Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Соавторы: Иван Погонин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 71 (всего у книги 142 страниц)

– Что вы, что вы, – хором ответили Торопков и Родин.

– Вещи эти следующие. Я по-своему любил господина Стрыльникова. При всей своей горячности и несдержанности человек он был добрый. Мне не хотелось бы, чтобы его смерть осталась неотмщенной. По поводу подозреваемых я ничего не могу сказать: у Никанора Андреевича были какие-то неурядицы с купцом Абакумовым, но их противостояние разрешилось бы точно не смертоубийством, а чисто по-деловому – поджогом прядильни или потравлением пшеницы. И ежели убийство впрямь связано с этой картой, то мне бы не хотелось, чтобы она попала в руки к злоумышленникам. Далее, прямых наследников у господина Стрыльникова тоже не было. Завещание откроют ровно через месяц после смерти, так уж уговорено со стряпчим, и кому достанется наследство – большая загадка. Это – вторая вещь, завещание.

Тут Торопков поднялся, на ходу благодарно кивнул Родину и подошел к управляющему.

– Благодарю вас, господин Турнезен, – сказал он, положив руку ему на плечо. – Вы честный человек. Вот вам ответы на ваши просьбы. Со стряпчими господина Стрыльникова мы уже связались, ответ получим в течение нескольких дней. И еще. В усадьбу я сей же час пришлю двух самых крепких молодцов. Установим пост перед дверями, а завтра заберем сейф к себе в управление. Есть и у нас специалисты – сейф вскроем и внимательно ознакомимся и с бумагами, и с этой шкатулкой. А сейчас возвращайтесь и ни о чем не беспокойтесь.

– Спасибо! – немец судорожно пожал руку сыщика. – Спасибо! – он поклонился и последовал к выходу.

Вечером того же дня в особняке Стрыльникова состоялся обыск. Искали тайники, угрожающие письма, прочие улики, способные пролить свет на загадочное преступление. Поскольку усадьба фабриканта была огромной, для обыска привлекли «целый полк сыщиков», как выразился Торопков. Были агенты из сыскного отдела – человек десять, агенты охранного отделения, несколько своих «талантливых сыскарей» прислал Радевич. Был даже один армейский полковник из столицы с двумя невзрачными господами в цивильном. Сам полицмейстер долго выслушивал его распоряжения, вытянувшись во фрунт.

– А что это тут армейский делает? – шепотом спросил Родин.

– Да, наверно, из-за завода этого, который Стрыльников строить собирался, – так же шепотом ответил Торопков.

Наконец понятых рассадили по комнатам, и агенты принялись методично перетряхивать книги, простукивать стены и полы. Турнезен сидел во главе этого безобразия на мягкой резной скамеечке и флегматично покуривал длинную трубку.

– Я уже говорил господам, что ничего они не найдут, – сказал он Родину. – Я держал хозяйство господина Стрыльникова в идеальном порядке. Все важные документы и ценности в кабинете у Никанора Андреевича. Особо важные и особо ценные – у него в сейфе. Только там, и нигде больше.

Родин сел рядом.

– А где ключ от сейфа?

– Увы, уже в недостижимом месте. В голове господина Стрыльникова, – ответил управляющий.

– То есть? Сейф на кодовом замке?

– Да. Если говорить конкретно, то это даже два кодовых замка, с двумя уровнями комбинаций. Более того, Никанор Андреевич менял код каждый день и каждый раз запоминал по моему совету. Никаких бумажек, все вот тут, так он говорил, – немец горько усмехнулся, показывая длинным указательным пальцем себе на голову.

– А вскрыть сейф…

– Конечно, нельзя, – хохотнул Турнезен. – Зачем нужен сейф, который так просто открыть? Это несгораемый шкаф из Швейцарии, особо прочный. В нем господин Стрыльников и держал свою шкатулку с картой, там она и должна лежать по сию пору.

Тут к говорившим подошел взмыленный Торопков.

– Вот проклятущий сейф! Не так-то просто его отворить…

При этих словах Турнезен удовлетворенно кивнул, выпустив из ноздрей две широких струи дыма.

– Нашим спецам такое оказалось не по зубам. Ну ничего, столичные обещали прислать своих талантов по военному делу. Стало быть, завтра к вечеру сейф вскроем, выемку оформим. Ну и карту эту заодно посмотрим.

Обыск продолжался, но Родин засобирался домой, поняв, что документы и карту из сейфа ему не увидеть. Торопков, как и обещал, дал ему полицейскую коляску.

* * *

Коляска Торопкова, запряженная парой быстроногих вороных, быстро довезла Георгия до дома. Казенный кучер, откозыряв, отправился в управление, благо было недалеко, а сам Родин решил немного прогуляться по широкому проспекту с газовыми фонарями, мимо добротных высоких домов. Что-то не складывалось в его голове, и было как-то неуютно. Так обычно бывало, когда требовалось решить какую-то важную задачу, и Родин даже почувствовал, как внутри, где-то между сердцем и желудком закололи маленькие золотые искорки.

– Задачка-то не из легких, – негромко говорил он, ответно кивая, когда знакомые прохожие ему кланялись.

Слуг у Георгия Ивановича не было, одевался и умывался сам, как привык с детства, и окончательно закрепил эту привычку на военной службе. При дворе служил только первоклассный повар, огромный Евдоким, да старушка няня, которые выполняли всю работу по дому. В своем хозяине они души не чаяли, на что он отвечал взаимностью.

Сегодня Родин вернулся рано. И сейчас за большим, оставшимся еще от отца столом Лилия сидела напротив Георгия и своими огромными глазами смотрела, как он ест. Ее радужка постоянно меняла цвет, и теперь, в отсвете абажура, казалась желтой.

– Ты сильный, Георгий. Сильный и живой. А я сломанная. Бабочка обожглась. Уже не полетит.

Родин судорожно проглотил кусок мяса, запил вином и посмотрел на девушку, тонкую и прекрасную, печальную и возвышенную. Он вытер губы салфеткой, подошел к ней и обнял.

– Лилия. Я… Я тебя спасу. Починю. И ты никакая не кукла, ты красивая девушка, которую обидел какой-то плохой человек… Ну хочешь… Хочешь я его найду, вызову на дуэль и убью?

– Хочу, – ответила Лилия. – Только это уже не получится. Его уже убили. Хочешь расскажу? Меня в Москве бросил любовник… Обещал, но… в сущности, он же мне ничего не должен… Я его не виню… Он богат, знатен, женат… Известный поэт… Мы с ним писали стихи, читали их в салонах… писали картины… Кокаин… Опий… Жаль, что все кончилось… Я его не виню. Счастья, что он мне дал, хватило бы на всю жизнь… А потом… Я поехала на родину, в Старокузнецк… без копейки, только с блокнотом и акварелями… Устроилась экономкой к самому богатому фабриканту, Стрыльникову…

При этих словах Родин сжал кулаки и лишь после секундной борьбы с самим собой снова их разжал и положил руки на плечи девушки.

– Он хорошо платил. Даже очень хорошо. Домогался меня… Я не стала сопротивляться… Зачем? Нужны деньги… Кокаин дорожает. Жизнь дешевеет… Когда понесли в больницу, он швырнул денег, сказал: делай аборт, мне ублюдки не нужны… Я была уверена, что беременна, что умру родами… Родин… Ты не спасешь меня. Тебе не хватит сил.

Георгий крепко-крепко обнял Лилию. По его щекам текли слезы, но у девушки глаза были сухими, и она в самом деле говорила, как сломанная, уставшая, никому не нужная кукла. Красивая кукла, которую можно было использовать только как куклу.

– Я тебя обязательно спасу. Ты мне нужна со своими стихами, картинами и со своими глазами…

Глаза Лилии вдруг потеплели, стали голубыми, и в них блеснула слезинка.

Уже через несколько часов, когда Лилия заснула со счастливой детской улыбкой, Родин выбрался из-под одеяла и уселся в кресло. Ему не спалось.

Взгляд его начал скользить по старым фотографическим карточкам на стене: вот он с дедом, вот с батюшкой, вот деда Пётра ставит ему удар казачьей шашкой на струйке воды, вот он с братьями в крестьянском театре играют роль крепостных… В голову полезли строчки из пьески, которую он учил с дедой Пётрой. Старик играл роль глупого барина в халате и с трубкой, а сам Енюша был мальчишкой-лакеем:

– Ванька малый, ты малый бывалый, нет ли для меня у тебя невесты на примете?

– Есть лучше всех на свете, красавица, полпуда навоза на ней таскается. Как поклонится – фунт отломится, как павой пройдет – два нарастет… Одна нога хромая, на один глаз косая, малость конопатая, да зато бо-ога-атая!

– Ну, это не беда, давай ее сюда… А приданое какое?

– Имение большое, не виден конец, а посередке дворец – два кола вбито, бороной покрыто, добра полны амбары, заморские товары, чего-чего нет, харчей запасы невпроед: сорок кадушек соленых лягушек, сорок амбаров сухих тараканов, рогатой скотины – петух да курица, а медной посуды – крест да пуговица. А рожь какая – от колоса до колоса не слыхать бабьего голоса!

– Лицедей! – наконец громко сказал Родин. Стало легко и понятно, он вышел из кабинета и приказал запрягать коляску. – Обманщик и лицедей.

– Куда ж ты на ночь глядя? – с хитрым прищуром спросила Клавдия Васильевна, подавая барину одежду.

– На Московский тракт! – отвечал Родин. – В управление к Торопкову!

Не прошло и двадцати минут, как коляска Родина подъехала к полицейскому управлению.

Георгий вошел в кабинет к сыщику. Тот выглядел весьма недовольным и непрестанно клевал носом, чуть ли не тыкаясь в протоколы допросов.

– Гаврила Михайлович! – с порога закричал Родин. – Сей же час бери человек пять агентов покрепче да помчались к усадьбе Стрыльникова!

– А? Что? – не разобрал Торопков спросонья, однако встал и позвонил в большой колокольчик. – Да что случилось-то?

– Пока ничего, – отвечал Родин, – но может статься, что нас сейчас объегорят. Давайте торопиться!

Глава седьмая

Никифор Лукин по прозвищу Крот был одним из самых талантливых шниферов. Ему были известны все древнейшие и новейшие способы ограбления денежных хранилищ, работал он изящно и с огоньком. И быть бы ему настоящей криминальной звездой, навроде тех, о которых в рубрике «Происшествия» пишут столичные и европейские газеты, да одна беда – губила мастера водка. И в последнее время запои становились все продолжительней и тяжелее. Ежели раньше он мог обстряпать дельце в одиночку, то потом работал только по наводке фартовых. А потом уж и фартовые к его услугам только в самых редких случаях стали обращаться – боялись, что подведет или выдаст по пьяной лавочке. А стало быть, меньше становилось у Крота денег, больше отчаяния, и, как следствие, пил он все больше и больше и опускался все ниже и ниже. Каждый раз выкарабкиваясь из алкогольного омута, Крот зарекался: все, брошу, завяжу, и так уже печенка болит, словно ее выжимают тяжелой рукой.

Нынешний запой был совсем ужасным, а остановиться никак не получалось. Лукин спал на топчане в своей конуре и метался из стороны в сторону, хрипя пересохшим горлом. Ему виделись адские создания, что водили вокруг него хороводы в адском пламени. Неожиданно маленький, но юркий бес ткнул его раскаленным трезубцем прямо в мозг.

Лукин застонал и вскочил, из глаз полились слезы. Не сразу до него дошло, что ему сунули под нос склянку с нашатырным спиртом. Причем тот, кто сунул – господин неопределенного возраста с усиками шильцем, – продолжал сидеть перед ним на скрипучей табуретке.

– Вставай, Никифор Ильич, дело есть, – сухо сказал господин.

– Выпить бы, – пробормотал Лукин. Голова раскалывалась, разламывалась, кружилась, словно в детстве на карусели, во рту пересохло.

– На, – господин сунул страдальцу банку с мутной жидкостью.

Лукин начал пить что-то соленое, кислое и газированное, похожее и на перебродивший рассол и на кислые щи. Выпив до дна, он почувствовал себя лучше. А господин сунул ему на колени обжигающую миску.

– Ешь, – и дал деревянную ложку.

Варево напоминало необыкновенно жирный суп из бараньей требухи. Когда миска опустела, шнифер бросил взгляд на остатки сивухи на дне четвертной бутылки под столом.

– А пить будешь после дела. Да не эту бурду, а коньяк сорокалетний.

– Что за дело-то? – спросил Лукин, чувствуя, как окончательно приходит в себя. Он знал, что это состояние прекратится через пару часов и наступит убийственное похмелье, которое надо будет заливать реками водки.

– Переоденься сперва, – господин кинул ему жандармский мундир и новые сапоги, – для маскарада нужно. Надо вскрыть сейф дома у Стрыльникова. Дом пустой будет. Времени нам два часа, пока охрану меняют, я рядом буду, чтоб чего не вышло. Я беру из сейфа шкатулку, а ты – все, что хочешь. И потом уйдем, жандармы нас и впустят и выпустят.

Лукин ничего не понял. Он тупо мотал портянки. Руки, как ни странно, не дрожали.

– Знаю я его сейф. На заказ делали в Швейцарии. Сложный он. Может, и не справлюсь, даже если говорите, без помех все пройдет. Два двухуровневых комбинационных дисковых кодовых замка с изменяемым кодом – это ведь не шутки.

– Шутки для таких фирмачей, как мы, Никифор Ильич, – ответил господин. – Код я знаю наполовину. Два первых двузначных числа я в зеркало углядел, когда Стрыльников сейф при мне открыл.

– Да батюшки мои! – удивился Лукин. Господин, хоть и неместный, похоже, был человеком серьезным. – Два числа-то мы мигом подберем, дело нехитрое! Струмент-то куда?

– В ранец давай. – Господин встал. – Пошли, пошли, время дорого!

* * *

Пока коляска тряслась по булыжной мостовой к усадьбе Стрыльникова, сыщик закурил и заговорил, придерживая фуражку рукой, чтобы не свалилась от быстрой скачки:

– Я, с вашего позволения, попытаюсь еще раз все изложить. Вы уж меня поправьте, если что.

– Гаврила Михайлович, полноте, – застеснялся Родин своей роли учителя при верном послушнике. – Давайте я начну сам. Минут пять у нас имеется, так что должен успеть. Итак, преступник дерзко и вызывающе крадет статуэтку золотого витязя, один из ключей к сокровищам Ахмет‑бея. При этом он переоделся в дурацкий костюм приказчика, но сей маскарад отлично сработал. Особых примет никто так и не вспомнил: приказчик и приказчик, рожа перемотана. Это факт?

Торопков кивнул.

– Далее, – продолжал Родин, – этот же убийца устраивает очередной маскарад в ресторане, и ему опять все удается! Преступник искал карту, но раритет, по словам Турнезена, находился в сейфе и оттого в лапы негодяя не попал. Факт?

Торопков снова нетерпеливо кивнул.

– Идем далее: архитектор синьор Биацци, который, судя по показаниям герра Турнезена, является тем же самым приказчиком! Снова идеальная игра – никто не заподозрил обмана: ни Стрыльников, ни немец, они приняли нашего прохвоста за итальянского архитектора!

– Теоретически мы можем это предположить, – медленно ответил Торопков, – но это может быть только совпадением… Рисунки нашего художника несовершенны, да и грим с перемотанным полотенцем мог сбить с толку кого угодно!

– Мог! – повысил голос Родин. – Но если предположить, что наш дерзкий преступник такой умелый лицедей, то можно сделать и еще одно предположение. Если преступник не нашел у Стрыльникова шкатулки с картой вчера, то обязательно нагрянет к сейфу сегодня вечером! И нашей засады будет недостаточно!

Торопков, а вместе с ним и трое агентов напряглись.

– Да-да, – продолжал Георгий. – А вот как наш злодей его откроет – это нам сейчас и предстоит узнать. Я предполагаю, что он снова в кого-то переоденется, перехитрит наших полицейских и без препятствий войдет в усадьбу.

Здесь Торопков приказал остановиться и, выдав краткие инструкции хватать всех и каждого, разделил отряд: двух агентов направил к усадьбе по параллельной улочке, третьего, самого дюжего, оставил у подворотни, а сам с Родиным двинулся по прямой. Здесь Георгий продолжал, нисколько не задыхаясь от быстрой ходьбы:

– Я, конечно, могу ошибаться, но, если следовать логике, сейчас он должен быть именно тут. Ведь понятно, что завтра мы сейф изымем. Так что времени у него совсем мало. Добавьте к этому, что он профессионал и готов пойти на все ради достижения своей цели. И еще действует не слишком уж понятно для простых смертных.

– По поводу непонятного. Я еще раз внимательно прочел ваш отчет о повторном вскрытии трупа Стрыльникова, – промолвил Торопков, вглядываясь в улицу, освещенную фонарями. В самом конце ее виднелась огромная усадьба, огороженная кирпичным забором. Перед воротами стояли на посту двое полицейских с винтовками. – Так вот, признаться, я вообще ничего не понял. Причина смерти – разрыв сердечной мышцы, который мог возникнуть в результате удара… А если не удара – тогда чего же? Совсем это мне непонятно.

– Увы, мне тоже, – кивнул Родин. – Ядов в организме не обнаружено, а характер разрыва мышцы не совсем такой, какой бывает от удара… И эта гримаса… Я сам понимаю, что утверждение о нервно-паралитическом шоке от удара – не более чем самообман. Либо это удар не традиционной кулачной или боксерской школы… Может, какие-то японские техники…

– Или же, – усмехнулся Торопков, – ритуалы африканских колдунов, о которых писал лорд Мак-Роберт в своих книгах…

Оба замолчали, наконец сыщик подал голос:

– Но в любом случае появление преступника здесь будет означать его причастность к смерти Стрыльникова и правоту вашей версии.

– Уже означает, – понизил голос Родин и с удивительной быстротой прикрыл огонек на трубке сыщика. – Смотрите! Вот он!

– Каков маскарад, – изумился Торопков. – Какой же талантливый черт! Его бы в театр!

Действительно, через ограду в глубине двора ловко перелезла фигура в мундире жандарма с увесистым тюком на плечах. Мужчина пустился бежать по темной улице прямо к подворотне, но путь беглецу преградили агенты. Через несколько мгновений «жандарм» бросил куль на землю и пустился бежать прочь.

– Шалишь, брат, от нас не удерешь, – радостно прокомментировал Торопков сцену недолгой погони и расправы: на плечи самозванцу сразу же прыгнули агенты, а когда он под тяжестью их тел растянулся на мостовой, ему ловко заломали руки и пару раз пнули по ребрам.

Родин остался в переулке, на случай если у преступника окажется сообщник, а Торопков уверенным шагом подошел к поверженному мошеннику и сказал ему, усмехнувшись:

– Желаю здравствовать, господин майор!

На него глядели глаза смертельно уставшего немолодого человека с помятым лицом, даже усы с проседью уже не топорщились молодцевато, как подобает жандармским, а безвольно поникли к уголкам рта. Был он, однако, крепок и грузен, синяя форма смотрелась на нем ладно.

– Ваша взяла, легаши, – криво ухмыльнувшись, отвечал задержанный. – Скажи своим архаровцам, чтоб клешни мне ослобонили. Базар поведу, коли спросишь верно. – И он сплюнул на пару аршин нечистой слюной, да так, что стало ясно: побывал он и в следственном, и в уголовном, и в казематах, и в острогах, и не единожды, и не дважды, и будет говорить, коли захочет, а коли не захочет – никакой дыбой из него ни слова не вытянешь. Стало также ясно, что из злодея даже высшей, аристократической категории, к которым и должен принадлежать такой преступник, не вышибешь ничем зерно блатной музыки, посеянной в тюрьмах и на каторгах, отвратительное арго, язык уголовного мира.

– Как там тебя, – невежливо обратился Торопков к агенту, который повалил афериста точным ударом в затылок. – Освободи его.

– Ваш высбродь, – поскреб щетину поджарый агент, со свернутым набок носом, по всему, кулачный боец, – кабы греха не вышло. Уж больно ловок, бестия.

– Нешто, не мудри, Андрон, – перебил его второй агент, постарше годами и посолиднее весом. – Начальству-то видней, нечего их высокоблагородие учить, не нашего ума дело. – И он ловко расстегнул замочек и снял с рук задержанного ручные кандалы.

Аферист несколько мгновений молчал, не двигаясь, словно окаменев от нежданного счастья, а потом вдруг негромко сказал:

– А хоть бы и так. Все одно подохнешь, – и в воздухе что-то пронзительно свистнуло, будто бы совершил мошенник молниеносное движение, не присущее такому, казалось бы, неуклюжему телу. Вишневая кровь брызнула на потертую стену соседнего здания тяжелыми каплями. Не прошло и секунды, а на брусчатку уже повалился Андрон с разбитой головой, грузно рухнул в пыль второй агент-тяжеловес, вывернув в сторону ногу, отлетел на несколько аршин револьвер Торопкова, а сам он сел на корточки с безвольно обмякшей рукой.

– Так-то, легавый, – прохрипел бандит, выписывая кистенем в воздухе жужжащие восьмерки. – Не возьмешь меня за алтын-полушку!

Кистень – гирька на кожаном шнуре – жуткое оружие русских разбойников еще с незапамятных времен. Скорее всего, еще первобытные пращуры современных грабителей обвязывали камень длинной веревкой: так его получалось точнее метнуть в проходящую мимо жертву, удар получался более сильным, да и если промазал, то можно запросто затащить камень назад в свое убежище и попробовать еще раз, прицелившись потщательнее. В нынешние времена многие мастера кулачного боя довели искусство владения кистенем до такой степени, что ни с какой стороны к ним нельзя было подступиться. А ежели сражаться воберучь[164]164
  Обеими руками.


[Закрыть], с двумя кистенями, то не было к ним никакого рукопашного приступа хоть бы и десятка вооруженных до зубов неприятелей. Кистень тем удобней сабли, что гораздо гибче и быстрее, кожаным ремнем можно было оплетать руку противника, требует он меньше энергетических затрат – при должной сноровке достаточно лишь легких поворотов кисти, чтобы гирька сделала смертельный рывок, да всегда легко его спрятать и вытащить, что и сделал наш бандит.

Он еще продолжал раскачивать оружие, оглядывая поле битвы. Все его противники были повержены и не были способны продолжать сопротивление. Однако злодей решил добить едва шевелящихся агентов, чтобы не оставлять ненужных свидетелей. Но как только он подошел к поднимающему голову Торопкову и раскрутил кистень до состояния полного круга, вдруг раздался оглушительный выстрел, гирька отлетела в сторону, подняв фонтан брызг из разбитого окна, а сам преступник от неожиданности рухнул задом на мостовую. Из его сжатого кулака торчал обрывок кожаного шнура.

Преступник обернулся и увидел Родина, который неспешно шел к нему, сжимая в руке револьвер с длинным дулом, из которого еще шел сизый дымок.

– Хватит, Никифор Ильич! – крикнул Родин, пряча оружие в деревянную кобуру. – И так ты много нагрешил на земле, так не бери ж на душу еще более тяжкий грех смертоубийства! А своими чувствительными пальцами на каторге послесаришь! – добавил он, решительно подходя к преступнику.

– Какой еще Никифор Ильич, – прохрипел Торопков, поднимаясь, – так вы знали убийцу Стрыльникова!

– Это не убийца Стрыльникова, – ответил Родин, продолжая связывать скулящего преступника. – Перед нами знаменитый в прошлом шнифер, кулачный боец и мастер драки на кистенях – Никифор Лукин по прозвищу Крот.

– А где же тогда главный преступник? Или… – сыщик пробовал сжимать и разжимать пальцы. Те повиновались, рука вроде бы была цела.

Крот приподнялся и с недоброй улыбкой глянул на Родина.

– Бедовый ты, фраер, как я погляжу… Да только мы победовее!

С невероятной скоростью он выхватил из рукава длинный нож и бросился на Георгия, нанося воровские «пишущие» удары крест-накрест. Но вдруг атакуемый сам бросился на него, и в тот момент, когда клинок отошел в сторону, нанес чудовищной силы удар в грудь. Взломщик отлетел на пару саженей и рухнул на груду кирпича, подняв столб пыли. Из его горла вырвался полустон-полухрип.

– Я предупреждал, – заметил Родин, потирая костяшки пальцев, – теперь не советую молчать или делать глупости. Будешь говорить?

– Буду, – прохрипел шнифер, – по тебе видать, боец серьезный… Шутковать не любишь…

– Где второй? В доме?

– Как же, в доме… – прокаркал Крот, потирая ушибленную грудь. – Как взял из сейфа коробочку махонькую, ушел через черный ход. Лодочка там у него была припасена, сел он на пристани и был таков. И я бы ушел, кабы его послушал. Да правду говорят – жадность фраера погубит, – и Крот смачно плюнул в сторону туго набитого узла. Говорил, чтобы я с ним перебирался, мол, под шумок улизнуть успею. Да не послушал я, решил остаться, побольше добра набрать, и полез потом через парадное на свою беду.

– Ушел, подлец, – пробормотал Торопков, поднимая вместе с Родиным оглушенных агентов. Опасных травм у них вроде бы не было, только у Андрона, по-видимому, было сотрясение мозга, а у здоровяка сломана нога в районе голени. – Вам, ребята, сегодня же выпишут премию в размере двойного жалованья. И месячный отпуск с оплатой, чтобы подправить здоровье. Благодарю за службу!

– Рады стараться, ваше высокоблагородие! – радостно ответили агенты, правда, не всклад, не по-армейски.

– И прошу меня извинить за халатность, – добавил Торопков. – Тебе, братец, – он посмотрел на строптивого Андрона, – в придачу выдадут дополнительную премию из казны министерства – за профессионализм, проявленный в ходе боевой операции.

Агент покраснел от удовольствия и опустил голову в знак признательности к непривычному прямодушию.

– Теперь тащите его в управление, да дуйте в свистки, чтобы еще народ созвать, – закончил Торопков. – А мы с Георгием Ивановичем отправимся к реке. Может, есть шанс какой-никакой. Да вызовите кого-нибудь потолковее, чтоб допросили да словесный портрет заказчика составили, хотя бы Сергеенко. Что за гусь-то тебя нанял?

– Да сурьезный тип, – ответил Крот, – не видал его раньше. Высокий, с усишками тоненькими, сам вроде бы не из бродяг, на блатной музыке не говорит, но такой жилистый да злой. Волоса черные. Зенки голубые.

На выстрел уже сбежались несколько дворников и полицейских младших чинов. Закованный в ручные и ножные кандалы, Лукин был взят в плотное кольцо, но он уже смирился со своим пленом, подшучивал над окружившими его служителями закона и выпрашивал табачку, продолжая кашлять и икать после сильного удара.

* * *

Разумеется, никаких следов главного преступника при беглом осмотре обнаружено не было. Отдав приказ о прочесывании берегов реки конными полицейскими, Торопков и Родин вернулись к усадьбе. Два вахмистра, стоявшие на карауле у ворот, вытянулись во фрунт, подсознательно чувствуя, что проштрафились.

– Ну что, братцы, – начал сыщик беззлобно, – обмишулились? Упустили грабителя?

– Так откуда ж нам знать, что он грабитель, ваше высокоблагородие, – отвечал один из вахмистров, уже известный нам Вышнюк. – Подошли двое, один жандармский полковник, другой майор, оба не наши, питерские. Сказали, что вас, ваше высокоблагородие, кулируют. Что, мол, срочно должны дом осмотреть. Дескать, донесли им, где тайник находится с адской машиной. Мол, Стрыльников-то бомбистам помогал, через то его и укокошили.

– Да что же вы всяким проходимцам верите-то, – в сердцах крикнул Родин, – ведь не юнцы же желторотые!

– Как не поверить, – отвечал второй вахмистр, с длинными седыми усами, – он ведь и нас с Володькой по именам знал, и вас обоих. И документы показал – все как положено, с гербовыми печатями. Да суровые такие господа. Как их не пустить?

Торопков махнул рукой, приказал усилить охрану усадьбы и отпустил личный состав спать.

– Завтра будет у нас наказание виновных и награждение отличившихся, – сказал Гаврила Михайлович и отправились в дом делать опись пропавших вещей.

Родин же откланялся и отправился к себе: у него уже давно слипались глаза.

Вернулся он домой уже под утро, наскоро перекусил и улегся спать рядом с Лилией. Спал он без сновидений, крепко и спокойно, как, впрочем, почти всегда. Однако проснулся в полдень от криков во дворе. Девушка продолжала тихонько постанывать во сне. Хрипловатый голос «не пущу», принадлежал Евдокиму, а второй, почти мальчишеский – «да мне их высокоблагородие голову сымет», как видно, посыльному Торопкова. Георгий поднялся на локте и крикнул в окно:

– Евдоким, узнай, чего там! Я все равно проснулся!

Евдоким, ворча и ругаясь на курьера, принес аккуратно сложенный листок.

Родин развернул его и прочитал:

Георгий Иванович!

У меня две новости.

Первая. Допросить Лукина не удалось. Когда я приехал в управление, он был уже мертв. Лицо было искажено ужасной гримасой, точно как у Стрыльникова. Очевидно – это результат вашего великолепного удара, так что туда ему и дорога. Однако след от вашего «прямого» на теле остался: обширная гематома в районе солнечного сплетения, видимо, потому, что били кулаком, а не открытой ладонью. Разумеется, об этом никто не узнает, так что можете не волноваться, была бы моя воля – выдал бы вам медаль.

Вторая. Я решил развить вашу мысль. Я телеграфировал в редакцию столичного журнала «Вестник архитектуры и зодчества», те связались с итальянским журналом «Le Architetto» и Гильдией архитекторов Объединенной Италии. Лоренцо Биацци, член Гильдии архитекторов, месяц назад отправилься в Россию, где пропал без вести. Синьор Биацци – жгучий брюнет с длинными волосами и бородой. Получается, что архитектор убит, а разведку у Стрыльникова проводил все тот же неизвестный приказчик. Вы снова оказались правы. Приезжайте скорей.

Торопков