Текст книги "Патрик Кензи (ЛП)"

Автор книги: Деннис Лихэйн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 107 (всего у книги 123 страниц)

Дважды.

Мобильник и звякнуть толком не успел, как он уже раскрыл его.

– Але?

– Никаких вторых шансов не будет.

– Знаю.

– Давай адрес.

– Черт, я…

– Ладно, пока.

– Семьсот тридцать три, Марлборо-стрит, между Дартмутом и Эксетером.

– Номер квартиры?

– Без номера, там все мое.

– Буду через полтора часа.

– Да тут такси быстро не поймать! И час пик скоро.

– Тогда крылья отращивай. Увидимся через полтора часа. На минуту опоздаешь – меня там уже не будет.

У него оказался «астон-мартин» DB9 2009 года выпуска. Стоимость – двести тысяч. Долларов. Пока Брэндон выезжал из гаража, расположенного через два дома от его квартиры, я пометил машину в своем списке. А пока он ждал на перекрестке, сделал пяток фотографий Брэндона за рулем. Он вдавил педаль газа так, что автомобиль рванул словно шаттл, направляющийся к Млечному Пути. Следовать за ним я не стал. Он так вихлял из ряда в ряд, что даже идиот вроде Брэндона просек бы, сядь я ему на хвост. Да и незачем – я точно знал, куда он направляется, и знал путь короче.

На месте он оказался спустя восемьдесят девять минут после звонка. Взлетел по лестнице и открыл дверь своим ключом – это я заснял. По внутренней лестнице не бежал, а летел; я – за ним. Нас разделяло не больше пятнадцати футов, но он был так взвинчен, что пару минут вообще меня не замечал. На кухне второго этажа, пока он открывал холодильник, я щелкнул еще пару снимков. Он обернулся и прижался спиной к окну.

– А ты, мать твою, кто такой?

– Да не так уж это и важно, кто я.

– Папарацци?

– Да на фиг ты им сдался-то?

Я сделал еще пару снимков. Он чуть отстранился, чтобы как следует меня разглядеть. От испуга, вызванного необъяснимым появлением на его кухне незнакомца, он перешел к оценке уровня угрозы.

– Не такой уж ты и здоровый. – Он вскинул голову. – Я твою сучью жопу отсюда на раз выкину.

– Не очень здоровый, это да, – согласился я. – Вот только мою сучью жопу ты ниоткуда не выкинешь. И я не шучу. – Я опустил камеру. – В глаза мне посмотри.

Он так и сделал.

– Врубаешься, о чем я?

Он полукивнул.

Я закинул камеру на плечо и махнул рукой:

– В любом случае я уже ухожу. Так что давай, держи хвост пистолетом и постарайся больше в кому никого не отправить.

– Что ты будешь делать с фотографиями?

Я дал ответ, от которого сердце у меня заныло:

– Да в общем-то ничего.

Он выглядел баран бараном – наверняка привычное для него ощущение.

– Ты ведь на Мейлзов работаешь, да?

Сердце заныло еще сильнее.

– Нет, не на Мейлзов. – Я вздохнул. – Я работаю на «Дюхамел-Стэндифорд».

– Это что, юридическая фирма?

Я помотал головой:

– Безопасность. Расследования.

Он уставился на меня – отвисшая челюсть, прищуренные глаза.

– Нас наняли твои родители, идиот. Они посчитали, что рано или поздно ты выкинешь какой-нибудь кретинский номер, потому что ты, Брэндон, – кретин. И сегодняшний день должен подтвердить все их опасения.

– Я не кретин, – возразил он. – Я в Бостонском колледже учился.

Надо было сострить в ответ, но я почувствовал, как на меня наваливается усталость.

Вот до чего я дошел. До этого.

Я направился к выходу:

– Удачи, Брэндон.

На лестнице я остановился:

– И кстати, Доминик не приедет.

Я обернулся и облокотился на перила:

– Кроме того, ее зовут не Доминик.

Его шлепанцы влажно прочавкали по кухонному полу, пока он наконец не появился в дверном проеме надо мной:

– А ты почем знаешь?

– Потому что она работает на меня, идиот.

Глава 2

Покинув Брэндона, я поехал на встречу с Доминик в «Устрице Нептуна» в Норт-Энде. Когда я сел за столик, она сказала: «Весело было», раскрыв глаза чуть шире обычного.

– Рассказывай, что там происходило, когда ты подъехал к его дому.

– Может, сначала заказ сделаем, а?

– Напитки уже несут, так что давай выкладывай.

Я рассказал. Принесли напитки, и мы проглядели меню, остановившись на сэндвичах с омаром. Она пила легкое пиво, я – минералку. Я напомнил себе, что минералка полезнее для здоровья, особенно вечером, но все равно где-то в глубине души саднила мысль, что я продался. Кому и за что, я не совсем понимал, но ощущение это тем не менее не проходило. Когда я закончил свое повествование о встрече с Брэндоном-в-шлепанцах, она хлопнула в ладоши и спросила:

– И ты правда назвал его идиотом?

– Я его много как называл. В основном обошелся без комплиментов.

Принесли сэндвичи. Я снял пиджак, сложил его и бросил на ручку стоявшего слева стула.

– Я, наверное, никогда не привыкну к тому, как ты теперь выглядишь, – сказала она. – Весь такой цивильный.

– Ну, времена меняются, – ответил я и откусил от сэндвича. Наверное, лучший в Бостоне сэндвич с омаром – а вполне возможно, что и лучший в мире. – С одеждой-то все просто. Вот с прической гораздо тяжелее.

– Но костюм хороший. – Она коснулась моего рукава. – Очень хороший. – Вонзив зубы в сэндвич, она продолжила осмотр: – И галстук неплохой. Матушка выбирала?

– Вообще-то жена.

– Ах да, ты же женатый, – сказала она. – Жаль.

– Почему жаль?

– Ну, может, не тебе…

– А моей жене.

– А твоей жене, – согласилась она. – Но некоторые из нас еще помнят, что когда-то ты был гораздо более, ммм, игривым, Патрик. Помнишь эти дни?

– Помню.

– И?

– И вспоминать их гораздо приятнее, чем было проживать.

– Ну, не знаю. – Она вскинула бровь и отпила пива. – Насколько я помню, ты жил вполне себе нормально.

Я глотнул минералки. Осушил стакан, если быть совсем точным. Снова наполнил его – из голубой и явно не стоящей своих денег бутылки, которую официант оставил на столике. И я не в первый уже раз задумался, почему оставлять на столе бутылку воды или вина считается нормальным, а бутылку виски и джина – нет.

Она сказала:

– Не умеешь ты время тянуть.

– Я и не знал, что тяну время.

– Уж можешь мне поверить.

Удивительно, как быстро красивая женщина может превратить мозг парня в склад ваты и опилок. И без всяких усилий – просто за счет того, что она красивая женщина. Я вытянул из кармана конверт, передал ей:

– Твоя доля. «Дюхамел-Стэндифорд» уже вычли налог.

– Какие заботливые. – Она убрала конверт в сумочку.

– Не знаю, насколько они заботливые, но правила соблюдают железно.

– В отличие от тебя.

– Люди меняются.

Она задумалась, и ее карие глаза стали еще темнее, еще печальнее. Затем ее лицо словно озарилось изнутри. Она полезла в сумочку, вытащила чек обратно. Положила его на стол между нами.

– У меня идея.

– Нет-нет-нет. Никаких идей. Не надо.

– Еще как надо. Подкинем монетку. Орел – ты платишь за обед.

– Я и так за него плачу.

– Решка… – Она постучала ногтем по своему пивному бокалу. – Если решка, мы обналичим этот чек, снимем номер в «Миллениуме» и весь оставшийся вечер потратим на то, чтобы разнести тамошнюю постель в труху.

Я снова отпил минералки.

– У меня сдачи нет.

Она скривила губы:

– Будто у меня есть.

– Ну что ж тут поделаешь.

– Прошу прощения, – обратилась она к официанту. – У вас четвертака не найдется? Я сразу верну.

Он дал ей четвертак, и пальцы его чуть дрожали – хотя она была почти вдвое его старше. Но у нее был такой дар, она могла выбить из равновесия мужика практически любого возраста.

Когда он ушел, она сказала:

– Он довольно милый.

– Для зиготы, ага.

– Ну зачем так сурово.

Она поместила монетку на ноготь большого пальца, который уперла в указательный.

– Орел или решка?

– Не буду я выбирать, – сказал я.

– Да ладно тебе. Орел или решка?

– Мне на работу надо.

– Прогуляешь. Никто и не узнает.

– Я-то буду знать.

– Честность, – сказала она, – явно переоценивают.

Она щелкнула пальцем, и четвертак, бешено вертясь, взлетел к потолку. Приземлился он на лежащий на столике чек, на равном расстоянии между моей минералкой и ее пивом.

Орел.

– Черт, – сказал я.

Официант снова оказался поблизости, я вернул ему четвертак и попросил принести счет. Пока он ходил за счетом, мы не произнесли ни слова. Она допила свое пиво. Я допил свою минералку. Официант скользнул моей кредиткой по датчику, а я прикинул, сколько оставить чаевых, чтобы он не обиделся. Когда он опять проходил рядом, я отдал ему счет.

Я взглянул в ее огромные, медового оттенка глаза. Губы ее были чуть приоткрыты; если знать, куда смотреть, то можно разглядеть крошечный скол у основания верхнего левого клыка.

– Давай все равно это сделаем, – сказал я.

– Снимем номер.

– Ага.

– Постель.

– Си.

– И сомнем простыни так, что они их в жизнь не отгладят.

– Ну, давай не будем устанавливать планку так высоко.

Она раскрыла мобильник и позвонила в отель. Через пару секунд она сказала:

– У них есть свободный номер.

– Сними его.

– До чего бессмысленная трата денег.

– Ты же сама это предложила.

Моя жена поднесла телефон к уху.

– Если этот номер сейчас свободен, то мы его снимаем.

Она снова шкодливо взглянула на меня, как будто ей было шестнадцать лет и она только что стырила ключи от отцовской машины. Она произнесла в трубку:

– Фамилия? Кензи. Да. Первая буква – Ка, как в слове «кенгуру». Имя – Энджи.

Уже в номере я спросил:

– Ты предпочитаешь, чтобы я звал тебя Энджи? Или Доминик?

– Вопрос в том, что ты предпочитаешь?

– Мне обе нравятся.

– Ну, значит, и разницы никакой нет.

– Слушай.

– Да?

– А как мы разнесем постель в щепки с этой тумбочки?

– И правда. Держишь меня?

– Держу.

Позже, когда мы дремали под аккомпанемент далеких гудков и шума шоссе в десяти этажах под нами, Энджи, подперев голову рукой и глядя на меня, сказала:

– Сумасшедшая была идея.

– Ага.

– Оно нам вообще по деньгам?

Ответ она знала и сама, но я все равно его озвучил:

– Наверное, нет.

– Черт. – Взгляд ее упал на тончайшие белоснежные простыни.

Я тронул ее за плечо:

– Время от времени нам все-таки надо отдыхать. Да и «Д и С» практически гарантировали, что после этого задания возьмут меня на постоянную работу.

Она снова взглянула на меня:

– «Практически» еще не гарантия.

– Знаю.

– Они этой сраной постоянной работой у тебя перед носом машут уже слишком…

– Знаю.

– …слишком долго. Нельзя так.

– Знаю, что нельзя. Но выбора у меня особого нет.

Она скривилась:

– А что, если они так и не предложат тебе ничего стоящего?

Я пожал плечами:

– Не знаю.

– У нас денег почти не осталось.

– Знаю.

– И скоро за страховку надо взнос платить.

– Знаю.

– Что ты заладил одно и то же? Больше сказать нечего?

Я понял, что стиснул зубы так сильно, что еще немного – и они начали бы крошиться.

– Я молча терплю, Эндж, и соглашаюсь на паршивую работу на не так чтобы очень уж приятную фирму, чтобы когда-нибудь они взяли меня в штат, и тогда мы получим и страховку, и льготы, и оплачиваемый отпуск. Мне это все нравится не больше, чем тебе, но, пока ты не закончишь учебу и не найдешь работу, я не знаю, что еще я могу сказать или, блин, сделать, чтобы изменить ситуацию к лучшему.

И она, и я сделали глубокий вдох. Лица наши раскраснелись – самую малость. Стены начали давить – самую малость.

– Ну, я просто говорю, – тихо произнесла она.

С минуту я глядел в окно и чувствовал, как страх и стресс последней пары лет копошатся внутри черепа и заставляют сердце колотиться все сильнее.

Наконец я сказал:

– Лучшего варианта я пока не вижу. Если «Дюхамел-Стэндифорд» по-прежнему будут держать эту морковку у меня перед носом, вот тогда – да, мне придется пересмотреть свое отношение к тому, чем я сейчас занимаюсь. Будем надеяться, они окажутся умнее.

– Ладно, – медленно выдохнула она.

– Взгляни на дело с другой стороны, – сказал я. – В плане долгов мы в такой глубокой жопе, что деньги, потраченные на этот номер, все равно что песчинка в пустыне.

Она легонько стукнула пальцами мне по груди:

– Какой ты заботливый. Утешил, блин.

– Ну так я вообще отличный парень. Ты не знала?

– Знала, знала. – Она закинула ногу поверх моей.

– Пф, – фыркнул я.

Снаружи гудели машины – еще настойчивее, чем прежде. Я представил себе пробку под окнами. Никакого движения, ни намека на движение. Я сказал:

– Выедем сейчас или выедем через час, до дома все равно доберемся в то же время.

– И что ты предлагаешь?

– Кое-что крайне, крайне постыдное.

Одним движением она оказалась на мне:

– Ну, сиделку мы наняли до полвосьмого.

– Времени полно.

Она наклонила голову, коснувшись своим лбом моего. Я поцеловал ее. Это был один из тех поцелуев, какие мы принимали за должное всего несколько лет назад – долгий, неторопливый. Когда мы прервались, она сделала глубокий вдох и снова склонилась ко мне. Еще один поцелуй, такой же долгий, такой же неторопливый. Энджи сказала:

– Давай еще дюжину таких же…

– О’кей.

– А потом еще немножко того, чем мы занимались час назад…

– Неплохо было, а?

– А затем долгий горячий душ…

– Я только за.

– А потом поедем домой, к дочке.

– Договорились.

Глава 3

В три ночи меня разбудил телефонный звонок.

– Помнишь меня? – спросил женский голос.

– Чего? – ответил я, еще толком не проснувшись. Взглянул на определитель – звонили с частного номера.

– Один раз ты ее нашел. Поищи опять.

– Слушайте, вы вообще кто?

– За тобой должок, – просочилось из трубки.

– Проспись, а? – сказал я. – До свидания.

– За тобой должок, – повторила женщина. И бросила трубку.

Утром я уже не был уверен, не приснился ли мне этот звонок. Но даже если не приснился, мне уже трудно было сообразить, этой ночью он раздался или предыдущей. Я подумал и решил, что к завтрашнему дню наверняка забуду о нем вообще.

По дороге к метро я выпил кофе. Грязное небо с драными облаками нависало над головой, в канализационных стоках шуршали серые хрупкие листья, которые сгниют с первым же снегом. Деревья по обе стороны Кресент-авеню стояли с голыми ветвями, и холодный ветер с океана проникал под одежду. Станция метро располагалась между концом Кресент-авеню и бухтой. Ведущая на платформу лестница уже была забита людьми, однако я все равно заметил в толпе лицо, которое надеялся никогда больше не увидеть. Усталое, изрезанное морщинами лицо женщины, которую удача всю жизнь обходила стороной. Когда я подошел поближе, она попыталась улыбнуться и приветственно махнула рукой.

Беатрис Маккриди.

– Эй, Патрик! – На верхних ступеньках ветер дул сильнее, и она защищалась от него, кутаясь в тонкую джинсовую куртку с поднятым до ушей воротником.

– Привет, Беатрис.

– Ты уж извини, что я тебе ночью звонила. Я… – Она беспомощно пожала плечами и обвела взглядом толкущихся на платформе пассажиров.

– Ничего страшного.

Спешащие к турникетам люди задевали нас плечами, и мы отошли в сторонку, поближе к белой металлической стене с нанесенной на нее картой метро.

– Хорошо выглядишь, – сказала она.

– Ты тоже.

– Спасибо, что соврал, – сказала она.

– Да нет, все так и есть, – снова соврал я.

Я прикинул – ей должно быть лет пятьдесят. В наши дни пятьдесят – это новые сорок, хотя в ее случае – скорее новые шестьдесят. Некогда рыжевато-золотистые волосы поседели. В морщинах на лице впору было хранить гравий. Она производила впечатление человека, изо всех сил цепляющегося за скользкую стену из мыла.

Много лет назад – считай, целую жизнь тому назад – похитили ее племянницу.

Я нашел ее и вернул домой, матери, сестре Беа – Хелен, даже несмотря на то что мать из Хелен была так себе.

– Как дети?

– Дети? – удивилась она. – У меня только один ребенок.

Господи.

Я порылся в памяти. Мальчик, это я помню. Ему тогда было лет пять, может, шесть. Черт, или семь? Марк. Нет. Мэтт. Нет. Мартин. Да, точно – Мартин.

Я подумал было, что можно рискнуть и озвучить его имя, но пауза в разговоре и так уже тянулась слишком долго.

– Мэтт, – сказала она, внимательно глядя на меня. – Ему восемнадцать исполнилось. Старшеклассник, в «Монументе» учится.

Средняя школа «Монумент» относилась к числу тех, где детишки учат математику, подсчитывая отстрелянные гильзы.

– Ясно, – сказал я. – И как ему там, нравится?

– Он… Ну, с учетом обстоятельств, он… Иногда его надо наставлять на путь истинный, но вообще все могло быть гораздо хуже.

– Вот и хорошо.

Стоило мне произнести эти слова, как я об этом пожалел – настолько жалко и лживо они прозвучали. Ее зеленые глаза на секунду сверкнули, как будто она хотела в деталях мне рассказать, насколько, мать твою, хорошо у нее сложилась жизнь после того, как я помог отправить ее мужа за решетку. Его звали Лайонел, и он был нормальным, достойным человеком, который однажды из лучших побуждений решился на преступление, а потом беспомощно наблюдал, как оно превращается в кровавую лавину. Он мне действительно нравился. Жестокая ирония расследования заключалась в том, что злодеи мне нравились гораздо больше, чем пострадавшие. За исключением Беатрис. Она и Аманда были единственными невинными участниками во всей той гнилой истории.

А теперь она смотрела на меня, как будто пыталась разглядеть сквозь фальшивую ауру, которой я себя окружил. Разглядеть меня настоящего, меня более достойного.

Через турникеты прошла группка подростков в одинаковых куртках – судя по нашивкам, сборная школы Бостонского колледжа, что в десяти минутах ходьбы от бульвара Моррисей.

– Аманде было сколько, четыре, когда ты ее нашел? – спросила Беа.

– Ага.

– Теперь уже шестнадцать. Почти семнадцать. – Она ткнула подбородком в сторону спортсменов, спускавшихся по лестнице. – Их возраста.

Меня ее слова ужалили в самое сердце. Каким-то образом я жил, отрицая саму идею того, что Аманда Маккриди выросла. Что она может быть кем-то еще, кроме четырехлетней девочки, которую в последний раз я видел в квартире ее матери – на экране мелькала реклама собачьего корма, отбрасывая на ее лицо разноцветные блики.

– Шестнадцать, – повторил я.

– Даже не верится, – улыбнулась Беатрис. – Куда время ушло?

– В чью-то еще жизнь.

– Это точно.

Мимо прошла еще одна группа спортсменов и несколько школьников, на вид – ботаников.

– По телефону ты сказала, что она опять пропала.

– Ага.

– Сбежала из дома?

– Ну, с такой матерью это не исключено.

– А есть повод думать, что все… я не знаю… серьезнее?

– Ну, как минимум Хелен отказывается признать, что она пропала.

– А в полицию звонили?

– Конечно, – кивнула она. – Они спросили Хелен, Хелен сказала, что с Амандой все в порядке. Больше они и спрашивать ничего не стали.

– Почему?

– Почему? Да потому что в девяносто восьмом как раз копы ее и похитили. Хелен наняла юриста, он засудил и копов, и их профсоюз, и муниципальные власти. Выбил из них три миллиона. Один прикарманил, а два достались Аманде – то есть ее доверительному фонду. Копы и к Хелен, и к Аманде, и вообще ко всему этому делу близко даже подходить боятся. Когда Хелен говорит им, что «с Амандой все в порядке, отвяжитесь», как ты думаешь, как они поступают?

– А с кем-нибудь из прессы ты не разговаривала?

– Разговаривала, – сказала она. – Они тоже не хотят связываться.

– С чего бы?

Она пожала плечами:

– Видимо, есть темы поинтереснее.

Бред какой-то. Она явно чего-то недоговаривала, хотя чего именно, я понять не мог.

– И чем я могу помочь?

– Не знаю, – сказала она. – Чем?

Ветерок трепал ее седые волосы. Не было никакого сомнения, что она винит меня в том, что ее мужа подстрелили, а потом арестовали – пока он валялся на больничной койке. Однажды он вышел из дома, чтобы встретиться со мной в баре в Южном Бостоне. Оттуда попал в больницу. Из больницы – в КПЗ. А оттуда – в тюрьму. Вот как вышел в четверг вечером из дома, так до сих пор и не вернулся.

Беатрис смотрела на меня так, как смотрели монашки в начальной школе. Мне и тогда это не нравилось, и сейчас не понравилось.

– Беатрис, – сказал я. – Мне очень жаль, что твой муж похитил твою племянницу, потому что считал, что его сестра – не мать, а дерьмо.

– Считал?

– Ну, он все-таки ее похитил.

– Для ее же блага.

– Ага, ага. Может, тогда вообще позволим всем решать, что лучше для чужих детей, а? Почему бы и нет? Эй, детишки! Если у вас хреновые родители, милости просим к ближайшей станции метро. Мы всех вас отправим в Вонкавилл, где вы будете жить долго и счастливо.

– Все сказал?

– Хрена лысого. – Я чувствовал, как закипает долгие годы копившаяся внутри ярость, которую с каждым годом держать в себе все труднее. – Сколько лет меня с говном мешают за то, что я хорошо выполняю свою работу! Меня наняли, Беа, и я сделал что от меня требовалось.

– Бедняжка, – сказала она. – Никто тебя не понимает.

– И это ты меня наняла. Ты сказала: «Найди мою племянницу», и я ее нашел. Так что если хочешь винить меня и презрительно вскидывать брови – ради бога. Я все сделал правильно.

– И многие пострадали.

– Я им никакого вреда не причинил. Я нашел Аманду и вернул ее домой.

– Это так ты себя оправдываешь?

Я прижался спиной к стене и выдохнул – долгим, усталым выдохом. Засунул руку в карман и вытащил Магнитку.

– Беа, мне надо на работу. Рад был с тобой повидаться, извини, что ничем не могу помочь.

– Дело в деньгах, да? – спросила она.

– Что?

– Мы же так и не заплатили тебе за то, что ты ее нашел, но…

– Что? – удивился я. – Нет. К деньгам это никакого отношения не имеет.

– А что тогда?

– Слушай, – сказал я как можно мягче. – У меня, как и у всех после кризиса, дела идут хреново. Деньги для меня не главное, но работать забесплатно я себе сейчас позволить не могу. К тому же сейчас я еду на собеседование к человеку, который, может быть, даст мне постоянную работу, так что и халтуру я взять тоже не смогу. Понимаешь?

– Хелен себе нового мужика нашла, – сказала она. – Сидел конечно же. Знаешь за что?

Я мотнул головой и попытался отмахнуться от нее.

– Изнасилование.

Двенадцать лет назад Аманду Маккриди похитили – ее дядя Лайонел с парой копов. Не с целью выкупа и не чтобы нанести ей вред, нет. Они всего лишь хотели найти ей семью и мать, которая не пила бы так, будто ей принадлежат акции ликеро-водочного завода, и не выбирала бы себе приятелей из каталога извращенцев. Когда я нашел Аманду, она жила с семейной парой, которая искренне ее любила. Они были готовы костьми лечь, чтобы обеспечить ей здоровую, стабильную и счастливую жизнь. Вместо этого они оказались в тюрьме, а Аманда – у Хелен. И это я ее вернул.

– С тебя должок, Патрик.

– Чего?

– Я говорю, с тебя должок.

Я снова почувствовал прилив ярости – тихое тик-тик, которое нарастало, превращаясь в гул тамтамов. Я правильно поступил. Я знал, что правильно поступил. Без всяких сомнений. Вместо сомнений была эта ярость – мутная, бессмысленная, растущая все последние двенадцать лет. Я засунул руки в карманы – чтобы не врезать кулаком по белой стене с наклеенной на нее картой метро.

– Я ничего тебе не должен. Я не должен ничего ни тебе, ни Хелен, ни Лайонелу.

– А что насчет Аманды? Ей ты тоже ничего не должен? – Она вытянула руку, почти прижав друг к другу большой и указательный пальцы. – Ни чуточки?

– Нет, – сказал я. – До свидания, Беа.

И направился к турникетам.

– А про него ты так и не спросил.

Я остановился. Засунул руки еще глубже в карманы. Сделал глубокий вдох. Обернулся к ней.

Она переступила с левой ноги на правую.

– Про Лайонела. Он уже должен был выйти, знаешь? Он же нормальный человек, не бандит. Юрист сказал, если он признает себя виновным, ему дадут двенадцать лет и он выйдет через шесть. В этом он не соврал – двенадцать ему и дали.

Она шагнула ко мне. Остановилась. Сделала два шага назад. Между нами текла толпа, некоторые прохожие недовольно на нас поглядывали.

– Его там лупят почем зря. И не только, но он об этом не рассказывает. Ему там не место. Он же хороший человек, понимаешь? Она отступила еще на шаг. – Он ввязался в драку – один парень хотел у него что-то отнять, а Лайонел… он же здоровяк, и он этого парня покалечил. И теперь ему придется отсидеть весь срок, и уже не так много осталось, но пошли разговоры, что на него хотят еще что-то повесить, если он не согласится стучать. Федералы требуют, чтобы он им помог прижать какую-то банду, которая таскает в тюрьму наркоту. И они сказали, если он им не поможет, они ему статью поменяют. А мы думали, что он выйдет через шесть лет.

Она скривила губы – нечто среднее между вялой улыбкой и гримасой отчаяния.

– Знаешь, я иногда уже ничего не понимаю.

Прятаться мне было негде. Я попытался выдержать ее взгляд, но сдался и уставился в пол. Мимо нас прошла еще группка школьников. Они над чем-то смеялись – беззаботно, жизнерадостно. Беатрис проводила их взглядом и от их счастья как будто съежилась. Она выглядела такой невесомой, что казалось, первый же порыв ветра подхватит ее и бросит вниз, к основанию лестницы.

Я поднял руки:

– Я больше не беру частные заказы.

Она взглянула на мою левую руку:

– Женился, а?

– Ага. – Я шагнул к ней: – Слушай, Беа…

Она вскинула ладонь:

– Дети?

Я замер. Ничего не сказал. Не мог найти слов.

– Можешь не отвечать. Извини. Правда, извини. Не стоило мне приходить. Я просто подумала, не знаю, я просто…

На пару секунд она уставилась куда-то справа от меня.

– Уверена, у тебя это хорошо получается.

– А?

– Уверена, что отец из тебя отличный. – Она слабо улыбнулась. – Я всегда думала, что ты таким и будешь.

Она развернулась и растворилась в толпе, выходившей со станции. Я прошел через турникет, спустился по лестнице на платформу. Оттуда я видел парковку, выходившую на бульвар Моррисей. Толпа выливалась с лестницы на асфальт, и на секунду я снова увидел Беатрис. Только на секунду. В толпе было полно старшеклассников, и большинство из них были выше ее.