Текст книги "Чернильно-Черное Сердце (ЛП)"

Автор книги: Джоан Кэтлин Роулинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 58 страниц)

Двадцать минут спустя, когда Монтгомери и его неизвестный компаньон, казалось, исчерпали все, что они могли сказать друг другу, Уолли Кардью появился через билетный барьер, одетый в джинсы и футболку с надписью «К черту спокойствие, умри в бою и Отправляйся в Валгаллу». Увидев Монтгомери и второго мужчину, он громко сказал своим дрекским фальцетом:

– Вы пара мукфлюков! – и двое других расхохотались, хотя Страйку показалось, что в выражении лица более высокого мужчины он увидел тень опасения. Монтгомери ответил взаимностью на сложное хип-хоп рукопожатие Уолли, и неспособность второго человека сделать это правильно вызвала ледяной смех. Троица вместе двинулась дальше по улице, и Барклай появился из того места, где он ожидал вне поля зрения.

– Шерлок Бигкок, я полагаю? – пробормотал Барклай Страйку.

– А ты, должно быть, Тартан Двенадцатидюймовый, – ответил Страйк. – Пойдём?

Они направились вслед за своими целями, которые были уже в двухстах ярдах от них, двигаясь в явно заранее оговоренном направлении.

– Что задумал Кардью? – спросил Страйк.

– Черт его знает. Он целыми днями сидит дома, – сказал Барклай. – Может быть, они собираются посетить место преступления. Где кладбище?

– Недалеко, – сказал Страйк, сверяясь с телефоном, – и мы идем в правильном направлении.

– А это что за идиот?

– Без понятия, – сказал Страйк.

Пока они следовали за тремя более молодыми мужчинами, Страйк снова открыл твиттер-аккаунт Аноми. Новых действий не было: в последний раз Аноми твитнул незадолго до одиннадцати часов утра, когда комментировал террориста, взорвавшего бостонский марафон.

Аноми

@АномиGamemaster

Хаха Мать Джохара Царнаева говорит, что он «лучший из лучших»

Да, ты, должно быть, так гордишься, тупая гребаная сука.

10:58 9 апреля 2015 г.

Трое молодых людей, за которыми следовали Страйк и Барклай, двинулись по улице, застроенной домами в георгианском стиле, и в конце концов свернули во двор большого, выкрашенного в белый цвет паба с арочными окнами под названием «Красный лев и солнце», где стояли деревянные столы и скамейки среди кустов в горшках. Немного поколебавшись, они решили сесть снаружи. Высокий лысый мужчина исчез в пабе, чтобы купить первую порцию. Страйк занял столик недалеко от их целей, а Барклай направился внутрь за ннапитками. Единственными пьющими в пивном саду была пожилая пара, которая молча сидела и читала газеты, а их кавалер-кинг-чарльз-спаниель дремал у их ног.

– Почти полностью лысый, бедный ублюдок? – услышал Страйк голос Кардью, и его голос был достаточно громким, чтобы донестись до Страйка. – Когда я видел его в последний раз, у него еще хватало на расческу.

Монтгомери рассмеялся.

– Ты все еще в этом – как его, мультяшное заведение или…?

– Цифровые эффекты, – сказал Монтгомери с акцентом среднего класса. – Ага.

– Трахался с чем-нибудь хорошим в последнее время?

Пожилые владельцы кавалер-кинг-чарльз-спаниелей огляделись при этом вопросе, а затем быстро вернулись к своим бумагам. Страйк посчитал это муждым решением.

Монтгомери снова рассмеялся, хотя и чуть более сдержанно.

– Да, у меня есть девушка. На самом деле живем вместе.

– На хрена ты это делаешь? – сказал Уолли с притворным возмущением. – Ты в моем возрасте!

– Не знаю, – сказал Монтгомери. – Мы действительно ладим… ах, вот и Нильс.

Страйк взглянул поверх телефона, которым он притворялся поглощенным. Бледнокожий великан с длинными светлыми волосами и неопрятной бородкой переходил дорогу, направляясь к пабу. Новичок выглядел лет на сорок, был одет в свободную темно-розовую рубашку, шорты карго цвета хаки и грязные биркенстоки, а его рост должен был быть не ниже шести футов шести дюймов. Рядом с ним шел мальчик, который, безошибочно, был его сыном: у обоих были широкие рты и прикрытые опущенные глаза, что придавало им странный вид, похожий на маску. Хотя мальчик уже был такого же роста, как Себ Монтгомери, его детская походка, слегка косолапая, заставила Страйка заподозрить, что он намного моложе, чем можно было бы предположить по его размеру: возможно, одиннадцать или двенадцать.

– Черт, – сказал Уолли, – он привел с собой гребаного Брэма. А где Пез?

– Нильс! – сказал Монтгомери, когда высокий мужчина подошел к столу. – Как дела?

– Рад тебя видеть, Себ, – сказал Нильс, улыбаясь и пожимая Монтгомери руку. У него был очень легкий акцент, и Страйк, вспомнив, что владельцем художественного коллектива «Норт-Гроув» был голландец, догадался, что смотрит на него. – А ты, Уолли. Эй, Тим! – продолжил он, когда высокий лысеющий молодой человек снова вышел из паба с тремя пинтами пива.

– Нильс, привет, – сказал Тим, ставя напитки и пожимая руки. – Привет, Брэм.

Мальчик проигнорировал Тима.

– Уолли? – спросил он высоким высоким голосом с возбужденным видом. – Уолли?

– Что? – спросил Уолли.

– Играй в игру, бва!

– Ага, – сказал Уолли с принужденным смехом. – Отлично.

– Я смотрю тебя на YouTube!

– Да? – сказал Уолли без всякого энтузиазма. Он повернулся к Нильсу. – Пэз не придет?

– Нет, он был занят чем-то, – сказал Нильс. – Или кем-то, – добавил он. Уолли и Себ засмеялись, но Тим остался невозмутимым.

Барклай вернулся с безалкогольным пивом для себя и Страйка. Теперь два детектива вели прерывистый, бормочущий светский разговор, продолжая слушать гораздо более громкий разговор группы, за которой они наблюдали. Мобильный телефон Себа лежал на столе рядом с его пивом, тогда как телефоны остальных были вне поля зрения. Страйк следил за лентой Аноми в Твиттере, которая все еще была неактивна. Когда Нильс пошел за выпивкой, Брэм остался позади, постоянно выкрикивая крылатые фразы Дрека, невосприимчивый к все более явному раздражению Уолли.

– Дреку одиноко и скучно! Вы все смуглики! Играй в игру, бвах!

– Он любит Дрека, – без необходимости сказал Нильс, вернувшись к столу, протягивая Брэму кока-колу, прежде чем сложить свои гигантские ноги под столом. – Итак… я думаю, мы должны выпить, да? За Эди – и за выздоровление Джоша.

Ни один из троих молодых людей не ожидал произнесения тоста. Действительно, лысеющий Тим покраснел, как будто кто-то сказал что-то невыразимо обидное. Однако все трое выпили, прежде чем Монтгомери сказал:

– Как дела у Джоша, Нильс, ты слышал?

– Да, я говорил с Катей прошлой ночью. Она посылает всем вам свою любовь. Она была в слезах. Итак, у него парализована вся левая сторона, – Нильс продемонстрировал на собственном теле, – и нет чувствительности справа. Спинной мозг не разорван, но серьезно поврежден. У него есть название, у этого состояния. Синдром.

– Дерьмо, – сказал Монтгомери.

– Чертовски ужасно, – сказал Тим.

– Но есть шанс, что ситуация улучшится, – продолжил Нильс. – Катя говорит, что есть шанс.

Сын Нильса, который просидел на своем месте ровно столько времени, чтобы выпить свою кока-колу, снова встал, оглядываясь в поисках, чем бы заняться. Он увидел голубя, клевавшего несколько крошек чипсов на свободном столике, и бросился на него, размахивая руками. Как только он улетел, Брэм заметил спящего под столом кавалер-кинг-чарльз-спаниеля и смело подошел к хозяевам.

– Могу я погладить вашу собаку? – громко спросил он.

– Боюсь, он спит, – сказала пожилая хозяйка, но Брэм проигнорировал ее. Он упал на колени и стал возиться с собакой, которая вздрогнула, зарычала и огрызнулась. Последовала небольшая суматоха, в которой пожилая пара, несомненно, опасаясь, что их собаку обвинят в том, что она отхватила кусок у мальчишки, попыталась удержать ее, пытаясь убедить Брэма оставить ее в покое, что оказалось выше их сил. Нильс сидел, наслаждаясь пивом, очевидно, не обращая внимания на суматоху позади него, как Брэм на неудовольство Уолли своими непрекращающимися впечатлениями от Дрека. Четверо мужчин все еще разговаривали, но Страйк и Барклай не могли их расслышать, потому что пожилая пара, решившая уйти, подняла по этому поводу много шума. Лающая собака теперь была крепко сжата в руках мужа; Брэм, ростом со старика, все пытался погладить его, даже когда старик уворачивался, а пожилая женщина все время повторяла: «Нет, дорогой, пожалуйста, не надо. Пожалуйста, не надо, дорогой.

Когда, наконец, владельцы собаки ушли, ухмыляющийся Брэм вернулся к столу и сказал Уолли: «Смугликса больше нет». Тот проигнорировал его. Себ говорил тихим голосом; Внимание остальных троих было приковано к нему, и Страйк едва мог разобрать, о чем идет речь.

– … на работе, – сказал он. – Итак, я перезвонил им, очевидно, и сказал, что был бы рад помочь и все такое, понимаете, но я бы предпочел не делать этого в офисе. Так что, да, они сказали, что все в порядке, и пришли в квартиру в субботу утром.

– Как долго они с тобой разговаривали? – спросил Тим.

– Около часа.

– Могу я что-нибудь поесть? Нильс?.. Нильс?.. Нильс, можно мне что-нибудь?..

Если бы Себ не замолчал, когда Брэм перебил его, Страйк подозревал, что его отец игнорировал бы его до бесконечности. Нильс вытащил из кармана скомканную записку и отдал сыну, который убежал в паб.

– Так что, да, – продолжил Себ, – по сути, они сказали мне, что Эди – это чертовски безумно, но – они сказали, что Эди думала, что я Аноми.

– Думала, ты Аноми? – удивленно спросил Нильс.

– Да, тот фанат, который сделал эту игру онлайн, – сказал Себ. – Эта многопользовательская игра. Ты помнишь. Джош и Эди ненавидели ее.

– Я не знал, что он называл себя «Аноми», – сказал Нильс. – Это странно.

– Кому, черт возьми, она это сказала, что ты Аноми? – спросил Тим.

– Они не сказали. Поэтому после этого они задали мне массу вопросов о моих аккаунтах в социальных сетях…

– Ее не в соцсетях зарезали, – сказал Уолли. – Я не знаю, почему они так зациклены на этом.

– Это та неонацистская группа, не так ли? – сказал Себ. – Наверное, они думают, что Аноми – один из них.

– Итак, – сказал Тим, выглядевший встревоженным, – они забрали твой телефон, или жесткий диск, или…?

– Нет, слава богу, – сказал Себ. – Не забрали – ты понимаешь, что я имею в виду. Никто не хочет, чтобы полиция копалась в их жестком диске, не так ли?

Все трое покачали головами, и Тим рассмеялся.

– Нет, они задали кучу вопросов, я показал им свою учетную запись в Твиттере и вошел в систему перед ними, чтобы доказать, что это я, я показал им свою страницу в Instagram и сказал им, что это все, что я делаю в социальных сетях.

– Разве они не спрашивали тебя, где ты был, когда они… – начал Уолли.

– Ага, – сказал Себ. – Спросили.

– Господи, да? – сказал Тим.

Теперь снова появился Брэм в сопровождении бармена, который держал пакет чипсов.

– Нильс, – сказал тот, – я же говорил тебе: мы не можем продавать в пабе детям младше восемнадцати лет.

– Он хочет только чипсов, – сказал Нильс.

– Взрослый должен купить их для него, – сказал бармен, кладя чипсы и мелочь на стол и уходя, его раздражение показывало, что этот разговоруже происходил раньше. Брэм заполз обратно на скамейку, открыл чипсы и какое-то время молча ел.

– Так ты сообщил им, типа, свое алиби?

– «Алиби», – повторил Себ, слегка фыркнув, как будто он мог обезвредить это слово, смеясь над ним. – Да, я сказал им, что встречался с друзьями, но я назвал не тот паб.

– Вау, подозрительно, бва, – сказал Уолли, и Брэм громко расхохотался.

– Я понял, что был не в том месте, пошел и нашел их. Это не имело большого значения.

– Они связались с твоими друзьями? – спросил Уолли.

– Ага.

– Черт возьми, – сказал Тим. – Они основательны.

– Это полиция? – спросил Брэм во весь голос. Все игнорировали его.

– Что они сказали тебе, Уол? – спросил Себ.

– Не знаю, такое же дерьмо. Но я пробыл с ними больше часа.

– Они спрашивали, не ты ли Аноми?

– Нет, но они спросили, знаю ли я, кто такой Аноми, а потом просто продолжали болтать о каком-то Братстве Абсолютного Нечто.

– Я думал, что группа называется Халвенинг? – спросил Себ.

– Они не упомянули «Халвенинг», они просто продолжали говорить об этом гребаном Братстве, – сказал Уолли. Я сказал: «Я не состою ни в каком гребаном Братстве, разве я похож на монаха?» И они спросили меня о том, почему меня уволили с поста Дрека и все такое, и что я могу сказать о политических взглядах Эди.

– Что ты сказал? – спросил Тим.

– Сказал, куча дерьма – ее взгляды. Они это и без меня знали, – сказал Уолли, в голосе которого теперь звучали нотки агрессии. Они смотрели мои видео.. Я сказал, вам надо поговорить с некоторыми маленькими БСС (борцами за социальную справедливость-прим.пер). Они хотели ее смерти, я нет. Отъебитесь…

Он слишком поздно спохватился, но Брэм просто рассмеялся.

– Он уже все это слышал, – беззаботно сказал Нильс.

– Ты – грубый мукфлюк, – сказал Брэм Уолли своим дрекским фальцетом.

– Ну да, – сказал Уолли, – я сказал им: “Идите, найдите того, кто пишет эту штуку “Перо правосудия. Вы это видели? – спросил он остальных, и все покачали головами.

– Тебе бы понравилось Перо Правосудия, – сказал Уолли Тиму с оттенком злобы. – Очевидно, Червь – трансфоб.

Улыбка Тима выглядела натянутой.

– Да?

– Ага. Гермафродит, да? Так что это выводит из себя небинарных детей. Очевидно.

– А они спрашивали тебя, где ты был в тот день? – спросил Себ.

– Да, и я сказал им, что был дома с бабушкой и сестрой, и они поговорили с ними и подтвердили это, и все.

– Они хотели знать, когда ты в последний раз видел Эди?

– Ага, – сказал Уолли. – Я сказал им, что не видел его с тех пор, как меня уволили, но я сказал им, что все еще иногда вижу Джоша.

– Правда? – удивленно спросил Тим.

– Ага. Ну, мы были приятелями до того гребаного мультфильма, не так ли? В любом случае, Джош не хотел, чтобы я уходил, не так ли? Это было все. И они спросили, когда я в последний раз видел Джоша, и я сказал им, что на Новый год. Мы были на одной вечеринке.

– Да? – сказал Тим.

– Да, он был не в себе, – сказал Уолли с резким смешком. – Говорил о сделках на фильмы и прочем дерьме.

– Катя вчера вечером говорила о фильме, – сказал Нильс.

– Этого не может быть сейчас, не так ли? – сказал Себ. – Если Джош…

– Нет, я думаю, что это все же будет, – сказал Нильс.

Теперь Тим достал свой мобильный, посмотрел на него, похоже, ему не особенно понравилось то, что он увидел, и сунул его обратно в карман. Одновременно с этим Себ взял свой мобильный и что-то нажал на нем, прежде чем снова положить его. Страйк взглянул на ленту Аноми в Твиттере. Свежих твитов по-прежнему не было. Двое детективов продолжали прерывистый светский разговор, хотя четверо мужчин и мальчик, похоже, не интересовались ими и особенно не беспокоились о том, что кто-нибудь может услышать их разговор.

– Что они спрашивали у тебя, Нильс? – спросил Тим. – Почему они вообще хотели тебя видеть?

– Ну, они слышали, что Джош останавливался в Норт-Гроув на месяц, прежде чем на них напали.

– Это был он? – спросил Уолли, выглядя таким же удивленным, как и двое других молодых людей.

– Ага. Он затопил свою новую квартиру и ту, что под ней. Много структурных повреждений.

– Глупый ублюдок, – сказал Себ, но не злобно.

– Поэтому мы сказали, что он может ненадолго занять свою старую комнату. Полиция хотела знать все о визите Ясмин и…

– Кто? – спросил Себ.

– А, может быть, это было после тебя, – сказал Нильс. – Она помогала им какое-то время, неполный рабочий день. Работа с фан-почтой, планирование интервью и так далее.

– Я помню, – сказал Уолли. – Жирная птица, да? Эди уволила ее и все такое.

– Ага. Так или иначе, Ясмин пошла в новую квартиру Джоша, а его там не было, так что она выследила его до нас, и они поговорили, а потом Джошу пришло в голову, что Эди…

В этот момент скучающий Брэм снова встал и начал во весь голос выкрикивать дрекские фразы. Его взгляд скользнул по Страйку и Барклаю, когда он огляделся, пытаясь отвлечься.

– Дреку одиноко и скучно. Дреку одиноко и скучно. Дреку одиноко и скучно.

Непрекращающийся крик заглушал все, что Нильс говорил трем молодым людям. Прошла пара минут, хотя казалось, что это было гораздо дольше, прежде чем Нильс прервал все, что говорил, вытащил телефон из кармана своих шорт и молча протянул его Брэму, который схватил его, снова сел и замолчал, когда он начал играть в игру на нем.

– Итак, – продолжал Нильс, – Катя говорит, что Джош взял с собой досье.

– Разве они не нашли его на кладбище? – спросил Себ.

– Нет, – сказал Нильс. – Они думают, что нападавший забрал его. И телефон Джоша.

– Дерьмо, – сказал Себ.

– А полиция разговаривала с Пезом? – спросил Уолли.

Нильс покачал головой.

Теперь Тим снова достал телефон из куртки и что-то набрал. Страйк проверил ленту Аноми в Твиттере. Он по-прежнему был неактивен.

– Мне пора идти, – сказал Тим.

– Мы даже не добрались до тебя, – сказал Уолли.

– Я же сказал тебе, они не выходили со мной на связь, – сказал Тим, вставая. – Я просто подумал, что если они вышли на вас, то, должно быть, будут опрашивать всех, кто связан с «Чернильно-черным сердцем», но похоже, у них были другие причины поговорить с вами троими.

Эта идея, казалось, успокоила Тима.

– В любом случае, рад был вас видеть, – сказал Тим. Затем, увидев такси, сказал: – А вообще, возьму такси, – и, взмахнув рукой, выбежал со двора паба, чтобы поймать такси

Уолли, Себ и Нильс смотрели, как Тим уходит. Брэм не отрывался от игры. Когда такси отъехало, Уолли сказал:

– Я всегда считал, что он немного придурковат.

Себ усмехнулся. Уолли сверился со своим телефоном и сказал:

– Да, мне тоже пора. Передай привет Мариам, Нильс. Скажи ей, что я хотя бы ничего не поджигал.

Казалось, Нильс понял, о чём речь, он улыбнулся и пожал руку Уолли.

– Себ, ты возвращаешься в метро?

– Нет, я тоже возьму такси.

– Хорошо тогда, увидимся.

Уолли быстрым шагом направился к станции метро. Барклай позволил ему уйти из виду, прежде чем протянуть руку Страйку, который пожал ее.

– Приятно познакомиться, – тихо сказал Барклай. – Но ты совсем не похож на свою фотографию.

– Справедливости ради, это была моя задница, – сказал Страйк, и ухмыляющийся шотландец удалился, оставив Страйка одного за столом.

Себ снова печатал в телефоне. Страйк проверил свой собственный: Аноми до сих пор ничего не написал в Твиттере.

– Да, пожалуй, я тоже пойду, – сказал Себ, осушив последнюю пинту пива и, похоже, желая поскорее уйти. – Рад был тебя видеть, Нильс.

– Мы пойдем с тобой, – сказал Нильс, и молодой человек, похоже, не особенно обрадовался этому предложению.

Страйк дал им короткую фору, затем встал и последовал за ними, намереваясь просто наблюдать за Себом, пока тот не сядет в свою машину.

Себ поймал такси на небольшой кольцевой развязке в нескольких минутах ходьбы от паба, оставив Нильса и Брэма продолжать движение по Хэмпстед-лейн, Брэм все еще играл в телефоне отца и регулярно натыкался на фонарные столбы, стены и людей. Страйк остановился на тротуаре и закурил. Был еще только полдень; у него было достаточно времени, чтобы убить его до свидания с Мэдлин, возможно, достаточно, чтобы вернуться в квартиру, принять душ и переодеться, что было роскошью, которую он не часто имел. Намереваясь только докурить сигарету перед тем, как самому поймать такси, он стоял неподвижно и курил, пока его взгляд не упал на худую молодую женщину, одетую во все черное, которая спешно шла по тротуару на другой стороне дороги, с телефоном, прижатым к уху, она с отчаянием сканировала окружающее пространство.

Глава 22

… низкорослый ребенок,

Ее запавшие глаза обострились с не по годам развитой заботой…

Кристина Россетти

Вот, я стою у двери и стучу

Огорчение девушки было настолько очевидным, что привлекло внимание Страйка. Она была крохотной, футов пяти ростом, худой до изнеможения, с выступающими ключицами, которые были видны даже с другой стороны улицы. Ее волосы длиной почти до талии были выкрашены в иссиня-черный цвет, а глаза были густо подведены черным карандашом, так что они резко выделялись на фоне очень бледной кожи. Несмотря на ее почти плоскую грудь и на ее рост, Страйк предположил, что ей не меньше восемнадцати, потому что левая рука у нее была почти полностью покрыта черными татуировками. Ее тонкая черная майка, длинная юбка и ботильоны на плоской подошве выглядели старыми и дешевыми.

Очевидно, человек, которому она пыталась позвонить, не брал трубку. Каждую минуту или около того она тыкала в телефон пальцем и снова подносила его к уху, по-прежнему дико оглядывая улицу. Наконец она быстро пошла в ту сторону, откуда только что пришел Страйк.

Страйк повернулся и последовал за девушкой, продолжая курить, глядя, как она торопится по противоположному тротуару. Когда он почти добрался до «Красного льва и солнца», она перебежала дорогу, все еще прижимая телефон к уху. Страйк замедлил шаг, наблюдая, как она просматривает столики, занятые еще несколькими выпивающими, прежде чем поспешить в паб. Когда она перебежала дорогу Страйку, он увидел ее вблизи. Ее зубы казались слишком большими для ее впалого лица, и с легким трепетом удивления он узнал одну из татуировок на ее предплечье: Харти, угольно-черный герой «Чернильно-черного сердца».

Теперь явно заинтригованный, Страйк стоял и ждал на тротуаре, потому что у него было предчувствие, что того, кого пытается найти девушка, не окажется в пабе. И действительно, она снова появилась менее чем через минуту, все еще держа телефон у уха, хотя и не разговаривая. Постояв в нерешительности несколько секунд на тротуаре, пока Страйк делал вид, что изучает что-то в телефоне, она пошла прочь от паба более медленно, создавая впечатление человека, для которого место назначения уже не имеет значения, хотя она продолжала пытаться дозвониться кому-то по телефону, держа его у уха, пока, как догадался Страйк, не ответила голосовая почта, затем опускала телефон, не разговаривая, нажимала (как предположил Страйк) “повторите попытку”, затем поднимала его, чтобы прослушать еще раз.

Страйк продолжал следовать за ней на расстоянии двадцати метров. На ее запястьях звенело множество дешевых серебряных браслетов. Лопатки выдавались вперед, как и ключицы. Она была настолько худой, что Страйк мог бы обхватить ее за плечи одной рукой. Он подумал, не анорексичка ли она.

Когда Страйк следовал за своей жертвой по Хайгейт Хай Стрит, его собственный мобильный телефон начал вибрировать в кармане, и он достал его.

– Страйк.

– О, да, здравствуйте, – сказал нервный голос с акцентом среднего класса. – Это Катя Апкотт.

– А, спасибо, что ответили мне, миссис Апкотт, – сказал Страйк, продолжая следовать за девушкой вчерном. Она была такой маленькой, что шестифутовому Страйку было немного жутковато следовать за ней, и он держался поодаль.

– Да, мне очень жаль, Иниго написал ваш номер в блокноте, но перепутал одну из цифр, и мне все время попадалась какая-то бедная женщина, которая меня очень раздражала, поэтому я только что позвонила в ваше агентство, и очень приятный человек по имени Пэт дал мне правильный номер.

Слегка усмехнувшись, Страйк сказал:

– Очень хорошо, что вы взяли на себя труд. Вы знаете, зачем я звонил, я так понимаю?

– Аноми, да, – сказала она. – Я рада, что Аллан и Ричард наняли вас. Я очень надеюсь, что вы сможете узнать, кто он такой. Джош, – ее голос стал чуть выше, когда она произнесла это имя, – так огорчен – я знаю, они рассказали вам об этом – просто ужасное недоразумение, – сказала она, и ему показалось, что она вот-вот расплачется. – Мы оба так счастливы, что это вы. Я прочитала Джошу статью о вас.

– Что ж, мы постараемся сделать все, что в наших силах, – сказал Страйк. – Как Джош?

– Он… – Ее голос сорвался. – Мне так жаль… это было так ужасно. Он очень-очень смелый. Он парализован. Они называют это синдромом Брауна-Секара; он вообще не может двигаться с одной стороны и потерял всякую чувствительность с другой. Они говорят, что этот вид паралича может пройти, и я пытаюсь – все пытаются быть позитивными – он хочет встретиться с вами. Ему удалось сказать мне об этом сегодня днем, но доктора предпочли бы, чтобы он пока не беспокоился, потому что он изо всех сил пытается говорить, а тема Эди так его волнует и – и огорчает…

Она всхлипнула, и Страйк услышал приглушенный плач и догадался, что она положила руку на трубку.

Впереди девушка в черном свернула прямо в парк. Страйк последовал за ней.

– П-простите, – всхлипнула Катя Апкотт ему на ухо.

– Пожалуйста, не извиняйтесь, – сказал Страйк. – Ужасная ситуация.

– Так и есть, – сказала она, как будто он сказал что-то глубоко проницательное, чего никто из ее окружения не заметил. – Это действительно так. Он… он чувствует себя так ужасно из-за Эди и из-за того, что обвинил ее в том, что она Аноми. Я… Он продиктовал мне письмо, чтобы положить в ее… в ее.. – в ее гроб. Говорит, как он с..с..сожалеет и – и что она для него значила – ему двадцать пять, – всхлипнула Катя, не объясняя причин, но Страйк понял, что она имела в виду. Человек, тело которого разорвало пополам взрывом, оторвавшим половину правой ноги Страйка, был ровесником Джоша Блея.

– Извините, извините, – повторила Катя, явно борясь с собой. – Я навещаю его каждый день. У него действительно нет никого другого. Отец у него ужасный алкоголик, а друзья – ну, люди в таком возрасте, они все боятся того, что случилось, я думаю. Так или иначе, доктора хотят, чтобы его сейчас не беспокоили.

– Что ж, я, конечно, не хочу беспокоить его, пока доктора не решат, что он готов, – сказал Страйк, – но мне бы очень хотелось поговорить с вами, учитывая, что вы знали Джоша и Эди с самого начала. Чернильно-черное сердце. Я хотел бы знать, кто был с ними близок, потому что, как вы знаете, Аноми, кажется, завладел большим количеством личной информации об Эди.

Девушка, за которой он следовал, продолжала идти по мощеной дорожке посреди парка, прижав телефон к уху.

– Конечно, да, чем могу помогу, – сказала Катя. – Эди много переезжала, прежде чем перебралась в Норт-Гроув. У нее было много бывших соседей по квартире и людей, с которыми она работала. Я помогу, чем смогу – я пообещал Джошу, что сделаю это.

– Могли бы мы пересечься на следующей неделе? – спросил Страйк.

– Да, на следующей неделе должно быть все в порядке, но… я полагаю, Аллан сказал вам, что я работаю дома, – сказала Катя. – Вам было бы удобно, если бы мы встретились в кафе, а не у меня дома? Потому что мой муж болен, видите ли, и я не хочу его беспокоить.

– Никаких проблем, – сказал Страйк. – Где вам было бы удобно?

– Ну, мы в Хэмпстеде – это слишком далеко?

– Вовсе нет, – сказал Страйк. – Я буду в вашем районе в четверг, чтобы поговорить с Филиппом Ормондом. Вам известно о нем?

– Да, я знаю, кто такой Филипп.

– Я встречаюсь с ним в шесть часов в пабе рядом со школой, где он преподает. Возможно, я мог бы поговорить с вами в тот же день, прежде чем я увижусь с Филиппом?

– Четверг, четверг, – сказала она, и он услышал переворачивание страниц и предположил, что Катя – это все более редкое животное, человек, который ведет физический дневник. – Да, в четверг должно быть все в порядке. Я обычно навещаю Джоша во второй половине дня, но я знаю, что он предпочел бы, чтобы я отдала предпочтение разговору с вами.

Они договорились о времени и кафе в Хэмпстеде, потом Катя уже слегка сиплым голосом еще раз поблагодарила его за то, что он взялся за дело, и повесила трубку.

Девушка впереди Страйка все еще шла и пыталась дозвониться кому-то по телефону. Страйк снова открыл ленту Аноми в Твиттере. Свежих твитов не было.

Конец его ампутированной ноги начало натирать, несмотря на гелевую прокладку между культей и протезом. Сегодня днём было много неожиданных прогулок. Страйк не сводил глаз с левой руки девушки и ее замысловатых татуировок. Должно быть, они стоили приличную сумму, подумал он, но если у нее есть сотни фунтов на татуировки, почему ее одежда такая поношенная и дешевая?

Совершенно неожиданно девушка остановилась. Она наконец-то заговорила в телефон, причем ее поведение было крайне взволнованным, когда она отошла с середины дорожки и опустилась на пустую скамейку, склонив голову и прикрыв глаза одной рукой.. Страйк перебрался на траву, по которой всегда было трудно передвигаться с его протезом, и притворился, что поглощен своим телефоном. На вид бесцельно он приближался к тому месту, где она сидела, пока не смог расслышать, о чем она говорит.

– …но почему ты не мог мне сказать, просто сказать мне? – говорила она с сильным йоркширским акцентом, что стало неожиданностью. – Что, по-твоему, я почувствовала, когда она сказала, что ты встречаешься с Нильсом?

Наступило долгое молчание, во время которого человек на другом конце провода явно говорил.

– Но почему? – спросила девушка из Йоркшира. Голос у нее сорвался, но, в отличие от Кати, она не пыталась скрыть от человека на другом конце провода, что плачет. – Почему?

Снова повисла долгая тишина, тонкие плечи девушки тряслись, и она издавала булькающие, задыхающиеся звуки. Мимо прошел молодой человек с капюшоном на молнии, его взгляд безжалостно скользил по рыдающей девушке.

– Да, но почему тогда я тоже не могла быть там?… Но они не должны были знать… Почему они знали?

Еще одна пауза, а потом она выпалила:

– Но ты хочешь, чтобы я сказала, что ты был со мной, когда тебе удобно, не так ли?

Вскочив со скамейки, она снова пошла быстрее, чем раньше. Страйк шел следом, теряя позиции, так как ему пришлось возвращаться с травы на асфальтированную дорожку. Теперь она громко говорила, жестикулируя татуированной левой рукой, и он знал, что она, должно быть, все еще плачет, из-за любопытных взглядов, которые она привлекала к себе от тех, кто шел навстречу.

Она приближалась к выходу из парка, и Страйк впервые осознал, как близко они были к Хайгейтскому кладбищу. К нему примыкал парк, и слева от него сквозь деревья мелькали могилы. Его цель вышла из парка и свернула налево в переулок за ним, и когда он догнал ее, он мог слышать обрывки того, что она говорила, настолько расстроенную, что она, казалось, не заботилась о том, кто ее слышит.

– Я не имел в виду… я никогда не угрожала… почему, хотя?… просто отговорки… работаю сегодня вечером… Нет, хотя почему?

Очевидно, человек, с которым она разговаривала, повесил трубку. Она остановилась на одном уровне с внушительной неоготической сторожкой, служившей входом на кладбище, и Страйк тоже замедлил шаг, снова изображая интерес к своему телефону. По-детски вытирая глаза правым рукой, девушка стояла в нерешительности, глядя в сторону правого входа на кладбище, и он снова увидел ее в профиль и подумал, что ее белое, ввалившееся лицо со слишком торчащими зубами и черными глазами похоже на голову мертвеца. Длинные крашеные волосы, татуированная рука, дешевая черная одежда – все это придавало ей странное ощущение соответствия сцене: она была современной, но в то же время готично-викторианской: скорбящая девушка в длинной черной юбке, смотрящая в сторону могил. Притворившись, что пишет смс, Страйк сделал несколько фотографий, на которых она стояла, созерцая кладбище, прежде чем она снова отправилась в путь.