Текст книги "Патрик Кензи (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 100 (всего у книги 123 страниц)

26

– Вот она, – сказал я, увидев Шивон, шагавшую от дома Доу.

Она шла, вжав голову в плечи, будто ожидая, что сейчас с небес посыплется град.

– Привет! – окликнул я ее, когда она поравнялась с моим «порше».

– Здрасте. – Судя по тону, она не слишком удивилась при виде меня.

– Нам надо поговорить с Доу.

Она кивнула:

– Он грозился, что через суд запретит вам к нему приближаться.

– Да я просто хочу с ними поговорить. Я же ничего им не сделал.

– Пока что, – сказала она.

– Пока что. Как я понимаю, они сейчас в Новой Шотландии. Мне нужен их адрес.

– А с какой стати я должна вам помогать?

– Потому что он обращается с тобой как с прислугой.

– Я и есть прислуга.

– Ты просто у него работаешь, – сказал я. – Но это не дает ему права вытирать об тебя ноги.

Она кивнула, соглашаясь, и посмотрела на Энджи:

– А это, значит, ваша напарница?

Энджи представилась и протянула руку. Шивон пожала ее и сказала:

– Они не в Новой Шотландии.

– Нет?

Она покачала головой:

– Они здесь. В доме.

– Так они вообще не уезжали?

– Уезжали. – Она оглянулась через плечо и взглянула на особняк Доу. – Но вернулись. Вот что я скажу. Пусть ваша напарница позвонит в дверь. Она симпатичная. Они ей хотя бы откроют. Главное, чтобы вас, мистер Кензи, не было поблизости.

– Спасибо, – сказал я.

– Не надо меня благодарить. Только, бога ради, не убивайте их. Мне работа нужна.

Она опустила голову и понурившись побрела дальше.

– Бедолага, – сказала Энджи.

– Зато акцент клевый.

– «Бога ради, не убивайте их», – передразнила ее Энджи и широко улыбнулась.

Мы припарковались чуть выше по улице и пешком вернулись к дому четы Доу. Путь от ворот до входной двери мы прошли быстрым шагом, надеясь, что нас никто не видит из окон. Другого выбора у нас все равно не было – иначе они могли запереть дверь и вызвать уэстонскую полицию.

Я встал справа от сетчатой двери. Энджи нажала кнопку звонка.

Примерно через минуту дверь открылась, и я услышал голос Кристофера Доу:

– Что вам угодно?

– Доктор Доу? – спросила Энджи.

– Чем я могу вам помочь, мисс?

– Меня зовут Энджела Дженнеро. Мне надо поговорить с вами о вашей дочери.

– О Карен? Господи, вы что, из газеты? Мы пережили страшную трагедию, и нам…

– Не о Карен, – сказала Энджи. – О Наоми.

Я шагнул вперед и встретился глазами с Кристофером Доу. Он открыл рот. Лицо его побледнело, став похожим на кость. Трясущейся рукой он принялся теребить бородку.

– Привет, – сказал я. – Вы меня помните?

Кристофер Доу провел нас к крытой веранде, выходившей на задний двор, где располагался огромный бассейн, просторная лужайка, а вдалеке, за рощицей, поблескивал крошечный прудик. Пока мы усаживались в кресла напротив него, с его лица не сходила страдальческая гримаса.

Доктор Доу прикрыл глаза ладонью и сквозь пальцы посмотрел на нас. Когда он заговорил, его голос звучал так, словно он не спал неделю.

– Моя жена сейчас в клубе. Сколько вы хотите?

– Много, – сказал я. – А сколько у вас есть?

– Понятно, – сказал он. – Значит, вы и правда работаете на Уэсли.

Энджи покачала головой:

– Против Уэсли. Категорически против. – Она указала на мою опухшую челюсть.

Кристофер Доу уронил руку.

– Это Уэсли вас разукрасил?

Я кивнул.

– Уэсли, – сказал он.

– Ну да. Кулаками махать он умеет.

Он вгляделся в мое лицо:

– Мистер Кензи, не могли бы вы подробнее рассказать, как это произошло?

– В челюсть, насколько я помню, он заехал мне ногой с разворота. Впрочем, я не уверен. Он проделал это очень быстро. Уделал меня не хуже Дэвида Кэррадайна.[106]106
  Кэррадайн Дэвид – американский актер, сыгравший главную роль в телесериале «Кунгфу».


[Закрыть]

– Мой сын не владеет карате.

– А когда вы в последний раз его видели? – спросила Энджи.

– Десять лет назад.

– Тогда давайте предположим, что за это время он кое-чему научился, – сказал я. – Но вернемся к Наоми.

Кристофер Доу поднял ладонь:

– Секунду. Скажите мне, как он двигался.

– Как он двигался?

Он развел руки:

– Как он двигается? Например, как ходит?

– Плавно, – сказала Энджи. – Можно сказать, почти скользит.

Кристофер Доу разинул рот и тут же ошеломленно прикрыл его ладонью.

– Что? – спросила Энджи.

– У моего сына, – сказал Кристофер Доу, – от рождения одна нога короче другой на два с половиной дюйма. У него очень узнаваемая походка, но уж изящной ее никак не назовешь.

Энджи полезла в сумочку и достала снимок, на котором мы с Уэсли стоим на крыше парковки.

Она протянула его доктору Доу:

– Это Уэсли Доу.

Доктор Доу взглянул на снимок и положил его на стоявший между нами кофейный столик.

– Этот человек, – сказал он, – не мой сын.

С веранды полускрытый рощицей пруд, в котором утонула Наоми Доу, казался голубоватой лужей. Под жаркими лучами солнца он словно скукожился, словно еще чуть-чуть, и окончательно уйдет в землю, оставив после себя жидкую грязь. Мелкая оспина на теле природы, он выглядел слишком незначительным, чтобы забрать чью-то жизнь.

Я оторвал взгляд от пруда и перевел его на лежавшую на кофейном столике фотографию.

– Тогда кто это?

– Понятия не имею.

Я ткнул пальцем в снимок:

– Вы уверены?

– Мы о моем сыне говорим, – произнес Кристофер Доу.

– Десять лет прошло.

– Моем сыне, – повторил он. – А этот на него даже не похож. Может быть, есть что-то общее в форме подбородка… Но не более того.

Я вскинул руки, подошел к окну и стал смотреть на гладь бассейна, в которой колыхалось отражение особняка.

– Давно он вас шантажирует?

– Пять лет.

– А исчез он десять лет назад.

Он кивнул:

– В первые пять лет он снимал деньги с доверительного счета. Потом они закончились, и он связался со мной.

– Как?

– Позвонил по телефону.

– Вы узнали его голос?

Он пожал плечами:

– Он говорил шепотом. Но упоминал о таких вещах, которые мог знать только Уэсли. Проинструктировал меня, чтобы каждые две недели я почтой посылал ему по десять тысяч. Адреса постоянно менялись. Иногда это был абонентский ящик, иногда – отель, иногда – городской адрес. Разные города, разные штаты.

– А что-нибудь постоянное во всем этом было?

– Только размер суммы. И так четыре года. По десять тысяч каждые две недели. Из почтовых отделений в Бэк-Бей. Все остальное каждый раз менялось.

– Вы говорите, это продолжалось четыре года, – сказала Энджи. – А что изменилось в прошлом году?

– Он решил, что хочет половину, – хрипло выдавил он.

– Половину вашего состояния?

Он кивнул.

– И каковы его размеры, доктор?

– Мистер Кензи, я не вижу надобности сообщать вам размеры моего семейного состояния.

– Доктор, в моем распоряжении имеются медицинские документы, довольно убедительно доказывающие, что девочка, утонувшая в вашем пруду, вовсе не была вашей дочерью. Поэтому вы ответите на все мои вопросы.

Он вздохнул:

– Примерно шесть миллионов семьсот тысяч. Основу состояния заложил мой дед девяносто шесть лет назад, когда прибыл к этим берегам…

Я отмахнулся. Срал я на его семейные предания.

– Недвижимость сюда входит?

Он кивнул:

– Шесть миллионов семьсот тысяч в акциях, бондах, оборотных ценных бумагах, казначейских векселях и в наличности.

– И Уэсли – или человек, выдающий себя за Уэсли, или его посредник, не важно кто – потребовал от вас половину.

– Да. И сказал, что больше нас не побеспокоит.

– Вы ему поверили?

– Нет. Однако у меня не было другого выбора. С его точки зрения. Мне следовало повиноваться. К сожалению, тогда я с ним не согласился. Я думал, что у меня есть варианты. – Он вздохнул. – Что у нас есть варианты. Моя жена думала так же. Мы сказали Уэсли, что он блефует. Понимаете, мистер Кензи? Мисс Дженнеро? Мы решили, что больше не дадим ему ни цента. Даже если бы он обратился в полицию, то все равно ничего не получил бы. В любом случае нам надоело прятаться. Надоело ему платить.

– И что ответил Уэсли? – спросила Энджи.

– Он рассмеялся, – сказал Кристофер Доу. – Заявил – я цитирую: «Деньги – не единственное, что я могу у вас отнять». – Он покачал головой. – Я думал, что он имеет в виду наш дом – этот или тот, в котором мы проводим отпуск. У нас есть кое-какой антиквариат. Есть картины. Но он имел в виду совсем не это.

– Карен, – сказала Энджи.

Кристофер Доу устало кивнул.

– Карен, – прошептал он. – До самого конца мы ничего не подозревали. Она всегда была… – Он пошевелил пальцами, подбирая слово.

– Слабой? – спросил я.

– Слабой, – согласился он. – А потом в ее жизни случилось несчастье. Дэвид попал под машину. Мы полагали, что ей просто не хватило сил, чтобы принять это и продолжать жить дальше. Я ненавидел ее за слабость. Презирал. И чем ниже она падала, тем большее отвращение вызывала во мне.

– Даже когда она пришла к вам за помощью?

– Она была наркоманкой. Вела себя как шлюха. Она… – Он обхватил голову руками. – Откуда нам было знать, что за всем этим стоял Уэсли? Кто мог бы заподозрить, что один человек поставил себе целью свести другого с ума? Тем более свою сестру? Разве такое могло прийти нам в голову?

Он провел ладонями по лицу и снова уставился на меня сквозь пальцы.

– Наоми, – сказала Энджи. – Ее подменили в роддоме.

Доктор Доу кивнул.

– Почему?

Он уронил руки.

– Она родилась с пороком сердца. Этот дефект известен как общий артериальный ствол. Вряд ли обычный акушер, принимая роды, заметил бы, что с девочкой что-то не так. Но это был мой ребенок, и я сам ее обследовал. Прослушал сердце и обнаружил шумы. Более глубокое обследование подтвердило мои опасения. В те годы общий артериальный ствол считался неоперабельным пороком. Даже сегодня операции часто заканчиваются летальным исходом.

– И тогда вы обменяли своего больного ребенка на модель получше? – спросила Энджи.

– Это решение далось мне нелегко, – сказал он, глядя на нас немигающим взглядом. – Я ночами не спал. Но стоило этой идее проникнуть мне в мозг, как я… У вас нет детей. Это видно. Вы даже не представляете, каких усилий стоит вырастить здорового ребенка, не говоря уже о смертельно больном. Мать девочки, которую я подменил, умерла при родах. Истекла кровью еще в «скорой». Никаких родственников у нее не было. Мне казалось, это Бог говорит мне… нет, не говорит, а приказывает сделать то, что я сделал. И я его послушался.

– Каким образом? – спросил я.

Он криво усмехнулся:

– Вас неприятно удивит, мистер Кензи, до чего легко мне это удалось. Я известный кардиолог с мировым именем. Ни одной медсестре и ни одному интерну и в голову не придет спрашивать, что я делаю в родильном отделении, особенно если учесть, что моя жена только что родила. – Он пожал плечами. – Я подменил медицинские карты.

– И скорректировали компьютерные файлы, – сказал я.

Он кивнул:

– Но забыл подделать справку о рождении.

– А… – начала Энджи, но замолчала, с трудом удерживая рвущуюся наружу ярость, и сжала в кулак лежащую на колене руку. – А вы не думали, каково будет тем людям, которые удочерят вашу родную дочь, когда она умрет?

– Она жива, – тихо проговорил он, и по его щекам беззвучно покатились слезы. – Ее удочерила семья из Бруклина. Ее зовут… – Он подавился всхлипом. – Александра. Ей тринадцать лет. Насколько я знаю, ее лечит кардиолог из больницы «Бет-Израэль», который, похоже, сотворил чудо. Александра плавает, играет в волейбол, бегает и ездит на велосипеде. – Слезы струились у него из глаз ручьем, беззвучные, как летний дождь. – Она не провалилась под лед пруда и не утонула. Понимаете? Она не утонула. Она жива. – Он вздернул подбородок и широко улыбнулся, глотая слезы: – Вот вам ирония судьбы, мистер Кензи и мисс Дженнеро. Очень жестокая ирония, вы не находите?

Энджи покачала головой:

– Не хотелось бы вас обидеть, доктор Доу, но это больше похоже на справедливость.

Он горько усмехнулся и вытер с лица слезы. Поднялся со стула.

Мы посмотрели на него. Чуть выждали и тоже встали.

Он провел нас в прихожую, и, как и в предыдущий свой визит, я остановился перед стеной с фотографиями – алтарем, воздвигнутым в память о дочери. Но на сей раз Кристофер Доу не торопился выгнать меня из своего дома. Он расправил плечи, сунул руки в карманы и стал рассматривать фотографии, едва заметно покачивая головой.

Мое внимание больше привлекли те снимки, на которых был запечатлен Уэсли. Пристально изучив их, я пришел к выводу, что, если не считать роста и светлых волос, в нем нет ничего общего с тем человеком, который избил меня на парковке. У юного Уэсли на фотографиях были маленькие глаза, вялый рот и обвислые щеки. Казалось, он придавлен тяжким бременем собственной гениальности, смешанной с психозом.

– За пару дней до своей смерти, – сказал Кристофер Доу, – Наоми зашла на кухню и спросила меня, чем занимаются доктора. Я сказал, что мы лечим больных людей. Она спросила, почему люди болеют. Может быть, это Бог наказывает их за плохое поведение? Нет, сказал я. «Тогда почему?» – спросила она. – Он взглянул на нас через плечо и изобразил подобие улыбки. – Я не знал, что ей ответить. Растерялся. Стоял и улыбался как идиот. И продолжал улыбаться, когда ее позвала мать и она выбежала из кухни. – Он снова повернулся к фотографиям маленькой темноволосой девочки. – Может быть, именно это она и думала, пока в ее легкие заливалась вода. Что она плохо себя вела, и поэтому Бог ее наказывает. – Он шумно потянул воздух носом и слегка дернул плечами. – Он теперь редко звонит. Обычно пишет. А когда звонит, то разговаривает шепотом. Возможно, это не мой сын.

– Возможно, – сказал я.

– Больше я не дам ему ни цента. Я так ему и сказал. Больше ему нечего у меня отнять.

– И что он вам ответил?

– Бросил трубку. – Доктор Доу отвернулся от стены с фотографиями. – Подозреваю, скоро он примется за Кэрри.

– И что вы тогда будете делать?

Он пожал плечами:

– Буду терпеть. Узнаю, насколько мы сильны на самом деле. Понимаете, даже если мы ему заплатим, он все равно нас уничтожит. Я думаю, что его пьянит чувство власти над другими. Он все равно сделает это, независимо от того, принесет ему это выгоду или нет. Этот человек, кто бы он ни был, – мой сын, друг моего сына или тот, кто держит моего сына в плену, не важно, – видит в этом свое предназначение. – Он растянул губы в мертвой, лишенной надежды улыбке. – И он очень любит свое дело. Любит то, чем занимается.

27

Все сведения, которые нам удалось собрать об Уэсли, – или о человеке, называвшем себя Уэсли, – были под стать персонажу: появлялись малыми порциями, вспыхивали и тут же исчезали. Три дня подряд мы работали – то в моем офисе на колокольне церкви, то в моей квартире, – снова и снова анализировали факты, просматривали фотографии и изучали информацию, полученную от других людей, чтобы найти ответ на один-единственный вопрос: кто же он такой. Воспользовавшись связями в отделе транспортных средств, полицейском управлении Бостона и даже ФБР и Министерстве юстиции – через агентов, с которыми мне когда-то приходилось сотрудничать, – мы прогнали фотографии Уэсли через все базы данных, включая Интерпол, и в результате получили ноль.

– Кто бы он ни был, – сказал мне Нил Райерсон из Министерства юстиции, – он законспирировался лучше, чем Д. Б. Купер.[107]107
  Купер Д. Б. – оставшийся непойманным знаменитый преступник, в 1971 году угнавший самолет.


[Закрыть]

Тот же Райерсон добыл для нас список владельцев «Шелби-мустангов GT-500» с открытым верхом 1968 года выпуска, зарегистрированных на территории Соединенных Штатов. Трое из них проживали в Массачусетсе. Одна женщина и двое мужчин. Энджи посетила всех троих, представившись корреспонденткой автомобильного журнала. Ни один из них не был Уэсли.

Черт, да даже сам Уэсли не был Уэсли.

Я вспомнил слова Стиви Замбуки о том, что за Уэсли поручился кто-то из Канзас-Сити, но по данным нашего списка во всем Канзас-Сити не числилось ни одного владельца «шелби» 1968 года.

– Что тут, по-твоему, самое непонятное? – спросила Энджи в пятницу утром, окинув рукой гору бумаг на моем обеденном столе. – Во всей этой истории? Что больше всего бросается в глаза?

– Ну, не знаю, – протянул я. – Лично мне все непонятно.

Энджи скривилась и отпила из пластикового стаканчика кофе. Она извлекла из груды бумаг список адресов, на которые Доу, насколько он помнил, дважды в месяц отправлял деньги.

– Не нравится мне это, – сказала она.

Я кивнул. Мне это тоже не нравилось.

– Может, нам пока отложить поиски Уэсли и попробовать проследить, куда уходили эти деньги?

– Хорошо. Но я уверен, что адреса липовые. Спорить готов, что это какие-нибудь особняки, в которых днем никого не бывает дома, поэтому почтальон просто оставляет посылку на крыльце. Уэсли ждет, пока он уйдет, и спокойно забирает посылку.

– Возможно, – сказала она. – Но если хотя бы один адрес принадлежит человеку, знакомому с Уэсли, – или кто он там на самом деле…

– Тогда стоит попытаться. Ты права.

Она положила список перед собой.

– Большинство адресов местные. Один в Бруклине, два – в Ньютоне, один – в Норвелле… Свомпскотт, Манчестер…

Зазвонил телефон, и я поднял трубку:

– Алло!

– Патрик, – раздался голос Ванессы Мур.

– Привет, Ванесса.

Энджи оторвалась от списка и закатила глаза.

– Думаю, ты был прав, – сказала Ванесса.

– Насчет чего?

– Насчет того мужика из кафе.

– А что такое?

– Мне кажется, он хочет сжить меня со свету.

У нее был сломан нос, а под левым глазом красовался желтовато-коричневый синяк. Волосы были растрепаны, кожа, обычно цвета слоновой кости, посерела и словно увяла. Под здоровым глазом налился мешок почти того же оттенка, что и синяк. Она курила одну сигарету за другой, хотя сама когда-то говорила мне, что бросила пять лет назад и ни разу о том не пожалела.

– Что у нас сегодня? – спросила она. – Пятница?

– Ага.

– Одна неделя, – сказала она. – Вся моя жизнь пошла прахом всего за одну неделю.

– Что у тебя с лицом, Ванесса?

Она на ходу повернулась ко мне:

– Хороша, да? – Она покачала головой, и спутанные волосы упали ей на глаза. – Я его не видела. Того, кто на меня напал. Не смогла рассмотреть. – Она дернула поводок: – Ко мне, Кларенс. Не отставай.

Мы были в Кеймбридже и шли вдоль берега реки Чарльз. Ванесса два раза в неделю читала лекции по праву в колледже Рэдклифф. Когда ее пригласили преподавать, мы еще часто виделись, и я, помнится, удивился, что она согласилась. Платили ей там меньше, чем она в год тратила на химчистку, да и от нехватки работы она не страдала. Тем не менее она ухватилась за это предложение. При всей ее нагрузке эти несколько часов в неделю, проведенные со студентами, значили для нее очень много, даже если она сама была не в состоянии объяснить почему; кроме того, ей разрешили брать Кларенса в аудиторию, снисходительно извиняя чудачество блестящего юриста.

От здания колледжа мы спустились по Брэттл-стрит, по мосту перешли реку и отпустили Кларенса побегать по травке. Ванесса долго молчала, сосредоточенно дымя очередной сигаретой.

Лишь когда мы повернули на запад и ступили на тропинку для джоггеров, она наконец заговорила. Шли мы медленно, потому что Кларенс останавливался обнюхать каждое дерево, погрызть каждую упавшую ветку и облизать каждый стаканчик из-под кофе или банку из-под газировки. Нахальные белки, видя, что он на поводке, дразнили его, подбегая к нему гораздо ближе, чем осмеливаются обычно, и я готов поклясться, что одна из них улыбнулась, когда Кларенс рванулся к ней, но под бдительным оком дернувшей за поводок Ванессы шлепнулся на спину и закрыл лапами глаза, словно от стыда.

Вскоре белки остались позади, но Кларенс по-прежнему не торопился идти за нами и постоянно застывал на месте, жуя, как теленок, траву, что жутко раздражало Ванессу.

– Кларенс! – рявкнула она. – Ко мне!

Кларенс посмотрел на нее, вроде как понимая команду, и тут же двинулся в другую сторону.

Ванесса сжала поводок в кулаке. Еще чуть-чуть, показалось мне, и она дернет за него с такой силой, что оторвет бедному идиоту башку.

– Кларенс, – спокойно, но твердо сказал я. Я много раз слышал, как точно таким же тоном разговаривал со своими собаками Бубба. Затем я свистнул: – Иди сюда! Хорош дурака валять.

Кларенс подбежал к нам и послушно затрусил в паре шагов перед Ванессой, виляя задницей, как парижская шлюха в день взятия Бастилии.

– Почему он тебя слушается? – спросила Ванесса.

– Он слышит в твоем голосе напряжение. И от этого нервничает.

– Ну да, только у меня есть причины напрягаться. А ему-то что нервничать? Он собака. Поесть да поспать, всего-то и забот.

Я протянул ладонь и пальцами начал массировать ей шею. Мышцы и связки у нее были как деревянные.

Ванесса издала глубокий вздох:

– Спасибо.

Я еще немного поразминал ей шею, пока не почувствовал, что она понемногу расслабляется.

– Хватит?

– Нет, продолжай. Чем дольше, тем лучше.

– Не проблема.

Она еле заметно улыбнулась:

– Ты мог бы стать мне настоящим другом, Патрик. Как думаешь?

– Я и есть твой друг, – ответил я, совсем не уверенный, что говорю правду. С другой стороны, иногда достаточно просто произнести слово, чтобы потом из него, как из семечка, выросла правда.

– Это хорошо, – сказала она. – Мне нужен друг.

– Так что насчет этого мужика?

Мышцы шеи у нее снова закаменели.

– Я шла в кофейню. Судя по всему, он поджидал меня за дверью. Двери там из дымчатого стекла. Изнутри он видел все, что происходит снаружи. А я снаружи не видела ничего, что внутри. Я потянулась к двери, и он распахнул ее прямо мне в лицо. Я упала на тротуар. Он перепрыгнул через меня и ушел.

– Свидетели?

– Ага. В кофейне сидели два человека. Они вспомнили, что видели высокого стройного мужчину в бейсболке и солнечных очках «RayBan». Он стоял возле двери и листал буклет. Насчет его возраста их мнения разделились. Зато оба заметили фирменные очки.

– Что-нибудь еще они сообщили?

– А как же. На нем были водительские перчатки. Черные. В середине лета. И ни у кого не возникло никаких подозрений. Идиоты.

Она остановилась прикурить третью сигарету. Кларенс воспринял это как сигнал, разрешающий ему сойти с тропинки и обнюхать кучу дерьма, оставленную другой собакой. Наверное, эта их милая привычка и стала главной причиной того, что я не завел собаку. Дай Кларенсу еще полминуты, и он попытался бы ее сожрать.

Я щелкнул пальцами. Он посмотрел на меня одновременно смущенно и виновато, как обычно смотрят на вас все представители собачьего племени.

– Не смей! – сказал я, снова полагаясь на подслушанные у Буббы интонации.

Кларенс печально мотнул башкой, пару раз виновато вильнул хвостом и потрусил за нами.

День выдался типичный для августа – сырой и какой-то мутный, хотя и не особенно жаркий. Солнце пряталось за свинцовыми тучами; термометр показывал около 70 градусов.[108]108
  По шкале Фаренгейта; около 21 градуса по шкале Цельсия.


[Закрыть] Нас без конца обгоняли велосипедисты, джоггеры, любители спортивной ходьбы и люди на роликовых коньках – все они скользили мимо, словно на миг разрывая завесу окружавшего нас плотного марева.

Через каждые несколько десятков метров тропинка вдоль реки ныряла в небольшой туннель не больше 60 футов в длину и 15 в ширину, каждый из которых служил основанием пешеходному мостику, выходившему к развилке Солджерс-Филд-роуд и Сторроу-драйв. Вступая под своды очередного туннеля, я пригибал голову с ощущением, что иду по кукольному домику. Сам себе я казался неуклюжим великаном, забравшимся сюда непонятно зачем.

– У меня угнали машину, – сказала Ванесса.

– Когда?

– В воскресенье вечером. До сих пор не верится, что всего неделя прошла. Хочешь услышать хронику событий с понедельника по четверг?

– Безусловно.

– В понедельник вечером, – сказала она, – кто-то ухитрился пробраться мимо поста охраны и отключил главный рубильник в подвале. Минут на десять мы остались без электричества. Ничего страшного, разумеется, – если только ты не пользуешься электрическим будильником, который утром не прозвонит, в результате чего ты на час с четвертью опоздаешь к началу судебного процесса об убийстве. – Она судорожно вздохнула и провела по глазам тыльной стороной ладони. – Во вторник вечером, вернувшись домой, я обнаружила на автоответчике несколько похабных сообщений.

– Подозреваю, голос был мужской.

Она покачала головой:

– Нет. Звонивший поднес трубку к телевизору, по которому шла порнуха. Стоны, еще стоны, «получай, сука», «кончи мне на лицо» и прочее дерьмо в том же духе. – Она щелчком отбросила на мокрый песок рядом с тропинкой окурок. – В обычных обстоятельствах я не придала бы этому особого значения, но тут почему-то испугалась. И таких сообщений было двадцать штук.

– Двадцать, – повторил я.

– Именно. Двадцать разных фрагментов из порнофильмов. А в среду, – сказала она, тяжело вздохнув, – пока я обедала в кафе во дворе федерального суда, кто-то вытащил у меня из сумки кошелек. К счастью, часть кредитных карточек я оставила дома – они не помещались в кошелек. – Она похлопала по сумке, висевшей у нее через плечо. – Так что теперь у меня здесь вся моя наличность и кредитки.

Вдруг Кларенс остановился и задрал голову куда-то вверх и налево.

Ванесса замерла на месте, словно ей не хватало сил дернуть его за поводок. Я тоже встал.

– До того как ты заметила пропажу, с кредиток успели что-то снять?

Она кивнула:

– Одной из них кто-то расплатился в охотничьем магазине в Пибоди. Мужчина. Это продавцы запомнили. Только почему-то не заметили, что он предъявил кредитку, выписанную на женское имя. Он купил несколько мотков веревки и охотничий нож.

Из туннеля ярдах в ста пятидесяти впереди вынырнули трое подростков на роликовых коньках. Они ехали полусогнувшись, ритмично работая ногами и руками, и на ходу перебрасывались шуточками, подначивая друг друга.

– В четверг, – сказала Ванесса, – меня сшибли с ног дверью. Обратно в суд я пришла, прижимая к носу пакет со льдом, и попросила отложить слушание дела до понедельника.

Пакет со льдом, подумал я, и осторожно потрогал свою челюсть. Надо полагать, Уэсли в доле с продавцами, которые им торгуют.

– А сегодня утром, – сказала Ванесса, – мне начали звонить по поводу писем, которые я точно отправляла, но которые почему-то так и не дошли до адресатов.

Кларенс, по-прежнему глядя вверх, глухо зарычал и напрягся всем телом.

– Что ты сказала? – Я перевел взгляд с Кларенса на Ванессу. У меня начало покалывать кончики пальцев – кажется, я нащупал тот недостающий элемент, о котором мы с Энджи смутно догадывались.

– Я говорю, что часть моих писем сгинула в неизвестном направлении. Само по себе это мелочь, но в довесок ко всему остальному…

Мы отступили в сторону, уступая дорогу приближавшимся подросткам на роликах, которые с характерным шуршанием скользили по асфальту. Я одним глазом поглядывал на Кларенса, зная за ним привычку сломя голову бросаться за любым быстро движущимся объектом.

– Твои письма, – сказал я, – не дошли до адресатов.

Кларенс залаял, но не на мальчишек. Он вытянул нос вверх и вдаль, куда-то в сторону туннеля.

– Не дошли.

– Откуда ты их отправляла?

– Бросила в почтовый ящик рядом с домом.

– Бэк-Бей, – сказал я, пораженный тем, как много времени мне понадобилось, чтобы уловить столь очевидную связь.

Первые двое роллеров пронеслись мимо нас. Я увидел, как третий приподнимает локоть. Я схватил Ванессу и резко дернул ее к себе. Пацан ухмыльнулся, уронил локоть и дернул из рук Ванессы ремешок сумки.

Сила рывка, скорость, с какой летел парень, неловкая поза полуразвернувшейся ко мне Ванессы – все это вместе взятое помешало мне вовремя отреагировать на нападение. Ремешок соскользнул с плеча Ванессы, и она инстинктивно потянулась за сумкой, выворачивая назад руку. Я хотел выставить ногу, чтобы подставить парню подножку, но за секунду до того, как я успел это сделать, Ванесса пошатнулась и стала валиться на меня, увлекая нас обоих к земле.

Пацан чуть подпрыгнул и пролетел над моей протянутой рукой, а Ванесса выпустила из рук поводок и шлепнулась на землю, животом прямо на мое согнутое колено. Она шумно выдохнула и тут же взвыла от боли, ударившись бедром об асфальт. Приземляясь, парень через плечо оглянулся на меня и заржал.

Ванесса скатилась с меня.

– Ты жива?

– Дышать нечем, – выдавила она из себя.

– В солнечное сплетение попало. Полежи тут. Я сейчас.

Она кивнула, ловя ртом воздух, а я рванул за пацаном.

Он уже успел догнать своих приятелей, и нас разделяло примерно двадцать ярдов. С каждыми десятью ярдами, которые я пробегал, они увеличивали разрыв еще на пять. Я мчался что было сил – бегун я хороший, – но отставал от них все больше. К тому же очень скоро они выбрались на прямой отрезок дороги, без поворотов и туннелей.

Не останавливаясь, я наклонился, поднял с земли камень, на бегу прицелился в спину пацану с сумкой Ванессы и швырнул его, вложив в бросок всю свою силу и на миг оторвавшись от земли, как умел это делать Рипкен, бросая мяч с третьей базы на первую.

Камень врезался парню между лопаток, и он согнулся, словно получил удар в живот. Его качнуло влево, и одним коньком он съехал с асфальта. Взмахнул руками – в левой по-прежнему сжимая сумку Ванессы, – и все-таки потерял равновесие. Его голова неуклонно приближалась к асфальту. Он попытался выставить вперед руки, но опоздал. Сумку он выпустил, и она улетела на траву, а он, трижды перекувырнувшись, рухнул на асфальт.

Его дружки, оглянувшись назад, прибавили ходу и скрылись за поворотом в тот самый миг, когда я подбежал к поверженному акробату.

Даже в наколенниках и налокотниках выглядел он так, словно вывалился из самолета. Руки, ноги и подбородок он изодрал в кровь. Он перекатился на спину, и я с облегчением убедился, что он старше, чем мне казалось, – лет двадцати, как минимум.

Я подобрал сумку Ванессы.

– Твою мать, сука, ты меня чуть не убил, – прошипел парень.

На траву из сумки выпали пудреница, связка ключей и упаковка мятных леденцов, но в остальном у Ванессы ничего не пропало. Все было на месте: купюры в серебряном зажиме для денег, кредитки, стянутые резинкой, сигареты, зажигалка и косметичка.

– Ты ранен? – спросил я. – Ой. Упс.

Парень попытался сесть, но отказался от этой идеи и рухнул обратно на землю.

У меня зазвонил мобильник.

– Это он, – надсадно дыша, сказал парень.

Несмотря на душную сырость, я почувствовал, как по спине у меня пробежал холодок.

– Что?

– Мужик, который заплатил нам сто баксов, чтобы мы тебя отвлекли. Он сказал, что позвонит. – Парень закрыл глаза и зашипел от боли.

Я сунул руку в карман джинсов и вытащил мобильник, бросив взгляд назад, туда, где оставил Ванессу. Хрен с ним, с этим парнем, подумал я. Он все равно ничего не знает.

Я понесся обратно, на бегу прижимая к уху телефон:

– Уэсли.

Из трубки послышалось влажное чавканье и донесся приглушенный, как будто Уэсли находился в ванной, голос:

– Кто тут у нас хороший песик? Кушай-кушай. Вот умница.

– Уэсли.

– Тебя что, дома не кормят? – так же глухо спросил Уэсли, пока Кларенс продолжал громко чавкать.

Я миновал поворот и увидел Ванессу. Она поднималась на ноги, стоя спиной к туннелю, находившемуся в ста пятидесяти ярдах дальше. Посмотрев в ту сторону, я разглядел два силуэта: поменьше, собачий, и побольше, человеческий. Мужчина держал руку возле собачьей морды.