого века Крымское ханство совершало постоянные набеги на Украину, Московию и Польшу. К примеру, набег на Москву в тысяча шестьсот сорок четвертом году крымского хана Ислама-Гирея Второго, прапрадеда Ахмет‑бея, принес ему огромный выкуп – шестьдесят тысяч алтын, сорок тысяч золотых и большое количество «мягкой рухляди» – мехов. И это всего лишь малая толика всех богатств, которые дожидаются нас в сокровищнице Улун-Каи! Шли годы, и на свет появился один из побочных сыновей Бахадур-Гирея Первого, который сейчас известен нам как Ахмет‑бей, или еще Черный бей (из-за того, что он всегда носил черный бешмет и чалму). Он стал великим воином и именно ему была доверена тайна фамильной скокровищницы Гиреев, каковую он и пополнял ежемесячно. Но тут Ахмет-паша слишком далеко зашел, он разграбил все села, городки, хутора, храмы, суда и верфи. За ним долго охотились лучшие воины тогдашней Европы, но погубить его удалось нашим казакам. Примерно после этого Крымское ханство стало приходить в упадок: столь великие воины рождаются редко. После долгих русско-турецких войн, говорить о которых собственно, нет смысла, в тысяча семьсот восемьдесят третьем году Крым был включен в состав Российской империи и стал частью Таврической губернии с центром в Симферополе, коим до сих пор и является.

За окном поезда леса уже сменились полями, наступило время перекусить.

После обеда профессор продолжил:

– Теперь о размерах сокровищ. Из множества легенд известно, что все предки Ахмет‑бея, начиная с основателя династии Гиреев Хаджи-Гирея Первого, возвращаясь из набегов, откладывали пятую часть полученных богатств в особой пещере среди крымских скал.

– А почему бы им не превратить все эти драгоценности в реальные блага? – спросил Торопков. – Зачем это странное накопительство?

– Браво, отличный вопрос! – зааплодировал Смородинов. – Будь вы моим студентом, сразу бы получили «двенадцать»! Еще давным-давно полусумасшедший дервиш, известный как Мулладин, напророчил Хаджи-Гирею Первому подлинное величие его рода через пятьсот лет. Аллаху угодно, говорил дервиш, что ваш потомок может стать великим воином и правителем, объединившим весь Арабский халифат на горе неверным. Но если предки будущего халифа не обеспечат его восхождение, то быть ему всего лишь жалким нукером или убогим крестьянином. Халиф вырастет из золота, вот так сказал дервиш. Представьте себе фанатичность и мракобесие средневековых магометан, чтобы понять, какое воздействие на них возымели эти слова. К концу семнадцатого века, как раз во времена упадка Крымского ханства, в скалах Шайтан-Калаяра хранились несметные сокровища. И наверняка пророчество Мулладина могло бы исполниться…

– А все же о каких богатствах идет речь? – спросил Родин, скорее для Торопкова, потому что сам прекрасно знал ответ.

– Как говорили летописи, их бы хватило, чтобы купить сорок королей и сорок царей. Понятно, что это поэтическое преувеличение, но оно говорит о многом. Возможно, что и мы с вами жили бы сейчас на территории Великого Арабского халифата, если бы не казаки атамана Червеня. Они и положили конец карьере величайшего завоевателя того времени – Ахмат-бея, а вместе с ним и роду Гиреев, а вскоре и всему Крымскому ханству.

– Ну и слава богу, – заметил Торопков и перекрестился.

Профессор усмехнулся и продолжал:

– Здесь, я думаю, будет уместнее перейти к фактам, столь излюбленных у господ из вашего ведомства. – Он раскрыл чемодан и вытащил из него засаленную книжонку. – Сейчас я прочту вам потрясающий текст. Это легенда, которую записал наш с Гусевым предшественник, профессор Ботев, великолепный фольклорист. Он как раз таки собирал образцы устного народного творчества у малороссов. Ну, по большому счету, особо ярких находок у него не было, в основном все сказки вторичны. А вот в районе Хортицы и вообще Запорожья он наткнулся на интересные казацкие былины об атамане Сирко, гетмане Сагайдачном, есауле Дороше, ну и, собственно, об атамане Червене, одним из подвигов которого как раз является разгром оплота крымских татар – крепости Шайтан-Кале и уничтожение отряда Ахмет‑бея. Эта легенда и может считаться отправной точкой в поисках легендарной сокровищницы.

Профессор раскрыл книжонку, натянул на нос толстые очки в черепаховой оправе и начал читать с заунывным выражением, очевидно имитируя сказ слепого малоросского бандуриста:

– Почти подчистую перебили казаки войско Ахмет‑бея. Сам бей, еле живой, бежал с кучкой верных своих янычар. Загоняли насмерть нехристи быстрых лошадей и на ходу пересаживались на свежих. Сотня самых смелых казаков преследовала его от сожженной крепости Шайтан-Кале. Впереди на вороном как ночь коне мчался сам атаман Червень, во рту – трубка, в руке – пика. Зорко смотрят вдаль глаза казака, уж видно ему серую степную пыль, что вылетает из-под копыт басурманских коней, слышен грай перепуганных воронов. Да никак не можно догнать проклятых крымцев: самых лучших арабских скакунов забрал бей из табуна, а казацкие кони хоть и выносливы, да не так быстры. Но и отступить никак было нельзя: знал старый атаман, что не только страх подстегивал бея. Два верных мамелюка везли большой сундук с драгоценностями. Чего там только не было! И сапфиры, и алмазы, и цехины, и динарии, и драхмы, и серебряные кубки, окантованные золотом, и дамасские сабли работы лучших кузнецов, и перстни, и диадемы, и даже чалма, в которую была искусно вплетена паутинка бриллиантов, изумрудов и рубинов. Но главное сокровище бей хранил за спиной в большом коробе черного дерева. Был там смертоносный дар от мудрецов и владык маленького пустынного племени. Умоляли они Ахмета, чтоб не трогал женщин и детей, чтобы оставил жизнь их роду. Но не послушал бей, забрал сокровище и перебил все племя, потоптал конем, порубал саблями, пострелял из луков да гармат. Только один маленький мальчик чудом уцелел, заваленный кровавыми телами. Он и рассказал о том казакам, а что за сокровище, не знал по малолетству. Крепко ожесточились тогда сердца казаков, и пустились они в погоню за вероломным татарином. Только успеет ли сотня опередить Ахмета, чтоб не добрался он до Бахчисарайской крепости? Не извлечет ли он «Зеркало шайтана» из сундучка и, используя черное агарянское колдовство, не обратит ли казаков в пыль? Был в войске Червеня старый казак Грицько по прозванию Самоцвет из-за богатой сабли. Часто бывал он в этих местах и знал хитрые пути. Перевел он два десятка казаков вброд через мелкую горную речушку – и срезали путь казаки к морскому берегу. Увидел бей, что попал в клещи, ни вперед ему нет пути, ни назад. Страшно желал он испепелить казаков «Зеркалом шайтана», да не знал, как оно работает: и так и этак крутил драгоценный камень, да ничего не вышло. Спрятал он свои драгоценности в заветной пещере, спрятал, как мог, сундук с алмазом да затаился, выжидая, пока проедут казаки. Бросился Червень за остальными басурманами. Отчаянно бились нехристи, да только почти всех на месте зарубили, да все же кто-то в степь ушел, а кто и в горах схоронился. Взяли живым старого визиря да стали допрос вести, куда спрятал свое сокровище Ахмет. Пытался было молчать басурман, да как стали жечь ему пятки на медленном огне – живо все рассказал. Все, да не все: один прятал бей свой сундук, и никто не видел место, куда он его схоронил. Рассказал старик и о карте, которую держал хозяин подле самого сердца, да отдал ему в предсмертный час. Нашли казаки карту, да только непростой она оказалась: не то заколдованная она была, не то с секретом. А уж того секрета визирь не знал или сказать не хотел: так и умер под пыткой. Пришлось возвращаться Червеню с малой добычей. Поделили казаки меж собой арабских коней, золотую сбрую, оружие да драгоценности и поскакали с победой на Сечь. Красивую шкатулку слоновой кости забрал себе Червень, а карту – Самоцвет. Сказал ему атаман: ты казак ученый, ежели разгадаешь секрет – то и забирай сокровища, только десятую часть на храмы да нищим раздай. А сам Ахмет‑бей так и сгинул в Чертовых скалах: удушил его своим ядом шайтан. И тот сундук-то многие потом искали, да только никто не нашел. Старики сказывали, что коли пошел туда Чертов камень искать – не жди добра. Кто себе заступом ногу отрубит, кто передерется-перессорится или друг друга перережет. А иным и того хуже: кому татары мертвые пригрезятся, кому – что скалы кровью плачут, кому голоса детей, нехристями запытанных. Многие назад возвращались несолоно хлебавши, поседевшие, обезумевшие да пораненные. А те скалы, где бей «Зеркало шайтана» спрятал, так и до сих пор зовут Чертовыми.