Текст книги "Патрик Кензи (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 104 (всего у книги 123 страниц)

33

Прошлым вечером, разминувшись с полицейскими машинами, Нельсон должен был сделать круг по району, вернуться назад, припарковаться несколькими кварталами ниже на Конгресс-стрит и наблюдать за домом Пирса – на тот случай, если после ухода полицейских тот надумает куда-нибудь наведаться.

Пока Нельсон справлялся со своими обязанностями, я не возражал против того, чтобы отстегивать ему по штуке в неделю. Информация о перемещениях Пирса того стоила.

Но платить ему за то, что он облажался, я не собирался.

– Я следил за ним, – сказал Нельсон, когда мы с ним связались. – Я и сейчас за ним слежу. Говорю же, куда он, туда и я.

– Расскажи, что там происходило вчера вечером?

– Копы отвезли его в отель «Меридиан». Он вылез из машины, зашел туда, и копы уехали. Он снова вышел, подозвал такси и поехал назад, к себе.

– Он вернулся к себе в квартиру?

– Ни фига. В здание точно зашел, а куда потом делся, не знаю.

– И что, ни одно окно не зажглось? Ни один…

– Блин, этот дом целый квартал занимает. Одной стороной выходит на Слиппер-стрит, другой – на Конгресс. И еще в два переулка. И как я один мог за всем уследить?

– Короче, он зашел внутрь и больше не выходил.

– Ну да. Только сегодня утром выполз. На работу поехал. С полчаса назад вернулся. Злой как черт. Зашел внутрь и с тех пор там.

– Он вчера кое-кого убил.

– Брешешь.

– Извини, Нельсон, но там должен быть еще какой-то выход, о котором мы не знаем.

– А жертва где жила?

– В Кантоне. Ее вечером выловили из Мистик-ривер.

– Брешешь, – повторил он с нажимом. – Патрик, копы вчера от него свалили часа в четыре утра. А в семь он отправился на работу. Как, по-твоему, он все это провернул? Прокрался мимо меня так, что я ничего не заметил, как-то добрался до самого, блин, Кантона, там кого-то мочканул, отволок труп на Северный, мать его, берег, а потом… Потом что? Вернулся назад? Снова прокрался мимо меня, а я типа сидел и таблом щелкал? А он вроде как умылся-оделся и почесал на работу? И еще насвистывал, пока брился? И как ему все это удалось, а?

– Никак, – сказал я. – Это физически невозможно.

– А я про что? Патрик, он в своей жизни много чего натворил, но в последние десять часов он сидел дома и не высовывался.

Я положил трубку и прикрыл глаза ладонями.

– Что там? – спросила Энджи.

Я рассказал.

– Нельсон уверен? – спросила она, когда я договорил.

Я кивнул.

– Но если Пирс ее не убивал, тогда кто?

Я еле удержался, чтобы не начать колотиться башкой в стол:

– Не знаю.

– Кэрри?

Я приподнял бровь:

– Кэрри? С какой стати?

– Может, она догадалась, что Шивон была связана с Пирсом.

– Каким образом? Мы же ей ничего про это не говорили.

– Она умная женщина. Возможно… – Она подняла руки и тут же уронила их. – Блин, не знаю.

Я покачал головой:

– Как ты себе это представляешь? Кэрри едет в Кантон, валит Шивон, везет труп к Мистик-ривер и бросает его в воду. Да она бы его не подняла! Она весит меньше, чем ты. И потом, с какого перепугу она бы потащила труп через весь город?

– А если она убила ее не в Кантоне? Выманила к реке и там…

– Кто-то ее выманил, это я допускаю. Только не Кэрри. Я не утверждаю, что она не могла ее убить, – могла. Меня беспокоит тот факт, что тело было выброшено в реку. Слишком это расчетливо. Слишком хладнокровно.

Энджи откинулась в кресле, подняла телефонную трубку и нажала кнопку быстрого набора.

– Привет, – сказала она. – Билетов на игру «Пэтриотс» у меня нет, но можешь ответить на один вопрос?

Она выслушала ответ Девина.

– Нет, ничего такого. Та женщина, которую выловили из Мистик-ривер? Отчего она умерла? – Она кивнула. – В затылок? Ясно. А почему она так быстро всплыла? – Она снова несколько раз кивнула. – Спасибо. А? Насчет этого мне надо у Патрика спросить. – Она улыбнулась и посмотрела на меня. – Да, Девин, мы снова вместе. – Она накрыла трубку ладонью и сказала, обращаясь ко мне: – Он спрашивает, надолго ли.

– Как минимум до выпускного, – сказал я.

– Как минимум до выпускного. Везучая я, правда? – сказала она в трубку. – Созвонимся.

Она положила трубку.

– Шивон нашли с веревкой вокруг талии, – начала она. – Рабочая версия состоит в том, что к телу привязали груз и отправили на дно. Но какая-то речная тварь перегрызла веревку, а заодно отхватила и кусок ее бедра. Она не должна была всплыть так рано.

Я встал, оттолкнув кресло, подошел к окну и посмотрел вниз, на улицу.

– Не знаю, какой следующий ход он намерен сделать, но сделает он его скоро.

– Мы же согласились, что убить Шивон он не мог.

– За этим убийством стоит он, – сказал я. – Вообще вся эта история – его рук дело.

Мы покинули часовню и направились в мою квартиру. Стоя на пороге гостиной, мы услышали телефонный звонок. Так же как тем памятным вечером на площади перед мэрией, еще не успев поднять трубку, я уже знал, что это он.

– Очень смешно, – сказал он. – Устроить мне временное отстранение от работы. Ха, Патрик. Ха-ха.

– Неприятно, а?

– Что, получить на работе выговор?

– Знать, что кто-то отравляет тебе жизнь и не собирается останавливаться.

– Ценю иронию. Уверен, когда-нибудь я буду вспоминать об этом со смехом.

– А может, и не будешь.

– Не важно, – спокойно сказал он. – Слушай, давай договоримся: мы квиты. О’кей? Ты пойдешь своей дорогой, а я – своей.

– Конечно, Скотт, – сказал я. – Не вопрос.

С минуту он молчал.

– Ты еще тут? – спросил я.

– Ага. Откровенно говоря, Патрик, я удивлен. Ты это серьезно? Или мозги мне пудришь?

– Я это серьезно, – сказал я. – Мне все это обходится недешево, а до денег Доу тебе больше не дотянуться. Так что я скажу, что у нас ничья.

– Если все так, то почему, дружище, ты разнес мне квартиру? Зачем угнал мой фургон?

– Чтобы до тебя сразу дошло.

Он хмыкнул:

– Дошло. Точно дошло. Отличная работа, сэр. Просто превосходная. Позволь поинтересоваться. Когда я в следующий раз попробую завести машину, она не взорвется?

Я засмеялся вместе с ним:

– Откуда такие мысли, Скотт?

– Ну, – радостно сказал он, – ты лишил меня дома, лишил работы. Так что следующим логичным шагом было бы лишить меня и машины.

– Скотт, в следующий раз, когда ты будешь ее заводить, она точно не взорвется.

– Нет?

– Нет. С другой стороны, я уверен, что она больше вообще никогда не заведется.

Он расхохотался:

– Ты испортил мою тачку?

– Вынужден сообщить, что да.

– Господи! – Его хохот с минуту нарастал, а затем начал затихать, пока не перешел в повизгивание. – Сахар в бензобак, кислоту в двигатель? – спросил он. – Что-то типа того?

– Про сахар угадал, про кислоту – нет.

– А что тогда?

Я словно наяву видел улыбку, замершую на его губах.

– Ты парень изобретательный, – продолжил он.

– Шоколадный сироп, – сказал я. – И примерно фунт риса.

Он радостно взвыл:

– В двигатель?

– Ага.

– И запустил его, проказник?

– Запустил, когда уходил, – сказал я. – Звучал он хреново, но работал.

– Хо-хо! – прокричал он. – То есть, Патрик, ты хочешь сказать, что испортил двигатель, над которым я корпел несколько лет? И… и… уничтожил бензобак, фильтры, то есть считай все, кроме обивки салона.

– Ага, Скотт.

– Знаешь… – Он хихикнул. – Я мог бы прикончить тебя прямо сейчас, приятель. Голыми руками.

– Я примерно так и думал. Скотт?

– Да?

– Ты ведь еще не закончил с Доу? Так?

– Испортил мою машину, – мягко произнес он.

– Так?

– Мне пора, Патрик.

– Какой у тебя запасной план? – спросил я.

– Я готов простить тебе свои неприятности на работе и даже разрушение моей квартиры. Прямо сейчас. Но то, что ты натворил с моей машиной, потребует от меня времени. Я дам тебе знать о своем решении.

– Что у тебя есть на них? – спросил я.

– В смысле?

– Что у тебя есть на Доу? – сказал я. – Скотт, что ты на них нарыл?

– Я думал, что мы договорились оставить друг друга в покое, Патрик. Я надеялся этим и закончить наш разговор, зная, что больше мы никогда не увидимся.

– При условии, что ты оставишь Доу в покое.

– Ах да, точно.

– Но ты на это не пойдешь. Так ведь, Скотт?

Он чуть слышно вздохнул:

– Из тебя вышел бы неплохой шахматист, Патрик. Ты, случаем, не играешь?

– Да нет. Не сложилось как-то.

– Да? А почему?

– Один приятель сказал, что у меня все в порядке с тактикой, но общую картину на доске я вижу недостаточно хорошо.

Скотт Пирс хмыкнул:

– Я примерно так и думал.

И он бросил трубку.

Я посмотрел на Энджи.

– Патрик, – сказала она, медленно качая головой.

– Что?

– Наверное, в ближайшие дни тебе не стоит подходить к телефону.

Мы решили оставить Нельсона следить за квартирой Скотта Пирса, а сами заняли наблюдательный пост примерно в полуквартале от дома Доу.

Мы просидели в машине до глубокой ночи, даже после того, как в доме погасли все огни, а на крыльце загорелась лампочка включенной сигнализации.

Мы вернулись ко мне в квартиру. Я лежал в постели, дожидаясь, пока Энджи выйдет из душа, и пытался бороться со сном. Все тело у меня ломило – слишком много часов в последние дни я провел, неподвижно сидя то в машине, то в засаде на крыше. Но больше всего меня беспокоила засевшая где-то в глубине сознания мысль, что я что-то упустил, что Пирс рассчитывал все свои действия на несколько шагов дальше меня.

Глаза у меня слипались, но я не давал им закрыться, прислушиваясь к шуму, доносящемуся из душа, и воображая себе тело Энджи под струями воды. Я решил встать. Зачем ограничиваться воображением, если можно получить все то же в реальности?

Я не успел осуществить свое намерение, как глаза у меня закрылись. Кровать подо мной начала покачиваться, словно я плыл на плоту по неподвижной глади озера.

Я не слышал, как Энджи выключила душ. Не слышал, как она забралась в постель рядом со мной и погасила свет.

«Нам сюда», – говорит мой сын, берет меня за руку и тянет за собой, прочь из города. Рядом с нами трусит, высунув язык, Кларенс. Скоро рассветет, и очертания города темнеют, словно окрашенные в сине-стальные цвета. Все так же держась за руки, мы сходим с тротуара. Мир вокруг нас подернут красноватой дымкой.

Мы на клюквенном болоте. У меня мелькает краткая мысль о том, что невозможно, ступив с тротуара в центре города, очутиться в Плимуте, но я понимаю, что все это мне только снится, а во сне бывает всякое. Сына у меня нет, но вот он, тянет меня за руку. Кларенс мертв, но и он здесь.

Нас окружает густой и белесый утренний туман. Кларенс гавкает где-то впереди, невидимый в тумане, а мы с сыном с нетвердой болотистой почвы ступаем на крестообразный дощатый настил. Наши шаги гулко звучат в тишине, пока мы идем через плотную молочную завесу. С каждым шагом я все отчетливее вижу, как из пелены постепенно проступают очертания сарая.

Снова слышен лай Кларенса, но откуда он доносится, сказать невозможно.

«Должно быть громче», – говорит мой сын.

«Что?»

«И больше, – добавляет он. – Четыре плюс два плюс восемь будет четырнадцать».

«Правильно».

Мы уже должны были подойти к сараю, но он по-прежнему возвышается ярдах в двадцати от нас, окутанный туманом. Мы идем довольно быстро, но так и не приближаемся к нему.

«Четырнадцать. Тяжелое, – говорит мне сын. – Громкое. Ты бы услышал. Особенно здесь».

«Да».

«Ты бы услышал. Почему ты не слышал?»

«Не знаю».

Сын протягивает мне атлас, открытый на карте этого места. Точка, обозначающая болото, окружена лесом со всех сторон, кроме одной, той самой, с которой мы подъезжали сюда, когда следили за Майлзом.

Атлас падает у меня из рук и летит в болото. Я вдруг понимаю что-то очень важное, но тут же забываю, что именно.

«Люблю зубные нити, – говорит мой сын. – Мне нравится ощущение, когда нитка скользит между зубами».

«Хорошо, – отвечаю я, чувствуя, как доски начинают вибрировать под ногами. Что-то стремительно несется на нас из тумана с другого конца крестовины. – У тебя будут здоровые зубы».

«Он не может разговаривать. Ему отрезали язык», – говорит он.

«Не может, – соглашаюсь я. – Без языка это трудно».

Грохот становится сильнее. Сарай полностью растворяется в густом тумане. Я уже не вижу досок у себя под ногами. Не вижу своих ног.

«Она сказала: „Они“».

«Кто?»

Он смотрит на меня и мотает головой:

«Не „он“, а „они“».

«Точно».

«Мама ведь не в сарае?»

«Нет. Она для этого слишком умная».

Я вглядываюсь в окружающий нас туман, пытаясь разглядеть, что там грохочет.

«Четырнадцать», – говорит мой сын. Я перевожу взгляд на него и обнаруживаю, что на его плечах – голова Скотта Пирса. Он плотоядно улыбается. «Четырнадцать. Это очень громко, ты, недоумок».

Грохот совсем близко. Я напрягаю зрение и вижу темную фигуру, которая, расставив в стороны руки, в прыжке несется на меня сквозь плотный, как сахарная вата, туман.

«Я умнее тебя», – произносит Скотт Пирс, он же мой сын, он же непонятно что.

Прорывая плотную завесу, на меня на скорости сто миль в час надвигается ухмыляющееся и скалящее зубы лицо.

Это лицо Карен Николс, которое на глазах превращается в лицо Энджи, и я вижу, что ее голова прикреплена к обнаженному телу Ванессы Мур, но уже в следующий миг понимаю, что это Шивон, глядящая на меня мертвыми глазами. Наконец существо обретает черты Кларенса, он напрыгивает на меня всеми четырьмя лапами и опрокидывает на спину. Я падаю. Подо мной должен быть дощатый настил, но его нет, и я проваливаюсь вниз, в туман, и чувствую, что задыхаюсь.

Я рывком сел в постели.

– Спи дальше, – пробормотала Энджи, не отрывая лица от подушки.

– До клюквенного болота Пирс добрался не на машине, – сказал я.

– Не на машине, – буркнула она в подушку. – Угу.

– Он пришел пешком, – сказал я. – От своего дома.

– Ты спишь, – сказала она.

– Нет, я уже проснулся.

Она приподняла голову и посмотрела на меня заспанными глазами:

– А до утра это не подождет?

– Подождет. Конечно.

Она рухнула назад на подушку и закрыла глаза.

– У него есть дом, – тихо произнес я в ночной тишине. – В Плимуте.

34

– Мы едем в Плимут, – сказала Энджи, когда на развилке в Брейнтри мы свернули на шоссе № 3, – потому что так сказал во сне твой сын?

– Это не мой сын. Вернее, во сне он был моим сыном, но во сне и Кларенс был жив, а мы оба знаем, что Кларенс умер. Кроме того, нельзя шагнуть с тротуара в центре города и оказаться в Плимуте. А даже если бы это было возможно…

– Хватит. – Она подняла ладонь. – Я все понимаю. Значит, этот пацан, который вроде как твой сын, но на самом деле не твой сын, он что-то пролепетал насчет того, что четыре плюс два плюс восемь равняется четырнадцати, и…

– Он не лепетал, – сказал я.

– …и что это тебе дало?

– Четыре – два – восемь, – сказал я. – Двигатель «шелби».

– Господи Исусе! – ахнула она. – Опять ты про эту тачку! Патрик! Это машина. Ты это понимаешь? Она не будет тебя целовать, готовить тебе еду, подтыкать одеяло или держать тебя за руку.

– Понимаю, сестра Энджела Рациональная. Четыреста двадцать восьмой был самым мощным двигателем своего времени. Он летит по дороге так, что только пыль столбом стоит и…

– Не вижу связи с тем, что…

– …и ревет он, когда его заводишь, так, что оглохнуть можно. Если ты думаешь, что этот «порше» шумный, то ты никогда не слышала четыреста двадцать восьмого. По сравнению со всеми остальными он гремит так, что уши закладывает.

Она хлопнула рукой по приборной панели:

– И что?

– А то, – сказал я, – что разве ты слышала тем вечером на болоте громкий шум двигателя? Охренительно мощного двигателя? Сама подумай. Прежде чем пуститься вдогонку за Ловеллом, я посмотрел на карту. Дорога к болоту только одна – та, по которой мы сами приехали. А ближайшая со стороны Пирса грунтовка находится в двух милях дальше, и все это пространство занято лесом.

– Значит, он пришел пешком.

– В темноте?

– Именно.

– А почему? – спросил я. – Он же не подозревал, что мы следим за Ловеллом. Почему же он не оставил машину на той же поляне, где потом бросили свою мы? Но даже если допустить, что он о чем-то догадался… С нашей стороны, то есть с востока, грунтовка начинается примерно в четырехстах футах. Зачем же он тогда двинулся на север?

– Не знаю. Может, потому, что любит ходить пешком?

– Потому, что он там живет.

Она уперлась босыми ногами в приборную панель и провела ладонью по лицу.

– Это самая идиотская из всех твоих идей.

– Конечно, – сказал я. – Хочешь понудеть, нуди.

– А некоторые из них были феерически тупыми.

– Чем будешь запивать шляпу, которую тебе придется съесть? Вином или пивом?

Она опустила голову на колени:

– Если ты ошибаешься, на фиг шляпу. Ты до конца века дерьмо будешь есть.

– Слава богу, конец века не за горами, – сказал я.

В помещении Плимутской налоговой инспекции карта занимала большую часть восточной стены. Служащий за стойкой ничем не напоминал плешивого очкарика, которого ожидаешь увидеть в таком учреждении. Высокий, хорошо сложенный блондин, он, судя по взглядам, которые бросала на него Энджи, считался красавчиком.

Герой-любовник, блин. Ей-богу, будь моя воля, издал бы закон, ограничивающий зону обитания подобных типов пляжами.

Мне потребовалось несколько минут, чтобы найти на карте болото, на которое нас привел Ловелл. Плимут кишмя кишит этими клюквенными болотами. Это плохо, если вам по какой-то причине не нравится, как пахнет клюква. И хорошо, если вы эту клюкву выращиваете.

К тому времени, когда я разыскал на карте нужное болото, налоговый красавчик четырежды покосился на обтянутую джинсовыми шортами задницу Энджи.

– Козел, – пробормотал я.

– Чего? – спросила Энджи.

– Я сказал: нашел. – Я указал на карту. Примерно в четверти мили к северу от центра болота располагалось нечто, обозначенное как «участок № 865».

Энджи отвернулась от карты и сказала красавчику:

– Мы хотим приобрести участок номер восемьсот шестьдесят пять. Вы не могли бы сообщить нам, кому он принадлежит?

Красавчик широко улыбнулся – зубами ослепительней мог бы похвастать разве что Дэвид Хассельхофф.[116]116
  Хассельхофф Дэвид – американский актер, исполнитель главной роли в телесериале «Спасатели Малибу».


[Закрыть] Коронки, решил я. Спорить готов, что у этого ублюдка все зубы искусственные.

– Разумеется. – Его пальцы запорхали над клавиатурой. – Участок восемь-шесть-пять, верно?

– Он самый, – сказала Энджи.

Я посмотрел на участок. Рядом – ничего. Ни 866, ни 864. Абсолютно ничего акров на двадцать вокруг. Если не больше.

– Чертова падь, – тихо проговорил он, не отрывая взгляда от экрана компьютера.

– Что вы сказали?

Он поднял голову и моргнул, сообразив, что произнес эти два слова вслух.

– Ну… – Он смущенно улыбнулся. – В детстве мы называли это место Чертовой падью. Брали друг друга на слабо: кто осмелится пройти через этот участок.

– Почему?

– Долгая история. – Он опустил глаза к клавиатуре. – Ходили разные слухи…

– Что за слухи? – Энджи наклонилась над стойкой.

Красавчик пожал плечами:

– Да больше тридцати лет прошло. Меня тогда еще и на свете не было.

– Ну да, – сказал я. – Тридцать лет.

Он облокотился о стойку. Глаза у него загорелись, как у сплетника, готового выдать грязную тайну. Понизив голос, он заговорил:

– Болтали, что в пятидесятых у военных там была исследовательская лаборатория. Ничего особенного, всего несколько этажей, – так мне родители рассказывали, – но все в обстановке строжайшей секретности.

– И чем они там занимались?

– Ставили эксперименты на людях. – Он нервно хохотнул в кулак. – Вроде как на сумасшедших и слабоумных. Мы в детстве верили, что там водятся призраки. Призраки всяких психов. – Он поднял руки и отступил на шаг назад. – Возможно, это была просто страшилка. Родители нарочно пугали нас, чтобы мы не шлялись по болоту.

Энджи одарила его лучезарной улыбкой:

– Но вам-то известно, что там было на самом деле?

Он покраснел:

– Ну, я действительно порылся в кое-каких документах.

– И?

– На этом участке до шестьдесят четвертого года и правда стояло какое-то сооружение, но затем его то ли снесли, то ли оно само сгорело, и земля оставалась в собственности государства до девяносто пятого года, когда ее продали с аукциона.

– Кому? – спросил я.

Он уставился в экран компьютера:

– Владельцем участка восемь-шесть-пять является Борн. Диана Борн.

В Плимутской библиотеке имелась спутниковая карта всего города, к тому же довольно свежая. Снимки делали год назад, в безоблачный день. Мы разложили карту на большом столе в читальном зале, с помощью лупы, позаимствованной у библиотекаря, принялись изучать ее и примерно через десять минут нашли клюквенное болото, а затем передвинули лупу на одну десятую дюйма вправо.

– Ничего там нет, – сказала Энджи.

Я медленно водил лупой над зелено-коричневым фрагментом фотоснимка. Как я ни вглядывался, ничего похожего на крышу дома не находилось.

Я приподнял лупу чуть повыше и осмотрел весь участок целиком:

– Это точно то самое болото?

Под увеличительным стеклом появился палец Энджи:

– Ну конечно. Вот грунтовка. Вот сарай. Вот Национальный парк Майлза Стэндиша. А больше ничего. Вот и верь после этого в твои провидческие сны.

– Этот участок принадлежит Диане Борн, – произнес я. – Хочешь сказать, что это ничего не значит?

– Я хочу сказать, что никакого дома там нет.

– Что-то да есть, – сказал я. – Должно быть.

Комары просто озверели. Настал очередной жаркий влажный день, и над болотом стояли густые испарения. Резко пахло клюквой. Солнце, сверкавшее как лезвие опасной бритвы, слепило глаза. Комары, почуяв свежую кровь, как с цепи сорвались.

Энджи беспрестанно хлопала себя по ногам и по шее, так что спустя некоторое время ее кожа покрылась красными пятнами, причем я не мог сказать, кто больше был виноват в их появлении – укусы насекомых или ее собственные шлепки.

Я еще пытался вести себя по-дзенски, то есть не обращать на них внимания, изо всех сил внушая комарам, что мое тело не представляет для них никакого интереса. Но после первой сотни укусов я сказал себе: да ну его в задницу, этот ваш дзен. Конфуцию не приводилось мириться с жарой в 92 градуса[117]117
  По шкале Фаренгейта. Соответствует примерно 33–34 градусам по шкале Цельсия.


[Закрыть] при влажности воздуха 98 процентов. А доведись ему такое пережить, он отрубил бы пару-тройку голов и заявил бы императору, что от него не дождутся ни одной мудрой мысли, пока во дворце не установят кондиционер.

Мы засели на опушке леса, близ восточного края болота, и достали бинокль. Если Пирс – бывший спецназовец и активный участник кровавой бойни в панамском борделе – окопался где-то поблизости, можно было не сомневаться, что вокруг полным-полно мин-растяжек, ловушек и «прыгающих Бетти»[118]118
  «Прыгающая Бетти» – жаргонное название противопехотной выпрыгивающей осколочной мины, взрывающейся на высоте 0,5–1,5 метра.


[Закрыть] – нарвись я на одну из них, и в будущем виагра мне уже не поможет.

Пока я видел только лес: иссохшие заросли ежевики, хилые березы и узловатые сосны да похожий на асбест клочковатый мох. То еще местечко – мало того что зловонное, а на жаре и вовсе тошнотворное.

Я пристально, насколько позволяла оптика бинокля, добытого Буббой у знакомого «морского котика», оглядывал окрестности, но никакого дома не заметил.

Энджи прихлопнула еще одного комара:

– Зажрали, гады.

– Ты что-нибудь видишь?

– Ничего.

– Смотри понизу.

– Почему?

– Это может быть подземный бункер.

Она снова хлопнула себя по ноге.

– Ладно.

Прошло пять минут. Крови в нас практически не осталось, но в окулярах биноклей мы по-прежнему видели все то же самое: подлесок, сосновые иголки, белок и мох.

– Он точно здесь, – сказал я, когда мы шли назад по болоту.

– Лично я тут в засаде сидеть отказываюсь, – отрезала она.

– А я тебя и не прошу.

Мы забрались в «порше», и я обвел болото медленным взглядом.

– Он прячется где-то здесь, – сказал я.

– Значит, хорошо прячется, – сказала Энджи.

Я завел машину, положил локоть на руль и снова уставился на деревья.

– Он меня знает.

– В смысле?

Я посмотрел на сарай в центре дощатого креста.

– Пирс. Он меня знает. Он меня раскусил.

– А ты раскусил его, – сказала Энджи.

– Не настолько, как он меня, – признался я.

Казалось, что деревья шепчутся между собой и стонут.

Держись отсюда подальше, словно говорили они. Держись отсюда подальше.

– Он знал, что рано или поздно я найду это место. Может, не так скоро, но найду.

– И?

– И он должен действовать. Притом быстро. Не знаю, что он замышляет, но это случится в ближайшее время. Если уже не случилось.

Она протянула руку и коснулась ладонью нижней части моей спины:

– Патрик, не позволяй ему проникнуть в твои мысли. Он именно этого и добивается.

Я обвел взглядом деревья, сарай и курящееся туманом кроваво-красное болото.

– Слишком поздно, – сказал я.

– Этим ксероксом что, задницу подтирали? – спросил Бубба. Он смотрел на копию спутниковой карты клюквенного болота.

– Другой не было.

Он покачал головой:

– С такими разведданными я бы сейчас в Бейруте червей кормил.

– А почему ты про это не рассказывал? – Ванесса подошла и уселась на барный стул рядом с ним.

– Про что? – рассеянно спросил он, не отрывая взгляда от ксерокопии.

– Про Бейрут.

Он повернул свою огромную голову и улыбнулся ей:

– Рвануло, и я отключился. На три года лишился обоняния. Вот. Рассказал.

Она шлепнула его по груди:

– Скотина.

Он усмехнулся:

– Не сходится.

– Что?

Он поднес к карте лупу:

– Вот.

Мы с Энджи посмотрели через его плечо на карту. Бубба показывал на зеленую кляксу куста, сфотографированного с высоты двух тысяч футов.

– Это просто куст, – сказал я.

– Ясно, что куст. Присмотрись.

Мы присмотрелись.

– Ну и что? – сказала Энджи.

– Слишком правильной формы, – сказал Бубба. – Ты посмотри на верхнюю часть. Видишь, какая ровная? Почти овальная.

– И что? – внес свою лепту я.

– А то, что кусты так не растут, тупая твоя башка. Это же кусты, дубина. Они кустятся.

Я посмотрел на Энджи. Она посмотрела на меня. Мы покачали головами.

Бубба ткнул указательным пальцем в подозрительный куст:

– Видишь? Идеально ровный изгиб. Это не природа постаралась. Это человеческих рук дело. – Он отбросил лупу. – Если вас интересует мое мнение, то это спутниковая тарелка.

– Спутниковая тарелка.

Он кивнул и направился к холодильнику.

– Ага.

– И зачем она ему? Бомбардировщики наводить?

Он вытащил из морозилки бутылку «Финляндии».

– Сомневаюсь. Думаю, они хотят смотреть телевизор.

– Кто «они»?

– Те, кто живет в этом лесу, балда.

– А, – сказал я.

Он коснулся плеча Ванессы бутылкой водки:

– А ты думала, что он умнее меня.

– Не умнее, – сказала Ванесса. – У него язык лучше подвешен.

Бубба глотнул водки и рыгнул.

– Подвешенный язык – вещь бесполезная.

Ванесса улыбнулась:

– И ты меня в этом убедил, малыш.

– Она называет меня «малышом». – Бубба сделал еще глоток из бутылки и подмигнул мне.

– Ты говорил, раньше там была какая-то армейская психушка? Думаю, что подземный этаж там еще сохранился. И места там до фига.

Зазвонил телефон, стоявший рядом с холодильником. Бубба снял трубку, прижал ее плечом к уху и молча слушал. Через минуту он положил трубку обратно.

– Нельсон потерял Пирса.

– Что?

Он кивнул.

– Где? – спросил я.

– На Роуз-Уорф, – ответил он. – Знаешь там отель? Пирс зашел в него, прошел насквозь и вышел на причал у бухты. А Нельсон оставался внутри. Прикидывался ветошью и следил за ним издалека. Пирс ждал до последнего момента, а потом прыгнул на паром до аэропорта.

– Почему Нельсон не поехал в аэропорт? Мог бы поймать его на выходе.

– Он попытался. – Бубба постучал по своим часам. – Пять вечера, пятница. Ты когда-нибудь пробовал в это время суток проехать через туннель? Нельсон добрался до Восточного Бостона в пять сорок пять. Паром причалил в пять двадцать. Пирса и след простыл.

Энджи спрятала лицо в ладони и покачала головой:

– Патрик, ты был прав.

– В чем?

– Что бы он ни затевал, он уже это делает.

Четверть часа спустя, позвонив Кэрри Доу, мы стояли на пороге жилья Буббы. Он успел собрать черную спортивную сумку и опустил ее на пол рядом с нами.

Ванесса, по сравнению с Буббой казавшаяся миниатюрной, подошла и положила руки ему на грудь:

– Сейчас я вроде как должна сказать: «Будь осторожен»?

Он ткнул в нас указательным пальцем:

– Не знаю. Их спроси.

Она взглянула на нас из-под его руки.

Мы дружно закивали.

– Будь осторожен, – сказала она.

Бубба достал из кармана пистолет 38-го калибра и протянул ей:

– Он снят с предохранителя. Если кто-нибудь будет ломиться в дверь, стреляй без предупреждения. И не один раз.

Она посмотрела на его лицо в пятнах камуфляжного грима:

– Может, поцелуешь?

– При них? – Бубба покачал головой.

Энджи стукнула меня в плечо:

– Мы отвернемся.

Мы развернулись к двери и уставились на металлическую обшивку, четыре замка и стальной засов.

Я так до сих пор и не знаю, поцеловались они или нет.

Кристофера Доу мы нашли именно там, куда нас направила его жена.

Он выехал на своем «бентли» из гаража на Бриммер-стрит. Спереди мы перекрыли ему дорогу фургоном Буббы, а сзади – моим «порше».

– Какого черта, что вы себе позволяете? – крикнул он, опуская стекло машины.

Я подошел к нему.

– У вас в багажнике спортивная сумка, – сказал я. – Сколько в ней?

– Идите к дьяволу. – Нижняя губа у него дрожала.

– Доктор, – сказал я и оперся рукой о капот. – Ваша жена сказала, что вам звонил Пирс. Сколько в сумке?

– Отойдите от машины.

– Доктор, – сказал я, – он вас убьет. Вы можете думать что угодно, но, куда бы вы ни направлялись, назад вы не вернетесь.

– Вернусь, – сказал он. Его нижняя губа задрожала еще сильнее. Он сдерживался из последних сил.

– Что у него на вас есть? – спросил я. – Доктор, пожалуйста, помогите мне. Мы должны положить этому конец.

Он посмотрел на меня, собрав остатки решимости, но уже понимая, что проиграл. Он закусил губу, сморщился, и в следующий миг у него из глаз покатились слезы, а плечи задрожали.

– Я не могу… Не могу… – Он всхлипывал, сотрясаясь всем телом. Судорожно вздохнув, он сказал: – Я больше не выдержу ни секунды. – Его рот горестно сжался. Слезы уже лились у него по щекам потоком.

Я положил руку ему на плечо:

– Передайте свою ношу мне, доктор. Я готов ее нести.

Он зажмурился и замотал головой, орошая слезами костюм.

Я наклонился к нему.

– Доктор, – мягко произнес я. – Она смотрит на нас.

– Кто? – сдавленно, но громко спросил он.

– Карен, – сказал я. – Я в это верю. Взгляните мне в лицо.

Он медленно повернул голову, открыл глаза и уставился на меня мутным взглядом.

– Она смотрит. И ждет справедливости. И я намерен ее добиться.

– Вы ее почти не знали. Вы для нее чужой человек.

Я выдержал его взгляд.

– У меня вообще мало близких людей.

Он широко распахнул глаза, но тут же снова зажмурился. Его лицо было уже совершенно мокрым от слез.

– Уэсли, – сказал он.

– Что там с Уэсли? Доктор? Что с ним?

Он несколько раз хлопнул рукой по соседнему сиденью. Хлопнул по приборной доске. Хлопнул по рулю. Полез во внутренний карман пиджака и вытащил пластиковый пакет, скрученный рулоном так плотно, что формой напоминал сигару. Пакет развернулся. Я увидел, что в нем было, и по шее у меня побежали мурашки.

Это был человеческий палец.

– Это его, – сказал Кристофер Доу. – Это палец Уэсли. Он прислал его мне сегодня вечером. И сказал… сказал… сказал, что, если я не привезу деньги на придорожную автостоянку на третьем шоссе, то в следующий раз он пришлет мне его яичко.