Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Соавторы: Иван Погонин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 104 (всего у книги 142 страниц)

Глава 8

Путь из Старокузнецка до Барселоны, где наших героев ждал испанский лайнер «Людовик Благочестивый», был невероятно долгим и для Георгия весьма утомительным. Анюта хоть и блестяще справлялась с обязанностями сиделки, однако в свободное время не теряла надежды подарить Родину частичку своей молодости и женской ласки. Не стесняясь присутствия Ирины, она то и дело бросала на объект своей страсти красноречивые взгляды, вероломно нарушала границы его личного пространства, а за совместными ужинами старательно подливала Георгию вина и хохотала грудным животным смехом, запрокидывая кудрявую головку и поглаживая белую шею узкой ладошкой.

Родину, понятно, было не по себе. С одной стороны, он здоровый мужчина с естественными потребностями, внезапно обострившимися от безделья, мерного покачивания вагона и нехитрых, но оттого не менее действенных приемов соблазнения. С другой – он джентльмен, к тому же влюбленный, и с точки зрения благородного мужа было бы сущей подлостью пойти на поводу у своей похоти прямо на глазах возлюбленной, которая не может ни возразить, ни уйти.

А однажды ему даже показалось, что в Ирининых глазах сверкнули злые молнии – это было как раз в тот момент, когда Анюта стала счищать с костюма Родина невидимую соринку и чуть дольше, чем позволяли правила приличия, задержала свою ладонь на его груди, да и движения ее руки стали больше похожи на нежные поглаживания.

«Неужто Ирина все видит, все понимает?!» – ужаснулся Георгий и отпрянул от Анюты, которая, впрочем, нисколько не обиделась. На пятые сутки таких мучений он принял решение ограничить контакты с настойчивой медсестрой и стал подолгу запираться в своем купе с томами научной литературы про индейцев Амазонки.

* * *

Барселона встретила путешественников ослепительным солнцем и захватывающими дух архитектурными изысками. Родин даже пожалел, что у него нет времени, чтобы изучить этот город, напоминающий причудливую шкатулку со множеством потайных отделений и выпрыгивающих чертиков. Он и не представлял, что жилые дома, храмы и те же больницы можно красить в такие цвета, что у них может быть столько углов и башенок и что все это будет выглядеть так органично и загадочно.

– А что, взять бы и наш дом облагородить какой-нибудь веселенькой красочкой… – веселился Георгий, пока они ехали в порт.

Анюта же была совершенно шокирована увиденным: бедная девочка никогда не выбиралась из Старокузнецка и за всю свою жизнь не видела ничего прекрасней заката на реке.

Гигантский белоснежный лайнер, который должен был доставить наших героев в Белен, напоминал улей – пассажиры и матросы сновали по палубе, повсюду были слышны восторженный гул, женский смех, детские визги. Родин осмотрелся, выискивая Всеволода, прибывшего спецрейсом из Петербурга со всей необходимой для столь ответственной миссии экипировкой. Могучую фигуру брата не заметить было сложно, но Георгий с неудовольствием увидел рядом с ним еще одну – высокая худая женщина лет сорока пяти с прямой спиной и тугим пучком на затылке снисходительно смотрела на Севу поверх очков и что-то ему внушала, как учительница нашкодившему сорванцу. Одета она была в шерстяной коричневый костюм и такого же цвета боты на шнуровке, на бравых фасонистых морячков смотрела без интереса, а на расфуфыренных пассажирок лайнера – с брезгливостью.

– Это что еще за новости, – пробормотал Родин и развернул коляску с Ириной в сторону странной парочки.

Притихшая Анюта посеменила за ним, едва сдерживая желание вцепиться Родину в рукав, чтобы ее не закрутил, не увлек за собой жужжащий рой пчел-пассажиров.

– А вот и наш Еня! – с наигранной бодростью забасил Сева, завидев брата. Приобняв Георгия за плечи, он скороговоркой прошептал ему на ухо: «Это для моей карьеры, Енюша, не кипятись», а затем продолжил заискивающе: – Это Ирина, эксперт, я вам рассказывал про ее сложный случай… А это наша незаменимая помощница Анна.

Анюта тихонько поздоровалась, Родин угрюмо кивнул, а Сева торжественно простер руки к даме с пучком и бойко отрапортовал:

– Рад представить – Лариса Анатольевна Большакова, вице-председатель Русского географического общества! Лариса Анатольевна любезно согласилась возглавить нашу экспедицию, и я сгораю от желания поскорей оказаться в дебрях Амазонки в компании со столь неравнодушным и квалифицированным специалистом!

На слове «возглавить» Родин недоуменно захлопал глазами, но воспитание не позволило ему обнаружить свое недовольство, а потому он поторопился завершить эту нелепую церемонию:

– Извините, мы немного устали с дороги и хотели бы поскорей разместиться. Не сочтите за грубость, но Ирине нужно прилечь, да и Анечке стоит отдохнуть перед долгим путешествием.

– Разумеется. – Большакова сверкнула стеклами очков, окинув холодным равнодушным взглядом сначала Родина, потом Ирину, а вот Анюта произвела на нее странное впечатление: лицо вице-председателя Русского географического общества сморщилось в гримасу отвращения и в голосе появились назидательные нотки: – А вам, милочка, стоит не только отдохнуть, но и переодеться. Мы с вами не на танцульки собрались, и такие фривольные наряды в джунглях совершенно неуместны! Если вы только не планируете провести исследование на тему сексуальной реакции индейцев Амазонки на белую женщину из средней полосы России.

Анюта густо покраснела и спряталась за Родина, который в эту самую секунду дал себе торжественное обещание подложить противной бабе змею в багаж. Вслух же он с ледяным спокойствием заметил:

– Боюсь, что индейцы Амазонки недостаточно осведомлены о современных тенденциях в женской моде, и объектом подобного исследования, если бы наша Анечка решила его провести, поневоле стала бы любая женщина, входящая в состав нашей экспедиции. Кроме того, индейцы Амазонки, как я слышал, не отличаются разнообразием своих сексуальных реакций, а в некоторых племенах прическа, подобная вашей, то есть заколотые наверх волосы, является не чем иным, как приглашением к совокуплению с участием, как минимум, трех мужчин…

Родина понесло, но он ничего не мог с этим поделать – сказывалась усталость. Сева зашикал на брата, хотя в глазах его играли смешинки, мол, эк ты, Енюша, уел грымзу. Большакова же стиснула свои слишком большие для женщины кулаки и уже собралась было разразиться ответной гневной тирадой, но Георгию вдруг наскучила эта перепалка, и он, уверенно развернув коляску на сто восемьдесят градусов, покатил ее в сторону кают.

«У нас и так уже две женщины, куда нам третья? – негодовал он. – Чай, не на курорт едем! Там же опасно, в конце концов! А эта Большакова, наверное, крокодилов только на картинках в энциклопедиях видела…»

Поглощенный своими мыслями, Георгий не заметил крепкого матроса-испанца, перетаскивающего на загорелом плече какую-то тяжелую коробку, и ненароком наехал ему коляской на ногу. Тот среагировал чересчур буйно – отшвырнул свою поклажу и начал крыть неуклюжего пассажира на чем свет стоит.

– Прошу прощения, я вас не заметил, – сухо сказал Родин, не настроенный на конфликт. Матрос же, напротив, решил воспользоваться неожиданным перерывом, и пока его товарищи, пыхтя и утирая пот, продолжали грузить тюки и чемоданы, он с видимым удовольствием принялся задирать Георгия на каком-то невероятном диалекте испанского языка.

– Конечно! Куда вам, господам толстосумам, замечать нас, чернь. Мы для вас что мебель или насекомые.

– Извините, – ответил Родин, даже не думая, что выглядит как турист, понимающий на языке Сервантеса несколько слов для общения с носильщиками.

Но матрос не собирался сдаваться без боя, рассчитывая растянуть перебранку до конца погрузки.

– Я вот направлялся с этой коробкой по неотложному делу, пока ты свою bruja[199]199
  Шлюха, ведьма (исп.).


[Закрыть] на мою ногу не накатил! Кто мне теперь оплатит лечение? Эта инвалидка?

На беду матроса, Родин немного знал испанский и пропустить мимо ушей «бруху» и обидную «инвалидку» никак не мог. Он спокойно откатил коляску в сторону, велел Анюте не отходить от Ирины ни на секунду и, снимая на ходу свой дорожный сюртук, пошел на испанца.

– Прошу вас немедленно извиниться перед девушкой за нанесенные оскорбления, в противном случае я буду вынужден нанести вам некоторые травмы.

– Por que coño![200]200
  Какого черта! (груб. исп.).


[Закрыть] Она же овощ, какой смысл ей вообще что-то говорить? Да я могу этой кукле голову обрить вот этим ножом… – в руках матроса сверкнуло лезвие огромной, длиной с локоть навахи, – и она ничегошеньки мне не сделает!

– Она-то, допустим, не сделает… – Родин злобно улыбнулся и, даже не тратя время на финты, сокрушительным ударом ноги в грудь отправил истеричного испанца прямиком за борт. Перегнувшись через фальшборт, он удостоверился, что с его противником все в порядке – тот побултыхался немного в прохладной воде и уже карабкался по веревочному трапу назад, – невозмутимо надел сюртук, поклонился собравшейся вокруг толпе зевак и направился к девушкам. Анюта смотрела на Родина такими восхищенными глазами, что он невольно залюбовался этой искренней, не скрывающей своих чувств милашкой. Но потом бросил взгляд на Ирину и снова нахмурился.

В этот момент на палубу, хохоча, вскарабкался побежденный матрос. Георгий не мог понять, отчего так резко изменилось настроение у его противника (на самом деле оно изменилось потому, что его план сработал: пока они препирались, остальные матросы закончили погрузку и готовили лайнер к отплытию), а потому на всякий случай оставался настороже. Однако испанец и не думал продолжать ссору. Он сверкнул крупными белыми зубами в непритворной улыбке и протянул руку:

– Серхио Карабанья! Уж извините, что меня так занесло. Целый день таскаю этот хлам с места на место, как проклятый, мозги расплавились, вот и не думаю, что несу.

– Георгий Родин. Ваши извинения приняты. А теперь нам все же хотелось бы добраться наконец до наших кают.

– Давайте я вас провожу, Хорхе!

– Спасибо, Серхио, мы сами, – с этими словами Родин, Анюта и Ирина слились с гудящей толпой, ощущая на своих спинах колючий взгляд бузотера Карабаньи.

* * *

Я в тюрьме своего тела. Это самая узкая в мире камера, потому что я не могу ходить, сидеть, лежать, я ничего не могу; мое тело ничего не может. Оно может лишь то, что с ним делают другие, а я могу только смотреть на это, потому что даже глаза не могу закрыть, мне закрывают и открывают их другие. Я счастлива, что это делают Георгий и Анюта. Мне двадцать пять – это возраст моей смерти, хотя я умерла немного раньше, потому что считала, что никакой любви не бывает, и закрыла свое сердце для любви и для мира, а вот Георгий показал мне, что любовь есть. А Золотое сердце, которое надела мне на шею его няня, показало, насколько я была счастливой, насколько прекрасным и огромным был мир вокруг меня. Впрочем, мир вокруг меня и сейчас огромен; мой разум может путешествовать, летать, плавать, подниматься под облака и нырять в неизмеримые глубины, пока сама я не могу пошевелить даже ресницами на своем инвалидном кресле. Кресло стоит на носу огромного корабля, который везет нас на родину Золотого сердца. Соленый морской воздух входит в мои ноздри, но я его не чувствую, Сердце шепчет мне про все тайны вселенной. Оно вернет мне жизнь, если моя любовь будет так горяча и сильна, что я верну жизнь ему; Сердце тоже покинуло свою родину, как и я, и оно очень хочет вернуться туда, где его любят и ждут. Оно не виновато. Пока оно было в плену у людей, которые тоже умели любить, которые любили прекрасного белого бога в белоснежных одеждах с сияющим солнцем вокруг головы, в большом каменном доме Сердцу было хорошо, но очень холодно, потому что его любовь – горячая, жаркая, южная, а здесь совсем не такая любовь. Сердце слышало молитвы, но не слышало признаний в любви, не слышало стонов страсти и восторженных криков при рождении ребенка, но оно помнило, копило, собирало. И в тот день, когда оно коснулось моей груди, искра от моей настоящей любви, давно забытой, пробудила его. Все накопленное за долгие столетия выстрелило мне в сердце, и, разумеется, тело не смогло этого выдержать, а разум смог, поэтому я в него и спряталась, но Родин обязательно меня спасет, я снова вернусь к себе домой, в свое тело, и мое сердце раскроется, как губы для поцелуя, как закатные облака для солнца, и вся моя любовь выйдет к моему любимому и к миру, который я люблю, правда, для этого, возможно, всем нам придется умереть. Мы с Сердцем знаем все это и готовы заснуть, и готовы пробудить весь мир своей любовью; мама, мамочка моя родная, я выживу ради тебя, укрепи мой дух, мамочка, мамуля, Пресвятая Богородица, не покинь меня.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Глава 1

Любое путешествие рано или поздно подходит к концу, так и наши герои, оказались наконец в Белене. Шумный порт Бразилии, раскинувшийся в самом истоке Амазонки, во всей красе встретил их гвалтом немыслимых языков и наречий, сонмом примечательных потомков разных индейских племен, за черепа которых, пожалуй, устроили бы драку ведущие антропологи и этнографы мира. Старинный город манил и маргинальную публику: мало было путешественников, пересекающих эти места, которые не пали бы жертвой карманников, и это в лучшем случае. Но, несмотря на опасности, таящиеся в этой южноамериканской цитадели, старинный портовый город подкупал полнотой жизни, дыханием приключений и вольными ветрами южных морей. Такой человек, как Родин-младший, рано или поздно должен был оказаться здесь.

Цепочка пассажиров лайнера «Людовик Благочестивый» растянулась длинной змеей на трапе: отряд наших друзей возглавлял Родин-старший, за ним следовала мадам Большакова, Анюта везла Ирину на инвалидном кресле и замыкал процессию Георгий, коршуном стерегущий арьергард. Влажные тропики уже сделали свое дело, и, едва ступив на трап, путешественники мгновенно почувствовали на себе липкий пот континента. Всеволод всматривался в толпу встречающих, но тщетно – у трапа их никто не ждал. Вот они уже на берегу, привезли багаж, помахал рукой Карабанья – он с группой моряков устремился в кабак, а путешественники все стояли и стояли. Никто их не встречал, хотя это и было обговорено миллион раз.

– Что же, господин Родин, – обратилась к старшему брату Большакова, – похоже, ваш проводник – большой оригинал. И в зависимость от такого необязательного человека вы поставили всю экспедицию? Не ожидала, право, – язвительно заметила она.

Яд ее слов утонул в громких гудках автомобильного клаксона: это проводник мчался к ним навстречу на передовом для тех лет и мест транспорте – автомобиле. Разогнав неистовыми гудками добрую половину народа, он лихо затормозил, едва не задавив всю честную компанию, чем вызвал в ее рядах переполох.

Святой отец Лоренцо – высокий жилистый мужчина лет пятидесяти в белом монашеском одеянии – лихо выпрыгнул из-за руля машины и, отдуваясь, бросился обниматься с Всеволодом со всем южным темпераментом.

Всеволод представил своих спутников:

– Знакомьтесь, падре, это госпожа Большакова – известнейший ученый и вице-председатель Русского географического общества, мой младший брат Георгий – талантливый эскулап и верный рыцарь этой дамы, – здесь Всеволод указал на Ирину, вид которой, увы, никак не изменился за все время путешествия и скорее напоминал мумию, нежели молодую женщину. – И наша верная и опытная сиделка Анна, которая не оставила нас без помощи вдали от дома, – закончил рекомендации Родин-старший.

Отец Лоренцо со всеми тепло поздоровался, пожал руки, цепким, пытливым взглядом оценил каждого и тут же принялся громогласно извиняться за опоздание:

– Друзья мои, меня подвело проклятое (на самом деле, отец позволил себе непечатное выражение, не подобающее его сану, заставив брезгливо поморщиться госпожу Большакову) авто, которое внезапно сломалось.

Но, несмотря на этот эпизод, отец заявил, что чудесные возможности современных достижений науки являются божественным даром, пренебрегать которым глупо и непозволительно.

– Прошу вас, друзья, располагайтесь и занимайте места. Сейчас мы загрузим багаж и отправимся в путь.

Все расселись, Родин-старший оказался рядом с водителем. Отец Лоренцо уверенной рукой завел мотор, автомобиль с оглушительным треском выхлопнул все накопленное за время простоя негодование и тронулся с места.

– Я устроил нам ночлег в уютном домике, у моего причетника, – звучным голосом поделился с Всеволодом падре. – А между тем, сын мой, я непростительно мало знаю о сути вашего путешествия. Расскажи же мне, Всеволод, я предчувствую важную предысторию, иначе зачем вам было отправляться в столь дальний путь, да еще с девушкой, которая больше похожа на живой труп, нежели на человека, – требовательно обратился к Родину-старшему святой отец.

– Извольте, падре, – охотно отозвался здоровяк. – От вас таиться грешно, – с грустной полуулыбкой продолжил он и повел свой рассказ, подробности которого нам уже известны.

Мелькали улочки, люди, районы; падре тщательно вел автомобиль и внимательно слушал, не прерывая собеседника ни на секунду.

– И теперь, по мнению моего брата, у нас есть только один путь для спасения Ирины, – подытожил Всеволод через какое-то время, – найти племя карихона и вернуть похищенный артефакт на алтарь, чтобы запустить некий волшебный ритуал.

Финал истории удачно совпал с концом пути. Падре остановил автомобиль у монастырских стен и позвонил в колокольчик.

– После недавнего ограбления, – заметил он, – мы усилили меры предосторожности… Странно, ведь это монастырь, и двери его должны быть всегда открыты!

– Но, падре, – неуклюже замялся Всеволод, густо покраснев до корней волос, – моя исповедь была бы неполной без одного признания. Артефакт этот я купил у одного гринго, и он вам точно знаком. – С этими словами бородач вынул из-за пазухи бархатную тряпицу, развернул ее и передал святому отцу. – Грешен, отче, – склонил голову здоровяк.

– Да, сын мой, поступок твой, конечно, малодостойный, – хмыкнул священник, поглаживая амулет, – но винить тебя в нем я не вправе. Во-первых, ты и сам уже себя извел и наказал, а во‑вторых, сегодня мы встретились по делу столь важному, что потакание воровству, пусть даже такой интересной вещицы, – ничтожное событие. В наших руках жизнь этой женщины, – падре простер руку в сторону Ирины, – Господь призвал нас в дальний путь. С Его помощью у нас все получится, но амулет мы обязаны будем вернуть законным владельцам. И это индейцы карихона. Они верят своим богам, светлым богам, попрошу заметить, и мы не вправе самонадеянно разворовывать и осквернять их святыни – это удел низких воришек и полуграмотных варваров. Надеюсь, это не подлежит обсуждению? – строго спросил отец Лоренцо, спешиваясь с железного коня. – Всем, разумеется, знакомы выводы кардинала Пазолини на записки Франциска де Гарсии? «Племя Любви, сиречь племя карихона, суть предвестники Господа нашего Иисуса Христа».

Лариса Анатольевна заметила на это вполголоса, но так, что услышали все:

– Так-то это так, да только не стоит, падре, обременять себя руководством экспедицией. У Русского географического общества есть профессионалы, которые выполнят всю необходимую работу, согласуясь с интересами общества. Мы, разумеется, с благодарностью примем любую помощь, но, святой отец, не в обиду будет сказано, дилетантам и любителям вроде вас я не могу доверить сколь-нибудь значимых артефактов. До вашего специфичного отношения к верованиям индейцев мне нет никакого дела, даже учитывая то, что ваши еретические католические умозаключения еще и антинаучны, но чтобы доверить вам судьбу экспедиции – увольте! Я непременно хочу сразу же обозначить ваше положение в нашем предприятии, чтобы ни у кого не возникло иллюзий на сей счет.

Лариса Анатольевна Большакова разошлась не на шутку, и к концу тирады голос ее разлетался уже по всему безлюдному монастырскому двору. Отец Лоренцо выслушал пламенную речь Большаковой молча, без попыток вставить словечко, хотя его лицо выражало явное несогласие по многим пунктам, особо вспыхивая в моменты упоминания о его дилетантстве.

Справившись с первой волной негодования и призвав на помощь все свое христианское смирение, падре ответил кротко, но с нескрываемым достоинством:

– Сеньора Большакова, что понапрасну сотрясать воздух. Границы моей компетенции мы легко определим в научном диспуте, к которому я вас призываю при свидетелях. Даром, что ли, я отдал истории и этнографии местных племен двадцать лет своей жизни? – задал он риторический вопрос и тут же пресек попытку Большаковой ответить: – Нет, дочь моя, теперь уж вы увольте и докажите реалистичность ваших голословных обвинений. Никто! Никто за двадцать лет ни полусловом не упрекнул меня в некомпетентности, напротив, видные ученые многих стран охотно приглашали меня в команду, и мне дорого мое честное имя ученого. А вот и брат Алонсо! – воскликнул вдруг Лоренцо, распахнув объятия для подошедшего настоятеля. – Друзья, – продолжил священник, – прошу всех в трапезную отобедать, и не забудьте, мадам Большакова, что после обеда у нас с вами публичный диспут на тему развития индейских племен Амазонии.

Людмила Анатольевна решительно приняла вызов и заявила о своем согласии.

Подоспевшие монахи помогли Анюте перевезти Ирину в трапезную, за ними последовали незаметно усмехающийся в бороду Всеволод и повеселевший Георгий – судя по всему, битва предстояла не на жизнь, а на смерть, и оба брата втайне болели за святого отца и ждали посрамления самодовольной предводительницы экспедиции.

Монахи накормили на славу: пища была простая, зато обилие местных фруктов и овощей с лихвой окупало некоторый недостаток в скоромной и привычной еде. Обсудив за обедом детали предстоящего путешествия, друзья узнали от отца Алонсо о подходящем проводнике в соседней деревне и наметили путь до нужного места на карте. Послеобеденная сиеста была как нельзя кстати: Георгий отпустил Анюту отдыхать, а сам верным псом уселся охранять сон Ирины. Большакова озабоченно занималась какими-то подсчетами на бумаге, призывая то и дело Севу для сверки. Тут-то ее и вызвал отец Лоренцо – настало время диспута. Как оказалось, по распоряжению святого отца монахи подготовили для научной дуэли отдельную прохладную залу в глубине обители. Места в «зрительном зале» уже заняли несколько любопытствующих монахов, и нашим друзьям не оставалось ничего другого, как подчиниться падре Лоренцо. С благословения отца Алонсо спор начался.

Мы не будем утомлять читателя немыслимыми подробностями этого неожиданного диспута, расскажем лишь вкратце, что развивались событя драматическим образом. Выступавшая первой Людмила Анатольевна пыталась «пригвоздить» отца Лоренцо коварными вопросами, однако, к своему удивлению, встретила достойный отпор. Стороны с равным упорством упражнялись в казуистике и зашли в такие исторические дебри, охватив попутно географические и геополитические аспекты развития племен Амазонии, что призванному в медиаторы Всеволоду пришлось ретироваться. Георгий с азартом следил за участниками спора и одобрительно крякал в моменты особо удачных «туше».

– Повествуя об индейцах чоке, живших в Сьерра-де-лос-Пардаос, – почти кричала Большакова, воздев руки горе, – Агуадо отмечал, что в мире нет другого такого народа, с которым их можно было бы сравнить в грубости и невежестве, ибо они едят человеческое мясо, змей, лягушек, пауков, муравьев и других омерзительных и грязных тварей, какие только есть на земле! Эти индейцы, писал он, берут свежую кукурузную лепешку, подобно муравьедам взбираются на муравейник, давят муравьев, размазывают их по лепешке и едят это.

– Чем же лучше европейцы?! – восклицал в ответ отец Лоренцо, обводя руками зал. – Тот же падре Агуадо упоминал о четверых солдатах, съевших девочку, которой еще не исполнилось и года и которая показалась им очень пухленькой и жирненькой. Правда, кара Господня настигла каннибалов – один из них через несколько дней умер в жесточайших мучениях…

К финалу в «аудитории» яблоку негде было упасть, и даже в дверях теснились монахи, желающие послушать больших ученых. Всеволод призвал «дуэлянтов» к мировому соглашению, добавив, что и в лучшие времена ему не доводилось присутствовать на столь значимом диспуте, как здесь. Он поздравил отца Лоренцо, Людмилу Анатольевну и всех присутствовавших с тем, что им посчастливилось быть свидетелями спора редких эрудитов и несомненных профессионалов.

– Однако, господа, пора и честь знать, – объявил Всеволод. – Завтра мы выступаем в трудный и опасный поход в самое сердце джунглей, и да поможет нам Бог, – завершил он этот непростой и длинный день.

Отец Лоренцо и Большакова вежливо раскланялись и разошлись, каждый довольный собой и уверенный в собственной победе.

Монахи поспешили на молитву: за этих русских господ, за безнадежно больную красавицу, за темпераментного отца Лоренцо и за всех добрых людей. Южный город накрыла тьма.