Текст книги "Патрик Кензи (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 122 (всего у книги 123 страниц)

– Нет.

– Ты что, с ума сошел? Павел, скажи ему.

Павел сказал:

– Кино надо смотреть только на Blu-Ray. Все дело в пикселах. Расширение десять-восемьдесят. Звук Dolby True HD. Совсем другое дело.

Ефим махнул в сторону коробок, стоявших на полках над трупом Кирилла.

– Я люблю Sony, но Павел говорит, что JVC круче. Возьми оба. Посмотришь с семьей кино на том и на другом и скажешь мне, какой, по-твоему, лучше. Договорились?

– О’кей.

– PlayStation-три не надо?

– Нет, спасибо.

– А айпод?

– У меня и так пара есть. Спасибо.

– А что насчет электронной книжки, друг?

– Не.

– Уверен?

– Уверен.

Он несколько раз мотнул головой:

– Я эту срань не знаю куда девать. Хоть задаром раздавай.

Я протянул ему свою здоровую руку:

– Береги себя, Ефим.

Он обхватил меня за плечи и поцеловал в обе щеки. От него все еще пахло ветчиной и уксусом. Он обнял меня и постучал кулаками мне по спине. Только после этого он пожал мне руку:

– Ты тоже, друг. Береги себя, паскуда.

Глава 25

В общем и целом сочельник получился интересным.

Сразу уехать из трейлерного парка нам не удалось, потому что Хелен и Тадео обмарали штаны, когда Ефим с Павлом за время, которого может хватить, чтобы прикурить сигарету, прикончили четверых человек. А потом Тадео грохнулся в обморок. Но это произошло уже после того, как мы с Ефимом обсудили Blu-Ray-плееры и электронные книги. Мы по-русски обнялись и тут же услышали грохот. Тадео лежал на полу и хватал ртом воздух, как рыба, которую волной вышвырнуло на берег.

– Лично я, – сказал Ефим, – не уверен, что этот мелкий справится с тяготами страхового бизнеса.

С минуту мы стояли возле «субурбана» – Аманда с ребенком, Софи и я. Софи дрожала, курила и виновато смотрела на меня, извиняясь то ли за курение, то ли за дрожь, – я так и не понял. Павел велел нам ждать, а сам вернулся в трейлер. Когда он вышел, в руках у него были два Blu-Ray-плеера.

Внутри кто-то заводил бензопилу.

Павел протянул мне Blu-Ray-плееры.

– Смотри и наслаждайся. Do svidanya.

– Do svidanya.

Я подошел к багажнику «субурбана» и крикнул Павлу, который как раз открывал дверь трейлера:

– У нас ключей нет!

Он посмотрел на меня.

– Ключи у Кенни. В кармане.

– Сейчас, минуту.

– Слушай, Павел!

Он обернулся ко мне, одной рукой держась за ручку двери.

– У вас там лед есть? – Я поднял обожженную ладонь.

– Погляжу.

Он исчез в трейлере.

Я поставил плееры на землю возле багажника, и в этот момент зазвонил мой мобильник. На экране высветился номер Энджи. Я раскрыл мобильник как можно быстрее и отошел от «субурбана» к реке.

– Привет, милая.

– Привет, – сказала она. – Как ты там?

– Хорошо. Погода отличная. – Я дошел до речной косы и остановился, глядя на коричневые воды реки Чарльз, по которым проплывали льдины. – Тридцать восемь градусов. Или даже тридцать девять. Небо голубое. Больше похоже не на Рождество, а на День благодарения. А у вас там как?

– Градусов пятьдесят пять. Габби в восторге. Площадки, деревья, лошадиные повозки. Масса новых впечатлений.

– Значит, вы там еще побудете?

– Еще чего. Сегодня сочельник. Мы уже в аэропорту. Посадка через час.

– Я же тебе не звонил. Откуда ты знаешь, что можно возвращаться?

– Бубба сказал.

– Да неужели?

– Он сказал, что в Бостоне отстреливать русских ничуть не сложнее.

– Веский довод. Тогда ладно. Возвращайтесь домой.

– Ты со всем разобрался?

– Разобрался. Подожди-ка.

– Чего?

– Погоди секунду. – Я прижал телефон к уху плечом. С мобильником это всегда сложнее, чем с обычной трубкой. Извлек из кобуры свой «кольт-коммандер» 45-го калибра. – Ты еще тут?

– Тут.

Я выщелкнул обойму и передернул затвор. Потянул его назад, снял и швырнул в воду.

– Что ты там делаешь? – спросила Энджи.

– Выбрасываю свой пистолет в реку Чарльз.

– Врешь.

– Не вру. – Я закинул обойму в медленный речной поток. За ней последовала рукоять. Теперь у меня в руках оставались только одна пуля и рама. Я задумчиво посмотрел на то и другое.

– Ты только что выкинул свой пистолет? Сорок пятый?

– Да, мэм.

Я бросил раму по широкой дуге, и она упала в воду с громким всплеском.

– Милый, он понадобится тебе для работы.

– Нет, – сказал я. – Больше я этим дерьмом заниматься не буду. Майк Колетт предложил мне работу у него в транспортной компании. И я собираюсь согласиться.

– Ты серьезно?

– Знаешь что? – Я обернулся и посмотрел на трейлер. – Когда только начинаешь, думаешь, что должно случиться нечто из ряда вон выходящее, чтобы тебя пробрало. Мальчик в ванне в девяносто восьмом. Случай в баре Джерри Глинна. Бункер в Плимуте… – Я сделал глубокий вдох и выдох. – Но под кожу проникают не эти моменты, а всякие мелочи. Меня угнетает не то, что люди готовы сожрать друг друга за миллион долларов, а то, что они с удовольствием делают это за десять. Мне уже абсолютно наплевать, изменяет кому-то его жена или нет, потому что он, скорее всего, это заслужил. А все эти страховые компании? Я помогаю им доказать, что клиент только прикидывается, что у него травма шеи, а они, в свою очередь, аннулируют половину страховок, стоит на горизонте замаячить экономическим трудностям. Последние три года каждое утро, когда я сижу на кровати и обуваюсь, мне хочется заползти обратно под одеяло. Потому что я не хочу заниматься тем, чем вынужден заниматься.

– Но ты ведь много хорошего сделал. Ты это знаешь?

Я так не считал.

– Сделал, сделал, – настойчиво повторила она. – Все, кого я знаю, врут, нарушают данное слово, и у всех есть оправдание. Все, кроме тебя. Ты этого никогда не замечал? За двенадцать лет ты дважды пообещал, что найдешь эту девочку во что бы то ни стало. И нашел. А почему? Потому что ты, милый, дал слово. Может, для всех остальных это не значит ничего, но для тебя это много значит. Что бы сегодня ни произошло, ты нашел ее дважды, Патрик. Когда больше никто и пытаться не хотел.

Я смотрел на реку. Хорошо бы спрятаться под ее водами.

– Я понимаю, почему ты больше не можешь этим заниматься, – сказала моя жена, – но я даже слышать не хочу про то, что все это было бессмысленно.

Какое-то время я просто стоял и смотрел на реку.

– Кое-что из этого имело смысл.

– Кое-что имело, – сказала она.

Я смотрел на голые деревья на фоне безоблачного неба.

– Я правда больше не могу. Хватит. Тебя это устраивает?

– Стопроцентно, – сказала она.

– У Майка Колетта удачный год. Бизнес процветает. В будущем месяце он открывает новый склад неподалеку от Фрипорта.

– А у тебя богатый опыт. Ты студентом подрабатывал на разгрузке… Ты действительно видишь себя в этой сфере через десять лет?

– Что? Нет. Или ты хочешь, чтобы я через десять лет оставался в этом бизнесе?

– Нет, конечно.

– Я думаю получить магистерскую степень. Пожалуй, смогу выбить грант или что-нибудь вроде того. Оценки у меня в дипломе, между прочим, довольно-таки офигительные.

– Офигительные? – Она усмехнулась. – Ты учился в государственном колледже.

– Это удар ниже пояса. Но ничего не поделаешь: оценки и правда офигительные.

– И кем же станет мой муж в ближайшем будущем?

– Подумываю об учительской карьере. Может, пойду историю преподавать.

Я помолчал, ожидая очередной едкой подколки, которая не оставит от моих устремлений и планов камня на камне, но не услышал ничего.

– Тебе нравится эта идея? – спросил я.

– Учитель из тебя выйдет замечательный, – мягко произнесла Энджи. – А что скажешь «Дюхамел-Стэндифорд»?

– Что это было мое последнее безнадежное дело.

Над водой стремительно и беззвучно скользил ястреб.

– Встречу вас в аэропорту, – сказал я.

– Спасибо за рождественский подарок.

– Это ты – мой подарок.

Закончив разговор, я снова взглянул на воду. Солнце опустилось ниже, и вода приобрела оттенок меди. Оставшуюся пулю я поставил на ноготь большого пальца, какое-то время щурясь смотрел на нее, пока она не стала казаться мне высокой башней, выстроенной на берегу реки. Затем я щелчком отправил ее в медную воду.

– С Рождеством! – сказал Джереми Дент, когда его секретарша соединила меня с ним. – Ну как, нашел свою заблудшую овечку?

– Нашел, – сказал я.

– Тогда послезавтра увидимся.

– Не-а.

– А?

– Джереми, я не хочу на тебя работать.

– Но ты же обещал.

– Ага. Обещал. А потом кинул. Хреновое ощущение, не находишь?

Пока я не нажал на отбой, он называл меня очень плохими словами.

На юго-западной оконечности трейлерного парка кто-то поставил несколько скамеек и кадок с растениями. Я прошел в этот уголок и сел на скамью. Конечно, не патио в усадьбе Брейкере, но в принципе смотрелось неплохо. Ко мне присоединилась Аманда. Протянула мне ключи от машины и пакетик со льдом.

– Павел убрал твои плееры в багажник.

– Для мордовского наемного убийцы он очень предупредителен. – Я приложил лед к ладони.

Аманда села на скамью справа от меня и повернулась к реке.

Я подвинул ключи поближе к ней.

– Я обратно в Беркширы не поеду.

– Нет? А как же твои плееры?

– Оставь их себе, – предложил я. – Будешь смотреть кино в хорошем качестве.

Она кивнула:

– Спасибо. А как ты до дома доберешься?

– Если я правильно помню, – сказал я, – на Спринг-стрит есть автобусная остановка. Доеду до Форест-Хиллс, а там сяду на электричку. Мне надо в аэропорт Логан. Семью встречать.

– Разумный план.

– А ты?

– А что я? – Она пожала плечами, опять отвернулась к реке.

Когда молчание слишком затянулось, я спросил:

– Где Клер?

Она мотнула головой в сторону «субурбана».

– Софи с ней.

– А Хелен и Тадео?

– Ефим попытался втридорога продать Тадео джинсы «Мави». Тадео весь затрясся и говорит: «На фига они мне? Дай мне какие-нибудь сраные „ливайсы“». Ефим очень удивился. «Как же так? – говорит. – Я думал, что ты человек со вкусом, а тут какие-то „ливайсы“».

– А Хелен?

– Он ей дал пару крутых «мейдвел». Даже денег с нее не взял.

– Нет, я в смысле: она там все еще блюет?

– Минут пять назад перестала. А еще через десять сможет ехать в машине.

Я оглянулся через плечо на трейлер. Он выглядел чистеньким и безобидным, особенно на фоне коричневой воды и синего неба. На противоположном берегу стоял ирландский ресторан. Я видел посетителей, которые ели, равнодушно поглядывая в окна. Они даже не догадывались, что лежит на полу трейлера в ожидании бензопилы.

Я сказал:

– Ну и денек сегодня выдался.

Аманда проследила за моим взглядом. Она смотрела широко открытыми глазами – как я предположил, сказывались последствия пережитого шока. Возможно, она знала, что должно произойти в трейлере, но вряд ли подозревала, как это будет выглядеть на самом деле. Она растянула губы в странной полуулыбке-полугримасе:

– Это точно.

– Ты раньше видела убийство?

Она кивнула:

– Тимур и Зиппо.

– То есть видом насильственной смерти тебя не удивишь.

– Я, конечно, не эксперт в этой области, но эти молодые глаза кое-чего повидали.

С реки налетел холодный декабрьский ветер. Я застегнул куртку и поднял воротник.

– А как себя чувствовали эти юные глаза, когда перед ними размазало по рельсам Дре?

Она даже не пошевелилась. Так же сидела, чуть наклонившись вперед и положив руки на колени.

– Брелок?

– Брелок.

– Мне была неприятна мысль о том, что у него, живого или мертвого, будет фотография моей дочери. – Она пожала плечами. – Ну ой.

– Я уверен, что ты знала расписание «Аселы». И поэтому швырнула крест через железнодорожное полотно.

Она рассмеялась:

– Ты это серьезно? Неужели ты думаешь, что люди рассчитывают каждый свой шаг? В жизни редко что случается по плану. Все произошло спонтанно. Я бросила крест. Этот идиот за ним побежал. И попал под поезд.

– А зачем ты швырнула крест?

– Он говорил, что бросит пить. Что станет тем мужчиной, в котором я нуждаюсь. Довольно жалкое зрелище. Мне не хватило духу сказать ему, что никакой мужчина мне не нужен. Поэтому я просто выкинула этот чертов крест.

– Неплохая история, – сказал я. – Но она не отвечает на главный вопрос. Почему вообще мы там оказались? Мы не собирались обменивать крест на Софи. Софи вообще не было в этом лесу.

Она сидела неподвижно, как изваяние.

– Дре был мне больше не нужен. Если бы он согласился просто уйти, остался бы жив.

– То есть если бы он ушел в любом другом направлении, кроме железной дороги, по которой несся скоростной поезд?

– Типа того.

– А что, если бы мы с Дре пришли вдвоем?

– Но ведь не пришли же. И не случайно. После смерти Тимура и Зиппо, когда у меня на руках оказались Клер и крест, ничто не происходило случайно. – Она медленно покачала головой. – Никаких случайностей.

– А если бы что-то пошло не по плану?

Она раскрыла ладони.

– Все прошло как надо. Это был единственный способ заманить Кирилла в подходящее место. Так, чтобы ничего не заподозрил. Каждый играл свою роль в соответствии со сценарием. Но никто не сыграл бы ее убедительно, если бы заранее знал, что играет.

– Включая меня.

– Да ладно тебе. – Она усмехнулась. – Ты подозревал, что что-то не так. Сколько раз ты спрашивал себя, почему я почти не прячусь. Нам нужно было, чтобы Кенни, Хелен и Тадео нашли меня. А их совместного интеллекта не хватило бы, чтобы разгадать кроссворд в детском журнале. Так что я оставила след не из хлебных крошек, а из целых батонов.

– И сколько Ефиму понадобилось времени после смерти Тимура, чтобы тебя найти?

– Часов шесть.

– И?

– Я спросила его, что он думает о своем боссе, который послал идиота вроде Тимура за такой ценной вещью, как Белорусский крест. Вот с этого все и началось.

– Значит, исходный план заключался в том, чтобы подставить Кирилла. Показать, что он пропил мозги и утратил хватку. Тогда дворцовый переворот будет выглядеть логичным и неизбежным.

– По ходу дела его пришлось немножко видоизменить, но в принципе цель была именно такая. Я получаю младенца и Софи, а Ефим – все остальное.

– А что теперь будет с Софи?

– Для начала отправлю ее в нарколечебницу. Потом съездим навестить ее мать.

– Имеешь в виду Элейн?

Она кивнула.

– Я имею в виду ее мать. Патрик, не та мать, которая родила.

– А что насчет твоей тетки?

– Беатрис? – Она улыбнулась. – Разумеется, я ее навещу. Может, не завтра, но скоро. Ей надо познакомиться со своей внучатой племянницей. Ты за Беатрис не беспокойся. Ей больше ни о чем в жизни тревожиться не придется. Я уже наняла адвоката. Он добьется досрочного освобождения дяди Лайонела. – Она откинулась на спинку скамьи. – У них все будет хорошо.

Я посмотрел на нее. Впервые в жизни я видел семнадцатилетнюю девчонку, наделенную мудростью восьмидесятилетней старухи.

– И никаких угрызений совести?

– А что, ты будешь лучше спать по ночам, если я скажу, что меня мучит совесть? – Аманда подтянула ноги, положила подбородок на колени и уставилась в пространство. – Пойми, пожалуйста. Я не бессердечная. Но я не испытываю никакой жалости к говнюкам. Крокодиловых слез лить не буду. По ком мне плакать? По Кенни, которого судили за изнасилование? Или по Дре, который младенцами торговал? Или по Кириллу с его отмороженной женой? Или по Тимуру с его…

– А себя?

– Что?

– Себя тебе не жалко?

Она молча смотрела на меня, сжав челюсти. Через некоторое время ее лицо расслабилось.

– А ты знаешь, какая мать была у Хелен?

Я покачал головой.

– Пьянчуга, – сказала она. – На протяжении двадцати лет таскалась в один и тот же бар, пила и курила, пока не загнала себя в могилу. А когда она умерла, никто из собутыльников не пришел на похороны. И не потому, что они ее не любили, а потому, что не знали, как ее фамилия. – На миг ее глаза затуманились. Хотя как знать, быть может, мне это только показалось. – И ее мать была примерно такой же. Я не знаю в нашей семье ни одной женщины, которая хотя бы школу закончила. Они тратили свои жизни на мужиков и пьянку. Через двадцать два года, когда Клер будет поступать в магистратуру, а мы будем жить в доме, где основным видом развлечения являются отнюдь не тараканьи бега, где никогда не отключают за неуплату электричество и где тебя не будят в шесть утра звонком в дверь, чтобы напомнить о просроченном кредите, – одним словом, когда я заживу той жизнью, какой хочу жить, вот тогда ты и сможешь меня спросить, жалею ли я о своей потерянной юности. – Она сложила ладони. Со стороны могло показаться, что она молится. – Но пока это не осуществилось, я, если не возражаешь, буду спать как младенец.

– Младенцы каждые два часа просыпаются и плачут.

Аманда мягко улыбнулась:

– Значит, буду каждые два часа просыпаться и плакать.

Несколько минут мы сидели молча, не зная, что сказать друг другу. Мы смотрели на реку. Кутались в свои куртки. Потом мы встали и пошли к остальным.

Хелен и Тадео стояли перед внедорожником. Видок у них был еще тот – они затравленно озирались и без конца переминались с ноги на ногу. Софи держала на руках Клер и смотрела на Аманду глазами, в которых сквозило почти религиозное благоговение.

Аманда забрала у Софи Клер и окинула взглядом свою странную компанию.

– Патрик решил добираться общественным транспортом. Попрощайтесь с ним.

Все трое помахали мне. Софи сопроводила свой жест еще одной виноватой улыбкой.

Аманда сказала:

– Тадео! Ты вроде просил высадить тебя в Бромли-Хит?

– Ну да, – ответил Тадео.

– Сначала отвезем Тадео, потом Хелен. Софи, ты поведешь. Ты в состоянии?

– Конечно. Я уже несколько дней ничего не принимала.

– Вот и хорошо. Только нам надо будет сделать остановку на Первом шоссе, возле супермаркета «Костко». Там есть детский отдел.

– Паршивое время, чтобы игрушки покупать. Канун Рождества.

Она скривилась:

– Мы не за игрушками. Нам нужно детское кресло. Я не собираюсь везти ее до Беркшира без автомобильного кресла. – Она погладила Клер по голове. – Не такая уж я безответственная мать.

Я пешком дошел до автобусной остановки. Доехал до станции метро, а оттуда – до аэропорта Логан. Аманду я больше никогда не видел.

Я встретил жену и дочь в терминале С. Вопреки моим ожиданиям, дочь не бросилась мне на шею. Она спряталась за маминой ногой, охваченная редким у нее приступом застенчивости, и только осторожно поглядывала на меня из своего укрытия. Я подошел и поцеловал Энджи. В это время я почувствовал, как кто-то дергает меня за штанину. Я посмотрел вниз и обнаружил Габби. Личико у нее было слегка припухшим – видно, спала в самолете. Она подняла ко мне ручки:

– Папа!

Я взял ее на руки и поцеловал в щеку. Она поцеловала меня. Я поцеловал ее в другую щеку, она меня – тоже. Мы с ней прикоснулись друг к другу лбами.

– Скучала? – спросил я.

– Папа, я по тебе скучала.

– А почему так официально? «Папа, я по тебе скучала». Это что, тебя бабушка учила вести себя как истинная леди?

– Она меня заставляла сидеть прямо.

– О ужас.

– Все время.

– Даже в постели?

– Нет. И знаешь почему?

– Почему?

– Потому что это глупо.

– Глупо, – согласился я.

– Долго еще вы тут сюсюкать собираетесь? – Бубба возник ниоткуда. Учитывая, что ростом он был со стоящего на задних лапах небольшого носорога, я всегда поражался его таланту незаметно подкрадываться.

– Где ты был?

– Да припрятал тут кое-что перед посадкой. Ходил забрать.

– Странно, что ты ствол через детекторы не протащил.

– Кто сказал, что не протащил? – Он указал большим пальцем на Энджи. – Ты видел, сколько у нее багажа?

– Всего-то одна маленькая сумочка, – сказала Энджи, расставив руки на длину багета. – И еще одна маленькая сумочка. Прошлась вчера по магазинам.

– Пошли к багажной ленте? – предложил я.

Как заведено в аэропорту Логан, багаж доставили не на ту ленту, и нам пришлось носиться туда-сюда по всему залу, пока мы не нашли нужную. Потом мы долго стояли в толпе других пассажиров. Ничего не происходило. Лента не двигалась, лампа не мигала, звуковой сигнал, возвещающий о прибытии багажа, молчал.

Габби сидела у меня на плечах и дергала меня то за волосы, то за уши. Энджи держала меня за руку, сжимая ладонь чуть крепче, чем обычно. Бубба отошел к газетному киоску и уже через пару минут трепался с продавщицей, опираясь на прилавок и даже улыбаясь. Продавщица была смуглая, лет тридцати с небольшим. Невысокого роста, стройная, но даже на расстоянии было понятно, что если ее разозлить, то мало не покажется. Впрочем, сейчас ее лицо помолодело лет на пять, и она отвечала улыбкой на каждую улыбку Буббы.

– Как ты думаешь, о чем они разговаривают? – спросила Энджи.

– Об оружии.

– Кстати, об оружии. Ты действительно выкинул свой пистолет в реку Чарльз?

– Действительно.

– Нехорошо загрязнять реки.

Я кивнул.

– Я всегда аккуратно сортирую мусор. Поэтому имею право на мелкие экологические грешки.

Она сжала мою руку, и я на секунду прижал ее голову к своей груди. Второй рукой я придерживал сидящую у меня на плечах дочь.

– Мусорить нехорошо, – сказала Габби и свесила вниз голову, заглядывая мне в глаза.

– Да, нехорошо.

– А почему тогда ты мусорил?

– Иногда, – сказал я, – люди совершают ошибки.

Должно быть, этот ответ ее удовлетворил, потому что ее голова вернулась в исходное положение. Габби снова принялась играть с моими волосами.

– Так что там произошло? – спросила Энджи.

– После нашего с тобой разговора? Да ничего.

– Где Аманда?

– Ни малейшей идеи.

– Блин, – сказала она. – Ты рискуешь жизнью, чтобы ее найти, а потом берешь и отпускаешь?

– Типа того.

– Хреновый из тебя сыщик.

– Бывший сыщик, – сказал я. – Бывший.

По дороге из аэропорта Энджи и Габби подкалывали Буббу за флирт с продавщицей. Как выяснилось, ее звали Анита и она была родом из Эквадора. Жила в Восточном Бостоне с двумя детьми, без мужа, но с собакой. И еще с матерью.

– Стремно это, – сказал я.

– Ну, не знаю, – сказал Бубба. – Эквадорские старухи офигительно готовят.

– Уже строишь планы насчет ужина с родителями? – поинтересовалась Энджи. – Ну ты даешь. Имя первенцу уже выбрал?

Габби взвизгнула от восторга:

– Дядя Бубба женится!

– Дядя Бубба не женится. Дядя Бубба просто телефончик стрельнул.

Энджи сказала:

– Габби, будет тебе с кем в прятки играть…

– Я детей заводить не собираюсь, – перебил ее Бубба.

– …и в куклы.

– Сколько раз мне повторять, что я…

– А можно я буду ее нянчить? – спросила Габби.

– Можно она будет ее нянчить? – обратилась Энджи к Буббе. – Конечно, когда подрастет?

Бубба поймал в зеркале заднего вида мой взгляд:

– Скажи им, пусть заткнутся.

– А толку-то? – сказал я. – Ты что, их не знаешь?

Мы вынырнули из туннеля Теда Уильямса на Девяносто третье шоссе и поехали на юг.

– Тили-тили тесто, – запела Энджи.

– Жених и невеста, – подхватила Габби.

– Слушай, окажи мне услугу, – попросил Бубба. – Пристрели меня, а? Пистолет я тебе дам.

– Не вопрос, – ответил я. – Давай пушку.

Вырвавшись из темноты туннеля, мы влились в вечерний поток машин и покатили вперед. Энджи с Габби продолжали распевать. Дорога была почти пустой. Ничего удивительного для сочельника: большинство нормальных людей в этот день свалили с работы пораньше, а то и вовсе остались дома. Оловянного цвета небо у горизонта подернулось красноватой дымкой. Шел негустой снег, таявший едва успев долететь до земли. Моя дочь снова взвизгнула. Мы с Буббой поморщились – звук был не из приятных. Высокий и пронзительный, он оставлял ощущение насыпанного в уши толченого стекла. Как бы я ни любил свою дочь, никогда не смогу полюбить ее визг.

А может, и смогу.

А может, уже полюбил.

Двигаясь на юг по Девяносто третьему шоссе, я внезапно осознал, что люблю вещи, которые причиняют мне неудобства. Вещи, которые тяжким грузом ложатся на сердце. Я люблю вещи, которые нельзя ломать, потому что их уже никогда не починишь. Вещи, которые нельзя терять, потому что их нечем заменить.

Я люблю свое бремя.

Впервые в жизни я испытал жалость к своему отцу. Чувство было настолько странным, что я на секунду позволил машине скользнуть на разделительную полосу. Моему отцу никогда не везло. Его злоба, ненависть и всепоглощающий эгоизм, причины возникновения которых даже сегодня, спустя двадцать пять лет после его смерти, я так и не понял, лишили его семьи. Если бы я, как Габби, заверещал на заднем сиденье машины, отец отвесил бы мне оплеуху. Потом подумал бы и отвесил вторую. Или остановил бы машину у обочины и отлупил бы меня более основательно. Точно так же он обходился и с моей сестрой. А когда нас не было поблизости, срывал зло на нашей матери. Из-за этого он умер в одиночестве. Своим поведением он раньше времени свел мать в могилу. Когда выяснилось, что он неизлечимо болен, сестра отказалась вернуться в Бостон. В смертный час он протянул мне с койки руку, а я позволил ей, дав чуть повисеть в воздухе, упасть на простыню. И просто смотрел, как его зрачки превращаются в холодный мрамор.

Мой отец никогда не любил свое бремя. Мой отец никогда и ничего не любил.

Я – глубоко несовершенный человек, который любит глубоко несовершенную женщину. Вместе мы произвели на свет прекрасного ребенка, который, как я подозреваю, никогда не научится закрывать рот. И будет постоянно что-то говорить. Или визжать. Мой лучший друг – психопат, на котором грехов больше, чем на некоторых преступных группировках или политических режимах. Тем не менее…

Мы свернули с шоссе на Коламбия-роуд. Дневной свет окончательно погас. Небо окрасилось в цвет сливовой кожуры. Снег падал нехотя, словно все никак не мог решить, стоит повалить по-настоящему или лучше воздержаться. Мы повернули налево на Дорчестер-авеню. В трехэтажных домах, в барах, в доме престарелых и в магазинчиках начали зажигаться огни. Хотел бы я сказать, что видел в этой картине некую высшую гармонию, но это было бы ложью.

Тем не менее…

Тем не менее я ехал в машине именно с этими людьми. И у нас была жизнь, которую мы сами для себя построили.

Вдалеке показалась наша улица. Я понял, что не хочу останавливаться возле нашего дома. Мне было жалко, что этот момент улетучится. Вот бы ехать и ехать. И чтобы все оставалось таким, каким было сейчас.

Но я остановился.

Мы вышли из машины. Габби схватила Буббу за руку и потащила его к дому, показать, где у нас подвал. В прошлом году, отвечая на ее вопрос, как Санта пробирается в дом, если в нем нет печной трубы, мы объяснили ей, что в этих случаях он пользуется подвалом. Вот она и решила поставить молоко с печеньем туда и призвала на помощь Буббу.

– И пиво тоже, – сказал Бубба, когда они подошли к дому. – Санта любит пиво. И против водки ничего не имеет.

– Ты там поаккуратней, – крикнула ему Энджи, пока я открывал багажник, чтобы вытащить сумки. – Нечего моего ребенка всяким глупостям учить.

На скулу мне легла снежинка и тут же растаяла. Энджи вытерла ее след пальцем. Она поцеловала меня в нос.

– Как же я рада тебя видеть.

– И я тебя.

Она взяла мою обожженную ладонь в свои и осмотрела здоровенный пластырь, которым я залепил ожог.

– Ты в порядке?

– Конечно, – сказал я. – Разве по мне не видно?

Она посмотрела мне в глаза. Эта потрясающая, взрывная, темпераментная женщина, в которую я был влюблен со второго класса.

– Ты отлично выглядишь, – сказала она. – Только какой-то задумчивый.

– Задумчивый.

– Ага.

Я вытащил сумки Энджи из багажника.

– Сегодня, когда я сидел возле реки и швырял в воду пистолет за пятьсот долларов, меня посетила одна мысль.

– Что за мысль?

Я захлопнул багажник.

– Я подумал, что радостей у меня в жизни гораздо больше, чем разочарований.

Она склонила голову и улыбнулась. На волосы ей падали снежинки.

– Правда? – спросила Энджи.

– Правда.

– Значит, ты победил.

Я глотнул холодного воздуха.

– На сегодняшний день – да.

– Ага, – сказала она. – На сегодняшний день.

Я закинул одну сумку на плечо, а вторую взял в правую руку. Обнял жену обожженной левой рукой, и мы направились по кирпичной дорожке к своему дому.