Текст книги "Патрик Кензи (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 56 (всего у книги 123 страниц)

33

– Поднимайся! Едем!

Я отдернул штору, и ослепительно-жесткий солнечный свет, хлынув в комнату, затопил кровать. Тем временем, пока я занимался шторой, Энджи ухитрилась отстраниться от света, перевернувшись с боку на бок. Она сбросила с ног одеяло, и задницу ее прикрывал лишь ничтожный треугольник белой простыни; глаза Энджи, когда она взглянула на меня, были заспанными, спутанные лохмы на голове напоминали густую поросль черного мха.

– Ты прямо как Ромео рано поутру, разве не так? – сказала она.

– Давай поднимайся, – сказал я. – Нам пора…

Схватив свою дорожную сумку, я стал запихивать в нее одежду.

– Ну-ка, ну-ка, погадаем, – сказала она. – Деньги на комоде, все было чудесно, не зашиби меня дверью, когда будешь уходить!

Опустившись на колени, я поцеловал ее.

– Весьма похоже. Вставай. У нас нет времени.

Она поднялась, тоже встав на колени, а одеяло упало, когда ее руки обвили мои плечи. Ее тело, теплое и мягкое, ринулось ко мне.

– Мы в первый раз за семнадцать лет спим с тобой, и ты будишь меня подобным образом?

– Как это ни грустно, да.

– Тогда пусть это будет по какому-нибудь хорошему поводу.

– Повод более чем хороший. Давай поднимайся. Я все тебе расскажу по дороге в аэропорт.

– В аэропорт…

– В аэропорт.

– В аэропорт, – зевнув, повторила она и, выбравшись из кровати, поплелась в ванну.

* * *

Лиственная зелень, белые кораллы, бледная синева и ржавые оттенки желтого – все это ухнуло вниз, превращаясь в квадратные лоскутки, а потом, набрав высоту, мы поднялись в облака и взяли курс на север.

– Прокрути-ка мне это еще разок, – сказала Энджи, – ту часть, где действует эта полуголая.

– На ней были бикини, – заметил я.

– Ну да, в темной комнате. С тобой наедине, – сказала она.

– Да.

– А что ты при этом чувствовал?

– Беспокойство, – признался я.

– Уф, – сказала она. – Неверно! До чего же неверный ответ!

– Погоди, – сказал я, уже зная, что подписал себе смертный приговор.

– Мы шесть часов занимались любовью, и после этого тебя возбуждает какая-то шлюшка в бикини? – Она подалась вперед в самолетном кресле и, повернувшись в мою сторону, взглянула на меня.

– Я не сказал «возбуждает», я сказал, что чувствовал беспокойство.

– Один черт. – Она улыбнулась и покачала головой. – Все вы, мальчишки, одинаковы.

– Верно, – отозвался я. – Мы и есть мальчишки. Неужели не понятно?

– Непонятно, – сказала она. Подняв кулак к подбородку, она оперлась на него. – Пожалуйста, растолкуй.

– Ладно. Дезире – настоящая сирена. Она затягивает мужчин в свои сети. Она обладает особой аурой. И аура эта – полуневинность-получувственность.

– Аура.

– Ну да. Мальчишки от таких аур без ума.

– Спасибо за науку, профессор.

– Как только рядом с ней оказывается парень, она как выключателем щелкает – включает эту свою ауру. А может, она и вообще ее не выключает никогда, не знаю. Как бы там ни было, действует это сильно. И стоит парню увидеть это лицо, это тело, услышать этот голос, ощутить этот запах – и он пропал.

– Каждый?

– Почти каждый. Готов побиться об заклад.

– И ты тоже?

– Нет, – сказал я. – Я – нет.

– Почему?

– Потому что я люблю тебя.

От этих слов она оторопела. Улыбка слиняла с ее лица, ставшего белее мела, рот полуоткрылся, будто она внезапно позабыла человеческую речь.

– Что ты только что сказал? – наконец выдавила она из себя.

– Ты меня слышала.

– Да, но…

Она повернулась в кресле и секунду смотрела прямо перед собой. Потом она обратилась к темнокожей женщине средних лет, сидевшей рядом с ней и с самой нашей посадки в самолет прислушивавшейся к нашему разговору, чего она даже не скрывала.

– Я слышала, слышала, голубушка, – отозвалась женщина. Она вязала что-то маленькое и мохнатое на спицах, острых, как рапиры. – Ясно слышала. Собственными ушами. Про всю эту муру насчет ауры не мне судить. А вот насчет остального, так мне это знакомо. И спасибо: сыта по горло.

– Bay, – удивилась Энджи. – Так и вы с этим сталкивались?

– Еще бы, – сказала женщина. – И не такой уж он красавец. Нет, он, конечно, ничего себе, можно сказать, на крепкую троечку, но по мне, не то чтобы очень, голову не потеряешь.

Энджи повернулась ко мне:

– Слышишь, «не то чтобы очень»!

– Ну продолжайте же, – сказала мне женщина. – Расскажите поподробнее о том, как эта б… варила вам кофе.

– Во всяком случае… – Я обращался к одной Энджи.

Она подмигнула мне, прикрыв рот тыльной стороной ладони.

– Да-да, давай рассказывай ближе к делу, – подначила она.

– Если бы, знаешь ли, я не был…

– Влюблен, – подсказала женщина.

Я бросил на нее злобный взгляд.

– …в тебя, Эндж, то я тоже был бы теперь пропащим человеком. Это настоящая гадюка. Она выбирает себе жертву – а жертвой может стать почти любой мужчина, – и заставляет его делать все, что ей заблагорассудится, исполнять любое ее желание.

– Вот бы мне с ней познакомиться, – сказала женщина, – и посмотреть одним глазком, сможет ли она заставить моего Лероя подстричь газон.

– Одного я не понимаю, – сказала Энджи. – Неужели мужчины такие идиоты?

– Да.

– Это он прав, – сказала женщина и углубилась в свое вязанье.

– Мужчины и женщины устроены по-разному, – сказал я. – По крайней мере, большинство из них. Особенно в том, что касается реакции на противоположный пол. – Я взял ее руку в свои. – Из сотни мужчин на улице, мимо которых пройдет Дезире, половина, если не больше, день за днем станут мечтать о ней. Они не скажут себе просто: «Хорошенькая мордашка, славная попка, прелестная улыбка», что-нибудь в таком роде, нет! Они до боли возжелают ее. Захотят моментально обладать ею и во что бы то ни стало слиться с ней, дышать ее воздухом…

– Дышать ее воздухом? – переспросила Энджи.

– Да. Мужчины совершенно по-другому реагируют на красивых женщин, чем женщины – на красивых мужчин.

– Значит, Дезире, опять-таки, это…

– Пламя, а мы – мошкара.

– Нет, ты молодец, – сказала женщина, наклонившись ко мне. Минуя Энджи, она глядела теперь прямо на меня. – Если б мой Лерой так лихо умел зубы заговаривать, то я скандалила бы куда как меньше все эти двадцать лет.

Бедняга Лерой, подумал я.

* * *

Где-то над Пенсильванией Энджи сказала:

– Господи боже…

Я поднял голову от ее плеча:

– Ты это о чем?

– О возможностях.

– Каких еще возможностях?

– Разве ты не видишь? Если пересмотреть все, что мы считали, если изменить угол зрения и согласиться с тем, что Дезире – не просто дурная и несколько испорченная девчонка, а настоящая паучиха, не ведающая жалости машина, чей единственный двигатель – это корысть, тогда, о боже…

Я распрямился в кресле.

– Ну продолжай, развей эту мысль, – сказал я.

Она кивнула:

– Ладно. Нам известно, что это она толкнула Прайса на ограбление. Так? Так. А после она внушает Джею мысль о необходимости отнять деньги у Прайса. Причем говорит она обратное. Ну, что-нибудь вроде: «О Джей, неужели же нам так нужны эти деньги, неужели мы не будем счастливы и без них?» – но мысленно она, конечно, твердит одно: «Заглотай наживку, заглотай, дурак несчастный!» И Джей глотает наживку. Но денег найти он не может. Потом она догадывается о том, где находятся деньги, и идет, чтобы добыть их, но никто ее на этом не ловит, как она рассказывала. Она получает деньги. Теперь у нее возникает новая проблема.

– Джей.

– Совершенно верно. Дезире знает, что, исчезни она, и Джей сделает все, чтобы отыскать ее. А сыщик он отличный. И к тому же ей мешает Прайс. Следовательно, просто исчезнуть она не может. Ей надо умереть. И вот…

– Она убивает Илиану Риос, – продолжил я.

Мы глядели друг на друга вытаращенными, как я был уверен, одинаково глазами.

– Стреляет в нее в упор прямо ей в лицо из автомата, – сказала Энджи.

– Неужели такое возможно? – сказал я.

– Почему бы и нет?

Я посидел, обдумывая такую возможность, свыкаясь с нею. Действительно, а почему бы и нет?

– Если допустить это, – сказал я, – то значит, мы допускаем, что она…

– Не имеет совести, не ведает жалости, напрочь лишена каких бы то ни было моральных принципов и вообще всего того, что делает человека человеком, – кивнув, докончила Энджи.

– А если это так, – сказал я, – то стала она такой не в один прекрасный день. В чудовище она превратилась уже давно.

– Яблоко от яблони… – сказала Энджи.

И тут-то меня и осенило. Словно вдруг на меня обрушился тяжеленный камень. Кислород в моей груди закрутился в вихре пронзившей меня ужасающей ясности.

– Какая ложь – самая лучшая? – спросил я Энджи.

– Та, в которой почти все правда.

Я кивнул.

– Почему Тревор с такой силой хочет смерти Дезире?

– Скажи ты.

– Потому что не он организовал убийство на Тобин-бридж.

– А она, – почти шепотом произнесла Энджи.

– Дезире убила свою мать, – сказал я.

– И пыталась убить отца.

– Неудивительно, что он так на нее взъелся, – сказала женщина рядом с Энджи.

– Неудивительно, – повторил я.

34

Для того, кто владел информацией и смотрел на вещи с правильной стороны, все было ясно и написано черным по белому. Газеты пестрели заголовками, вроде «Троицу обвинили в зверском убийстве, потрясшем сообщество Марблхеда» или «Трио предполагаемых жестоких убийц привлечено к суду по обвинению в угоне автомобиля». Но все эти сообщения исчезли с первых газетных страниц, как только Гарольд Мэдсен из Линна, Колем Деверо из Южного Бостона и Джозеф Бродин из Ревира признали себя виновными на следующий же день после того, как присяжными было вынесено обвинительное заключение.

Прямо из аэропорта мы с Энджи отправились в Бостонскую публичную библиотеку на Копли-сквер. Мы сидели в зале периодики и просматривали микрофильмированные подшивки «Триб» и «Ньюс», пока не обнаружили нужный материал, в чтение которого и углубились, после чего и нашли то, что искали.

Все это заняло у нас не много времени, а если говорить точно – меньше получаса.

Накануне первого заседания присяжных адвокат Гарольда Мэдсена связался с окружной прокуратурой с предложением сделки для своего клиента. Мэдсен признает себя виновным в убийстве первой степени, если ему дадут от четырнадцати до двадцати лет. В обмен на это он укажет на человека, нанявшего его и его дружков и поручившего им убить Тревора и Инес Стоун.

Все это имело эффект разорвавшейся бомбы, потому что ранее гибель женщины связывали лишь с неудавшимся угоном машины. Автомобильный вор утверждает, что это было предумышленное убийство, – вопила «Ньюс». Но когда человек, который, по утверждению Мэдсена, их нанял, как выяснилось, умер через два дня после ареста Мэдсена, окружная прокуратура подняла адвоката и его подзащитного на смех.

«Энтони Лизардо, – сказал репортеру „Триб“ помощник окружного прокурора Кейт Саймон. – Вы что, разыгрываете меня? Это был школьный дружок двоих из ответчиков, умерший от передозировки наркотика, а то, что его приплели к этому делу, – всего лишь жалкая попытка защиты придать грязному преступлению величие и размах, которых оно никогда не имело. Энтони Лизардо тут совершенно ни при чем!»

Никто из адвокатов не смог доказать обратного. Если Мэдсен, Деверо или Бродин и общались с Лизардо, факт этот умер со смертью последнего. А так как версия эта строилась целиком на контакте именно с Лизардо и ни с кем иным, грех убийства Инес Стоун обвиняемым пришлось взять целиком на себя. Обвиняемому, признающему себя виновным до процесса, который потенциально должен дорого обойтись штату, обычно скашивают несколько лет со срока. Однако Мэдсен, Деверо и Бродин были признаны виновными в убийстве первой степени, и судья, как и окружная прокуратура, наотрез и с ужасающим равнодушием отказались перевести приговор в убийство второй степени, а по недавно принятым поправкам к уложению штата Массачусетс единственно возможным сроком за убийство первой степени является пожизненное без права на изменение меры пресечения.

Лично я тоже не стал бы мучиться бессонницей из-за того, что трое подонков, застреливших женщину и имевших, по-видимому, вместо сердца лишь мускульные мешки, наполненные гноем, получили по заслугам.

Но истинный виновник происшедшего, преступник, который подвиг их на это, спланировал убийство, заплатил за него, а потом сделал так, что покарали только их, по справедливости заслуживал не меньших, если не больших страданий, чем те, что были теперь уготованы этим парням до конца их дней.

– Дай-ка папку с делом, – сказал я Энджи, едва мы вышли из зала микрофильмов.

Она передала мне папку, и, пролистав ее, я нашел запись нашей беседы с капитаном Эмметом Т. Гронингом из управления полиции Стоунхема. С Лизардо в вечер, когда он утонул, был приятель по имени Дональд Игер, проживавший в Стоунхеме.

– А если по телефонным книгам? – спросила Энджи у служащей справочного бюро.

В Стоунхеме значились два Игера.

Через полчаса количество их мы сократили до одного: Хелен Игер было девяносто три года, и никакого Дональда Игера она знать не знала, а знала лишь нескольких Майклов, нескольких Эдов и даже одного Чака, но Чак был нам совершенно ни к чему.

Дональд Игер, проживавший по адресу Монтвейл-авеню, 123, на телефонный звонок ответил неуверенным «да?».

– Дональд Игер? – спросила Энджи.

– Да.

– Это Кензи Суон, режиссер радиостанции УААФ в Вустере.

– ААФ… – сказал Дональд. – Круто! Вы, ребята, на ходу подметки рвете.

– Мы единственная станция, чья музыка действительно цепляет, – сказала Энджи и быстро показала мне фигу, когда я выразил восторг, подняв палец вверх. – Слушай, Дональд, звоню я потому, что мы сегодня вечером расширяем наше вещание от семи до полуночи, включая в сетку новую передачу под названием… хм… «Адские барабанщики».

– Круто.

– Ага, и мы берем интервью у наших фанатов, таких, как ты, из местных, конечно, чтобы слушателям было интересно, ну а ты расскажешь, за что ты любишь ААФ, какие группы предпочитаешь, словом, всякое такое.

– И меня передадут по радио?

– Если только ты не занят сегодня вечером. Может, у тебя другие планы?

– Нет. Ну уж нет! Вот еще! И я могу друзей предупредить?

– Разумеется. Мне ведь нужно только твое устное согласие и…

– Мое что?

– Ты должен только разрешить мне отнять у тебя попозже немного времени. Скажем, часиков около семи.

– Разрешить? Да ты что, издеваешься?

– Вот и хорошо. Скажи, а ты будешь дома, когда мы позвоним?

– Да никуда я не уйду! Слышь, а что мне за это будет? Подарок или что?

На секунду Энджи прикрыла глаза.

– Как тебе покажутся две черных футболки с металлической символикой, видео с Бивисом и Батхедом и четыре билета на семнадцатый тур «Конкурса маньяков» в Вустерском доме музыки?

– Обалденно, ей-богу, обалденно! Но, слышь-ка…

– Да?

– «Конкурс маньяков», мне говорили, в шестнадцати турах проводится.

– Ошибочка вышла, Дональд. Я оговорилась. Так мы заскочим к тебе в семь, да? Ты уж будь дома.

– С флагами и песнями, детка!

* * *

– Где это ты поднабралась? – спросил я в такси по дороге обратно в Дорчестер, где мы собирались сбросить багаж, помыться-почиститься, взять оружие вместо утерянного во Флориде и забрать нашу машину.

– Не знаю. Стоунхем и ААФ. Они как-то ассоциируются.

– «Единственная станция, чья музыка действительно цепляет», – сказал я. – Ну ты и обезьяна!

* * *

Я быстро принял душ вслед за Энджи и вошел в гостиную, когда она рылась в кипах своей одежды. На ней были черные сапоги, черные джинсы и черный лифчик без рубашки, и рылась она в своих футболках.

– Господи боже, госпожа Дженнаро! Делайте со мной что хотите – вейте из меня веревки, стегайте меня кнутом, принуждайте подписывать фальшивые чеки!

Она улыбнулась:

– Так тебе нравится этот мой вид?

Я высунул язык и часто задышал.

Она приблизилась ко мне, с ее указательного пальца свешивалась футболка.

– Когда мы сюда вернемся, можешь не стесняться и скинуть с меня все это.

Тут я совсем задохнулся, она же, улыбнувшись мне прелестной широкой улыбкой, взъерошила мне волосы:

– Иной раз ты бываешь просто прелесть, Кензи.

Она повернулась, чтобы идти обратно к дивану, но я протянул руки и, поймав ее за талию, привлек к себе. Поцелуй этот был таким же долгим и крепким, как первый наш поцелуй накануне, в ванной. А может быть, он получился более долгим и более крепким.

Когда мы оторвались друг от друга, ее руки гладили мне лицо, мои же касались ее задницы, и я сказал:

– Я мог бы не прерываться весь день.

– В следующий раз дай себе волю.

– Тебе хорошо было прошлой ночью?

– Хорошо? Потрясающе!

– Да, – сказал я. – Потрясающая – это ты.

Ее руки, скользнув по моим щекам, опустились мне на грудь.

– Когда это все кончится, мы улизнем.

– Улизнем? – переспросил я.

– Да. И мне все равно куда. Можно на Мауи, а можно – в «Швейцарское шале», что дальше по улице. Мы повесим на дверь табличку «Просьба не беспокоить», закажем себе все в номер и целую неделю проваляемся в постели.

– Как пожелаете, госпожа Дженнаро. Все к вашим услугам.

* * *

Дональд Игер только взглянул на Энджи в ее черной кожаной куртке, джинсах, сапогах и футболке с концерта группы «Пожар на бойне» со спущенным правым плечом, и, я уверен, уже стал мысленно прикидывать текст обращения в отдел писем «Пентхауса».

– Едрена вошь, – произнес он.

– Мистер Игер? – сказала Энджи. – Я Кензи Суон с УААФ.

– Без дураков?

– Без дураков.

Он широко распахнул дверь:

– Входите, входите.

– А это мой ассистент Дикий Вилли.

Дикий Вилли?

– Да, да, – сказал Дональд, торопливо проталкивая ее в дверь и почти не глядя на меня. – Рад встрече и прочее дерьмо.

Ко мне он повернулся спиной, я же зашел за ним следом и закрыл дверь. Жил он в малоквартирном доме на Монтвейл-авеню, главной магистрали Стоунхема. Дом был кирпичный, тускло-красного цвета, приземистый и безобразный, в два этажа, вмещавший, по-видимому, квартир шестнадцать. Однокомнатная квартирка Дональда, думаю, была типичной – комната с раздвижным диваном, из-под подушек которого торчали грязные простыни; кухня, слишком тесная даже для того, чтобы сварить в ней яйцо; слева – ванная, откуда доносились звуки подтекающего крана; тощий таракан, бегущий по плинтусу возле дивана, возможно, даже не в поисках еды, а просто заблудившийся и одуревший от тяжелого запаха травки, облаком висевшего в воздухе.

Дональд сбросил с дивана газеты, чтобы Энджи могла усесться под большим, шесть на четыре фута, постером с изображением Кейта Ричардса. Фотография эта была мне знакома, и снимали ее, видимо, когда-то в начале семидесятых. На ней Кейт выглядел здорово под мухарём – он прислонялся к стене, держа в одной руке бутылку «Джека Дэниела», а в другой – неизменную сигарету. На нем была футболка с надписью: «Тянет-потянет». Энджи села, а Дональд вскинул на меня глаза, когда я, заперев дверь на засов, вытащил из кобуры пистолет.

– Эй! – только и вымолвил он.

– Дональд, – сказала Энджи, – время нас поджимает, так что будем кратки.

– Ну и при чем тут ААФ, парень? – Он увидел пистолет в моей руке, и хотя я не поднял пистолета и тот болтался у меня где-то возле колена, Дональд отшатнулся, словно ему дали пощечину.

– Про ААФ – это мы наврали, – сказала Энджи. – Сядь-ка, Дональд. Немедленно.

Он сел. Это был бледный, тощий паренек, чьи светлые густые волосы, коротко подстриженные, торчали щеточкой над круглой, как яблоко, головой. Он бросил взгляд на кальян для курения марихуаны, стоящий перед ним на кофейном столике, и спросил:

– Наркоманы, что ли?

– Надоели мне тупицы, – сказал я, обращаясь к Энджи.

– Нет, мы не наркоманы, Дональд, но у нас есть оружие и нету времени. Так что же произошло в тот вечер, когда погиб Энтони Лизардо?

Он хлопнул себя ладонями по лицу так сильно, что я был уверен – там останутся следы.

– О господи! Так это из-за Тони! О господи, господи!

– Да, это из-за Тони, – подтвердил я.

– Бред какой!

– Расскажи нам про Тони, – сказал я. – Вот прямо сейчас и расскажи.

– А потом вы меня убьете.

– Не убьем. – Энджи пошлепала его по ноге. – Обещаю.

– Кто начинил ему сигареты кокаином? – спросил я.

– Не знаю. Правда. Понятия не имею.

– Врешь.

– Нет, не вру.

Я навел пистолет.

– Ладно. Вру, – сказал он. – Вру. Только убери это, пожалуйста.

– Назови ее имя, – сказал я.

Местоимение «ее» сразило Дональда. Он посмотрел на меня так, словно перед ним предстала сама смерть, и съежился на диване. Ноги его оторвались от пола, локти сжались, прикрыв воробьиную грудь.

– Назови же.

– Дезире Стоун, господи… Вот кто это сделал.

– А зачем? – спросила Энджи.

– Не знаю. – Он простер руки. – Я правда не знаю. Тони провернул для нее какое-то дельце. Что-то незаконное. Какое – он мне так и не сказал, сказал только: «Держись от этой девки подальше, а не то, дружище, костей не соберешь».

– Но ты его не послушался.

– Послушался, – сказал он. – Я его послушался. Но она, господи, сама заявилась сюда ко мне вроде как за травкой, понимаешь? И она… она… ну, словами это не скажешь, а просто – ах, с ума сойти, вот и все.

– Затрахала тебя так, что у тебя глаза на лоб полезли, – сказала Энджи.

– Не только глаза, господи… Скажу только, что ей бы на скачках выступать, все призы бы тогда ее были. Ясно?

– Давай про сигареты, – напомнил я ему.

– Да, да, верно… – Он опустил глаза куда-то к коленям. – Я не знал, что в них напихано, – тихо сказал он. – Богом клянусь, не знал. Тони был мой лучший друг. – Он вскинул глаза на меня. – Лучший друг, господи…

– И она велела дать ему сигареты? – спросила Энджи.

Он кивнул:

– Он курил именно эту марку. Я должен был просто оставить пачку у него в машине, понимаете? Потом мы поехали кататься. Закончили прогулку у водоема, и он закурил одну и полез в воду. И лицо у него вдруг стало такое странное, словно он наступил на что-то, на какую-то гадость. А потом он стал хвататься за сердце и ушел под воду.

– Ты вытащил его?

– Пытался. Но было темно. Я не мог нащупать его в воде. Так прошло минут пять, и мне стало страшно. И я сбежал.

– Дезире было известно, что у Тони аллергия на кокаин, да?

– Ага. – Он кивнул. – Он только марихуаной баловался, ну и пил, хотя как «вестник» не должен был бы.

– Лизардо был членом Церкви Истины и Откровения?

Он поднял на меня глаза.

– Ага. Можно сказать, еще с малолетства.

Опустившись на диванную ручку, я глубоко вздохнул, и легкие мои наполнились дымком марихуаны. Я закашлялся.

– Всё без исключения, – сказала Энджи.

– Что? – Я обернулся к ней.

– Всё без исключения, что она ни делала с самого первого дня, было заранее рассчитано и спланировано – депрессия, «Утешение в скорби», всё-всё.

– Как случилось, что Лизардо стал «вестником»? – спросил я Дональда.

– Ну, его мамаша, считай, трёхнулась из-за мужа – тот гангстером был и ростовщичеством занимался. Она переживала очень, вот и вступила и Тони втянула туда лет десять назад. Он еще мальчишкой тогда был.

– Ну и как Тони к этому относился? – спросила Энджи.

Дональд пренебрежительно махнул рукой:

– Как к дерьму и относился. Но и почтение, можно сказать, тоже чувствовал – говорил, что они все, как его папаша, – прохвосты каких мало. Говорил, что денег у них – прорва и все незаконные, в налоговое управление о таких не заявишь.

– Дезире об этом знала, не правда ли?

Он пожал плечами:

– Да что она, со мной откровенничала, что ли?

– Давай-ка, Дональд, выкладывай!

Он поднял на меня глаза.

– Не знаю, право. Тони был болтун, понимаете? Так что он мог рассказать Дезире все, что угодно, ничего не утаить и про себя все рассказать, начиная с пеленок. Уже перед самым концом он рассказал мне, что знает кое-что про одного парня – что тот собирается стащить из этой церкви кругленькую сумму, а я ему на это: «Не надо, Тони, мне даже говорить про такое!» Понимаете? Но Тони-то был болтун! Да, настоящий болтун.

Мы с Энджи переглянулись. Она оказалась права, когда за минуту до этого сказала, что Дезире просчитала все, каждый свой ход. Дезире наметила себе цель – «Утешение в скорби» и Церковь Истины и Откровения. Не они выбрали ее себе в жертву, а она их. Она поставила на Прайса. И Джея. И возможно, на всех тех, кто думал, что ставит на нее.

Я даже присвистнул тихонько. Да, надо отдать должное этой женщине. Такой штучке никто и в подметки не годится.

– Итак, Дональд, ты понятия не имел, чем начинены сигареты? – уточнил я.

– Не имел, – сказал он. – Уж никак не имел.

Я кивнул:

– Ты просто думал, что она хочет подарить бывшему своему дружку пачку сигарет, да?

– Нет, послушай, тут дело не в том: знал – не знал. Я видел, что Дезире добивается всего, что ей вздумается. Всегда добивается.

– А тут ей вздумалось убить твоего лучшего друга, – сказала Энджи.

– И ты помог ей в этом, – сказал я.

– Нет, господи, нет! Я любил Тони! Вправду любил! Но Дезире… она ведь…

– Большая сука, – подсказала Энджи.

Он закрыл рот и уставился на свои босые ноги.

– Думаю, второй такой суки во всем мире не сыщешь, – сказал я. – Вот ты и помог ей убить твоего лучшего друга. И должен жить теперь с этим и мучиться до скончания дней. Так что держись и запасайся силами.

Мы направились к двери.

– Она и вас убьет тоже, – сказал Дональд.

Мы оглянулись. Склонившись над столиком, он дрожащими пальцами совал в кальян марихуану.

– Если вы встанете ей поперек дороги – всё, что ей поперек дороги, она просто стирает в порошок. Она знает, что я в полицию не побегу, потому что… Ну кто я такой? Я ничто. Понимаете? – Он бросил взгляд на меня. – А Дезире, она ведь как? Ей траханье особо ни к чему. Хоть она и здорова это делать, а ни к чему. А вот что ей надо, что ее заводит по-настоящему – могу поспорить, – так это уничтожать, стирать людей в порошок, это ей как шутиха, как фейерверк на Четвертое июля.