Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Соавторы: Иван Погонин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 45 (всего у книги 142 страниц)

Глава 5

«Картузно-шапочная мастерская» гражданина Шницера помещалась в подвале двухэтажного старого дома на улице Коммунаров (бывшей Киевской). Мастер – старик лет шестидесяти пяти, в очках с толстыми линзами, заказу обрадовался.

– Сделаем-с, товарищ чекист, в лучшем виде сделаем-с! И всего два червончика потребую. Вы в нашем ГПУ изволите служить?

– В республиканском, а к вам с проверкой приехал. Фуражку вот ветром унесло, поэтому приходится в цивильном ходить. Долго ли делать будете?

– Так к послезавтрему и сварганю. Материалец в наличии.

– А побыстрее нельзя? Мне в штатском неудобно на службе появляться.

– Да я бы и завтра сделал, но перед вами еще два заказа, а работаю я один – держать работников нынче накладно и хлопотно.

Костюм и сорочку он купил на Жигалинском базаре, а парикмахерскую выбрал большую, на Советской.

Когда мастер усадил его в кресло и поинтересовался, как гражданин желает стричься, Осип Григорьевич озвучил свою необычную просьбу:

– Видите ли, товарищ… Даже не знаю, как начать. В общем, познакомился я тут с одной. Такая вся, знаете, эдакая…

– Понимаю-с, – невозмутимо сказал мастер, – желаете наимоднейший фасон?

– Нет… то есть фасончик хотелось бы помоднее, но это не главное. Видите, какой я седой, а барышне моей двадцать лет. Я рядом с ней совсем старик. Нельзя ли мне цвет волос обновить?

– Можем-с. Я сейчас схожу в дамский зал, они такие услуги оказывают-с даже и мужеского пола лицам. Сей момент-с.

Вернулся парикмахер действительно быстро и не один, а в сопровождении коллеги. Тот осмотрел череп Тараканова и заявил:

– Ви будете брунет. Недавно ми получили отличную заграничную краску – дает радикальный черный цвет. Только я бы попросил гражданина прежде постричься и побриться, а потом – милости прошу.

Маслов его не узнал:

– Ося! Ты ли это! Я гляжу и думаю – что это за франт ко мне прется! А это господин Тараканов. Поворотись-ка, я на тебя посмотрю.

Посмотреть и вправду было на что. Из стареющего мужика, благодаря новой прическе, иссиня-черным волосам, тонким усикам и безупречному костюму, Осип Григорьевич превратился в светского льва – любимца женщин.

– Авто заказан и будет дожидаться нас послезавтра в четыре на углу Советской и Коммунаров, – сказал Тараканов вальяжно.

Весь вечер они подгоняли френчи и шаровары, пришивали петлицы и вставляли в них металлические кубики. Маслов прошелся по форме тяжелым утюгом, аккуратно сложил ее, завернул в газеты и крепко перетянул бечевой. Свертки и фуражки они положили в большую корзину, туда же Иван сунул два нагана.

– Тоже братец притащил? – спросил, кивнув на револьверы, Тараканов.

– Нет, это мои собственные.

– Куда прикажете? – спросил шофер, предупредительно распахивая перед Осипом Григорьевичем дверцу автомобиля.

– Давай-ка в сторону Венева.

– Слушаю-с!

Водитель крутанул ручку «Ситроена», и когда мотор загромыхал, проворно сел за руль и дал газу. Тараканова аж вжало в заднее сиденье.

Когда проехали деревню Крюково и вдоль дороги потянулись сплошные леса, Осип Григорьевич велел шоферу повернуть налево. Автомобиль въехал в чащу и остановился.

– Дальше дороги нет, – сказал водитель, оборачиваясь.

– А нам дальше и не надо. – Тараканов вытащил из кармана револьвер и наставил его на шофера. – Вы можете не опасаться, если правильно себя поведете, я вам вреда не причиню. Вот, выпейте это. – Осип Григорьевич протянул испуганному парню склянку с прозрачной жидкостью.

– Что это? – Голос у водителя стал хриплым.

– Это снотворное. Выпейте, и через несколько минут уснете. Я вас положу в какое-нибудь укромное место и, пока вы будете спать, воспользуюсь вашим автомобилем.

– Платить не хочите?

– Не хочу. Пейте, не вынуждайте меня стрелять. Снотворное хорошее, куплено в аптеке, можете не опасаться.

Водитель взял склянку, вытащил плотно притертую пробку, выдохнул и выпил все.

– Вот и молодец! – Осип Григорьевич достал из корзинки кусок рогожи и протянул его водителю. – Идемте в лес, там постелете на землю и ляжете.

Дождавшись, когда шофер уснет, Тараканов нарвал травы и забросал ею спящего. Закончив работу, Осип Григорьевич сел за руль и поехал обратно в сторону Тулы.

Маслов ждал его на Калужской. Переоделись они на половине пути к Сосновке. На краповых петлицах воротника френча Осипа Григорьевича красовались три кубика. Несостоявшийся веневский исправник довольствовался одним треугольником.

К бывшему дому гвардейского корнета они приехали, когда на улице было совсем темно.

– Ждите меня в машине, – бросил Тараканов Маслову, а сам, не сказав ни слова сидевшему на крыльце сторожу, проследовал в здание, помахивая портфелем из желтой кожи.

Подойдя к двери уполномоченного, он требовательно, по-хозяйски постучал.

– Кто там? – послышался недовольный голос.

– Открывайте, товарищ Чуев. Я старший сотрудник особых поручений губернского ГПУ Нейгауз.

– Минуточку! – В кабинете послышалась возня. Дверь открылась. Чуев стоял перед ним, застегивая пуговицы на воротнике гимнастерки.

– Здравия желаю, товарищ старсотос[84]84
  Старсотос – старший сотрудник особых поручений


[Закрыть]! – гаркнул он.

– Вот предписание. – Тараканов достал затянутой в лайковую перчатку рукой из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок бумаги и сунул его уполномоченному, а сам прошел в глубину кабинета и сел за стол. – Доставайте делопроизводство, посмотрим.

– Сейчас! – сказал Чуев, но пошел не к набитому папками шкафу, а к занавеске, висевшей на веревке, натянутой между печкой и стеной комнаты. Он нырнул за полог, а когда вынырнул, то держал в руке револьвер.

– Чуев! Вы что, умом подвинулись? – грозно спросил Осип Григорьевич.

– Руки в гору! – приказал уполномоченный, поведя стволом оружия. – Ну, кому сказал.

Тараканов поднял руки:

– Ну, Чуев, я тебе это запомню!

– А ты меня, тварь белобандитская, не пугай, я не из пугливых! – Уполномоченный, не сводя глаз с проверяющего подошел к висевшему на стене телефону и поднял трубку. – Лиза? А, Надя, извини, не узнал. Надя, дай мне товарища Волохова. Волохов? Быстро дуй ко мне. Я тут контрика поймал. Дуй, тебе говорят! Да трезвый я, трезвый! Да, настоящий контрик. Быстрее ко мне, говорю! – Чуев повесил трубку, отошел к двери и открыл ее: – Давно из Парижа? Кем посланы? РОВСом?

– Чуев, я никакого Ровса не знаю, и прибыл я не из Парижа, а из Тулы. А ты за свои выходки вылетишь со службы с треском, это я тебе обещаю!

– Пой, пой, недолго тебе петь осталось. Сейчас участковый приедет, мы тебя в Тулу и отвезем. А там ты самому товарищу Матсону[85]85
  Матсон Герман Петрович – в 1925 году начальник Тульского ОГПУ.


[Закрыть] будешь эти сказки рассказывать.

Осип Григорьевич пожал плечами, всем своим видом показывая, что не понимает и не боится угроз уполномоченного, а сам правой рукой попытался расстегнуть кобуру. Но незаметно это сделать не удалось.

– А ну, доставай револьвер и ложи его на стол! – прокричал Чуев. – Только аккуратно. Дернешься – стрельну!

У гэпэушника было такое решительное и напряженное лицо, что Осип Григорьевич рисковать не стал – осторожно вытащил револьвер и положил его перед собой.

– Что же, хозяева твои, тебя писать-то не?… – Чуев не договорил и свалился на пол. Сзади, держа револьвер рукояткой вперед, стоял Маслов.

Тараканов вскочил и бросился к печке.

– Скорее, товарищ Нейгауз, скорее, – поторапливал его Иван, поднимая оружие уполномоченного.

Осип Григорьевич отдернул занавеску, отодвинул от стены кровать, достал из портфеля стамеску и принялся считать изразцы. Найдя нужный, он вставил в его верхний край инструмент и нажал. Изразец остался недвижим. Тараканов вытащил стамеску и принялся прилаживать ее снова. Возился он минут пять. Наконец плитка отошла, Тараканов достал из образовавшегося отверстия шкатулку и, не открывая, положил ее в портфель.

– Ходу!

Когда они выбежали из подъезда, у крыльца осадил коня всадник в милицейской форме.

– Волохов? – крикнул Тараканов.

Тот растерянно смотрел на высокого чина из ГПУ.

– Ты что молчишь, раздолбай! Отвечай, когда тебя спрашивают! Ты Волохов, участковый? – повторил Тараканов.

– Так точно!

– Сбежал шпион! Чуев его в стороне станции ищет, ты ему на подмогу дуй, а мы с товарищем поедем в другую сторону, там поищем.

– Есть! – крикнул участковый и пришпорил лошадь.

Маслов в это время уже завел «Ситроен». Тараканов прыгнул за руль, и они понеслись по неосвещаемой дороге подальше от особняка господина Костина.

Глава 6

И в царской России, и в РСФСР основные принципы организации расследования преступлений и розыска преступников были одинаковы. О всяком происшествии обнаруживший его чин полиции или сотрудник милиции прежде всего сообщал своему начальству. Получив тревожный сигнал, последнее приказывало срочно принять все меры к обнаружению злоумышленников. Но поскольку начальство могло руководить только своими подчиненными, то приказ этот распространялся исключительно на подвластную ему территорию. И только если преступление было выдающимся, начальство сообщало в центр, и тогда приказ о розыске направлялся всем правоохранителям империи или республики. Но с момента совершения преступления до момента отдачи такого приказа обычно проходило много времени.

На это и рассчитывали Тараканов и Маслов, направляя «Ситроен» не в Тулу, а в сторону Калужской губернии. Была надежда на то, что тамошние опера еще не скоро узнают об инциденте в Сосновке и времени замести следы будет достаточно.

Дорога была плохой – ухабистой и извилистой, поэтому ехали медленно.

– Как же он меня раскусил? – спросил Осип Григорьевич у Маслова.

– Эх, Оська, Оська, да как же ему было тебя не раскусить, коли ты сам на себя донес!

– Чего?!

– А того! Пока ты с печкой возился, я Чуева обыскал и документик наш забрал. Кто же это в СССР слово «Предписание» через «и» с точкой пишет? А? Еров с ятями на бумаге наставил, и хочет, чтобы в нем шпиена не признали!

– Тьфу ты! А ты почему не проверил?!

– С каких это пор я должон начальство проверять? Я всегда считал, что ты парень грамотный.

– Да. Оба мы мудаки.

Дальше ехали молча.

Под утро они загнали машину в какой-то овраг, переоделись, форму облили бензином и подожгли. Маслов хотел спалить и машину, но Тараканов не дал – пожалел шофера, у которого из-за гибели вверенного казенного имущества могли быть большие неприятности. Он просто тщательно протер все детали, за которые они могли хвататься.

Дождавшись, пока костер разгорится в полную силу, они взяли корзинки и углубились в чащу. Когда по пути попался ручеек, Маслов побрил Тараканова наголо и сбрил ему усы.

Им предстояло пройти около десяти верст до Козельска. Шли, попутно собирая для маскировки грибы.

Из Козельска на поезде доехали до Сухиничей. Здесь надо было расставаться – в семь вечера Маслов должен был сесть на поезд до Калуги, а оттуда ехать в Тулу, куда у Осипа Григорьевича планов возвращаться не было.

Они зашли в лесочек у станции и сели на поваленную ветром березу:

– Может со мной, а, Вань? Через неделю в Нарве будем.

– А что я там делать стану? Я ж, Оська, делать ничего не могу, кроме как жуликов ловить. Здесь у меня хоть крыша над головой есть, да и братец помогает. А там? С голоду дохнуть?

– Там тоже можно устроиться. – голос у Осипа Григорьевича звучал неуверенно.

– Нет, Ось, не поеду. Как говорится, где родился, там и пригодился, буду здесь доживать.

– Ну тогда на, – Тараканов вытащил из бумажника тонкую пачку купюр, отсчитал сто червонцев и протянул Маслову. – Я бы тебе все отдал, кабы не мать.

– Так матери и отдай, – отвел руку Маслов.

– Держи, говорю. – Осип Григорьевич попытался запихнуть деньги в карман пиджака бывшего веневского станового.

– Не возьму, – твердо сказал Маслов. Тараканов посмотрел на него пристально и понял, что действительно не возьмет.

– Ладно. – Иван посмотрел на часы. – Через десять минут мой поезд, давай прощаться.

Бывшие коллеги обнялись, Маслов подхватил портфель, перекинул плащ через плечо и зашагал к платформе. Тараканову предстояло провести в лесочке еще целых полтора часа – московский поезд приходил в половине девятого.

В Москву Осип Григорьевич прибыл в семь часов утра следующего дня. До назначенной матери встречи оставалось еще двое суток, и надо было думать о том, где их провести. Такой вариант размещения, как гостиницы, он не рассматривал вовсе – по документам Тараканов имел прописку на Стромынке, а селить москвичей в московские гостиницы было запрещено инструкцией – про это ему Маслов рассказал. В отличие от Тулы, бабушек, предлагавших жилье, на вокзале не наблюдалась – видимо, милиция в Москве бдела лучше. Пришлось вспоминать друзей и знакомых. Перебрав в уме несколько кандидатур, Тараканов остановился на Герасиме Ильиче Фокине и решил нанести ему визит немедленно, опасаясь, что бывший коллега вскоре отправится на службу. Осип Григорьевич кликнул извозчика.

Фокин стоял в подъезде голым по пояс и чистил сапоги. Один из них уже отражал лучи утреннего солнца не хуже зеркала, а над другим бывший сыскной надзиратель работал огромной щеткой.

– Утро доброе, товарищ Фокин! – поздоровался Осип Григорьевич.

Герасим Ильич близоруко прищурился, узнал гостя, аккуратно положил сапог и щетку на пол и кинулся обниматься.

– В прошлом году по всей милиции чистка бывших прошла, никого сволочи не оставили, всех повыгоняли. А чего же, научили мы их жуликов ловить, вот и перестали быть нужными. Еле-еле я устроился приказчиком к одному купчине. Теперь вот мехом торгую. Тебе не надобно ли бобровой шубы? Мы скидку сделаем!

– Спасибо, Ильич, не надо.

– Зря, у нас мех хороший, только самый чуток хуже, чем до войны. Ну ладно, мне на службу бежать надо, а ты чай допивай и отдыхай с дороги. Я в половине девятого вернусь. Пожрать вот только у меня нету. На тебе ключ, как есть захочешь, так иди по нашей улице направо, через три дома кухмистерская будет – «Красный луч». Там неплохо кормят, только позже часу не ходи – во-первых, народу будет много, в соседнем учреждении обеденный перерыв в это время, а во-вторых, они щи уже продадут, а остатки водой разбавят – один к одному. В общем, не скучай, Оська, я скоро!

Когда Фокин ушел, Тараканов запер дверь, снял костюм и улегся на кровать, поверх одеяла. Из-за буйных соседей, всю ночь пивших водку, в поезде поспать не удалось, поэтому минут через пятнадцать Осип Григорьевич уже похрапывал. Вдруг он открыл глаза, вскочил, обхватил голову руками и зашагал по комнате.

Фокин принес две бутылки водки, круг «краковской» колбасы, буханку мягкого, вкуснейшего хлеба.

Когда допили вторую бутылку, Тараканов рассказал ему почти все.

Бывший сыскной надзиратель молча вертел в руке пустой стакан, потом поднял и зачем-то посмотрел сквозь него на лампочку.

– Надо было еще две взять, – вздохнул он и убрал со стола пустую бутылку.

Протерев клеенку тряпкой, Герасим Ильич положил на стол чистый лист бумаги и поставил перед Таракановым чернильницу:

– Накось, напиши матушкин адрес.

Осип Григорьевич обмакнул перо в чернила и вывел: «Тульская губернія, городъ Кашира, ул. Малая Посадская, Екатеринѣ Сафоновне, гражданкѣ Таракановой, собственный домъ».

Фокин взял лист, прочел, скомкал и бросил его в пепельницу.

– Однозначно они на такой адрес внимание обратили. С ятями у нас уже давно никто не пишет. Хорошо еще, что «госпоже» не написал.

– Про «госпожу» подумал, а вот про орфографию забыл, совсем забыл. Я по новым правилам и не писал-то почти, а в Эстонии русские газеты с ерами печатают. Ты думаешь, ГПУ такое письмо отследит?

– Обязательно! Ладно, если бы оно каракулями было написано. А тут – почерк ровный, разработанный, сразу видно, что писал человек образованный. А образованные на новую азбуку уже давно перешли. Так что письмо твое на Лубянке уже прочитали, и завтра будут тебя на вокзале ждать.

Тараканов сел на табуретку, закурил и этой же спичкой поджег скомканный Фокиным листок.

– Я мать семь лет не видел, Ильич. Надо попробовать с ней встретиться.

– Давай, пробуй! Я как раз сегодня в газете прочитал последнее слово немецкого шпиона Дитмара, так вот он говорит, что наши тюрьмы лучше европейских… Его, кстати, к расстрелу приговорили.

– А если замаскироваться?

– Как? Моя комната – не филиал сыскного отделения, у меня ни грима, ни бород фальшивых нет.

– А купить?

– Что купить?

– Бородку, усики?

– Купить-то можно, какие-нибудь нэпманы наверняка должны театральным реквизитом торговать, театров-то в Москве – прорва! Только поможет ли это? Ну нацепишь ты бороду, и что? Как к матери подойдешь, так тебя и вычислят. Нельзя, Ось, так рисковать, выбрось эти планы из головы. Поздно уже, давай спать ложиться. Или еще за одной сгонять?

Тараканов вытащил деньги.

– Возьми две, совдеповская водка все равно что вода.

В девять утра Тараканов, останавливаясь у каждой палатки «Боржоми», доковылял до большого книжного магазина на Тверской, полистал там справочник «Вся Москва», после чего по Глинищевскому переулку перешел на Большую Дмитровку и остановился у дома с вывеской «Центротеокостюм». Никакого плана действий у него не было, шел на авось.

Через темный подъезд Осип Григорьевич вошел в большую комнату, перегороженную на две неравные части деревянным прилавком. В меньшей находился потемневший от времени письменный стол, за котором сидела девица с коротко подстриженными льняными волосами, большая была заставлена вешалками с разными предметами одеждами. В комнате пахло нафталином. Девица быстро осмотрела Тараканова с головы до ног и приветливо сказала:

– Слушаю вас, товарищ.

– Здравствуйте, я из Тулы, моя фамилия Мурчиков.

– Из Тулы? Из Госдрамтеатра? Минуточку. – Девушка стала рыться в лежащей на столе стопке бумаг. – Вот, нашла ваш наряд. Вы на извозчике? Пусть заезжает во двор.

– Нет, я без подводы.

– Ну что же вы, товарищ!

– Не сообразил как-то.

– Ну тогда идите, ищите извозчика, а я прикажу грузчику вынести вещи. Да, в наряде распишитесь.

Осип Григорьевич внимательно прочитал бумагу.

– Позвольте! Тут одни костюмы, а мы заказывали еще и парики, и фальшивые бороды!

Барышня взяла из его рук накладную и пробежала ее глазами, потом заглянула в какую-то другую бумагу.

– Вы что-то путаете, гражданин, – сказала она. – Вот смотрите, ваш заказ, подписанный товарищем Бруном. Там нет никаких париков. – Девица протянула бумагу Тараканову.

Осип Григорьевич ознакомился с заказом.

– И правда нет. Это все Михельсон, вечно он напутает! А нельзя ли, гражданочка, получить парочку париков и накладных бород за наличный расчет? А то у нас завтра премьера.

– Ко дню Конституции? Что ставите?

– Пьесу нашего тульского автора, товарища Негодина, «Ленин в шалаше» называется. Ильича замечательный артист играет, товарищ Окунев. Может, слышали?

– Нет.

– Да уж конечно, откуда в Москве могут знать о провинциальном артисте, пусть и самом талантливом. Окуневу завтра на сцену выходить, а бороды у него нет, не растет борода, в Гражданскую ему осколок в щеку попал, с тех пор волосы и не растут. Гнездовая алопеция называется. Не поможете, гражданочка? А с Михельсона я три шкуры спущу!

– Ой, я даже не знаю, что и делать. Без наряда у нас не положено.

– Нам очень надо, войдите в положение. Завтра на праздник полный театр трудящихся соберется, а тут Ленин – без бороды. Бог с ними, с париками, выделите хотя бы бородку!

– Бога нет, гражданин, – строго сказала сотрудница «Центротеокостюма».

– Вы уж простите меня, старика, никак не могу отвыкнуть, уж очень нам этот дурман в голову вдалбливали при старой власти.

– Ну какой же вы старик, вы еще очень и очень интересный мужчина, – стрельнула глазками барышня.

– Благодарствую. Как вас звать, не скажете?

– Ольга Ивановна.

– Ольга Ивановна, Олечка, помогите с бородкой!

– Ну что с вами делать, выделю вам из резерва. Садитесь, пишите заявление, а потом оплатите три рубля в кассу – вторая дверь справа по коридору, – сказав это, Ольга Ивановна открыла перегородку и, покачивая бедрами, скрылась за вешалками с одеждой.

Тараканов сел за стол и стал писать, внимательно следя за тем, чтобы не поставить в конце слова еръ, или, как его теперь называли, «твердый знак».

Получив минут через пятнадцать сверток с ленинской бородой, он хотел поцеловать отзывчивой сотруднице руку, но вовремя опомнился и вместо этого руку пожал.

– Я сейчас найду извозчика и тут же вернусь, – сказал Осип Григорьевич и вышел на улицу, где кликнул «ваньку» и велел везти себя на главпочтамт.

Отправив посылку, Тараканов решил прогуляться. В сторону центра не пошел – пришлось бы идти мимо Лубянки, а этого делать совершенно не хотелось. Шагов через двести он увидел надпись «Столовая-пивная «Новая Бавария» и решил туда заглянуть – «Боржоми» плохо помогал в поправке здоровья.

Пивная была забита под завязку, об отдельном столике не приходилось и мечтать. Осип Григорьевич взял два пива, тарелку соленых сушек и, предварительно испросив разрешения, пристроился к компании молодых пролетариев. Когда он допивал вторую кружку, его кто-то нерешительно подергал за рукав. Тараканов обернулся. Рядом стоял узкоглазый человек в ватном халате и тюбетейке. В одной руке человек держал деревянный посох, а в другой – кружку пива.

– Товарища, подвинься, я тозе пиво пить буду! – попросил незнакомец.

Осип Григорьевич освободил место.

– Откуда будешь, отец? – спросил халатника один из пролетариев.

– Мой Ташкент приезжал, праздник Советский Союз, завтра Кремль идти, товарища Калинин вот эта рука жать будет! – Узбек продемонстрировал сухую загорелую руку. – Нас пять человек был, всех растерял, дом свой не найду. Сюдя приди, чай пина хотел, один холосый люди пиво угостил. Пиво – очень холос, люче чай!

Тараканов внимательно посмотрел на халат и тюбетейку узбека и сказал:

– А не выпить ли нам, товарищи, водки за дружбу народов? Пиво хорошо, а водка – еще лучше!

Халат оказался слегка коротковат, а тюбетейка, наоборот, налезала на уши, но в целом все смотрелось неплохо – после того, как Осип Григорьевич наклеил бородку и повернулся к Фокину, тот поднял большой палец.

– Совсем басурманином стал, мать родная не узнает.

– Это и хорошо, что не узнает. Я на нее хотя бы издалека посмотрю, ну а если слежки не увижу, то и подойду – на вокзале или в поезде.

– Я с тобой пойду!

– Нет, Ильич, нечего тебе попусту рисковать. И обратно я к тебе не вернусь, с матерью повидаюсь – и домой. Надоедать мне стало в Совдепии. Спасибо тебе огромное за приют и ласку, давай обнимемся на прощанье, да я и пойду.

На станции «Коломенское» в последний вагон пригородного поезда «Кашира – Москва» зашел старик-узбек в ватном халате и, опираясь на посох, пошел по проходу. По случаю праздничного дня и хорошей погоды народу в вагонах было много – жители подмосковных городов и поселков спешили потратить в Первопрестольной свои честно или нечестно заработанные деньги. На узбека пялились, некоторые, уже начавшие отмечать праздник пассажиры пытались завязать разговор. «Заблудился, дед?», «Почем халат, князь?», «Твоя моя понимай?», – неслось из разных концов вагона. Узбек улыбался, кланялся во все стороны и, не отвечая, продолжал переходить из вагона в вагон – видимо, действительно плохо понимал по-русски.

Наконец он достиг головы состава и встал у самого выхода. Пятнадцать минут, которые поезд добирался от Коломенского до Москвы, к этому времени уже истекли, и за окнами вагона показался дебаркадер Саратовского вокзала. Узбек вышел на платформу одним из первых, подошел к паровозу и стал внимательно смотреть на дышащую паром машину.

– Что, отец, интересно? – спросил у него остановившийся рядом паренек лет двадцати.

– Да, зверь машин, бежит шибко-шибко. Такой машин вся Россия меня вез, Москва привез, товарищ Калинин вот эта рука жать будет! – Узбек с гордостью продемонстрировал руку.

– Да ты, видать, на день Союза приехал?

– Да, день Союза, товарищ Калинин звал, рука жать, Кремль пойду.

– Тебя не проводить ли, знаешь, где Кремль?

– Не знаю, извозчик знает, я ему дам рубль, он везти будет, моя так Губком научил!

– Молодец твой Губком! Ну, удачи, батя! А товарищу Калинину передавай пролетарский привет от трудящихся Каширстроя!

– Передавай, передавай! – узбек улыбался.

Когда навязчивый пролетарий наконец удалился, Тараканов еще раз внимательно огляделся. Матери нигде видно не было. Зато в двадцати шагах от себя он увидел дымящего папироской Ивана Маслова…