Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Соавторы: Иван Погонин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 130 (всего у книги 142 страниц)

Овсов сделал страшные глаза и судорожно замахал руками. Откуда-то из толпы тут же появились двое крепких мужиков и утащили Никодимыча за собой в гущу народа. Овсов молча, но с мольбой в глазах смотрел на Кумеду, взглядом прося прощения.

– Этот старик – мой добрый друг, и он прав. Мы действительно не веруем в Христа, у нас другие боги, – произнес Кумеда. – Но я не думаю, что это может быть препятствием для нашей дружбы. И даже Никодимыч на самом деле так не думает, – решил пошутить японец, подмигнув смутившемуся Овсову.

В толпе отреагировали сдержанным смешком и вновь принялись шептаться.

Глава 8

Церемония должна была начаться уже скоро. В центре площади одиноко стоял небольшой, наспех сооруженный алтарь для ритуала. На нем в чашке лежала веточка сосны и стояли несколько маленьких фигурок японских богов, которые время от времени падали под напором холодного ноябрьского ветра. Чуть в отдалении на телеге лежали мешки с рисом.

Жители Александровска, собравшиеся поглазеть на зрелище, переминались с ноги на ногу, пытаясь согреться. Одни с любопытством поглядывали на алтарь, другие общались с соседями.

Ритуал должен был провести Кумеда, но он, как оказалось, не очень хорошо был осведомлен о его особенностях. К тому же он не знал, что на ритуал планировал явиться сам Хама. Причины, которые побудили сделать это самого представителя Общества Черного дракона, были весомыми.

Токояма, на лице которого, как обычно, нельзя было прочесть ни одной мысли, размышлял, стоило ли сказать о визите Хамы Кумеде. С одной стороны, это могло нервировать его и расстроить все планы, с другой – Кумеда провел бы ритуал более дисциплинированно, если бы сумел взять себя в руки.

Впрочем, сам ритуал не волновал Токояму ни в малейшей степени. Он был осведомлен о событиях, которые сегодня развернутся, гораздо лучше Кумеды и, возможно, даже Хамы. Очень влиятельные люди, настолько влиятельные, что было бы кощунством ставить с ними какого-то Хаму в один ряд, отправили Токояму с тайной миссией, о которой знали только его наниматели и он сам.

Далеко не все придворные в Японии желали войны с Россией. Среди части элиты преобладало мнение, что война, тем более с таким соперником, вредна для Японии. Постройка нового флота в Англии и перевооружение армии порядком истощили государственную казну, а обременительные налоги и политика «затягивания поясов» еще глубже опускали страну в яму. Вокруг императора образовались две группировки, каждая из которых пыталась повлиять на него.

Одна группировка, к которой принадлежал и Хама, пыталась убедить императора в необходимости войны с Россией, возвращения Карафуто под флаг империи и дальнейшей экспансии в Китай. Они демонстрировали микадо таблицы, в которых доказывалось, что новейший императорский флот Японии по своей мощи в несколько раз превосходит русский. Тайные агенты присылали доклады о готовности почти всех видных российских революционеров сотрудничать с японской разведкой. Сэн Накатоми – представитель знаменитого и влиятельного клана священнослужителей, которые были единственными, кому дозволялось проводить ритуалы в императорских храмах, рассказал императору о древнем пророчестве, которое звучало так:

«Как маленький мальчик, посланный богами, победит чужака на глазах всего города в снежной японской земле, так и Япония победит своего врага в грядущей схватке. После этого сын богини передаст всему свету ее завет».

Накатоми убедительно доказывал императору, что пророчество это удивительно ясное и простое для толкования: снежная японская земля – это остров Карафуто. А победа мальчика над взрослым чужаком будет означать то, что Япония, несмотря на свои размеры и превосходство России в численности населения, сможет ее победить.

Но противники войны пытались доказать микадо, что такое напряжение сил для Японии совсем ни к чему. Карафуто практически неосвоенный остров, и у государства не будет средств на его колонизацию и освоение после тяжелой войны. А в том, что война с русскими будет тяжелой, не сомневались даже ее сторонники. Противники войны предлагали сосредоточить все усилия на укреплении государственной экономики, а через несколько лет перейти к экономической экспансии в другие страны.

У «партии войны» при дворе было больше сторонников. Их вдохновляла не только древняя мистика, но и успех недавней войны с Китаем. «Партия мира» была не так многочисленна, но в нее входили очень влиятельные люди. Настолько влиятельные, что Токояма их даже не знал. Задания он получал от посредника – своего бывшего армейского командира Ясукуни, который после отставки стал успешным предпринимателем и завел связи с людьми при дворе.

Ясукуни кратко обрисовал ему ситуацию и дал задание: не допустить исполнения пророчества. Мальчишку надо было выкрасть и спрятать в надежном месте. В самом крайнем случае, если ситуация складывалась бы максимально неблагоприятным образом, его надо было убить. Ясукуни полагал, что срыв пророчества мог серьезно поколебать уверенность милитаристов в своих силах и даже заставить их отказаться от войны из-за дурного предзнаменования. Существовала и другая опасность – что именно произнесет камикагари. Пути богов и людей часто расходятся, и для смертного иногда полезнее не слышать того, что будет сказано из-за песчаной двери. Ясукуни не сказал, что надо сделать, но Токояма сразу все понял. Мальчишка должен одолеть северного варвара, исполнить пророчество и замолчать.

По каким-то неведомым ему каналам Токояму удалось устроить в пару к агенту Хамы. Теперь он тоже изображал то коммерсанта, то его телохранителя. Его проинструктировали, что его напарник Кумеда не является фанатичным поклонником Хамы и падок на деньги. Наблюдение за ним по большей части подтвердило эту информацию. Так что за Кумеду Токояма не переживал. Гораздо больше опасений вызывал Хама, который намеревался прибыть в Александровск, чтобы лично убедиться в исполнении пророчества. У него не было никаких сомнений, что мальчик проявит себя именно там. Все говорило в пользу того, что пророчество исполнится 23 ноября в этом поселении.

Токояма не терял времени даром и наладил контакты с местными жителями. Из них он выбрал одного, за приличное вознаграждение готового выполнить любое его задание и с виду вполне надежного. Никакого плана у них не было, поскольку о мальчике и его сопровождающих практически ничего не было известно. Не знали и того, где и когда он появится. Поэтому Токояме пришлось положиться на мастерство своего агента. Он также разрешил агенту использовать для своего задания любых людей, в которых он уверен, пообещав никого не обидеть финансово в случае успеха. В случае поимки агент должен был изображать психически больного человека и ни малейшим жестом не выдать причастность японцев к инциденту.

Токояма хмуро глядел на собравшуюся толпу, задача становилась все сложнее: просто похитить мальчишку, нейтрализовав охрану, – это одно. Сделать это на глазах у всего поселения уже сложнее. Сделать это на глазах у Хамы, да еще и успеть сорвать пророчество – совсем сложно, думал он. Особенно сильно он нервничал из-за того, что не контролировал ситуацию сам. В этом деле ему приходилось во всем полгаться на своего агента, который мог ошибиться или опоздать. Похищение или убийство божественного мальчика уже после исполнения пророчества было бессмысленным, ведь Хама достиг бы своей цели и вернулся в Японию с такими козырями, которым придворная «партия мира» уже ничего не могла противопоставить.

Пока Кумеда в отдалении болтал с хозяином трактира, Токояма прокручивал в голове различные варианты развития событий. Его беспокоило появление Хамы, и он боялся встретиться с ним глазами, осматривая толпу.

«А может, и не будет никакого исполнения пророчества? Может, это бредни? Кого может победить маленький ребенок? Как он это сделает? Почему мы вообще верим в эту древнюю сказку?» – успокаивал себя Токояма.

Тем временем Кумеда закончил общение с местными жителями и собирался начать ритуал. Он подошел к Токояме, который вновь надел непроницаемую маску, чтобы спрятать свои тревоги от напарника.

– Токояма-сан, не доводилось ли тебе участвовать в подобных ритуалах? Может, ты смог бы помочь мне советом или делом? – поинтересовался Кумеда.

– Это не мое дело, я никогда не занимался подобными вещами, – несколько зло ответил Токояма, раздраженный не лучшей обстановкой вокруг его задания.

– Тогда буду импровизировать на свой страх и риск, – сказал Кумеда и, развернувшись, пошел к алтарю.

Токояма продолжил напряженно вглядываться в толпу. Он боялся, что увидит там Хаму, но пока не видел его. Это напряжение нервировало всегда спокойного солдата.

«Уж лучше бы он появился и я уже знал, что он здесь, чем эта невыносимая неопределенность», – думал Токояма.

Кумеда подошел к алтарю и обратился с речью ко всем пришедшим на праздник. Неожиданно его речь прервал выкриками местный пьяница. Толпа зашумела и пришла в движение, старика утащили в задние ряды. Кумеда обратил все в шутку и продолжил свою речь. Ритуал начался, но ни Хамы, ни мальчика по-прежнему не было видно.

Вдруг кто-то завыл, заверещал, да так неожиданно, что вся толпа вздрогнула, а потом так же с облегчением выдохнула: это озоровал безымянный дурачок, которого звали кто Сенькой, кто Ванюшей, он на все откликался. Ему дали пряничка, и тот принялся его сосать беззубыми деснами.

Но когда японец обернулся к мешкам с рисом, то на противоположной стороне площади увидел в первом ряду мальчика. Он был непохож на местных детей, которых тут было довольно мало, явно выделяясь всем своим видом. По бокам от него стояли бледная женщина с бритой головой и крепкий мужчина с отменной выправкой, вероятно, офицер в штатском. Ошибки быть не могло, это тот самый мальчик.

Кумеда лихорадочно продумывал варианты действий. Он боялся поручить слежку за ним Токояме, которому не доверял, и боялся отвлечься от мальчика, проводя ритуал. После недолгих размышлений, он решил предоставить Токояме самому выпутываться из положения и сосредоточить усилия на мальчишке. Он быстро зашагал к напарнику.

– Бери чертовы мешки с рисом и проводи ритуал на алтаре. Я нашел мальчишку, – не терпящим возражений тоном приказал он Токояме, после чего повернулся к толпе и учтиво поклонился: – Друзья, с нашим ритуалом вас познакомит мой партнер Токояма-сан, в молодости он служил в синтоистском храме. Он настоящий мастер ритуалов.

Глава 9

Сороки, как и полагается их шумному племени, развели предостерегающую трескотню, как только Родин с компанией появился на опушке леса. Путники наконец достигли Александровска, и, к счастью, никто их не встречал на подходе. Только дворовые псы лениво брехали вслед, когда они двигались по задним грязным улочкам.

Троица срезала путь дворами, вышла прямиком к площади на другом конце городка и поспела к самому разгару праздника. Все опасения их были напрасны: их не то чтобы не ловили, на них не обратили ровным счетом никакого внимания – так все были разгорячены выпитым саке и увлечены происходящим на подмостках.

Только местный безымянный дурачок и оборванец встретил их дикой улыбкой беззубого рта и полез было на радостях обниматься с мальчиком. Родин оттолкнул юродивого в сторону, очистив дорогу спутникам. Приблизившись к сцене, они поняли, почему их появление не вызвало никакого интереса у жителей: несколько японцев, одетых в праздничные одежды, демонстрировали древнее искусство владения мечом «кэндо» – поединок на деревянных мечах, и это красочное и увлекательное действо захватило внимание всех без исключения.

Для забытой Богом глубинки это представление было событием из другого мира, другой жизни: свободной и яркой. Сами японцы, их одежды, оружие и манеры – все было непохожим на наше и потому завораживало и притягивало. Бесшумно и изящно передвигаясь по сцене, мастера клинка поражали точностью и красотой своих ударов. Внезапно невесть откуда послышался нечеловеческой силы вопль. Но совершенно точно так кричал человек – тот самый дурачок, который прицепился поначалу к япончику. Толпа замерла на мгновение, замялась, напряженную тишину снова разорвал вопль, и в следующую секунду все пришло в движение.

Оболонская крепко прижала к себе мальчишку и тревожно вглядывалась в промозглую даль, силясь разглядеть источник крика. Родин быстро сориентировался и определил, откуда шел звук, и то, что он увидел, заставило похолодеть даже его, видавшего виды военного хирурга и бывалого путешественника. Со стороны леса на толпу очень быстро несся иноходью бурый гигантский медведь, разбивая снежные торосы.

Деревенские собаки, почуявшие зверя, стаей неслись ему навстречу, разливаясь яростным лаем и захлебываясь им же от негодования. Обложив непрошеного гостя, собаки повисли на боках мохнатого, но лишь на минуту замедлили его ход: дикий хищник ловко сбросил с себя преследователей и с ужасающей точность нанес несколько ударов лапой, показавшимися со стороны легкими шлепками. Оставив позади бездыханные тела врагов, бурый убийца продолжил свое наступление на людей.

Безоружная толпа, в которой, на беду, не было ни солдат, ни конвоиров, словом, никого из профессиональных военных, застыла в оцепенении перед надвигающейся смертельной опасностью.

Юродивый вдруг сорвался с места и побежал на зверя, нелепо размахивая руками и выкрикивая какую-то тарабарщину. Нетрудно догадаться, что с ним сталось, когда он поравнялся с медведем: осевший в сугроб дурачок окрасил снег кровавыми следами. Толпа начала выходить из ступора, и первым, после юродивого, спохватился какой-то мелкий чиновник, нашаривший наконец на поясе кобуру и извлекший из нее револьвер.

Не успев толком прицелиться, чиновник пальнул скорее от отчаяния: в медведя он не попал и пал еще одной жертвой разъяренного зверя, который продолжил свой кровавый путь к людям. Неожиданно нашлась еще одна сила, решившаяся противостоять убийствам и всеобщему ступору: суровые и невозмутимые японские воины, минутой ранее фехтовавшие деревянными мечами, выхватили из сундуков с реквизитом настоящие клинки и плечом к плечу, стройной линией двинулись на врага. Идеальные и благородные воины с отточенными ударами: на этот раз им нечего было противопоставить груде мышц и инстинкту убивать. Медведь смял и их, разметал стройный ряд по земле, как связку тряпичных кукол.

Похолодевшая от ужаса Оболонская еще крепче прижала Кинтаро к себе и обхватила его для надежности руками. Родин достал из-за пояса широкий охотничий нож и приготовился к обороне, мысленно подбирая лучшую точку на туше медведя для нанесения удара. Все приготовились к неизбежной и страшной развязке, понимая, что, если кто-то и осмелится противостоять животному, у такого смельчака будет только единственный шанс на удар ножом или выстрел из револьвера.

Между тем медведь, почти достигнув толпы, вдруг остановился и, как будто разыскивая кого-то или что-то, начал вглядываться маленькими блестящими глазками и втягивать воздух, трепеща ноздрями огромного влажного носа.

Все затаились, как вдруг какая-то тень мелькнула в толпе, и на передний край выступил японский мальчик с причудливым деревянным посохом в руке. У Родина перехватило дыхание, и, дернувшись было прикрыть собой мальчика, он замер на полушаге: в такой миг любое движение или звук неминуемо свели бы чудо и надежду на спасение к нулю.

Никто не двинулся. Мальчик, сохраняя хладнокровие истукана, продолжил совершать невозможное: медленно и неотступно двинулся на медведя. Остановившись в пяти шагах от морды зверя, мальчик крепко сжал рукой посох, воздел руки к солнцу и громко и отрывисто что-то приказал медведю. В лучах зимнего солнца тускло сверкнул отполированный временем посох, и тишина зазвенела натянутой тетивой. Дальнейшее не укладывалось в головах очевидцев, однако так оно и было на самом деле. Медведь, как будто повинуясь неизвестным приказам невидимого дрессировщика, неуклюже осел в сугроб, ворча, нехотя повернулся вокруг своей оси и, пятясь, начал отступать от толпы. Секунду спустя он уже вприпрыжку летел назад к лесу, как нашкодивший незадачливый ученик.

Толпа загудела подобно улью. Ошарашенные люди улыбались друг другу дурашливыми улыбками, не веря глазам своим, бросались в объятия, выдохнув от облегчения и одолев наконец страх. Невозмутимые японцы мигом растеряли выдержку, радостно выкрикивали свои восторги и воздевали руки к своим богам.

Мистик Хама застыл в немом восхищении, и по его щекам потекли слезы счастья. Он нашел избранного! Он выполнил свой долг, и таинственное пророчество сбылось! Рядом, не стыдясь, плакал и верный, суровый Токояма. Слезы восторга и искренней радости самураю скрывать не пристало. Вот оно, пророчество! И сейчас, сейчас мальчик его произнесет…

И в самом деле, мальчишка принялся выкрикивать какие-то звуки, похожие на слова. Нежданно прорезавшаяся речь давалась ему с трудом, но слова уже можно было разобрать.

– Если начнете войну с севером, то…

Договорить не суждено было этому избраннику богов: Ася Оболонская навалилась на своего названого сына всем телом, вгоняя в детскую грудь страшный охотничий нож. Тяжело дыша, она слилась со своим воспитанником и опустилась вместе с ним на землю, не отнимая рук от убитого ею мальчика.

Потерянным, затравленным взглядом Ася обвела вокруг, и, когда взгляд ее пал на мертвого мальчика, внезапная счастливая улыбка осветила ее изможденное лицо.

– Вы обещали свободу! Слышите, вы?! Я выполнила уговор! – выкрикнула она внезапно, адресуя свой крик кому-то в толпе. – Вы обещали свободу! – многократным эхом раскатился по безмолвствующей площади отчаянный вопль детоубийцы.

Глава 10

В конце декабря того же года в воздухе не чувствовалось той привычной светлой атмосферы приближения праздника, которая всегда предшествовала святому Рождеству, напротив, мрачные предчувствия и напряженное ожидание войны поселились в каждом сердце.

В один из этих тревожных для России дней братья Родины, Борис и Георгий, беседовали, стоя на палубе знакомого им обоим парохода «Байкал», вдалеке маячили мрачные скалы острова Сахалин. Разговор шел спокойный и даже добродушный, старший Родин курил трубку, закрываясь воротником обычной солдатской шинели, которая была куда как проще, чем шикарная офицерская форма «с иголочки», памятная по тобольскому поезду, зато делала его практически неузнаваемым среди других пассажиров «Байкала». Наконец Борису удалось спасти драгоценный уголек от сырого злого ветра, и он, попыхивая дымком, продолжил разговор:

– Ну уж к тому времени ты точно должен был догадаться, что всю затею я проворачивал сам, в тайне от штаба. И агенты, и деньги – все шло только через меня. Благородный риск, дело тебе, думаю, знакомое.

Георгий молча кивнул, задумчиво глядя в темные воды пролива.

– Ну так вот, – продолжал Борис, – вся штука, брат, в том, что, когда микадо проходил с личной инспекцией по храмам, нам и вправду удалось подмешать ему в питье легкий наркотик, галлюциноген. Но сознание бедняга не терял, просто лег поспать, и сны ему снились ох какие, хм… яркие, ну ты понимаешь, – он с ехидцей посмотрел на брата, – мы тем временем подыскали подходящую беременную девушку из племени айнов и сделали ее служительницей храма. У нее японские власти мужа казнили, так что она как услышала, что ее сын станет одержимым ками и отомстит императору, так дальше ее уговаривать не пришлось. А дальше ты знаешь – планировались весь этот цирк с приручением медведя в Александровске, который нам должен был организовать шаман, подкупленный на казенный счет, великое пророчество и прочее волшебство, – Борис ухмыльнулся. – А почетным зрителем на этом спектакле должен был стать тот самый Ямагата Хама из японской тайной разведки. С его склонностью к мистике номер с мальчонкой должен был поразить его до глубины души. Недаром маленького стервеца семь лет готовили, держали, как козырь в рукаве. Агенты Чугун и Влас должны были все организовать, но… – Он звонко, с излишним усердием выколотил трубку о фальшборт.

– Но потом все пошло наперекосяк, – Георгий отвлекся от созерцания унылой береговой линии и обернулся к брату. – Японцы пронюхали насчет мальчика и устроили на него настоящую охоту, за обещанную награду его искали и каторжные и вольные. Причем один из японцев хотел его выкрасть, а второй – убить, чтобы тот не сказал того, чего не надо. Агенты, чтобы спасти подопечного, решили бежать в тайгу. Только не учли один очень важный фактор. – Борис вопросительно поднял брови. – Любовь.

Родин взял паузу и стал прохаживаться по шаткой палубе парохода, заложив руки за спину. Борис слушал его теперь с огромным интересом. Наконец, словно отогнав надоедливую неприятную мысль, Георгий продолжил:

– Асенька Оболонская очень любила своего сынишку, оставленного на материке, этим и воспользовались японцы – посулили ей деньги, титул в Японии, и главное, возвращение сына, если она передаст им Кинтаро. Она ходила к нему каждый день и постепенно внушила, что агенты хотят его убить, а она сама спасет мальчика, притворялась, что говорит с духами и знает их волю. Поэтому, когда Влас и Чугун попытались увести Кинтаро в лес, он просто перешиб им шеи, как цыплятам. Вы же сами его научили. – Борис рассеянно кивнул. – Оболонская была тут как тут. Увела ребенка и спрятала в каторжном поселении. Мальчик жил на ее арестантский паек, спал под нарами, на Сахалине таким не удивишь. Оставалось только выдать его японской разведке, но тут… – Родин развернулся на каблуках и театрально развел руками, подобно провинциальному актеру. – Но тут появился ваш покорный слуга и спутал все карты. Асенькой овладело старое чувство, оно разгоралось день ото дня, и когда она прознала, что я собираюсь идти с Силой и Ревенем на поиски мальчика, то есть, считай, на верную смерть от предательской руки, то уже не могла спокойно допустить этого и явилась вместе с Кинтаро меня спасать. И спасла. Так любовь опять помешала планам военной разведки, на этот раз японской. Кинтаро выдавать она больше не хотела, боялась, что японцы его убьют, а он ей как сын стал за это время. Оттащила меня к айнам, выходила. А мальчик все успокоиться не мог, чуть не бредил этим пророчеством. Тогда Ася и сошлась с шаманом, она-то уговорила его устроить этот трюк. Старик со своим мишкой за нами до самого Александровска тащился, поодаль держался, так, чтобы я не заметил. Ну а в городе… – Родин надолго замолк, вглядываясь в тревожную мглу. Ветер стал приносить на палубу редкие снежинки, поднималась буря. Наконец он продолжил, по-прежнему стоя к брату спиной и подставив лицо сырому холодному ветру: – В городе Асеньке предстояло сделать выбор: либо позволить Кинтаро сказать пророчество, остановить войну, но позабыть о встрече с собственным сыном, либо помешать ему, вернуть сына и передать мальчика в руки японцев. И она сделала выбор. Когда японцы встали на колени и заплакали, она поняла, что Кинтаро в их руках ничего угрожать не будет, что теперь он для них – новый мессия. Тогда Ася ударила его ножом, чтобы спасти своего сына. И начала войну.

Борис подошел к брату и встал рядом, также подставив ветру лицо.

– Ну в итоге она никого не спасла. Если я не ошибаюсь, ее швырнули обратно на каторгу, дали плетей и срок добавили за побег и попытку убийства.

– Так-то оно так, только скоро война, без всяких отсрочек, а японцы за такую службу обещали, что первой освободят Оболонскую и ее сына. И отвезут в Японию, к ее Кинтаро. Тот, наверное, уже оправился от раны, и, бог знает, может быть, простил ее.

Борис заглянул Родину в глаза и спросил:

– А ты, брат? Ты ее простил?

Георгий отвел глаза.

– Ты же знаешь, что это она своего мужа убила. Я лично все это выяснил. Из ревности. Тебя обманывала. Россию предала, в конце концов. Тебе что, наплевать на все это?

– Я очень хочу ей счастья, – наконец выдавил Родин, стараясь скрыть переполнявшие его эмоции.

– А я тебе, брат, счастья хочу! Эх, Енька…

Какое-то время братья провели в молчании, слушая плеск волн, тоскливо глядя на черные скалы Сахалина и думая каждый о своем.

– Знаешь, что было вырезано на том самом медвежьем посохе, с которым не расставался мальчишка? – после долгой паузы спросил младший брат.

Борис покачал головой.

– «Сказанное тобой пророчество тебя убьет». По-айнски. Не подкупили вы того жреца, что-то для него оказалось важнее денег, может быть, даже любовь, и он с самого начала пытался спасти мальчишку. В стане айнов шаман расшифровал Кинтаро эту надпись, но тот все равно пошел на верную смерть ради любви к своему отцу, как он сам считал.

– То есть поэтому Оболонская ранила его ножом? Чтобы он его не сказал до конца? И тоже ради любви?

Оба опять замолчали.

– Эта война будет очень тяжелой, – задумчиво нарушил тишину Борис, – но побеждать придется, любой ценой. Если бы я только знал, что все так выйдет. Я ведь все на карту поставил, годы подготовки, честь мундира, да что там, вся Россия на кону была. Рискнул по-родински, широко, смело. И все потерял. Прогорел мой банк. Эх…

Борис поежился от очередного порыва ветра и плотнее запахнул шинель. На кителе под шинелью, словно свежие раны, чувствовались прорехи на месте оборванных погон.

Георгий похлопал брата по плечу и, стараясь говорить бодро, произнес:

– Ничего, Боря, не тужи. Надо будет – и с японцами сладим, да хоть с самим чертом, родинская порода наша, никому спуску не дадим. Со штыком-то не разучился управляться? Помнишь, как в детстве меня гонял? На мешок с песком натаскивал: «Бей турка! Коли турка!»

Георгий отошел от борта и, состроив грозное лицо, принялся делать выпады воображаемым оружием. При этом он подзадоривал себя командным голосом, явно пародируя старшего брата. Проходящий мимо лопоухий вахтенный матрос, увидев эту картину, от удивления открыл рот да так и ушел, чуть не свернув себе шею. Борис, не выдержав, расхохотался, вскоре к нему присоединился и Георгий.

Братья Родины стояли на палубе «Байкала», обняв друг друга за плечи, и смеялись в лицо ледяному декабрьскому ветру. Берег Сахалина медленно приближался, проступая сквозь дымку. Впереди было возвращение на остров. Впереди была война.