Текст книги "Чернильно-Черное Сердце (ЛП)"

Автор книги: Джоан Кэтлин Роулинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 58 страниц)

– Я положил туда сахар, – сказал Страйк Робин, ставя перед ней кружку.

– Я в порядке, ради Бога, – сказала Робин, теперь уже немного раздраженно. – Если бы я падала в обморок каждый раз, когда кого-то режут в Лондоне, я бы полжизни провела без сознания.

Страйк сел на диван из искусственной кожи со своей кружкой чая и сказал:

– Убийство Ледвелл никак не связано с тем, что ты отказалась взять ее дело. Ты ведь знаешь это, верно?

– Да, – сказала Робин, предпочитая потягивать чай, чем встретиться с ним взглядом. – Очевидно, что знаю.

– Мы не могли взять дело раньше, чем клиентов из списка ожидания.

– Я знаю.

– И даже если тролль, которого она пыталась разоблачить, был тем, кто ударил ее ножом, – продолжал Страйк, – что, я должен сказать, крайне маловероятно, – но даже если бы тролль был убийцей, мы бы никогда не узнали, кто это был, за такой короткий промежуток времени.

– Я знаю, – повторила Робин, – но… но Эди Ледвелл могла бы чувствовать себя немного счастливее в последние несколько недель своей жизни, думая, что она что-то делает для… Вот черт, – сердито сказала она, отвернувшись от Страйка, чтобы вытереть глаза рукавом.

Яркий образ Эди Ледвелл настойчиво лез в ее сознание: размазанная подводка, татуированная рука с обкусанными ногтями, крепко держащая на коленях дорогую сумку с чернильными пятнами. Дождь барабанил по окнам. Робин очень хотелось, чтобы сотрудники уголовного розыска поторопились. Она хотела знать, что именно произошло.

Звякнул зуммер. Робин вскочила, но Страйк уже поднялся с дивана. Когда он нажал на кнопку интеркома, нечленораздельный голос произнес:

– Старший инспектор Райан Мерфи на допрос к Робин Эллакотт.

– Отлично, поднимайтесь, – сказал Страйк и нажал кнопку, открывая дверь на улицу.

Страйк вышел на площадку и посмотрел на металлическую лестницу внизу. Два человека поднимались по лестнице в сторону их офиса. Один из них был высоким мужчиной, другая – миниатюрной женщиной с черными волосами. Оба были одеты в гражданскую одежду.

– Райан Мерфи, – сказал офицер, приятный на вид мужчина с волнистыми светло-каштановыми волосами.

– Корморан Страйк, – сказал детектив, пожимая руку.

– Это Анжела Дарвиш.

Черноволосая женщина молча кивнула Страйку, когда они прошли в кабинет, где Робин теперь стояла за столом Пэт, готовая пожать ему руку. Сделав это, Страйк снова достал из шкафа пластиковые складные стулья. Когда все расселись, а от чая и кофе отказались, Райан Мерфи попросил Робин рассказать, что именно произошло между ней и Эди Ледвелл, когда аниматор пришла в агентство.

Страйк молча слушал рассказ Робин, попивая чай. Он чувствовал определенную гордость за ее наблюдательность и за то, как методично она провела офицера через всю эту короткую встречу. Мерфи делал заметки и время от времени добавлял вопросы. Дарвиш, которой, по мнению Страйка, было больше сорока, наблюдала за Робин, слегка нахмурившись.

– Как пишется “Аноми”? – спросил Мерфи, когда Робин впервые произнесла это имя. Она произнесла его по буквам.

– Это должно быть игрой на слове “аноним” или…?

Страйк, который до этого момента не слышал имени интернет-преследователя Ледвелл, открыл рот, чтобы заговорить, но Дарвиш успела раньше него.

– Аноми, – сказала она высоким чистым голосом, – означает отсутствие обычных этических или социальных норм.

– Правда? – сказал Мерфи. – Это что-то новенькое для меня. Продолжайте, – добавил он к Робин, – вы говорили, что у нее была с собой папка – что в ней было?

– Распечатанные копии твитов Аноми, с ее собственными примечаниями. Я не просматривала всю папку, – сказала Робин. – Она оставила ее по ошибке.

– Вы до сих пор не…?

– Нет, – сказала Робин. Я попросила нашего офис-менеджера вернуть его через ее агента. Я могу уточнить у Пэт, вернула ли она его.

– Я сделаю это, – предложил Страйк, вставая и снова уходя во внутренний офис, чтобы не прерывать интервью. Разделительная дверь захлопнулась за ним.

– Значит, этот Аноми, – сказал Мерфи, – знал о ней много личного?

– Да, – сказала Робин. – Я бегло просмотрела досье, прежде чем отдать его Пэт, чтобы она отправил его обратно. Он знал, что родственник дал ей денег, и что она пыталась покончить жизнь самоубийством, и где она потом лежала в больнице.

Когда Робин произнесла слово “самоубийство”, она заметила, как взгляд Дарвиша метнулся к Мерфи и снова ушел. Немигающий взгляд последнего оставался прикованным к Робин, которая продолжила:

– Аноми также знал личность девушки, которая послужила вдохновением для одного из персонажей мультфильма. Именно это заставило Эди подумать, что она знает, кто такой Аноми на самом деле.

– И кто же, по ее мнению, это был? – спросил Мерфи.

– Человек по имени Себ Монтгомери.

Когда она произнесла это имя, Робин показалось, что она увидела, как почти незаметно опустились плечи и осунулись лица. У нее возникло странное чувство, что она разочаровала Мерфи и Дарвиша.

– Она рассказала вам какие-нибудь подробности об этом Монтгомери? – спросил Мерфи.

– Да, он аниматор или художник, который помогал ей и Блэю, когда они только начали снимать “Чернильно-черное сердце”, – сказала Робин. – Кажется, она сказала, что Монтгомери учился в той же художественной школе, что и Блэй. После того, как они сделали несколько серий, он им больше не понадобился, и она сказала, что он обиделся, что его бросили, когда мультфильм стал набирать популярность.

Дверь открылась, и снова появился Страйк.

– Ты была права, – сказал он Робин, пока дождь продолжал хлестать по окнам. – Пэт отослал эту папку агенту Ледвелл. Его зовут Аллан Йоман. Он руководит агентством для творческих людей в Вест-Энде: AYCA.

– Отлично, спасибо, – сказал Мерфи, делая очередную пометку, когда Страйк с кряхтением опустился обратно на диван.

– Итак, Ледвелл упоминал кого-нибудь еще как возможного Аноми? – спросил Мерфи.

– Нет, – ответила Робин, – только Монтгомери.

– Каково было ее душевное состояние во время вашей встречи с ней, по вашему мнению?

– Переживания, – сказала Робин. – Она выглядела так, как будто не заботилась о себе. Обкусанные ногти, помятая одежда – ее ботинки нужно было починить…

– Вы заметили, что ее ботинки нужно было починить? – спросил Мерфи. Его верхняя губа была толще нижней, что придавало лицу, которое в остальном было угловатым, некую слащавость. У него были ясные глаза, хотя они ничуть не отличались от янтарного цвета глаз Эди Ледвелл.

– Да. Она была – она была вся из странных контрастов. Очень дорогая сумка и пальто, но в остальном она была немного не в себе. У нее также были синяки от пальцев на шее.

– Синяки на шее?

– Да – сначала я подумала, что это грязь, но потом подошла ближе и увидела, что это на самом деле. Я спросила ее, что с ней случилось, и она сказала, что ударилась обо что-то, что она была неуклюжей. Но это были синяки от пальцев, я могла видеть след от большого пальца. Она упомянула о парне, но не назвала его имени. У меня сложилось впечатление, что они жили вместе.

– Да, так и было, – сказал Мерфи. – Он учитель. Давала ли она вам какие-либо основания предполагать, что она думает, что пытается закончить отношений? Какие-нибудь упоминания о домашнем насилии?

– Нет, – сказала Робин. Она казалась полностью сосредоточенной на том, что Аноми делает с ней, и на том, что Блэй думает, что за всем этим стоит она, хотя я не удивлюсь, если были и другие личные проблемы. Она выглядела так, что если бы я увидела в новостях, что она покончила с собой, это не удивило бы меня так сильно, как это. Это определенно сделал кто-то другой, не так ли?

– Да, – сказал Мерфи.

– Блэй тоже ранен? – спросил Страйк.

– Да, но – я уверен, вы понимаете…

– Конечно, – сказал Страйк, успокаивающе подняв руку. – Попробовать стоило.

– Это обвинение Блэя, что она была Аноми, – сказал Мерфи. – Что заставило его поверить в это, вы знаете?

– Насколько я помню, – сказала Робин, уставившись в стол, пытаясь вспомнить точные слова Ледвелл, – он сказал, что слышал что-то подобное, но не сказал ей, где он это слышал. Они несколько раз разговаривали по телефону, он повторял обвинения, а она их отрицала. Но потом, во время их последнего разговора, он сказал ей, что у него есть досье с доказательствами того, что она – Аноми.

– Буквальное досье? – спросил Мерфи. – Физическое досье?

– Я не знаю точно, но она, похоже, так думала, – сказала Робин. – Она сказала, что спрашивала его, что в нем было, но он не сказал ей.

– Хорошо, это определенно нужно изучить, – сказал Мерфи, посмотрев на Дарвиш, которая кивнула, – это досье и Аноми. Мы поговорим и с этим Себом Монтгомери. Полагаю, вы не знаете, где он сейчас работает? – спросил он Робин.

– Нет, – ответила Робин, – извините. Поскольку мы не смогли взять это дело, я не стала запрашивать его данные.

– Нет проблем. Его несложно будет разыскать, если он помогал им анимировать тот мультфильм.

Дарвиш, которая молчала с тех пор, как дала определение Аноми, теперь прочистила горло.

– Еще пара вопросов, – сказала она Робин, впервые щелкнув пером своей ручки и открыв блокнот. – Ледвелл говорила что-нибудь о том, что Аноми напала на нее за ее политические убеждения?

– Нет, – ответила Робин, – она вообще не упоминала о политике. Все нападки были личными – утверждение, что она работала проституткой, размещение фотографии ее квартиры. Он также поделился подлинной частной информацией, которая у него была о ней.

Дарвиш сделал короткую пометку, затем подняла глаза и сказала:

– И вы совершенно уверены, что она не упоминала никого другого в качестве возможного преследователя?

– Я уверена, что нет, – сказала Робин.

– Она случайно не упоминала актера, который озвучивал ее персонажа Дрека?

– Нет, – сказала Робин, нахмурив брови, – но она сказала кое-что об этом персонаже: она очень хотела бы, чтобы его не создавали. Она не сказала почему – разве что потому, что в мультфильме Дрек – это тот, кто заставляет других персонажей играть в игру. Возможно, она имела в виду, что если бы не было никакого Дрека, Аноми никогда бы не создал игру.

– Вы смотрели этот мультфильм, не так ли? – Мерфи спросил Робин.

– Совсем немного, – ответила Робин. – Это…

– Чудаковато?

Робин заставил себя улыбнуться и сказал:

– Немного. Да.

Дарвиш, которая сделала еще одну краткую запись, теперь закрыла блокнот, а затем бросила на старшего инспектора Мерфи взгляд, который ясно говорил: “У меня есть все, что нужно.

– Хорошо, вы нам очень помогли, мисс Эллакотт, – сказал Мерфи, когда они с Дарвиш встали. – Я дам вам свой прямой номер, на случай, если вы вспомните что-нибудь еще.

Он протянул ей свою визитку. Его рука была большой, теплой и сухой, когда он пожал ее. Он был таким же высоким, как Страйк, хотя и довольно стройным.

Страйк проводил посетителей. Робин убирала карточку Мерфи в сумочку, когда снова появился ее напарник.

– Ты в порядке? – спросил он, закрывая стеклянную дверь под звук удаляющихся шагов.

– Отлично, – ответила Робин, как ей показалось, уже в десятый раз. Она отнесла остатки приторного чая в раковину и вымыла кружку.

– Что-то случилось, – сказал Страйк, когда звук захлопнувшейся двери на улицу эхом разнесся по лестничной клетке.

Робин повернулась, чтобы посмотреть на него. Страйк как раз снимал шинель у двери. Дождь все еще стучал в окна.

– Что ты имеешь в виду? – спросила Робин.

– Тот вопрос о политике. —

– Ну… я полагаю, люди постоянно спорят о политике в Твиттере.

– Да, – сказал Страйк, который держал свой мобильный в правой руке, – но пока Мерфи спрашивал твое мнение о мультфильме, я поискал актера, который играл Дрека.

– И что?

– Его уволили из-за того, что многие осудили за его крайне правую политическую позицию. Он утверждал, что был сатириком, но Ледвелл и Блей не согласились с этим и уволили его.

– О, – удивилась Робин.

Страйк почесал подбородок и посмотрел на стеклянную дверь.

Не знаю, заметила ли ты, но нам так и не сказали, чем занимается эта Анжела Дарвиш. Она не оставила визитку.

– Я предположил, что она тоже из уголовного розыска.

– Возможно.

– А кем еще она может быть?

– Я подумал, – медленно сказал Страйк, – может, она из контртеррористического отдела… может, из МИ-5.

Робин смотрела на Страйка, пока не поняла, что теплая вода из кружки, которую она все еще держала в руках, капает ей на ноги. Она поставила ее на сливную доску.

– МИ-5?

– Просто подумал.

– Какой террорист станет нападать на пару аниматов?

Она поймала себя на том, что Страйк поднял на нее брови. Слабое эхо пуль, разрывающих офис парижского издательства, казалось, заполнило пространство между ними.

– Но Charlie Hebdo – это было совершенно другое. “Чернильно-черное сердце” – это не политическая карикатура, там не было ничего о религии…

– Нет, – сказал Страйк. Может быть, ты права. Ты готова идти? Я пойду с тобой, мне нужно купить что-нибудь на вынос.

Если бы Робин не размышляла над вопросом, почему ножевое ранение двух аниматоров могло заинтересовать MI5, она могла бы спросить себя, почему Страйк взял с собой небольшой рюкзак в Чайнатаун, чтобы забрать еду на вынос, но она была так озабочена, что его ложь осталась неоспоренной.

Глава 13

Но когда друзья твои в беде,

Ты смеяться и хихикать не переставай…

Джоанна Бейли

Мать с проснувшимся младенцем

Мэдлин и ее сын Генри жили в доме на Экклстон-сквер в Пимлико. Отец Генри жил через несколько улиц от них со своей женой и тремя детьми. Они с Мэдлин намеренно решили поселиться в одном районе, чтобы их сын мог спокойно приходить и уходить из одного дома в другой. Генри, казалось, был в хороших отношениях и с мачехой, и со своими сводными братьями и сестрами. Для Страйка, выросшего в условиях незащищенности и хаоса, все это казалось очень взрослым и цивилизованным.

Он прошел небольшое расстояние от вокзала Виктория с поднятым воротником против продолжающегося дождя, куря, пока была возможность, потому что Мэдлин была некурящей и предпочитала, чтобы в ее идеальном доме не было сигарет. Тонкая перекалибровка, которую ему всегда приходилось делать, когда он переходил от работы к свиданию с Мэдлин, в этот вечер оказалась труднее, чем обычно. Он не возражал против постоянных опозданий Мэдлин, потому что это давало ему дополнительное время для того, чтобы собрать энергию, необходимую для того, чтобы встретить ее всегда возбужденное поведение при первом контакте. Сегодня, однако, его мысли были заняты Робин и той странной яркой картиной, которую она нарисовала для полиции, – теперь уже мертвого аниматора с ушибленной шеей и в старых ботинках. Если быть честным с самим собой, он предпочел бы все еще быть в офисе, рассуждать о поножовщине вместе с Робин за китайской закуской, а не идти к Мэдлин.

Лучше не быть честным с самим собой.

Завтра был День святого Валентина. Страйк договорился, чтобы утром Мэдлин доставили шикарный букет орхидей, а в рюкзаке у него лежала открытка для нее. Такие вещи нужно было делать для женщины, с которой спишь, если хочешь продолжать спать с ней, а Страйк очень хотел продолжать спать с Мэдлин, по причинам как очевидным, так и едва осознаваемым.

После звонка Страйка в дверь раздался быстрый топот подростковых ног по лестнице, и дверь открыл Генри. Это был симпатичный мальчик с рыже-золотистыми волосами Мэдлин, которые он носил длинными и распущенными, насколько это позволяла Вестминстерская школа. Страйк помнил себя в том возрасте, в котором Генри был сейчас: возмущение от злых прыщей на безволосом подбородке, невозможность найти брюки, достаточно длинные в штанине и достаточно маленькие в талии (проблема, которая для Страйка давно исчезла), ощущение нескоординированности, неуклюжести и целого ряда отчаянных и неосуществленных желаний, которые подросток Страйк частично сублимировал на боксерском ринге.

– Добрый вечер, – сказал Страйк.

– Привет, – неулыбчиво ответил Генри и тут же повернулся, чтобы убежать обратно наверх. Страйк предположил, что ему велели открыть дверь, а не он сделал это по собственной воле.

Детектив вошел внутрь, вытер ноги, снял пальто и повесил его рядом с входной дверью, а затем пошел вверх по лестнице гораздо медленнее Генри, активно пользуясь перилами. В гостиной открытой планировки он обнаружил Мэдлин, сидящую на диване с карандашом в руке и склонившую голову над набором драгоценных камней, которые лежали на большом листе белой бумаги, разложенном на журнальном столике. Рядом с бумагой стояла полупустая бутылка вина, а рядом с ней – полный бокал.

– Прости, детка, ты не возражаешь, если я просто закончу это? – обеспокоенно сказала Мэдлин.

– Конечно, нет, – сказал Страйк, ставя свой рюкзак на кожаное кресло.

– Мне очень жаль, – сказала она, нахмурившись на дизайн, над которым работала, – у меня просто появилась идея, и я хочу довести ее до конца, пока не потеряла мысль. Генри принесет тебе выпить – Хен, принеси Корморану выпить – Хен! – крикнула она, потому что Генри только что вставил наушники и снова сел за стол в углу, на котором стоял большой компьютер.

– Что?

– Принеси Корморану выпить!

Генри только что удержался от того, чтобы не бросить наушники. Страйк предложил бы сам принести выпивку, но он догадывался, что это будет выглядеть слишком по-домашнему в глазах подростка.

– Чего вы хотите? – пробормотал Генри детективу, когда проходил мимо него.

– Пива было бы неплохо.

Генри зашагал в сторону кухни, его челка нависала на глаза. Желая дать Мэдлин покой и пространство, Страйк последовал за сыном.

Дом был в основном белым: белые стены, белые потолки, белый ковер в спальне Мэдлин, полосатые половицы везде, остальная мебель почти вся серебристо-серая. Мэдлин говорила Страйку, что после долгих часов, проведенных в мастерской, рассматривая яркие драгоценные камни или управляя своим эклектично оформленным магазином на Бонд-стрит, она находит отдых в спокойном, монохромном пространстве. Ее дом в деревне, рассказывала она ему, был гораздо оживленнее и красочнее по стилю: они должны поехать туда на выходные, и Страйк – в духе предоставления шанса настоящим отношениям – согласился.

Генри уже открыл огромный холодильник Smeg, когда Страйк вошел в минималистскую кухню.

– Есть Хайнекен и Перони.

– Хайнекен, пожалуйста, – сказал Страйк. Могу я тебя кое о чем спросить, Генри?

– Что? – спросил Генри подозрительным тоном. Он был на целый фут ниже детектива и, казалось, был возмущен тем, что ему приходится смотреть на него снизу вверх.

– Твоя мать сказала мне, что ты смотрел “Чернильно-черное сердце.

– Да, – сказал Генри, все еще с подозрением в голосе, открывая ящики в поисках открывалки для бутылок.

– Я никогда его не смотрел. О чем он?

– Не знаю, – сказал Генри раздраженно пожав плечами. – О том, что происходит на кладбище после наступления темноты.

Он открыл и закрыл еще один ящик, а затем, к удивлению Страйка, выдал дополнительную информацию.

– Он скатился. Раньше было смешнее. Они продались.

– Кто продался?

– Люди, которые его сделали.

– Те двое, которых вчера зарезали?

– Что? – сказал Генри, оглядывая Страйка.

– Два человека, которые его создали, были зарезаны на Хайгейтском кладбище вчера днем. Полиция только что обнародовала их имена.

– Ледвелл и Блэй? – сказал Генри. – Зарезаны на Хайгейтском кладбище?

– Да, – сказал Страйк. Она мертва. Он в критическом состоянии.

– Блядь, – сказал Генри, затем, раздраженно пожав плечами: – Я имею в виду…

– Нет, – сказал Страйк. – Блядь – это правильно.

На лице Генри мелькнуло что-то похожее на улыбку. Он нашел открывалку для бутылок. Открутив пробку, он сказал,

– Хочешь стакан?

– Я умею обращаться с бутылкой, – сказал Страйк, и Генри передал ему бутылку.

– Вы расследуете это дело? – спросил Генри, косо глядя на Страйка.

– Ножевые ранения? Нет.

– Кто, по их мнению, это сделал?

– Не думаю, что они еще знают, – Страйк сделал глоток пива. – В мультфильме есть персонаж по имени Дрек, не так ли?

– Да, – сказал Генри. – Это было то, что пошло под откос. Он был главной причиной, по которой я его смотрел. Раньше он был очень смешным… Она действительно умерла? Ледвелл?

Страйк сдержал желание ответить: “Не всерьез. Только немного”.

– Да, умерла.

– Ух ты, – сказал Генри. Он выглядел скорее озадаченным, чем опечаленным. Страйк помнил, как ему было шестнадцать: смерть, если только речь не шла о самых близких или любимых, была далекой и почти непонятной абстракцией.

– Я слышал, что актера, игравшего Дрека, уволили, – сказал Страйк.

– Да, – сказал Генри. – После того, как они уволили Уолли, все пошло прахом. Стало слишком скучно.

– Как полное имя Уолли?

– Уолли Кардью, – сказал Генри, теперь уже с новым подозрением. – А что?

– Ему удалось найти другую работу, не знаешь?

– Да, он теперь ютубер.

– А, – сказал Страйк. – И что это значит?

– В смысле…?

– Чем он занимается на YouTube?

– Снимает игровые видео и все такое, – сказал Генри, его тон был сравним с тоном взрослого, объясняющего малышу, чем занимается премьер-министр.

– Точно.

– Он сегодня в эфире, – сказал Генри, взглянув на часы на плите. – Одиннадцать часов.

Страйк проверил свои часы.

– Нужно подписаться на YouTube, чтобы посмотреть?

– Нет, – сказал Генри, морщась от еще большего смущения из-за невежества Страйка.

– Ну, спасибо за пиво. И за информацию.

– Все в порядке, – пробормотал Генри, выходя из кухни.

Страйк остался на месте, прислонившись боком к стене, лицом к холодильнику. Выпив еще немного пива, он достал из кармана мобильный, открыл YouTube и стал искать Уолли Кардью.

Теперь он понял презрение Генри к его невежеству: у бывшего актера озвучки “Дрека” было более ста тысяч подписчиков на его канал на YouTube. Потягивая “Хайнекен”, Страйк медленно прокручивал вниз архивные видеозаписи. На всех кадрах, расположенных рядом с титрами, Кардью изображал комичную гримасу: сжимал голову в отчаянии, широко разевал рот в истерическом смехе или кричал в триумфе, потрясая кулаками.

Кардью имел сильное физическое сходство с молодым солдатом, дело которого Страйк расследовал еще во время службы в SIB, рядовым Дином Шоу, у которого было точно такое же сочетание соломенных волос, розово-белой кожи и маленьких ярко-голубых глаз. Шоу был отдан под трибунал за то, что, как он утверждал, было неудачной шуткой, в результате которой шестнадцатилетний новобранец был застрелен со смертельным исходом. С горечью размышляя о том, что он уже достиг того возраста, когда почти каждый встречный напоминает ему кого-то из его знакомых, Страйк продолжал листать список видеозаписей Кардью.

Прическа ютубера менялась в зависимости от года, в котором было снято видео. Три года назад он носил свои белокурые волосы до плеч, но теперь они стали намного короче. Большинство его видео были озаглавлены “Шоу Уолли Шоу ЭмДжей. Страйк предположил, что Эм-Джей – это веселый, пухлый, бородатый, смуглокожий молодой человек, который на некоторых фотографиях появлялся рядом с Уолли, помощник звезды.

Страйк остановил прокрутку на видео, датированном 2012 годом, под названием “Чернильный черный пердун”, которое было просмотрено девяносто тысяч раз. Он нажал кнопку воспроизведения. Появились длинноволосый Уолли и коротковолосый Эм-Джей, сидящие бок о бок за столом, каждый в большом мягком кожаном кресле. Стена позади них была увешана плакатами с играми.

– Итак, да, привет всем, – сказал Уолли, чей акцент был чисто лондонским из рабочего класса и ничем не отличался от акцента Мэдлин. В руках у него был лист бумаги, похожий на блокнот. – Просто хотел сообщить вам всем, что мне прислали мои бывшие друзья. Кажется, это называется “письмо о прекращении и запрете”.

– Да, – сказал Эм-Джей, кивая.

– ЭмДжей пытается выглядеть так, будто он разбирается в законах, – сказал Уолли на камеру, и ЭмДжей рассмеялся.

– Мой дядя – адвокат!

– Да? А мой – долбаный гинеколог, но я не могу совать пальцы в случайных женщин.

– Он гинеколог? Серьезно? – сказала ЭмДжей, хихикая.

– Нет, ты чего, я шучу… Так что, да, в принципе, мне больше не разрешается использовать голос Дрека, или его фразы, или…

Он обратился к письму, читая из него:

– ... любая интеллектуальная собственность Эди Ледвелл и Джошуа Блэя, именуемых в дальнейшем создателями. Так что… да. Вот так.

– Ебаное дерьмо, чувак, – сказал Эм-Джей, качая головой.

– Эй, – сказал Уолли, словно пораженный внезапной мыслью. – Не мог бы твой дядя представлять меня бесплатно?

ЭмДжей выглядел ошеломленным. Уолли рассмеялся.

– Я шучу, чувак, но – он оглянулся на камеру – да, так что я думаю – больше никакого Дрека от меня, бвахи.

– Осторожно! – сказал ЭмДжей.

– это дерьмо

– Да, это так, – сказал ЭмДжей трезво. – Это дерьмо.

– Я практически создал голос, персонажа и все такое, но ты больше не можешь шутить, видимо, ты не можешь быть сатириком, не можешь издеваться…

Камера внезапно увеличилась, так что лицо Уолли оказалось очень крупным планом.

– ИЛИ МОЖЕШЬ? – прогремел Уолли, его голос был искусственно обработан так, что он отдавался эхом.

Когда камера снова перешла на широкий план, двое мужчин оказались в центре абсолютно белого пространства. Эм-Джей откинулся в кресле, притворившись полусонным, на нем был длинный темно-коричневый парик, джинсовая рубашка, рваные джинсы, и он курил то, что казалось огромным косяком. Уолли надел светло-коричневый растрепанный парик, плохо накрашенные губы и подводку, футболку с надписью “Чернильно-Черный Пердеж” и длинную цветочную юбку.

Говоря с высоким эссекским акцентом, он сказал,

– Ну да… мы лежали на кладбище… ты только что почувствовал, да, Джош?

– Да… – сказал Эм-Джей сонным голосом.

– И мы курили, не так ли?

– Да…

– А потом все это великолепие хлынуло в мой мозг. Так мы создали “Чернильный черный пердеж. Потому что когда ты пукаешь, это как будто часть твоего внутреннего мира пытается освободиться, так что это метафора, и она такая красивая и глубокая, да?

Уолли поднял одну ягодицу со стула и издал громкий и, по-видимому, настоящий пук. ЭмДжей немного замялся, прежде чем сказать тем же обкуренным голосом, что и раньше:

– Метафора, да…

– Идею пердежа мне подсказала моя умершая мама… у нее были большие проблемы с ветром…

ЭмДжей забился в конвульсиях от едва подавляемого смеха.

– И нас не интересуют наличные, не так ли, Джош?

– Неа…

– Мы две свободные души, да. Мы хотим, чтобы весь мир наслаждался моей гениальностью бесплатно.

– Бесплатно… да…

– Вот почему мы никому не платим, да, Джош?

ЭмДжей молча предложил Уолли затянуться своим косяком.

– Нет, Джоши, малыш, я должна держать голову ясной для переговоров с Netflix. Упс, подождите – я что, сказала это вслух? Правда? Черт. Ну, в любом случае, спасибо всем, надеюсь, вы все продолжаете смотреть “Чернильный черный пердеж.

Уолли издал второй пук.

– Оооо, так лучше. Ладно, детки, – сказал он, вставая и беря ЭмДжей за рубашку, – вы должны нарисовать Харти.

– Мне нужен хороший удар, Эд, – простонал Эм-Джей. – Я в тупике.

– Пойдешь со мной, ленивый ублюдок, нам нужно зарабатывать деньги. Искусство, я имею в виду. Искусство для меня…

– Что, черт возьми, ты смотришь?

Страйк поставил видео на паузу и огляделся. Мэдлин стояла в дверном проеме кухни.

– Ютуберов, – сказал Страйк.

Ухмыляясь, Мэдлин подошла к нему босиком в бледно-сером кашемировом свитере и джинсах, обвила руками его шею и поцеловала в губы. У нее был вкус Мерло.

– Извини за это, мне нужно было записать дизайн, пока в голове все было ясно. Иногда приходит идея, и нужно просто следовать ей.

– Без проблем. Это были довольно крупные рубины или как их там…

– Они стеклянные – я не держу дома настоящие драгоценные камни, это кошмар для страховой компании. Иногда я использую пастообразные камни, чтобы разобраться в своих идеях. Мне нужно еще выпить, – добавила она, отпустив его, чтобы он подошел к винной стойке на стене и достал бутылку. – У меня был кошмарный день. Я забыла, что согласилась дать интервью какой-то ювелирной блогерше, которая едва вышла из подросткового возраста – не хочу обобщать, но некоторые из них действительно маленькие засранки. Все, что она хотела знать, так это то, все ли украшения получены из этичных источников – куда делся этот чертов штопор? – и потому что я не могу сказать, что я лично еду в эту гребаную Колумбию и выкапываю каждый изумруд из скалы и отдаю каждый второй камень сиротам или что-то еще – я имею в виду, что я прилагаю все усилия, чтобы покупать этичные вещи, но вы бы слышали ее на… на….

Мэдлин изо всех сил пыталась открыть бутылку. Страйк положил свой мобильный обратно в карман и протянул руку.

– Спасибо – я оторвала ноготь, открывая последнюю бутылку. Да, она говорила о кровавых бриллиантах, а я…

Неся только что открытую бутылку вина и свое пиво, он последовал за Мэдлин в открытую зону, откуда исчез Генри, и она снова опустилась на диван, рассказывая при этом о незаконной добыче золота в Латинской Америке и о различных усилиях, которые она и ее коллеги-ювелиры предприняли для того, чтобы их сырье не добывалось в условиях эксплуатации или криминала. Страйк наполнил ее бокал и тоже сел; у него сложилось впечатление, что Мэдлин все еще оправдывается перед невидимым собеседником. В животе у него заурчало. Он надеялся если не на домашнюю еду, то хотя бы на то, что Мэдлин предложит еду на вынос.

– Мама, – позвал Генри с верхней ступеньки лестницы, – я иду к папе.

– Когда ты…?

Но Генри уже бежал вниз. Они услышали, как хлопнула дверь.

– Он был груб с тобой? – спросила Мэдлин, нахмурившись. – У него плохое настроение, потому что его ноутбук сломался. Поэтому он пользуется моим компьютером.

– Нет, вообще-то, он был очень любезен, – сказал Страйк.

– Правда? Это меняет дело. Вообще-то, ты хорошо с ним ладишь. Джим его полностью испортил.

Страйк уже много слышал о том, как ее бывший муж, актер, который бросил Мэдлин ради своей главной героини, предал доверие Генри, но он сохранил заинтересованное выражение лица, выслушав еще несколько примеров. Его желудок снова заурчал. Когда Мэдлин сделала паузу, чтобы выпить половину бокала вина, он сказал, надеясь подтолкнуть ее мысли к еде

– Простите, что не смог поужинать…

– О, нет проблем, я не могу жаловаться на то, что у тебя проблемы с работой, у меня и у самой их хватает. В любом случае…

Она придвинулась ближе к нему на диване и снова обвила руками его шею.

... теперь ты можешь загладить свою вину.

Час спустя Страйк лежал обнаженный в темноте белоснежной спальни Мэдлин, в одном смысле удовлетворенный, но не настолько, чтобы забыть о голоде. Он полагал, что нельзя оставаться такой стройной, как Мэдлин, если питаться часто, но голодная диета была не в его стиле, хотя он и мог бы немного сбросить вес. Голова Мэдлин лежала на его плече, ее волосы щекотали ему лицо. Одна рука лежала на его волосатой груди.