Текст книги "Чернильно-Черное Сердце (ЛП)"

Автор книги: Джоан Кэтлин Роулинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 58 страниц)

– О, ты рассказал им, – сказала Хизер, улыбаясь Гранту. – Я сказала…

– Заткнись, – прорычал Грант.

Хизер не могла бы выглядеть более потрясенной, если бы он дал ей пощечину. Неуютную тишину нарушило яростное тявканье собаки в соседнем саду.

– Говорили ему, чтобы он признался, да? – сказал Страйк Хизер. – Жаль, что он не послушал. Сокрытие улик по делу об убийстве, ложь об общении с мертвой женщиной…

Хизер теперь выглядела запаниковавшей.

– Корморан, – сказала Робин в третий раз, – никто не скрывал улик. Лично я, – продолжила она, обращаясь к Ледвеллам, – считаю, что вы были вполне в своем праве прочитать эти письма. Она была вашей племянницей, и любой из мужчин, написавших их, мог быть ответственен за ее смерть, не так ли?

– Именно это я и сказала! – сказала Хизер, воодушевленная. Уловив выражение лица своего мужа, она добавила: – Ну, это правда, Граб, я сказала…

– Я не признаю, что мы читали письма, и не признаю, что мы не положили их оба в гроб, – сказал Грант. Теперь он снял солнцезащитные очки. В угасающем свете его лицо с тяжелыми челюстями выглядело как примитивная резьба.

– Но ваша жена только что призналась в этом, – сказал Страйк.

– Нет, она…

– Да, она призналась, – сказал Страйк, – и это основание для ордера на обыск. Конечно, если вы хотите сжечь письмо до приезда полиции, это ваш выбор, но мы оба сможем дать показания о том, что только что сказала Хизер. И в крайнем случае, я думаю, Министерство внутренних дел разрешит эксгумацию.

С раздражающей предсказуемостью, как показалось Страйку, мать Хизер появилась у французских дверей и весело сказала,

– Есть место для маленького?

– Нет, – огрызнулся Грант. – Я имею в виду, дай нам минутку, Венди.

Явно разочарованная, она удалилась. Соседская собака продолжала тявкать.

– Я бы посоветовал вам обоим хорошенько подумать о последствиях дальнейшего отрицания того, что вы заполучили это письмо, – сказал Страйк.

– Все будет хорошо, – солгала Робин, обращаясь к испуганной Хизер, – если вы признаетесь сейчас. Все поймут. Конечно, вы боялись, что Ормонд или Блей как-то связаны со смертью Эди. Я не думаю, что на вашем месте кто-нибудь удержался бы от того, чтобы вскрыть письма, учитывая, как она умерла. Это вполне понятный поступок.

Хизер выглядела немного успокоенной.

– Тогда как продолжение притворяться, что вы не получили письмо, будет выглядеть чертовски подозрительно, когда все это всплывет, – сказал Страйк, с интересом вернув Гранту его враждебный взгляд. – Газеты любят такие вещи. “Почему они не сказали?” “Почему они скрыли это?”

– Граб, – прошептала испуганная Хизер, и Робин была уверен, что она представляет себе сплетни у ворот детской площадки, если газеты действительно напечатают такие истории. – Я думаю…

– Мы не скрывали ее, – сердито сказал Ледвелл. – Мы просто не положили ее в гроб. Это было отвратительно, то, что он написал. Я не собирался хоронить ее с этим.

– Можно нам посмотреть? – сказал Страйк.

Соседская собака продолжала неистово тявкать, пока Грант сидел, уставившись на Страйка. Детектив решил, что Ледвелл во многом глупый человек, но не совсем дурак. Наконец Грант медленно поднялся на ноги и скрылся в доме, оставив жену с крайне озабоченным видом.

– И часто так? – приятно спросила Робин, указывая в сторону шумящей собаки.

– Собака? О да, – сказала Хизер. – Она никогда не останавливается! Это померанец. Девочки умоляли нас завести щенка. Мы сказали, что может быть, как только вернемся в Оман – дело в том, что помощь по дому там такая дешевая, что я, наверное, смогу справиться с собакой и ребенком. Но это будет не померанец, это точно.

– Нет, я вас не виню, – сказала Робин, улыбаясь, в то время как ее пульс учащался при мысли о доказательствах, которые вот-вот появятся.

Грант снова появился, держа в руках конверт. Прежде чем он успел сесть, Страйк сказал,

– У вас есть прозрачный пластиковый пакет?

– Что? – сказал Грант, который все еще выглядел рассерженным.

– Прозрачный пластиковый пакет. Там будут следы ДНК. Я не хочу загрязнять его еще больше.

Грант бесропотно вернулся на кухню и вернулся с конвертом и пакетом для заморозки.

– Если вы можете, откройте письмо и положите его и конверт в пакет, прежде чем мы его прочитаем, – сказал Страйк. Грант сделал то, что ему было сказано, а затем положил запечатанное письмо на стол.

Сердце Робин учащенно забилось. Она наклонилась к Страйку, чтобы прочитать короткий абзац, написанный самым чистым образцом того, что Пэт назвала бы “письмом психа”, который Страйк когда-либо видел. Маленький и неровный, с некоторыми буквами, навязчиво выведенными темными чернилами, он выглядел странно детским, или мог бы показаться таким, если бы не безупречное написание и содержание.

Ты сказала мне, что я такой же, как ты. Ты заставила меня думать, что любишь меня, а потом бросила, как кусок дерьма. Если бы ты жила, ты бы использовала и пытала больше мужчин ради удовольствия, выплевывая их, когда тебе надоедало. Ты была высокомерной, лицемерной, презренной дрянью, и я хочу, чтобы эти слова гнили рядом с тобой, твоя самая близкая, самая правдивая эпитафия. Смотри из ада и наблюдай, как я завладеваю “Чернильно-черным сердцем”, навсегда.

– Катя Апкотт дала вам это? – спросил Страйк, глядя на Гранта.

– Да.

– Это отвратительно, не так ли? – горячо сказала Хизер. – Просто отвратительно. И тот факт, что Катя переписала всю эту грязь, а затем передала ее Грубу, зная, что там было – и Аллан Йоман и Ричард Элгар говорят, что она такая милая женщина – честно говоря, мне стало плохо, когда я услышала их в тот день в Клубе искусств.

– Только вот Катя Апкотт этого не писала, – сказал Страйк. – Это не ее почерк. Вот ее почерк, – сказал Страйк, указывая на конверт, на котором было написано “Для Эди” тем же аккуратным, квадратным почерком, что и в списке имен, который Катя дала ему несколько недель назад.

– Так… кто это написал? – спросил Грант, указывая коротким толстым пальцем на письмо. Теперь и он, и Хизер выглядели испуганными.

– Аноми, – сказал Страйк, доставая свой мобильный и делая снимок письма. Он положил телефон и блокнот обратно в карман и потянулся за своими костылями. – Вы должны немедленно позвонить в полицию. Попросите Райана Мерфи из уголовного розыска. Он должен увидеть это письмо. А пока не доставайте его из пакета.

Страйк с некоторым трудом поднялся на костыли: после долгого сидения всегда труднее держать равновесие.

– Спокойной ночи, – тихо сказала Робин Ледвеллм, с трудом отказавшись от своего образа хорошего полицейского. Она последовала за Страйком обратно в дом, и тявканье померанца в соседнем саду пронзило потрясенную тишину, которую они оставили после себя.

Глава 105

Когда тайны будут раскрыты;

Все секреты будут раскрыты;

Когда вещи ночи, когда вещи стыда,

Найдут, наконец, имя…

Кристина Россетти

Рано или поздно: Но наконец-то

– Так, – сказал Страйк, когда они шли по короткой дорожке перед домом Ледвеллов в сгущающейся темноте. – Нам нужно поговорить с Катей. Я хочу добраться до Аноми до того, как он начнет разбивать новые жесткие диски.

Когда они оба вернулись в BMW и Страйк засунул костыли на заднее сиденье, он позвонил Кате, но после нескольких звонков попал на голосовую почту.

– Не отвечает.

– Без четверти десять, – сказала Робин, взглянув на часы на приборной панели. – Может, она отключает звонки в это время?

– Тогда мы поедем к дому, – сказал Страйк.

– Не думаю, что Иниго будет рад нашему позднему визиту, – сказала Робин, заводя двигатель. – Отсюда мы доберемся за двадцать минут.

– Надеюсь, этот несчастный все еще в Уитстейбле.

Выехав с парковки и ускорившись на Бэттлдин Роуд, Робин сказала,

– Катя не могла знать, что она передает. Должно быть, она думала, что то, что надиктовал Джош, все еще в конверте.

– Согласен, это значит, что она упустила конверт из виду в какой-то момент между запечатыванием в больнице и передачей его Гранту Ледвеллу. Нам нужно точно знать, какой путь он проделал.

– Там все еще есть ДНК, если только Ледвеллы не загрязнили его слишком сильно.

– Аноми не глуп. Держу пари, он был в перчатках, и если там нет ДНК, все, что у нас есть, это почерк и потенциальный доступ к сумочке Кати.

Когда они проезжали по жилым улицам, за освещенными окнами которых Робин представляла себе здравомыслящих, счастливых людей, она тихо сказала,

– Мы имеем дело с кем-то очень злонамеренным, не так ли? Хочел положить это в ее гроб?

– Да, – сказал Страйк, глубоко задумавшись, его глаза были устремлены на дорогу впереди, – это глубоко помешанный человек.

– Который думал, что Эди любит его.

– Или сам себя обманывал, что это так.

– Могу я теперь узнать, что означало это замечание про “перерезание проводов”?

– Что? – сказал Страйк, который следовал за своим собственным ходом мыслей. – О, я имел в виду перерезание колючей проволоки для проникновения в траншеи противника.

– А проволока в данном случае – это…?

– Те спутниковые аккаунты, которые Аноми сделал в Твиттере. Этот самонадеянный ублюдок никогда не думал, что кто-то заинтересуется всеми этими мелкими аккаунтами, поэтому немного схалтурил с именами… Дай мне еще минуту, и я скажу тебе, куда, по-моему, они ведут, – сказал Страйк, снова доставая свой мобильный. – Я знаю, что видел имя Джона Болдуина где-то еще, кроме Twitter…

Чувствуя нетерпение и тревогу, Робин послушно замолчала, когда она повернула машину на Холлоуэй-роуд, по которой они должны были ехать на северо-запад, в сторону Хэмпстеда и Хайгейта. Рядом с ней Страйк сидел над своим мобильным телефоном, хмурясь, прерывисто печатая и размышляя.

– Попался! – сказал Страйк так громко, что Робин подпрыгнула. – Он на Reddit, на странице “Отследить криминальных сучек” и – блядь.

– Что? – сказала Робин, чье сердце все еще билось.

– Он сообщил о сестре Маркуса Барретта.

– Что?

– Лживая сука Дарси Оливия Барретт выдвинула ложное обвинение в сексуальном насилии против бойфренда. Живет по адресу 4b Lancaster Drive, Hoxteth… Он дал все ее аккаунты в социальных сетях… Вот почему я не смог найти ни одного у нее. Держу пари, она удалила все, как только это появилось.

– Страйк, расскажи мне об именах, – сказала Робин. – Что они выдают?

– Ну, для начала, Марк Лепин застрелил четырнадцать женщин. Любимое число Аноми – четырнадцать. Джулиус-И-Я-Эвола говорит нам, что Аноми находится, или находился, в Норт Гроув.

– Мне казалось, ты сказал, что Эвола был из тех писателей, которых крайне правые…?

– Я ошибался. Если Аноми – Ученик Лепина, то он – Я – Эвола. Потом у нас есть Макс Регер, немецкий композитор девятнадцатого века – я должен был это заметить: Я видел книгу его музыки на этой чертовой клавиатуре.

– Подожди…

– Джон Болдуин, британский композитор шестнадцатого века; Золтан Кодай, венгерский композитор начала двадцатого века. Скарамуш: прямо из “Богемской рапсодии” группы Queen. Что означает человека, который слушает Queen и Битлз, возможно, потому что у него нет…

Мобильный Страйка зазвонил по Bluetooth в машине: Катя перезванивала ему. Он ответил на звонок, но успел произнести только один слог “алло”, как через динамик раздался крик высокого тона.

– Помогите нам, помогите нам, помогите…!

Звонок прервался.

Страйк нажал на номер, чтобы перезвонить, но никто не ответил. Робин хлопнула ногой по полу.

– Это была не Катя – это была Флавия. Страйк, позвони…

Но он уже набрал 999.

– Полиция – из дома восемьдесят один по Лисберн-роуд доносятся крики, там мужчина с ножом… Потому что я знаю, что так и есть… Корморан Страйк… Семья из четырех человек…

– Черт, – сказала Робин, когда Страйк повесил трубку. – Черт – это моя вина, это все моя вина, я напугала его…

– Это не твоя гребаная вина, – сказал Страйк, хватаясь за бока своего сиденья, когда Робин на скорости вошла в поворот.

– Да, да – я должна был понять… Страйк, он умеет рисовать очень, очень хорошо.

– Как ты…?

– В туалете в Норт Гроув есть автопортрет. Я думала, что его сделала Катя, но потом я увидела од ин из ее портретов в комнате Джоша и Эди, и он был никудышным – и… – Робин вздохнула. – Страйк, я знаю, почему он отклонился в сторону деревьев после того, как зарезал Эди. Райан Мерфи сказал мне, что в тот день на Хите был неконтролируемый эльзасец…

– И он до ужаса боится собак.

Глава 106

Защити меня!

Твоя опасность, превышающая человеческую силу, одарит меня,

Железная рука и стальное сердце,

Чтобы бить, ранить, убивать и не чувствовать.

Мэри Элизабет Кольридж

привязанность

– Никакой полиции, – судорожно произнесла Робин, затормозив в нескольких дверях от дома Апкоттов.

Она отстегнула ремень безопасности, перегнулась через Страйка и, прежде чем он понял, что она делает, хлопнула рукой по кнопке, открывающей бардачок, и схватила его скелетные ключи.

– Какого черта ты делаешь? – закричал Страйк, хватая ее за куртку, когда она открывала водительскую дверь.

– Отпусти меня…

– Ты не пойдешь туда, идиотка, у него мачете…

– Там двенадцатилетняя девочка – отстань от меня!

Вытащив из кармана сигнализацию об изнасиловании, Робин освободилась от куртки и наполовину вывалилась из машины. Сигнализация выскользнула из ее руки и покатилась прочь; теперь, освободившись от удерживающей руки Страйка, она догнала ее, схватила и помчалась вверх по дороге к дому Апкоттов.

– Робин! РОБИН!

Бегло ругаясь, Страйк повернулся, чтобы вытащить свои костыли с заднего сиденья.

– РОБИН!

В освещенном окне ближайшего дома показался силуэт головы.

– Вызовите полицию, вызовите чертову полицию! – крикнул Страйк соседу и, оставив дверь BMW открытой, отправился в медленное преследование Робин на костылях.

Она уже была у входной двери Апкоттов и трясущимися руками пыталась найти подходящий ключ. Первые три попытки оказались безрезультатными, а когда она попробовала четвертый, то увидела, что свет в окне спальни Гаса на первом этаже погас.

На пятой попытке ей удалось повернуть ключ в замке. Не обращая внимания на далекий крик Страйка “РОБИН!”, она толкнула приоткрытую дверь.

В коридоре была кромешная тьма. Держась одной рукой за дверную ручку, она пошарила по стене рядом с собой, нашла выключатель и нажала на него. Ничего не произошло. Кто-то, она была уверена, вытащил главный блок предохранителей, несомненно, потому, что услышал крики, упоминание о полиции, бегущие шаги и звяканье ключей у входной двери.

Оставив входную дверь открытой, чтобы впустить свет, и положив большой палец на кнопку сигнализации, Робин прокралась к лестнице.

Она была уже на полпути вверх, когда услышала стук костылей Страйка и его одной ноги. Повернувшись, она увидела его силуэт на фоне уличных фонарей, а затем что-то движущееся в тени за дверью.

– СТРАЙК!

Темная фигура захлопнула дверь за Страйком. Робин увидела голубые искры и услышала жужжание. Страйк упал вперед, его конечности дергались, костыли грохотали по земле, и в сером призрачном свете, пропускаемом стеклом над входной дверью, Робин увидела поднятый мачете.

Она спрыгнула с четвертой ступеньки, приземлилась на спину Гаса, обхватив его руками за горло; она ожидала, что он упадет, но он, как бы ни был худ, лишь зашатался, пытаясь вырвать у нее руки. Ее ноздри наполнились его затхлым, немытым запахом, а потом он споткнулся о вытянутую, неподвижную ногу Страйка, и они оба кувыркнулись вперед, а когда голова Гаса ударилась о противоположную стену, он издал рев ярости:

– Я убью тебя на хрен, пизда…

Каким-то образом Робин снова оказалась на ногах, но когда мачете разрезало воздух перед ней, а Гас все еще стоял на коленях, у нее не было другого выбора, кроме как бежать вверх по лестнице, и только тогда она заметила, что сигнализация об изнасиловании все еще зажата в ее кулаке, и активировала ее. Визг пронзил ее барабанные перепонки.

– Флавия? ФЛАВИЯ?

Она не услышала ответа за визгом сигнализации, но позади себя она услышала, как Гас бежит следом, перескакивая по две ступени за раз на своих длинных ногах.

– ФЛАВИЯ?

Здесь было больше света: шторы были открыты, и через дверь в гостиную Робин увидела на полу у окна сгорбленную фигуру. Робин подумала только о том, чтобы встать между девочкой и ее братом – где же полиция? – Робин бросилась к тому, что она приняла за Флавию, проскочила по темной луже на полированном полу и только тогда увидела перевернутое инвалидное кресло, которое было спрятано за диваном, и кривые очки на лице мертвеца.

– О, Господи…

Она повернулась. Сигнализация в ее руке все еще не умолкала, и она отбросила ее от себя. Гас медленно надвигался на нее, задыхаясь, все еще держа мачете.

– Я собираюсь изнасиловать тебя, прежде чем убить.

– Полиция уже едет, – сказала Робин.

– Все в порядке, – сказал Гас, наполовину задыхаясь, наполовину хихикая. – Я, наверное, долго не протяну. Это будет мой первый раз.

Мраморный бюст женщины высотой в фут лежал на столе. Робин начала приближаться к нему.

– Ты возбуждаешься от мысли, что я собираюсь тебя изнасиловать?

Правая нога Робин поскользнулась на крови. Но она все равно подошла к столу.

– Я знаю, что женщины фантазируют об изнасиловании, – сказал Гас, продолжая продвигаться вперед.

Робин нащупала рукой мрамор.

– От тебя пахнет рыбой?

Одним быстрым движением Робин схватила бюст со стола: он был таким тяжелым, что она едва могла его удержать, но затем, с силой, рожденной ужасом, она бросила его в окно, которое разбилось вдребезги: мрамор выскользнул у нее из рук и упал с гулким стуком на дорожку – если это не насторожило соседей, то уже ничто не сможет.

Затем Гас навалился на нее, скрутил, одной рукой обхватив за горло, а другой все еще держа мачете. Робин сильно ударила его по босой ноге, и оба поскользнулись в очередной луже крови Иниго. Когда хватка Гаса ослабла, Робин нашла зубами его предплечье и сильно укусила. Он выронил мачете, чтобы ударить ее по голове: у нее закружилась голова, комната словно поплыла, но от ужаса ее челюсти сомкнулись на его плоти, и она почувствовала вкус его крови и звериный запах пота, а потом Гас наступил на упавшее мачете и с воплем боли отполз в сторону, освобождая ее. Робин снова надавила на его раненую ногу, а потом каким-то образом она снова оказалась на свободе, заскользила и побежала к двери.

– Чертова сука!

– ФЛАВИЯ? – крикнул Робин, когда она добралась до лестничной площадки.

– Здесь, здесь, я наверху!

Робин взбежала по второму лестничному пролету, пролетела мимо упавшего мобильного телефона, но не успела его поднять, потому что услышала, как Гас снова бежит за ней. На верхней площадке открылась дверь, которую уже атаковали мачете, Робин проскочила в нее, поняла, что находится в ванной, повернулась и задвинула засов на двери за секунду до того, как Гас начал наваливаться на нее всем своим весом. Когда дверь содрогнулась, Робин увидела в тусклом свете от светового люка Катю, скорчившуюся на полу возле ванны; руки, которые она прижимала к животу, были в крови.

– Флавия, помоги маме – прижми это к ране! – крикнула Робин, схватив полотенце с поручня и бросив его на испуганную девочку. Она нащупала свой телефон, но потом поняла, что он был в куртке, которую стянул с нее Страйк.

Гас теперь рубил дверь ванной мачете. Одна из панелей раскололась, и она увидела его сияющее лицо.

– Я собираюсь трахнуть тебя, а потом убить – гребаная шлюха – гребаная сука…

Робин огляделась: на умывальнике стоял тяжелый латунный горшок с кактусом. Она схватила горшок, готовая разбить его об его лицо, когда он войдет, но вдруг он отвернулся, и Робин с облегчением услышала мужские голоса.

– Спокойно, Гас, спокойно, сынок…

Посмотрев на побелевшую Флавию, она прижала палец к губам и тихо отперла дверь. Гас стоял спиной к ней, лицом к лицу с двумя мужчинами, больший из которых был в пижаме. Гас резал мачете воздух между ними.

Робин подняла латунный горшок и сильно ударила им по затылку Гаса. Он зашатался, кактус и земля посыпались во все стороны, а затем двое мужчин схватили его: один схватил руку, державшую мачете, и защелкнул ее коленом, так что нож упал на пол, другой схватил Гаса за шею и повалил его лицом на пол.

– Вызовите скорую, – пропыхтела Робин. – Он порезал свою мать…

– Мы уже вызвали, – сказал мужчина в пижаме, который теперь стоял на коленях над сопротивляющимся Гасом. – Он порезал парня прямо за дверью.

– Я врач, – сказал другой мужчина и поспешил в ванную.

Но Робин уже мчалась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, отталкиваясь от стен. Сигнал тревоги об изнасиловании продолжал выть из гостиной, пока она пролетала мимо открытой двери, направляясь к Страйку, прислоненному к стене рядом с открытой входной дверью, с рукой, прижатой к верхней части груди, с пятнами крови на стене позади него.

– О Боже, Страйк…

Когда она опустилась на колени рядом с ним, он задыхался,

– ... думаю… он пробил… легкое…

Вскочив, Робин открыла дверь спальни Гаса и вбежала внутрь, ища что-нибудь, чтобы прижать к спине Страйка. Здесь воняло: место, куда никто не ходил, где никто не бывал, где на полу повсюду валялась грязная одежда. Схватив толстовку, она бросилась к Страйку, заставив его наклониться вперед, чтобы она могла сильно прижать ткань к его спине.

– Что… случилось?

– Иниго мертв, Катя ранена, Флавия в порядке, – быстро сказала Робин. – Не говори… Это ты впустил тех двух мужчин?

– Думал… ты не хочешь, чтобы я… говорил?

– Ты могла бы кивнуть! – яростно сказала Робин. Она чувствовала, как его теплая кровь пропитывает толстовку. – О, слава Богу…

На улице наконец-то появились синие мигающие огни, и пока все больше и больше соседей собирались посмотреть на дом, из которого продолжала доноситься тревога, полиция и парамедики бежали по дорожке, мимо упавшго женского бюста, лежащего в битом стекле.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Сердце продолжает увеличиваться в весе,

а также в длину, ширину и толщину,

вплоть до позднего периода жизни:

это увеличение более заметно у мужчин, чем у женщин.

Генри Грей. «Анатомия Грея»

Глава 107

О, глупейшая глупость сердца!

Разделенное, ни здесь, ни там не находящее покоя!

Что жаждет Небес, но цепляется за землю.

Что ни здесь, ни там не знает истинного веселья,

Выбирая наполовину, полностью упуская хорошую часть: —

О глупец среди глупцов, в поисках твоих.

Кристина Россетти

Поздняя жизнь: Двойной сонет сонетов

– Никотиновые пластыри, – сказала Робин, – виноград… бананы… орехи… овсяные батончики….

– Серьезно?

– Ты же говорил, что тебе нужно то, что полезно для здоровья, – сказала Робин над открытой сумкой из супермаркета.

– Да, я знаю, – вздохнул Страйк.

Прошло пять дней с тех пор, как Аноми в наручниках вытащили из дома его родителей, но это был всего лишь второй визит Робин к больничной койке ее партнера. Сестра Страйка Люси и его дядя Тед доминировали в часы посещений, и Робин предполагала, что Мэдлин тоже должна была регулярно посещать больницу. Робин отчаянно хотела поговорить со Страйком, но ее единственный предыдущий визит был неудовлетворительным, потому что он был полон морфия, оцепеневший и сонный. Ее вину и тревогу по поводу его травмы не успокоила холодность в голосе Люси, когда она позвонила и сказала Робин, что Страйк хотел бы увидеться с ней сегодня. Очевидно, Робин была не единственной, кто винил себя в том, что случилось с ее партнером. Робин задавалась вопросом, почему Мэдлин или Люси не могли принести Страйку продукты, о которых он писал ей, но, благодарная за то, что ей разрешили сделать что-то для него, она не стала спрашивать об этом.

– ... и еще темный шоколад, потому что я не бесчеловечная.

– Теперь ты говоришь… Темный?

– Лучше для тебя. Антиоксиданты. Меньше сахара. И Пэт настояла на том, чтобы сделать тебе фруктовый пирог.

– Всегда нравилась эта женщина, – сказал Страйк, глядя, как Робин кладет завернутую в фольгу упаковку в форме кирпича в прикроватную тумбочку.

Сегодня днем у каждого из четырех мужчин в маленькой палате были посетители. Двое пожилых пациентов, выздоравливающих после неопределенных операций, тихо беседовали со своими семьями, а мужчина, восстанавливающийся после сердечного приступа в возрасте тридцати трех лет, только что уговорил свою девушку прогуляться, где, как знал Страйк, он надеялся спокойно покурить. Запах дыма, который его товарищ по палате пускал по следу каждый раз, когда возвращался с одной из таких прогулок, был постоянным напоминанием о привычке, от которой Страйк поклялся навсегда отказаться. Он даже цензурно посоветовал молодому человеку не курить после сердечного приступа. Страйк прекрасно осознавал собственное вопиющее лицемерие, но ханжество было единственным удовольствием, которому он мог сейчас предаваться.

– ... а эти две фляжки – крепкий чай, но прежде чем ты скажешь мне, что он не вкусный, в нем стевия вместо сахара.

– Что за хрень – стевия?

– Подсластитель без калорий. А это, – сказала Робин, доставая из пакета последний предмет, – от Флавии и Кати.

– Почему они дарят мне открытку? – сказал Страйк, взяв ее и рассматривая фотографию щенка, держащего воздушные шарики. – Ты сделала всю работу.

– Если бы тебе не удалось открыть входную дверь и впустить соседей, – сказала Робин, понизив голос, когда жена одного из стариков проходила мимо изножья кровати, чтобы наполнить его кувшин водой, – мы бы все погибли.

– Как они?

– Катя опустошена, что неудивительно. Она все еще в палате наверху. Я навещала ее вчера, и тогда Флавия дала мне эту открытку. Я не думаю, что Катя имела представление о том, что… что такое Гас. Райан Мерфи сказал мне, что когда полиция обыскала комнату Гаса, они нашли повсюду ужасные рисунки. Женщин резали ножом, вешали, пытали… Он также проткнул ногой свою виолончель.

– Они нашли телефон Блэя? Досье? – спросил Страйк, который, очевидно, соображал сегодня гораздо лучше, чем в прошлый визит Робин.

– Да. Все это было спрятано под половицей, которую он взломал, вместе с подлинным письмом Джоша к Эди и латексными масками – все.

– Значит, те звонки со сменой голоса, – сказал Страйк, у которого было достаточно времени подумать, лежа в постели. – Они были от Флавии, верно?

– Боже, ты молодец, – сказала Робин, впечатленная. – Да, это так. Она видела, как Гас заменил письмо Джоша своим собственным на кухне, где Катя оставила свою сумку. Он стоял спиной к Флавии, и она прокралась наверх, и Гас ее не заметил. Она сказала мне, что идея изменить голос пришла к ней после того, как Брэм рассказал ей об этих шумовых приложениях. Она действительно умная и наблюдательная девочка.

– Что ж, будем надеяться, что ее мать держит ее подальше от интернета, – сказал Страйк, потянувшись за плиткой шоколада. – Нам не нужен еще один гребаный криминальный гений в семье.

– Она хочет стать детективом, – сказала Робин. – Она сказала мне об этом вчера.

– Мы должны предложить ей стажировку. Почему она не сказала матери, что видела, что Гас делал с письмом? Испугалась?

– Ну, она не может открыто сказать об этом при Кате, но да, я думаю, она была в полном ужасе от Гаса. Если ты спросишь меня, Флавия была единственной в семье, кто чувствовал, какой он на самом деле. Знаешь, она как бы пыталась рассказать нам или намекнуть – помнишь, как она сказала “Может быть, вам придется вернуться еще раз” после того, как мы пришли к ним домой. Она сказала мне, что видела стрельбу Эллиота Роджера в новостях, когда Гас был в больнице. Я проверила: это было в тот день, когда Эди была госпитализирована из-за попытки самоубийства, а Аноми исчез из Твиттера и игры в те же пару дней. Это было одно из так называемых доказательств того, что Эди была Аноми, которое братья Пич поместили в досье.

– Хм, – сказал Страйк, слегка поморщившись, когда устраивался поудобнее на подушках, – ну, мы могли бы обойтись и менее косвенными намеками. Но в следующий раз, когда я скажу: “Как тебе нравится Х в качестве нашего преступника?”, давай просто остановим расследование, пока не исключим Х.

– Принято к сведению, – сказала Робин, улыбаясь.

– Вот что. Вчера заходила Анжела Дарвиш, – сказал Страйк, и Робин почувствовала прилив негодования из-за того, что Дарвиш разрешили увидеться со Страйком до ее собственного второго визита, – и она сказала мне, что этот ублюдок прослушивает верхние этажи. Он был очень занят в даркнете, покупая все свое оборудование. Он мог слышать все, что Джош и Катя говорили друг другу, и Эди тоже, пока она не перестала ходить к ним домой. Но он сам себе вырыл яму, потому что жучки засекли то, что произошло до того, как мы появились на улице.

Очевидно, после обеда позвонили из Королевского музыкального колледжа и сообщили, что Гас не явился на беседу с репетитором, не сдал ни одной из оговоренных работ и, по сути, почти весь год врал родителям, что посещает частные занятия, и его вот-вот выгонят. После того как Иниго целый час рассказывал ему, какой он бесполезный маленький засранец, Гас спустился в свою комнату, взял мачете, вернулся наверх и нанес Иниго несколько ударов ножом в грудь и шею.

Робин уже знала все это, потому что Мерфи рассказал ей, но издала соответствующие звуки интереса. Ей казалось, что Страйку нужно почувствовать, что он знает то, чего она еще не знала.

– Она сказала, что они допросили и Барреттов, но не сказала мне, как все прошло.

– Мерфи рассказал мне немного, – сказала Робин. – Дарси на три года опережала Гаса в Королевском музыкальном колледже, и ей стало жаль его, потому что он был таким одиночкой, поэтому она пригласила его на вечеринку в один из выходных.

– Женская предрасположенность к жалости чертовски опасна, – сказал Страйк сквозь полный рот темного шоколада. Он бы предпочел “Твикс”, но это было все же лучше, чем больничная еда.

– Гас сказал Кате, что Дарси – его новая девушка. Она была очень рада, что он нашел кого-то, потому что он всегда был “немного неловким” с девушками.

– Ни хрена себе.

– По словам Барреттов, Гас пришел на вечеринку, а потом весь вечер сидел на диване, возился со своим телефоном, ни с кем не разговаривал и выглядел взбешенным, потому что у Дарси там был настоящий парень. Гас, должно быть, взломал iCloud Маркуса в тот вечер, потому что Барретты никогда не приглашали его снова, из-за того, что он последовал за Дарси в ванную в 2 часа ночи и насильно попытался поцеловать ее.

– Я начинаю понимать, зачем ему понадобился Кош, – сказал Страйк.

– Она кричала и боролась, а ее парень и брат выгнали его, но она не сообщила о нем в колледж или еще куда-нибудь. Как я уже сказала, она его жалела – это снова как Рейчел и Золтан. Золтан сказал Рейчел, что его отец был жестоким, поэтому она давала ему поблажки – пока не начались угрозы изнасилования и смерти.

– Похоже, Гас живет в совершенно иллюзорном мире, где каждая женщина, которая с ним вежлива, хочет его трахнуть.