Текст книги "Ретро-Детектив-4. Компиляция. Книги 1-10 (СИ)"

Автор книги: Георгий Персиков

Соавторы: Иван Погонин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 142 страниц)

5

В Бологое поезд пришел ровно в 9 утра и должен был простоять полчаса. Тараканов вышел на платформу глотнуть свежего воздуха и размять затекшие на деревянной лавке члены. Через пять минут прогулки он почувствовал, что голоден, и пошел в буфет попить чаю. Ни одного свободного столика не оказалось – все были заняты пассажирами двух поездов – питерского и встречного, московского.

Тараканов взял стакан с чаем, вытащил из чемодана пирожок с ливером и хотел примоститься на подоконнике. Увидевший это немолодой мужчина, сидевший за своим столиком в гордом одиночестве, призывно замахал рукой.

– Молодой человек, присаживайтесь!

– Покорнейше благодарю.

– В столицу?

– Да-с, в командировку.

– Вот как! А я, наоборот, из командировки. По какому ведомству изволите служить?

– По МВД.

– А я в Министерстве финансов. Надолго в столицу?

– Пока не знаю.

– А вы в каком вагоне едете? Я во втором вагоне второго класса, переходите ко мне, рядом со мной место есть, побеседуем.

– Благодарю, но у меня билет в третий. Не было второго класса в кассе, – соврал Тараканов.

– Странно. В моем вагоне от самой Москвы полно мест. Вечно эти кассиры что-нибудь путают. Но это не беда. Вы найдите обер-кондуктора, дайте ему полтинник, и он вас с превеликим удовольствием разместит во втором классе. В третьем-то намучились небось?

– Спину до сих пор разогнуть не могу.

– Вот! А мы только полдороги проехали! Перебирайтесь ко мне.

Тараканов последовал совету опытного пассажира и через полчаса наслаждался мягким диваном второго класса.

Попутчик, коллежский асессор Иван Петрович Виноградов, всю дорогу болтал. Тараканову приходилось не только слушать, но и поддерживать разговор, так что поспать не удалось. Но была в болтовне попутчика и полезная сторона. Он рассказал про Петербург много интересного.

– Первой вашей заботой по приезду в столицу станет найти соответствующее вашим требованиям и средствам пристанище. Как только с поезда сойдете, к вам подбежит толпа комиссионеров гостиниц и меблированных комнат, они станут буквально рвать вас на части.

– А дороги ли гостиницы?

– Смотря какие. Первоклассные – от пяти рублей в сутки.

– Пять рублей! Господи, помилуй, да неужели так дорого?

– Ну это, говорю же вам, в первоклассном отеле, кроме того, в эту цену входит и завтрак, и обед.

– А нельзя ли найти что-нибудь попроще? Я несколько стеснен в средствах.

– Тогда вам в меблированные комнаты. Цена в них – рубль за номер, почти как во второразрядных гостиницах, но за эту цену вы будете иметь и завтрак, и самовар в любое время, и освещение без ограничений. Поверьте, если вы остановитесь в третьеразрядной гостинице за полтинник, в итоге потратите больше, там за любой шаг прислуги вам придется дополнительно платить.

– Ну, рубль в день при таких условиях я могу себе позволить.

– Тогда ищите комиссионера из «Пале-Рояль». Это меблированный дом на Пушкинской, рядом с вокзалом и Невским. Там за рубль в день отличные условия. В каждом нумере – электрическое освещение!

– Ух ты! А до Фонтанки далеко?

– Фонтанка большая, дом какой вам нужен?

– Семьдесят первый.

– Пешком – минут двадцать. А на извозчике за пять минут долетите. Больше тридцати копеек за такой конец не давайте.

– Скажите, а в баньку где сподручнее сходить?

– А там же, на Пушкинской, Мальцевские бани есть, весьма недурны. И стоят гривенник. Обедать вам удобнее в кухмистерских, они все неплохие, кроме греческих. Если вы своему здоровью не враг, в греческие не ходите. А лучше всего сходите в Гостиный двор, там внутри – прекрасная столовая. За сорок копеек накормят до отвала полным обедом.

В столицу прибыли точно по расписанию, в девять часов вечера. Иван Петрович высмотрел в толпе комиссионеров представителя «Пале-Рояля», передал в его цепкие руки Тараканова, просил заходить к нему на Галерную, но точного адреса не сказал, наверное, по забывчивости.

Тараканов расположился в гостиничной карете вместе с каким-то семейством, состоящим из супругов и двух маленьких сыновей. Ехали не более пяти минут. Ему пришлось сесть между мальчиками, которые прилипли к окнам, так что города из кареты он не увидел.

Остановились перед высоченным, аж в пять этажей, красивым зданием.

Комнату ему отвели на последнем, пятом этаже. Она была небольшой, но чистой и состояла из двух частей: гостиной и отделенной от нее альковом крохотной спаленки, в которой умещалась только кровать. Тараканов доел матушкины пирожки, первый раз в жизни вымылся в ванной, получил от коридорного замечание за то, что попытался прямо в ванной комнате постирать исподнее, сконфузился, ретировался в номер и завалился спать.

Утром Тараканов отправился на Фонтанку. «Пешком пройдусь, раз недалеко, тридцать копеек не лишние».

Он спросил дорогу у прохожего. Молодой человек в студенческой шинели и башлыке долго объяснял короткий путь, потом сам запутался в бесконечных «направо» и «налево», плюнул и показал самую легкообъяснимую дорогу:

– Сейчас идете на Невский, поворачиваете налево, идете до первой реки, где мост со статуями коней, потом… Вам какой дом?

– Семьдесят первый нумер.

– Так… Переходите мост и сразу налево. Около версты идти. Да и до моста с версту… Послушайте, возьмите извозчика!

Тараканов поблагодарил студента, но планы свои менять не стал.

Невский его оглушил. Такого великолепия он никогда не видел. Разглядывая фасады, Тараканов крутил задранной головой. Прохожим его приходилось обходить, многие по этому поводу вслух высказывали свое неудовольствие, а некоторые из этих многих – в весьма крепкой форме. Тараканов поминутно извинялся, но все равно на дорогу не смотрел, предпочитая наслаждаться столичной архитектурой. Он дошел до Аничкова моста, полюбовался скульптурами Клодта, пересек скованную ледяным панцирем реку и пошел по набережной. Сразу сделалось холоднее.

Хозяин фотомастерской Густав Антонович Янсон, ревельский немец, смотрел на фотографию Матильды всего лишь несколько секунд, гораздо меньше, чем до этого изучал полицейский билет Тараканова.

– Та, мне исвестен этот барышень. Она печаталь сразу дюшина карточки, а потом еще просил топечатать. Тоже дюшина. Это очень ретко кто делает. Я запоминаль.

– Давно это было?

– Не так тавно. Тва года насат.

– Скажите, а она сама за допечаткой приходила, или вы ей на дом носили?

– Сама она ходиль только когда я снималь этот портрет. Потом нет, приходиль горнишная с сапиской. А я посылаль мальшик, тот носил снимки.

– Стало быть, и адрес знаете?

– Та. Айн минут. – Фотограф достал из-под выручки большую книгу и стал ее листать. – Вот. Манешни переулок, том тесять, квартира шесть. Што этот барышень натвориль, если не есть секрет?

– От мужа сбежала.

– Я так и потумать.

Риск встретить в Манежном Зундштрема был минимальным, да и в квартиру он соваться не собирался, пошел сразу к старшему дворнику. Представившись, показал ему карточку.

– Живет у вас эта барышня?

– Матильда-то? Эко вы хватились! Съехала, год назад еще съехала.

– А куда?

– Куда – можно в домовой книге посмотреть.

– А из-за чего уехала, не знаете?

– Дык знаю, почему нет. Она, ваше благородие, на содержании здесь годов пять жила. А то, может, и поболее. Генерал один ее сюда привез, девочкой еще совсем. Года два она с ним прожила, и даже у них ребеночек родился. Только генерал ейный его не увидел – умер, не дождавшись рождения. Потом к ней много народу разного ездило, каких я тут закладок только не видел! А год назад один из ее ухажеров всех других отвадил.

– Это как же?

– А вот так: приедет кто к Матильде, он дождется его в подворотне и просит по-хорошему больше сюда не ездить. Вроде и не угрожал никому, не бил, а только все его послушались, все ездить перестали.

– Такой страшный?

– Страшный. Взгляд у него такой, в глаза иной раз посмотрит – до костей пробирает. Но барин хороший, на чаек от его милости я всегда получал. Ну так вот, походил он к Матильде с месяц, а потом увез ее. Куда – не ведаю.

Посмотрели домовую книгу. Крестьянка Матрена Митрофанова Иванова числилась выбывшей в Гельсингфорс.

«Зря только ездил. Все, ниточка оборвалась. Положим, имя здесь указано настоящее. Только сколько таких Матрен Ивановых в Империи? Миллион, наверное».

– А вы, если хотите поболее узнать, так у Надьки про нее спросите.

– У какой Надьки?

– Да у горничной ее бывшей. Она и посейчас в нашем доме служит, у других господ, в восьмом нумере.

На Надежду – хорошенькую девушку лет двадцати пяти – полицейский билет Тараканова не произвел никакого впечатления.

– Ой, неграмотная я, что у вас там написано, не знаю. А только если вы хотите от меня узнать что-нибудь антиресное, то не с того боку заходите.

– А с какого, Надежда? Скажите, дайте надежду!

– А вот с такого: винцом бы барышню попотчевали, сладеньким угостили, была бы вам надежда.

– Так это не вопрос! Где тут у вас ближайший винный погреб?

Тараканов купил бутылку мадеры, большую грушу дюшес и вновь позвонил в восьмую квартиру. Увидев угощение, барышня оживилась.

– Милости прошу на кухню.

– А господа не заругают?

– Господа в отъезде, кухарка ушла со двора, я одна хозяйничаю.

Выпили, закусили, еще выпили. Надежда раскраснелась, расстегнула ворот блузки и подвинулась поближе к Тараканову.

– Вот теперь видно, что вы кавалер. Теперь спрашивайте.

– Вы у Матильды долго служили?

– У Матрешки-то? Семь годов. Как ейный воздыхатель, генерал Свистунов, ее в этот дом привез, так я у ней и стала служить. Ей тогда только шестнадцать годков было. Она в «Аркадии» в русском хоре пела и оченно генералу понравилась. Влюбился он в нее и сманил сюда. Жила она не тужила, на полном его содержании. Генерал денег не жалел: и квартира, и обстановка, и наряды, и выезд от извозчика – за все платил! А когда Мотя понесла, решил ее замуж выдать, чтобы грех прикрыть. Нашел одного чиновника, договорились они обо всем, генерал ему задаток дал и должность выхлопотал хорошую в провинции. Чтобы, значится, он туда уехал и им с Мотькой не мешал. Чиновник деньги взял, а на венчанье не пришел. Потом узнали – на новую должность и уехал! Генерал у Мотьки посаженым отцом был, ждали они его в церкви, ждали, да не дождались. С генералом – удар от такого бесчестия, три дня пролежал, да и помер. Мотя от бремени разрешилась раньше времени, ребеночек хиленький такой родился, думали – помрет, а он нет, ничего, выжил. Пока Мотя болела, пока ребенок при ней был – деньги генераловы почти все и вышли. Домохозяин ругается, грозит с квартиры погнать, извозчик кричит, деньги за выезд требует. И нам, прислугам, кругом она была должна. Я-то терпела, уж очень мы с Мотей дружили, а вот кухарка расчет потребовала. Ну Мотя и начала деньги зарабатывать так, как умела. Мальчонку сваво в хорошие руки отдала, а сама стала мужчинам головы кружить. Сначала хозяина охмурила, да так, что он ей квартирную плату на год вперед простил, потом извозчика. И пошло-поехало. Ухажеров у нее стала – тьма-тьмущая, один другого богаче. И опять у Моти и деньги, и наряды, и рысаки. А год тому Андрей Карлыч объявился. И возникла промеж них любовь. Мотька всех кавалеров побросала, никто ей более был не нужен, кроме Андрей Карлыча. А потом они уехать решили – Мотя говорила, что в Москву переберется, где ее никто не знает и никто попрекать прошлым не будет ни в глаза, ни за глаза. А меня Мотька в Москву не взяла. Так мне и сказала: «Извини, Надежда, но больно уж ты хороша да вертлява. Боюсь, не начнет ли мой Андрей на тебя глядеть. Ни к чему мне это. Вот тебе сотенная в зубы, а место я тебе нашла». Я на нее спервоначалу обиделась, но потом поостыла. Место она мне нашла хорошее, хозяевами я довольна, жалованием тоже. Ну а Мотька права была. Ведь хороша я, а?

– Хороши, Наденька.

– Да и вы, ваше благородие, не облизьян какой. Налей-ка нам еще по рюмочке и давай с тобой на брудиршаф выпьем?

Щеки у Тараканова горели, да и в груди клокотал огонь. Рядом сидела и призывно смотрела на него своими черными с поволокой глазами красивая девушка, он был пьян… Не устоял полицейский надзиратель.

– Когда теперь придешь, Ося?

– Ой, Наденька, не знаю, свидимся ли или нет.

– Вот вы все такие, мужчины, антриганы коварные, сначала соблазните девушку, а потом: «Не знаю, свидимся, не свидимся». Тогда давай красненькую за поруганную мою честь.

Тараканов аж рот раскрыл.

– А ты как думал, попользовался барышней и на бутылке мадеры отъехал?

Тараканов достал бумажник и положил перед горничной десятирублевый кредитный билет. Та ловко спрятала его на груди.

– Ты заходи еще, коли надумаешь, я тебе всегда буду рада, мне с тобой пондравилось.

Уши у полицейского надзирателя горели. Он лихорадочно одевался и никак не мог попасть пуговицей в петлю пиджака.

– Хороший ты, Ося, мужчина оказался, потому скажу я тебе то, чего не хотела говорить. Мотька сваво мальца отдала одной молочнице, на Малую Охту. И ездила к нему часто, проведывать, ну и я с ней иногда каталась. Нужон тебе ейный адрес?

6

На конке до Калашниковской набережной Тараканов доехал за десять минут.

На Неве он увидел странное транспортное средство: к ножкам крепко сбитого деревянного двухместного кресла были приделаны деревянные же полозья. На кресло усаживалось два седока, перевозчик, мужик на коньках, хватался за спинку и гнал кресло на другой берег. Просили за такое удовольствие пять копеек с человека. «На манер китайских рикш действуют», – подумал Тараканов, доставая из кошелька пятачок и подходя к грубо сколоченной будке-кассе.

Дюжий конькобежец доставил его и какого-то чиновника на другой берег со скоростью рысака.

Улица Весенняя своему названию соответствовала мало. Два ряда абсолютно деревенских изб, огороженных высокими заборами, никаких ассоциаций с пробуждающейся природой не вызвали. Практически из каждого двора раздавался собачий лай. Описанный Надеждой дом находился в самом дальнем от реки конце улицы, почти у Малого проспекта. Найдя на калитке ворот большое железное кольцо, Тараканов принялся стучать.

Калитку открыли нескоро.

– Чего тебе? – Пятидесятилетняя женщина в накинутом на плечи тулупе смотрела подозрительно.

– Матильда Митрофановна Иванова здесь изволит проживать?

– А вам она на кой?

– Я уполномоченный одного ее знакомого, ныне, к сожалению, уже ушедшего в мир иной. Мне необходимо переговорить с Матильдой Митрофановной об открывшемся после его смерти наследстве.

– Погоди, барин, плохо я тебя понимаю. Капитал, что ли, какой Мотьке причитается?

– Причитается. А чтобы подтвердить свои полномочия, я покажу вам карточку Матильды Митрофановны, подаренную ею собственноручно моему покойному доверителю. Тараканов достал карточку и показал женщине.

– Ой, чегой-то мы на пороге разговариваем? Иди-ка в избу.

В небольшой, но чистой избе было жарко от огромной печки. С полатей на Тараканова внимательно смотрели большой рыжий кот и белобрысый мальчишка лет пяти.

– Садись, барин, чайку выпей, самовар горячий.

– Спасибо, не откажусь.

После уличного мороза стакан приятно грел руки.

– Еле я вас разыскал. Позвольте представиться: Осип Григорьевич Петров, помощник присяжного поверенного тульского окружного суда Любимова. Действую на основании духовного завещания одного лица, имя которого разглашать не вправе. Покойный несколько лет назад был коротко знаком с Матильдой Митрофановной, но знакомство это против его воли прервалось. Получив назначение в нашу губернию на одну высокую должность, он убыл к новому месту службы, даже не успев попрощаться с госпожой Ивановой. Человек он был весьма состоятельный и, находясь на смертном одре, составил завещание, по которому оставил Матильде Митрофановне Ивановой пять тысяч рублей, кои она может получить в любое время, после того как вступит в права наследства. Духовное судом уже утверждено, споров по нему не имеется.

– Пять тыщ! Вот Мотя обрадуется-то. Только не живет она здесь и не жила никогда. Я ейного мальчонку воспитываю.

– А где же ее найти, вы не скажете?

– Где она сейчас, я не знаю. Деньги-то на мальца она мне всегда посылала аккуратно, из Москвы, и я ей туда писала, на Главный почтамт, до востребования, о Ванюшкиной жизни рассказывала. А в декабре получила от нее сто рублей и письмецо, где пишет она, что, мол, вынуждена уехать и адрес свой не может сообщить, потому как еще сама не знает. И вот почитай два месяца никаких известиев от нее не было. Только на прошлой неделе пришло письмо и перевод на пятьдесят рублев.

– Откуда?

– Город так чудно называется, никак не запомню. Сейчас.

Женщина подошла к стоявшему у окна комоду, выдвинула верхний ящик и достала оттуда перевязанную красной лентой пачку писем. Она подошла к столу, развязала ленточку, отделила от пачки верхнее письмо и подала его Тараканову, который от нетерпения едва не прыгал на стуле, виду, впрочем, не показывая.

«Таврическая губерния, город Ялта. До востребования Матрене Митрофановой Ивановой».

Кончик ниточки нашелся!

– Так ты как же ей деньги отдашь, к ней поедешь?

– Нет. Я напишу ей письмо и укажу адрес нашей конторы, пусть она к нам сама приезжает.

– Скажи-ка, барин, а нельзя ли из ейного капитала мне рубликов двадцать сейчас выдать? А то Ванюшке пальтишко новое справить надо, из старого он совсем вырос.

– Я не уполномочен. Да и капитал ее в Туле. Спасибо вам большое за угощение, вынужден раскланяться, мне надо на поезд поспеть.

– Ну тогда я сама ей напишу, про тебя расскажу, может, она на радостях меня и отблагодарит. Сегодня напишу и сегодня же на почту снесу! Сейчас в лавку, лавочник мне за гривенник письмо напишет, а потом на почту.

– Это дело ваше. Спасибо за чай, и всего вам хорошего.

К перевозу Тараканов бежал вприпрыжку. «Иванова в Ялте! Найти там ее будет нетрудно. Организовать засаду на почте и сцапать, когда она за письмом явится. Нет, лучше проследить, а то как Зундштрема-то потом искать? Проследить ее до дому, а там схватить вместе с «товарищем Андреем». Интересно, как часто она справляется на почте о письмах? Раз в неделю, наверное. Хорошо бы сегодняшнее письмо от воспитательницы ее ребеночка попридержать до моего приезда, а то Иванова письмо получит и на почту долго потом ходить не будет, мне тогда никаких денег не хватит ее там караулить. Господи! Билет еще покупать, рублей, наверное, тридцать. Да и дорог Крым, как газеты пишут. Хотя сейчас и не сезон, публики мало, может быть, еще не дорого. Нет, одному все равно не справиться. Просить помощи у Кудревича? Сам он в Крым не поедет, уезд не бросит, а кого пошлет? Харламова или Гладышева? Толку от них будет мало. Да и будет ли он кого посылать? Я вообще – в отпуску, можно сказать, частным сыском занимаюсь. Нет, Кудревич – это не выход. Тогда кто? В сыскное надо идти! Если «товарищ Андрей» не политический, а блатной, как в московской охране думают, то в столичной сыскной про него могут что-нибудь знать. Да и письмо перехватить помогут».

На конке он доехал до Михайловского сада, прошел до Невского, там городовой ему подробно рассказал, как добраться до Офицерской, 28. По дороге еще два раза справлялся у прохожих. Наконец он оказался у съезжего дома Казанской части.

– Значит, говорите, шатен?

– Да, ваше высокоблагородие.

– Ну ни к чему это, ни к чему. Не люблю я титулований. Зовите меня Мечислав Николаевич.

– Слушаюсь. Шатен.

– Интересно, очень интересно. Вы посидите, я сейчас.

Кунцевич вышел из кабинета и, вернувшись минут через пятнадцать, положил перед Таракановым фотографическую карточку.

– Этот?

Тараканов внимательно изучил фотографию, а потом уверенно сказал:

– Он!

– Милый вы мой! Вы даже не знаете, как вы мне помогли! Это известный в Варшаве налетчик Идель Гершков Спектор. В прошлом году он убил моего лучшего агента. И я на него за это очень зол.

Часть III
Февраль – март 1907 года
Крым1

– В том, что вы не нашли фотографии Спектора в картотеке московской сыскной, нет ничего удивительного. В этом виновато несовершенство нашей системы регистрации. Единой общеимперской картотеки преступников до сих пор не существует. В каждом сыскном отделении свой учет. Скажу вам больше: карточка Спектора появилась у нас почти случайно. Он несколько раз судился в Варшаве и, естественно, находился на учете в тамошнем сыскном. А в прошлом году в составе шайки учинил налет, при этом убил двух чинов земской стражи. Наши варшавские коллеги принялись его искать, следы привели в столицу. Варшавяне приехали сюда и попросили у моего начальства помощи. Филиппов поручил розыски Спектора мне. Вот тогда-то у меня и появилась его фотография. Я выяснил, что Идель Гершков готовит налет на меняльную лавку на Васильевском острове. Мы организовали там засаду. Спектор начал отстреливаться, убил одного варшавянина и моего надзирателя, а сам скрылся. С тех пор его ищет не только варшавская, но и питерская полиция, а теперь, выходит дело, и тульская. Ну и кроме того, он стал моим личным должником. А долги я привык взыскивать. Поэтому я в самое ближайшее время планирую прокатиться в Ялту. Вы со мной, надеюсь?

– Конечно, Мечислав Николаевич!

– Замечательно.

Кунцевич встал из-за стола, подошел к стоявшему в углу кабинета шкафу из красного дерева и достал оттуда новенький том «Всего Петербурга».

– Тэк-с. Ближайшее к Весенней почтово-телеграфное отделение на Алексеевской, 17. Вы во сколько ушли от няньки?

– В восьмом часу.

– Это хорошо. Значит, старухино письмо сегодня пределов столицы покинуть не успеет. Если бы она опустила его в ящик до шести с половиной вечера, оно сейчас уже бы мчалось на курьерском поезде в Тавриду. А теперь уедет только завтра. Я постараюсь его задержать. Давайте договоримся так: мне надобно будет поработать, подготовиться к нашей командировке, вы пока идите в гостиницу. Вы где, кстати, стоять изволите?

– В «Пале-Рояле».

– Прекрасное место. Приют богемы. Мой вам совет, не пользуйтесь услугами тамошних charmante femme du demi-monde[8]8
  Дама полусвета.


[Закрыть], у них через одну дурные болезни.

Тараканов покраснел. «А у этой Наденьки нет ли какой болезни? Уж больно она к мужчинам ласкова». – У полицейского надзирателя в душе похолодело.

– Ну, ну, ну. Это я так… Я вижу, что вы серьезный молодой человек и глупостями заниматься не будете. Так вот. Ступайте в свое временное пристанище, а завтра поутру, часам эдак к одиннадцати, приходите ко мне. Договорились?

– Слушаюсь.

Тараканов поужинал в той же столовой в Гостином дворе, где действительно хорошо кормили, и побрел в гостиницу. «Зачем же я поддался? Вдруг и правда она больна? Значит, и я заболею? А если эта болезнь неизлечима? Тогда о свадьбе и думать нельзя! Что же Варенька? Неужели я ее потерял? Надо немедленно к доктору! Господи! Как же я ему объясню… Нет, я не смогу. Надо самому все разузнать…»

Ночью он почти не спал.

На следующий день ровно в одиннадцать он был у Кунцевича. Тот сразу отвел его к начальнику сыскной. Филиппов внимательно выслушал Тараканова, задал несколько уточняющих вопросов, потом откинулся на спинку кресла и, сложив ладони в замок, разместил руки на своем обширном животе.

– А вы, юноша, молодец. Ловко себя повели. Может быть, ко мне на службу поступите?

– Я как-то не думал о перемене места…

– А вы подумайте. Условия у нас неплохие. На младшем окладе около семисот рублей в год будете получать. Вы у себя в провинции сколько получаете?

– Если с наградными, то столько же.

– Вот! А у меня семьсот – это без наградных. И это только на третьем разряде. Потом – больше. Кроме того, за успешные розыски у нас денежные поощрения полагаются, да и от обывателей наградные получать не возбраняется, с разрешения начальства, разумеется. Передам я вас в надежные руки Мечислава Николаевича, он ваш талант отшлифует, а там, глядишь, чиновником для поручений станете! А это и чин, и жалование совсем другое. А?

– Я подумаю.

– Подумайте. Здесь столица, перспективы. А что вы в своей Кашире делать будете? Киснуть? Ну ладно, давайте к делу. Все формальности мы с Мечиславом Николаевичем утрясли. Выезжаете сегодня вечером. Я вам приказывать не имею права, поэтому только рекомендую: господина Кунцевича во всем слушайте. И дело не в том, что он и чинами и летами вас старше. Он сыском двадцать лет без малого занимается, и о таком наставнике только мечтать можно.

Когда они вышли из кабинета Филиппова, Кунцевич, усмехаясь, сказал:

– На правах старшего летами и чинами даю вам первое поручение: езжайте в городскую контору казенных железных дорог, извозчику скажете – на угол Большой Конюшенной и Невского, и возьмите два билета на сегодняшний курьерский до Симферополя. Берите в спальный вагон, во второй класс. В первом дороговато.

– А сколько во втором?

– Рублей тридцать – тридцать пять.

У Тараканова денег осталось около 80 рублей. «Как же я домой доберусь?» – Печальные мысли так явственно отразились на лице юноши, что Кунцевич их мигом прочитал.

– Уж не собрались ли вы в Крым по служебным делам на свой счет путешествовать? Вы не переживайте, поедем за казенный.

– Я же в питерской полиции не служу, кто же мне эту командировку оплатит?

– Казна и оплатит. Дело-то одно делаем. Я в рапорте указал, что прошу командировку себе и полицейскому надзирателю Тараканову. А у нас в сыскной более семидесяти надзирателей. Градоначальник уже подписал распоряжение выдать мне аванс в триста рублей, под отчет. Этих денег нам с вами должно хватить.

– А как отчитываться будете?

– Как-как. Честно. Но только обратно с меня денег уже никто не вытребует. Да и победителей не судят. Вот вам «катенька»[9]9
  «Катенька» – 100 рублей.


[Закрыть]. Сдачу вернете.

– А если мы не найдем Спектора? – спросил Тараканов, принимая деньги.

– Должны найти.