Текст книги "Чернильно-Черное Сердце (ЛП)"

Автор книги: Джоан Кэтлин Роулинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 48 (всего у книги 58 страниц)

– Не в обиду твоему отцу, – усмехнулся Страйк, – но если тебе нужна ученая степень, чтобы понять, как размножаются овцы, у тебя есть заботы поважнее, чем быть джентльменом…

– Я использовал латынь на Шарлотте в тот вечер, когда встретил ее, – неожиданно добавил он, и Робин перестала смеяться, чтобы послушать. – Она думала, что я просто какой-то придурок, но она болтала со мной, потому что хотела позлить Росса, когда он пришел за ней на вечеринку. Они встречались и поссорились – она хотела заставить его ревновать.

– В общем, она изучала классику, – сказал Страйк, когда они вошли в проход Сенатского дома. – Она сказала мне, что любит Катулла, ожидая, что я не слышал о нем, и я начитал Катулла Пять, его первую любовную поэму к Лесбии, целиком. Остальное – история: шестнадцать лет гребаной боли. Уместно, правда, потому что Лесбия устроила Катуллу охуенный танец… Это оно?

Колледж Гонвилл и Кайус возвышался над ними, его арочный вход преграждали черные железные ворота, а его богато украшенный фасад из камня цвета чернозема бросал вызов современному миру, представленному окружающими магазинами. Три статуи неулыбчивых мужчин четырнадцатого и шестнадцатого веков смотрели на Страйка из своих ниш. Сквозь решетку ворот виднелась блестящая зеленая лужайка, а вокруг нее – еще больше золотых зданий. То, что казалось домиком консьержа, было незанято: не было никаких признаков присутствия человека.

– Заперто, – сказал Страйк, пробуя ворота. – Очевидно. Черт.

Но тут, пока они все еще смотрели сквозь решетку, в поле зрения появилась азиатка лет тридцати, одетая в белые льняные брюки и футболку, с сумкой для ноутбука. Прежде чем она успела скрыться из виду, Страйк позвонил через запертые ворота,

– Простите? Алло? Вы знаете Викаса Бхардваджа, не так ли?.

Он был уверен, что она одна из тех, кого он только что видел на фотографии исследовательской группы Викаса, и, конечно, она остановилась, слегка нахмурившись.

– Да, – сказала она, подходя к воротам.

– Мы его друзья, проезжали мимо и решили сделать ему сюрприз, – сказал Страйк, – но он не отвечает на звонки. Вы случайно не знаете…?

Он увидел, как ее взгляд переместился с него на Робин и обратно. Как и предполагал Страйк, присутствие Робин, похоже, убедило ее в его безобидности.

– Вы были в его комнатах? – спросила она.

– Мы думали, что его комнаты здесь, – сказала Робин.

– Нет, нет, он в здании Стивена Хокинга.

– Ах, конечно, – сказал Страйк, изображая недовольство собой. – Он говорил мне об этом. Большое спасибо.

Она коротко улыбнулась и повернула обратно в колледж. Робин уже искала здание Стивена Хокинга на своем телефоне.

– Это долгая прогулка. Имеет смысл вернуться к машине и поехать туда.

Так что они двинулись в обратный путь, и после короткой поездки на BMW подъехали к современному S-образному зданию из бледно-серого камня, окруженному садом, в котором среди зелени цвели тяжелоголовые розы. Табличка просила посетителей зайти в домик консьержа, но длинноволосый мужчина с мечтательным взглядом только что открыл главную дверь, и Робин окликнула:

– Извините, мы друзья Викаса Бхардваджа – не могли бы мы пройти с вами?

Длинноволосый мужчина молча открыл дверь. У Робин создалось впечатление, что кто-то настолько погрузился в свои собственные абстракции, что едва осознавал, что делает.

– Вы случайно не знаете, в какой стороне комната Викаса? – спросила Робин. – Мы друзья…

Длинноволосый мужчина просто молча указал налево, а затем скрылся из виду.

– Он не должен был этого делать, – сказал Страйк, когда они проходили мимо портрета Стивена Хокинга. – Нельзя просто так пускать людей в такое здание.

– Я знаю, – сказала Робин. После нападения на нее в ее бывшем общежитии усилили охрану, но все равно люди оставляли главную дверь открытой для друзей.

– Хорошо, здесь можно передвигаться на инвалидной коляске, – сказал Страйк. Полы были гладкими, а слегка изогнутый проход, в который они свернули, – широким, с белыми дверями, появляющимися через определенные промежутки.

В дальнем конце коридора высокий худой белый мужчина и невысокая чернокожая женщина изучали что-то на стене.

– На дверях нет имен, – сказал Страйк. – Давай спросим их. Если они не знают, мы начнем стучать.

Услышав шаги Страйка и Робин, мужчина и женщина быстро огляделись. Выражение лиц у обоих было встревоженным, даже испуганным.

– Вы случайно не знаете, где находится комната Викаса Бхардваджа? – спросил Страйк.

– Вот эта, – сказала женщина, указывая на дверь, возле которой она стояла и к которой была прикреплена короткая записка, напечатанная крупными буквами, что позволило Страйку и Робин быстро прочитать ее.

Уехал в Бирмингем. Вернется в понедельник.

– Кто вы? – спросил мужчина.

– Я частный детектив, – ответил Страйк.

Робин точно знала, почему он это сказал. Что-то было не так, она чувствовала это: страх на лицах стоящей перед ними пары, записка, утверждающая, что Викас находится там, где его нет, и слабый неприятный запах в воздухе, напомнивший ей о старой комнате Джоша и Эди в Норт-Гроув, где в банке тихо разлагалась дохлая крыса. Ее сердце заколотилось: оно знало то, что ее разум не хотел принимать.

– Вы должны были встретиться с ним? – спросил Страйк у испуганно выглядящей пары.

– Да, – ответила женщина.

– Кто-нибудь пошел за консьержом?

– Да, – сказал мужчина.

Ни один из них, казалось, не сомневался в праве Страйка задавать эти вопросы, и это само по себе было подтверждением того, что оба знали: что-то здесь не так.

– Он обычно печатает свои заметки? – спросил Страйк.

– Да, – снова ответила женщина, – но это не его шрифт. Он всегда использует Comic Sans. Для шуток.

– Он не отвечает на звонки, – сказал мужчина.

– Он не отвечает весь день, – сказала женщина.

Позади них послышались торопливые шаги, и все четверо повернулись, чтобы увидеть другую женщину, светловолосую и белокурую, бегущую к ним.

– Консьержа нет на месте, – задыхалась она. – Я не могу его найти.

– Машина, – сказал Страйк Робин. – Отделение для перчаток. Скелетные ключи. Не могли бы вы пойти с ней? – спросил он блондинку. – Чтобы она могла вернуться?

Женщина, казалось, была рада, что ей сказали, что делать. Обе женщины поспешили прочь.

– Вы не вызвали полицию? – спросил Страйк у мужчины.

– Мы приехали только десять минут назад, – ответил он, выглядя основательно напуганным. – Мы думали, что консьерж…

– Вызовите их сейчас же, – сказал Страйк. – Когда я открою дверь, никто не должен входить, если только он еще не жив.

– О Боже, – сказала женщина и закрыла рот рукой.

Мужчина достал свой мобильный и набрал 999.

– Полицию, пожалуйста, – сказал он дрожащим голосом.

Теперь Страйк изучал записку на двери, не прикасаясь к ней. В верхнем углу он заметил настолько слабый след, что его было почти не видно: слабый розовый овал, словно от большого пальца, покрытого латексом.

Шаги и звяканье ключей возвестили о появлении Робин и блондинки.

– Мы беспокоимся о нашем друге-инвалиде, – сказал полиции высокий худой мужчина. – Он не отвечает на звонки и не открывает дверь… Да… Стивен Хокинг Билдинг….

Страйк взял у Робин ключи и, попробовав несколько разных, сумел повернуть замок. Он толкнул дверь и открыл ее.

Крик чернокожей женщины был оглушительным. Викас Бхардвадж сидел в своем инвалидном кресле лицом к двери, спиной к столу и компьютеру. Его белая рубашка была заляпана засохшей коричневой кровью, глаза и рот были открыты, голова свисала набок, а горло было перерезано.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

На вершине волокна внезапно поворачивают внутрь,

во внутреннюю часть желудочка,

образуя так называемый вихрь.

Генри Грей. «Анатомия Грея»

Глава 85

Я думал, что мой дух и мое сердце приручены

К мертвенности; мертвы мучительные боли.

Эми Леви

Старый дом

Пока криминалисты еще работали на месте преступления, а машина скорой помощи ждала, когда увезут тело Викаса Бхардваджа, Страйк и Робин были отделены полицией от друзей Викаса и проведены в небольшую комнату с одним высоким окном. Это была странная смесь офиса и буфета: полки с папками вдоль одной стены, пара стульев и ведро со шваброй в углу. Здесь они дали показания местному офицеру в форме с ярко-рыжими волосами, который не пытался скрыть свои подозрения в отношении этой пары, и его вопросы о скелетных ключах Страйка были агрессивными.

Страйк внятно рассказал об участии Викаса в сетевой игре и намеренно упомянул о том, что “Халвенинг” внедрился в нее, надеясь, что это ускорит прибытие людей, компетентных разобраться в деле, но эти подробности, похоже, только еще больше раздражали рыжеволосого офицера. В комнату вошел второй офицер, держа в руках мобильный телефон. Рыжеволосый констебль вышел из комнаты, чтобы ответить на звонок, и через десять минут вернулся, чтобы сказать Страйку и Робин оставаться на месте.

Они оставались в своей похожей на коробку комнате еще час, не потревоженные никем, кроме опустошенного консьержа, который принес им тепловатый кофе в пластиковых стаканчиках.

– Он был прекрасным человеком, доктор Бхардвадж, – сказал консьерж. – Один из самых милых людей, которых мы…

Его голос прервался. Поставив кофе на стол, он ушел, прикрыв глаза рукой.

– Бедняга, – тихо сказал Страйк, когда дверь закрылась. – Это не его вина.

Робин, которая не думала, что когда-нибудь забудет изображение зияющей раны на горле Викаса Бхардваджа, сухожилия и разорванные артерии, сказала,

– Как ты думаешь, для чего они нас держат?

– Для того, чтобы сюда добрались высшие чины, – сказал Страйк. Я надеюсь, что мы увидим знакомые лица. Вот почему я упомянул “Халвенинг” этому рыжему придурку.

В высоком окне показался кусок черного неба, усеянного звездами, прежде чем дверь снова открылась, и Страйк с облегчением увидел маленькую, аккуратную фигурку Анжелы Дарвиш.

– Мы снова встретились, – сказала она. Страйк хотел встать, чтобы предложить Дарвиш один из двух стульев, но она покачала головой.

– Спасибо, нет. Я только что прочитала ваши показания. Значит, Бхардвадж был в вашей сетевой игре? В той, в которую внедрился Халвенинг?

– Он не просто был в ней, он был одним из ее создателей, – сказал Страйк.

– Они знают, как давно он умер? – Робин спросила Дарвиша.

– По приблизительным подсчетам, двадцать четыре часа, – ответил Дарвиш.

Значит, подумала Робин, было уже слишком поздно, когда они со Страйком остановились выпить кофе в Cambridge Services.

– Здесь полно камер видеонаблюдения, – сказал Страйк, который заметил их, когда шел сюда. – Я бы сказал, что здесь очень безопасно, если только идиот, который нас впустил, не имеет привычки держать дверь открытой для незнакомцев.

– Идиот, который вас впустил, – доктор теоретической физики, – сказала Анжела Дарвиш. – Сейчас его допрашивают. Это проблема коммунальных зданий. Они безопасны только настолько, насколько наименее заботящийся о безопасности человек в них живет. Тем не менее, я не думаю, что у нас будут большие проблемы с идентификацией убийцы. Как вы говорите, здесь повсюду камеры – кто-то должен был отчаянно хотеть избавиться от этого бедняги, чтобы рискнуть попасть лицом на такое количество пленки.

– У меня такое чувство, что на записи будет латексная маска, – сказал Страйк.

Отсутствие реакции Дарвиша на это замечание показалось ему интересным.

– Мы постараемся, чтобы ваши имена не попали в прессу, – сказала она. – Вам не нужно больше внимания прессы, не после той бомбы.

– Ценю это, – сказал Страйк.

– Где вы остановились?

– Понятия не имею, – сказал Страйк.

– Ну, дайте нам знать, когда узнаете, – сказала Анджела Дарвиш. – Возможно, нам понадобится поговорить с вами еще раз. Я провожу вас, – добавила она. – Не волнуйтесь: я поручилась за вас перед полицией.

– Спасибо, – сказал Страйк, вздрогнув, когда поднялся на ноги. Его правое колено снова пульсировало. – Не думаю, что тот рыжий парень сильно к нам привязался.

– Скелетные ключи оказывают на некоторых людей такой эффект, – сухо улыбнулась Дарвиш.

Когда они направились к улице через темный сад, Робин увидела припаркованные полицейские машины. Возле здания стояли толпы студентов, без сомнения, в ужасе от того, что случилось с одним из них.

– Счастливого пути, и не забудьте сообщить нам, где вас можно найти, – сказала Дарвиш, когда они подошли к BMW. Подняв руку в знак прощания, она пошла прочь.

– Ты в порядке? – спросил Страйк, когда они с Робин вернулись в машину.

– В порядке, – ответила она, что было не совсем правдой. – Что теперь?

Мы могли бы остановиться у Ника и Илсы? – предложил Страйк без особой уверенности.

– Мы не можем. Она беременна. Им не нужны гости, за которыми следит Халвенинг.

– Ну, если ты готова ехать обратно в Лондон, мы могли бы найти другую гостиницу – может быть, где-нибудь рядом с офисом, чтобы мы могли получить доступ к нашим вещам, когда нам разрешат вернуться? Но если ты предпочитаешь остаться здесь…

– Нет, – сказала Робин, которой хватило Кембриджа на очень долгое время, – я лучше вернусь назад.

Глава 86

О нетерпеливое терпение моего жребия! —

Так с самим собой: а как, друзья, с вами?

Кристина Россетти

Поздняя жизнь: Двойной сонет сонетов

Жестокое убийство Викаса Бхардваджа, который поступил в Кембриджский университет в шестнадцать лет, чей гений стал доктором астрофизики в двадцать три года и который уже получил международную премию за исследования, вызвало оправданный шум в средствах массовой информации. Робин, которая читала все новости, почувствовала, что ее переполняет едва ли оправданная скорбь по молодому человеку, которого она никогда не видела. Разве это неправильно, задавалась она вопросом, чувствовать, что его убийство было особенно ужасным, потому что он был таким гениальным?

– Нет, – ответил Страйк, когда она задала ему этот вопрос в кафе отеля на Поланд-стрит, где они остановились два дня спустя. Они ждали прибытия остальных членов команды, чтобы встретиться лицом к лицу. Страйк решил, что, поскольку офис недавно подвергся бомбардировке, моральный дух команды должен быть приоритетнее, чем несколько часов отсутствия наблюдения. – Я бы с радостью согласился, чтобы Оливера Пича переехал поезд, если бы мы могли вернуть Бхардваджа. Какой толк от этого чертова Пича?

– Ты не думаешь, что это немного… евгенично? – сказала Робин.

– Только если я лично начну пихать тупиц под поезда, – сказал Страйк. – Но поскольку я не собираюсь убивать людей, которые мне не нравятся, я не думаю, что есть что-то плохое в признании того, что некоторые люди вносят больший вклад в мир, чем другие.

– Значит, ты не придерживаешься мнения “смерть любого человека уменьшает меня”? – спросила Робин.

– Я бы не почувствовал никакого уменьшения от смерти некоторых ублюдков, которых я встречал, – сказал Страйк. – Ты видела, что семья Бхардваджа написала сегодня утром в “Таймс”?

– Да, – ответила Робин, не упомянув, что это заявление довело ее до слез. Помимо просьбы о помощи в поисках убийцы, семья Викаса говорила о своей огромной и неизменной гордости за гения, который никогда не позволял своей инвалидности встать на его пути, и для которого астрофизика была всей его жизнью.

– Это заполнило для меня многие пробелы, – сказал Страйк.

– Каким образом?

– Доктор астрофизики казался очень маловероятным кандидатом для того, чтобы проводить так много времени в онлайн-игре. Но потом мы узнали, что в шестнадцать лет он учился в Кембридже, был тяжелым инвалидом – держу пари, он был чертовски одинок. Эта игра была его социальной жизнью. Внутри игры ему не приходилось сталкиваться с проблемами речи и передвижения. Должно быть, это было облегчением – перестать быть ребенком-вундеркиндом и стать просто еще одним фанатом, встречающим других фанатов.

– И иметь лучшего друга в Аноми.

– Да, – сказал Страйк, – и это интересный момент, не так ли? С кем бы Викас Бхардвадж, скорее всего, подружился из наших оставшихся подозреваемых?

– Я и сама задавалась этим вопросом, – сказала Робин.

– Кеа симпатичная, – сказал Страйк. – Я могу представить, как одинокий молодой парень будет очень рад стать ее лучшим другом.

– Верно, – сказала Робин. – Но тогда, если бы вы не знали о педофильских наклонностях Эшкрофта, вы могли бы подумать, что он хороший парень.

– И судя по тому, что я слышал на твоей записи, Пирс может быть очаровательным, когда хочет. К тому же он знал Ледвелл и Блэя. Жил с ними. Это было бы захватывающе для фаната.

Несколько секунд они сидели в тишине, оба думали, прежде чем Страйк сказал,

– Ну, пресса все еще не пронюхала о том, что мы там были, слава Богу… У тебя вчера все прошло нормально?

– Да, все хорошо, – ответила Робин.

Убедившись, что это безопасно, она ненадолго вернулась домой, чтобы взять чистую одежду и отвезти ее в отель. За час, проведенный в квартире, она полила слегка завядший филодендрон и на один безумный момент подумала о том, чтобы забрать его с собой в отель.

Робин подозревала, что состояние, в котором она впервые вошла в отель “Z”, уставшая после сотен миль дороги и только что обнаружившая труп Викаса Бхардваджа, могло предубедить ее против этого места, но ее номер, оформленный в оттенках серого, показался ей тесным и неприятно бездушным. В отличие от Страйка, она почти постоянно сидела там, потому что ей нужно было готовиться к модераторскому тесту, который Аноми собирался устроить ей меньше чем через неделю.

Ее напарник, напротив, был совершенно счастлив. Годы службы в армии приучили его к регулярной смене места жительства; он предпочитал чистые, незахламленные и утилитарные помещения, а тесные условия были полезны в те моменты, когда он не носил протез ноги. Кроме того, отель был идеально расположен, чтобы следить за ремонтом офиса и иметь доступ ко всем удобствам района, который он знал лучше всего.

Мидж и Барклай были первыми из субподрядчиков, прибывшими на собрание команды. Мидж была одета в черные джинсы и жилетку, которая заставила Робин остро осознать отсутствие тонуса в ее собственных руках.

– Сегодня утром все прошло по плану, – таковы были первые слова Мидж, обращенные к Страйку.

– Что произошло сегодня утром? – спросила Робин, которая с семи утра все время смотрела эпизоды сериала “Чернильно-черное сердце” и пытался запомнить сюжеты и важные реплики.

– Навестила первую жену Джейго Росса, – сказала Мидж. – Показала ей видеозаписи, которые мы сняли, где он избивает их детей и заставляет маленькую девочку перепрыгивать через забор на своем пони.

– И что? – сказал Страйк.

– Она собирается подать заявление на единоличную опеку, – сказала Мидж. – Она обещала не звонить Россу или своему адвокату до вечера.

– Хорошо, – сказал Страйк.

– Ты собираешься…? – начала Робин, но Барклай в это время сказал,

– Уже нашли кого-нибудь на замену Натсаку?

– Я работаю над этим, – сказал Страйк Барклаю, хотя на самом деле после возвращения из Кембриджа у него не было времени на решение кадровой проблемы. Большая часть того утра была посвящена встрече с арендодателем офиса, который после бомбардировки по понятным причинам забеспокоился о продлении аренды, и его пришлось долго успокаивать.

– Ну, мы с Мидж узнали новости о Фингерсе, – сказал Барклай.

– Отлично, – сказал Страйк. – Раскажете нам, когда придут Дев и Пэт: они всего в минуте ходьбы.

Робин была рад видеть, что Пэт выглядела как обычно, когда пришла с Дэвом, ее бодрая походка свидетельствовала о том, что дверь, от взрыва влетевшая в нее, не нанесла ей никаких серьезных повреждений. Не изменились и манеры Пэт: когда она бросила неприязненный взгляд на треугольный табурет, на котором должна была сидеть, Страйк встал, чтобы предложить Пэт диван, на что та прорычала,

– Я могу справиться с табуреткой, я еще не дряхлая, – и села, яростно затягиваясь электронной сигаретой.

Когда все заказали еду и напитки, Страйк сказал,

– Я подумал, что мы должны встретиться лицом к лицу. Я знаю, что вам всем пришлось нелегко, Робин и я уехали на несколько дней. Просто хочу, чтобы вы знали, что мы ценим то, как много работы вы выполняли в наше отсутствие, и то, что вы остаетесь с агентством, после того, что произошло.

– Полиция приблизилась к поимке террориста? – спросил Дев.

– У нас пока нет новостей, но они не заставят себя ждать, учитывая, что в деле замешана МИ-5, – ответил Страйк, надеясь, что он не слишком оптимистичен. – Итак, что нового о Фингерсе?

– Экономка подала в отставку, – сказал Барклай.

– Интересно, – сказал Страйк.

– Да. Я стоял рядом с ней на автобусной остановке вчера вечером, когда она говорила Фингерсу, что точно не хочет возвращаться на работу, никогда, потому что ей страшно.

– Страшно? Чего она испугалась? – спросил Страйк.

– КГБ, – сказал Барклай.

– Нет больше никакого КГБ, – сказала Робин. – И еще: какого черта?

– Насколько я слышал, – сказал Барклай, – Фингерс говорил ей, что его отчим находится под наблюдением российского правительства, поэтому он заставил ее выловить все скрытые камеры и отдать ему, потому что он сказал, что его мама не должна волноваться, потому что она больна. Но, – сказал Барклай, – Мидж знает об этом немного больше.

– Да. Больна, черт возьми, – коротко сказала Мидж. – Мать здесь, в Лондоне. Прибыла два дня назад. Я проследила за ней и Фингерсом вчера и, благодаря чертовски удачному стечению обстоятельств, получила место рядом с ними в баре шампанского и икры в Харродсе.

– Я учту это в твоих ежемесячных расходах, – сказал Страйк.

– Если тебя это утешит, это было ужасно, – сказала Мидж. – Я никогда раньше не ела икру.

– Не было более дешевого варианта?

– Черт возьми, Страйк, я сидела в баре с икрой – что мне было делать, спросить, могут ли они сделать мне пирог со свининой?

Робин рассмеялась.

– В любом случае, – сказала Мидж, – я слышала весь их разговор. Она планирует развод. Если хочешь знать мое мнение, Фингерс ворует вещи, потому что хочет вывезти из этого дома как можно больше, пока не сменили замки.

– Или, – сказал Страйк, – она заставила его стащить вещи, которые она хочет оставить себе, а не бороться за них в суде – предположительно в надежде, что в этом обвинят экономку.

– Меня бы это не удивило, – сказала Мидж. – Фингерс и его мамочка выглядят очень уютно.

– Хорошо, вы оба отлично поработали. Мы останемся на Фингерсе и, возможно, на его матери, пока она здесь. Сколько ей лет?

– Не знаю… от середины до конца сороковых? – сказала Мидж. – Может выглядеть моложе, если бы была темной. Она набила лицо филлерами. При ярком свете она выглядит так, будто у нее анафилактический шок.

– Мне просто интересно, – сказал Страйк, – планирует ли она развод… Она стала довольно общительной с тех пор, как приехала в Лондон?

– Она ест каждый раз вне дома, – сказала Мидж. – Позавчера вечером она пошла в бар в Найтсбридже с парой женщин, похожих на нее.

Взгляд Страйка спекулятивно переместился на Дэва, который сказал,

– Что?

– Возможно, стоит подослать с ней симпатичного арт-дилера. Посмотрим, попросит ли она его оценить или продать вещи, которые стащил Фингерс.

– Я ни черта не смыслю в искусстве, – сказал Дев.

– Тебе нужно специализироваться только на том, что, как мы знаем, пропало из дома, – сказал Страйк.

– Почему меня не выбрали для этой работы? – бесстрастно сказал Барклай.

– Много знаешь об искусстве, не так ли? – спросил Страйк.

– Окончил курсы по Фаберже и сварке.

Даже Пэт рассмеялась.

Когда принесли их сэндвичи, Страйк сказал,

– Итак: Аноми.

Пустые лица субподрядчиков сказали ему, что они не в восторге от новой темы.

– У нас осталось три сильных кандидата, – сказал Страйк. – Пока мы не исключим кого-то еще, придется потрудиться.

– С такими темпами на это могут уйти годы, – сказала Мидж.

– Робин близка к тому, чтобы попасть на канал модераторов в игре, – сказал Страйк. – Я думаю, что ее попадание туда будет ключом к разгадке дела.

Страйк не мог винить субподрядчиков за скептицизм. В агентстве было пять следователей, один из которых сейчас не работал, потому что пытался пройти тест Аноми, и они должны были вести наблюдение за шестью людьми.

– Слушай, – сказал Страйк, – я знаю, что мы загружены, но мы должны закончить с Россом сегодня вечером.

– Ты собираешься встретиться с ним? – спросила Робин.

– Да, – ответил Страйк без подробностей. Поскольку он не хотел, чтобы вся команда обсуждала Росса, его давнюю связь с Шарлоттой или его вину за то, что он вообще добавил это дело к их рабочей нагрузке, он перевел разговор обратно на Аноми, назначив каждому субподрядчику подозреваемого, за которым они возобновят наблюдение во второй половине дня.

Глава 87

У великой любви до последнего пульс красный;

У всех великих любовей, что когда-либо умирали, пульс красный.

Хелен Хант Джексон

Упал замертво

В половине восьмого вечера – к этому времени Джейго Росс обычно возвращался с работы – Страйк приехал в Кенсингтон и подошел к огромному, солидному на вид дому из красного кирпича с облицовкой из белого камня, в котором у Джейго была квартира. Конечно, на втором этаже горел свет, и Страйк позвонил в звонок возле входной двери, которая была частично сделана из стекла и сквозь которое виднелся роскошный вестибюль. Портье в черной ливрее ответил на звонок Страйка, но не впустил его.

– К Джейго Россу, – сказал Страйк. – Корморан Страйк.

– Я позвоню наверх, сэр, – сказал портье, который говорил тихим тоном гробовщика, и осторожно закрыл перед лицом Страйка входную дверь. Детектив, который был уверен, что Росс увидится с ним, хотя бы для того, чтобы иметь возможность оскорбить и пригрозить лично, ждал без излишнего беспокойства, и, конечно, портье вернулся через пару минут, открыл дверь и впустил детектива.

– Второй этаж, квартира 2В, – сказал портье, все еще тихим, бесцветным голосом человека, выражающего соболезнования важному лицу. Лифт прямо.

Поскольку Страйк и так все видел, он не посчитал, что эта информация стоит чаевых, поэтому прошел через холл, устланный королевским синим ковром, и нажал на латунную кнопку возле дверей лифта, которые раздвинулись, открывая интерьер, отделанный панелями из красного дерева, со скошенным зеркалом в золоченой раме.

Когда двери снова открылись, Страйк оказался на площадке второго этажа, где было еще больше королевского синего ковра, свежие лилии на столике и три двери из красного дерева в отдельные апартаменты. На небольшой металлической табличке на средней двери было выгравировано имя РОСС, поэтому Страйк позвонил в еще одну латунную дверь и стал ждать.

Россу потребовалась почти минута, чтобы открыть. Он был такого же роста, как и Страйк, но гораздо худее, и выглядел, как и всегда, как песец, с белыми волосами, узким лицом и ярко-голубыми глазами. Все еще в деловом костюме, он ослабил темно-синий галстук и держал в руках хрустальный стаканчик с чем-то похожим на виски. Он бесстрастно посторонился, чтобы дать Страйку пройти в холл, затем закрыл дверь квартиры и молча прошел мимо своего посетителя в то, что, судя по всему, было гостиной. Страйк последовал за ним.

Страйк знал, что квартира принадлежала родителям Росса, и ее обстановка была почти пародийно “старинной” – от слегка выцветших, но все еще блестящих парчовых занавесок до антикварной люстры и обюссонского ковра. Стены покрывали темные масляные картины с изображением собак, лошадей и, как предполагал Страйк, предков. Среди фотографий в серебряных рамках на столике за диваном выделялась фотография молодого Росса в белом галстуке и черном фраке Итона.

Росс, похоже, был намерен заставить Страйка говорить первым, против чего последний не возражал – более того, ему хотелось покончить с этим как можно скорее, – но не успел он начать, как услышал шаги.

Из боковой комнаты вышла Шарлотта на черных шпильках и в облегающем черном платье. Она выглядела так, словно плакала, но выражение ее лица при виде Страйка было просто изумленным.

– Корм, – сказала она. – Что?

– И Оскар за лучшую актрису… – сказал Джейго с одного из диванов, его рука была вытянута вдоль спинки, демонстративно непринужденно.

– Я не знала, что он придет! – выпалила Шарлотта своему мужу

– Конечно, не знала, – ответил Джейго.

Но Шарлотта смотрела на Страйка, который с глубоким сомнением заметил, что она раскраснелась от удовольствия и надежды.

– Неужели я попал на воссоединение супругов? – спросил он, преследуя двойную цель: приглушить ожидания Шарлотты и как можно быстрее перейти к делу.

– Нет, – ответила Шарлотта и, несмотря на покрасневшие глаза, слегка рассмеялась. – Джейго позвал меня сюда, чтобы предложить купить у меня моих детей. Если я хочу, чтобы в суде меня не выставили психованной девицей, я могу уйти сейчас, получив сто пятьдесят тысяч без налогов. Полагаю, он думает, что это будет дешевле, чем доводить дело до суда. Сто сорок пять для Джеймса и пять для Мэри, я полагаю. Или она вообще не стоит этого? – бросила она Россу.

– Ну, если она похожа на свою мать, то нет, – сказал Джейго, глядя на нее.

– Видишь, как он со мной обращается? – Шарлотта обратилась к Страйку, ища на его лице признаки жалости.

– Это мое последнее предложение, – сказал Джейго своей жене, – и я делаю его только для того, чтобы твои дети не узнали правду о своей матери, когда они станут достаточно взрослыми, чтобы читать прессу. В противном случае я с большим удовольствием пойду в суд. “Они отдали детей отцу, потому что мать была настоящей Шарлоттой Росс”, – скажут они, когда я закончу с тобой. Прошу прощения, – добавил Джейго, лениво повернувшись к Страйку. Я знаю, как больно тебе это слышать.

– Мне плевать, кто из вас получит опекунство, – сказал Страйк. – Я здесь, чтобы убедиться, что меня и мое агентство не впутывают в ваше дерьмовое шоу.

– Это невозможно, к сожалению, – сказал Росс, хотя он выглядел далеко не несчастным. – Фотографии обнаженной натуры. “Я всегда буду любить тебя, Корм. Спасать ей жизнь, когда это сэкономило бы мне кучу времени, проблем и денег, если бы она просто умерла в психушке…

Шарлотта схватила с ближайшего стола полированный малахитовый шар размером с грейпфрут и бросила его, целясь в зеркало на каминной полке. Как и предсказывал Страйк, шар пролетел совсем немного и с глухим стуком упал на стопку книг, разложенных на журнальном столике, а затем безвредно скатился на ковер. Джейго рассмеялся. Как и предполагал Страйк, Шарлотта схватила ближайший предмет, инкрустированную шкатулку из черепаховой скорлупы, и бросила ее в Джейго, который отбил ее взмахом руки, отклонив шкатулку в решетку, где она с громким треском распалась на части.

– Это, – сказал он, больше не улыбаясь, – восемнадцатый век, и ты за это, блядь, заплатишь.

– Неужели? Неужели? – кричала Шарлотта.

– Да, сука ты сумасшедшая, так и есть, – сказал Джейго. – Будет на десять тысяч меньше, чем я предлагал. Сто сорок, и ты сможешь видеться с близнецами, под присмотром, шесть раз в год.