Текст книги "Варяги и Русь"
Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)
Соавторы: Франц Добров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 51 страниц)
В стане варягов скоро узнали, что задумали князья. Там постоянно был Андрей. Он твердил о свершившемся чуде остаткам княжеской дружины и сумел вселить в сердца суеверных людей такое почтение к невидимому Богу византийцев, что варяги не только не роптали на то, что князья их готовились переменить свою веру, но даже одобряли их, рассчитывая, что Бог христиан будет им таким же защитником, как и византийцам.
– Пусть князья меняют свою веру! – говорили дружинники. – Всё равно они не нашему Перуну молились...
Дир к принятию христианства относился с таким же пылом, как и Аскольд.
Князья готовились к принятию христианства под руководством назначенных патриархом Фотием епископов.
Их души уже давно готовы были к восприятию нового учения, и они охотно внимали всему, что говорили им наставники. Многое из этого Аскольд и Дир слышали ранее, ещё в то время, когда они ходили с викингами на франков и на саксов. Они часто вспоминали тот случай, когда непобедимый Рюрик был побеждён крестом.
Когда Фотию сообщили, что князья достаточно подготовились к принятию святого крещения, он назначил день для совершения таинства.
Сам император был воспреемником у новокрещаемых.
Так, Аскольд и Дир, киевские князья, стали христианами.
Константинополь возликовал.
В императорском дворце дан был даже пир, на котором князья присутствовали с такой же непринуждённостью, как на пирах в своём Киеве...
После пира Аскольд заговорил с Македонянином о том, что интересовало теперь его больше всего.
– Вот, Василий, – сказал он ему, – я и брат мой стали теперь христианами.
– Я от всей души искренно могу только радоваться за вас, князья, – было ответом хитрого царедворца, сообразившего, уже о чём пойдёт разговор.
– Ты, вероятно, помнишь, о чём мы говорили с тобой? – спросил Аскольд.
– О чём?
– Об Ирине!
– Как же, помню! Я уже был с ходатайством за тебя у великого императора.
– И что же?
– Он дал своё согласие! Ты можешь взять Ирину своей женой.
– Но пойдёт ли она за меня?
– А об этом спроси ты, храбрый витязь, её сам, – усмехнулся Македонянин.
– Когда же я увижу её?..
– Погоди немного!
Василий вышел.
Киевский князь в великом смущении ждал, что будет. Ему казалось, что он слышит биение собственного сердца...
Наконец он услыхал лёгкие шаги Ирины.
– Ты... наконец! – прошептал он. – Знаешь ли, я – христианин!
– Знаю это, вождь, и искренно обрадована теперь за тебя...
– А за себя? – тихо, тихо спросил Ирину Аскольд, заглядывая в её глаза.
– И за себя также, Аскольд! – чуть слышно отвечала она.
Но напрасно Аскольд думал, что всё закончено. Вардас и Македонянин со дня на день всё откладывали и откладывали свадьбу...
Пока князья были в Константинополе, ни разу не удалось им побывать среди своих. Не раз собирались они в своё становище, но Василий Македонянин под разными предлогами удерживал их.
И князья оставались.
А между тем остатки княжьей дружины уже пришли в себя, опомнились от перенесённого потрясения, впечатление бури сгладилось. Число дружинников увеличилось собравшимися с разных сторон товарищами, спасшимися от гибели.
Пришедшие в себя после погрома варяги почувствовали силу.
– Чего это наших князей-то держат? – кричали в становище.
– В гости позвали, а назад не пускают!
– Мы без князей всё равно что без головы! Не знаем, уходить нам или здесь оставаться.
– Здесь – так, пожалуй, с голодухи вспухнешь!
– Так пойдём скорее на Днепр – там хлеба вволю.
– Как пойдём? А князья?
– А чего они там сидят!
– Да, может, их не пускают.
– Так пойдём и вызволим! Вернёмся без князей – нам позор во веки веков будет.
– Вызволим! Вызволим!
– И в Византии, как хотим, позабавимся! Душеньку отведём!
Подобные крики становились всё громче и громче.
В Константинополе всего этого испугались не на шутку. Все сведения из становища приходили туда немедленно, и, как ни мало было варягов, нападение их могло наделать множество бед.
– Чего вы медлите? – говорил Фотий. – Мы добились своего; эти вожди варягов приняли крещение, ну и пусть их идут обратно к себе.
– А Изок?
– Что он?
– Он упорствует, не хочет принять Христову веру.
– И те варяги, которые в становище, тоже продолжают кланяться своему Перуну, что же из этого?! Ну, держите этого юношу заложником!
Если бы только Фотий знал, что накликает он этим на Византию!
Совет патриарха в виду происходившего в варяжском становище был принят, как спасительный...
Василию Македонянину пришлось вести новые переговоры с князьями.
Он повёл дело, как всегда, весьма тонко, заботясь только о выгоде своей страны.
– Князья мои дорогие, – говорил он Аскольду и Диру, когда они, по его мнению, были уже достаточно истомлены неопределённостью своего положения, – князья дорогие! Вот, познали вы Теперь веру Христову, что вы теперь думаете делать?
– В Киев бы! – с тоской ответил Дир.
– Я бы так же думал, вы теперь христиане, зачем оставлять народ ваш во мраке язычества? Вы должны поделиться с ним своим счастьем и просветить его великим светом христианского учения.
– Отпустите нас с миром, и мы пойдём, – сказал Дир.
– Мы не держим вас, но теперь поговорим О деле. Ты, Аскольд, видел сам величие Византии, сам дивился ему, видел, что не только земные, но и небесные силы защищают святой город. Так вот, думаешь ли ты бороться с нею и теперь, когда сам стал христианином? Неужели ты решишься идти на этот город как враг и вести на нас полчища варваров, чтобы разорить этот город и воспользоваться жалкими богатствами, которых у тебя и без того много? Я думаю – нет! А если другие варвары осмелятся пойти с такими же целями или городу святош Константина понадобятся храбрые воины, готовые защитить его, разве не дашь ты нам своих? Ведь этим ты прославишь своё имя. А если соплеменники твои с Ильменя осмелятся пойти на нас войной, неужели ты не преградишь им путь и не ляжешь сам на поле брани, защищая святой город? Скажи, готов исполнить ты всё это?
– Исполню! – глухо ответил Аскольд.
– И за народ свой ручаешься?
– И за народ... пока жив!
– Так мы запишем всё это и заключим навеки нерушимый договор, который вы оба подкрепите клятвами. Согласны?
– А что я получу за это? – спросил Аскольд.
– Ирину, – с улыбкой сказал Македонянин. – Согласен?
– Да! – отвечал князь.
Лишь только договор был заключён, Аскольда и Дира отпустили в становище их дружины.
Дело было сделано, и они должны были успокоить своим появлением волновавшихся варягов.
Византийские политики всегда рассчитывали свои ходы.
Князья успели как раз вовремя. Терпение варягов истощилось, и они уже решили нагрянуть на Константинополь, чтобы «возвысить» своих князей. Их появление в становище встречено было громкими криками.
– Князья, князья! Слава Перуну! – слышалось со всех сторон.
– А мы уже вас выручать хотели идти!
– Разнесли бы мы это гнездо!
– Уж камня на камне не оставим!
– Говорят, вы крестились?
– Что же, на то ваша воля... Их Бог через вас и нам помогать станет. Уж покажем мы им с Его помощью себя. Вот важно-то будет!
Аскольда и Дира обрадовали эти проявления преданности. Они поняли, что связь между ними и их дружинниками не порвалась.
Аскольд первый заговорил со своей дружиной.
– Товарищи и друзья! – громко начал он. – Действительно и я, и брат мой Дир теперь христиане; отчего бы и вам не познать это учение вместе с нами? В этом учении истина.
Аскольд сделал ошибку, заговорив с дружинниками теми же словами, какими его самого наставляли в вере.
– Нет, нет, – раздались в ответ на речь князя крики, – над собой у вас своя воля, а мы стоим за Перуна, за весёлого Леля. Они с нашими отцами были, пусть и с нами останутся, не хотим других, желаем быть по старине.
Аскольд понял, что он не так повёл речь.
– Я только предложил, а каждый волен поступать, как желает, – сказал князь, – но вот, что я приказываю вам теперь, собирайтесь, мы скоро, как только окончатся сборы, пойдём домой на Днепр, в наш родной Киев.
– В Киев, в Киев! Домой, домой! – раздалось вокруг князей.
– Пора, княже! – сказал один из старейших дружинников. – Пора! Заждались, чай, нас дома... Туда, поди, и вести уже о нашем горе дошли! Да это не беда, не люди нас победили ведь... Так нам и домой не стыдно вернуться... Только бы поскорее, княже!
– Верю тебе, старик! Заскучали все вы! – проговорил князь. – Собирайтесь в путь-дорогу.
– А вы князья?
– С вами же! Только вернёмся мы не надолго в этот город – не всё ещё дела закончены.
– Твоё дело. А что, нам туда нельзя? Там, говорят, и поживиться есть чем!
– И думать не смейте об этом! – закричал Аскольд. – Мало вам беды! Так ещё понадобилось? А если осмелитесь только, не считайте меня и князем своим, уйду от вас и Дир со мной! Идите домой одни, как хотите, князей своих бросив...
– Зачем же? Из послушания твоего не выйдем, что приказываешь – всё по-твоему будет! Иди с миром, возвращайся только скорее да веди нас домой...
Князья не долго были в Византии и поспешили вернуться обратно.
Византийские правители щедро одарили и наградили их всех.
Аскольд вёз с собою добычу, которая более всего была ему по сердцу, – молодую жену.
Прошло ещё несколько дней, и варяги оставили берега, где постигло их несчастье. Из ушедших с ними из Киева скандинавов не было почти никого теперь... Ни Руара, ни Ингвара, ни Ингелота, ни Стемида, ни Родерика... Никого из тех, кого Аскольд и Дир привыкли постоянно видеть около себя и на пирах, и в битвах.
Никто не веселил возвращавшихся песнею; не было и скальда Зигфрида.
Зато вместе с возвращавшимися варягами отправлялись на Днепр византийские священники... Аскольд обещал воздвигнуть на киевских высотах храм во имя Бога живого, в которого он так нежданно уверовал!
Не было среди возвращавшихся и Изока...
Византийцы задержали его как заложника и на все просьбы князей отпустить Сына Всеслава отвечали отказом.
VIОстатки флотилии только ещё подходили к устью Днепра, а на его берегах уже было известно, что князья возвращаются.
Плач стоял на Днепре. Не было селения, где бы не оплакивали ушедших и не возвратившихся.
Князей, впрочем, никто не обвинял. Всем было известно, при каких обстоятельствах потерпели они ужасное поражение.
О том, что князья переменили веру, никто на Днепре не говорил. Все считали это их личным делом.
Но плач не прекращался: слишком уж многие не вернулись домой.
Узнал обо всём и Всеслав. Узнал и стал думать глубокую думу: «Вихрем так и разметало... Христианский Бог, говорят, против них пошёл. Нет, что ни говори, а с Рюриком или с Олегом ничего подобного не случилось бы... А тут – князья!.. Пировать да к бабам ластиться – на это их станет, а воевать да врагов бить – нет их... Шутка ли – и дружина погибла, и струги потеряли, и сами с пустыми руками возвращаются! Где и когда и у кого это видано и слыхано? Дружину потерять – в ратном деле, мало ли что бывает! Сегодня счастье за одних, завтра за других – так то в честном бою, а тут без всякого боя... Подойти, стать и потерять всё... Тоже в фиордах родились, с викингами ходили, а бури заметить и остеречься не могли... Бури! Когда её в Скандинавии каждый мальчишка носом чуять должен! А потом вдруг свою веру бросили и в чужую ударились. Может, эта вера и хорошая, всех вер лучше, да и вернее всего, что так, коли их Бог Сам помогает: бури посылает, а всё же на отцовскую менять её не следует.
И как менять-то! Потихоньку, одному! Уж если князь признал, что чужая вера лучше своей, так и объявил бы он о том народу, собрал бы его, пошёл бы с ним, завоевал бы её, веру эту, да вместе с народом и принял бы, а так, тайно!»
Всеслав глубоко был возмущён поступком Аскольда.
Однако он с нетерпением ожидал возвращения князей, думая, что они привезут ему любимого сына.
И вот киевский народ высыпал на берег Днепра встречать возвращавшихся князей.
Вот наконец показались паруса стругов. Но как их мало! Столько уходило и столько вернулось!..
Всеслав ждёт князей, кипит его сердце, волнуется... На корме княжеского струга он видит Аскольда, с ним Дир, «жрецы» христианского Бога, и больше никого...
– Где же Изок, княже? – весь дрожа от волнения, спрашивает Всеслав.
Аскольд потупился, молчит...
– Он остался в Византии! – поспешил ответить за брата Дир.
– Почему?
– Заложником!
Нахмурился, потемнел Всеслав, но ни слова не сказал более.
И князья ничего не сказали.
В палатах князей, когда Аскольд рассказывал всё происшедшее, Всеслав тоже молчал, но когда тот кончил говорить, поднял голову и голосом, в котором слышались и мука, и негодование, спросил:
– Княже, а как же твоя клятва?..
Что мог ответить Всеславу на этот вопрос Аскольд?
Византия осталась неприкосновенной, Изок не был возвращён отцу, клятва, страшная клятва, осталась не исполненной!
«Нет, не князья это, не князья! Даже держаться по-княжески не умеют!» – с тоской подумал Всеслав.
Аскольд продолжал далее свой рассказ о неудачах похода и сделал ошибку. Он подробно описал богатство и великолепие Константинополя и даже, что было всего неосторожнее, поведал о его полной беззащитности.
– Когда же ты поднимаешь новый поход, княже? – спросил Всеслав.
– Больше никогда! – горячо воскликнул в ответ ему Аскольд.
– Как никогда?
– Вечный мир будет теперь между Киевом и Византией!
– Вечный? – с изумлением переспросил князя Всеслав.
– Да!
– Почему?
– Я заключил договор об этом.
– Не спросив народа?
– Я – князь, и мне спрашиваться не у кого! – гордо ответил Аскольд.
– Тогда расскажи мне, в чём твой договор с византийцами?
Аскольд подробно передал содержание договора. Всеслав сразу понял, что означает подобный договор.
– Да что же ты наделал, княже! – воскликнул он.
– Как что? Я тебя не понимаю.
– Киев по этому договору стал рабом Византии и сам ничего не выиграл. Мало того, ты не один Киев продал Византии, ты и Ильмень наш отдал ей... А что ты получил взамен того, что сам дал?..
– Вечный мир, вечный покой...
– А что в них, если закабалена родина... И ты будешь держаться этого договора?
– Как же иначе? Я поклялся в этом.
– Ты был слеп!
– Не тебе меня учить! Ещё раз тебе говорю: я князь!
Всеслав только тяжело вздохнул в ответ.
«Не князья, не князья это!» – ещё раз подумал он.
Когда Всеслав ушёл к себе, тяжело было у него на душе... Изок томится в плену, нового похода не будет. Это очевидно. Договор, позорный для славянства договор заключён. Нет и надежды на то, чтобы, помимо князя, поднять новый поход. Из Скандинавии в Киев никого не осталось, а славяне – за князей. Они не послушают его, Всеслава, не пойдут за ним, как шли за князьями. Кто же тогда выручит из византийского плена Изока, кто вызволит славянство из-под позорного ярма Византии?
Тяжело было на душе Всеслава. Припомнилось ему прошлое, и прежде всего Ильмень. Там ведь княжит Рюрик, этот сокол, перед которым всё окрест трепещет... Там с Рюриком и Олег, этот храбрец из храбрецов скандинавских, не останавливавшийся ни перед чем, ни перед какой бы то ни было опасностью. Он бы уже не предал своей земли, не испугался бы бури... Вот у кого нужно просить защиты... Вот кто поможет освободить Изока, смыть пятно позорного договора с Киева! Но ведь прежде Византии они должны будут прийти сюда... Тогда Аскольд и Дир погибнут!.. Ну и что же? Погибнут ведь только они, а не весь народ приднепровский. Договор заключён ими – не будет их, и Киев будет свободен от договора...
До утра не сомкнул глаз Всеслав – всё думал и чем дольше думал он, тем всё более и более укреплялся в своих мыслях.
На следующий день пришёл он к князю, всё обдумав.
– Княже! Долго мы жили с тобой, вместе хлеб-соль водили, – сказал он Аскольду, – но теперь прости, не слуга я тебе больше.
– Как, что? – встревожился Аскольд.
– Так, ухожу я, прости...
– Куда же ты идёшь?
– Куда ветер подует!.. На все четыре стороны! – уклончиво ответил Всеслав.
VIIВ Киев редко приходили вести с великого озера славянского.
Но если бы приходили они чаще, то Аскольд и Дир узнали бы о той тяжёлой борьбе, которую пришлось выдержать с ильменскими славянами их бывшему другу...
Рюрик, подавив наконец рознь, стал княжить на Ильмене спокойно. В это время появился на Ильмене Всеслав. Его приняли в княжьих хоромах на Рюриковом городище. Сам князь тотчас же поспешил принять его в свои объятия. Да и как было не принять старого товарища – ведь это был Всеслав, не раз и не два деливший с Рюриком опасности и труды походов. Но более всех обрадован был появлением Всеслава Олег. Он принёс ему весточку о тех, кого Олег в глубине души считал изменниками их общему делу. Никак он не мог забыть того, что объявили они князю, которым они были посланы покорить под его власть земли приднепровские, после того как осели там: «Ты будешь конунгом на севере, а мы – на юге, – уведомляли ярлы Рюрика, – и друг другу не помешаем мы, если же понадобится помощь тебе наша, можешь на нас рассчитывать. Готовы мы вступить с тобою в союз; изменниками нас не считай, потому что не давали мы тебе клятвы в верности, и ярлы мы свободные, ни от кого не зависимые». Независимые! А разве он, Олег, конунг Урманский, зависим от кого-нибудь? Он зависим только от уз дружбы и не изменил этим узам. Он предлагал Рюрику пойти и наказать виновных, но тот не пустил его.
– Нет, мой брат, нам и здесь ещё слишком много своего дела. А Киев рано или поздно от нас не уйдёт – всё равно будет наш, как и вся земля славянская. Ярлы нам же ещё услугу делают, к Киеву дорогу прокладывают. Нам после них легче будет пройти, потому что они такие же варяги, как и мы. Поэтому-то и оставим их в покое до поры до времени, пусть они там забавляются, будто они новое великое княжество на юге основали... всё равно их княжество к нам перейдёт. Да и сами ярлы наши Аскольд и Дир совсем нератные люди. Они к тихой, мирной жизни склонны. Это ты знай!
– Ты прав, как всегда, мой Рюрик! Затаю я до времени думы мои, но потом буду просить я у тебя позволения разделаться с изменниками, – отвечал Олег.
– Придёт время, пойдёшь и ты на юг!
Увы, всё время, пока княжил на Ильмене Рюрик, для Олега было столько дела, что и подумать о новых завоеваниях было некогда, но вот теперь пришёл с Днепра Всеслав и нечто невероятное рассказал об Аскольде и Дире.
Олег верить отказывался, чтобы скандинавские ярлы могли так перемениться, но Всеслав приводил подтверждения и не верить было невозможно.
Более всего возмутился Олег тем, что Аскольд не сдержал своей клятвы и не обратил в развалины столицу Византии; при рассказе же о тех богатствах, которые были скоплены в Константинополе, глаза норманна загорелись.
– Клянусь Одином! – воскликнул Олег. – Лишь только управится с делами Рюрик, мы пойдём, Всеслав, на Днепр, и беда тогда изменникам!
Он несколько раз пытался заговорить с Рюриком о Киеве, но тот отвечал только одно:
– Не время ещё!
Рюрик полагал, что норманны ещё недостаточно укрепились на Ильмене, чтобы начать новые походы.
Всеславу приходилось ждать.
Но вот умер Рюрик. Только тогда народ славянский понял, кого он теряет с его смертью. Был могуч князь, но не смертным бороться со смертью...
Рюрик был погребён, и его наследником стал его сын – младенец Игорь, а за него стал править ильменцами его дядя, мудрый Олег. Теперь он был свободен. Он мог бы сразу пойти на Днепр, но некоторые недовольные правлением Рюрика роды приильменские пробовали возмутиться. Нужно было унять их... Когда же это дело было закончено, Олег, собрав грозную рать, вместе со Всеславом пошёл в поход на ничего не подозревавших киевских князей.
В Киеве настали другие времена. Не мог нарадоваться народ приднепровский на своих князей-христиан. Больно уж ласковы да добры они стали. И прежде любили их, а теперь ещё пуще любить начали.
– Что солнце на небе – то князья наши! – говорили киевляне.
– Приветливее да ласковее их и не найдёшь!
– Где уже найти!
– Не то, что в Приильменьи...
– Ну, там князь – другое дело... Там князь по народу – кремень...
Вернувшись с молодой женой в свой стольный город, принялся Аскольд за устроение своего Приднепровья. Дир во всём помогал ему делом, а молодая княгиня Ирина разумным советом.
Недаром супруга киевского князя и. детство, и юность свою провела в императорском дворце Византии, недаром постоянно слышала она о делах правления. Всё это, как нельзя более, теперь пригодилось ей…
– Войной иди, когда тебя вызывать будут, – говорила она своему супругу, – а дома у себя – добром да ласковым словом куда больше сделаешь!..
И следовал её советам Аскольд. Никого он не «примучивал», даже древлян, собирая с них положенную дань. Отдадут добром – ладно, не отдадут – Бог с ними.
И такое отношение ценили во всех племенах и родах Приднепровья. Без «примучивания» мало было родов, за которыми бы недоимки считались. Сами несли, не дожидаясь, когда дружина княжеская пойдёт. Легко, стало быть, жилось. И в самом деле легко. Киев рос не по дням, а по часам. Мир с Византией был для него благодетельным. Развивалась торговля. «Гости торговые» теперь из Понта Эвксинского, из славных городов, что под рукою Корсуни города были, из Византии самой, из-под вечноголубого неба Италии не переводились в Киеве. Прежде их много было, а теперь втрое больше стало. Безбоязненно шли они, уверенные в княжей охране. Аскольд и Дир обо всех и обо всём Заботились. Странноприимные дома для путешествующих устроили, хоромы для заболевающих недугами возвели, по близости от торговой пристани, храмы Бога живого соорудили и столь набожны были, что ни одного богослужения не пропускали, чувствуя себя легко и отрадно в храме.
– Эх, счастливы мы, Дир мой! – говорил Аскольд. – Боюсь я даже...
– Чего?
– За будущее боюсь... Не верится мне всё, чтобы такое счастье на земле людям надолго дано было...
Дир усмехался.
– И откуда у тебя только мысли такие являются, брат мой! – говорил он.
– Ах, Дир! Вспомни жизнь нашу прежнюю. Что такое мы были с тобой? В фиордах мы не простые люди были – ярлы. Да для чего мы жили! Помнишь песню Рулава: «Нет в мире лучше дел войны». Неужели мы только для кровавых потех на свет Божий родились? Неужели счастье только в одних боях, грабеже и насилии над беззащитными? А ведь в этом только и проходила жизнь викингов. Вот и теперь сравниваю я жизнь, которую мы с тобой здесь ведём, с прежней жизнью нашей. Так теперь хорошо, так теперь легко и привольно. Не слышишь звона мечей, не слышишь воплей несчастных жертв. Никто не проклинает наше имя, никто с ненавистью не смотрит на нас, все только благословляют нас да глядят нам вслед с любовью... Сердце покойно, душа радуется. Вот и думаю я, тоща мы были бедняками, нищими, а теперь полупили богатство великое... Разве не богатство покой душевный? Его-то и боюсь я потерять. Ведь живём мы и не знаем сегодня вечером, что завтра утром будет. Безоблачно небо, светит с него солнышко, так и льёт оно свои лучи благодатные, животворные, вдруг откуда ни возьмись, набежит туча чёрная, скроет и небо ясное, и солнце радостное, потемнеет все, как в ту бурю над Византией, затуманится свет далёкий и ударит гром с молнией... Так вот и жизнь наша...
– Всё в воле Божией, Аскольд, – утешал его Дир.
– Так это, и с христианским смирением готов я принять всё ниспосылаемое мне. Только тяжело терять недавнему бедняку только что полученное богатство...
– Да что тебя страшит?
– Народ наш страшит меня...
– Народ, чем?
– А так, чувствуется, что мы не родные с ним...
– Ну, напрасные страхи, разве тебя не любят в народе киевском!
– Любят-то любят, да всё не так, как хотелось бы мне!
– Чего же тебе хотелось бы?
– Видишь ли, и за больными я сам хожу, и бедных людей оделяю щедро, и дань не примучиваю, а всё чувствуется, что как на чужого смотрят на меня. Вот Рюрик на Ильмене. Тот сумел своим стать.
– Так он и по крови свой.
– Свой-то свой, а когда вернулся на Ильмень с фиордов, совсем чужаком был. Он ли не железной рукой держит приильменцев. Голову поднять опасаются, а случись что, своего князя не оставят, все как один за него пойдут и с радостью великой костьми лягут, а за нас с тобою, не думаю...
– Но почему же?
– Говорю тебе, чужие мы народу.
– Да как это чужие? Мы ли для него не стараемся?
– Всё даром идёт, все старания наши. Чужие мы славянам.
– Да в чём ты это видишь?
– Если бы народ своих в нас видел, последовал бы за нами во всём. Бросил бы он Перуна своего и уверовал в Бога Истинного, Которому мы с тобой поклоняемся и Которого чтим...
Прав был Аскольд! Чутким сердцем своим понял он, что и в самом деле нет у них прочной связи, которая приковывает неразрывными узами народ к его главе... Любили, что и говорить, в Киеве и на Днепре Аскольда и Дира, да не было у князей единой с народом верь!.. Была любовь, не было единения, князья и в самом деле оставались чужими своему народу...
– Хороши-то, хороши князеньки наши, – поговаривали в народе, – да только просты больно...
– Как просты?
– Да так... Уж если ты князь, так будь, что солнце на небе: сияй, а близко не подходи... Что ты такое, разглядывать не давай... Как разглядят, что ты такой же, как и все, уважать перестанут...
Напрасно старались князья распространить Христову веру в своём народе. Кое-кто из приближённых последовал их примеру, приняли крещение, но всё это были единичные случаи.
Как печалились об этом Аскольд, Ирина и Дир!
– Горе, горе нам! – восклицал иногда Аскольд, – могли ли мы думать, что народ киевский не пойдёт за нами!..
– Удивительно, что не понимают они всю суету своих верований, всю лживость своих истуканов-богов! – вторил ему Дир.
Ирина также скорбела душой, чувствуя вместе с супругом и свою отчуждённость. Не о том мечтала молодая княгиня, когда, покинув родину, последовала за вождём «варваров» в далёкую, неведомую страну. Тогда воображению её рисовались картины будущей просветительной деятельности. Она мечтала о подвиге, она думала, что ей удастся просветить светом Христовой истины этот народ.
И вдруг разочарование, горькое разочарование... Часто задумывалась молодая княгиня, как помочь горю? Думала-думала и додумалась: нужно показать язычникам бессилие их истуканов, – только и всего.
Она сказала об этом Аскольду.
– Может быть, ты и права, – ответил ей князь, – но разве, не видали они или по крайней мере не слыхали о чудесной буре, разметавшей наши струги? Увы, это явное чудо мало кого убедило из числа моих дружинников и, как я знаю, никого из них не повело на путь истинный...
– Тогда было совсем другое... Откуда было уразуметь твоим воинам, что это чудо? Для них оно являлось самою обыкновенной бурей.
– Пожалуй, что и так...
– Между тем, – продолжала, воодушевляясь, молодая княгиня, – если бы воочию показать им, что бессилен их Перун, может быть, они уверовали бы!
– Но как это сделать?
– Подумай...
После этого разговора прошло несколько дней.
Шумел стольный Киев, набралось в него видимо-невидимо родичей из всего Приднепровья. Около истукана Перуна тысячи людей стояли, каждый молясь ему по-своему. Был среди них старый жрец Богуслав, собиравший приношения.
Вдруг толпа заволновалась, зашумела, раздались крики:
– Князья!
В самом деле, в княжеском облачении, сопровождаемые немногочисленной свитою, показались среди толпы Аскольд и Дир. Народ почтительно расступился, давая князьям дорогу. Те ласково кланялись на все стороны.
Старый Богуслав остановился на возвышении у подножия Перуна и подозрительно смотрел на приближающихся князей. Ему было известно, как и всем в Киеве, что Аскольд и Дир христиане.
– Почто пришли вы сюда! – закричал он, когда князья приблизились, – разве не отшатнулись вы от Перуна? Разве не другому Богу вы поклоняетесь? Идите же прочь и не мешайте нам.
– Старик, ты дерзок! – воскликнул Аскольд, – разве ты забыл кто мы и кто ты? Народ киевский! Ужели дозволишь ты позорить своих князей...
Подавленный ропот прошёл по толпе.
– Оно бы действительно полегче нужно! – раздались восклицания, – ведь князья...
– Князья-то князья, да с чем они пришли...
– А вот узнаем... Князь Аскольд говорить хочет!
Аскольд сказал:
– Народ киевский, мужи, людины и смерды, слушайте. До сих пор не мешали мы вам поклоняться богам вашим, но взгляните, что такое Перун ваш! Не сами ли вы его сделали из дерева, не сами ли вы поставили его на этом месте? Этот бездушный идол – создание рук ваших, и вот вы кланяетесь ему и считаете его богом своим. Помрачённые! Безрассудные! Откройте глаза ваши, прозрите и убедитесь в ослеплении своём... Бросьте поклонение обрубку дерева и познайте истину!
Снова заволновалась, снова зашумела толпа. Она раздвинулась и вытолкнула вперёд двух стариков.
– Пусть они за всех ответ держат! – кричали в толпе.
Старики в пояс, но с достоинством поклонились князьям.
– Невдомёк нам, князеньки, о чём вы речь держите! – сказал один из них. – Скажите нам пояснее, чтобы уразуметь могли мы!
– Полно, старик, не хитри, вы слышали, что сказал я вам, – горячо воскликнул Аскольд, – бросьте Перуна, столкните его с этой горы, и вы убедитесь, что он не спасёт себя...
– Может, и так будет, – помолчав, сказал старик, – может, и не спасёт себя Перун наш, может, и не Бог он вовсе, а истукан просто!..
– Вот видишь, сами вы сознаете это! – обрадованно сказал князь.
– Погоди, не всё мы тебе сказали, – остановил его старик, – перебил ты меня. Опять говорю, может, истукан – Перун, да в том дело, что ему, этому истукану, и отцы наши, и деды, и прадеды кланялись, в горе к нему прибегали и счастливы были. Так нам ли, детям их, отступаться от них, забыть, чему они учили нас! Нет, князья, что дальше там будет – другое дело, а покамест оставьте нас, молитесь своему Богу, а мы будем молиться своему. Будем жить, как жили.
– Я докажу вам бессилие вашего Перуна! – закричал Аскольд, хватаясь за меч. – Эй, дружина моя, ко мне...
Но, увы!.. Только двое-трое дружинников откликнулись на этот призыв...
– Видишь, княже, – заговорил старик, – никто за тобой не идёт на такое дело, даже дружинники твои. И не пойдёт никто... Позови же ты нас на врагов своих – пойдём все, от мала до велика. Умрём за тебя, но Перуна не трогай, он нам отцами и дедами завещан...
Аскольд огляделся вокруг. Толпа молчала, но это было грозное молчание.
– Идите, князья, в свои палаты, – продолжал старик, – творите суд над нами, ведите дружины на врагов. Народ любит вас и будет любить, пока вы не пойдёте против него...
