Текст книги "Патрик Кензи (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 98 (всего у книги 123 страниц)

– Вот это и есть верность, – сказал Стиви Замбука. – Я пытаюсь привить это качество своим людям, но ничего не получается. Они верны только до тех пор, пока я им плачу. Понимаешь? Верности научить нельзя. И привить ее нельзя. Это все равно что пытаться научить любви. Бессмысленное занятие. Или верность у тебя в сердце, или ее нет. Тебя ни разу не ловили, когда ты таскал ему еду?

– В смысле, родители?

– Ага.

– Конечно ловили.

– И пороли?

– О да, – сказал я. – И не один раз.

– Но ты все равно воровал еду с семейного стола, так?

– Ага, – сказал я.

– Почему?

Я пожал плечами:

– Да потому что. Мы же были мальчишки.

– Видишь, вот о том я и толкую. Это и есть верность. Это и есть любовь, Кензи. Любовь не впихнешь в душу силой, – сказал он, потянулся и вздохнул. – Но и из души не выдерешь.

Я подождал, чувствуя, что мы приближаемся к цели этой беседы.

– Не выдерешь, – повторил Стиви Замбука. Откинувшись на спинку дивана, он приобнял меня за плечи: – Работает на нас один парень. Что-то вроде частного подрядчика, сечешь? Он не член организации. Просто выполняет для нас кое-какие поручения. Пока все ясно?

– Вроде да.

– Так вот, этот парень, он для меня важен. Ты даже не представляешь насколько.

Он несколько раз пыхнул сигарой, так и не сняв руки с моих плеч, и умолк, оглядывая свой дворик.

– Ты мешаешь этому парню, – сказал он наконец. – Ты его раздражаешь. А это раздражает меня.

– Уэсли, – сказал я.

– Насрать, как его зовут. Ты знаешь, о ком я. И я тебе говорю: прекрати. Сейчас же. Если он захочет подойти и нассать тебе на голову, ты даже за полотенцем не потянешься. Скажешь «Спасибо» и будешь ждать, не пожелает ли он добавить.

– Этот парень, – сказал я, – разрушил жизнь…

– Завали пасть, – мягко произнес Стиви и сильнее сдавил мое плечо. – Срал я на тебя и на твои проблемы. Как я сказал, так и будет. Не лезь куда не надо. Ты остановишься, и это не просьба. Посмотри-ка получше на своего приятеля, Кензи.

Я посмотрел. Бубба сидел и жевал еще один гамбургер.

– Он приносит много пользы. Мне было бы жаль его потерять. Но если я услышу, что ты беспокоишь этого моего независимого подрядчика, наводишь справки, болтаешь о нем… Если я что-нибудь об этом услышу, твоего приятеля я замочу. Отпилю ему голову на хрен и пришлю тебе. А потом убью тебя, Кензи. – Он похлопал меня по плечу: – Усек?

– Усек, – сказал я.

Он убрал руку, пыхнул сигарой и наклонился вперед, упершись локтями в колени.

– Вот и отлично. Сейчас он доест свой бургер, и ты уберешь свою ирландскую жопу из моего дома. – Он встал и направился к крыльцу. – И не забудь вытереть ноги перед дверью. Мы уже затрахались чистить ковер в гостиной.

23

Бубба умеет читать и писать, но плохо. Грамоты ему хватает только на то, чтобы разбирать инструкции по применению оружия и другие похожие тексты, и то только в том случае, если рядом нарисована картинка. Он также способен прочитать в газете описание своих подвигов, но на ознакомление с короткой заметкой у него уходит не меньше получаса, и он постоянно спотыкается на труднопроизносимых словах. Он понятия не имеет о сложной динамике человеческих взаимоотношений, о политике знает настолько мало, что, например, в прошлом году мне пришлось объяснять ему разницу между палатой представителей и сенатом, и совершенно не интересуется текущими событиями: достаточно сказать, что из всей истории вокруг Моники Левински он запомнил только скандальный глагол.

Но он не дурак.

Те, кто принимал его за недоумка, как правило, плохо кончали. Многочисленные копы и прокуроры, как ни старались, смогли упечь его за решетку всего два раза, да и то за незаконное ношение оружия, – такая мелочь по сравнению с тем, в чем он действительно был замешан, что он воспринимал оба своих тюремных срока скорее как отпуск, чем как реальное наказание.

Бубба объездил весь земной шар. Он мог рассказать, в какой деревне каждой страны бывшего советского блока достать самую лучшую водку, в каком западноафриканском борделе самые чистые шлюхи, где в Лаосе продаются чизбургеры. На столах, которыми заставлен трехэтажный склад, служащий Буббе жилищем, он из палочек для мороженого по памяти собрал макеты некоторых городов, где ему довелось побывать. Однажды я сравнил его версию Бейрута с картой и обнаружил на ней улицу, которую проглядели картографы.

Но самая выдающаяся и самая пугающая особенность его интеллекта заключается в способности видеть людей насквозь, хотя со стороны может показаться, что он не обращает на них никакого внимания. Бубба за милю чует любого копа, работающего под прикрытием; по легкому дрожанию ресниц догадывается, когда ему врут; его дар просекать засады вошел в легенду – конкуренты давным-давно оставили попытки заманить его в ловушку, признав за ним право на свою долю пирога.

Бубба, как говорил мне Морти Шварц незадолго до своей смерти, сродни животному. В устах Морти эта оценка звучала комплиментом. Идеальные рефлексы, безотказное чутье, умение целиком концентрироваться на поставленной цели – и при этом полное отсутствие совести. Если Буббе и случалось испытывать чувство вины, то он вместе с родным языком оставил его в Польше, откуда уехал в пятилетнем возрасте.

– Ну, чего тебе Стиви сказал? – спросил Бубба, когда мы ехали через Меверик-сквер, направляясь к туннелю.

От меня требовалась предельная осторожность. Стоило Буббе заподозрить, что Стиви вознамерился шантажировать меня его безопасностью, и он замочил бы и самого Стиви, и половину его бригады. И плевать на последствия.

– Да ничего особенного.

Бубба кивнул:

– Просто вызвал тебя к себе, чтобы потрепаться?

– Что-то вроде того.

– Ну конечно, – сказал Бубба.

Я прочистил горло:

– Он сказал мне, что Уэсли Доу пользуется дипломатической неприкосновенностью. И чтобы я держался от него подальше.

Мы подъезжали к пункту оплаты дорожной пошлины перед туннелем Саммер, и Бубба опустил стекло машины.

– Какой интерес Стиви Замбуке защищать свихнувшегося яппи?

– Судя по всему, большой.

Бубба втиснул свой «хаммер» между будками и протянул дежурному три доллара. Снова поднял стекло, и мы тронулись с места, пытаясь встроиться в плотный поток машин – восьмирядное шоссе перед туннелем суживалось до двух полос.

– А почему? – спросил он, ледоколом взрезая окружающее «хаммер» море металла.

Я пожал плечами. Мы въехали в туннель.

– Уэсли уже доказал, что у него есть доступ к историям болезни одного психиатра. Возможно, не единственного.

– И что?

– А то, – сказал я, – что это источник конфиденциальной информации. Компромат на копов, судей, подрядчиков. Да на кого угодно.

– И что ты собираешься делать? – спросил Бубба.

– Прислушаюсь к совету, – ответил я.

Он повернулся ко мне. Его лицо заливал мертвенно-желтый свет туннельных ламп.

– Ты?

– Я. Жить-то хочется.

Бубба тихо хмыкнул и развернулся к лобовому стеклу.

– Затаюсь на какое-то время, – сказал я, ненавидя жалкие нотки, прозвучавшие в моем голосе. – Может, придумаю, как достать Уэсли по-другому.

– Да не получится по-другому, – сказал Бубба. – Или ты его прижмешь, или нет. А если прижмешь, Стиви по любому просечет, что это твоих рук дело. Его не обманешь.

– Так ты что, предлагаешь мне взять Уэсли за яйца и отдаться на милость Стиви Замбуке?

– Хочешь, я с ним поговорю? – сказал Бубба. – Попробую его убедить?

– Нет.

– Нет?

– Говорю тебе, нет. Ну, допустим, ты с ним поговоришь. А он упрется. И что дальше? Ты просишь его о чем-то, а он отвечает отказом.

– Тогда я замочу его на хрен.

– Замочишь одного из главарей мафии? И что, по-твоему, скажут все остальные? Все в порядке, парень?

Бубба пожал плечами. Мы вырвались из жерла туннеля и устремились по направлению к Норт-Энд.

– Я так далеко не загадываю, – сказал Бубба.

– А я загадываю.

Он снова пожал плечами, на сей раз выразительнее:

– Значит, просто возьмешь и умоешься?

– Ага. Ты не возражаешь?

– Ладно, – буркнул он. – Ладно. Как скажешь.

Высаживая меня из машины, он смотрел в другую сторону. Глядел на дорогу, чуть покачивая головой в такт урчанию двигателя.

Я вылез из «хаммера». Не отводя взгляда от дороги, Бубба заговорил:

– Может, тебе вообще завязать?

– С чем?

– С этим бизнесом.

– С чего вдруг?

– Начнешь их бояться, долго не проживешь. Дверцу захлопни, а?

Я хлопнул дверцей и стал смотреть, как он отъезжает.

Возле светофора он вдруг ударил по тормозам. Секундой позже «хаммер» задним ходом уже несся обратно ко мне, с каждым метром сближаясь с мчащимся по шоссе красным «фордом-эскортом». Сидевшая за рулем женщина подняла глаза и увидела, как на нее надвигается «хаммер», свернула на соседнюю полосу, нажала на гудок и, оскорбленно бибикая, проскользнула мимо Буббы, на прощание продемонстрировав ему средний палец. Из чего следовало, что на краткий миг она выпустила из рук руль.

Бубба выскочил из «хаммера», сделал в сторону удалявшегося «эскорта» аналогичный жест и со всей силы шарахнул кулаком по капоту.

– Это я.

– Чего?

– Это я, – проревел он. – Этот говнюк прикрылся мной. Да?

– Нет. Он…

– Энджи он угрожать не может. У нее связи. Значит, это я.

– Бубба, он мне угрожал. Понимаешь?

Он откинул голову и заорал:

– Кончай врать!

Он медленно пошел вокруг машины, и на секунду у меня мелькнуло предчувствие, что сейчас он меня отметелит.

– Ты… – прокричал он, тыча пальцем мне в лицо. – Ты не сдаешься! Никогда не сдавался! Вот почему я половину своего времени трачу на спасение твоей жопы.

– Бубба…

– И делаю это с удовольствием! – проорал он.

Из-за угла появилась группа подростков. При виде разбушевавшегося Буббы они быстро перебежали на другую сторону улицы.

– Больше никогда мне не ври, – сказал Бубба. – Никогда. Когда ты мне врешь или она врет, это мне как серпом по яйцам. Так и хочется кого-нибудь изувечить. Все равно кого. – Он с силой стукнул себя в грудь. Будь на его месте кто-то другой, от такого удара его грудная клетка раскололась бы как фарфоровая. – Стиви пригрозил, что убьет меня, так ведь?

– Что, если да?

Бубба принялся месить воздух кулаками и, брызжа слюной, проговорил:

– Я его на хрен урою. Выпотрошу к чертовой матери и удавлю собственными кишками. Сдавлю ему башку, пока она у него не…

– Нет, – сказал я. – Ты что, еще не понял?

– Что тут понимать?

– Что Уэсли как раз этого и добивается. Это не Стиви нас запугивает, а Уэсли. Такие у этого говнюка методы.

Бубба согнулся и сделал глубокий вдох. Он напоминал сейчас готовую ожить гранитную глыбу.

– Ничего не понимаю, – через какое-то время произнес он.

– Спорить готов, – медленно проговорил я, – что Уэсли все известно про Энджи. Про ее связи. Известно, что надавить на меня можно единственным способом – через тебя. Точно говорю: он подкинул Стиви эту идейку не просто так. Он все рассчитал. Даже если ты обо всем узнаешь и взбесишься, то кончится это тем, что нас всех поубивают.

– Хм, – сказал он мягко. – А парень-то не дурак.

Рядом с нами остановилась полицейская машина, и сидевший на пассажирском сиденье коп опустил окно.

– Все в порядке, ребята? – спросил он. Я вроде бы где-то его видел, но точно вспомнить не мог.

– В полном, – ответил я.

– Эй, здоровяк.

Бубба повернул голову, ответил на взгляд полицейского гримасой.

– Ты Бубба Роговски, так ведь?

Бубба уставился на убегавшую вдаль дорогу.

– Никого в последнее время не убивал, Бубба?

– Ну, офицер, последние несколько часов вроде нет.

Коп ухмыльнулся.

– Это твой «хаммер»?

Бубба кивнул.

– Припаркуйся где положено, а то штрафану.

– Ладно. – Бубба повернулся обратно ко мне.

– Сейчас, Роговски, – сказал полицейский.

Бубба горько улыбнулся мне, покачал головой. Затем прошел мимо полицейской машины с довольно ухмыляющимися копами, залез в «хаммер». Найдя подходящее парковочное место в сотне ярдов от нас, направил машину туда.

– Ты знаешь, что твой приятель та еще мразь? – спросил меня коп.

Я пожал плечами.

– Если не будешь осторожным, то и тебя в такие же типы запишут. За компанию.

Я вспомнил, что это за коп. Его звали Майк Гургурас, и, если верить слухам, он был в кармане Стиви Замбуки. Скорее всего, Стиви его и послал – как еще одно напоминание о нашем разговоре.

– Ты подумай, надо ли тебе с таким типом тусоваться.

– Ладно. – Я поднял руку, улыбнулся. – Спасибо за совет.

Гургурас прищурил свои маленькие темные глаза:

– Брешешь, поди?

– Нет, сэр.

Он улыбнулся мне:

– Будьте осторожны в своих решениях, мистер Кензи. – С тихим стрекотом окно поднялось, а затем патрульная машина двинулась вниз по улице, один раз бибикнула, проезжая мимо шедшего ко мне Буббы, и скрылась за углом.

– Ребята Стиви, – сказал Бубба.

– Ты тоже заметил?

– Ага.

– Ты как, спокоен?

Он пожал плечами:

– Вроде успокаиваюсь.

– Ладно, – сказал я. – Как нам заставить Стиви к нам не лезть?

– Энджи.

– Ей не сильно понравится разыгрывать эту карту.

– Ну, выбора-то у нее нет.

– Это еще почему?

– Ну, если мы оба помрем, представляешь, какая скучная у нее жизнь будет? Черт, да она скукожится и засохнет без нас.

Определенная правда в его словах имелась.

Я позвонил в «Сэллис & Солк», но в ответ услышал, что Энджи у них больше не работает.

– Почему? – спросил я секретаршу.

– Как я понимаю, имел место некий инцидент.

– Что за инцидент?

– Вот этого я вам сказать не могу.

– Ну, можете хотя бы сказать, она сама ушла или ее уволили?

– Боюсь, и этого я вам сообщить не имею права.

– То есть вы мне вообще ничего сказать не можете, а?

– Я могу вам сказать, что этот разговор закончен, – сказала она и положила трубку.

Я позвонил Энджи на домашний телефон, но попал на автоответчик. Впрочем, это еще не значило, что ее нет дома. Когда ей ни с кем не хочется общаться, она часто отключает звонок.

– Инцидент? – спросил Бубба, пока мы ехали в Саут-Энд. – Типа дипломатический?

Я пожал плечами:

– Зная Энджи, я бы и этого исключать не стал.

– Фига се, – сказал Бубба. – Круто было бы, прикинь?

Как я и предполагал, Энджи была дома. Наводила чистоту. Натирала паркет мастикой, врубив на полную мощность «Хорсис» Патти Смит, и не слышала дверного звонка, так что нам пришлось орать в окно, чтобы она нам открыла.

Энджи выключила музыку, впустила нас и сказала:

– Пол в гостиной не топтать, а то убью.

Мы проследовали за ней на кухню, и Бубба спросил:

– Инцидент?

– Ерунда. Мне и самой уже надоело на них работать, – ответила она. – Они используют женщин как деталь интерьера. Думают, что в костюмах от Энн Тейлор и с пистолетом на боку мы выглядим очень сексапильно. А остальное их не интересует.

– Инцидент? – спросил я.

Она издала полустон, полувздох, выдававший ее раздражение, и открыла холодильник.

– Торговец бриллиантами ущипнул меня за задницу. Вот и все.

Она кинула мне банку колы, протянула вторую Буббе, а свою поставила на кухонную стойку. Прислонилась к посудомоечной машине.

– Он в больнице? – поинтересовался я.

Она подняла брови и отпила из банки.

– Да не нужна ему была никакая медицинская помощь. Но он разорался. Я его совсем легонько двинула. – Она показала нам тыльную сторону ладони. – Откуда мне было знать, что у него кровь пойдет?

– Из носа? – уточнил Бубба.

Она кивнула:

– Всего раз ему врезала.

– Судом не угрожал?

Она фыркнула:

– Пусть попробует. Я сходила к своей врачихе и попросила сфотографировать синяк.

– Она сфотографировала твою задницу? – спросил Бубба.

– Представь себе, сфотографировала.

– Блин, могла бы и меня попросить.

– Или меня.

– Спасибо большое. Учту на будущее.

– Нам нужно, чтобы ты позвонила дедушке Винсенту, – внезапно сказал Бубба.

Энджи чуть не выронила из рук банку колы:

– У тебя, часом, крыша не поехала?

– Нет, – сказал я. – К сожалению, мы абсолютно серьезны.

– Зачем он вам?

Мы рассказали ей все.

– Не понимаю, почему вы оба до сих пор живы, – сказала она, когда мы закончили.

– Тайна сия велика есть, – сказал я.

– Стиви Замбука, – проговорила она. – Психопат хренов. Он все еще причесывается под Фрэнки Авалона?

Бубба кивнул.

Энджи отпила глоток колы.

– И ботинки носит на платформе.

– Чего? – спросил Бубба.

– Того. У него свой сапожник в Линне. Делает ему обувь на заказ. Он же коротышка.

Дед Энджи, Винсент Патрисо, некогда заправлял, а некоторые утверждают, что и по сей день заправляет, мафией к северу от Делавэра. Он предпочитал действовать в тени, а потому его имя не мелькало на газетных страницах. Официальная пресса никогда не называла его «доном». Он владел пекарней и несколькими одежными лавками в Стейтон-айленде. Пару лет назад он их продал и теперь проводил время или в Энфилде, штат Нью-Джерси, или во Флориде, где у него имелось по дому. Благодаря ему Энджи отлично знала, что собой представляют бостонские мафиози, – пожалуй, она могла бы рассказать о них больше, чем их собственные капо.

Энджи уселась на стойку, развернулась в сторону и положила подбородок на колено.

– Деду позвонить, значит? – чуть помолчав, сказала она.

– Мы бы не стали об этом просить, – сказал Бубба, – только Патрику очень страшно. Реально.

– Ну да, щас, – сказал я. – Вали все на меня.

– Пока мы ехали, он всю дорогу рыдал, – сказал Бубба. – В голос ревел. «Не хочу умирать! Не хочу умирать!» Срамотища.

Энджи повернула голову, не отрывая щеки от коленей, улыбнулась ему и на секунду закрыла глаза.

Бубба посмотрел на меня. Я пожал плечами. Он пожал плечами.

Энджи откинула голову назад, опустила ногу и издала раздраженный стон. Запустила пальцы в волосы и снова раздраженно простонала.

– За все годы, что я была замужем и Фил меня лупил, я ни разу не звонила деду. В какое бы дерьмо, – она посмотрела на меня, – мы с тобой ни ухитрялись вляпаться, я никогда не звонила деду. Даже когда случилось это, – она задрала майку, обнажив шрам, оставленный пулей, – я ему не звонила.

– Ясен пень, – отозвался Бубба. – Но на этот раз дело серьезное.

Она швырнула в него пустой банкой, целясь в лоб.

Перевела взгляд на меня:

– Стиви был настроен серьезно?

– Серьезней некуда, – сказал я. – Он убьет нас обоих. – Я ткнул большим пальцем в Буббу. – Сначала его.

Бубба хрюкнул.

Энджи долго смотрела то на него, то на меня, и лицо ее постепенно смягчалось.

– Ну ладно. Работы у меня больше нет. Значит, из этой квартиры мне придется выметаться. С личной жизнью у меня тоже проблемы. И домашних животных я не люблю. Выходит дело, кроме вас, двух идиотов, у меня никого нет.

– Прекрати, – сказал Бубба, – а то я сейчас тут разрыдаюсь на фиг.

Энджи спрыгнула со стойки:

– Ну хорошо. Кто из вас отвезет меня к надежному телефону?

Она решила позвонить из лобби отеля «Парк Плаза». Я не стал стоять у нее над душой и вместо этого мерил шагами мраморный пол, разглядывая старинные лифты с обшитыми медью дверями и медными пепельницами возле них. Я думал о том, как было бы здорово, если бы мы до сих пор носили шляпы, пили скотч за обедом, зажигали спички о ноготь большого пальца и, обращаясь друг к другу, говорили: «Слышь, приятель!»

Куда же ты пропал, Берт Ланкастер, и почему, уходя, забрал с собой все самое лучшее?

Она положила трубку и направилась ко мне. В этой обстановке сияющих полировкой светильников, красных восточных ковров и мрамора, среди посетителей, одетых в шелк, лен и малазийский хлопок, Энджи в своей застиранной белой майке, серых шортах и найковских шлепанцах, без макияжа, пропахшая мастикой для паркета, выглядела чужеродным телом. Но стоило ей улыбнуться мне своей хитроватой улыбкой, и я мгновенно понял, что никогда на свете не видел женщины, способной сравниться с ней красотой.

– Похоже, жить будешь, – бросила она. – Он велел переждать выходные и не лезть Стиви на глаза.

– И во что тебе это обошлось?

Она пожала плечами и двинулась к выходу.

– Когда он в следующий раз приедет в Бостон, приготовлю ему пиккату с цыпленком. И постараюсь сделать так, чтобы Лука Брази отправился кормить рыб на дно океана.

– Вот так подумаешь, что завязал… – сказал я.

– …Тут они тебя назад и утянут.

24

В понедельник мы взялись за работу всерьез. Энджи планировала потратить день на то, чтобы связаться со своим приятелем из Питсбурга, работавшим в налоговой службе, и попытаться через него выяснить всю подноготную о том, в каком состоянии пребывали финансы Уэсли Доу до того, как он исчез; Бубба пообещал сделать то же самое, обратившись за информацией к знакомому из Массачусетского финансового управления, хотя и не был уверен, что тот ему поможет, – вроде бы у него на работе были какие-то трудности.

Я отправился в офис, засел за компьютер и принялся шерстить в Сети телефонные книги и прочие базы данных. Раз за разом я вводил слова «Уэсли Доу» в строку поиска и получал в ответ: «ничего не найдено», «ничего не найдено», «ничего не найдено»…

Приятель Энджи весь вечер тянул резину. Бубба вообще не имел привычки докладывать, как у него движется расследование. Наконец, поняв, что больше не высижу в четырех стенах ни минуты, я отправился в центр, в городской архив, – поискать хоть что-нибудь о Наоми Доу.

Ни свидетельство о рождении, ни свидетельство о смерти не вызывали никаких подозрений, но перед уходом из здания мэрии я на всякий случай переписал все данные в блокнот, который сунул к себе в задний карман.

Не успел я выйти на площадь, как ко мне подошли два здоровенных мужика – оба плешивые, оба в «авиаторах» и гавайских рубахах навыпуск. Подошли и притиснулись с двух сторон, зажав меня в «коробочку».

– Пошли прогуляемся, – сказал тот, что пристроился справа.

– Клево, – сказал я. – А если в парк пойдем, ты и мороженое мне купишь?

– Шутник, – пробурчал тот, что был слева.

– Ага, – подхватил другой. – Просто Джей Лено,[105]105
  Лено Джей – популярный ведущий юмористической телевизионной передачи «Вечернее шоу».


[Закрыть] мать его.

Мы двинулись через площадь к Кембридж-стрит, заставив подняться в воздух небольшую стаю голубей. Оба моих конвоира надсадно дышали, из чего я вывел, что пешие прогулки в привычный распорядок дня у них не входили.

На улице было жарко, но у меня по спине пробежал холодок озноба – на Кембридж-стрит я заметил темно-розовый «линкольн», занимавший сразу два парковочных места. Этот же «линкольн» я видел в субботу на подъездной дорожке возле дома Стиви Замбуки.

– Стиви поболтать захотелось, – сказал я. – Как мило.

– Что-то у нашего шутника голосок дрожит, – сказал мужик справа.

– Может, ему уже шутить расхотелось? – предположил другой и неожиданно быстрым для человека его комплекции движением руки скользнул ко мне под рубашку и вытащил мой пистолет.

– Не беспокойся, – сказал он мне. – Я за ним присмотрю.

При нашем приближении задняя дверца «линкольна» распахнулась. Из нее вышел тощий молодой парень, жестом пригласивший меня в автомобиль.

Я мог бы заартачиться, но зачем? Два качка у меня по бокам просто двинули бы мне по ребрам и все равно запихнули в машину. Тот факт, что на улице было полно народу, вряд ли бы их смутил.

Я решил, что буду вести себя с достоинством.

Забрался в машину. Качки захлопнули за мной двери. На соседнем сиденье сидел Стиви Замбука.

Передние сиденья пустовали. Судя по всему, водителем был один из качков.

Стиви Замбука сказал:

– Когда-нибудь этот старик помрет. Ему сейчас сколько? Восемьдесят четыре, да?

Я кивнул.

– Когда он помрет, я слетаю на похороны, отдам ему последние почести, а потом вернусь и переломаю тебе все кости, Кензи. Будь готов к этому дню, потому что он обязательно настанет.

– Хорошо.

– Хорошо? – Он улыбнулся. – Думаешь, ты такой крутой, да?

Я промолчал.

– Да ты никто. Но пока пусть будет по-твоему. – Он швырнул мне на колени коричневый бумажный пакет. – Здесь восемь штук. Он заплатил мне десять. Чтобы я тебя пугнул.

– Значит, ты с ним и раньше дела вел?

– Нет. Это была одноразовая работа. Десять штук за то, чтобы ты к нему не лез. До прошлой пятницы я его и в глаза не видал. Он вышел на одного из моих людей и сделал предложение.

– Это он тебя надоумил приплести сюда Буббу?

Стиви потер подбородок.

– Вообще-то да. Он много о тебе знает, Кензи. Очень много. И ты ему не нравишься. Совсем не нравишься, мать твою. Совсем.

– А тебе о нем что известно? Где живет, где работает. Что-нибудь в этом роде?

Стиви покачал головой:

– Ничего. За него поручился мой знакомый из Канзас-Сити. Сказал, с ним можно иметь дело.

– Из Канзас-Сити?

Стиви посмотрел мне в глаза:

– Да, из Канзас-Сити. А в чем проблема?

Я пожал плечами:

– Странно как-то.

– Да мне в общем-то по фигу. Увидишь его, отдай ему эти восемь штук и скажи, что две я оставил себе. В уплату за нервотрепку.

– С чего ты взял, что я с ним увижусь?

– У него на тебя зуб, Кензи. Большой и острый. Он то и дело повторял, что ты суешься куда не надо. Винсент Патрисо может приказать мне, но не может приказать ему. А он хочет твоей смерти.

– Нет. Он хочет, чтобы я сам захотел умереть.

Стиви хмыкнул:

– Может, ты и прав. Он, конечно, парень умный. И говорит как по писаному. Но при всех его мозгах есть в нем гниль какая-то. Лично я думаю, что у него в башке черти хороводы водят. – Он засмеялся и хлопнул меня по колену: – И ты его разозлил. Красота, а? – Он нажал кнопку на панели и разблокировал двери. – До скорого, Кензи.

– Увидимся, Стиви.

Я открыл дверь и прищурился от солнца.

– Обязательно увидимся, – произнес Стиви мне в спину. – После похорон старика. Не сомневайся.

Один из качков протянул мне мой пистолет:

– Держи, шутник. Да смотри, ногу себе не прострели.

Я шел через площадь, направляясь к оставленной на парковке машине, когда у меня зазвонил мобильник.

Я понял, кто это, еще до того, как ответил на вызов:

– Алло!

– Патрик, дружище, как дела?

– Неплохо, Уэс. А у тебя?

– Нормально. Слушай, Патрик…

– Да, Уэс?

– Когда дойдешь до парковки, будь любезен, поднимись на крышу.

– Ты будешь меня там ждать?

– И захвати конверт, который тебе дал дон Макаронник.

– Разумеется.

– И не звони в полицию, не трать понапрасну время. У них на меня ничего нет.

Он бросил трубку.

Я дошел до здания парковки, укрылся в его тени, уверенный, что меня не видно ни с крыши, ни изнутри, и только тогда набрал номер Энджи.

– Сколько времени тебе понадобится, чтобы добраться до площади Хэймаркет?

– Ты что, забыл, как я вожу?

– Значит, минут пять, – сказал я. – Я буду на крыше парковки, в начале Нью-Садбери-стрит. Знаешь, где это?

– Ага.

Я огляделся.

– Эндж, мне нужна его фотография.

– А он будет на крыше? И как, по-твоему, я его щелкну? Все соседние здания ниже.

Я уже приметил подходящее строение:

– Тут есть магазин. Торгует антиквариатом. В самом конце Френд-стрит. Влезь на крышу.

– Как?

– Не знаю. Но больше неоткуда. Ты же не полезешь на эстакаду.

– Ладно, ладно. Выезжаю.

Она положила трубку, а я поднялся по лестнице на восемь этажей наверх. В холодном и сыром лестничном колодце воняло мочой.

Он стоял, перегнувшись через ограждение, и изучал взглядом площадь перед мэрией, Фэнл-холл и выделявшиеся на общем фоне своей высотой здания делового квартала на пересечении Конгресс-стрит со Стейт-стрит. На секунду меня охватило искушение подскочить к нему, перекинуть его ноги через ограждение и слушать, какие звуки он станет издавать, летя вниз, пока, несколько раз перекувыркнувшись в воздухе, не шмякнется об асфальт. Если мне повезет, его смерть сочтут самоубийством. А его душа – если допустить, что у него есть душа, – будет давиться собственной желчью на всем долгом пути в ад, оценив горькую иронию судьбы.

Я был от него в добрых пятнадцати ярдах, когда он обернулся. Улыбнулся:

– Соблазнительно, не правда ли?

– Что именно?

– Скинуть меня с крыши.

– Есть немного.

– Но полиция быстро определит, что последний звонок, который я сделал со своего мобильника, был на твой номер, установит источник сигнала и узнает, что за шесть-семь минут до моей смерти ты находился в этом же квартале.

– И это обломает мне весь кайф, – согласился я. – Как пить дать. – Я вытащил из-за пояса пистолет. – На колени, Уэс.

– Ты серьезно?

– Руки за голову. И переплети пальцы.

Он засмеялся:

– Или что? Ты меня застрелишь?

Я был в десяти футах от него.

– Нет. Я разобью тебе нос в лепешку. Устраивает тебя такая перспектива?

Он скривился, посмотрел на свои льняные брюки и перевел взгляд на грязный пол под ногами.

– Давай я просто подниму руки. А ты меня обыщешь. Не хочется пачкаться.

– Хорошо, – сказал я, – почему бы и нет? – Я пнул его под левое колено, и он упал.

– Зря ты это сделал. – Он посмотрел на меня. Кровь прихлынула к его щекам.

– У-у-у, – сказал я. – Уэсли разозлился.

– Ты даже не представляешь насколько.

– Слышь, псих! Руки за голову, быстро!

Он повиновался.

– Сплети пальцы.

Он повиновался.

Я провел руками по его груди под черной шелковой рубашкой, ощупал талию, бедра и щиколотки. Несмотря на летнюю жару, на руках у него были черные перчатки для гольфа, но они обтягивали его кисти так плотно, что под ними не удалось бы спрятать даже бритву, поэтому их я не трогал.

– Самое смешное, Патрик, – сказал он, пока я его обыскивал, – что ты можешь лапать меня сколько хочешь, но все равно не посмеешь меня и пальцем коснуться.

– Майлз Ловелл, – сказал я. – Дэвид Веттерау.

– И у тебя есть доказательства, что я связан с этими печальными происшествиями?

Нет. Сукин сын.

Я сказал:

– Твоя сводная сестра, Уэсли.

– Как я слышал, она покончила с собой.

– Я могу доказать, что ты бывал в мотеле «Холли Мартенс».

– Где оказывал помощь и поддержку своей сестре, страдавшей от клинической депрессии? Ты это имеешь в виду?

Я закончил обыск и отступил назад. Он был прав. У меня на него ничего не было.

Он посмотрел на меня через плечо.

– О, – сказал он. – Ты все?

Он расплел пальцы. Встал и принялся отряхивать колени. На брюках у него, в тех местах, где он приложился к разогретому солнцем гудрону, темнели два овала.

– Я пришлю тебе счет, – сказал он.

– Будь любезен.

Он прислонился к стене, уставившись на меня, и я снова почувствовал, как в душе поднимается непреодолимое желание швырнуть его вниз. Просто чтобы услышать его вопль.

Впервые оказавшись с ним лицом к лицу, я почти физически ощутил ту невероятную смесь силы и злобы, что плащом окутывала его. В его лице странным образом сочетались угловатость линий и мягкость черт: рубленая челюсть под мясистыми губами; гладкая и нежная на вид кожа, обтягивающая выпирающие скулы, и ломаный рисунок бровей. Истинный ариец – светлые волосы, холодная синева безжалостных глаз и пухлый алый рот.

Пока я изучал его, он изучал меня, чуть склонив голову направо и прищурившись; в уголках его губ застыла ухмылка всезнайки.

– Эта твоя напарница… – сказал он. – Аппетитная штучка. Ты и ее потрахиваешь?

Он прямо-таки напрашивался, чтобы я его скинул с крыши.

– Уверен, что да, – продолжил он и взглянул через плечо на расстилавшийся внизу город. – Ты трахаешь Ванессу Мур, которую я, кстати сказать, на днях видел в суде, – она неплохо справляется. Ты трахаешь свою напарницу. И бог знает кого еще. Ты тот еще ходок, Патрик.