Текст книги "Варяги и Русь"
Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)
Соавторы: Франц Добров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 51 страниц)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.
ДНЕПР И ВИЗАНТИЯ
IПрошли века после того, как первозванный апостол Христов посетил страны скифские и благословил их с киевских высот. Солнце истины ещё не взошло над этими странами, но первые лучи его уже проникли в кромешную тьму язычества, царившего здесь.
В эпоху иконоборства из Византии, при таких гонителях почитателей икон, как Лев V Армянин, Михаил Заика, сын его Феофил, множество византийцев, оставив берега Босфора поселилось на северных берегах Понта Эвксинского и основало там много колоний с великолепными городами. Особенно много было таких колоний в Тавриде на берегах Эвксинского и Сурожского морей и среди них более других известна была Корсунь. Через эту колонию вела торговлю пушным товаром со славянами Византия, здесь же был опорный пункт византийского могущества в землях таинственной Скифии.
Благодаря поселениям византийцев сюда, в дикие скифские степи, проникли первые лучи света, а вместе с этим распространились и христианские истины в том виде, в каком они завещаны миру отцами вселенских соборов.
Поселившись на Таврическом полуострове и в самом устье Днепра, византийцы стали ближайшими соседями печенегов, бродивших в степях на правом берегу Днепра, и хазар, живших по Днепру слева, а выше их по великой южной славянской реке жили кроткие и добродушные поляне. Это была почва вполне способная к восприятию семян истины...
Поляне хотя и были язычниками, но не отличались фанатизмом и, как и вообще все славяне, и северные и южные, не считали своим врагом того, кто не молился вместе с ними Перуну... Они были веротерпимы и чужие верования так же свято уважали, как и свои.
Поэтому-то византийцы, склонные к религиозному аскетизму, часто уходили в необъятные леса поляны и жили там. Многие из них жили в селениях и городах Полянских, Имели свои церкви и проповедовали слово Божие, приобретая немало учеников среди кротких обитателей этой страны.
Так засияли первые лучи света Христовой истины на тех высотах, которые благословил Апостол. На том самом месте, где некогда пророчествовал св. Андрей Первозванный и которое благословил, возник город. Это был Киев. «Мать городов русских», как он был назван потом.
В то время киевляне только что освободились из-под власти хозар, покоривших все приднепровские земли. Приднепровские славяне сдались им почти без борьбы и при этом, как рассказывает летопись, дали в виде дани «по мечу с дыма». Когда хозарские мудрецы увидели эту дань, они не могли скрыть своей печали.
– Что с вами? – спрашивал мудрецов хозарский каган.
– Горе нам, – отвечали они, покачивая своими седыми головами, – горе нам! Придёт время, и мы будем данниками этих побеждённых нами славянских племён.
– Почему?
– Есть этому самый верный признак: их мечи острые с обеих сторон, а наши имеют только одно лезвие.
Может быть, гордый каган и его приближённые только посмеялись над этим предсказанием, но пришло время и стряхнули с себя иго хозарское поляне и дулебы, суличи и северяне, радимичи, вятичи и древляне... помогли им в этом норманнские ярлы Аскольд и Дир, любимцы ильменского великого князя Рюрика, укрепившегося среди северного союза славян и решившего дать и Днепру с его родами свою единую правду.
Аскольд и Дир с дружиной были посланы Рюриком с Ильменя на Днепр в Киев; поручено им было великим князем присоединить южный славянский союз к северному.
Быстро пронёсся среди приднепровских родов слух, что и к ним идут норманны.
– Кто такие? С чем и зачем? – раздавались вопросы, взволновавшие обитателей Приднепровья;
– Зла мы им делать не будем, – говорили повсюду, – так и им нет нужды нам зло делать.
– Встретим с почётом и лаской, как гостей дорогих!
– Сами им навстречу выйдем и поклон отдадим!
Находились и другие.
– Что вы делать хотите – вспомните Ильмень! – говорили они.
– А что Ильмень?
– Да ведь они его кровью и огнём залили весь... Сколько людей погибло!
Но на это возражали:
– Так там сами были виноваты!.. На Ильмене-то буян на буяне. Вот они за зло злом и отплатили! А мы их добром встретим! Даже хорошо, что они сюда идут... Теснить нас стали ханы хозарские, так у варягов против них помощи попросить можно будет. Они люди ратные, к войне привычные, в этом деле могучие, может быть, и прогонять хозар...
Вступив в днепровский край, Аскольд и Дир сразу же изменили свои намерения. Из Новгорода выходили они с тем, чтобы присоединить Днепр к владениям русского князя, но чем дальше они отходили от Ильменя, тем больше менялись их планы.
– У Рюрика там и земли, и народу, и власти много, – говорил Аскольд Диру, – довольно с него!
– Братьев куда поближе да полегче послал, – поддерживал друга Дир, – а нам сюда идти походом велел!
– Так что же нам за охота для него стараться. Лучше постараемся для себя и его не обидим! Он будет конунгом ильменским, а мы станем владеть здешними местами.
– Тесно не будет: земли много! И ему, и нам места хватит.
Так и порешили между собой названые братья. Потому что они, не надеясь особенно на силу оружия – дружина их была невелика, – всеми силами старались привлечь к себе расположение миролюбивых племён добром.
И ярлы не ошиблись!..
На Днепре всюду принимали их как самых дорогих и желанных гостей. Да и сами витязи старались расположить к себе кротких киевлян. Они были добры, ласковы, их владычество скорее было полезно, чем тягостно.
Киевляне видели это.
– Вот вы говорили, – упрекали они противников варягов, – что от них нам ничего, кроме зла, ждать не приходится, что они на нас непременно смертным боем пойдут.
Ничего этого нет! И дома наши не сожжены, и кровь наша не льётся.
– Погодите, увидите сами, – отвечали другие, но им уже никто в Приднепровье не верил.
Ярлов и их дружину принимали везде с большим почётом. Повсюду к ним обращались с одной только просьбой – избавить от хозарского ига.
– Здесь мы и останемся, – объявили Аскольд и Дир дружинникам, когда их ладьи подошли к столице Приднепровья. – Близка отсюда нам будет и Византия, и в руках наших будут и пороги все, и волок, а с ними вместе и конец великого пути «из варяг в греки».
Так и остались пришельцы с Севера княжить в Киеве.
Мирно зажили кроткие поляне под властью чуждых им властителей. Хозары были прогнаны. Споры и раздоры в родах затихли. Для всех так же, как на Ильмене, стала единая правда. И бедный, и богатый, и знатный старейшина, и самый захудалый из родичей знали, что в Киеве есть у кого отыскать справедливость.
Киев, как только установился мир и порядок, рос не по дням, а по часам.
Со всех сторон сходился теперь в него народ торговый. И от господина Великого Новгорода приходили сюда с товаром «гости» – гости степенные, важные. Часто появлялись суровые норманны из далёкой Скандинавии, а с ними и разные люди приходили: видел теперь Киев и живых, вечно весёлых франков, с восторгом рассказывающих про свою Лютецию, и огромных рыжеволосых бриттов, и степенных, невозмутимых тевтонов. Все они появлялись сюда с самыми разнообразными товарами, находя Киев удобным местом для мены. Бывали в Киеве нередко и гости из таинственной и далёкой Биармии. Являлись они туда с великолепными мехами и другими пушными товарами, да такими, что, кроме как от них, здесь, в Киеве, и достать нигде не было возможности. Но более всего понабиралось сюда хитрых, пронырливых византийцев, которые чувствовали, что тут им всегда нажива будет, что можно здесь выбрать самое лучшее из навезённых со всего края товаров. С ними приходили и сухощавые итальянцы, и персы, и люди из только что нарождавшегося тогда царства армянского. Появлялись здесь и чёрные люди с запасами слоновой кости, золотом, и драгоценными камнями. Страну свою они называли Эфиопией и говорили, что их владыки происходят от мудрого царя израильского Соломона.
Весь этот собиравшийся отовсюду люд был спокоен и за себя, и за своё имущество. Никого и никому, ни варяга, ни славянина, не дали бы в обиду князья киевские Аскольд с Диром.
Переменились князья, совсем переменились с того времени, как храбрые и беспечные, они вместе с Рюриком делали набеги то на землю франков, то на бриттов, то на пиктов, то на страны приильменские.
Так же оба они и отважны и храбры были, как и прежде, только молодость уходила от них, не манил их, как прежде в дни весны их жизни, шум битвы. Чудный край своими красотами заставил растаять лёд вокруг скандинавских сердец и забыть чарующую прелесть Валгаллы. Они увлеклись благодатным покоем, отдались ему и жили теперь для счастья тех людей, которые вверили в их руки и свою судьбу, и своё спокойствие.
И киевляне понимали их.
– Ласковее князей наших искать – не найдёшь! – говорили в Киеве.
– Что солнце они на небе!
– Вон на Ильмене не так! Там из их роду же князь, а, рассказывают, совсем другой. Забрал ильменцев в ежовые рукавицы и держит их – дохнуть не даёт... Вот как!
– Так то на Ильмене!.. Там ежовые рукавицы нужны... Без них не обойдёшься.
– Особенно с новгородцами...
– Верно! Ух, эти сорвиголовы! Таких буянов поискать ещё.
– Мы вот не то: коли нам хорошо, так и живём мы мирно и смирно...
Так говорили на Днепре.
Но нет на земле полного счастья для людей.
Как ни счастливы были князья киевские Аскольд и Дир, а нет-нет да и защемит тоскою их сердце.
Вспоминалась им прежняя их жизнь... Слышался отдалённый шум битв, звук воинских рогов, звон мечей, стук секир о щиты... Они вспоминали Рулава.
Да, в светлой Валгалле охотится теперь старый воин за чудесным вепрем. Устав от охоты, пирует он в пышном чертоге Одина. Дивной красоты валькирии ласкают его там, а на земле скальды, в своих вдохновенных сагах восхваляя его, хранят в памяти потомства его славное имя...
А их имена никто не вспоминает да и не вспомнит... Скальды не сложат в честь их вдохновенной саги, ни одна мать не назовёт их именем своих сыновей... Даже и имена их стали не те... Они забыты, забыты навсегда...
Они – воины старого Биорна... Валгалла не ждёт их. Они забыли, что каждый норманн рождён для войны...
И грустно становилось витязям, когда такие мысли приходили к ним...
– Что нам делать? – спрашивали друг друга Аскольд и Дир.
– И дружина скучает... столько молодцев без дела сидят...
– Идём в поход!
– Куда?
В самом деле, куда? Не на Ильмень же! Там ведь свой, там великий Рюрик, там смелый Олоф с храброй дружиной.
– В Биармию идти?
– А где она? Ищи её – не найдёшь...
И всё чаще и чаще обоим витязям приходила на память Византия...
IIНе одни князья подумывали о Византии...
Было в княжеской дружине много горячих голов, считавших, что «нет в мире лучше дел войны». Они не роптали на Аскольда и Дира за их бездействие открыто, но между собой в разговорах только и вели речь о близкой Византии...
Всем в Киеве от неезжих гостей прекрасно известно было, что в столице великой империи Востока скопились богатства целого мира, что народ там изнежен и беспечен, что оборона слаба, и потому-то манил к себе, как запретный плод, скучавшую княжескую дружину города св. Константина.
– Не узнать совсем наших конунгов! – говорили старые варяги, – куда их прежняя храбрость делась, совсем другими стали.
– Засиделись на одном месте... Аскольд обабился... Не до того...
– Так других послали бы... есть ведь кого... Мало ли здесь воинов...
– Ещё бы! Вот Всеслав, даром что не норманн, а славянин – храбрее льва!
– Уйти бы от них самим.
– Мало нас здесь... Ничего не выйдет...
– И славяне пойдут за нами.
– Ну, те без князей, да Всеслава и шагу одного вперёд не сделают.
– Пожалуй что так!
– А следовало бы! Мечи позазубрились, тетивы у луков поразвились...
– Поговорили бы с Аскольдом и с Диром.
– Так они и будут слушать!
– А что же? Хотя они и ярлы, а без нас ничего не значат.
– Да вот пир будет, тогда... Скальда Зигфрида попросим. Он усовестит.
Так и решено было среди варягов завести с князьями речь о набеге на Византию во время пира.
Любили оба витязя попировать время от времени среди своей дружины, именитых киевлян и почётных гостей. Созывались они ради этого случая в княжеские гридницы, уставленные столами, усаживались за них, и начинался пир.
Подавали на стол жареных кабанов, рыбу всякую, птиц, что поставляли к княжьему двору охотники из окрестных дубрав, а крепкий мёд и вина фряжские на пиру рекой лились.
Во время пира выходил сначала скандинавский скальд с лютней, а после него славянский баян вещий с гуслями. Начинали они петь своими старческими голосами, каждый про свою старину, и, слушая скальда, забывали князья и тоску свою и горе, переносились в родимую страну, её фиорды, и тоска как будто отходила от них на мгновение, чтобы потом явиться с новою силою, как только в княжем тереме замолкал шум весёлого пира.
Не забывали новые князья и своего киевского народа.
Пока они пировали в гридницах, на теремном двору также шёл пир для простого народа. Выкатывались из глубоких подвалов целые бочки крепкого пенного мёда. Те пили мёд и вино, похваливали да славословили князей своих любимых.
Вот и теперь на пир созваны были норманнские дружинники, знатные киевляне и почётные гости.
В эту пору в Киеве были одни только «гости» византийские. Они и явились на княжеское пиршество. Пятеро их было: Лаврентий Валлос, Ананий из Милета, Флорид Сабин и природные византийцы Алкивиад и Ульпиан.
Каждый из них уже по нескольку: раз бывал на княжеских пирах; они сами старались попадать на пиры, чтобы первыми узнавать всё, что делается в княжеских гридницах.
Так и теперь они одними из первых явились на пир в княжеский терем.
Там уже всё было готово к приёму званых гостей. Кроме византийцев, по гриднице расхаживали несколько норманнских дружинников и славян-варягов, ожидавших появления князей.
– Ну что? – спросил сурового Руара его товарищ Ингелот, – решаемся ли мы напомнить конунгам, что не дело воинов сидеть, сложив руки?
– Я уже говорил тут кое с кем из товарищей... Они поддержат, и ты увидишь, как всё это выйдет, – отвечал Руар.
– Самое важное, начать... напомнить... Вот на это кто решится...
– И это решено. Это принял на себя славный Зигфрид.
– Скальд?
– Да, он... Уж он сумеет... Зигфрид также скучает... Охоты да пиры притупили его вдохновение. Как он может воспевать героев, когда они по годам не видят обнажённого меча...
– Так, так... Стемид, ты слышал?
– Слышал, – подошёл к ним третий дружинник, – на Византию?
– На Византию! На Византию! – раздались со всех сторон голоса.
Все сразу воодушевились, разговоры стали шумными, лица разгорелись, глаза заискрились.
Византийские гости, тревожно переглядывались.
– Это что, же? – шепнул Валлосу Алкивиад.
– Что? Покричат да перестанут! – пожал тот плечами.
– А если нет?
– Без князей они не пойдут, а те вряд ли решатся когда-либо напасть на нашего величественного Порфирогенета.
– Кто их знает! Вдруг придёт в голову что-нибудь этакое этим грубым людям.
– Говорю тебе, что Аскольд и Дир не осмелятся тронуться, а если и эти с ума сойдут, то ведь мы здесь не просто так.
Громкие крики прервали этот разговор купцов. Из внутренних покоев терема показалось торжественное княжеское шествие.
Впереди шли по скандинавскому обычаю пажи, расстилавшие перед князьями богатый ковёр; за ними, окружённые самыми близкими людьми из своей дружины, следовали киевские князья Аскольд и Дир. Рядом с ними шёл высокий дружинник.
Все варяги, пришедшие с князьями на Днепр, были без бород с длинными, спускавшимися на грудь усами, бритые, с одним только пучком волос, закрученным на затылке. Этот же человек имел чёрную окладистую бороду и длинные, падавшие на плечи волосы.
Это был славянин Всеслав – любимец Аскольда и Дира, а вместе с тем и Рюрика, ушедший с ярлами на Днепр, чтобы быть поближе к Византии, где томился в плену его сын Изок.
Он, надеясь на освобождение сына, был страстным сторонником похода на Царьград и более чем другие негодовал на бездействие князей.
Князья заняли после обычного поясного поклона всем присутствующим главное «высокое» место за столом. Рядом с ними с одной стороны сели Всеслав, Любомир, Премысл, старейшины киевские, с другой – Руар, Ингелот, Ингвар, Стемид, – начальники варягов.
Аскольд, как старший, предложил присутствующим начать пир.
«Заходили чарочки по столикам». Сначала все молчали, принявшись за яства и запивая их крепким мёдом. Руар, Ингелот, Ингвар и Стемид, отставив блюда, переглядывались между собой. Потом все трое взглянули на своих князей.
А Аскольд и Дир сидели хмурые. Печать грусти явно лежала на их лицах. Видно, не заглушал их тоски шум пиршества.
– Конунги, скучно вам! – вдруг громко воскликнул Руар. – А вместе с вами скучно и нам. Далеко мы от нашей родины, так хотя бы в память её не будем изменять её обычаям.
– Разве вы не довольны пиром? – спросил Аскольд.
– Нет, на столах всего в изобилии, а разве забыл ты, что для норманна пир не в пир, если он не слышит вдохновенной песни скальда про дела и битвы былые?
– Да, пусть-ка споёт Зигфрид, прошу тебя, Аскольд, – сказал Дир. – В самом деле, скучаем мы, а это немного напомнит нам покинутую нами далёкую родину.
Аскольд, соглашаясь, кивнул головой.
– Зигфрид, Зигфрид! Спой нам, вдохновлённый Ассами скальд! – закричали со всех сторон.
Аскольд в последнее время не очень охотно слушал скальда Зигфрида, отдавая предпочтение славянскому певцу.
По знаку обрадованного Дира в гридницу к пирующим введён был седой Зигфрид, скандинавский скальд, любимец светлого Бальдера.
Зигфрид вошёл, высоко подняв голову. Его выцветшие от лет глаза на этот раз светились огоньком вдохновения. Таким Зигфрида давно уже не видели. Все при его появлении мгновенно затихли.
– Привет вам, витязи, привет вам, мужи Днепра и Скандинавии! – произнёс Зигфрид, останавливаясь напротив князей. – Чего желаете вы от старого певца?
– Спой нам, Зигфрид, – сказал ему Дир.
Скальд тихо засмеялся.
– Спеть вы просите, а о чём? – заговорил он, повышая с каждым словом голос. – Где я почерпну вдохновение для моей песни? Разве слышу я шум битв, звон мечей? Разве вижу я теперь героев, жаждущих пройти через все пять сотен и сорок дверей Асгарда в светлую Валгаллу? Нет. Вместо героев – трусливые бабы, да и то не норманнские, а такие, каких наши воины видели разве только в одной Исландии...
– Молчи, старик! – гневно воскликнул Аскольд. – Тебе позвали петь и пой!
– Ты прав, конунг или князь, – уж не знаю, как теперь и называть тебя, – усмехнулся Зигфрид, – хорошо, я спою, но спою я только тебе да названому твоему брату...
Он с минуту помолчал и потом запел сначала тихо, но затем его старческий голос начал крепнуть и наконец стал таким же звонким, как голос юноши.
О родных скалах родимой Скандинавии пел он; о фиордах, откуда по всем морям, известным и ещё неведомым, расходились лёгкие драхи смелых викингов. Пел он о славе берсекеров, об их отважных походах на бриттов, саксов, франков, вспомнил об Олофе Тригвасоне, мудром смелом Гастингсе, перед которым трепетала Сицилия, потом запел о чертоге Одина – светлой Валгалле, о тех неземных наслаждениях, которые ждут там души павших в бою воинов и вдруг, глядя в упор на Аскольда, запел:
Презренен, кто для сладкой лени
Забыл звон копий и мечей!
Валгаллы светлой, дивной сени
Не жаждет взор его очей.
Пусть он умрёт – чертог Одина
Пред ними хоть будет налицо,
Не выйдут боги встретить сына
С весёлой песней на крыльцо...
А на земле – клеймо презренья
На память жалкого падёт,
И полный всяк пренебреженья
Его лишь трусом назовёт!
О боги светлые! К чему же
Ему не прялку дали – меч?
Что толку в трусе подлом – муже,
Забывшем шум и славу сеч!..
– О, замолчи, молю тебя, замолчи, Зигфрид!– прервал скальда, вскакивая, Аскольд. – Ты разрываешь душу мою...
– Почему я должен молчать, славный прежде витязь? – гордо спросил Аскольда Зигфрид. – И с каких это пор норманны прерывают песнь своего скальда, заставляют его умолкнуть, когда светлый Бальдер, певец Ассов, вдохновил его?
– Я знаю, что ты хочешь сказать... Ведь мне всё понятно! – проговорил растерявшийся Аскольд. – Все, все вы здесь против меня... Вам не нравится спокойная жизнь, вы стремитесь к кровопролитию и грабежу.
– Подожди, конунг! – перебил его Руар. – Как решаешься ты пред лицом своих дружинников говорить о грабеже? Не к наживе стремимся мы, а к светлой Валгалле, к тому, чтобы в потомстве не были покрыты позором наши имена. Об этом и пел Зигфрид. Вспомни, кто ты! Да разве мы для этого подняли вас обоих на щит, разве для того мы избрали вас своими вождями, чтобы мечи наши ржавели, секиры притуплялись, а щиты покрывала плесень? Нет, нам таких конунгов не нужно... В самом деле они рождены для прялки, а не для меча...
– Но что же вы хотите от нас? – воскликнул Дир, видя, что его друг не в состоянии от гнева и стыда выговорить даже слова.
– Чего мы хотим?
– Да, чего?
– Чтобы вы вели нас!..
– Куда?
– На Византию!
– На Византию, на Византию! Все пойдём! – загремели по гриднице голоса. – Вы должны повести нас, а иначе мы прогоним вас...
– Слышишь? – шепнул Ульпиан Валлосу.
– Да, но мы не допустим этого! – отвечал, улыбаясь, тот.
– Это будет трудно!
– Но не неисполнимо... Поверь мне, как бы они ни храбрились, а без Аскольда и Дира ни в какой поход они не пойдут... Но послушаем, что скажет князь...
– Знаем мы ваши желания, друзья, – несколько дрожащим от волнения голосом заговорил Аскольд, – и готовы исполнить вашу просьбу!
Крики восторга огласили гридницу.
– Только дайте обдумать нам всё, – продолжал князь, – и, клянусь Перуном и Одином, и громящим Тором, мы исполним вашу просьбу?
После ухода Аскольда и Дира гридница начала быстро пустеть.
Первыми поспешили уйти византийские гости. Всё, что они здесь видели и слышали, было для них так неожиданно, так поразило их, что они боялись теперь за себя больше, чем за родину...
За ними удалилась часть норманнской дружины и киевлян.
В гриднице остались только Руар, Игелот, Стемид, Ингвар, скальд Зигфрид и Всеслав.
– Честь тебе великая, вдохновенный скальд, что ты своей дивной песнью разбудил уснувшие сердца наших ярлов, – говорил Руар, пожимая руку Зигфриду.
– Мною руководил светлый Бальдер – ему честь и хвала! – с улыбкой отвечал тот.
– Но всё-таки твоими, а ничьими иными устами говорил он с Аскольдом!
– Долг скальда было сделать то, что сделано мною. Но не будем говорить об этом!.. Итак, ваше желание исполнено, витязи!
– И моё также! Спасибо тебе, норманнский баян! – вдруг сказал Всеслав.
– И твоё, славянин? – с удивлением воскликнул Зигфрид.
– Да, и моё!
– Но это не похоже на кроткий нрав ваших людей.
– Может быть! Но не забывайте, что я – славянин только по рождению... Лучшие годы провёл я в вашей стране, там я оставил всё славянское и вернулся на родину с вами настоящим варягом.
– Это мы знаем, ты всегда был храбрецом.
– Благодарю! Византию же я ненавижу! Ненавижу всеми силами своей души, будь проклята она! И если только боги будут ко мне милостивы, в крови её детей я утоплю свою ненависть... О, скорее бы поход...
– Ты, Всеслав? Ты ненавидишь Византию? Ты хочешь мстить ей? За что? Что она тебе сделала? – раздался вдруг грустный голос.
Все обернулись. У двери стоял незаметно вошедший в гридницу князь Дир.
– Скажи же, Всеслав, за что ты ненавидишь Византию? – повторил он.
– За что? Ты хочешь знать, княже? – сверкая глазами, воскликнул тот. – Так вот за что! Византийцы у меня отняли сына.
– Это мы знаем...
– Так разве не обязан я найти его? Я для этого хочу пойти на Византию.
– Но Византия велика.
– Всё равно! Я найду его, хотя бы для этого мне пришлось пройти всю её от края до края. – О княже, умоляю тебя, уговори Аскольда повести нас... Клянусь Перуном, я соберу славян, и мы все пойдём за вами.
Дир молчал.
– Что же ты молчишь, княже? – спросил Всеслав. – Или тебя не трогают горе и печаль твоих соратников!
– Оставь, Всеслав, – промолвил Дир, – ведь, ты знаешь, мы оба любим тебя!
– Что мне ваша любовь! – грубо проговорил Всеслав. – Я сам знатнейший из приднепровских старейшин! Если у варягов смелости не хватит и вы будете сидеть сложа руки, я подниму славян и пойду на Византию с ними. Ведь не для пиров да охот не только норманны, но и мы – славяне – избрали вас своими князьями... Эх, если бы был между ними Рюрик.
Дир нахмурился.
– Что же было бы? – с раздражением спросил Дир.
– Быстрым соколом полетел бы он к берегу, кинул бы клич и поняли бы всё, что не баба заспанная, а князь у них!
– Молчи, несчастный! – яростно крикнул Дир, хватаясь за меч.
– Зачем молчать? Я говорю, что следует, а ты напрасно за меч хватаешься!.. Прялки он у тебя в руках не стоит!
Схватка была неизбежна, но вдруг раздался громкий голос Аскольда.
– Слушайте! – сказал князь. – Вы все здесь говорите о походе на Византию, но что принесёт нам этот поход?
– Потешимся!
– Только! А сколько из нас не вернутся?
– Валгалла ждёт храбрых!
– Это так, но что мы выиграем? Зачем нам Византия?
– Олоф бы не так рассуждал, – послышался голос Рулава.
– То Олоф... Он не умеет думать... Нам доверился весь этот край, мы должны оберегать его, а не гнаться за неизвестным...
– Но ты конунг наш!
– Хорошо, что же из этого?
– Ты должен нас вести к. славе!
– Вы хотите Византии?
– Да!
– Будь по-вашему! Хотя бы на горе вам!
Едва он произнёс эти слова, как все кинулись целовать его, и стены княжеские потрясли громкие крики:
– На Византию! На Византию!
