Текст книги "Патрик Кензи (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 96 (всего у книги 123 страниц)

Она затрясла головой.

– Диана, ты не в том положении, чтобы торговаться.

Она затрясла головой еще сильнее и снова залпом осушила бокал.

– Я ни при каких обстоятельствах не буду обсуждать этого человека.

– У тебя нет выбора.

– У меня есть выбор, Патрик. Может быть, не самый легкий, но есть. Я никогда не пойду против этого человека. Никогда. Если полиция будет спрашивать меня о нем, я буду отрицать его существование. – Она трясущейся рукой опрокинула в бокал остатки вина из бутылки. – Вы даже не представляете себе, на что способен этот человек.

– Почему же, – сказал я. – Очень хорошо представляем. Это ведь мы нашли Ловелла.

– С Ловеллом он действовал спонтанно, – с горькой усмешкой произнесла она. – Видели бы вы, на что он способен, когда у него есть время все спланировать.

– Карен Николс? – спросила Энджи. – Вот на такое он способен?

Диана Борн посмотрела на Энджи, и ее горькая усмешка превратилась в презрительную.

– Карен была слабой. В следующий раз он выберет кого-нибудь посильнее. Из другой весовой категории. – Она улыбнулась Энджи невыразительной надменной улыбкой, которую Энджи стерла с ее лица, влепив ей пощечину.

Бокал выпал из пальцев Дианы Борн и со звоном разбился о блюдо с индейкой. На левой щеке и ухе доктора расплывалось красное пятно, формой напоминавшее стейк из лосося.

– Черт, – сказал я, – так хотелось забрать с собой остатки.

– Не заблуждайся на наш счет, тварь, – сказала Энджи. – Тот факт, что ты женщина, не остановит нас перед рукоприкладством.

– Да и не только рукоприкладством, – сказал Бубба.

Диана Борн взглянула на осколки бокала, усыпавшие блюдо с нарезанным белым мясом. Вино собиралось лужицами в неровностях на поверхности стола.

Она ткнула большим пальцем в сторону Буббы:

– Вот он может меня пытать и даже изнасиловать. А у тебя, Патрик, для этого кишка тонка.

– Моя кишка будет чувствовать себя замечательно, если я выйду прогуляться, – сказал я, – а вернусь, когда все будет кончено.

Она вздохнула и откинулась на спинку стула:

– Ну тогда приступайте. Потому что я этого человека вам не выдам.

– Из любви или из страха? – спросил я.

– И из того и из другого. Он воплощает собой и то и другое, Патрик. Как все достойные создания.

– Психиатром тебе больше не работать, – сказал я. – Ты же ведь это понимаешь?

Она покачала головой:

– Не думаю. Сольете эту запись хоть кому-нибудь, я пойду в полицию и заявлю, что вы трое вломились ко мне в дом.

Энджи засмеялась.

Диана Борн посмотрела на нее:

– Вы же действительно ко мне вломились.

– Хотелось бы послушать, как вы будете объяснять все это. – Энджи повела рукой над столом.

– Офицер, они тут готовили! – сказал я.

– Индейку начиняли! – сказала Энджи.

– И как вы на это реагировали, мэм?

– Я помогла нарезать птицу, – сказала Энджи. – И разумеется, показала, где у меня лежат тарелки.

– И какое мясо вы предпочли, белое или темное?

Диана Борн опустила голову и потрясла ею.

– Последний шанс, – сказал я.

Не поднимая головы, она тряхнула ею еще раз.

Я отодвинул свой стул от стола и поднял вверх видеокассету.

– Мы сделаем копии и разошлем их каждому психиатру и психологу, чьи адреса есть в справочнике.

– И в газеты, – добавила Энджи.

– О да, обязательно, – подтвердил я. – Они от радости из штанов повыпрыгивают.

Она подняла голову. В глазах ее блеснули слезы. Когда она заговорила, голос ее дрожал:

– Вы лишите меня работы?

– Вы лишили ее жизни, – сказал я. – Ты сама-то эту запись смотрела? В глаза ей не заглядывала? А, Диана? В них не было ничего, кроме ненависти к себе. И это твоих рук дело. Твоих. Майлза. И этого блондина.

– Это был эксперимент, – сдавленным голосом сказала она. – Просто одна идея. Я никогда не думала, что она покончит с собой.

– А он думал, – сказал я. – Блондин. Так ведь?

Она кивнула.

– Назови мне его имя.

Она затрясла головой так яростно, что слезы закапали на стол.

Я поднял видеокассету:

– Или его имя, или твоя репутация и карьера.

Она по-прежнему мотала головой, хотя уже не так яростно.

Мы собрали свои вещи и достали из холодильника оставшееся пиво. Бубба нашел пакет и запихнул в него остатки начинки и картофеля; во второй такой же он упаковал недоеденную индейку.

– Ты чего делаешь? – спросил я. – Там же осколки.

Он посмотрел на меня как на аутиста:

– Я их вытащу.

Мы прошли обратно в столовую. Диана Борн немигающим взглядом смотрела на собственное отражение в медной поверхности стола. Локти ее покоились на столешнице, а ладони сжимали голову.

Когда мы добрались до прихожей, она сказала:

– Не советую вам с ним связываться.

Я обернулся и посмотрел в ее пустые глаза. Она как будто на глазах постарела. Мне ничего не стоило представить себе, какой она станет через сорок лет, – в доме престарелых, одна, доживает свои дни, потерянно блуждая в горьком дыму воспоминаний.

– Это мне решать, – сказал я.

– Он тебя уничтожит. Или того, кого ты любишь. Просто от скуки.

– Его имя, доктор.

Она прикурила сигарету и шумно выдохнула дым. Сжала бледные губы и мотнула головой.

Я двинулся к двери, но Энджи меня остановила. Воздев кверху палец, она вперила взгляд в Диану Борн и замерла.

– Вы как ледяная, – сказала она. – Так ведь, доктор?

Тусклые глаза Дианы Борн следили за струйкой дыма.

– Ну то есть настоящая Снежная королева. – Энджи положила руки на спинку стула и слегка наклонилась вперед. – Вы никогда не теряете самообладания и никогда не даете воли чувствам.

Диана Борн затянулась сигаретой. Курящая статуя. Она вела себя так, как будто нас в комнате больше не было.

– Но один раз вы дали слабину, – сказала Энджи.

Диана Борн моргнула.

Энджи взглянула на меня:

– У нее в кабинете, помнишь? Когда мы в первый раз с ней разговаривали.

Диана Борн стряхнула пепел мимо пепельницы.

– Не тогда, когда мы говорили о Карен. И не тогда, когда мы говорили о Майлзе. Припоминаешь, Диана?

Диана Борн подняла покрасневшие глаза. Они глядели на нас со злобой.

– А тогда, когда мы говорили об Уэсли Доу.

Диана Борн прочистила горло:

– Убирайтесь вон из моего дома.

Энджи улыбнулась:

– Уэсли Доу, который убил свою младшую сестру. Который…

– Он не убивал ее, – сказала она. – Уясните это себе. Уэсли там и близко не было. Но обвинили в этом его. Он был…

– Это ведь он, да? – Энджи улыбнулась еще шире. – Это ведь его вы прикрываете. И блондин на болоте – это тоже он. Уэсли Доу.

Она молча смотрела на дым сигареты.

– Почему он решил уничтожить Карен?

Она покачала головой:

– Имя вы узнали, мистер Кензи. Больше я вам ничего не скажу. Но и он уже знает, кто вы такой. – Она обернула ко мне безжизненный взгляд своих бесцветных глаз. – И ты ему не нравишься, Патрик. Он считает, что ты лезешь не в свое дело. Он считает, что тебе следовало остановиться, когда было доказано, что Карен покончила с собой. – Она протянула руку: – Кассету.

– Нет.

Она уронила руку.

– Я сказала вам все, что вы хотели знать.

– Я вытянула это из вас клещами, – сказала Энджи. – А это не одно и то же.

Я сказал:

– Вы же знаток человеческих душ, доктор. Вот и разберитесь в себе. Что для вас важнее – репутация или карьера?

– Не понимаю…

– Выбирайте, – резко сказал я.

Она стиснула челюсти и прошипела, не разжимая зубов:

– Репутация.

Я кивнул:

– Ну, пусть будет репутация.

Она чуть расслабилась. Глубоко затянулась и непонимающе уставилась на меня:

– В чем уловка?

– Карьере вашей конец.

– Не в ваших силах положить конец моей карьере.

– А я и не собираюсь этого делать. Вы все сделаете сами.

Она засмеялась, но ее смех звучал нервно.

– Не переоценивайте себя, мистер Кензи. У меня нет намерения…

– Завтра вы закроете свой кабинет, – сказал я, – перенаправите пациентов другим докторам и больше никогда не будете практиковать в этом штате.

– Ха! – хмыкнула она – слишком громко и слишком нервно.

– Поступите так, доктор, и сохраните свою репутацию. Может, будете книжки писать или вести какое-нибудь ток-шоу. Но один на один с пациентом вы больше никогда работать не будете.

– Или? – спросила она.

Я поднял вверх видеокассету:

– Или все ваши коллеги и друзья получат по копии.

Мы пошли к выходу, оставив ее сидеть за столом. Перед самой дверью Энджи сказала:

– Передайте Уэсли, что мы его найдем.

– Он уже знает, – ответила она. – Он уже знает.

20

Ближе к вечеру, когда я отправился в кафе в Бэк-Бей на встречу с Ванессой Мур, на прогретой за день улице заморосил мелкий дождь. Встречу назначила она, желая обсудить со мной дело Тони Траверны. Ванесса была адвокатом Тони Т.; мы познакомились с ней, когда Тони в первый раз сбежал из-под залога. Я проходил по делу свидетелем обвинения. Во время перекрестного допроса Ванесса вела себя как на любовном свидании, набрасываясь на меня изголодавшейся кошкой и выпуская когти.

Наверное, я мог бы отказаться от приглашения, но после памятного ужина у Дианы Борн минула неделя, а нам не только не удалось сдвинуть дело с мертвой точки, но даже, пожалуй, пришлось отступить. Уэсли Доу не существовало. Его данных не было ни в переписи населения, ни в базе данных автоинспекции. Кредитной карты на его имя тоже не имелось. У него не было банковского счета ни в Бостоне, ни в штате Массачусетс. Энджи навела справки и с разочарованием убедилась, что человека с такой фамилией нет также в штатах Нью-Гемпшир, Мэн и Вермонт.

Мы нанесли еще один визит в кабинет Дианы Борн, но, судя по всему, она послушалась нашего совета. Кабинет был закрыт. Ее таунхаус тоже пустовал. Поверхностный обыск показал, что одежды она взяла с собой примерно на неделю, чтобы не отдавать ее в стирку или не покупать новой.

Чета Доу уехала на рыбалку. Это я выяснил, прикинувшись пациентом. Мне объяснили, что доктор с супругой отбыли в летний домик в Кейп-Бретоне, в канадской провинции Новая Шотландия.

Помощи Энджи мы лишились после того, как «Сэллис & Солк» в составе группы телохранителей направили ее приглядывать за южноафриканским торговцем бриллиантами – довольно скользким типом, который занимался тем, чем обычно и занимаются все скользкие торговцы бриллиантами, приезжая в нашу маленькую деревушку.

Бубба вернулся к своему привычному образу жизни, который ведет всегда, если не отвлекается на поездки за границу с целью скупки предметов, с помощью которых можно взорвать все Восточное побережье.

Я не знал, что еще предпринять, когда шел на встречу с Ванессой. Она сидела на террасе кафе под зонтиком с надписью «Чинзано». Капли дождя, падая на брусчатку, брызгами оседали у нее на щиколотках, хотя чугунный стол и сама Ванесса оставались для него в недосягаемости.

– Привет. – Я наклонился чмокнуть ее в щеку. Она легонько коснулась ладонью моего ребра.

– Привет. – Она смотрела, как я усаживаюсь, и в глазах ее плясали веселые чертики азарта. Казалось, она понимает, что этот мир принадлежит ей и только от нее зависит, что из него стоит взять, а что не имеет никакого интереса.

– Как дела?

– Дела хорошо, Патрик. Ты промок. – Она приложила к ладони салфетку.

Я закатил глаза и воздел руку к небесам. Пока я шел от машины, дождь внезапно усилился, хлынув из единственной тучки, плывшей в ясном небе.

– Да я не против, – сказала она. – Привлекательного мужчину чуть мокрая рубашка только красит.

Я усмехнулся. Ванесса умела гнуть свою линию, не обращая внимания на то, просек ты ее игру или нет. Спорить с ней – все равно что спорить с несущимся на тебя поездом.

Еще несколько месяцев назад мы с ней договорились, что с сексом между нами покончено, но сегодня мне показалось, что Ванесса передумала. А когда Ванесса передумывала, всему миру не оставалось ничего другого, кроме как подстроиться под нее.

Или дело было в этом, или она решила меня раскрутить и заставить бить землю копытом, а потом бросить ни с чем; я подозревал, что подобные забавы вставляют ее круче, чем любой секс. С такими, как она, никогда не знаешь наверняка. И я уже давно уяснил, что, играя с ней, единственный способ не остаться в дураках – это вообще отказаться от игры.

– Ну ладно, – сказал я. – С чего ты взяла, что я могу помочь тебе с Тони Т.?

Она протянула пальцы за ломтиком ананаса, закинула его в рот, прожевала и только потом сказала:

– Я пытаюсь подвести его под ограниченную дееспособность.

– Чего-чего? – переспросил я. – «Ваша честь, мой клиент идиот, и я прошу вас отпустить его»?

Она провела кончиком языка по верхним зубам.

– Нет, Патрик. Нет. Скорее нечто вроде: «Ваша честь, мой клиент считает, что его жизни угрожает русская мафия, и его действия были продиктованы страхом».

– Русская мафия?

Она кивнула.

Я засмеялся.

Она нет.

– Патрик, он действительно очень их боится.

– Почему?

– В последний раз он вскрыл не тот сейф.

– Принадлежащий члену русской мафии?

Она кивнула.

Я попытался представить себе логику ее защиты:

– То есть он был настолько напуган, что свалил из города и дернул в Мэн?

Еще один кивок.

– Этим можно объяснить, почему он скрылся из-под залога, – сказал я. – А с остальными обвинениями как?

– Главное – фундамент защиты. Мне надо добиться от суда, чтобы обвинение в незаконном перемещении после внесения залога было снято. На этом основании можно будет строить все здание. Понимаешь, он пересек границу штата, а это федеральное преступление. Если я избавлюсь от этого обвинения, уж с законами штата как-нибудь разберусь.

– И от меня ты хочешь, чтобы я…

Она смахнула с виска капельки влаги и усмехнулась жесткой усмешкой. Наклонилась над столом и проговорила:

– Видишь ли, Патрик. На свете есть масса вещей, которые я хотела бы получить от тебя. Но в деле Энтони Траверны мне нужно только одно: чтобы ты подтвердил под присягой, что Тони боялся русской мафии.

– Мне он об этом не говорил.

– Но, может, ты вспомнишь, каким напуганным он выглядел, пока ты вез его из Мэна?

Она подцепила вилкой виноградину и высосала из ягоды сок.

Одета она этим вечером была просто: черная юбка, темно-вишневого цвета майка, черные сандалии. Свои длинные каштановые волосы она затянула в хвост, а контактным линзам предпочла очки с тончайшими стеклами и красной оправой. Но даже при всем этом исходившая от нее чувственная энергия могла раскатать меня в блин, не успей я обзавестись прочным иммунитетом.

– Ванесса, – сказал я.

Она проткнула вилкой еще одну виноградину, поставила локоть на стол и взглянула на меня поверх ягоды, парившей в дюйме от ее губ:

– Да?

– Ты же знаешь, что окружной прокурор мне позвонит.

– Ну, вообще, побег из-под залога – федеральное преступление, так что тебе позвонят из офиса генерального прокурора штата.

– Да не важно. Главное, что позвонят.

– Да.

– А ты постараешься добиться того, чего тебе надо, на перекрестном допросе.

– Снова в точку.

– Так зачем тогда тебе понадобилось со мной сегодня встречаться?

Она задумчиво посмотрела на виноградину, но так и не съела ее.

– А если бы я сказала тебе, что Тони напуган? То есть действительно, до ужаса напуган. И что я верю его словам, что за его голову мафия назначила награду?

– Я ответил бы тебе, что ты должна наложить арест на его имущество и заняться другими делами.

Она улыбнулась:

– Какой ты бессердечный, Патрик. Но, знаешь, он и вправду перепуган.

– Знаю. Но еще я знаю, что только ради этого ты не стала бы меня дергать.

– Намек поняла. – Она потянулась губами к вилке, и виноградина исчезла с нее. Ванесса прожевала ягоду, проглотила ее и отпила минеральной воды. – Кстати, Кларенс по тебе соскучился.

Кларенсом звали собаку Ванессы – шоколадного лабрадора, которого она, поддавшись внезапному порыву, купила полгода назад, но, насколько я мог судить, так и не удосужилась выяснить, как его воспитывать. Скажешь ему: «Кларенс, сидеть!» – и пес тут же убежит. Скажешь: «Ко мне!» – и он насрет на ковер. При этом в Кларенсе была бездна обаяния, секрет которого, возможно, объяснялся переполнявшей его щенячьей невинностью и услужливостью, светившейся в его глазах, даже когда он справлял малую нужду тебе на ногу.

– И как он? – спросил я. – По-прежнему гадит в доме?

Ванесса вытянула большой и указательный пальцы, оставив между ними крохотный просвет:

– Ну, еще чуть-чуть, и…

– Сколько пар твоей обуви успел сожрать?

Она покачала головой:

– Обувь я убираю. К тому же он сейчас больше интересуется бельем. На прошлой неделе выблевал бюстгальтер, которого я обыскалась.

– Но он хотя бы его вернул.

Она улыбнулась и ткнула вилкой в еще одну виноградину.

– Помнишь то утро на Бермудах, когда нас разбудил дождь?

Я кивнул.

– Лило как из ведра. Дождь просто стеной. Окна так заливало, что из нашей комнаты даже моря не было видно.

Я снова кивнул, желая поскорее покончить с этой темой:

– Мы весь день провели в постели, пили вино и мяли простыни.

– Чуть не порвали их на лоскуты, – сказала она. – И кресло сломали.

– Потом мне прислали счет, – сказал я. – Я помню, Ванесса.

Она отрезала маленький ломтик арбуза и отправила в рот.

– Сейчас тоже дождь идет.

Я взглянул на золотисто блестевшие под солнцем лужицы на тротуаре, похожие на слезинки.

– Скоро кончится, – сказал я.

Она издала сухой смешок, отпила еще немного минералки и поднялась:

– Пойду попудрить носик. А ты пока напряги память, Патрик. Вспомни бутылку шардоне. У меня дома как раз припасена парочка.

Она направилась в ресторан. Я старался не смотреть на нее, потому что знал: достаточно одного взгляда на ее обнаженные руки и ноги, и мне слишком ярко представится, что именно скрывается под ее одеждой. В памяти всплывет картина того, как она, откинувшись на белых простынях, выливает на свое голое тело полбутылки сухого вина и спрашивает, не желаю ли я выпить.

И все-таки я невольно следил за ней глазами, пока вид мне не загородил мужчина, появившийся в патио из зала ресторана. Он подошел ко мне и схватился за спинку стула Ванессы.

Он был высоким и стройным, со светло-каштановыми волосами. Рассеянно улыбнувшись, он приподнял стул, явно собираясь унести его с собой в ресторан.

– Что вы делаете? – спросил я.

– Хочу взять лишний стул, – ответил он.

Я осмотрелся. В патио стояло с дюжину свободных стульев. Еще пара десятков имелась в самом ресторане.

– Здесь занято, – сказал я.

Мужчина уставился на стул:

– Занято? Это место занято?

– Занято, – подтвердил я.

Одет он был весьма изысканно. Белые льняные брюки, мокасины от Гуччи, черный кашемировый жилет поверх белой футболки. Часы фирмы «Мовадо». Кисти человека, ни одного дня в жизни не занимавшегося ручным трудом.

– Вы уверены? – спросил он, не отрывая взгляда от стула. – А мне казалось, это место свободно.

– Оно занято. Видите? Вот тарелка. Так что место занято. Вы уж мне поверьте.

Он посмотрел на меня. В его глазах полыхнул лихорадочный огонь.

– Так я его забираю? Вы не против?

Я встал:

– Нет, вы его не забираете. Место занято.

Мужчина обвел рукой патио:

– Здесь полно стульев. Выбирайте любой. А я заберу этот. Она ничего не заметит.

– Вот вы и выбирайте любой, – сказал я.

– Я хочу этот. – Он говорил спокойно и уверенно, словно увещевал непослушного ребенка. – И возьму его. Хорошо?

Я шагнул к нему:

– Нет, не возьмете. Этот стул занят.

– А я уверен, что нет, – мягко произнес он.

– Вы ошиблись.

Он еще раз посмотрел на стул:

– Это вы так думаете.

Он поднял руку, примирительно улыбнулся и пошел назад, в ресторан, откуда уже появилась Ванесса.

Она оглянулась через плечо:

– Приятель?

– Нет.

Она заметила, что на ее стул попали капли дождя:

– С чего это мой стул намок?

– Долго рассказывать.

Она с любопытством покосилась на меня, отставила стул в сторону, взяла у ближайшего столика другой и уселась.

Глядя поверх голов посетителей, я видел, как мужчина сел возле барной стойки. При виде тащившей стул Ванессы он улыбнулся мне, словно говоря: «Кажется, я был прав», – и отвернулся.

Дождь пошел сильнее, и в ресторане набилось много народу. Когда я в следующий раз попытался отыскать мужчину взглядом, оказалось, что он уже исчез.

Мы с Ванессой так и остались сидеть снаружи, попивая минеральную воду. Она клевала виноград. Долетавшие с улицы капли дождя немного намочили мне спину.

После ее возвращения из туалета мы повели самый безобидный разговор. Обсуждали страхи Тони Т., похожего на хорька помощника окружного прокурора из Миддлсекса – про него болтали, что в портфеле он носит шарики от моли и аккуратно сложенное женское белье, – и неудобства жизни в якобы спортивном городе, не сумевшем удержать ни бейсболиста Мо Вона, ни футболиста Кёртиса Мартина.

Но сквозь бесстрастные интонации беседы обо всем и ни о чем без конца прорывались ноты нашего взаимного влечения, отголоски того давнего дождя на Бермудах и наши хриплые голоса. Я почти явственно ощущал запах винограда на ее коже.

– Итак, – после особенно долгой паузы произнесла Ванесса. – Шардоне и я или?..

Меня распирало от желания, но я живо представил себе, что будет потом: как я опустошенный спускаюсь по ступенькам ее лестницы и иду к машине, а в ушах у меня затихают отзвуки нашей бесплодной страсти.

– Не сегодня, – сказал я.

– Предложение действительно ограниченное время.

– Я понимаю.

Она вздохнула и через плечо протянула подошедшей к нам официантке кредитную карточку.

– Никак девушку завел, а, Патрик? – спросила она, когда официантка удалилась.

Я промолчал.

– Приличную скромную и покладистую женщину, от которой не придется ждать неприятностей? Она и готовит, и стирает, и смеется твоим шуткам, и налево не ходит?

– Ну да, – сказал я. – Так и есть.

– А-а. – Ванесса кивнула.

Вернулась официантка с кредиткой и счетом. Ванесса вздохнула, взяла себе счет и отдала официантке копию, жестом отпуская ее.

– Вот что мне интересно, Патрик.

Я поборол в себе желание отодвинуться подальше от Ванессы и исходившей от нее волны сексуального влечения.

– Ну, просвети.

– А эта твоя новая девушка… Как она в постели? Изобретательна или не очень?

– Ванесса…

– Да?

– Нет у меня никого. Просто меня не интересует…

Она ткнула пальцем себя в грудь:

– Кто, я?

Я кивнул.

– В самом деле? – Она подставила руку под дождь, подержала несколько секунд, а затем закинула голову назад и провела намокшими пальцами по горлу. – Скажи это вслух.

– Я только что это и сказал.

– Всю фразу целиком. – Она опустила голову и уставилась на меня.

Я поерзал на стуле. Дорого я дал бы, чтобы не попадать в эту ситуацию. Но я в нее уже попал, а потому сказал ровным бесцветным голосом:

– Ты меня не интересуешь, Ванесса.

Чужое одиночество может больно ранить, особенно когда ты к нему не готов.

Лицо Ванессы как будто пошло трещинами. Перед глазами у меня встала картина: холодная пустота ухоженной квартиры; ее тоска, когда в три часа ночи она сидит одна в столовой, перед грудой юридических книг и документов, с карандашом в руке, а со стен призраками непрожитой жизни на нее глядят фотографии гораздо более юной Ванессы.

В этот миг черты ее заострились. От красоты не осталось и следа. Она выглядела так, словно тяжелыми каплями дождя ее прибило к земле.

– Пошел ты в жопу, Патрик, – сказала она, улыбнувшись. Но я видел, что уголки ее губ дрожат. – Понял?

– Понял, – сказал я.

– Просто… – Она встала, крепко сжав в кулаке ремешок сумочки. – Просто… Пошел в жопу.

Она вышла из ресторана, а я остался сидеть, развернувшись на стуле в ее сторону и глядя, как она бредет по улице, не обращая внимания на моросящий дождь. Сумка покачивалась у нее в руке в такт шагам.

Почему, подумал я, все всегда получается так погано?

У меня зазвонил мобильник. Я вытащил его из кармана рубашки и обтер с поверхности влагу. Ванесса за это время успела раствориться в толпе.

– Алло.

– Здравствуйте, – произнес мужской голос. – Полагаю, теперь стул свободен?