Текст книги "Варяги и Русь"
Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)
Соавторы: Франц Добров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 35 (всего у книги 51 страниц)
Зыбата поклонился старцу, потом всем остальным.
Зыбата вернулся в Детинец и сразу прошёл в княжеские хоромы.
Там он нашёл своего друга, одного из княжеских телохранителей, по имени Варяжко. Этот Варяжко не был вполне христианином: исповедуя Христову веру, он кланялся ещё и Одину, и Перуну.
– Что скажешь, Зыбата? – встретил Варяжко пришедшего.
– Вот узнать пришёл: здесь останемся аль в Родню пойдём.
– Ой, Зыбатушка, кажись, что в Родню, – с сокрушением вздохнул княжий телохранитель, – во всём Блуд и Нонне глаза отводят Ярополку; он теперь и слышать ничего, кроме как о Родне, не хочет.
– Что же она ему так по сердцу пришлась? – усмехнулся Зыбата.
– Да, вишь ты, больно уж он разобиделся на Владимира за Рогнеду, хочет с ним теперь не мириться, а на бой идти. Вот и надумал он такое дело: в Киеве народу всякого много, где же разобрать, кто княжескую сторону держит, кто Владимирову, а в Родне-то лишь те соберутся, кто за князя умереть желает. Ярополк думает, что там его врагов не будет, все лишь верные слуги соберутся, а ежели кто из сих зашатается, так в Родне-то скорее это усмотреть можно, чем в Киеве, вот потому-то и собираются уходить.
Зыбата покачал головой.
– Кабы Нонне да воеводу Блуда он в Родню послал да попридержать их там велел, так и самому не нужно бы было туда идти, – проговорил он.
– Верно, – согласился Варяжко, – эти два и мутят всё, они всему злу заводчики.
Из внутренних горниц донёсся звук голосов.
– Послушай-ка, – слегка отстранил Варяжко Зыбату, – никак сам князь жалует. Так и есть; да ещё не один: и Нонне, и Блуд с ним.
Действительно, вскоре вышел Ярополк, Нонне и воевода Блуд, старый пестун киевского князя. Воевода Блуд был толстый, добродушного вида старик. Когда он говорил, то каждое слово сопровождалось смехом.
Ярополк был ещё молод, но бездеятельная жизнь, постоянные пиры начали его старить раньше времени, он обрюзг, страдал одышкой, был неповоротлив и в движениях неуклюж. Речь его была отрывиста, будто мысль его не могла подолгу останавливаться на чём-нибудь одном и быстро переходила с одного предмета на другой.
– А, а, Зыбата, – сказал он, входя в палату, – тебя-то нам и нужно; слышь ты, Зыбата, я тебе верю, ты постоишь за князя своего?
– Как же, княже, не стоять, – вздохнул тот, – положись на меня: скорее сам умру, чем тебя выдам.
– Ну вот, это хорошо; я тебе, Зыбата, верю, – повторил Ярополк, – и я тебя с собой возьму, ты знаешь, мы в поход идём; мы, Зыбата, на Владимира идём... Уж мы его, вора новгородского, поучим... Так, Блуд, али нет?
– А нужно, князь, его поучить, нужно... Вишь, он на какое дело пошёл, лиходей этакий: Рогволд овну у тебя отнял! Разве так братья поступают?
– Вот и я тоже говорю, что так нельзя поступать!.. Я князь великий, а он что? Новгородский князь, да и то ещё без моего согласия и в Новгороде княжить стал. Что, Нонне, так ли я говорю?
– Так, княже, так! – подтвердил арконский жрец, – это ты хорошо придумал, если проучить его пожелал так: ты князь, ты всё можешь.
– Спасибо вам, добрые мои, вижу, что вы меня любите и мою сторону держите, а киевцы – это вороги, это изменники, они спят и во сне видят, как бы князя извести. А я ли им не хорош был, я ли им пиров не устраивал, сколько мёду-то перевёл, чтобы киевских пьяниц напоить... Так-то, так-то, Зыбатушка, ты уж там дружинников своих приготовь. Как скоро собраться можешь?
– Как ты прикажешь, князь, так и я готов буду, – поклонился Зыбата, – сам знаешь, наше дело дружинное: князь велел, ну и иди в поход.
– Верно, верно!.. Княжеское слово, Зыбатушка, великое слово; что князь ни скажет, всё исполнять нужно... Вот, что хорошего, что брат Владимир из ослушания вышел; пойду на него с войсками своими и жестоко накажу, уж тогда он будет просить у меня милости, а я возьму да и не помилую... Так ты распорядись там, Зыбатушка, а мы, други любезные, в столовую палату пройдём; время такое, что поснедать да выпить малость требуется, а потом поспать, а что дальше, то видно будет... Ты, Нонне, мне сказку ещё какую ни на есть расскажешь... Больно ты мастер сказки говорить, так бы всё тебя и слушал: ты-то рассказываешь, а с души всякий гнев да страх спадает, и легко так на душе... Идёмте же, други любезные...
Он, переваливаясь с ноги на ногу, пошёл через палату в лежащий направо покой.
Блуд и Нонне, переглядываясь между собой, последовали за ним.
– Вот так-то у нас всегда, – покачал головой Варяжко, – поесть да попить, да сказки послушать, другого ничего князь и не знает и княжье дело своё забывает... Что, Зыбата, ведь нам и в самом деле готовиться нужно. Кто их там знает: времени князь не назначал, подзудят его Блуд и Нонне, так он, пожалуй, нежданно-негаданно с места сорвётся да и пустится в поход...
– И то правда: от Ярополка всего ждать приходится... Пойду приготовлюсь, только и нехорошо же будет, если он, как тат, из Киева убежит...
Предчувствие не обмануло Зыбату.
Прошло всего два дня, и Блуд через Варяжко приказал Зыбате готовить дружины.
Дружина собралась быстро. В большинстве княжеские дружинники были варягами, людьми одинокими, бессемейными, и возиться со сборами им было нечего.
Они даже довольны были, что приходится отправляться в путь. До сих пор Ярополк предпочитал жизнь во дворце, а если и собиралась дружина, то лишь для того, чтобы пройтись куда-либо недалеко, на охоту. И теперь дружинники с радостью собирались выступить в путь. Варяжко был опечален внезапностью княжеского отъезда.
– Ой, не к добру князь заспешил, – говорил он Зыбате.
– Вестимо, что не к добру, – ответил тот, – из этого-то спеха ничего не выйдет путного, да и где выйти-то? Ведь идём мы на ратное дело, а разве так-то соберёшься?
– И уговорить его нельзя, чтобы оставить своё намерение, – вздохнул Варяжко.
– Что отговаривать, – вздохнул Зыбата, – что кому определено, то и быть должно.
– Ой, близится князя Ярополка судьба! Сам он так К своей погибели и идёт.
Варяжко вздохнул.
– Велика ли дружина-то пойдёт? – спросил Зыбата.
– Отборная она, за князя все постоять сумеют...
– Постоять-то постоят, да мало нас.
– А у Владимира, – перебил его собеседник, – рати поболее, с ним не одна только его дружина, а и варяги арконские, да из Рогволдова княжества дружины, да рати новгородские, и много их... На верное князь Владимир идёт... Ой, чует моё сердце, быть греху великому, быть пролитой крови братской...
Зыбата даже не стал успокаивать друга, да и что он мог ему сказать: ведь и сам чувствовал то же самое...
Когда княжеский поезд выбрался из Киева, путь преградил густой лес, памятный Зыбате.
Подвигавшегося в этом лесу старца Андрея, духовного отца Зыбаты, просветившего его светом Христовой истины, уже давно не было в живых; а на том месте, где жил Андрей, теперь поселился другой пустынник. Зыбата знал и его. Это был суровый старик, чуждавшийся людей. Если же он появлялся среди них, то для того, чтобы обличить их в неправедной жизни и возвестить им грозный суд Божий. Его грозных обличений и пророчеств боялись.
Этот отшельник-нелюдим отвергал все удобства жизни и даже не имел хижины. Летом проводил ночи под открытым небом на голой земле или в шалаше, а зимой – в выкопанной собственными руками глубокой яме, в которой он тут же жёг не угасавший никогда костёр.
Когда княжеский поезд проходил мимо места обитания этого пустынника, он вдруг появился с двумя головнями в руках, чем страшно напугал лошадей.
Как раз в это время повозка, в которой ехал князь, поравнялась с отшельником. Знал ли тот, что в повозке находится князь, или по голосу узнал его, но только, выпрямившись во весь рост, он начал размахивать неистово головнями, разбрасывавшими вокруг себя бесчисленные искры. Лошади перепугались, захрапели и упёрлись, отказываясь идти далее.
– Иди, иди, – пророческим голосом воскликнул пустынник, – иди, тебя ждёт могила. Каждый твой шаг близит тебя к ней... Иди же... Ты думаешь, что бежишь от смерти? Нет, ты спешишь к ней... Каждый человек родится для того, чтобы умереть в назначенный ему правосудным Богом миг, и ты вскоре умрёшь, потому что не умеешь жить... Пусть же волки сгрызут твоё тело острыми зубами, пусть черви источат твои кости... Иди же и умри! Такова воля Всевышнего, которому я служу.
– Что он говорит? Кто это? – с ужасом спрашивал Ярополк.
– Это, княже, один из христиан, – поспешил подсказать Нонне, – вот они, те, за кого ты постоянно заступался!
Они только и мыслят что о твоей погибели, им ты ненавистен, они твои враги. Что же ты, князь, медлишь? Приказывай скорее наградить этого негодника, удостой его своей высокой милостью, не медли, княже...
Нонне говорил всё это негромко на ухо Ярополку. Таким путём он всегда производил наибольшее впечатление на слабого киевского князя.
– Убейте, убейте его скорее! – закричал князь.
– Княже, – выступил Зыбата, – дозволь мне молвить слово...
– Убей его, убей! – продолжал неистово вопить тот.
– Княже, да выслушай же...
– А, ты тоже христианин и тоже из этой своры? – уже не помня себя от гнева, завопил Ярополк, которому Нонне продолжал нашёптывать свои ядовитые речи, – и ты точно такой же изменник, как все они? Так нет же, я выведу измену... Эй, слуги, взять Зыбату!
К Зыбате нерешительно приблизилось несколько дружинников.
– Что же вы стали? Берите, – грустно улыбаясь, проговорил Зыбата, – или вы не слышали, что князь приказал взять меня?
– Взять его, взять!.. Сколько ещё раз я должен приказывать, – иступлённо закричал Ярополк, – а ту собаку убейте!..
Вдруг среди дружины послышался голос:
– Ежели ты, князь, казнишь Зыбату, так будь тебе ведомо, и мы за тобой не пойдём.
Нонне поспешил что-то шепнуть Ярополку.
– Да кто вам сказал, что я его казнить думаю? Не того я хочу: он мне, князю своему, поперечил, так и не желаю я, чтобы он моей дружиной владел, не верю я ему больше!.. Пусть Варяжко вами начальствует, а Зыбату хочу прогнать.
– Вот так оно и лучше, пожалуй, – согласился говоривший дружинник, – уж ты, Зыбатушка, нас прости, а в таком приказе князю мы не поперечим: его воля, кого наверху нас поставить.
– Что же, – улыбнулся Зыбата, – делайте, что князь приказывает, а я готов ему покориться.
– Так уходи от нас...
– Идём, идём, – взял Зыбату за руку старец, – чем дальше от мертвецов, тем больше жизни...
Он быстро увёл его.
– Иди, иди, сын мой, не оглядывайся, – взяв Зыбату за руку, говорил отшельник, – эти безумцы стремятся туда, куда влечёт их судьба! Что тебе до них? Они следуют велениям своего рока, тобой же управляет твоя судьба... Ты видел, как в туманную тёмную ночь бабочки неудержимо стремятся на огонь и падают мёртвыми в пламя, безжалостно их сжигающее... Подумай, кому нужна их смерть, жизнь же составляет для них единственное их благо, но они, неразумные, стремятся сами в огонь. Так вот и этот безумец, этот жалкий киевский князь, сын великого, могучего Святослава, внук мудрейшей Ольги. Он погибнет. Вспомни это, когда увидишь его мёртвым. Но погибнет не один он – погибнет Блуд, погибнет и враг Божий Нонне. Я чую, я знаю это, я вижу их смерть, уже витающую над ними.
Старик говорил всё это быстро, как бы выбрасывая слова одно за другим.
Спустя час оба путника выбрались на поляну.
Начинало уже светать, и Зыбата смог рассмотреть приютившийся у подножия вековых сосен шалаш пустынника.
– Ты отдыхай здесь, – сказал старик, – поспи.
– А ты? – спросил у него Зыбата.
– Я спать не буду.
– Почему?
– Видишь, близко день. Скоро над землёй взойдёт солнце, и я должен молитвой встретить светило дня и восславить нашего Творца.
– Я тоже христианин, и мне должно молитвой встретить дневное светило.
– Нет, ты спи; ты христианин, но ты мирянин, Господь по своей неизъяснимой благости многое допускает вам, мирянам, хотя и от вас требует тоже великих трудов в свою вящую славу... Ложись же, спи и не смущай меня: не мешай мне молиться...
В тоне старика звучали уже повелительные нотки, и Зыбата почувствовал,, что он не может ослушаться.
Склонившись на колени, он принёс горячую молитву Вседержителю неба и земли за своё спасение и к этой молитве присоединил моление о несчастном Ярополке...
Молитва, как ни была она коротка, успокоила душевное волнение, и Зыбата, забравшись в шалаш, скоро заснул крепким, живительным сном.
Разбудили его громкие крики, звон оружия и ржание коней.
«Что это? – подумал Зыбата, – никак это Владимировы дружины. Я вижу здесь новгородцев, варягов, полочан. Однако же скоро один князь другому на смену спешит».
Вдруг Шум голосов и звон оружия стих, и вместо него покатилось тихое, сдержанное приветствие:
– Здрав буди на многие лета, князь наш любимый, солнышко наше красное! Здрав буди, пресветлый Владимир свет Святославович!
Зыбата замер, повернувшись в ту сторону, куда смотрели все.
Владимир Святославович был без воинских доспехов, в новгородском длиннополом кафтане. Позади него на тяжело ступавшей лошади ехал, тяжело дыша, Добрыня Малкович, а за ним виднелись старшины новгородских и полоцких дружин.
Владимир ласково улыбался и кивал в ответ на приветствие своих воинов.
Около его стремени шёл приютивший Зыбату старик отшельник.
– Здрав буди, Владимир, здрав буди, – говорил он, – ныне вступаешь ты на землю киевскую, и два солнца сияют теперь над нею. Одно солнце, – указал старик на небо, – там, солнце Божией славы, другое – ты, красное солнышко Руси... Пути неисповедимые влекут тебя к Киеву, Промысл Божий ослепил брата твоего и предаёт его тебе, и всё для того, чтобы ты мог свершить спокойно то, что предуготовано тебе свыше. Я, смиренный раб Господа Бога Живого, приветствую тебя и клянусь тебе... Благословен грядущий и во тьме путями Господними.
– Довольно, старик, благодарю тебя, – ласково улыбаясь, прервал его Владимир, – благодарю тебя за то, что и ты благословляешь меня идти, чтобы вернуть отцовское наследие и покорить под свои ноги лютых супротивников.
Вдруг взгляд Владимира остановился на Зыбате.
– Кого я вижу! Это ты, Зыбата? – радостно воскликнул он. – Когда мы расстались с тобой в Новгороде, я думал, что уже больше не встретиться нам. Но боги опять даруют нам радость свидания! Поди же ко мне, мой верный друг и противник! Ты один из тех, кого я не хочу считать своим врагом...
Зыбату словно какая-то сила толкнула вперёд.
Он стремглав кинулся к новгородскому князю. Тот легко соскочил с седла и принял в объятия своего друга детства.
Добрыня Малкович тоже с заметным удовольствием смотрел на статную фигуру Зыбаты.
– Ишь, ты какой стал теперь, – промолвил он, – я-то тебя малышом помню... На ладони носил и не думал, что эдаким-то молодцом подымешься. Ну, ну, подойди ко мне, я тебя поцелую...
Вскоре раскинут был походный шатёр, вокруг засуетились княжеские отроки и слуги, спеша приготовить своему повелителю утреннюю трапезу.
Владимир позвал с собой в шатёр Зыбату, Добрыня последовал за ними, и скоро они остались одни.
Внутри раскинутого шатра всё уже было убрано мехами, а на столе видны были кубки.
– Э-эй! Всю-то ноченьку торопился я сюда, – говорил новгородский князь, с наслаждением вытягиваясь на груде заменявших сиденье мехов, – думал я, что застану здесь Ярополка, да, вишь ты, улетела птичка. Куда, о том я тебя, Зыбата, спрашивать не буду, потому что служишь ты ему, брату моему Ярополку, и нехорошо, если будешь мне его выдавать с головой.
– На это и без Зыбаты есть около Ярополка другие, – засмеялся Добрыня, – да, может, ты-то, Зыбатушка, к нам перейдёшь служить, а?
– Прости, Добрыня Малкович, – ответил спокойно Зыбата, – не посетуй, обещал я служить князю Ярополку до самой смерти, и останусь я верен слову своему. А суждено ему умереть, ну, тогда и я буду от обещания свободен, и ежели примете меня к себе, пойду и к вам на службу с радостью.
– Другого ответа и не ждали мы от тебя, Зыбата, – произнёс Добрыня, – хвалю за него. Так и нужно: держишь ты Ярополкову руку и держи до конца... Уж ты не бойся. Мы тебя обидеть не обидим. Вот Владимир хочет тебя при себе оставить.
– Да, да, Зыбата, – воскликнул Владимир Святославович, – ты не думай только, что будешь у меня пленником. Нет, ты оставайся при мне, будь гостем моим; не бойся, я тебя против Ярополка служить не заставлю. Я знаю, он прогнал тебя, мне уже говорил про это старик.
– А ты, князь, куда же теперь направлялся? В Киев?
– С вечера, как в путь пускался, думал, что на Киев пойду, а теперь назад воротить приходится.
– Почему так?
– Ну, вот почему. Ведь Ярополка же нет в Киеве, а без него и мне что там делать?.. Надобно, Зыбатушка, мне его сперва обезвредить, а потом уже и стольный Киев от меня не уйдёт...
Оба они смолкли. Потом после некоторого молчания Зыбата сказал:
– Я не знаю, Владимир Святославович, что и подумать.
– О чём? – спросил новгородский князь.
– Да вот всё о том же... Прости, позволь слово молвить.
– Говори, Зыбата.
– Думать не хочу, чтобы ты посмел на старшего брата руку поднять, в крови его искупаться; ведь вы дети одного отца, неужели же ты сможешь забыть это?
– А он забыл? – приподнялся на своём ложе Владимир, и глаза его сверкнули огоньком гнева, – или ты не помнишь об участи Олега?
– Да, нет, не забыл я об этом, как можно забыть... Но ведь ты-то теперь знаешь, как всё это произошло, а я тебе скажу ещё раз: Ярополк плакал, когда узнал, что древлянский князь убит. Ведь без его ведома то случилось: Свенельд за своего Люта мстил и княжьим именем прикрылся. – Но если бы и виноват был Ярополк в смерти брата своего Олега, так зачем же ты будешь такое же худо делать, какое он сделал?
– Не будем, Зыбата, про это говорить, – нахмурился Владимир, – боги указывают мне путь к великому столу, и если я не сяду на него, то пойду Против воли богов... Я пойду в Родню и посмотрю, что-то у меня там выйдет с Ярополком...
– Не хотел бы я твоей гибели, князь, – грустно покачал головой Зыбата, – но не хотел бы, чтобы и кровь брата твоего легла на тебя... Оба вы мне дороги, обоих я вас с малого детства своего помню, и тяжко мне знать, что брат на брата идёт, что злое дело должно совершиться. На Руси нашей и так уж худого много, и так в народе везде предательство, убийство, а тут вот ещё такое-то произойдёт; по княжескому примеру и народ пойдёт, а это, Владимир Святославович, тяжёлое дело.
– Кто тебе сказал, что Владимир Ярополка убить ищет? – вдруг грубовато, добродушно засмеялся Добрыня, – никогда Владимировой руки на брата не будет, в том я тебе порукой.
– Ну, зачем же тогда в Родню идти?
– Ну, вот зачем! Распря между ними идёт. Будто ты того и не ведаешь? Ежели Владимир Ярополка не одолеет, то Ярополк Владимира одолеет, а ведь каждый человек жить хочет, о своей жизни заботится.
– Бросим все эти разговоры! – вдруг весело воскликнул Владимир, – что угодно богам, то пусть и будет! Я готов свою участь встретить всегда. Смерть увижу – не струшу, смело ей в глаза погляжу, а удача подойдёт – тоже звать не стану. Так-то, Зыбатушка...
Владимир казался беззаботно-весёлым.
Зыбата понимал, что удача окрыляет князя, и в душе его снова разрасталось угасавшее было чувство любви к нему.
Те воины, которых видел Зыбата на лесной прогалине, составляли передовые дружины новгородских и полоцких ратей.
Наутро Зыбата был свидетелем того, как к новгородскому князю явились на поклон киевские старейшины.
Они принесли Владимиру дары: меха с древлянской земли, соты свежего мёда, хлеба и много драгоценностей, выменянных у византийских гостей. Низко кланяясь, старейшины звали Владимира в Киев, обещали ему, что весь народ встретит его как давно желанного освободителя.
Они обещали исполнить всё, что ни потребовал бы от них победитель Ярополка. Одного только не уступали киевляне Владимиру: своих вечевых прав. Они оговаривались, что он князь над дружинами и высший судья над народом, но внутренний распорядок в Дриднепровье принадлежит народу в лице его веча.
Владимир рассеянно слушал старейшин. Ведь такой порядок был тогда по всей земле славянской, а в Новгороде князь даже подчинялся вечу.
Новгородский князь хотел сесть на отцовский стол, понимая, что в Киеве, находившемся вблизи Византии, князь всегда будет иметь более значения, чем в далёком Новгороде. Кроме того, Новгород был ближе к Рюгену и Арконе, а там всемогущие жрецы Святовита чрез своих посланцев могли в конце концов приобрести в Новгороде власть большую, чем он, князь. Поэтому-то младший сын Святослава и стремился уйти как можно дальше от берегов Варяжского моря.
Милостиво согласился он на все условия, предложенные ему киевскими старейшинами, но вместе с тем сказал, что войдёт в Киев только тогда, когда покончит с Ярополком.
– Не жизни я его ищу, – сказал новгородский князь киевским посланцам, – на что мне его жизнь! Дам я ему в княжение иные города, пусть его себе там живёт. Он и сам, брат мой старший, того не любит, чтобы делами заниматься... Ему бы весёлости да пирования всё, а что толку в том, ежели княжескими делами здесь Блуд да пришелец Нонне правили? Будет жить на кормлении, и покойно ему, и радоваться он вечно будет... А жизнь его мне не нужна!..
Голос его звучал искренно, и Зыбата вполне уверился в том, что Владимир и не думает о братоубийстве.
На другое утро передовой отряд снялся с места и отправился на Рось к Родне.
Главная дружина у Владимира стояла в двух переходах, и когда передовые дружины соединились с нею, то князю доложили, что Ярополк уже прибыл в Родню и затворился там.
– Что же, – засмеялся при этом известии новгородский князь, – ежели затворился, то пусть и сидит, не нам ему в том мешать; нам же лучше, ежели он, как мышь, в ловушку попадёт. Тут мы его и возьмём. И биться не будем: измором возьмём. Идём же, друга любезные, на Родню, покончим с этим делом, а там и вернёмся в Киев, чтоб весело в нём запировать.
Зыбата пошёл вместе с князем. При Владимире он действительно был гостем, а не пленником. Он пользовался полной свободой, и Владимир был неизменно ласков с ним.
– Ой, Зыбатушка, о Ярополковой участи не печалуйся, – говаривал Зыбате и Добрыня Малкович, не менее ласково относившийся к нему, – посмотри-ка ты, какими слугами Ярополк окружён. Так его за одно это княжеского стола лишить надобно: как смел к себе изменников приближать да их слушать! Это не князь, что себе ближних слуг из воров выбирает. Коли на это ума нет, так и не место тебе на княжеском столе; а ежели ты князь и народ тебе предался, так ты никого не должен слушать, а думать должен о том, чтобы всему народу хорошо было. Увидит народ, что ему под твоей княжьей рукой хорошо, бунтовать не будет, других князей к себе звать не станет; а как предался, так и останется тебе верен. Так-то, Зыбатушка! Я вон и при Ольге был, у неё уму-разуму учился, и при Святославе князе также всё видел, всё знаю; так уж на теперешнее-то время и совсем руками разведу...
Зыбата слушал эти речи и невольно смущался.
