Текст книги "Чернильно-Черное Сердце (ЛП)"

Автор книги: Джоан Кэтлин Роулинг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 58 страниц)

– Вот черт, – сказала Робин, остановившись и приложив руку ко лбу. Хью Джекс.

После последнего сообщения Джекса она решила, что должна перезвонить ему и дать понять, что он ее не интересует, но после пробуждения это решение вылетело у нее из головы. Робин от природы не любила ранить чувства людей, и, спускаясь по металлической лестнице с iPad в сумке, она чувствовала страх и негодование от того, что ей придется сказать Джеку то, что, несомненно, должно быть очевидным после столь длительного отсутствия ответа на его многочисленные ухаживания.

Полчаса спустя, когда Робин выходила из здания станции Хайгейт, зазвонил ее мобильный.

– Канал модераторов, да? – без предисловий сказал Страйк. – Чертовски хорошо.

– Я еще не в деле, – сказала Робин, шагая в сторону кладбища. – Через неделю я должна пройти тест по мультфильму и игре, который проводит Аноми. Последний вопрос – угадать, кто такой Аноми, так что мне лучше постараться придумать самый лестный ответ.

– Кто-нибудь когда-нибудь угадывал правильно?

– Я спрашивала об этом. Видимо, нет, но Аноми забавно слышать ответы.

– Эгоистичный урод, – ворчал Страйк.

– Как наша экономка?

– Сейчас делает покупки в Aldi. Никаких шкатулок Фаберже, спрятанных вокруг ее персоны, я не вижу. Натли принял Фингерса, все в порядке?

– Ну, он прибыл вовремя, – сказала Робин, – но я бы хотела, чтобы он был менее…

– засранцем? Я тоже. Поверь мне, я хочу, чтобы он ушел, как только это станет возможным. Все готово к вечеру в Норт-Гроув?

– Да, – сказала Робин.

– Будем надеяться, что Пирс по-прежнему неравнодушен к Джессике. Другие новости: Мидж потеряла Тима Эшкрофта.

– Дерьмо, правда?

– Такое может случиться с каждым. Она ехала за ним из Колчестера на машине и застряла за заглохшим грузовиком на перекрестке, так что сейчас его не видно. Она думает, что он направлялся в Лондон, но – ты читала мое письмо?

– Да, читала, и я согласна: он не самый сильный претендент на Аноми. Тем не менее, было бы неплохо исключить его из списка.

– Именно. Что ж, я позволю тебе вернуться к вашему послеобеденному отдыху. Удачи в Норт Гроув сегодня вечером. Дай мне знать, как все пройдет.

Страйк отключился, Робин положила мобильный в сумку и пошла в сторону кладбища.

Когда она свернула в Суэйнс-Лейн, длинную, обнесенную стеной дорогу, которая шла под крутым уклоном между двумя половинами кладбища, она увидела впереди группу молодых людей: четырех женщин и мужчину, двое из которых были одеты в футболки Чернильно-Чёрного Сердца. На спине у мужчины была написана одна из коронных фраз Дрека: “мне одиноко и скучно”, а на одной из девушек – одна из фраз Папервайт: грустно, так грустно. Группа остановилась между входами в Восточную и Западную секции, оживленно переговариваясь и переглядываясь с одного входа на другой. Робин была уверена, что они пытаются выяснить, в какой стороне находится более старая, западная часть, где похоронена Эди и где произошло убийство, но для этого необходимо было присоединиться к пешеходной экскурсии. Остановившись, Робин наблюдала, как они поворачивают направо.

Поравнявшись со входом, она увидела, как они покупают билеты и перегруппировываются по другую сторону от кассы, во внутреннем дворике, обрамленном арками, где небольшая группа людей уже ждала гида. Судя по всему, у нее было еще немного времени до начала следующей экскурсии, поэтому, чувствуя сильное беспокойство в животе, но сказав себе, что лучше покончить с этим, она убралась с глаз долой и со слуха собирающейся экскурсионной группы, заблокировала определитель номера и позвонила Хью Джексу.

Он ответил после нескольких гудков, судя по голосу, нетерпеливо.

– Алло?

– О, привет, Хью, – сказала Робин. – Это Робин Эллакотт.

– Робин! – сказал он удивленно и радостно. – Погоди, дай мне где-нибудь поговорить…

Она услышала, как он идет, предположительно прочь от коллег.

– Как дела? – спросил он.

– Отлично, – ответила Робин. – Как ты?

– Неплохо. Лучше стало, когда я тебя услышал. А то я уже начал думать, что мне померещилось.

Робин, которая не считала, что призраком можно считать отсутствие предыдущих отношений, ничего не ответила. Она могла сказать, что Джекс ожидал заверений, потому что его голос звучал более уверенно, когда он продолжил,

– Да, так вот – я подумал, не хочешь ли ты как-нибудь поужинать.

– Хм, – сказала Робин, – я… я так не думаю, Хью. Но все равно спасибо.

Когда он не ответил, Робин добавила, внутренне сокрушаясь,

– Просто я сейчас не готова к свиданиям.

Молчание.

– Итак, надеюсь, у тебя все хорошо, – сказала Робин торопливым голосом, – и…

– Ну, вообще-то, нет, – сказал Хью, и его внезапный переход к тому, что звучало как холодная ярость, шокировал ее. – Вообще-то, у меня не все в порядке. Я вернулся на работу только на этой неделе после того, как меня уволили из-за депрессии.

– О, – сказала Робин, – мне жаль слышать…

– Я обсуждала тебя со своим психотерапевтом, собственно говоря. Да. Потратил много времени, рассказывая о тебе и о том, каково это – звонить кому-то постоянно, а он даже не отвечает на ваши звонки.

– Я не знаю, что на это сказать.

– Ты знала, что я в довольно хрупком положении…

– Хью, – снова заговорил Робин, находясь между чувством вины и нарастающим раздражением, – если я создала у тебя впечатление, что я заинтересована…

– Мой психотерапевт говорил, что я должен забыть об этом, но я продолжал говорить ей, какой ты хороший человек, но теперь выяснилось, что ты просто обычная…

– Прощай, Хью…

Но она была недостаточно быстра, чтобы оборвать его последнее слово,

– сука.

Сердце Робин забилось так, словно она только что пробежала сто ярдов. Она инстинктивно оглянулась через плечо, но Хью не бежал к ней по дорожке, и она разозлилась на себя за то, что была такой неразумной.

Он – мудак, сказала себе Робин, но ей все равно нужно было несколько секунд, чтобы прийти в себя, прежде чем вернуться в готическую сторожку и купить билет на экскурсию.

Группа во дворе уже выросла до дюжины человек. Кроме фанатов Чернильно-Чёрного Сердца, здесь были пара американских туристов и пожилая пара в одинаковых очках в роговой оправе. Робин пристроилась на периферии группы, стараясь не думать о Хью Джексе и о последнем слове, которое он выплюнул ей на ухо. Сука. Она вдруг вспомнила, как вежливо и почти так же смущенно инспектор Мерфи из уголовного розыска принял ее неудачный отказ от выпивки, и почувствовала к этому человеку повышенную симпатию, хотя едва знала его.

Экскурсовод, прибывший через несколько минут после того, как Робин присоединилась к группе, был человеком средних лет, без шеи, в косухе, чей взгляд автоматически переместился на двух молодых людей в футболках Чернильно-Чёрного Сердца, и Робин подумала, что он слегка напрягся.

– Добрый день! Меня зовут Тоби, и сегодня я буду вашим гидом. Наша экскурсия продлится около семидесяти минут. Перед тем, как мы отправимся в путь, я хотел бы рассказать вам пару бытовых мелочей: если вы хотите увидеть гробницу Карла Маркса, то знайте, что она находится в восточной части. Вход бесплатный по билету, который вы только что купили.

Робин уже знала это. Джош и Эди, а впоследствии Аноми и Морхауз, несколько вольно обошлись с планировкой кладбища, сжав две половины в одну и смешав вместе могилы, которые в действительности были разделены переулком Суэйнс.

– Если вам интересно посмотреть на какую-то конкретную могилу…

Молодая женщина в футболке Папервайт и пожилая женщина в очках заговорили одновременно.

– Мы очень хотим увидеть могилу Эди Ледвелл…

– Кристина Россетти включена в экскурсию?

Гид ответил сначала пожилой женщине.

– Да, мы, конечно, можем посетить могилу Россетти. Она находится немного ниже по тупику. Мы посетим ее в конце, чтобы не возвращаться дважды.

– Но боюсь, – добавил он, обращаясь к молодой женщине в футболке Папервайт, – мы не посещаем могилу мисс Ледвэлл. Она находится на частном участке, видите ли. Это все еще действующее кладбище, и семьи…

– Ее семье было на нее наплевать, – сказал молодой человек в футболке Drek звучным шепотом, который гид сделал вид, что не услышал.

– У них есть право на личную жизнь, поэтому мы просим посетителей проявлять уважение. Фотоаппараты разрешены, но снимки предназначены только для личного пользования – и, пожалуйста, не ешьте, не пейте и не курите, пока мы находимся на кладбище, и не ходите по дорожкам. Некоторые могилы небезопасны.

– Мы увидим могилу де Мунка? – спросила молодая женщина с фиолетовыми волосами, которая входила в группу “Чернильно-черное сердце”.

Робин понятия не имела, кто такие де Мунк и почему их могила должна представлять особый интерес для фанатов.

– Мы проходилм мимо де Мунка, да, – сказал гид.

– Ну, это уже кое-что, – сказала девушка своим друзьям.

Экскурсионная группа отправилась в путь, но не по главным ступеням кладбища, а мимо большого мемориала погибшим в Первой мировой войне и по узкой тропинке. По негромкому ворчанию фанатов Чернильно-Чёрного Сердца, шедших впереди нее, Робин поняла, что гид ведет их не по тому маршруту, который они предпочитают. Держась в хвосте группы, Робин заглянула в сумку и посмотрела на свой iPad, где все еще шла игра. Единственным модератором была Хартелла, и никто, к счастью, не ждал, чтобы поговорить с Баффипаузом по приватному каналу.

Гид повел их по узкой земляной дорожке, окаймленной с обеих сторон могилами, а справа – высокой кирпичной стеной. Все было в тени из-за плотного полога деревьев, а в воздухе витал запах сырой зелени, затхлой косточковой травы и грибковой земли. Гид говорил, но Робин не могла расслышать почти ничего из того, что он говорил, потому что фанаты Чернильно-Чёрного Сердца шепотом переговаривались прямо перед ней.

– Они не могли попасть сюда, – сказала девушка в футболке Папервайт, глядя на стену высотой двенадцать футов.

– Думаю, все это на другой стороне, – сказал мужчина в футболке “Дрек”, глядя налево, сквозь деревья и увитые ползучими растениями могилы. – Я не узнаю ничего из этого.

Но когда группа достигла вершины тропинки, девочка в футболке Папервайт издала легкий вздох, а фиолетововолосая девушка схватилась за сердце. Робин поняла эту реакцию: ее собственное чувство дежа вю было сверхъестественным.

Вот извилистая тропинка, ведущая вверх сквозь увитые плющом деревья, по которой маленький Харти скакал в вечной трагикомической погоне за прекрасной Папервайт; вот лес сломанных классических колонн, крестов, каменных урн, мраморных гробов и обелисков, среди которых притаилась зловещая тень Дрека, готовая выскочить на других игроков и призвать их играть в его игру.

Экскурсовод остановился возле гробницы, увенчанной статуей лошади, объясняя пожилой паре и американским туристам, что она принадлежала убийце лошадей королевы Виктории. Однако внимание Робин привлек квадратный каменный обелиск, над которым возвышался огромный узел толстого, волокнистого вьюнка, чьи толстые усики спускались вокруг памятника, создавая впечатление, что паразитирующий паукообразный пришелец пытается поглотить могилу целиком. Это была могила, на которой обычно обитал Магспи, персонаж, впервые озвученный Пезом Пирсом. Фанаты Чернильно-Чёрного Сердца с волнением делали фотографии.

Экскурсионная группа снова двинулась в путь, а Робин задумалась, каким кладбище ей кажется больше – красивым или жутким.Со всех сторон буйствовали плющ, трава, папоротники, ежевика и корни деревьев, насмехаясь над формальным величием памятников. Ползучие гады сдвинули тяжелые каменные крышки могил; папоротники проросли на могилах, где сто лет не возлагали цветов; корни деревьев подняли надгробия, которые теперь сидели криво, склонившись к земле.

Еще одно волнение охватило поклонников Чернильно-Чёрного Сердца, когда они добрались до могилы Мэри Николс, на которой был изображен спящий ангел в натуральную величину. Это, как знала Робин, была гробница Папервайт из мультфильма. Призрак обычно находился над ней, оплакивая свою кончину, и фанаты Чернильно-Чёрного Сердца умоляли одного из туристов сфотографировать их всех вместе перед могилой.

Затем они прошли между огромными каменными египетскими колоннами и вошли в Круг Ливана – затопленный каменный амфитеатр, где вдоль стен выстроились двойные ряды мавзолеев. Девочка в футболке Папервайт завизжала, когда заметила величественную готическую гробницу, которая больше всего напоминала гробницу лорда и леди Уирди-Гроб из мультфильма. Пока гид рассказывал о пристрастии викторианцев к египетской иконографии, поклонники Чернильно-Чёрного Сердца делали селфи и фотографировали друг друга на фоне мавзолея.

Они покинули Ливанский круг и прошли мимо могилы Уильяма Уомбвелла, который, как объяснил гид, был викторианским владельцем зверинца, что объясняет большого каменного льва на его могиле, а затем вывел их обратно на длинную бетонную дорожку, окаймленную еще большим количеством могил и деревьев, которые уходили вдаль во всех направлениях.

Совершенно неожиданно молодой человек в футболке Дрека, шедший впереди Робин, остановился и указал на надгробие, стоявшее на крутом возвышении над тропинкой, окруженное густым подлеском. К некоторому удивлению Робин, она снова увидела образ, который Грумер объяснял Легс в галерее Уильяма Морриса: мать-пеликан, ощипывающая собственную грудь, с гнездом, полным голодных птенцов, с клювами, готовыми напитаться ее кровью.

Девушки, окружавшие молодого человека в футболке Дрека, теперь прижимались друг к другу.

– Вот оно, это должно быть оно!

– О Боже, – вздохнула девушка в футболке Папервайт, говоря сквозь пальцы, которые она прижимала ко рту. – Я сейчас заплачу.

Гид тоже остановился. Повернувшись лицом к группе и не обращая внимания на волнение фанатов Чернильно-Чёрного Сердца, он сказал:

– Это необычное надгробие принадлежит Элизабет, баронессе де Мунк. Пеликан символизирует жертвоприношение. Эта могила была воздвигнута дочерью Елизаветы, Розальбиной….

Но Робин не слушала. Она только что вспомнила слова Джоша Блэя о месте, где у них появились первые идеи для мультфильма – месте, где была убита Эди. – Рядом с могилой, которая всегда нравилась Эди. На ней пеликан.

– Сфотографируй меня, – сказала одна из поклонниц Чернильно-Чёрного Сердца другой, протягивая дрожащими руками свой телефон. Молодой человек в футболке “Дрек” посмотрел в сторону гида; Робин была уверена, что он размышляет, не представится ли ему возможность подняться по склону и заглянуть в углубление, где было найдено тело Эди. Поклонники “Чернильно-черного сердца” попятились, когда группа двинулась дальше, но взгляд гида заставил их идти дальше с неохотой, оглядываясь на ходу через плечо.

Робин, шедшая позади, слегка укоряла себя за чувство отвращения к фанатам “Чернильно-черного сердца”, за то, что они хотели сфотографировать место, где зарезали Эди. Но разве она была лучше? Теперь, увидев место, где это произошло, она поняла, насколько искусным – или удачливым – был убийца. Он четко знал маршрут к этому укромному уголку могил, расположенному в стороне от тропинок и, как предполагалось, не посещаемому посетителями. Он также избегал экскурсионных групп и сумел выбраться с кладбища незамеченными. Робин огляделась: нигде не было камер видеонаблюдения. Она подумала о двух масках, которые были надеты на потенциальном убийце Оливера Пича. Здесь, среди этих плотно стоящих деревьев и памятников, снять одну маску и надеть другую было бы детской игрой. Возможно, убийца дождался экскурсионной группы и незаметно влился в нее, а может быть, он ушел так же, как и пришел

Задумавшись, Робин немного отстала от группы, которая теперь направлялась к могиле Кристины Россетти. Она как раз гадала, где нашли Джоша, когда услышала громкое “псс”.

Робин вздрогнула и оглянулась. Сквозь заросли растительности виднелась пара полных тоски глаз и копна вьющихся волос. Пез Пирс стоял, наполовину скрытая зеленью, с этюдником в руках и ухмылялся.

– Что…?

Пез прижал палец к губам и поманил к себе. Робин посмотрела на экскурсионную группу, которая огибала изгиб тропинки. Никто не оглядывался, поэтому она осторожно пробиралась сквозь заросли. Пока колючки рвали ее одежду, Робин размышляла, стоит ли ей продолжать говорить с лондонским акцентом, который она изображала в разговоре с Пезом в прошлый раз, учитывая, что Зои могла сказать Пезу, что Джессика из Йоркшира. Когда она ступила на небольшую поляну, где стояла Пез, она решила разделить разницу.

– Я думала, что сюда можно попасть только с гидом, – прошептала она с собственным акцентом.

– Нет, если ты знаешь секретный вход, – ответил Пез, тоже улыбаясь. В руке он держал альбом для эскизов. – Что такой трудоголик, как ты, делает, путешествуя по кладбищам?

– У меня был прием у стоматолога, поэтому я взяла выходной, – сказала Робин. – Никогда раньше здесь не был. Это невероятно, не так ли?

– О, да, теперь я это слышу, – сказал Пез.

– Что слышу?

– Что ты из Йоркшира. Зои сказала мне. Она сказала мне, что ты только что рассталась со своим парнем.

– Ну, да, – сказала Робин, пытаясь храбро улыбнуться. – Тоже правда.

Из-за мокрой растительности, окружавшей их по пояс, они стояли очень близко друг к другу, на поросшем мхом участке неровной земли между могилами и деревьями. Робин чувствовала запах Пеза через тонкую помятую футболку, в которую он был одет: сильный животный запах, и у нее возникло внезапное, навязчивое воспоминание о пенисе Пеза.

– Я получу приз, если расскажу тебе третью правду о тебе?

– Продолжай, – сказала Робин.

– Ты не проверила свою электронную почту сегодня днем.

– Ты что, экстрасенс?

– Нет, но твой урок рисования отменили.

– Вот черт, – сказала Робин, изображая разочарование. – С Мариам все в порядке?

– Да, она в порядке, просто она слишком занята. Какие-то политические дела, о которых она забыла. Такие вещи постоянно случаются в Норт Гроув. Ты будешь не единственной, кто не понял. Люди придут, как обычно, и просто выпьют на кухне или займутся рисованием в одиночестве. Вот так мы и работаем. Или ты из тех людей, которые будут писать и жаловаться?

– Нет, конечно, нет! – сказала Робин, насмехаясь, как, несомненно, и Джессика, над тем, что ее считают такой зажатой и строгой.

– Рад это слышать. Куда они направляются? – спросила Пез, присматривая за экскурсионной группой.

– Кристина Россетти, – ответила Робин.

– Разве ты не хочешь ее увидеть?

– Я не знаю, – сказала Робин. Это интересно?

– Я могу рассказать тебе единственную интересную историю об этой могиле, – сказал Пез. – Тогда мы могли бы пойти выпить.

– О, – сказала Робин, надеясь, что она прилично изобразила смущение, – да, хорошо. Почему бы и нет?

– Отлично. Тогда пошли, – сказал Пирс. – Нам придется идти длинным путем, держась подальше от экскурсий. И мне нужно сначала занести это домой, – добавил он, держа в руках свой этюдник.

Они отправились в путь через деревья и могилы, избегая тропинок, по которым бродили экскурсионные группы. Несколько раз Пез протягивал руку, чтобы помочь Робин перебраться через корни деревьев и каменистую почву, усыпанную осколками камней, и она позволяла ему взять себя за руку. После третьего раза он продержал ее несколько шагов прежде чем отпустить.

– Так что там с могилой Россетти? – спросила Робин.

Она почувствовала, возможно, параноидальное желание поддержать разговор с Пезом, пока они шли сквозь темные деревья, скрытые от глаз других людей.

– А, – сказал Пез, – ну, Россетти там не единственная.

– Нет?

– Нет, есть еще женщина по имени Лиззи Сиддал. Она была женой брата Кристины. Она умерла от передозировки, и когда ее хоронили, Данте положил в гроб с ней единственную рукопись своих стихов. Великий жест, типа.

– Романтично, – прокомментировала Робин, освобождая свою лодыжку от плюща.

– Семь лет спустя, – сказал Пез, – Данте передумал, откопал ее и снова достал стихи. Червоточины сквозь страницы и все такое… но искусство прежде шлюх, да?

Робин Эллакотт не посчитала эту фразу особенно смешной, но Джессика Робинс услужливо хихикнула.

Глава 66

Один из детей, слонявшихся вокруг

показал на всю эту ужасную кучу и улыбнулся…

В ребенке есть что-то ужасное.

Шарлотта Мью

На кладбище Нанхед

– Что ты рисовал? – спросила Робин у Пеза, когда они вышли с кладбища и направились в Норт-Гроув.

– У меня есть идея для киберпанка, – ответил Пез. – В ней есть путешествующий во времени викторианский гробовщик.

– Ух ты, звучит здорово, – сказала Робин. Пез провел большую часть короткой прогулки до арт-коллектива, рассказывая ей историю, которая, к ее небольшому удивлению, действительно звучала как продуманная и увлекательная.

– Так ты не только рисуешь, но и пишешь?

– Да, немного, – ответил Пез.

Пестрый зал художественного коллектива казался ослепительным после меланхоличного полумрака кладбища.

– Я сейчас, только отнесу это наверх, – сказал Пез, указывая на этюдник, но не успел он ступить на винтовую лестницу, как со стороны кухни появился Нильс де Йонг. Огромный, светловолосый и чумазый, он был одет в свои старые шорты-карго и кремовую кофту, похожую на халат, местами заляпанную краской.

– У тебя посетитель, – сообщил он Пезу низким голосом. Трудно было сказать, улыбается Нильс или нет, потому что его широкий, тонкогубый рот был естественно изогнут вверх. – Он только что пошел в туалет.

– Кто? – спросил Пез, держась рукой за перила.

– Филипп Ормонд, – сказал Нильс.

– Какого хрена ему от меня надо? – спросил Пез.

– Думает, что у тебя есть что-то его, – сказал Нильс.

– Например?

– Вот он, – сказал Нильс более громким голосом, когда Ормонд появился из-за угла.

Робин, которая никогда раньше не видела Ормонда, отметила его аккуратный, ухоженный вид, столь неуместный здесь, в Норт-Гроув. На нем был костюм и галстук, в руках он нес портфель, как будто пришел прямо из школы.

– Привет, – сказал он Пезу, не улыбаясь. – Хотел бы поговорить.

– О чем?

Ормонд посмотрел на Робин и Нильса, затем сказал:

– Кое о чем деликатном. Это насчет Эди.

– Хорошо, – сказал Пез, хотя в его голосе не было радости. – Хочешь пойти на кухню?

– Мариам там со своей компанией, – сказал Нильс.

– Хорошо, – сказал Пез, слегка раздраженно. – Поднимайся наверх.

Он повернулся к Робин.

– Ты в порядке?

– Да, конечно, я подожду здесь, – сказала Робин.

И двое мужчин молча поднялись по винтовой лестнице и скрылись из виду, оставив Робин наедине с Нильсом.

– Ты ведь не видела кошку? – спросил голландец, глядя на Робин сквозь спутанную светлую чёлку.

– Нет, извините, – сказала Робин.

– Он исчез.

Нильс неопределенно огляделся вокруг, потом снова посмотрел на Робин.

– Зои сказала, что ты из Йоркшира.

– Это так, да, – сказала Робин.

– Она сегодня болеет.

– О, простите. Надеюсь, ничего серьезного?

– Нет, нет, я так не думаю.

Наступила пауза, во время которой Нильс оглядывал пустой зал, словно его кошка могла внезапно материализоваться из воздуха.

– Мне нравится эта лестница, – сказала Робин, чтобы нарушить тишину.

– Да, – сказал Нильс, поворачивая свою огромную голову, чтобы посмотреть на нее. – Старый друг сделал ее для нас… Ты знаешь, что занятия по рисованию сегодня отменены?

– Да, знаю, – сказала Робин. – Пез сказал мне.

– Но ты все равно можешь порисовать, если хочешь. Мариам расставила папоротники и прочее. Я думаю, Брендан там.

– Это было бы здорово, но я пообещала, что выпью с Пезом.

– А, – сказал Нильс. – Не хочешь присесть, пока ждешь его?

– О, спасибо большое, – сказала Робин.

– Пойдем, – сказал Нильс, показывая, что она должна следовать за ним в противоположном от кухни направлении. Его огромные ноги в сандалиях шлепали по половицам, когда он шаркал. Когда они проходили мимо студии, где обычно проходили занятия по рисованию, Робин заметила пожилого Брендана, усердно работающего над своим эскизом папоротника.

– На кухне полно армянских революционеров, – сказал Нильс, остановившись у закрытой двери и доставая из кармана связку ключей. – Там нет покоя. Политика… ты интересуешься политикой?

– Весьма интересуюсь, – осторожно ответила Робин.

– Я тоже, – сказал Нильс, – но я всегда со всеми не согласен, и Мариам это бесит. Моя личная студия, – добавил он, ведя за собой в большую комнату, где сильно пахло куркумой и коноплей.

Слово “беспорядок” было едва ли подходящим. Пол был завален тряпками, выброшенными тюбиками с краской, скомканной бумагой и всяким мусором вроде оберток от шоколадок и пустых банок. Стены были уставлены хлипкими деревянными полками, которые были забиты не только кистями, тюбиками с краской и различными палитрами художников, но и потрепанными книгами в мягких обложках, бутылками, ржавыми деталями машин, скульптурами из комковатой глины, масками из дерева и ткани, пыльной треуголкой, различными анатомическими моделями, восковой рукой, разнообразными перьями и древней печатной машинкой. Повсюду стояли стопки холстов, обращенные изнанками в сторону комнаты.

Из мусора по щиколотку глубиной, как странные грибковые наросты, поднимались несколько образцов искусства Нильса де Йонга. Все они были настолько агрессивно уродливы, что Робин, пробираясь через мусор на полу, подошла к одному из двух низких кресел и решила, что это либо произведения гения, либо просто ужас. Глиняный бюст мужчины с ржавыми шестеренками вместо глаз и клочьями похожей на автомобильную шину шерсти слепо уставился на нее, когда она проходила мимо.

Когда Робин села в довольно вонючее кресло с тканевой обивкой, на которое ей указал Нильс, она заметила коллаж на мольберте перед окном. На картине, преимущественно зеленого и желтого цветов, было изображено сфотографированное лицо Эди Ледвелл, наложенное на нарисованную коленопреклоненную фигуру.

– Мне жаль вашего кота, – сказала она, отводя взгляд от коллажа. – Он давно ушел?

– Уже пять дней, – вздохнул Нильс, опускаясь в другое кресло, которое издало скрипучий стон, когда его попросили принять его вес. – Бедный Джорт. Это самый долгий срок его отсутствия.

После того, что Джош рассказал об открытых отношениях Нильса и Мариам, Робин задалась вопросом, был ли интерес Нильса к тому, чтобы затащить ее в свою студию, сексуальным, но он выглядел в основном сонным, и уж точно не был склонен к соблазнению. На маленькой тумбе рядом с ним стояла пепельница, в которой лежал наполовину выкуренный косяк размером с морковку, потушенный, но все еще наполнявший воздух резким запахом.

– Мне это нравится, – солгала Робин, указывая на коллаж с лицом Эди. Эди окружали странные существа: две человеческие фигуры в длинных одеждах, гигантский паук и красный попугай, который нес в клюве лист марихуаны и, казалось, садился ей на колени. Две фразы, одна на греческом, другая на латыни, были напечатаны на плотной кремовой бумаге и наклеены на холст: Thule ultima a sole nomen habens

– Да, – сказал Нильс, рассматривая свою картину с сонливым самодовольством. – Я был доволен, получилось хорошо… Я заинтересовался возможностями коллажа в прошлом году. В галерее Уайтчепел была ретроспектива Ханны Хёх. Тебе нравится Хёх?

– Боюсь, я не знаю ее работ, – честно ответила Робин.

– Часть берлинского дадаистского движения, – сказал Нильс. – Ты знаешь мультфильм “Чернильно-черное сердце”? Узнаешь мою модель?

– О, – сказала Робин, притворно удивляясь, – это ведь не аниматор? Эди как-там-ее-звали?

– Ледвелл, да, точно. Ты заметила вдохновение для композиции?

– Э… – сказала Робин.

– Россетти. Беата Беатрикс. Изображение его мертвой любовницы.

– О, – сказала Робин. – Я должна пойти и посмотреть на это.

– В оригинале, – сказал Нильс, глядя на свой холст, – там солнечные часы, а не паук. А это, – сказал он, указывая на существо, – паук-орбитальный ткач. Они ненавидят свет. Даже ночью для них слишком светло. Их нашли в склепе на Хайгейтском кладбище. Это единственное место в Британии, где они были обнаружены.

– О, – сказала Робин снова.

– Ты заметила символизм? Паук, олицетворяющий промышленность и мастерство, но ненавидящий свет. Не может выжить на свету.

Нильс заметил, что в его растрепанной бороде застряла прядь табака, и вытащил ее. Робин, которая надеялась отвлечь его внимание надолго, чтобы сфотографировать коллаж с изображением Эди и показать Страйку, указала на бюст человека с шестеренками вместо глаз и сказала,

– Это потрясающе.

– Да, – сказал Нильс, и снова было трудно определить, улыбается ли он искренне или нет, учитывая странный изгиб его рта, напоминающий маску. – Это мой папа. Я смешал его прах с глиной.

– Вы…?

– Да. Он покончил с собой. Более десяти лет назад, – сказал Нильс.

– О, мне… мне так жаль, – сказала Робин.

– Нет, нет, для меня это ничего не значило, – сказал Нильс, слегка пожав плечами. – Мы не ладили. Он был слишком современным для меня.

– Современным? – повторила Робин.

– Да. Он был промышленником… нефтехимия. Крупный человек в Нидерландах. Он был полон этого пустого социал-демократического либерализма, знаешь… совет менеджеров и рабочих, детские ясли… все для того, чтобы его маленькие шестеренки были счастливы.

Робин безучастно кивнул.

– Но никаких оснований для чего-то реального или важного, – сказал Нильс, глядя на гротескный бюст. – Такой человек, который покупает картину под свой ковер, понимаешь?

Он слегка рассмеялся, и Робин улыбнулась.

– Через неделю после смерти мамы папа узнал, что у него рак – рак, который можно вылечить, но он все равно решил покончить с собой. Ты читала какого-нибудь Дюркгейма?

– Нет, – сказала Робин.

– Одолжи, – сказал Нильс, взмахнув своей огромной рукой. – Эмиль Дюркгейм. О самоубийстве. Мы держим небольшую библиотеку в ванной… Дюркгейм прекрасно описывает жалобу папы. Аномия. Вы знаете, что это такое?

– Отсутствие, – сказала Робин, надеясь, что ее дрожь удивления не была заметна, – нормальных этических или социальных стандартов.

– Ах, очень хорошо, – сказал Нильс, лениво улыбаясь ей. – Ты уже знала, или ты узнала об этом, увидев надпись на окне нашей кухни?

– Я узнала об этом, когда увидела ваше окно, – солгала Робин, улыбаясь в ответ. По ее опыту, мужчинам нравилось сообщать женщинам информацию. Нильс усмехнулся, а затем сказал,

– У папы не было внутренней жизни. Он был полым, полым… прибыль, приобретение и тиканье маленьких социал-демократических коробочек… его смерть естественным образом выросла из его жизни. Атомическое самоубийство: Дюркгейм хорошо описал это. Смерть каждого человека – это реализация, на самом деле. Не так ли?

Честный ответ Робин был бы “нет”, но Джессика Робинс ответила,

– Я никогда не думала об этом так.

– Это правда, – сказал Нильс, задумчиво кивая головой. – Я не могу вспомнить никого из моих знакомых, чья смерть не была бы неизбежной и вполне уместной. Ты понимаешь, что такое чакры?