Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 46 (всего у книги 51 страниц)

XIX

Настало светлое солнечное утро Купалы: народ, в праздничных одеждах, валил к жертвеннику грозного Перуна. Там уж были и старцы, и старухи, молодые парни, девушки и дети. Но велико было их удивление, когда, зная, что в этот день должна быть принесена жертва, они не замечали никаких особенных приготовлений: ни костра, ни быков, ни овец для заклания.

Все смотрели друг на друга и спрашивали, что же это такое?.. Али владыка забыл, что ныне Купала.

Вот уже показались из Детинца гридни, оруженосцы, старейшины, воеводы и князь Владимир, который был на белом коне, а владыки Божерока всё ещё не видно...

Народ встретил князя радостными криками, на которые князь милостиво отвечал поклонами.

Придя на площадь и разместившись вокруг жертвенника Перуна, все ждали, пока Божерок выйдет из капища и объяснит им, почему нет никаких приготовлений. Наконец, после всеобщего ропота, вышел жрец в белой одежде. Божерок встал на возвышение и начал свою речь.

   – Люди киевские, – сказал жрец, – устами моими вещает наш великий громовержец Перун... Доколе, говорит он, вы будете потчевать меня ничтожными жертвами быков да овнов... Неужели не чувствуете вы моих милостей, которыми я награждаю вас и вашего князя?.. А если чувствуете, то и должны воздать мне достойное... Иначе я истреблю весь Киев-град и нашлю на вас стадо диких птиц и зверей, которые поедят в полях ваш хлеб и животы в ваших хлевах, а на вас самих пошлю злую болезнь и врагов, которые истребят и сотрут вас мечом и огнём с лица земли; в грозном гневе своём я уничтожу ваши сёла, всё достояние и наследие от отцов ваших. Покоритесь мне, ибо я великий Перун.

Слова эти произвели большое впечатление на народ.

   – Да чем же мы прогневали Перуна и чем можем мы умилостивить его?.. Советуй и требуй, владыка, заступник наш и отец! – закричали из толпы.

   – Давно уж, говорит он, – продолжал Божерок, – вы не воскуривали перед моим жертвенником человеческих жертв, поколебалась вера прародительская, и вы совсем забыли меня... Поэтому, для смягчения моего гнева, я требую чистой жертвы из среды ваших юных красивейших дщерей, и если вы на сей раз не принесёте её, то трепещите, люди киевские, и ждите моего справедливого гнева.

Все упали на землю и завопили:

   – Милосердый владыка! Возьми хоть две, три жертвы, только умилостиви божича.

   – Итак, если вы согласны, то киньте жребий, и на кого падёт он, то приведите дочь на заклание у ног Перуна, – произнёс жрец.

В народе воцарилось затишье, словно перед грозою, а затем всё зашумело и заволновалось.

   – Неужели Перун не смягчит своего гнева? – слышались выкрики.

   – Воля Перуна непреложна, – твёрдо отвечал жрец.

   – А коли так, – закричал народ, – да исполнится его воля.

Божерок подошёл к Владимиру.

   – Великий и достойнейший князь киевский, – сказал он, – подтверди желание народа и позволь приступить к метанию жребья.

Владимир мрачно ответил:

   – Воля божича Перуна и народа да будет исполнена...

Отцы и мужи, ставшие в круг, начали готовить жребий.

Когда всё было закончено, каждый из отцов, имеющих дочерей-красавиц, подходил к жрецу и подавал ему свою метку.

Собрав все метки, верховный жрец сложил их в деревянную чашу, которая находилась перед истуканом, и произнёс торжественную молитву:

   – Владыка и милостивец наш верховный! Народ киевский, повинуясь твоей воле, отдаёт тебе в жертву всех своих дщерей: умилостивися над ними и избери из тмы лучшую по своей воле!

Затем он ещё пошептал про себя и стал тянуть жребий. Все затаили дыхание, ожидая, какую метку вынет владыка.

Наконец Божерок повернулся к народу.

   – Упадите ниц, люди киевские! – произнёс торжественно Божерок, – и благодарите Перуна, что он не коснулся ваших дщерей... Боги, Перун и Купала, избрали себе в жертву христианскую девушку, дочь пчельника Симеона на Почайне!

Народ заволновался и радостно заговорил, все вздохнули облегчённо... Только один старик, стоявший вдали и не принимавший никакого участия в метании жребья, вдруг побледнел, моментально исчез со своего места и побежал в свою лачугу.

Божерок, став во главе народа, пошёл по направлению к Почайне, с ним шли жрецы и старшины, а за ними Вышата; все весело разговаривали, шутили... Они рады были, что жребий пал на христианку.

Вышата, дойдя до поворота, громко свистнул. На его свист выехали из чащи четверо всадников, ведя пятую в поводу. Вышата вскочил на неё и быстро помчался к Чёртову бережищу.

Пока народ уходил с жертвенной площади, Руслав подошёл к князю и, упав перед ним на колени, сказал:

   – Государь!.. Повели сжечь меня живого на костре, но не отдавай в жертву Перуну моей невесты... Дозволь мне отлучиться, я защищу мою Зою.

Владимир взглянул на него с состраданием; он посмотрел на Извоя, прося совета.

   – Сжалься, государь! – сказал Извой, – и не делай из себя посмешища пред лицом истукана...

   – Против воли народа я не могу идти, – сказал князь Руславу, – сумеешь защитить её от ярости его, то да будет по-твоему.

Руслав вскочил на ноги и помчался к жилищу Симеона. Но так как народ двинулся раньше, пока Руслав добежал туда, на краю оврага уже стоял неистовый шум и крик...

   – Давай сюда Зою! – кричал народ. – Где она?.. Где жертва божича?

Симеон стоял у дверей своей избушки и защищался от народа, требовавшего его дочь.

   – Люди киевские! – говорил старик, – смилуйтесь надо мною... Я не знаю, где моя дочь... Обыщите всю изобку... Я сам только что вернулся, когда узнал, что она назначена в жертву богам... Делайте, что хотите со мною, а я не знаю, где дочь... Может, в лесу...

   – Давай сюда свою дочь, жертву Перуна! – кричал, не веря ему, Божерок.

   – Прочь, – раздался вдруг голос Руслава. – Если бы он отдал свою дочь, так я не отдам её...

Народ загалдел, все начали надвигаться на Руслава, но он, став у двери избушки, стал защищаться мечом.

Рассвирепевший Божерок закричал:

   – Люди! не дайте христианам на поругание нашего великого божича Перуна... бейте без пощады этих идольников...

   – Да сгинет это проклятое отродье! – завыла толпа, видя как Руслав беспощадно рубил направо и налево.

Симеон, схватив дубину, бил язычников. Толпа напирал а на них; в эту минуту послышался голос всадника, который врезался в толпу и начал давить народ:

   – Люди! – кричал он во всю мочь, чтоб перекричать народ. – Беда стряслась!.. Владимира князя убьют... Олаф с целой стаей чёрных воронов бьёт киевский народ... Спасите князя!..

При этом известии все всполошились... Все знали, что Олаф готовит нападение на Киев и что не быть добру, если он ворвётся со своими наёмниками в город... Толпа отпрянула от Руслава и Симеона и бросилась назад к городу, и, как ни кричал Божерок, что это неправда, что, верно, Тороп пошутил над ними, никто не слушал его.

Князю надоело ждать, и он пожелал сам поехать и посмотреть, что делает народ.

Но что случилось? Неужели от одного взмаха меча Руслава бежала вся эта чернь?..

   – Государь! – говорили старейшины, шедшие следом за Владимиром. – Кажись, неладное дело свершилось... Не Олаф ли начал свои козни...

В это время вдали показался Божерок. Он был без шапки.

   – Государь, – сказал он, – немедленно накажи виновника посрамления нашей веры... Негодяй Торопка в то время, когда требовали жертву Перуна, прискакал к нам и сказал, что ты убит, что Олаф и его люди бьют людей киевских... Не допусти издевательства над верой... Всему виною христиане... Они смущают народ киевский и совращают его с пути истинна... Ты клялся мечом защищать веру, так исполни своё обещанье!..

   – Торопка! – крикнул Владимир.

   – Здесь я, государь, – откликнулся тот и вышел вперёд не моргнув глазом.

   – Слышишь, что говорит владыка?

   – Да мало ль что ему вздумается сказать, государь, пусть бы лучше рассказал, о чём вчера ввечеру говорил с Олафом у себя в дому...

Божерок побледнел.

   – Лжёшь, негодяй! – воскликнул жрец. – Накажи его, государь, за эту ложь: я требую справедливости.

   – Добро, – сказал Владимир, – мы учиним суд и расправу, а теперь домой.

И Владимир, пристально посмотрев на Божерока, повернул коня.

Утром, едва только солнышко встало, Зоя, по обыкновению, снарядила отца в Киев с мёдом, а сама отправилась к Днепру. Нарвав цветов на лугу, она начала сплетать из них венок вперемежку с листьями дуба и клёна. Она сплела венок и, распустив косу, надела его на голову и сошла к реке, посмотреться в воде, как вдруг появилась колдунья Яруха и остановилась рядом, опершись на свою клюку. Девушка, повернувшись к ней, приветливо улыбнулась и, не смущаясь её присутствия, продолжала смотреться.

   – Неправда ли, Яруха, как идёт мне этот венок? – сказала она.

   – Да, милая, уж очень к лицу, и вовремя ты его надела... Полюбуйся, красотка, в последний раз да приготовься к совершению над тобою воли Перуна...

   – Что ты говоришь, Яруха?

   – Ах, ласточка ты моя перелётная!.. – вздохнула она. – Любуешься ты своей красотой, да, знать, уж и впрямь последний разок.

Девушка побледнела.

   – Я не понимаю тебя, Яруха, – испуганно сказала она.

   – Поймёшь, коли молвлю... долюшка твоя исполнилась: сегодня Божерок избрал тебя в невесты божичу Перуну, и жребий уж брошен...

   – Ты шутишь, Яруха, – прошептала Зоя, – и только пугаешь меня?..

   – Нет, касаточка, правду молвлю, исполнилась твоя судебка...

   – Ты лжёшь, Яруха! – воскликнула Зоя. – А если это правда, то Господь спасёт меня...

   – Да, краличка, Он должен спасти тебя, потому что ты Его дитя, – сказала Яруха, – потому, видно, Он и послал меня, чтоб спасти тебя...

   – Ты, колдунья, хочешь спасти меня? – воскликнула девушка.

   – Да, и если хочешь жить, то не медли и следуй за мною... Слышишь шум, то народ собрался на жертвенной площади у костра Перуна...

   – О, спаси меня, спаси, Яруха, и я вечно буду молиться за тебя! – зарыдав, воскликнула девушка.

   – Ступай за мной, – сказала Яруха, – я спасу тебя, но помни, что бы я ни делала, ты должна покориться моей воле, иначе погибнешь.

   – Я буду покорна, буду рабой твоей, только не дай меня в жертву идольникам.

   – Ну, успокойся, будешь жива, коли, сама не умрёшь. Скорей иди!.. Слышишь, голоса, то идут за тобой... беги по этой тропинке к Чёртову убежищу, а я потихоньку поклюкаю за тобой...

   – А отец? – спросила Зоя, останавливаясь.

   – Кому нужен твой старый черт! – возразила колдунья. – Ступай, ступай... Неравно увидят, тогда и мне достанется за тебя.

Девушка пошла. Действительно, голоса приближались и разносились протяжным эхом по лесу. За девушкой и старухой издали следил человек с обмотанной тряпкой головой. То был дедушка Якун. Он слышал разговор Ярухи и Зои и понял, что если Яруха берётся спасти девушку, то в этом кроется подвох. Проходя по лесу, он заметил, что к Чёртову бережищу пробирались всадники; среди них был Вышата. Увидев после этого Яруху с Зоей и услышав их разговор, он смекнул, что колдунья спасает её для Вышаты... Жаль сделалось ему девушки. «Хошь и слаба моя помощь, – подумал он, – но у меня есть хорошие помощники, и они не выдадут меня».

Под помощниками он имел в виду своих медведей, повиновавшихся даже его взгляду.

Яруха и Зоя прошли мимо, не заметив его, и тогда он, обогнув холм, ближайшей тропинкой прошёл к оврагу, находившемуся поблизости от жилища Ярухи, и засел в чаще.

С того места, где засел Якун, избушка Ярухи была видна как на ладони. Он заметил, что за избушкой стояли лошади.

   – А, вон оно что! – проворчал про себя Якун. – Недаром, значит, ехал сюда Вышата... Ах, ты, вражий сын... Знает, где малина растёт...

Яруха и Зоя были уже недалеко от избы, как вдруг одна из лошадей заржала. Девушка остановилась.

   – Ну, что ж стала, красоточка? – спросила Яруха.

   – У тебя кто-то есть?..

   – Ну что ж, что есть... Мало ли у Ярухи бывает народа. Кроме того, сегодня Купала и много перебывает у меня, чтоб узнать свою судьбу. Не пяться, девка, – строго сказала она. – Поздно пятиться... Ты обещала быть покорной, ну, и слушайся Ярухи... Не на гибель я привела тебя сюда.

Она взяла Зою за руку и почти силой повела её к избе, но девушка вырвала руку и пустилась бежать. Яруха бросила ей вслед свою клюку, Зоя зацепилась за неё и упала.

   – Постой, красавица, зачем бежать? – сказала Яруха. – Я тебя спасаю от смерти, а ты – бежать... Зачем в изъян вводить старуху... Ведь за тебя дадут мне хороший выкуп...

Девушка сильно расшибла колено и не могла сразу подняться. Она умоляюще взглянула на Яруху и жалобно промолвила:

   – О, не отдавай меня Вышате... Я буду твоей рабой, но... но не хочу быть в княжеском терему.

   – Знаю, знаю, моя ласточка, что ты не хочешь, да на это не моя воля...

В эту минуту появился Вышата, а за ним и другие всадники.

   – Бери свою добычу, – сказала Яруха Вышате.

   – А, красавица, – воскликнул он, – наконец-то ты попалась мне, моя пташечка... Будь же милостива, полюби меня, а уж я никому не выдам тебя, кроме Красного Солнышка. Ведь ты любишь греться на солнышке!.. Ну, он тебя и пригреет, и обласкает... Ты не думала сегодня быть счастливою, а счастье тебе само в руки далось... бери же его. Эй, молодцы!.. Берите её! – крикнул он и бросил Ярухе кошель с рубанцами.

Слуги Вышаты, схватив Зою, передали её ключнику, но в это время все лошади вдруг метнулись, а лошадь Вышаты взвилась на дыбы и, сбросив с себя седока, ускакала: на поляну шли два медведя, а позади них Якун.

   – Тю, их, тю, треклятых!.. – натравливал он медведей на челядь Вышаты; громко крича, они исчезли в лесу.

Вышата, видя, что его слуги убежали, бросился к лошади, которая, зацепившись поводом за кусты, стояла и дрожала от испуга.

В это время на опушке леса показались два человека; один из них бежал с обнажённым мечом, а за ним шёл старик с дубиной... Заметив Вышату, молодой витязь помчался за ним, но тот успел сесть на коня и скрылся в лесу.

Когда народ ушёл от избы Симеона, Руслав, не найдя Зои, побежал к Ярухе. По дороге Руславу встретился Олаф.

   – Стой, неразумный! – крикнул он, преграждая Руславу путь. – Куда бежишь?

   – Прочь с дороги! – крикнул Руслав, замахиваясь на него мечом. Олаф не испугался и схватил его за полы кафтана. Но Руслав, не сознавая, кто его останавливает, ударил его своим мечом плашмя по голове; тот упал, а Руслав побежал дальше.

Якун, нагнувшись над девушкой, приводил её в чувство.

   – Ах, вражий сын!.. Не подоспей я со своими мишками, не на радость бы тебе жить, моя горлинка... И красавица ж ты писаная... Небось, у него губа не дура... Ну, вспомнит же он меня, треклятый... Уж здорово я его попотчевал, да, жаль, маловато... Живо, коршун пучеглазый, поднялся да и тягу... А, это ты, родимый! – воскликнул он, увидев Руслава. – Ну, не будь моих друзей со мною, мне бы не справиться с вражьими сынами... Цыц, вы треклятые!.. – прикрикнул он на них; медведи начали лизать его скроенные из барсучьей шкуры сапоги.

В это время подошёл Симеон.

   – Дитятко моё родное! – воскликнул он. – Измучили тебя ироды, погубить хотели. – Он обнял её и начал целовать её.

Девушка начала приходить в себя и открыла глаза, затем, заплакав, обняла старика отца.

   – Успокойся, дитя моё... Теперь ты в безопасности; мы никому не дадим тебя... Посмотри, и Руслав здесь... – утешал её Симеон.

XX

На большой луг, находившийся за Лысой горой, стекался народ; парни и девушки уже успели натаскать зелёных ветвей, пучков соломы, сырых дров, лучины и всё это сложить в костры. Сухие ветви и деревья не допускались для сожжения священных костров, как лишённые жизни. Везде вокруг высокого холма, на лугу и на опушке леса, виднелись женщины в повязках, молодые девушки в белых рубашках с зелёными венками на головах, парни в войлочных колпаках и с распахнутыми свитками на плечах, в полотняных штанах и рубашках. Всюду раздавались песни.

Каждое село раскладывало свой костёр на том самом месте, где горел он в прошлом году. Весь громаднейший луг был занят семьями, сидевшими по группам. Замужние женщины и старухи сидели подле горшков и мисок, наполненных мясом, хлебом и пирогами.

Наконец солнце начало склоняться к закату и повисло за горой над лесом. Парни и девушки с нетерпением посматривали на него и ждали, когда померкнут его последние лучи, тогда можно будет зажечь костры и начать хороводы.

И вот солнышко скрылось и вечер начал опускать на землю свою тёмную пелену, закрывая голубой свод неба, на котором мерцали звёзды. Теперь ждали появления князя, чтобы зажечь огни.

Но вскоре стало известно, что князю нездоровится и его не будет.

Парни начали тереть сухие кусочки дерева один об другой, чтобы добыть из них священный огонь; огонь этот потом, в продолжение года должен был гореть в домашнем очаге; его нельзя было выносить из избы и одалживать другому: это считалось оскорблением святости огня.

Вот уже задымились палочки в руках одного из парней, но вдруг все закричали:

   – А кто же зажжёт костры?..

Наконец остановились на двух девушках, с ними сидели женщина и три мужчины: двое молодых и третий старик, перед ними не было костра.

Несколько парней бросились к ним.

   – Что же у вас нет костра? – спросили они.

   – Мы только что пришли, – отвечали они, – и не успели собрать костёр.

   – Ну, коль вы пришли последними – вам и зажигать первый костёр, – сказали им. – Вот только спрячется огненный шар, так и зажигайте...

   – Не подобает нам, – тихо сказал Стемид, – зажигать огня в жертву языческим богам...

   – Что делать, – вздохнул Извой, – пока солнце взойдёт, роса глаза выест...

   – А по мне, – заметил Ероха, – чем бы ни тешиться, только бы не плакать... Девушки молодые... Пусть их попрыгают да попоют.

Девушки посмотрели на старика; тот одобрительно кивнул им головой, и они встали и пошли гулять. Светозора пошла с ними. Вслед им послышался голос старика:

   – Не заходите далеко... Ведь знаете, что на Купалу случается...

   – Да ведь я, тятенька, с ними, – отозвалась Светозора, – я глаз не спущу.

   – Ну, ты тоже смотри за собой, – проворчал старик и начал угощать Стемида и Извоя медком да бражкой.

Пылающие костры освещали тёмные своды небес, а на земле было светло, как днём. Зарево от костров обливало своим ярким светом прыгающих через огонь молодых парней; все прыгали так, чтобы не погасить лучину, и, перепрыгивая весело, говорили: «Купала». Так продолжалось всю ночь.

Но вот уже начинало светать: все садились вокруг костров, ели и пили. Старики болтали и пили мёд; под деревьями шептались уединённые парочки; девушки, взявшись за руки, водили хороводы; парни, набегая, разрывали цепь их рук, обнимали и целовали их.

Ероха со своими дочерьми и их сужеными под утро отправились домой. Проходя мимо костров, у которых попадались знакомые, старик останавливался, перекидывался несколькими словами. Точно так же остановился и Стемид у одного костра; Ероха тоже был знаком с этой семьёй. Они выпили по чарке вина да по кружке мёду, а между тем Извой и девушки ушли вперёд.

Идя по лесной тропинке, они весело болтали, в полной уверенности, что Ероха и Стемид идут сзади... Оксана время от времени подтрунивала над Светозорой, что она такая грустная. Вдруг впереди, в лесу, послышался лошадиный топот.

Извой и девушки остановились и затем спрятались в лесу. Спустя две-три минуты на тропинке показалось несколько всадников. Они проехали мимо, и все облегчённо вздохнули, как вдруг послышался голос Вышаты:

   – Бросай на них арканы и вяжи!..

После этого раздались крики:

   – Спасите, люди добрые, спасите!

Узнав по голосу отца и Стемида, девушки выбежали, но Извой силой остановил Светлану и заставил её лежать в кустах, а сам побежал на помощь... Однако не успел он сделать нескольких шагов, как увидел, что слуги Вышаты схватили Оксану и Светозору и ускакали, между тем как остальные набросили аркан на Извоя и связали его.

Таким образом, все оказались связанными, а между тем похитители были уже далеко. Напрасно они пытались освободить себя от верёвок.

Извой боялся позвать Светлану, думая, что, быть может, кто-нибудь из похитителей сторожит её. Но вот до его слуха донеслось из кустов рыдание Светланы; он наконец решил позвать её.

Услышав его голос, она прибежала к Извою и начала освобождать его от верёвок. Потом Извой освободил Epoxy и Стемида.

Светлана, узнав о постигшем их несчастье, упала в обморок. Извой побежал за водой, но, пройдя несколько шагов, вдруг наткнулся на Яруху, которая сидела на пне у дерева. Увидев её, Извой хотел было пройти мимо, но старуха жестом остановила его.

   – Эй, паренёк, ты, кажись, из княжьих дружинников... ну, да всё равно, дай мне руку... Вишь, не могу встать... Небось ничего дурного не сделаю, а добро – пожалуй, помогу... Хошь, сейчас дам травы, чтобы девки любили да ласкали тебя.

Извой протянул ей руку и помог встать.

   – Ты что ж так долго спал?

   – Не спал я... Злые люди связали нас и похитили наших невест...

Яруха подняла на него свои глаза и ухмыльнулась.

   – Каких невест? – спросила она.

   – Ерохиных дочек...

   – Ерохиных... Лесниковых... Ведь вот говорила: не ходите на Купалу... Ан так и вышло...

Она вдруг запела писклявым голосом:

 
Купала! Купала,
Невеста пропала!
Ку-ку! Ку-ку!
Приехал красавец на лошадке
И увёз её без оглядки.
Тю-тю! Тю-тю!
 

   – А какая уж была красавица, да не убереглась... Знаю, знаю, кто её увёз, – сказала она, закончив петь. – Поддержи меня, бабу пьяную...

   – Недосуг, бабушка... бегу за водой...

   – За водой побежишь, конца не найдёшь, – возразила она. – Почто тебе вода... Вот медку, не хочешь ли?..

   – Нет, бабушка, не мне... там надо девушке...

   – Веди к ней, где она?

Они пошли туда, где Извой оставил Светлану, Стемида и Epoxy. Девушка очнулась и теперь плакала.

   – Али землю слезами хотите разжалобить!.. Знамо, Купала, ну, так и вышло... Суженого конём не объедешь... – проговорила Яруха, подходя к ней.

Девушка ещё больше заплакала, а Ероха вышел из себя.

   – Сгинь ты, окаянная! – крикнул он. – Не то в гроб уложу и голову меж ног положу да осиновым колом пригвозжу.

   – Грозен ты ныне, старик, да не силён, – сверкнула глазами Яруха. – А я вот что скажу вам, деточки, лучше, чем плакать да убиваться, ступайте домой... Тебе, Ероха, не видеть твоих красоток, а тебе, молодец, невесты, и ты тоже береги свою Светланушку, – сказала она Извою. – Не ровен час и тебя, касатка, злой ворог не пощадит... Вот тебе корешок Купалин, и коли он не спасёт тебя, никому уж не спасти.

Светлана отшвырнула от себя корешок.

Ну, как знаешь: на себя пеняй, – сказала Яруха и, повернувшись, опираясь на клюку, потихоньку побрела в лес.