Текст книги "Варяги и Русь"
Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)
Соавторы: Франц Добров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 33 (всего у книги 51 страниц)
Протяжный, но гулкий звон колокола, раздавшийся из новгородского Детинца, звал на вече. Словно громадный муравейник, зашевелились новгородские «концы», сходившиеся с различных сторон у Детища. Концевые старосты торопливо пробегали вдоль домов, что есть силы стуча в их двери и окна.
Скоро так стало тесно на площади, что вновь прибывшие взбирались на крыши изб, на крыльцо палат и даже на ступени помоста, так что дружинники едва могли сдерживать напор толпы. Крик и шум стояли до тех пор, пока из палат посадника не вышли сперва степенные, а затем именитые бояре и, сопровождаемые дружинниками, расчищавшими им путь среди толпы, не тронулись к помосту. Там они разместились, одни на ступенях, другие на самом помосте; отдельно от всех стал выборный посадник, и лишь тогда смолк колокол.
– Начинать, что ль? – тихо спросил посадник у именитых бояр, находившихся вместе с ним на помосте.
– Успеем ещё, пусть вдоволь наорутся, – было ответом.
Вече действительно скоро притомилось. Крик и шум стали стихать. Можно было разобрать и отдельные восклицания.
– О чём вече-то? – кричали ближайшие. – Опять, что ли, о князе?
– Так порешили мы с князем, пусть идёт!
– Только бы по старине правил...
– Не то сгоним.
– Теперь пора, будто угомонились малость! – шепнул посаднику старейший из именитых бояр.
Тот кивнул ему в ответ головой и, подойдя к самому краю помоста, закричал, что было сил в лёгких:
– Послушайте, мужи новгородские и людины, все послушайте речи моей...
– Говори скорее, – раздались голоса, – а мы судить будем.
– Решили мы все здесь, на свободном вече, – продолжал посадник, – что негоже Господину Великому Новгороду быть ниже Киева, ибо есть у сего града свой князь природный. А как такого князя у нас нет, то и призвали мы опять к себе князя Владимира Святославовича; без принуждения чьего-либо призвало его вече; выслушал послов наших князь и согласился идти к нам и править по старине и вольностям нашим, ничем их не нарушая и оберегая их как зеницу ока своего. Об этом было уже вече, и всё вам послы наши сказали.
– Так, так. Знаем это, – загремели крики, – где же он, князь-то, нами избранный; отчего его нет до сей поры?
– Вот и собрали мы вас на вече, – перекричал всех посадник, – чтобы сказать вам: идёт князь Владимир Святославович и в полдень должен уже здесь быть; великою честью должны мы его встретить, челом ударить ему всенародно, дабы был он к нам милостив, от врагов защищал, правых виновным в обиду не давал, судил по обычаям дедовским и был бы за весь народ приильменский один за всех и нам бы всем быть за него одного!
Весть о том, что избранный князь уже близко, ошеломила вечевиков. Они все стихли, крик и шум прекратились, всем как будто стало не по себе.
– Что же теперь, люди добрые, – проговорил один из степенных бояр, – чего призадумались? Сами под ярмо полезли, так уж думать нечего; теперь нужно идти на берег да встречать князя великою честью. Не то худо будет. Не один он идёт, с ним и Добрыня Малкович.
Хорошо знали новгородцы крепкую руку Добрыни, показал он им себя.
– Не хотим Добрыни, не хотим! – разом закричало множество голосов. – Пусть князь один к нам идёт.
– Не хотим, не хотим! Пусть князь от себя Добрыню прогонит!
– Владимира Святославовича себе в князья выбирали, а о Добрыне Малковиче речей не было.
У Добрыни были, однако, в Новгороде и сторонники.
– Нельзя так, – кричали с другой стороны, – племянника берём, так негоже его с дядей разлучать...
– Обоих принимаем!
– Пусть оба идут!
Мнения разделились. Вечевики с пеной у рта наступали друг на друга. В отдалённых углах площади уже начались драки. Но в тот момент, когда общее напряжение возросло до последней степени, вдруг с Волхова донеслись громкие звуки рогов.
– Князь, князь прибыл! – пронеслось среди вечевиков, и вся толпа, забыв о недавнем несогласии, стремглав пустилась от Детинца на Волховский берег.
На берегу вечевики увидели, что княжеские суда успели подойти к самому Детинцу. Невольно приумолкли те, кто был против Добрыни Малковича.
Словно лес из копий вырос на подошедших драхах и ладьях. Ярл Освальд так расположил свои норманнские и варяжские дружины, что с берега казалось их гораздо более, чем было на самом деле.
Но не это усмирило толпу: на большой, богато разубранной ладье народ увидел своего избранника, князя Владимира Святославовича. Князь стоял освещённый солнцем посредине ладьи, так что его можно было видеть издали. Он был в блестящих доспехах и крылатом шлеме норманнского викинга. Солнечные лучи так и сверкали на его броне. Русые кудри Владимира выпущены были из-под шлема и рассыпались по плечам. Левой рукой он опирался на длинный скандинавский меч, правую положил на плечо Добрыни Малковича, одетого в длинную панцирную рубашку и высокий новгородский шишак.
Князь, сопровождаемый Добрыней, Освальдом, Эриком и послами Новгорода, легко сошёл на землю.
Одновременно с ним выскочили на берег его дружинники, и, прежде чем новгородцы могли опомниться от неожиданности, вдоль берега вырос лес копий и стена из норманнских и варяжских щитов.
Всё это произошло с поразительною быстротой и в таком стройном порядке, что даже буйные вечевики поняли, что теперь им нужно попридержать язык. Перед ними была внушительная сила; они сами подпустили её и дали ей возможность застать врасплох весь Новгород.
Смутившиеся противники Добрыни Малковича молчали. Только одни радостные приветствия неслись навстречу Владимиру Святославовичу; но скоро смущение первых прошло, и они, забыв своё недавнее ещё неудовольствие против дяди князя, пристали к тем, кто приветствовал прибывших, и крик толпы стал единодушный.
– Собрано ли вече? – спросил Владимир, приняв приветствия посадника и бояр, – хочу явиться я моему народу и отдать ему мой поклон!
Узнав, что прибытие его застало вече в самом разгаре, князь сделал знак Освальду и Эрику, а сам вместе с Малковичем, окружённый боярами, быстро пошёл по берегу, поднимаясь к воротам Детинца.
Но сделать ему удалось всего несколько шагов. Восторг толпы достиг высших пределов. Живые волны хлынули со всех сторон, разметали всех, кто был около князя и Добрыни. Даже норманны и варяги, которых Освальд и Эрик поставили полукругом около Владимира, в одно мгновение были оттёрты. Ещё мгновение – и десятки дюжих рук подняли и Владимира, и Добрыню высоко над головами толпы и понесли их с громкими, полными восторга криками в ворота Детинца.
Это была высшая честь, какую только могли оказать новгородцы своему избраннику. Князь и его дядя бережно были донесены до вечевого помоста, и только когда они очутились там, отхлынуло это живое море, унося с собою и бояр, и посадника, и всех дружинников. Освальд и Эрик с величайшим трудом пробрались к помосту со своими воинами и заняли его ступени со всех сторон, так что между вечевиками и князем с Добрыней снова выросла живая стена.
Владимир сделал величавый жест, и, повинуясь ему, смолкли все.
– Привет тебе, народ мой новгородский! – заговорил князь. – Снизойдя на твои моления, пришли мы в Великий Новгород творить суд и расправу по старине, стоять за дедовские и отцовские вольности. Обещаем мы править Новгородом так, чтобы не было недовольных, несчастных, сирых и обиженных. Все будут равны пред нами, и суд наш будет для всех одинаков. Вольности же и старину будем охранять мы, и в том да будет порукою слово наше княжье. Будем блюсти мы честь Великого Новгорода и никаких обид не спустим. Кто против Великого Новгорода, тот и против нас, тот нам враг злейший. И обещаемся сокрушить мы его, ни крови своей, ни живота своего не жалея. А прежде всего объявляем мы, что забыли навсегда всякие вины, которыми ты, народ новгородский, был виноват перед нами; не вспомним их никогда... А тебе, народу новгородскому, быть нам верным и служить нам по чести и правде, все службы наши править без промедления и недовольства. А мы за то слуг наших верных будем жаловать своими милостями. Кто же ослушником нам будет, того мы, князь, вольны казнить любою казнью по суду своему и по старине отцов и дедов наших. В знак же благоволения нашего к тебе, народ новгородский, прими от нас наш княжий поклон и привет, дабы всем было ведомо здесь, в Новгороде, и в пятинах, и в погостах, и в областях новгородских, что пришли мы с великим добром и милостями.
С этими словами Владимир поклонился.
Княжий поклон вызвал новые крики восторга. Речь князя пришлась всем по сердцу.
Несколько старцев бояр именитых успело в это время протискаться через толпу к вечевому помосту и даже пробраться через княжью стражу на верхние ступени.
– Люб ты нам, князь Владимир Святославович, – заговорил самый старый из них. – Добром и свободною волею избрали мы тебя князем своим, и спасибо тебе на твоём милостивом слове, не оставил ты нас, сирот горемычных, прими же и ты от людей новгородских поклон и привет!
Старец опустился на колени и приник головою к ногам князя, но Владимир быстро нагнулся и, подняв, обнял его и поцеловал. Вечевики словно обезумели. Им казалось, что в лице этого старца их князь дал поцелуй всему Новгороду.
– Солнышко красное, князь любый! – ревела толпа. – Веди нас всех на врагов твоих. Кто твои враги, тот и Господину Великому Новгороду злой обидчик!
– На Киев веди нас?
– Все пойдём за тобой!
– Смерть. Ярополку!
– Будь князь великим!
Пред Владимиром в это время стоял уже другой боярин.
– Пожалуй ты нас, сирот, князь наш, первой твоею милостью, – говорил он, сопровождая свои слова поклонами, – терпим мы великие обиды от кривичей. Их Полоцк выше Новгорода стать хочет. Изничтожь ты ворога... Пусть, что солнце на небе одно, и Новгород в земле приильменской один будет.
Глаза Владимира сверкнули радостным блеском.
– Слышишь, народ новгородский, – крикнул он, – боярин твой именитый об обидах, что чинит Великому Новгороду Полоцк, жалуется. Пожалую я вас, Новгород, своею милостью. Изничтожу обидчика, сокрушу его силу, и будет Новгород мой вовеки славиться.
Опять будто искры пролетели в толпе.
– На кривичей! На Полоцк! На Рогволда! – ревела толпа, и Владимир, слушая с улыбкой эти крики, вспомнил гордую княжну Рогнеду и её гордые слова: «Сына рабыни разуть не хочу».
Непроходимые леса покрывали берега речки Полоты.
Века стояли они, угрюмые, молчаливые. Жизнь будто замерла в их чащах. Звери редко забегали туда, птицы не залетали. И вдруг оживились угрюмые леса. Тучи воронья кружатся над ними, хищные звери убегают в непроходимые чащи. Там, где ещё недавно царила тишина, раздаются человеческие голоса, слышится бряцание железа, стук топоров, скрип колёс.
Это идёт князь новгородский Владимир с дружинами своими: норманнской, варяжской и новгородской. Идёт он на обидчика Господина Великого Новгорода полоцкого князя Рогволда, чтобы отмстить ему и его гордой дочери за страшное оскорбление, которое было нанесено ему.
Скор и решителен был князь Владимир Святославович. Недолго засиделся он на Волхове после того, как новгородцы признали его своим князем. Спешит, пока горят к нему любовью новгородские сердца, расплатиться с злым ворогом за обиды, и нет у него жалости к тем, кого он обрёк грозной смерти.
Добрыня Малкович остался за князя в Новгороде.
Княжья дружина где по рекам, на лодках, где по берегу идёт. Часто приходится воинам прорубать себе путь через лесные чащи. Тогда начинает громко стучать топор, и валятся под ударами его простоявшие века великаны-деревья.
Когда дружинники останавливаются на ночлег, яркое зарево от бесчисленных костров поднимается к небесам; плывут стаями багровые облака, с громкими жалобными криками разлетаются потревоженные птицы, спешат забраться подальше в лес вспугнутые звери.
Князь неутомим. Мало даёт он отдыху своим воинам: идут, пока тёмная ночь не настанет, подымаются, чуть только свет забрезжит.
Владимир Святославович всем показывает пример неутомимости. Позже всех ложится он спать, раньше всех поднимается. Большой путь нужно пройти ему и его дружинам, и пройти с такой быстротой, чтобы полоцкий князь не успел даже вестей получить о приближении неприятелей.
Там, где тихая Полота впадает в бурную Двину, залёг у воды Полоцк. Крепкие высокие стены окружают его, рвы глубокие опоясывают со всех сторон. Силён Полоцк, могуч его князь Рогволд. Течёт в его жилах кровь норманнская, и битвы да жаркие сечи – его любимая забава. Таким сильным чувствует он себя среди беспредельных киевских лесов, что Новгорода не страшится, а когда прослышал, что приняли новгородцы опять к себе возвратившегося на Русь князя Владимира, так набежал он на области новгородские, много там людей побил, много селений выжег и лишь после этого ушёл опять в свои леса.
С одним только киевским князем Ярополком дружит полоцкий князь. Выдаёт он ему в супруги свою красавицу дочь Рогнеду, и к концу лета должен он отправиться на Днепр. Там его Рогнеда станет великой княгиней, и не будет на всей Руси женщины выше её. Она, как Ольга, мать Святослава, будет правительницей всей огромной страны, раскинувшейся от Варяжского моря и до Чёрного.
Слаб князь Ярополк, и умная Рогнеда сумеет подчинить его своей воле, а по дочери и отец будет в целой Руси полномочным владыкой. Русь же не полоцкое княжество: поднять её да пойти на богатую Византию, как Олег, Игорь, Святослав ходили, – большая добыча будет!
Честолюбивые мечты не давали покоя полоцкому князю; с гордостью поглядывал он на своих двух сыновей, вышедших во всём в отца: и могучею силою, и отчаянной храбростью.
Случилось так, что в то время, когда Рогволд стал уже собираться в Киев, верные люди принесли ему весть о том, что идёт на него с сильной дружиной новгородский князь.
Весь так и закипел ярым гневом полоцкий князь. Недавний изгнанник первым на него меч поднять осмеливался! Нужно показать ему, что не может оставаться безнаказанной такая дерзость...
Знал Рогволд, что Владимир ещё до своего ухода за море дал страшную клятву погубить старшего брата, понял он, что с тем новгородский князь и на Полоцк идёт, чтобы уничтожить самого сильного из союзных Киеву князей. Решил он тогда же преградить дорогу наступающему неприятелю и начал созывать свои дружины.
Когда собрались все, вышел князь Рогволд на стены и окинул взглядом свои дружины. Радостью наполнилось его сердце. Трудно было бы потерпеть неудачу со столькими воинами!
Рогволд был уверен, что у Владимира невелика дружина. Новгородцев же полоцкий князь ни во что не ставил. Знал он, что эти воины только и храбры, что до первой неудачи. Вся их энергия пропадала, как только успех начинал склоняться на сторону неприятелей. Бросались тогда новгородцы врассыпную, и никто не мог удержать их в такие минуты; не выдерживали также новгородцы слишком стремительного натиска, и поэтому никто не считал их серьёзной боевой силой. Поэтому-то и был уверен полоцкий князь в своей победе.
Наконец, когда собрались все дружины полоцкие, Рогволд решил, что настала пора выступать навстречу Владимиру; осведомлен он был, что спешно идёт на него новгородский князь, что утомлены далёким походом его воины.
На рассвете началось выступление Рогволдовых дружин. Оба сына полоцкого князя вели их; сам Рогволд остался последить за тем, чтобы никто не остался около города.
– Ухожу я, дочь моя любезная! – говорил он на прощание Рогнеде, – ухожу ненадолго. Возвращусь, наказав дерзкого. Я отведу его в Киев Ярополку, и будет он моим подарком твоему супругу!
– О, отец! – только и проговорила в ответ Рогнеда.
Тоска вдруг словно тисками сжала её сердце. Она закрыла глаза, и ей живо представился красавец новгородский князь, окровавленный, израненный, на в то же время гордый, властный, угрожающий, но не просящий пощады... И жалко, до боли сердца жалко стало гордой княжне Владимира,– и поняла она, что нет у неё на душе зла против него, что и оскорбление нанесла ему она сгоряча.
В Полоцке оставалось несколько десятков воинов. Князь Рогволд так был уверен в своей победе над Владимиром, что даже не нашёл нужным оставить крепкую защиту своему стольному городу.
Княжна Рогнеда и сама не знала, о чём тоскует её душа. Она была уверена, что новгородское воинство будет разбито дружинами её отца, но ей как-то тяжело и страшно становилось при мысли об этой несомненной, по общему мнению, победе. Новгородский князь не выходил у неё из головы. Не в состоянии забыть была княжна Рогнеда, как он явился свататься к её гордому отцу. Из терема ещё видела она красавца князя, сердечко её забилось при одном взгляде на него, но потом от мамушки да от нянюшек узнала, что распалился гневом Рогволд на своего гостя, когда узнал, с каким делом он явился к нему. Вскоре сама она под влиянием отца возмутилась, что сын пленницы, положение которого в Новгороде в то время становилось очень шатким, осмеливается просить её, княжью дочь, себе в жёны. Послала она ему гордый ответ, но легче на душе не стало. Отец и братья её были довольны, но сама она горько раскаивалась в своих словах, и вот опять теперь живо напоминает ей о себе Владимир Святославович.
Женским чутьём поняла Рогнеда, что не вражда к Рогволду и не жажда добычи ведёт новгородского князя на Полоцк; что идёт красавец рабынич добывать её, княжну Рогнеду... Добром, дескать, покориться не хотела, так силой возьму...
«Нет, не бывать этому! – думала княжна, – не добраться ему до меня силой, сам сложит свою буйную голову». И опять словно тисками сжала какая-то сила молодое девичье сердце.
Вот и день прошёл, тревожный, томительный! Ночь наступила. Весь Полоцк уснул мирным сном. Только часовые стражники на стенах стоят, перекликаясь друг с другом сонными голосами.
Сидит княжна Рогнеда в своей опочивальне. Нет у неё сна. Мрачные предчувствия давят и мучат её.
Вдруг необычный шум заставил Рогнеду приподняться на постели. Будто весь Полоцк проснулся среди ночи.
Вскочила она, кое-как накинула на себя одежду, разбудила мамку.
Не понимая, что случилось, княжна выбежала на крыльцо терема.
– Что случилось? – крикнула она. – Где отец?
– А вот пусть он скажет! – послышались голоса.
Из толпы вышел окровавленный, едва державшийся на ногах человек, в котором Рогнеда узнала одного из дружинников своего отца.
– Где отец? Где братья? Где дружины? – спрашивала она, уже предугадывая.
– Горе, горе, княжна, – простонал раненый, – новгородский князь одолел... Дружины перебиты: кто разбежался, кто в плен попал – нет их... Князь Рогволд умер, братья твои, Рогволдовичи, тоже... Горе нам, горе нам! Завтра новгородский князь здесь будет, Полоцк возьмёт, всех нас поберёт!
Стон вырвался из груди княжны, но она, пересилив невыносимую сердечную боль, воскликнула, желая ободрить жадно слушавших её людей:
– Придёт и уйдёт... В Киев за помощью пошлём, а пока за стенами отсидимся... А ты рассказывай, как беда приключилась...
Раненый рассказал о печальном для Полоцка и всего полоцкого княжества событии...
Недолго пришлось князю Рогволду искать своего врага. В полдня пути от Полоцка встретились обе дружины.
Рогволд послал сыновей посмотреть, много ли у Владимира воинов и какие они. Рогволдовичи вернулись и сообщили, что против половчан только новгородские дружины. Отец не поверил и сам отправился посмотреть. Увидя врагов, он рассмеялся. Было их больше, чем ожидал полоцкий князь, но зато, как он убедился, это действительно были новгородцы. Они стояли узким полукружием, и наибольшее их число было в центре. Так строились новгородцы для битвы, рассчитывая на то, что обходными фланговыми движениями они успеют охватить врага, прежде чем тот успеет нанести решительный удар. Но чаще всего случалось, что враги быстрее приводили в беспорядок босой строй и о никаких обходах не могло быть и речи. Так было и теперь. Князь Рогволд построил свои дружины острым клином, намереваясь сперва разрезать пополам врагов, а затем обрушиться на разделённых всею тяжестью остальных своих дружин.
Удивительно ему было, что в новгородской рати совсем не видно было варягов, которые, как знал он, пришли с Владимиром из-за моря. Но он сейчас же объяснил себе это обстоятельство тем, что варяжские дружины оставлены в Новгороде, дабы в случае поражения Владимир мог удержать в своей власти Приильменье. Такое соображение, казавшееся вполне вероятным, так успокоило полоцкого князя, что он поторопился начать битву, которая, по его мнению, должна была быстро закончиться.
Место было неудобное для нападения. Неприятелей разделяла речка, приток Полоты. Чтобы добраться до новгородской рати, нужно было переправиться через неё; Рогволд рассчитал, что места всё-таки хватит для разбега его дружины при ударе на новгородцев. По его знаку тучи стрел понеслись за реку. Оттуда ответили тем же. Со свистом носились стрелы, не причиняя, впрочем, особенного вреда; но под прикрытием их полоцкие дружины, предводимые младшим Рогволдовичем, начали переправу.
Полоцкий князь зорко следил за наступлением своих дружин. Стрелы полочан произвели своё действие: осыпаемые ими неприятели медленно стали отходить, сохраняя, однако, свой прежний боевой порядок. Опять Рогволд был удивлён, но и тут приписал отступление новгородцев их полнейшей неспособности выдержать натиск. Старший Рогволдович перевёл своих воинов за реку и, построив, как приказал отец, повёл их, всё ускоряя движение, вперёд, стараясь при этом ударить в середину неприятельской рати. Лишь только началось это движение, младший его брат сейчас же двинул за реку остальную рать, чтобы немедленно поддержать нападавших.
Рогволд остался на берегу, любуясь движением своих отрядов. Он видел, как заволновались враги, как заколебались их ряды по мере того, как подходили предводимые его старшим сыном дружины.
Но вот страшной силой врезался живой клин в гущу новгородского центра и раздвинул пополам живую стену. Всё дальше входил клин, а новгородская рать только разделилась, но не бежала. Слышен был отчаянный шум боя. Мечи и топоры с сухим треском ударялись в щиты. Вопли раненых оглашали воздух. Второй отряд, предводимый младшим Рогволдовичем, кинулся вперёд и тоже ударил по новгородцам. Однако новгородцы стояли на своих местах. Рогволд вдруг побледнел. Раздался протяжный заунывный вопль, в котором полоцкий князь узнал боевой клич скандинавских берсекеров...
