Текст книги "Патрик Кензи (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 54 (всего у книги 123 страниц)

28

В девять часов того же вечера нас отпустили.

До этого меня осмотрел доктор больницы «Приморская», причем двое полицейских стояли в десяти шагах в течение всего осмотра. Доктор обработал раны и дал мне дезинфицирующее средство, чтобы блокировать дальнейшее нагноение. Рентген показал явную трещину в лопаточной кости, но полного перелома там не оказалось. Доктор сделал мне свежую перевязку, подвесил руку на перевязь и посоветовал мне по меньшей мере месяца три не играть в футбол.

Когда я спросил его, не осложняют ли трещину моей скапулы раны, которые получила моя левая рука год назад в схватке с Джерри Глинном, он осмотрел и руку.

– Немеет?

– Совсем нечувствительна, – ответил я.

– У вас задет нерв.

– Да, – сказал я.

Он кивнул:

– Ну, ампутировать не стоит.

– Приятно слышать.

Он взглянул на меня сквозь маленькие ледышки очков.

– Вы перевалили за половину отпущенного вам срока, мистер Кензи.

– Я начинаю это чувствовать.

– Вы планируете когда-нибудь иметь детей?

– Да, – сказал я.

– Позаботьтесь об этом уже сейчас, – доверительно сказал он, – тогда вы еще увидите, как они окончат колледж.

Когда мы спускались с крыльца полицейского отделения, Чезвик сказал:

– Вы связались с очень дурным человеком.

– Да уж, – сказала Энджи.

– Дело не только в Кушинге и Клифтоне, нигде не отмеченных как работающих на него, но еще и в самолете, которым вы летели. Вы ведь как сказали, что прилетели сюда его частным самолетом, да? Так вот, единственный частный самолет, отправлявшийся в рейс из аэропорта Логан между девятью утра и полуднем в вышеозначенный день, был «сессной», но никак не «Гольфстримом», и улетел он в Дейтон, Огайо.

– Как это можно – заткнуть глотку целому аэропорту? – удивилась Энджи.

– Да и не только аэропорту, – сказал Чезвик. – В аэропорту Логан великолепно налажена служба секьюрити, она славится на всю страну. Но связи Тревора Стоуна, видимо, позволяют ему обойти и ее.

– Черт, – сказал я.

Мы остановились возле арендованного Чезвиком лимузина. Шофер открыл перед ним дверцу, но Чезвик покачал головой и вновь обернулся к нам:

– Может, вернетесь со мной?

Я тоже покачал головой, о чем моментально пожалел: девушки-барабанщицы все еще упражнялись там на своих инструментах.

– Нам еще предстоит тут связать некоторые концы с концами, – сказала Энджи, – а также решить до нашего возвращения, как нам быть с Тревором.

– Хотите моего совета? – Чезвик бросил на заднее сиденье лимузина свой портфель.

– Конечно.

– Держитесь от него подальше. Побудьте здесь до его смерти. Может быть, он оставит вас в покое.

– Но это невозможно, – сказала Энджи.

– Я тоже был бы другого мнения, – вздохнул Чезвик, – но слышал одну историю об этом Треворе Стоуне. Возможно, это слух, сплетня, но, так или иначе, в начале семидесятых один профсоюзный лидер в Эль-Сальвадоре поднял какую-то бучу, угрожающую финансовым интересам Тревора Стоуна в банановом, ананасовом и кофейном бизнесе. Тревор, как рассказывают, лишь несколько раз поднял телефонную трубку, и однажды рабочие одной из его кофейных фабрик, просеивая кофейные зерна в контейнере, вдруг отрыли там ногу, потом руку. А потом и голову.

– Профсоюзного лидера? – спросила Энджи.

– Нет, – сказал Чезвик. – Его шестилетней дочери.

– Господи Иисусе, – только и вымолвил я.

Чезвик рассеянно похлопал по крыше лимузина, глядя на залитую желтым светом улицу.

– Профсоюзного лидера и его жену больше никто не видел. Они пополнили собой местную сводку пропавших без вести. И с тех пор на предприятиях, которыми владел Стоун, ни о каких забастовках и речи не было.

Мы пожали руки друг другу, и он влез в лимузин.

– И последнее, – сказал он, когда шофер уже был готов захлопнуть дверцу.

Мы наклонились к нему.

– Позавчера поздно вечером кто-то совершил налет на контору Хемлина и Коля. Украли офисное оборудование. Я слышал, тамошние копировальные машины и факсы стоят кучу денег.

– Наверное, – согласилась Энджи.

– Видимо, так и есть. Потому что ворам, чтобы забрать то, что они себе наметили, пришлось пристрелить Эверетта Хемлина.

Мы молча стояли, пока он усаживался в машину, пока она тронулась и поползла по улице, а потом свернула вправо к автостраде.

Рука Энджи нашла мою руку.

– Мне так жаль, – шепнула она. – Жаль Эверетта, жаль Джея.

Я моргал, пытаясь смахнуть с ресниц что-то, застилавшее мне зрение.

Энджи сильнее сжала мою руку.

Я взглянул вверх, на небо, которое было таким густо-синим, что цвет этот казался даже неестественным. И еще одну вещь я заметил тут, на юге, – весь этот роскошный, цветущий, яркий край казался фальшивой подделкой по сравнению с его более уродливыми северными подобиями.

Ведь и в безупречности есть что-то уродливое.

– Хорошие они были люди, – тихо проговорила Энджи.

Я кивнул:

– Да. Прекрасные.

29

Мы пешком отправились по Сентрал-авеню к стоянке такси, которую нам с неохотой указал офицер полиции.

– Чезвик сказал, что нам следует ожидать от них еще новых неприятностей – они обвинят нас в нарушении правил обращения с оружием за то, что мы стреляли в черте города, или еще чего-нибудь придумают.

– Обвинение окажется несостоятельным, – сказала Энджи.

– Возможно.

Стоянку мы нашли, но она была пуста. Сентрал-авеню или, по крайней мере, та ее часть, где мы очутились, выглядела необычно угрюмой, неприветливой. На замусоренной парковке возле подсвеченного винного магазина трое пьяниц дрались не то из-за бутылки, не то из-за курева, а через улицу компания замызганных подростков, высматривающая себе жертву со скамейки напротив «Гамбургеров», по очереди затянулась сигаретой с марихуаной и уже нацелилась на Энджи. Конечно, я с моим забинтованным плечом и рукой на перевязи не должен был казаться им серьезным препятствием, но при ближайшем рассмотрении и когда я вперил в одного из них усталый, но пристальный взгляд, подросток предпочел отвернуться и переключиться на что-то другое.

На стоянке высился плексигласовый навес, и влажная жара заставила нас прислониться к нему, чуть ли не рухнув возле его стены.

– Дерьмово выглядишь, – сказала мне Энджи.

Приподняв бровь, я окинул взглядом ее порезанное лицо, синяк на правом виске, вмятину на левой икре.

– Ну а ты, напротив…

Она устало улыбнулась, и чуть ли не минуту мы в молчании простояли у стены.

– Патрик…

– Да? – отозвался я и закрыл глаза.

– Когда я там, на мосту, вылезла из «скорой помощи» и они вели меня к полицейской машине, я… хм…

Я открыл глаза и взглянул на нее:

– Что?

– Я, по-моему, видела что-то странное. Только ты не смейся.

– Ты видела Дезире Стоун.

Она оторвалась от стены и тыльной стороной ладони шлепнула меня по животу:

– Иди ты! Так и ты тоже ее видел!

Я потер живот:

– И я тоже ее видел.

– Думаешь, это привидение?

– Нет, это не привидение, – сказал я.

В наше отсутствие номера наши переворошили. Поначалу я решил, что в них побывали люди Тревора, возможно, Недотепа и Кушинг, прежде чем пуститься за нами в погоню, но потом я нашел на подушке визитку. «Инспектор Карнел Джефферсон» значилось на ней.

Я собрал свою одежду, положил ее обратно в чемодан, вдвинул в стену кровать, закрыл ящики.

– Я начинаю ненавидеть этот город! – Энджи вошла ко мне, неся две бутылки «Дос Эквис», и мы отправились с ними на балкон, оставив стеклянные двери за собой открытыми. Если Тревор насажал в наши номера жучков, то, так или иначе, досье на нас у него уже заполнено, и что бы мы сейчас ни сказали, это не могло изменить его решения расправиться с нами так же, как он расправился с Джеем, Эвереттом Хемлином и пытался расправиться с дочерью, которая проявила строптивость, не пожелав достойным образом и покорно скончаться. Если же жучки установлены полицейскими, то что бы мы ни сказали, это было не способно изменить показаний, данных нами в отделении, потому что скрывать нам было нечего.

– Как ты думаешь, почему Тревор так упорно хочет смерти своей дочери? – спросила Энджи. – И почему она так упорно все время оказывается живая?

– Давай по порядку, не все сразу.

– Ладно. – Положив лодыжки на балконные перила, я потягивал пиво.

– Тревор потому хочет смерти дочери, что она каким-то образом выяснила, что он убил Лизардо.

– Начнем с того, почему он убил Лизардо.

Я бросил на нее взгляд:

– Потому что…

– Да? – Она зажгла сигарету.

– Нет, разгадать причину я не могу.

Я приложился к ее сигарете, чтобы утихомирить адреналин, бушевавший в моей крови уже почти сутки, с момента, как меня выбросило из машины.

Она отняла у меня сигарету и стала ее рассматривать.

– И даже если он убил Лизардо, а она это выяснила – я подчеркиваю если, – зачем убивать ее? Он умрет до всякого судебного разбирательства, а все это время его адвокаты не позволят его арестовать. Так что к чему такие крутые меры?

– Верно.

– А потом, вообще, если человек при смерти…

– То он что?

– Большинство людей, умирая, пытаются уйти с миром, примириться с Богом, семьей, всеми и вся.

– Но не Тревор.

– Именно. Если он и вправду умирает, значит, его ненависть к Дезире даже не поддается измерению обычными человеческими мерками.

– Если он умирает, – сказал я.

Кивнув, она загасила сигарету.

– Давай немножко поразмыслим над этим. Откуда нам уж так точно известно, что он умирает?

– Достаточно одного внимательного взгляда.

Она открыла рот, словно собираясь возразить, и тут же закрыла его и, понурившись, на секунду свесила голову в колени. Потом, встрепенувшись, быстрым движением откинула с лица волосы и сама откинулась на спинку стула.

– Ты прав, – сказала она. – Мысль глупая. Мужик этот определенно одной ногой в могиле.

– Все так, – сказал я. – Но вернемся к началу. Что заставляет его до такой степени ненавидеть свою плоть и кровь, что он решает посвятить последние дни свои охоте на нее?

– Джей предложил нам историю с кровосмешением, – сказала Энджи.

– Пускай. Папа любит свою дочурку чересчур сильной любовью. Они находятся в связи, но тут возникает препятствие.

– В лице Энтони Лизардо. Вот мы опять и вернулись к нему.

Я кивнул.

– И папаша наносит удар.

– Вскоре после того, как сходит со сцены мать. Дезире впадает в депрессию. Затем знакомится с Прайсом, который умело использует ее горе и втягивает ее в кражу двух миллионов.

Повернувшись, я бросил на нее взгляд:

– Зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем было ее втягивать? Я не хочу сказать, что он не мог пожелать прокатиться с ней и поразвлечься, но зачем было втягивать ее в свой план?

Энджи постукивала по бедру пивной бутылкой.

– Ты прав. Не стал бы он этого делать. – Подняв бутылку, она прикончила пиво. – Господи, я запуталась.

Мы сидели молча, мысленно прокручивая все то же, в то время как луна лила перламутровый свет на воды залива Тампа, а розовые щупальца заката на фиолетовом небе меркли и в конце концов совсем пропали. Я пошел внутрь принести еще пива, потом вернулся на балкон.

– Черное – это белое, – сказал я.

– А?

– Это ты так выразилась. Черное – это белое. А верх и низ тут поменялись местами.

– Правда. Истинная правда.

– Ты видела «Расемон»?

– Похоже, это какая-то картина про спортсмена.

Я исподлобья взглянул на нее.

– Прости, – беспечно сказала она. – Нет, Патрик, не видела я этого Ра… как там его дальше?

– Это японский фильм, – пояснил я. – И строится он на том, что одно и то же событие показывается четыре раза.

– Зачем?

– Ну, там происходит суд над насильником и убийцей. И четыре свидетеля совершенно по-разному рассказывают о том, что произошло. Тебе показывают четыре версии, и ты сам должен решить, кто говорит правду.

– В «Звездной дороге» тоже такое было.

– Поменьше бы ты смотрела эту «Звездную дорогу», – сказал я.

– Ну, по крайней мере, это не так трудно выговорить, как этот твой «Расевид».

– «Расемон». – Двумя пальцами, большим и указательным, я ухватил себя за кончик носа и закрыл глаза. – Так или иначе, я говорю это тебе не просто так.

– Ну, слушаю.

– Возможно, взгляд наш вообще ошибочный. Возможно, – сказал я, – мы с самого начала слишком многое приняли на веру, в чем были не правы.

– В частности, считая, что Тревор – хороший мужик, а не убийца и кровосмеситель?

– В частности, да, – сказал я.

– Ну а что еще мы так уж приняли на веру, что и исказило нам всю картину?

– Дезире, – сказал я.

– Ну и что в ней такого подозрительного?

– Все. – Наклонившись вперед, я оперся локтями о колени и стал глядеть на раскинувшийся внизу залив, на три моста, пересекавшие его гладь, на то, как дробились и искажались на них лунные лучи. – Что мы знаем о Дезире?

– Она красавица.

– Правильно. Откуда мы это знаем?

– О господи, – воскликнула она. – Опять ты устраиваешь мне допрос с пристрастием, да?

– Ну доставь мне такое удовольствие! Откуда нам известно, что она красавица?

– Из фотографий. Да даже из того, какой она нам показалась, когда мелькнула на мосту прошлой ночью.

– Правильно. Мы видели это собственными глазами и знаем из собственного опыта непосредственного контакта с ней. Но это лишь один ее аспект. Не больше.

– Давай-ка еще разок!

– Она очень красивая женщина. Но больше мы о ней не знаем ничего, так как это единственное, за что мы можем ручаться. Остальное же мы знаем с чужих слов. Ее отец говорит нам одно, сам же испытывает к ней совершенно иные чувства. Не так ли?

– Да.

– И значит, правда ли то, что он рассказал нам вначале?

– Ты имеешь в виду про ее депрессию?

– Я имею в виду про все, вместе взятое. Шатун говорит о ней как о прекрасном, небесном создании. Но Шатун работает у Тревора, и мы имеем полное основание предполагать, что он врет.

Теперь глаза ее горели. Она подалась вперед.

– А Джей, Джей ведь ошибся, когда считал, что она погибла.

– Именно.

– Следовательно, и во всем, что касается ее, он мог ошибаться.

– Или же быть ослепленным любовью, страстью.

– Эй! – вдруг воскликнула она.

– Что?

– Если же Дезире не погибла, то чье же тело с изрешеченным автоматическим пистолетом лицом было найдено рядом с фуфайкой Джея?

Забрав в номере телефон, я вытащил его на балкон и позвонил Девину Амронклину.

– Ты знаешь каких-нибудь копов в Клируотере? – спросил я его.

– Возможно, знаю кого-нибудь, кто знает их.

– Не проверишь ли через них опознание жертвы, застреленной четыре дня назад в отеле «Амбассадор»?

– Скажи мне свой номер.

Я продиктовал, после чего мы с Энджи так подвинули стулья, чтобы сидеть друг напротив друга.

– Допустим, что Дезире вовсе не светлый ангел небесный, – сказал я.

– Можно допустить и нечто похуже, – сказала Энджи. – Давай допустим, что она дочь своего отца, а яблоко от яблони, как известно, недалеко падает. Что, если это она толкнула Прайса на кражу?

– Откуда же ей знать, что там вообще имеются деньги?

– Непонятно. Отложим это до поры до времени. Итак, она подговаривает Прайса совершить кражу…

– Но Прайсу хватает ума сообразить: «Она баба скверная и при первой же возможности меня обштопает». И он ее бросает.

– И забирает деньги. Но она хочет деньги вернуть.

– Однако не знает, где он их прячет.

– И тут появляется Джей.

– Прекрасная возможность надавить на Прайса, – сказал я.

– Затем Дезире вычисляет местонахождение денег. Но тут возникает сложность. Если она попросту их украдет, то искать ее, кроме отца, примутся и Прайс с Джеем.

– Поэтому ей надо симулировать гибель, – сказал я.

– И она знает, что Джей разделается с Прайсом.

– Возможно, сев за это в тюрьму.

– Неужто она так хитра? – удивилась Энджи.

Я пожал плечами:

– Почему бы и нет?

– И вот она погибает, – сказала Энджи. – Погибает и Прайс. А потом и Джей. Зачем же тогда ей показываться нам?

Ответа на этот вопрос у меня не было.

Как не было его и у Энджи.

Но у Дезире он был.

Ступив на балкон с пистолетом в руке, она проговорила:

– Потому что мне нужна ваша помощь.

30

– Красивый пистолет, – сказал я. – Вы его к костюму подбирали или наоборот?

Она вышла на балкон, и пистолет, слегка подрагивающий в ее руке, был нацелен куда-то между носом Энджи и моим ртом.

– Послушайте, – сказала Дезире, – на случай, если вам это не ясно. Я нервничаю, не знаю, кому можно доверять, и мне нужна ваша помощь, но и в вас я не уверена.

– Что отец, что дочь, – сказала Энджи.

Я хлопнул ее по коленке.

– Изо рта вырвала!

– Что? – спросила Дезире.

Энджи тянула пиво из бутылки, не сводя глаз с Дезире.

– Ваш отец, мисс Стоун, чтобы побеседовать с нами, нас выкрал. А теперь вы держите нас под прицелом, по-видимому, с той же самой целью.

– Простите, но…

– Мы не любители пистолетов, – сказал я. – Недотепа, будь он еще жив, мог бы это вам подтвердить.

– Кто? – Она опасливо обошла спинку моего стула.

– Грэм Клифтон, – сказала Энджи. – «Недотепа» – это мы так его прозвали.

– Почему?

– Почему бы и нет?

Повернувшись, я увидел, как она продвигается вдоль перил, а потом наконец останавливается шагах в шести от наших стульев, все еще целясь в промежуток между нами.

И, господи боже, как же она была красива! В свое время мне случалось ухаживать за красавицами. За женщинами, которые самым главным в себе считали свою физическую безупречность, потому что и все остальные судили о них по тем же меркам. Стройные или пышные, рослые или миниатюрные, они обладали безумной привлекательностью, такой, что мужчины в их присутствии теряли дар речи.

Но никто из них и близко не мог сравниться с сиянием Дезире. Ее физическое совершенство было осязаемо. Ее кожа словно белой пеной омывала ее черты, тонкие и в то же время четкие. Ее грудь, не стесненная лифчиком, круглилась под тонкой материей платья с каждым ее коротким вдохом, а хлопчатобумажное платье, цветом и фактурой своими напоминавшее гладкий персик, платье простое и свободное, все-таки не могло полностью скрыть ее упругого живота и изящных мускулистых бедер.

Ее нефритово-зеленоватые глаза искрились и делались еще ярче от волнения и от отсветов, которые бросало на них сияние ее кожи.

Впечатление, которое она производила, секретом для нее не было. На протяжении всего разговора глаза ее, когда она обращалась к Энджи, то смотрели, то не смотрели на нее, но, говоря что-то мне, она буквально сверлила меня взглядом этих своих потрясающих глаз и еле заметно клонилась в мою сторону.

– Опустите пистолет, мисс Стоун, – сказал я.

– Не могу… Я не… То есть я не уверена…

– Опустите его или уж стреляйте, – сказала Энджи. – Даю вам пять секунд.

– Я…

– Раз, – сказала Энджи.

Глаза Дезире расширились.

– Я только хочу быть уверенной…

– Два.

Дезире бросила взгляд на меня, но я остался безучастен.

– Три…

– Послушайте…

– Четыре.

Энджи двинула стулом вправо, и металл издал короткий скрежет, проехавшись по цементу.

– Оставайтесь на месте, – приказала Дезире, направляя покачивающийся пистолет в сторону Энджи.

– Пять. – И Энджи встала.

Дезире прицелилась в нее дрожащим стволом, а я потянулся и шлепнул ее по руке.

Пистолет полетел через перила, и я поймал его в воздухе, не дав ему упасть в сад с высоты шестого этажа. И это было удачей, так как, свесившись через перила, я увидел двух ребятишек школьного возраста, игравших на нижней, выходившей в сад веранде.

Взгляни, что нашел, мама! Бах!

На секунду Дезире обхватила лицо руками, и Энджи покосилась на меня.

Я пожал плечами. Пистолет был автоматическим «рюгером» двадцать второго калибра. Новенький, сверкающий безупречной сталью, он казался игрушкой в моей руке, но я знал, что чувство это обманчиво: любой пистолет – не игрушка.

С предохранителя она его не сняла, и я извлек обойму, кинув ее в перевязь, а оттуда в правый карман, опустив в левый сам пистолет.

Дезире подняла голову, глаза ее были красными.

– Больше не могу этого делать!

– Делать чего? – Энджи придвинула второй стул. – Присядьте.

– Этого… Все это оружие, эти смерти и… Господи, не могу больше!

– Это вы обчистили Церковь Истины и Откровения?

Она кивнула.

– Идея принадлежала вам, – сказала Энджи. – Не Прайсу.

Неуверенный кивок.

– Нет, Прайсу. Но когда он поделился со мной, я стала подталкивать его к этому.

– Зачем?

– Зачем? – переспросила она, и две слезы на ее щеках, скатившись со скул, упали ей на колени и дальше, к подолу ее платья. – Зачем? Вы должны… – Она втянула ртом воздух и, устремив взгляд вверх, к небу, вытерла глаза. – Мой отец убил маму.

Такого я не ожидал. Я посмотрел на Энджи. Она тоже не ожидала такого.

– В автомобильной катастрофе, когда чуть сам не погиб? – удивилась Энджи. – Вы это серьезно?

Дезире несколько раз кивнула.

– Дайте-ка мне разобраться, – сказал я. – Ваш отец подстроил этот якобы угон. Вы это хотите сказать?

– Да.

– И заплатил этим парням, чтобы те всадили в него три пули?

– Это не планировалось, – сказала она.

– Ну, надо думать, – заметила Энджи.

Дезире взглянула на нее, недоуменно моргая. Потом перевела на меня взгляд широко открытых глаз.

– Он уже заплатил им. Но когда все пошло вкривь и вкось и машина разбилась – а это в план не входило, – они запаниковали и, убив маму, выстрелили и в него.

– Вранье, – сказала Энджи.

Глаза Дезире расширились еще больше. Повернувшись так, чтобы не смотреть на нас, она на секунду опустила взгляд к цементным плитам.

– Дезире, – сказал я, – в вашем рассказе такие бреши, что сквозь них на двух грузовиках проехать можно.

– Например, – подхватила Энджи, – почему, когда этих парней арестовали и стали допрашивать, они ничего не рассказали полиции?

– Потому что они не знали, что нанял их отец, – ответила Дезире. – В какой-то день какой-то человек связался с другим человеком и велел тому устранить некую женщину. С женщиной этой будет муж, сказал этот человек, но его трогать не надо. Цель – лишь женщина.

С минуту мы размышляли над услышанным.

Дезире наблюдала за нами, потом добавила:

– Распоряжение передавалось по цепочке. Когда оно спустилось к конкретным исполнителям, те и понятия не имели, откуда оно исходит.

– И опять-таки – зачем было стрелять в вашего отца?

– Могу лишь повторить то, что уже сказала, – они запаниковали. Вы ознакомились с материалами дела?

– Нет, – ответил я.

– Ну, если бы вы ознакомились, вы бы поняли, что убийцы не отличались интеллектом. Парни были туповаты, и выбрали их не за их мозги. Выбор пал на них, потому что, совершив убийство, они не стали бы переживать и терять из-за этого сон.

Я взглянул на Энджи. Объяснения были неожиданными и довольно странными, но по-своему логичными.

– Почему ваш отец хотел разделаться с вашей мамой?

– Она собиралась развестись с ним. И претендовала на половину его состояния. Он стал бы судиться с ней, а она выволокла бы на всеобщее обозрение всю грязь и все неприглядные факты их совместной жизни. То, что он купил ее, то, что изнасиловал меня, когда мне было четырнадцать, и продолжал насиловать все эти годы, плюс еще тысячи и тысячи известных ей секретов. – Она поглядела на свои руки, перевернула их ладонями вверх, потом опять вниз. – Очередной его задумкой стало убить ее. Подобное он практиковал и раньше, с другими людьми.

– И он хотел убить вас, потому что вы это знали, – сказала Энджи.

– Да, – сказала она свистящим шепотом.

– Откуда вам стало это известно? – спросил я.

– Когда она умерла, а он вернулся из больницы, я слышала его разговор с Джулианом и Грэмом. Он был в ярости, что трое убийц задержаны полицией и он не может с ними разделаться. Тем троим несказанно повезло, что их поймали с оружием и они сознались. Иначе отец нанял бы лучших юристов, чтобы их отпустили, подкупил бы судей, а потом убил бы их, едва они вышли бы на улицу. – Она несколько раз куснула нижнюю губу. – На свете нет человека опаснее моего отца.

– Мы начинаем склоняться к тому же мнению, – заметил я.

– Кого же застрелили в отеле «Амбассадор»? – спросила Энджи.

– Не хочу об этом говорить. – Дезире покачала головой, а потом поставила ноги на край стула, подняв колени и обхватив их руками.

– У вас нет выбора, – сказала Энджи.

– Господи боже! – Она прислонилась щекой к коленям и закрыла глаза.

Прошло около минуты, и я сказал:

– Попробуем подойти с другого бока. Зачем вы отправились в отель? Что заставило вас вдруг решить, что вы знаете местонахождение денег?

– Кое-что сказанное Джеем. – Она по-прежнему не открывала глаз и произнесла это шепотом.

– Что же сказал Джей?

– Он сказал, что в номере Прайса полно ведерок с водой.

– С водой…

Она подняла голову.

– Ведерок для льда, наполовину заполненных растаявшим льдом. И я вспомнила, что то же самое было и в мотеле, в котором мы раз остановились по пути сюда. Мы, то есть мы с Прайсом. Он все время бегал тогда за льдом. Брал лед маленькими порциями, никогда не заполнял ведерко до конца. Он сказал, что любит напитки со льдом. И чтобы лед был абсолютно свежим. И что лучший лед – это лед сверху, потому что в отелях они никогда не опорожняют машину до дна и внизу там остается грязь и талая вода, а сверху они намешивают все новый и новый лед. Помню, мне тогда еще показалось, что он что-то врет, но я не могла сообразить зачем. Я была тогда слишком усталая, чтобы думать об этом. А потом я уже начинала его бояться. Ведь уже на вторую нашу ночь он отнял у меня деньги и не пожелал говорить, где они спрятаны. Так или иначе, когда Джей упомянул о ведерках, я вспомнила Прайса в Южной Каролине. – Она вскинула на меня свои искрящиеся нефритово-зеленые глаза. – Они находились подо льдом!

– Деньги? – сказала Энджи.

Дезире кивнула:

– В мусорном пакете под слоем льда в машине на пятом этаже, как раз возле его номера.

– Ловко! – воскликнул я.

– Только достать нелегко, – сказала Дезире. – Надо ворошить лед, а руки плохо пролезают в дверцу машины. Прайс и застукал меня за этим занятием, когда вернулся от своих друзей.

– Один вернулся?

Она покачала головой:

– С ним была девица. По виду проститутка. Я и раньше уже видела их вместе.

– Девушка одного с вами роста, сложения и с таким же цветом волос? – спросил я.

Она кивнула:

– Она была на дюйм-два ниже, но заметно это было, если только нам встать рядом. По-моему, она была кубинкой и лицом, конечно, совершенно не похожа на меня. Но…

Она пожала плечами.

– Продолжайте, – сказала Энджи.

– Они втащили меня в номер. Прайс, видно, чем-то накачался. Он был как безумный, совершенно не в себе. – Она повернулась на своем стуле лицом к заливу, ее голос опять снизился до шепота. – Делали со мной всякое…

– Оба?

– А вы как думаете? – сказала она, не отрывая взгляда от залива. Голос ее был прерывистым, хриплым. – Потом женщина надела мою одежду. Для смеха, наверное? Меня закутали в банный халат и отвезли на Колледж-Хилл. Знаете этот район?

Мы покачали головами.

– Для Тампы это вроде как местный Южный Бронкс. Они сорвали с меня халат, вытолкнули из машины и с хохотом укатили. – На секунду она потянула к губам трясущуюся руку. – Я… Мне удалось выбраться оттуда. Я стащила с бельевой веревки какую-то одежду, проголосовала, попросив довезти меня до «Амбассадора», подъехала, а там уже было полно полиции, а в номере Прайса лежало тело, а рядом фуфайка, которую дал мне Джей.

– Зачем Прайс убил ее? – спросил я.

Она пожала плечами, покрасневшие глаза ее опять стали мокрыми.

– Думаю, потому, что ее заинтересовало, что это я там искала в машине для льда. Сообразить было нетрудно, а Прайс ей не доверял. Не знаю, конечно. Он был больной человек.

– Почему вы не связались с Джеем? – спросил я.

– Он исчез. Вслед за Прайсом. Я сидела на берегу в хижине, которую мы сняли, и ждала его, но его не было, а потом мне стало известно, что он в тюрьме, и тут-то я предала его!

Она стиснула челюсти, и слезы так и хлынули, струясь по ее щекам.

– Предали его? – удивился я. – Каким же это образом?

– Не пришла к нему в тюрьму. Господи, я подумала, что меня могли видеть с Прайсом, возможно, даже в обществе погибшей, так хорошую ли службу сослужит Джею мой визит к нему в тюрьму? Единственным результатом будет то, что еще я впутаюсь в это дело. Я растерялась, день-два ничего не соображала. А потом подумала: к черту, надо вызволять его оттуда, спрошу у него, где он держит деньги, и по почте пошлю поручительство.

– И что же?

– Но к тому времени он уже уехал с вами. А когда я вас нагнала… – Она вытащила из сумочки пачку «Данхилла», с помощью узкой золотой зажигалки закурила, сильно затягиваясь и откидывая голову, когда выпускала дым вверх, к небу. – Когда я вас нагнала, Джей, и мистер Кушинг, и Грэм Клифтон уже были мертвы, и мне не оставалось ничего, кроме как стоять в сторонке и наблюдать. – Она горестно покачала головой. – Как последняя идиотка поступила…

– Даже если бы нагнали нас вовремя, – сказала Энджи, – все равно вы не смогли бы ничего изменить.

– Как знать? А теперь уж и не узнаешь, ведь правда? – И Дезире грустно улыбнулась.

Энджи ответила ей такой же грустной улыбкой:

– Да. Правда. Не узнаешь.

* * *

Ей было некуда идти, и денег у нее тоже не было. Куда делись два миллиона, что с ними сделал Прайс после того, как, убив ту женщину, бежал из «Амбассадора», навеки осталось его тайной, которую он унес с собой в могилу.

Допрос наш, судя по всему, утомил Дезире, и Энджи предложила ей на ночь свой номер.

Дезире сказала: «Мне только вздремнуть немножко, и я приду в себя», – но когда пять минут спустя мы заглянули в номер Энджи, Дезире одетая лежала ничком на животе прямо поверх покрывала и спала крепчайшим сном.

Мы вернулись ко мне в номер, закрыли дверь Дезире, и тут раздался телефонный звонок. Это был Девин.

– Тебе еще нужна фамилия убитой девушки?

– Да.

– Илиана Кармен Риос. Работница. Последний зарегистрированный адрес – 17-я стрит, № 112 Нортист, Сент-Питерсбург.

– Задержания были? – спросил я.

– Раз десять привлекалась за проституцию. Положительной стороной происшедшего можно считать то, что теперь тюрьма в ближайшее время ей не грозит.

* * *

– Не знаю, – сказала Энджи, когда мы с ней стояли в ванной, запустив душ. Если номер прослушивался, нам опять надо было проявлять осторожность.

– Чего ты не знаешь? – спросил я в облаках поднимавшегося от ванны пара.

– Это я про нее. По-моему, все, что она рассказывает, сильно смахивает на вымысел, тебе так не кажется?

Я кивнул:

– Как и все, что мы слышим в этом деле от других.

– Это-то и беспокоит меня. История за историей, пласт за пластом, и все они с самого начала, как только стало раскручиваться это дело, выдуманы полностью или частично. И зачем ей понадобились мы?

– Для защиты.

Она вздохнула:

– Не знаю. Ты ей веришь?

– Нет.

– А почему?

– Потому что я не верю никому, кроме тебя.

– Послушай, ты украл мои слова, которые я хотела сказать тебе.

– Ага. – Я улыбнулся. – Прости.

Она махнула рукой:

– Валяй. Пользуйся. Все мое – это твое.

– Серьезно?

– Ага, – сказала она и повернулась ко мне лицом. – Серьезно, – тихо повторила она.

– Взаимно, – сказал я.

На мгновенье ее рука скрылась в облаке пара, а потом я почувствовал, как она обвила мою шею.