Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 36 (всего у книги 51 страниц)

IV

Когда Владимир со своей свитой пришёл на берега Роси, Родня оказалась уже обложенною его передовыми дружинами.

Прямо с похода новгородский князь отправился осматривать осаждённый городок.

Зыбата был с ним.

   – Изрядно потрудились мои храбрые дружины! – восклицал Владимир, объезжая дружинников. – Как хищный волк в капкане, сидит теперь Ярополк.

Добрыня в ответ засмеялся.

   – Чего это ты, Добрынюшка? – взглянул на него князь.

   – Про хищного волка говоришь ты, – перестав смеяться, отвечал тот, – а я думаю, что не волк он...

   – А кто же по-твоему?

   – Мышь...

   – Уж будто?

   – А разве не так? – продолжая смеяться, отвечал Добрыня. – Ну, какой же в самом деле он князь: разве князь сделал бы то, на что он пошёл? Запереться бы ему в киевском Детинце, так мы бы никаким измором там не взяли его, и подступиться нам к тому Детинцу невозможно было бы, а тут ты погляди! Только двинемся все разом, так голыми руками этот частокол разворотим...

Владимир не отвечал. Он смотрел на открывшуюся перед ним Родню. Городок лежал у берега реки и был очень мал.

   – Ой, князь молодой, – заговорил опять Добрыня, – стоит ли возиться с Родней-то? Скажи слово, ударим мы на неё разом, и голова моя порукой тебе в том, что сразу же Ярополка заберём.

   – Не хочу я того, – отмахнулся досадливо новгородский князь.

   – Что так?

   – Измором возьмём...

   – Измором, говорю, возиться не стоит! Покончить бы с ним, да и делу конец.

   – Нет, не следует того...

   – Али дружины жалеешь? Али в победе не уверен?

   – Да нет же! – сердито крикнул Владимир. – Рогволд полоцкий покрепче был, да и то я брать его не задумался. А тут я крови не желаю больше. Я дело затеял и не хочу, чтобы народ говорил, будто я через труп брата на киевский стол взошёл. Хочу я, чтобы Ярополк сам пришёл ко мне, челом мне ударил, меня просил его над Киевом заменить. Хочу также, чтобы все это знали, чтобы все ведали. Мало сего: хочу я, чтобы Ярополк сам увидел, какие его люди окружают и чего они стоят. А голова его мне не нужна. Пусть посидит, нашим же дружинам и без того отдохнуть нужно: трудно притомились они в столь долгом пути, так не всё ли равно, где отдыхать? Сторожевую же службу нести, пожалуй, не трудно будет. Ты, Малкович, о том позаботься, чтобы поменьше времени люди настороже стояли...

   – Эй, ой, Владимир, – засмеялся Добрыня, – говоришь ты так и от меня же свои думы скрываешь. Всё я знаю, куда и на что ты метишь. Хочешь ты, чтобы Блуд и Нонне тебе Ярополка выдали...

   – А коли, знаешь это, дядя, так и держи про себя, – оборвал его Владимир, – будешь болтать много, добра из того выйдет мало, так-то...

Зыбата слушал этот разговор, и ещё более наполнилось грустью его сердце. Впервые ещё при нём во всеуслышание были произнесены имена Блуда и Нонне, и теперь ему было ясно, что эти люди готовы были предать киевского князя в руки врага.

Владимир заметил смущение, отразившееся на лице его друга.

   – Ты, Зыбатушка, не печалься, – сказал он, – ты вон христианин, а вы, христиане, всегда воле Господней покорны, так покорись и теперь ей, предоставь Ярополка участи, какая ему суждена, и не горюй, не мучайся за него. Памятуй, что не погибнет он, коль не суждено ему погибнуть. Я же, Владимир, головы его не ищу и крови мне его не надобно. А ты, Зыбатушка, лучше вот что: приходи ты ко мне в шатёр; я там у своего ложа занавес приказал раскинуть. Так ты побудь за тем занавесом малое время; да что услышишь, о том умом пораскинь.

   – Зачем же потайно буду слушать, княже? – спросил Зыбата.

   – Надобно так, Зыбатушка, надобно. Тут я гостей к себе жду дорогих, так ты и послушаешь, что они мне говорить будут. Так же я делаю для того, чтобы не винил ты меня после в Ярополковой судьбе; чтобы мог ты сказать каждому, кто бы ни сказал, будто я руку на брата поднял, – что невиновен князь Владимир ни в чём, что с братом его случилось. Так-то, Зыбатушка, так-то... А теперь вот что: ведомо мне, что много друзей да приятелей в Родне у тебя. Пройди-ка ты к ним туда да поговори с ними, да разузнай, так же ли всё Ярополк на своих светочников надеется или колебаться начал?..

   – Ой, князь, не хочу я идти в Родню...

   – Отчего же так?

   – Да всё оттого... Люди меня встретят и будут думать, что я как друг к ним пришёл, а я как твой разведчик к ним явлюсь; предательствовать, значит, ты меня заставляешь.

   – Не хочу я того, – возразил Владимир, – ты для себя пойди в Родню, а потом у меня в шатре послушай, а что после сего сам надумаешь, так мне, ежели пожелаешь, уже в Киеве скажешь.

   – А будем-то мы в Киеве? – улыбнулся Зыбата.

   – Ой, Зыбатушка, будем. Помяни ты это моё слово, будем.

   – Князь! – тихо и вместе с тем серьёзно спросил воин. – А на что тебе Киев? Разве мало тебе Новгорода твоего? Ведь ведомо мне, что ты и на Готском берегу гость дорогой и среди викингов своим считаешься. Ведомо мне, что и к франкам ты ходил и в другие западные страны забирался. Так ведь тот край, северный, весь тебе принадлежит, зачем же ещё тебе киевская страна? – Владимир ответил не сразу.

   – Вот, как ты меня теперь спрашиваешь, – раздумчиво наконец вымолвил он, – так-то и сам я себя не раз спрашивал. Всего-то у меня в Новгороде много, сказать по чести, – куда больше, чем в Киеве. Таких диковинок, как к нам в Новгород заморские гости привозят, в Киеве, почитай, и не видывали... А нет, вот не сидится мне там. Словно сила какая-то, Зыбатушка, так вот и тянет меня к Киеву... Ночью ли я сплю – вдруг меня потайный голос будить начинает. Просыпаюсь я и слышу, потайный голос мне над ухом говорит: «Иди в Киев, иди, там твоё место!» И много раз я себя испытывал. Куда, в какой поход я ни пошёл бы, всё меня так вот к Киеву и тянет, будто в жизни у меня только и дороги есть, что туда. А зачем, того и сам не знаю... Детство мне, что ли, вспоминается, бабка, что ли, меня зовёт, или сам Бог всесильный ведёт... И иду путём неведомым. А куда иду, в Киев или под курган могильный, не знаю. Только вот смотри, и теперь я судьбу испытываю. Что мне стоит Ярополка взять: удар один, и нет его! А я не хочу. Вон все вы думаете, что я головы его ищу, а я не хочу его головы. Ежели же нужно ему жизни лишиться, чтобы мне к киевскому столу путь освободить, так и без меня он погибнет. Это уже будет мне последнее испытание, больше уж я останавливаться не буду, так прямо в Киев и пойду. Войду в него и сяду на стол отца моего, Святослава, а там я посмотрю, что сделаю... Вот, Зыбатушка, хочешь ты, иди в Родню, хочешь, не иди. Не предательства твоего я ищу, а, быть может, через тебя свою судьбу пытаю. А теперь прости, вон Добрыня знак подаёт, к нему пойду...

Зыбата, оставшись один, решил воспользоваться предложением Владимира. Он и сам был не прочь побывать в Родне, где заперто было столько его друзей, но более всего тянуло его в осаждённый город желание повидать обречённого на гибель Ярополка.

Он поспешил сказать о своём намерении Добрыне, который, очевидно, был уже предупреждён племянником.

   – Что же, побывай, дело не плохое, – отозвался тот, – посмотри, как там живут, лучше киевского али нет... Ты иди, как потемнеет, там, в передовых дружинах, я скажу, тебя пропустят дозорные...

Зыбата с нетерпением дожидался вечера.

Наконец вечер настал.

У Зыбаты был конь, и он с удивлением заметил, что чьи-то заботливые руки привязали к его седлу всяких припасов. «Зачем это?» – подумал молодой воин. Он хотел было оставить припасы, но потом раздумал и решил взять их с собой.

Дозорные беспрепятственно пропускали его, и вскоре добрый конь вынес Зыбату почти что к самой Родне.

С удивлением увидел Зыбата, что Родня вовсе не охранялась: ни на валах, ни у рвов не было выставлено дозорных.

Он достиг осаждённого Детинца беспрепятственно. Почти уже у самых ворот послышался окрик:

   – Ежели добрый человек, отзовись!

   – Кто здесь? – воскликнул молодой воин.

   – А ты кто? Как будто из новгородского стана... Уж не к нам ли, в Родню, передаёшься?

Звуки голоса показались Зыбате знакомыми.

   – Бумир, – воскликнул он, – никак это ты?

   – Я, я. А ты-то кто будешь?

   – Не узнаешь? Я Зыбата.

   – Зыбата? – Голос дозорного зазвучал радостью. – Ты, Зыбата? Быть того не может. Зачем ты к нам?

   – Проведать вас.

   – Ой, Зыбатушка, посмеяться ты над нами приехал...

   – Да что же с вами? Расскажи ты мне толком.

Зыбата соскочил с коня.

   – Ты мне скажи, Бумир, ещё же кто-нибудь есть, кроме тебя?

   – Ой, есть, Зыбатушка, есть. Да вот я ещё кое-как на ногах держусь, а остальные-то, пожалуй, и подняться не могут...

   – Что с ними такое?

   – Изголодались мы. Не трогает нас Владимирова дружина, не знаю почему. А лучше кабы разом ударили. Хуже той беды, которая у нас теперь в Родне, и на Руси никогда не бывало...

   – Да что же вышло? Как всё это вышло?

   – Так и вышло, Зыбатушка. Ведь налегке пошёл наш князь Ярополк сюда из Киева, ничего с собой не захватил. Всё здесь найти думал, а здесь-то тоже ничего не нашлось. Как окружили нас новгородские дружины, так мы, почитай, в день али в два все запасы поприели, а теперь вот с голоду мрём. Худо, Зыбатушка...

   – Бедные, бедные, несчастные, – воскликнул Зыбата, – и всё-таки вы верными князю остаётесь...

   – Да как же не оставаться-то? Обещание дали, нужно. Ежели мы да изменим, то что же тогда будет... Ой, Зыбатушка, молю я тебя: не ходи ты к нам, не показывайся...

   – Это почему?

   – Да боюсь я, как увидят тебя дружинники-то наши, так кто их знает, ещё больше духом смутятся, и бросят они князя своего. Не ходи ты... Ежели что передать желаешь, так мне скажи....

   – Вот, – сказал Зыбата, отвязывая от седла так неожиданно пригодившиеся припасы, – отдай. Мало здесь, ну, сколько есть, а князю поклон скажи. Обидел он меня, а я зла на него не имею...

   – Ой, Зыбатушка, – воскликнул Бумир, – вот что я тебе скажу! Ведомо нам всем, что с Владимиром вы большие друзья и при нём ты в ближних людях состоишь; так я тебе одно скажу: хочет наш князь к вашему князю на поклон идти, хочет мира у него просить и милости, сам себя головой ему выдаёт. Так поговори ты с Владимиром; может быть, и не поднимет он руки на брата своего...

   – Не ищет Владимир головы Ярополка.

   – Ой, ой! Он-то не ищет, да другие хотят.

   – Кто другие?

   – Ой, будто не знаешь?

   – Так что же Ярополк не идёт к Владимиру? Ведь ежели бы он с поклоном к брату пришёл, так, может быть, и в самом деле милость у него заслужил бы.

   – Да, видишь ты, не хочет он, старший брат, младшему кланяться. Хочет Ярополк до конца свою судьбу испытать. Блуд и Нонне задумали Владимиру передаться, а сами князю Ярополку тоже советуют, то отговаривают, подбивают его в венгерскую землю бежать... А Ярополк им верит. Он не знает, на что и решиться, а всё равно ждать недолго. И теперь-то нас новгородские рати голыми руками перехватывают, а ежели только князя не будет, так сами передадимся... О-ой, Зыбатушка, прости меня, не гневайся, поспешу я скорее к товарищам с подарками твоими. Они и не знают, какое счастье привалило. Пир мы устроим, какого и не видали давно; и Варяжко, друга твоего, позовём, поклон от тебя скажем.

   – А дозор-то как же? Разве можно бросать?

   – Что дозор, всё равно никто сюда не придёт, никому мы не нужны. Так поезжай же ты, родимый, обратно...

   – Ну, прощай, Бумир, быть по-твоему, вернусь я... Варяжко поклон передай и князю челом ударь.

Повернув лошадь, Зыбата тронулся обратно от безмолвной Родни.

В Родне действительно был голод. Ярополк вообразил, что Родня настолько неприступна, что новгородские дружины разобьются об неё, как разбиваются волны о неподвижные утёсы среди моря.

Ярополк ожидал, что Владимир ударит по крепостце, и не думал даже, чтобы новгородский князь решился на длительную осаду. Если бы Владимир пошёл на приступ, то, может быть, силы его и разбились бы о стены Родни. Но он повёл осаду, и осаждённые, бывшие почти что без всяких запасов, очень скоро оказались в критическом положении.

Заботливость Зыбаты была всеми оценена по достоинству.

   – Спасибо Зыбатушке, – говорили окружавшие Бумира товарищи. – Не позабыл в беде своих.

   – Христианин он, оттого и не забывает...

– У христиан и враги должны любить друг друга...

   – А может быть, он с умыслом подъезжал-то?..

   – С каким там умыслом, что за умысел...

   – Как, какой... Может, его новгородский князь подсылал, чтобы нас на измену сманить...

   – И ни слова он об измене не говорил, – запротестовал Бумир, – жалеть жалел, а чтобы переманивать, не было этого.

   – Не таковский Зыбата, чтобы переманивать. Кабы тогда князь-то наш ни за что ни про что на него не разгневался, так и он с нами остался бы.

   – Вестимо, остался бы. Не волей ушёл он, и теперь об нас он во как заботится.

   – Доносили те, кто в лагерь высматривать ходил, что у новгородского князя он как гость живёт...

   – А это я Варяжко снесу, – проговорил Бумир, откладывая в сторону часть съестного, – он, Варяжко-то, как и мы, мучается.

   – Вольно ему свою долю отдавать...

   – Да ведь кому отдаёт-то? – возразил Бумир. – Князю самому.

   – То-то, что князю. Ярополк будто не понимает, откуда ему так всего вдоволь подают, а Варяжко мучается. Принесёшь ты, Бумир, так он и теперь всё Ярополку отдаст...

   – Что ж, это его дело, – ответил тот, – были бы мы покойны, что товарища не обделили, а там он со своей долей пусть, что хочет, то и делает...

Бумир забрал отложенную еду и ушёл.

Переходить ему нужно было через обширную площадь Детинца, посредине которой стояла большая изба, отведённая под помещение князя Ярополка; около этой избы было ещё несколько строений, где жили воевода Блуд, арконец Нонне и другие близкие к киевскому князю люди.

Бумир подходил уже к этим зданиям, как вдруг увидел кого-то в темноте; он кинулся на землю и стал прислушиваться.

Как ни было темно, а Бумир узнал ближайшего к князю воеводу Блуда. Рядом с ним был Нонне.

Арконский жрец и Блуд не заметили Бумира; они шли очень тихо и то и дело останавливались; толстый Блуд, страдавший одышкой, не мог двигаться быстро.

   – Нужно кончать это дело, Нонне, – говорил Блуд, – этакая ведь напасть. Такой, пожалуй, никогда ещё и не слыхано было. Святослав в Доростоле сидел, так и то ему свободнее было, чем нам; видимо дело, что Владимир измором хочет взять.

   – Видимо дело, – хихикнул Нонне, – точно не ты ему это советовал...

   – Я-то я... Да разве я знал, что так выйдет. Коль и советовал я, так думал, что потерпят, потерпят, да и пойдут против князя. Сами собой руки и развязались бы... А они вон как, с голоду вспухли, а за Ярополка стоят. Что он им только дался...

   – Слову верны, – коротко заметил Нонне.

   – Слову-то слову, да ведь Ярополк-то им чужой... Будь-ка другие на их месте – давно бы такого князя мечами посекли и к Владимиру перешли...

   – И теперь, – вдруг сказал Нонне, – теперь ты сам своими руками себе ловушку хочешь устроить?

   – Это как? – И в голосе Блуда зазвучало нескрываемое удивление.

   – Да вот как: Ярополк сам истомился, знаешь, поди, его: он и попить, и поесть любит так, чтобы до отвала... А ты что надумал?

   – Да то и надумал. Поклониться брату, ударить ему челом и признать его за старшего...

   – Ну вот видишь, а знаешь ты, что из того для тебя быть может?.. Владимира-то я видал и знаю. Когда так Ярополк сделает, он всё позабудет, и помирятся братья. А ежели помирятся, то Владимир тебя пред Ярополком не покроет, всё ему расскажет, как ты переносился с ним, какую ты ему гибель готовил...

   – Ну, вот, боюсь я, – засмеялся Блуд, но теперь в его голосе звучал уже страх; он, видимо, почувствовал близкую опасность и уже начал придумывать способ выпутаться из неё.

Нонне подметил эти нотки в тоне своего собеседника.

   – Уж, там, боишься ты или нет, – проговорил он, – дело другое, а беды тебе не избежать... Если помирятся Владимир и Ярополк, так Ярополк у Владимира большую силу возьмёт, никогда Владимир не забудет, что он ему старшим братом приходится... Смекаешь ты?.. Ни-ко-гда, – протянул арконский жрец, – а умирать-то киевский князь даже и не собирается...

   – Что же ты думаешь, Владимир меня ему головой выдаст?

   – Отчего же ему и не выдать? Ты ему чужой, а Ярополк и он одного отца сыновья, так-то... Ты вот обо всём подумал, а этого-то не сообразил; а для тебя всего опаснее, ежели братья сойдутся...

Нонне зло засмеялся.

Блуд молчал; он вздохнул и тихо пошёл вперёд; арконский жрец последовал за ним.

Бумир, как только они отошли, поднялся и бегом кинулся к княжеским хоромам. Однако Варяжко он там не застал, но узнал, что Ярополков любимец пошёл к варяжским воинам, охранявшим Родню с противоположной стороны.

   – Ага, знаю, где он, – догадался Бумир. – Есть у него там приятели...

V

Варяжко действительно он застал у начальника одной из варяжских дружин, Феодора. Варяг Феодор родился в Киеве, куда пришли с далёкого севера его родители. До вступления в Ярополкову дружину он находился при мудрой Ольге и, как все, кто служил ей, был христианином. Нравом он был кроток, сердцем незлобив.

Варяжко любил его не менее, чем Зыбату, и теперь, когда Зыбаты около него не было, он отводил душу в беседе с Феодором.

Бумир отдал им еду, принесённую Зыбатой.

   – Спасибо тебе, Бумир, спасибо, – благодарил Варяжко, – Зыбату, говоришь, видел; челом бил... Эх, жалко, что его нет вместе с нами, но и радуюсь за него. Круто приходится, круто... А всё-таки держаться будем, не выдадим головой князя великого. Хотя всем головы сложить придётся, а постоим за правду.

   – Хорошее ты слово сказал, Варяжко, – улыбнулся ему Феодор, – за правду нужно постоять, правдой земля держится; и вижу я, что одна она, правда-то, и у вас, Перуну кланяющихся, и у нас, что Истинного Бога познали. Вот мы сошлись здесь, и вы, и мы, и так нас крепко правда связала, что терпим из-за неё муку, а против неё не идём.

Варяжко грустно покачал головой.

   – Где уж тут идти. Куда тут пойдёшь. Никуда нам не уйти, здесь и останемся...

   – Ой, Варяжко, вижу я, в отчаяние ты впадать стал, а я вот думаю, что Господь нам милость окажет и уйдём мы отсюда, и в Киев вернёмся, и всё по-хорошему будет. У меня, в Киеве-то, дитя осталось, сын, Иоанном его назвал; оставил его, уходя, на чужих руках, душой скорбел, а теперь словно голос мне какой говорит, что увижу я его, что ещё далеко конец мой; и на душе у меня и легко, и покойно...

   – У тебя-то покойно, – перебил его Варяжко, – а у меня нет. Ты о сыне думаешь, а я о князе. У тебя сын в надёжных руках оставлен, а я как погляжу – около князя одни враги, только и думают, как бы погубить его. Да не удастся! Вот все думали они, что как будет морить здесь нас новгородский князь, дружины поднимутся на князя и убьют его. Не выходит этого – дружины верны остаются... Теперь проведал я, на другое решились... Нонне, арконец, так вот Ярополку и шепчет в уши, чтобы он челом ударил Владимиру. И что ему за охота пришла братьев мирить, когда он же их друг на друга натравливал, совсем не знаю...

Бумир, до того молча слушавший, передал услышанный разговор между арконским жрецом и Блудом.

Варяжко с величайшим вниманием выслушал рассказ дружинника.

   – Ничего я сообразить не могу, что теперь Нонне с Блудом затевают. Думаю я, желает он Блуда извести. Только с чего он за таковое принялся, не ведаю. Должно, Блуд ему в чём-нибудь мешает, вот они и злобятся... Эх, этот Нонне... Весь грех от него идёт.

   – Ты бы князя-то предупредил, – заметил Феодор.

   – О, предупреждал я, не слушает меня князь. Так поддался он Блуду да Нонне, что и теперь, когда в мышеловке мы и уже дитяти неразумному видно, что завели в эту ловушку нас воевода-пестун да жрец арконский, и то он никому, кроме них, не верит, словно разума лишился. А силой взять? Так нешто силой против князя пойдёшь...

   – Да зачем идти, – раздумчиво произнёс Феодор, – ежели суждено ему что от Господа, то и будет. Божьи пути неисповедимы. Без его же воли ни единый волос не падёт с головы человеческой.

Он хотел ещё что-то сказать, но в это время вбежал один из княжеских отроков.

   – Варяжко, иди скорее, – сказал он, – приказал князь тебя сыскать и пред его очи привести.

   – Что такое? Зачем я понадобился?

   – Ой, Варяжко, совсем нам худо...

   – Что ещё?

   – Да то, что самые верные княжьи люди Родню покидают, Нонне арконец...

   – Что Нонне арконец?

   – Ушёл из Родни. Должно, к новгородскому князю...

Варяжко взглянул на Бумира.

   – Или ты ошибался?

   – Да нет же, не мог я ошибиться! Своими глазами Нонне видел, и Блуд был вместе с ним...

   – Эх, – вздохнул Варяжко, – чуется мне, что беда всё ближе и ближе... Пойду к князю, а ты, Феодор, дружины свои обойди. Кто знает, что ночью случится. Может, вот теперь-то новгородцы и ударят на нас. А тебя, Бумир, благодарю, не посовещусь, возьму твои гостинцы, пригодятся. Они, может быть, скудны, но и у князя очень скудно, так скудно, что и сказать нельзя.

Варяжко застал Ярополка в страшном припадке горя. Князь, поражённый бегством своего ближайшего советника, не понимавший причин этого побега, плакал, как женщина; около него был Блуд.

   – И когда же это арконец бежать-то успел? – выкрикивал Блуд жалобным голосом. – Всё это время, почитай, вместе мы были, о делах разных говорили, как беду изжить, совещались. А он взял да и убег. И куда – ума не приложу.

Варяжко смотрел на него пристально; он и сам не понимал, как могло это случиться. Он верил Бумиру, к Блуду же у него не было ни малейшего доверия.

   – Варяжко, – восклицал Ярополк, – что же нам теперь делать? Покидают меня все. Вот Нонне убежал, а потом ты убежишь. Останемся мы с тобой, Блуд, одни.

   – Княже, за что ты меня обижаешь? – сказал Варяжко. – Служу я тебе честно, а ты вместо того да такую обиду...

   – Ой, Варяжко, прости ты мне, не я говорю – горе моё говорит. Только двое теперь вас и осталось у меня: Блуд да ты; ни на кого больше положиться не могу. Посоветуйте же мне, что я делать должен. Ведь, видимо дело, в Родне нам не отсидеться. Дружинники, что мухи под осень, еле с голоду ноги таскают. Ударит Владимир – сразу всех так и захлопнет... Вот, Варяжко, при тебе я Нонне спрашивал, а теперь уж ты мне присоветуй. Блуд вон говорит, чтобы я брату младшему челом ударил и примирился с ним, а ты мне что присоветуешь?..

   – Совета моего желаешь, княже? – спросил Варяжко. – Скажу тебе то, что давно думал...

   – Скажи, скажи, Варяжко. Вон Блуд правду говорит... Нам от Владимира в Родне не отсидеться, возьмёт он нас здесь всех, чует моё сердце, возьмёт и убьёт. А я жить хочу! Я ещё молодой, я ещё не все утехи в жизни видел. Не помириться ли с Владимиром? Что ж, ну, поклонюсь ему, а он, быть может, и помилует...

   – Княже! – горячо сказал Варяжко. – Ты моего совета желал, так слушай же. Не следует тебе к брату на поклон идти. Не водится так, чтобы старший брат меньшему челом бил. Да ещё помилует тебя Владимир аль нет, кто то знает? А ты говоришь: «Жить хочу!» Стало быть, жизнь для тебя дорога; а за то, что человеку дорого, постоять нужно, нечего отдавать так, задаром; даром-то отдать её, жизнь-то твою, всегда успеешь...

   – Ой, Варяжко, да что же мне делать-то? – испуганно воскликнул князь.

   – А вот что: не ходи ты, княже, к Владимиру. Пойдёшь – тут тебе погибель.

   – Куда же идти-то мне?

   – Как куда! Ночи тёмные... Новгородцы Родни почти что не стерегут. Сядем на коней да к печенегам... Их только кликни – они все соберутся и придут, и за тебя же постоят...

   – Ой, нет, нет, Варяжко, нет... Не по сердцу мне совет твой, – замахал на него руками Ярополк, – идти к печенегам, бежать в такую даль... Поди, погоня будет, лошади у нас плохие, погоня настигнет, и убьют меня, а то ещё печенеги не примут... Ведь они отца-то моего, князя Святослава, помнят и из-за него на меня злобятся... Нет, Варяжко, не хочу я идти к печенегам...

   – Воля твоя, княже, – печально проговорил Варяжко и со вздохом опустил голову на грудь.

   – И ты тоже, – с деланным негодованием накинулся на него Блуд, – ишь ведь какие советы: к печенегам бежать! Да если князь пойдёт к печенегам, так Владимир ещё пуще разгневится, и тогда от него никакой пощады ждать нельзя! Тут-то, ежели поговорить с ним хорошо, так и умилостивить можно, а уж тогда никакие просьбы не помогут. И потом ещё мне так сдаётся. Слушай-ка, княже... Ведь Нонне неспроста ушёл к Владимиру. Имел я с ним беседу, сегодня имел; видимо дело, после нашей беседы он в бега ударился. А в беседе той арконец проговорился, будто уйдёт он да разведает, как Владимир, на мир с тобой склонен ли. Он сам Владимира-то знает, как тот ещё в Арконе был, на Рюгене. С тех пор они знакомцами стали. И вот теперь ещё Нонне вспоминал, что он Владимиру и дружины варяжские подбирал, так что, ежели они теперь сойдутся, так Владимир от него скрытничать не станет, всё, что на душе, пред ним выложит, а Нонне потом со мной перенесётся. И как разузнаем мы, склонен ли Владимир к миру али нет, тогда и порешим... Вот что я думаю. Кто его знает, новгородского князя-то. Может быть, он одного почёту только желает, а враждовать с тобой и не думает, тогда что же? И челом тебе ему бить не придётся; сойдётесь вы, обниметесь, как братья милые, и никакой распри между вами не будет...

   – Ой, княже, не ходи к Владимиру, погибель там твоя, – глухо произнёс Варяжко.

Ярополк опять замахал на него руками.

   – Оставь, Варяжко, оставь... Напрасно я твоего совета спросил... Ежели мечом управляться, так ты, пожалуй, и Зыбате не уступишь, а совет подавать не твоё дело. Вон Блуд всё рассудил, и склоняюсь я на его слова. Ежели уж и к печенегам идти, так после того, как узнаем, что Владимир о мире думает. Ведь к печенегам мы всегда уйти успеем, а только зачем идти, ежели мир между нами будет? А я верю, что Нонне не бросил меня, что ежели он ушёл, так добра мне желаючи. Иди, Варяжко, .иди. Ой, Блуд, и лихо же нам здесь, в Родне: голодно, беда и попировать нечем, хоть бы мир скорее!..

   – Так как же, княже, решаешь: к печенегам? – вкрадчиво спросил Блуд, перебивая Ярополка. – Или по-моему поступишь? Мне твоё решение знать надобно. Может, наутро от Нонне вести придут, так, я думаю, твоё дело, княже, вершить. Может, Владимир себе Киева потребует. Ведь, если на мир идти придётся, так и Киев ему уступить надобно. Как ты, княже?

   – А что мне Киев, – досадливо махнул рукой Ярополк, – не в одном Киеве жить можно, да ещё как жить-то! Да будет по совету твоему: возьму, что брат мне уступит.

   – Княже, опомнись! – крикнул Варяжко, забываясь. – Не ходи к Владимиру, погибнешь.

   – Иди вон, Варяжко, – рассердился Ярополк, – видеть тебя не хочу! Попал князь в беду, так и вы всё по-своему его хотите заставить делать. Не будет того! Я князь – моя воля! Как решаю, так на том и будет. Иди вон! А ты, Блуд, останься, ты мне ещё посоветуешь, как лучше с братом встретиться.

В это время Зыбата возвращался уже к новгородскому стану.

Его пропустили так же свободно и обратно; ночь между тем уже быстро близилась к концу, восток алел предрассветной полоской. Вдруг невдалеке послышался цокот копыт.

Зыбата с недоумением подумал, кто бы это мог ехать из осаждённого города.

Как ни слаб был свет наступавшего утра, тем не менее Зыбата узнал во всаднике арконского жреца.

   – Нонне! – тихо воскликнул он.

Голос его раздался чуть слышно, но арконец услышал, придержал лошадь и глухим шёпотом спросил:

   – Кто назвал моё имя?

Зыбата не стал скрываться и подъехал к нему.

   – Это я, Зыбата.

   – А, христианин, – глухо раздалось в ответ. – Как же, узнал, вот где свиделись. Ты уж не от Родни ли?

   – Да, оттуда. А ты не в новгородский ли стан?

   – Да, – засмеялся Нонне. – Как живёт князь Владимир?

   – Чего ты меня спрашиваешь? Я думаю, ты это так же хорошо знаешь, как и я, – ответил Зыбата.

Нонне глухо засмеялся.

   – Мало ли, что я знаю. Зыбата, мало ли что. На то я служу всемогущему Святовиту, чтобы знать всякие тайны. Да, Зыбата, всякие тайны. Знаю я, Зыбата, что каждый человек думает, и не только это знаю, но и то, что каждого человека ждёт впереди.

   – Это знает только один всеведущий Бог! – воскликнул Зыбата.

   – Ты говоришь про своего Бога, про Бога христиан, – в голосе Нонне теперь послышалось сдержанное бешенство, – а я тебе скажу, что так верить, как вы веруете, христиане, значит, верить в свой сон, в свою мечту... Верить в то, существование чего подвержено сомнениям, значит, обманывать самого себя.

   – Нет, Нонне, нет! – воскликнул Зыбата. – Ты не можешь так говорить; в тебе клокочет ненависть, и твой разум затемнён ею! Бог христиан велик и всемогущ, ваши же Святовит, Перун, Один, Гремящий Тор – одни лишь создания человеческой мечты, и в них нет ни тени божества. Ты говоришь, твой Святовит всеведущ, так пусть же он скажет твоими устами, что ждёт, ну, хотя бы меня, христианина, в будущем.

Нонне ответил не сразу.

   – Ты спрашиваешь меня, Зыбата, – тихо и внушительно произнёс он, – а я должен ответить тебе, и я отвечу. Но я не буду говорить о тебе одном, а о всех твоих единоверцах... Солнце взойдёт на небе три раза и столько же раз сойдёт с неба, как Владимир уже будет на киевском столе князем, а когда оно уйдёт в четвёртый раз, ни одного христианина в Киеве не останется...

Голос его звучал торжественно, и Зыбату невольно охватило предчувствие чего-то ужасного. Он хорошо понимал, что Нонне вовсе не предвещает, просвещённый силой своего божества, а просто говорит, что ему известно, что непременно должно случиться.

   – Ты поражён, Зыбата, – сказал арконец, – ты уверен, что мои предсказания исполнятся непременно. Помни же это и страшись.

   – Нонне! – воскликнул действительно смущённый Зыбата. – Неужели ты решился на кровопролитие?

   – О чём ты, Зыбата?

   – Ведь то, что ты говоришь, будет вовсе не делом твоего Святовита. Это будет, Нонне, делом рук твоих, и ты никогда не заставишь меня думать, чтобы гибель христиан прошла без твоего участия.

   – Как хочешь, так и думай, Зыбата, в этом ты волен, а только помни, что я сказал. Быть может, я попрошу Святовита, и ты умрёшь последним, так что увидишь, как будут гибнуть твои единоверцы. Если уцелеешь, вспомни мои слова и, оставшись живым, прославь великого властителя тайн жизни и смерти, которому кланяются на Рюгене...

Зыбата возвратился в стан и заснул как убитый, едва добравшись до своего шатра.

Когда он проснулся, то увидел, что весь стан осаждающих находился в необыкновенном движении. Новгородцы вьючили лошадей, готовясь к походу.

   – Друже, скажи, что такое происходит? – остановил Зыбата одного из дружинников.