Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Соавторы: Иван Погонин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 142 страниц)

2

Записав адреса и полные данные всех заподозренных и получив от управляющего банком на расходы кредитный билет с изображением государя Николая I, Тараканов поехал на Литейный, в меблирашки Смирнова.

Смирнов, справившись с книгами, стоявшего у него в марте помощника присяжного поверенного припомнил.

– Да, жил такой господин, восемнадцатого марта прибыл из Москвы, двадцать четвертого марта в Москву же убыл. Жилец был тихий, скромный, не кутил, барышень не водил, внес задаток, а когда выезжал, рассчитался сполна.

Коридорный о Павле Петровиче Рудакове дал самые лестные отзывы.

– Постоялец постояльцу рознь, бывает и такой, что ему не то чтобы угодить, а еще, насупротив того, назло всячески стараешься сделать. Займет такой комнату, и, конечно, с первого раза ты к нему всей душой. И «что прикажете-с», и «слушаю-с», и «сию минуту». Одним словом, все как быть должно. Чуть даст звонок, сейчас к нему бежишь, а он тебе все рыло ворочает аль либо еще того хуже: «болван», да «осел», да «холуй», от него иного слова не услышишь. Ну, и обида разберет. И больше всего шумит да кричит тот, кто хуже всех на чай дает. Это у нас уж верно примечено. Нет хуже оголтелого постояльца. Его бедность-то раздражает, и все ему кажется, будто к нему, из-за бедности-то этой, недостаточное уважение питают.

– А Рудаков не из бедных?

– А бедность али богатство тут ни при чем. Я вам вот как доложу: дайте свинье миллион, все равно толку ни для кого не выйдет. А настоящего господина и при безденежье распознаешь. Бывает, что такой господин у нашего же брата номерного по пятерке на обед занимает, только для него ни трудов, ни денег не жалко-с, потому доподлинно известно, что никогда не пропадут. Вот Павел Петрович из таких был. И мы все к нему как к отцу родному за это относились. И воздалось нам всем сторицей. Наследство они изволили получить, тетушка у них скончалась. Сколько денег было, не знаю, не считал, а только утром он уехал, а вечером привез с собой целый джутовый полосатый мешок денег. Достал из него сотенную, дает мне и говорит: «Сбегай, Гаврила, разменяй, хочу я вас всех, кто мне прислуживал, отблагодарить по-человечески. Да найди лихача, и чтоб непременно коляска на резиновом ходу». Вот какой человек!

– Ну и как, отблагодарил?

– А то! Мне так четвертной билет обломился, швейцару – красненькая. Мальчишка у нас есть, Яшка, так ему и то зеленая бумажка досталась. Павел Петрович шутить еще изволили: «Это тебе, говорит, как моему тезке».

– Постойте. Мальчишка ваш Яков, вы говорите, а постояльца Павлом звали. Какой же он ему тезка?

Коридорный от удивления выпучил глаза.

– И то верно! Может, перепутал Павел Петрович? Яшка – Пашка. Недослышал?

– Может быть. Ну да ладно. Нашли вы ему лихача?

– А то как же! Наша служба в том и состоит, чтобы господам угождать и все их желания исполнять. Нашел, да и наилучшего. Коляска у него новенькая, лаком покрыта, рысак – зверюга, шины дутые. На таком лихаче и генералу не зазорно проехать.

– Где же вы его отыскали?

– Дык у Департамента уделов. Там биржа у них.

– Знакомый, небось, лихач?

– Знакомый. Ванька Щегол.

– Щегол – это фамилия его, что ли?

– Не знаю, фамилия или прозвище, но все зовут его Щегол.

Присутствие в департаменте на сегодня кончилось, поэтому у парадного подъезда Пашкова дома дремал только один извозчик. Тараканов еле его растолкал.

– Куда прикажете, барин?

– Сколько до Офицерской?

– А дом какой?

– Двадцать восемь.

– В часть, что ли? Сорок копеек, меньше невозможно.

– Я тебе полтинник дам и ехать никуда не надо будет, если ты мне на несколько вопросов ответишь.

– Это смотря на какие вопросы.

– Чегой-то ты один здесь, ни одного лихача нет?

Извозчик сплюнул.

– Про иродов этих, господин полицейский, я вам и без денег все расскажу.

– Отчего так?

– Вот они у нас, у извозчиков, где. – «Ванька» схватил себя за горло. – Житья от них никакого. Вот есть у меня знакомец, мы с ним земляки, он в восьми верстах от нас. Вместе в Питер приехали, вместе извозом стали промышлять, а только вышел он в лихачи. И что? В енерала превратился. Стал хуже самого паскудного барина. Одни насмешки да усмешки: и сиволапый я, и деревня. – Мужик опять сплюнул. – Как будто у самого кровь голубая в жилах течет, а не простая, мужицкая.

– Значит, зазнаются?

– Еще как.

– А Ваньку Щегла знаешь?

– Знаю.

– Чей он будет?

– Афанасьевский.

– А где у них двор?

– Известно где, на Предтеченской. Только сейчас туда ехать смыслу нет. Гоняет Ванька сейчас по городу, деньгу зарабатывает. Поезжай ты, барин, туда завтра, часам к восьми утра. Ваньку сонного как раз и застанешь. Это мы ни свет ни заря поднимаемся, а лихачи до полудня спят. Их время – ночь.

– А отвези-ка ты меня, братец, все-таки на Офицерскую, а впрочем, нет – давай на Пряжку. Без ряды.

До конца дня, пожертвовав обедом, Тараканов успел многое. Во-первых, посетил больницу Святого Николая Чудотворца, где узнал, что состояние пациента Ильина совершенно безнадежно и шансов на его выздоровление нет. Во-вторых, съездил на Разъезжую и поговорил со старшим дворником дома, где проживала чета Смирницких. Там он узнал, что жизнь у новоженов не задалась по причине склонности барина к различного рода развлечениям, предаваться которым он предпочитал без супруги, и что молодая две недели назад уехала к родителям, а недавно «ейный батюшка приходил к барину договариваться об отдельном для дочери виде».

– Ну и как, договорились?

– Договорились. Горничная ихняя мне рассказывала, что барин после ухода жены грустил сильно, вечерами все дома сидел и друзьям жаловался, что купеческих денег теперь не увидит, а опосля того, как купец к нему визит сделал, повеселел да и укатил вечером в ресторан. А вчерась от господина Пузынина, тестя его, значит, молодец приходил, паспортную книжку мне принес, чтобы я Пузынинскую дочку от нас выписал.

Дворник дома № 10 по Ново-Исаакиевской сообщил, что сын личного почетного гражданина Александр Петрович Свирин больше в их доме не живет, выписался еще в марте.

Бывшая квартирная хозяйка Свирина эти сведения подтвердила, присовокупив, что Александр Петрович прожил у нее более года, жизнь вел разгульную, часто приходил домой пьяным, за комнату всегда платил неаккуратно, был должен в их доме всем и каждому.

– Я уж опасалась, что он сбежит, голубчик, не рассчитавшись. Стерегла его каждый день. А тут он ко мне сам явился, заплатил все долги да красненькую сверху. Наследство, говорит, получил.

– А от кого, не сообщал?

– Нет, не говорил.

– А когда это было?

– Дай бог памяти… Так в канун Благовещенья и было! Он на службу в тот день не ходил, дома сидел, я уж подумала, что выгнали его. А потом явился к нему посыльный с запиской, он куда-то ушел и пропадал до вечера. А вечером приехал пьяный, но не сильно, рассчитался, велел его выписать, а паспорт и вещи переправить в гостиницу «Франция», на Морской. Я все в точности и исполнила.

– Скажите, а кто к нему ходил? Были у него друзья-приятели?

– Никто не ходил. Он, знаете ли, из тех, кто пыль любит людям в глаза пустить. Одевался всегда как граф какой, часы золотые имел, цепочку. А ужинал одной селедкой. Да и в комнате, кроме кровати и стула колченогого, нет ничего. Поэтому и не водил к себе никого. Правда, в последние дни ходил к нему один присяжный поверенный.

– Присяжный? А почему вы так решили?

– Так у него было написано.

– На лбу?

– Молодой человек, не след вам смеяться над дамой.

– Прошу прощения, это я пошутил неудачно. Так где было написано?

– Портфель у него был большой, так вот на нем золотом и было написано.

– А что конкретно?

– Я же говорю: «Присяжный поверенный».

– А имя было?

– Было, но только я запамятовала.

– Не Рудаков?

– Может, и Рудаков, не припомню.

– Сколько раз он к вашему жильцу приходил?

– Да раза два-три и был всего.

– А в день о… в канун Благовещения был?

– Дай Бог памяти… Был! Был утром, часов в десять. Вот тогда-то он портфель и принес! Я же вам говорила, что боялась, что Александр Петрович сбежит, не заплатив. Ну и поглядывала за его дверью с кухни, думала, если будет уходить с вещами, не пущу – кричать начну, дворника позову, а не пущу, пока не рассчитается. Так вот, сижу я на кухне, часов в десять – звонок. Кухарка моя в лавку пошла, пришлось мне самой идти дверь открывать. Только Александр Петрович меня опередил, сам впустил этого адвоката. Они к нему в комнату по шли, посидели там с полчаса, потом вышли. Тут я надпись на портфеле и увидела. Адвокат его все время стороной, где надпись, к себе прижимал, а как пальто стал надевать, так дал портфель подержать Александру Петровичу, тот его и перевернул надписью в мою сторону. Попрощались они душевно, как родственники: Александр Петрович адвоката даже расцеловал и перекрестил.

Во «Франции» проверили книги и сообщили, что господин Свирин гостил у них с 24 марта, а 28-го выписался за границу. Прислуга им была довольна – барин кутил в ресторане, заказывал все самое дорогое, чаевых не жалел. Время он проводил с дамой, и прехорошенькой.

Вечером Тараканов заглянул на Офицерскую. Он попросил машиниста напечатать два запроса: в градоначальство, по поводу выдачи заграничного паспорта Свирину, и, для очистки совести, в Ревель, по поводу Лантайса, и, получив свежеотпечатанные листки бумаги, пошел было визировать их к Кунцевичу но, вспомнив, что начальника вечером на службе не будет, решил тоже не перетруждаться и помчался к Нюре.

3

Над воротами, ведущими в извозчичий двор Афанасия Афанасьевича Афанасьева, красовалась вывеска, на которой были изображены четверка лошадей с форейтором и золоченая свадебная карета. Надпись на вывеске гласила:

«Всякий екипаш и на Сватьбу».

Тараканов велел извозчику остановиться у ворот и вошел в обширный, глубокий и длинный двор. Под навесами стояли «всякие екипаши». Посреди двора запрягали в пролетку красивого, серого в яблоках коня. Рабочие торопились, а в стороне стоял высокий старик с широкою седою бородою. Уже одетый кучер, с белыми перчатками за поясом, стоял тут же, в ожидании времени сесть на козлы.

– Вы здесь хозяин? – спросил Тараканов, обращаясь к старику.

– Что прикажете? – спросил тот, слегка приподнимая картуз.

– Такой Ванька Щегол служит у вас?

Старик смерил его внимательным взглядом.

– А на кой он вам? Натворил чаво?

– Свидетелем.

– В деревню я его отпустил, на побывку.

– Давно?

– Вчерась уехал.

– Тьфу ты! А где у него деревня?

– Тульские мы.

– Тульские? Стало быть, земляки. Какого уезда?

– Ефремовского.

– А я Каширского.

– И правда земляки. А что нужно от Ваньки-то?

– Да возил он в свое время одного мазурика, хотел про него порасспрашивать.

– Давно это было?

– На Благовещенье.

– Тю! Ванька мазуриков кажный день возит, да не по одному. Разе честный человек на лихача деньги имеет? Всех мазуриков не упомнишь.

– Все равно я хотел с ним побеседовать, вдруг чем-нибудь тот мазурик ему запомнился. Когда обратно Иван собирается?

– Месяц я ему дал отпуску. Летом у нас работы поменьше, господа все на дачах. А Ванька пять лет дома не был.

– Да, не повезло мне.

Записав название волости и деревни Щегла и узнав, что Щегол – это вовсе не фамилия, а прозвище, а настоящая фамилия у лихача – Никодимов, Тараканов двинулся в управление сыскной полиции.

Несмотря на то что до начала присутствия оставался еще целый час, Кунцевич уже был в своем кабинете. Он внимательно выслушал доклад Тараканова, задумался, побарабанив пальцами по столу.

– Прикажете в Ефремов ехать, Мечислав Николаевич?

– Зачем? Только время потеряем. Свирин деньги украл, даже думать нечего. Надо плотно браться за него. Езжайте в банк, поговорите с конторщиками, узнайте, с кем он был особенно дружен, расспросите про его дам знакомых… да что я вас учу, вы все сами знаете. Давайте мне запрос в градоначальство, я постараюсь ускорить его исполнение.

– Вот-с.

– Так. А это что? В Ревель? Ну пусть. Я сам все отправлю, ступайте.

– Мечислав Николаевич, я в своем участке два дня не был. Пристав…

– Я телефонирую Ивану Самуиловичу, не переживайте.

Дальнейшие события понеслись с головокружительной быстротой. Конторщики сообщили, что 26 марта Свирин устроил ужин по поводу своего наследства и увольнения и пригласил туда некоторых сослуживцев.

Сначала кутили в чисто мужской компании, потом виновнику торжества захотелось общения с дамами. Свирин рассчитался за ужин, попросил у гостей прощения за то, что вынужден их покинуть, наказал веселиться без него, а сам, взяв с собой конторщиков Вяземского и Оглоблина, с которыми был особенно близок, на лихаче укатил на Фурштатскую.

– Я бы не поехал, – оправдывался Вяземский, – но пьян был сильно. Приехали на Фурштатскую, там поднялись в квартиру, где проживала знакомая Александра Петровича, Марией Васильевной он ее представил. Хоть и поздно было, но Мария Васильевна ничего, не рассердилась на нас. Быстренько собралась, и мы поехали к Палкину. Там заняли отдельный кабинет, потом появились еще какие-то барышни, как я понял, знакомые Марии Васильевны. Дальнейшее помню смутно. Очнулся дома, жена сказала, что меня дворник в квартиру притащил. Она потом со мной месяц не разговаривала.

– А где именно на Фурштатской эта Мария Васильевна проживает, помните?

– Помню-с. Дом, во всяком случае.

Вяземский показал дом, старший дворник этого дома – нужную квартиру, сообщив, что фамилия жилички – мадам Прелье. Тараканов доложил Кунцевичу, тот написал рапорт на имя следователя, занимавшегося этим делом. Следователь выписал постановление об обыске, и они втроем отправились к Марии Васильевне. Старшего дворника и привезшего их извозчика пригласили понятыми.

Как показалось Тараканову, Прелье их визиту больше удивилась, чем испугалась. Сначала Тараканов думал, что она хорошо разыгрывает это удивление, но потом понял, что Мария Васильевна вполне искренна.

Судебный следователь Головня это тоже заметил.

– Сударыня, я готов вам поверить, что ничего решительно о совершенном преступлении вам не было известно до настоящей минуты. Вы могли точно так же, как и многие другие, поверить выдумке о наследстве. Но вы должны доказать ваше незнание, так как вы ближе, нежели кто-либо, стояли к Свирину. Расскажите же по всей откровенности и по всей правде, что вообще вам о нем известно. Помните, что всякая ложь может вас погубить, а правда – спасти.

– Но вы так мне и не сказали: в чем именно он обвиняется?

– В краже значительной суммы из банка, где он занимал скромную должность конторщика.

– Значит, наследства он никакого не получал?

– Это вымысел.

Прелье закусила губу.

– Уезжая, Александр Петрович сказал мне, что его внезапно вызывают по какому-то делу и что вскоре он сообщит мне письмом или телеграммой, куда к нему приехать. Он мне оставил большой сверток, который велел никому не показывать. Он говорил, что есть спор по поводу наследства и другие родственники покойного делают ему процесс.

– Что за сверток? Нельзя ли взглянуть? – вмешался в разговор доселе молчавший Кунцевич.

– Сейчас покажу.

Прелье достала из зеркального шкафа довольно тяжелую и объемистую кипу, крепко перетянутую бечевкой.

Кунцевич вынул из кармана раскладной немецкий нож, разрезал бечевку и развернул сверток. Из него на пол посыпались пачки радужных кредитных билетов.

Прелье аж вскрикнула.

– Я и не знала, что он мне доверил столько денег! В ее голосе явно слышалось сожаление. Потом Мария Васильевна спохватилась:

– Он с ума сошел, на это есть банки! Мало ли что может случиться! Вдруг пожар…

Судебный следователь сказал:

– Присядьте и подождите, пока мы сочтем эти деньги, а потом мы перейдем к более подробному допросу. Ваши показания чрезвычайно ценны.

В кипе оказалось восемьдесят тысяч рублей кредитными билетами сторублевого достоинства. Составили протокол, и следователь стал допрашивать барышню.

На улице следователь достал портсигар и предложил Кунцевичу и Тараканову папиросы. Чиновник для поручений отказался, а полицейский надзиратель закурил.

– Как вы думаете, Мечислав Николаевич, сдержит она слово?

– Думаю, да, Петр Модестович. Только на одну мадам Прелье надеяться не надо. Ведь возможно же получить разрешение окружного суда на перлюстрацию адресованной ей корреспонденции? Тогда мы будем знать наверняка.

– Сегодня же подготовлю соответствующее ходатайство.

Мария Васильевна свое обещание незамедлительно сообщить о любых вестях от Свирина сдержала. Телеграмма от него пришла 15 мая. Прелье явилась к следователю в этот же день, около часу дня. Головни на месте не было, и она безропотно прождала его два часа, а когда дождалась – вручила написанную на французском депешу следующего содержания:

«Выезжай немедленно зпт возьми сверток зпт береги его всю дорогу зпт ожидаю Женева зпт гостиница Националь зпт под фамилией Александра Петрова тчк». В тот же день в отель «Националь» полетел ответ: «Будь спокоен и жди». В женевскую же полицию было отправлено срочное послание совсем другого рода.

С почтамта копию телеграммы Свирина следователю принесли только на следующий день, к вечеру.

Следователь возбудил процедуру экстрадиции, а Кунцевич стал готовиться к очередной заграничной командировке.

Поехал он с надзирателем Абакумовым, Тараканова Филиппов в Женеву не отпустил, уж больно много накопилось дел в его участке.

4

В начале года градоначальник издал приказ, предписывающий иметь в каждом полицейском участке Свод законов, дабы чины полиции всегда могли проверить, верно ли они применяют на практике действующее законодательство. Но так как денег отпущено на это новшество было в недостаточном количестве, купить в каждый участок по полному комплекту Свода не получалось. Полицмейстеры посовещались и решили поступить следующим образом: купить 10 комплектов Свода, каждый из которых состоял из пяти толстых книг, и выдать в каждый из 47 столичных и пригородных участков по одной книге. Второму участку Адмиралтейской части, сыском в котором заведовал Тараканов, досталась третья книга, содержащая тома с восьмого по одиннадцатый. А поскольку в этих томах никаких законов, прямо или косвенно относящихся к уголовному розыску, не содержалось, книгу чины участка использовали только с одной целью: ею было очень удобно выбивать из задержанных показания.

Вот и сейчас околоточный надзиратель Некрылов, которому надоело слушать гнусавого Ваську Шныря, битый час утверждавшего, что к краже золотых часов у крестьянина Митрофанова в трактире Серебряникова он никоим боком не причастен, подошел к Ваське сзади и со всей силы шарахнул его книжкой по голове. Васька свалился с табуретки и так дико закричал, что в надзирательскую забежал дежурный помощник пристава Баранов.

– Пррекрааатить! – гаркнул он на Некрылова, плотно закрыл за собой дверь и стал ругаться свистящим шепотом: – Вы совсем одурели? Присутствие идет, народу полный участок! Под суд захотели?! Вечером, что ли, нельзя дознавать, когда народу нет? Кстати, Тараканов, следователь Головня телефонировал, ждет вас у себя к часу.

На улице было невыносимо душно. Идущие сплошным потоком телеги ломовиков с различным строительным материалом поднимали столбы пыли, дышать было нечем. Тараканов, вертя головой во все стороны, чтобы не попасть под пролетку или ломовую лошадь, дошел до угла Благовещенской и Морской, сел на конку, доехал до Садовой, там пересел на трамвай, который довез его до Инженерной, а оттуда на Литейный пошел уже пешком, чтобы не тратить лишний пятачок.

К следователю он шел с радостью – вызвал тот его, скорее всего, для допроса перед направлением дела в суд, а это значило, что через месяц-другой он наконец-то станет обладателем капитала в тысячу двести рублей.

Когда у Прелье нашли и изъяли деньги, он сразу же побежал в банк за обещанным вознаграждением. Но управляющий его пыл остудил.

– Осип Григорьевич! Вы должны меня понять правильно. Сто тысяч мы Куприяновой уже отдали, а обратно еще ни копейки не получили. Вот найдут этого негодяя, осудят, удовлетворят наш гражданский иск, обратят изъятые у него деньги в нашу пользу – вот тогда милости прошу, наш банк от своих обещаний никогда не отказывается. А пока – извините. Вдруг Свирин докажет, что это его деньги?

Тараканов только усмехнулся, но спорить не стал, бесполезно, да и чревато – испортишь отношения с банкирами, и не только денег не получишь, но и неприятностей не оберешься.

Ответив на все вопросы Головни и подписав протокол, Тараканов осмелился спросить:

– А суд скоро ли?

– А суда не будет, во всяком случае, пока. Пока мы настоящего преступника не поймаем.

Тараканов чуть не подпрыгнул на стуле.

– Какого настоящего, а Свирин что, не настоящий?

– Нет. Я собрал убедительные доказательства его непричастности к этому делу. Прокурор уже подготовил свое заключение и в ближайшее время направит его в окружной суд. Думаю, что через неделю, много – две, Свирина выпустят из-под стражи и дело в отношении него будет прекращено. А ваш допрос – простая формальность, для чистоты, так сказать, дела.

Тараканов не мог вымолвить ни слова.

Головня достал портсигар.

– Вы, кажется, курите?

– Да-с. Благодарю-с. – Тараканов взял предложенную папиросу, прикурил своими спичками.

– Вы временем располагаете?

– Да.

– Ну, тогда я вам расскажу. – Следователь откинулся на спинку кресла и выпустил в потолок папиросный дым. – Видите ли, Осип Григорьевич, Свирин оказался графских кровей! Да, да, не удивляйтесь. Его покойный отец, имя которого по известным причинам я не произношу, титуловался «сиятельством». А Александр Петрович – плод его порочной связи с одной из прислуг. В молодости граф был легкомыслен, но к старости помудрел, подобрел, разыскал своего сына и завещал ему большую часть своего состояния. Речь шла о сумме, близкой к миллиону. Свирин об этом ничего не знал до самой смерти графа. Не знали и близкие родственники покойного. А после того как завещание было оглашено, за наследство графа началась самая настоящая война. Обиженные графом лица обратились в суд, пригласив одного из самых известных наших адвокатов. Свирину тоже пришлось нанимать поверенного. При самом составлении духовной были допущены какие-то нарушения, да и родственники графа имели хорошие связи – в общем, перспективы дела были непонятны. Поэтому-то Свирин и молчал о наследстве, боялся прослыть среди коллег пустобрехом. Взвесив все за и против, Свирин решил со своими родственниками договориться, те согласились. Стороны сошлись на ста тысячах отступного. И надо же так совпасть: мировое соглашение было заключено и деньги Свириным были получены именно двадцать четвертого марта! Только один из законных сыновей графа был против передачи байстрюку даже такой, относительно малой суммы. Свирин боялся этого человека, который, занимая высокое положение в нашей администрации, действительно мог ему сильно навредить, и поэтому предпочел уехать за границу. А поскольку он опасался погони, то из доставшихся ему денег взял с собой лишь десять тысяч, оставив остальные на хранение Прелье.

– Мы же нашли у нее только восемьдесят тысяч?

– Десять взял за свои услуги адвокат.

– Вот те на! Хорошая работенка у присяжных поверенных.

– Неплохая. Я сам думаю в скором времени перейти на их сторону. Но мы отвлеклись. Свирин обосновался в Швейцарии, а когда получил от адвоката известие, что все успокоилось, то телеграфировал Прелье. Вот, собственно, и все. Пятого июня его ко мне доставили, еще неделю я проверял его рассказ. Я допросил и его поверенного, и родственников графа. Все подтвердилось. Свирин невиновен.

– Это что же, дознание по новой?

– Да. Я уже подготовил отдельное требование о розыске неизвестных лиц, мошенническим путем похитивших процентные бумаги. Вам, как говорится, все карты в руки.

С Литейного Тараканов поехал к Кунцевичу. Начальник сидел за столом и внимательно изучал какие-то бумаги.

– Здравствуйте, Тараканов, с чем пожаловали?

– Вы про Свирина знаете, Мечислав Николаевич?

– Знаю, Головня еще вчера обрадовал.

– Что же теперь делать?

– Искать, Осип Григорьевич, искать. Что такой кислый? Наградные уходят?

– Кккакие наградные?

– Я думаю, вы с банкирами процента на два договорились? Нет?

Тараканов густо покраснел.

Кунцевич улыбался.

– Я такие сделки с самолюбием не осуждаю. Сам грешен, чего скрывать. Только на будущее: с начальством надо делиться. Оно и прикроет, когда надо, и совет дельный даст.

– Я все понял, Мечислав Николаевич.

– Это радует. А раз поняли, вот вам первый совет: зайдите с другого боку. Мы сосредоточились на Свирине и совсем забыли про присяжного поверенного. Навестите-ка своего земляка. Он, наверное, уже вернулся с побывки.

– А что мы, ваше благородие, посреди двора стоим? – Щегол улыбался. – Пойдем в портерную, тут рядом. У них летом в садике подают – прохладно и пиво отменное.

– Я не при деньгах.

– Да что же, разве я земляка не угощу?

В портерной Щегол потребовал полдюжины пива и соленых закусок. Пиво и правда было очень неплохим.

– Пассажира ентого я помню. Запомнился он мне потому, что по виду – чиновник мелкий, а заплатил как купец первой гильдии. Я еще подумал – украл, не иначе. Да и катал я его долго. Сначала поехали в «Малый Ярославец», он велел дожидаться, побыл там немного, потом мы на Петербургскую понеслись. Там забрали в каком-то доме дамочку и с ней катались. В каком-то заведении они ужинали, в каком, уже не припомню, но в первоклассном, то ли у «Кюба», то ли во «Франции». – Щегол задумался. – Нет, не вспомнить. А ближе к полуночи повез я его на Балтийский вокзал. Там он с дамочкой попрощался, дал мне цельных пятьдесят рублев, наказал ее домой отвезти и ушел.

– Даму отвезли?

– Отвез, только не домой, велела она ее доставить обратно, в тот ресторан, где они ужинали.

– А где она живет, помнишь?

– Нет, ваше благородие. То, что на Петербургской стороне, помню точно, а вот где? – Щегол опять задумался. – А может, и не на Петербургской, а на Ваське[12]12
  Васильевский остров. – Примеч. авт.


[Закрыть]? Много времени-то прошло! А сколько я народу за это время перевозил… Не вспомню, нет. Зато куда этот барин поехал, я знаю.

– Откуда?

– А они об энтом с дамой беседовали. Он ей сказал, что дельце на сто тыщ провернул и ему надо ехать в Эстляндию, чтобы рассчитаться с другом. А как сочтется, то тут же к ней.

– Что ж, они разговаривали и тебя не стеснялись?

– Так они по-немецки говорили, думали, что я не пойму.

– А ты что, по-немецки понимаешь?

– Да как по-русски. Я с восьми лет у немца-лавочника, у нас в Ефремове, в мальчиках состоял. Его мадам со скуки меня даже читать по-немецки выучила. Эх, хорошая была барыня! Царство ей небесное.

Побеседовав с лихачом еще с полчаса, больше для того, чтобы иметь возможность допить пиво, Тараканов записал подробные приметы его пассажиров и откланялся.

Полицейский надзиратель запрыгнул в полупустой вагон конки и сел на лавку.

«Где его там искать, в Эстляндии? Эстляндия. Какой хоть там губернский город-то?»

У Николаевского вокзала он пересел на трамвай. Напротив сел молодой человек в студенческой фуражке.

– Прошу прощения, милостивый государь. Недостаток образования не дает мне припомнить название губернского города Эстляндской губернии. Вы не подскажете? Мне очень надо.

– Рига! Ой, нет, Рига – это Лифляндия… Или Курляндия? Я, видите ли, в Технологическом учусь, у нас географии нет, а гимназический курс подзабылся… Нет, Рига, точно Рига.