Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 51 страниц)

II

Нонне вёл гостей длинными переходами. В них стояла такая темнота, что только один старый жрец мог идти спокойно. Остальные то и дело спотыкались.

   – Войти мы вошли, а как вот выйдем? – пробормотал Добрыня.

Нонне услыхал его слова.

   – Ты боишься, вождь? – спросил он.

   – Чего боюсь? Ничего я не боюсь, – угрюмо ответил Малкович, – будто бы нет другого пути в трапезную вашу залу! Здесь ведь и запутаться легко.

   – Да, – загадочно сказал Нонне, – кто раз прошёл по этим переходам, тому трудно вернуться без помощи Святовита обратно. Но вы, чужеземцы, не бойтесь ничего, я проведу вас назад другим путём, и вы вновь увидите сияние солнца, услышите шум морских волн, но прежде всего вы должны взглянуть на тайну божества и преклонить свои колена пред владыкой воздуха, морей и земли, великим, грозным Святовитом. Такова воля моего отца-повелителя Белы.

   – Пусть будет так, – беззаботно сказал Владимир, – хотя я теперь предпочёл бы чашу франкского вина и хороший кусок прожаренного на углях мяса... Но что же? Обязанность гостей покоряться во всём воле хозяина. Но что это?

Владимир остановился и схватил руку Добрыни.

Откуда-то доносились жалобные стоны. Казалось, где-то совсем близко от них мучается страшной, невыносимою болью человеческое существо. Стоны то слабели, то переходили в отчаянный, ужасающий рёв. В них слышались безумное отчаяние, предсмертная тоска и жажда смерти, которую как будто удаляли нарочно, дабы продлить эти страдания.

   – Клянусь Одином, – воскликнул Освальд, – так не ревут и пикты, когда их поражают секиры берсекеров...

Вероятно, в подземелье Святовита несладко тем, кто туда попадает!

Нонне с усмешкой сказал:

   – Ты прав, ярл! Великий Святовит бесконечно милостив к тем, кто ему покорен, и не знает пощады к врагам. Он мстит противящимся ему и при жизни, и в мире теней, где он царствует так же, как и на земле. Не хотите ли взглянуть вы на обречённых?

   – Нет, нет, Нонне! – сказал Владимир. – Молю тебя, избавь нас от этого. Долгий путь и без того истомил наши тела, и отдых необходим нам... Веди нас скорее прочь. Эти вопли растерзали моё сердце.

Но Нонне был неумолим.

   – Я должен показать вам жертвы Святовита, – произнёс он, – мы находимся как раз около обречённых.

Добрыня незаметно дёрнул племянника за рукав, давая понять, что необходимо повиноваться желанию жреца.

Жрец сделал едва заметное движение рукой, и вдруг пропала одна из стен лабиринта. Стало светло, и в некотором отдалении от себя гости Белы увидали несколько человек. Один из них был распят на двух скрещённых друг с другом брёвнах. Из бесчисленных порезов на теле его струилась кровь. Другой был заключён в клетку с железными прутьями. Прутья клетки были раскалены и краснели, вспыхивая то и дело голубыми огоньками. Владимир не мог вынести ужасного зрелища и отвернулся. Освальд стоял, закрыв лицо ладонями рук. Один Добрыня совершенно равнодушно смотрел на происходившее перед его глазами.

   – Скажи, Нонне, – тихо, дрожащим голосом спросил Владимир, – что сделали эти люди? Какая вина обрекла их на эти пытки?

   – Это христиане! – злобно проговорил Нонне, – Этих людей Святовит ненавидит более всех врагов. Муки их – наслаждение ему.

   – Христиане... Христиане... – пробормотал Владимир.

Он хотел ещё что-то сказать, но Добрыня опять остановил его.

   – Да полно тебе, жрец, пугать-то нас, – проговорил он, – уж не думаешь ли ты, что такие ваши дела, – кивнул Малкович в сторону несчастных страдальцев, – так устрашат нас, что мы заробеем... Поди скажи твоему Беле, что нас пугать нечего. Мы пришли к вам в Аркону по доброй воле, и договор наш тоже да будет заключён добровольно. Веди нас дальше...

Нонне видел, что благодаря хладнокровию Добрыни впечатление на гостей произведено слабое. Недовольный самим собою, он трижды хлопнул в ладоши, и стена мгновенно без всякого шума закрылась, как будто чьи-то невидимые руки поспешно запахнули её.

   – Вот так-то лучше, Нонне, – воскликнул Освальд, – теперь веди нас скорее. Думаю, что конец этих ваших проклятых переходов уже близко.

   – Путь познаётся по своему концу! – загадочно произнёс в ответ старый жрец.

Идти им и в самом деле пришлось недолго. Нонне вдруг скрылся куда-то, потом распахнулись невидимые завесы стены, и трое витязей очутились в огромном зале, слабо освещавшемся небольшими окнами наверху и огнём в огромном очаге, устроенном в одном из углов. Стены угрюмого зала были завешены звериными шкурами, между ними были прикреплены огромные турьи рога. Посреди зала, ближе к очагу, стоял длинный узкий стол и около него высокие дубовые покрытые шкурами скамьи. В конце стола, на возвышении, установлено было кресло с высокой спинкой и мягким сиденьем. На нём восседал старый Бела. Около него стояли двое молодых жрецов, а у возвышения, на котором был установлен трон, четыре рослых и красивых воина Святовита, также в белых длинных одеяниях и ярко блестевших латах. Двое из них держали длинные тяжёлые мечи, двое секиры. Головы воинов не были прикрыты; русые длинные волосы волнами сыпались по плечам. Дружинники стояли неподвижно, как изваянные.

Бела заметил, какое впечатление произвели они на славянского князя, и слабо улыбнулся.

   – Приди ко мне, о юный, – произнёс он, протягивая к Владимиру обе руки, – ещё раз приветствую тебя, ибо я опять вопрошал Святовита, и Святовит снова остался доволен твоим прибытием на наш остров!

Славянский князь почтительно приблизился к трону жреца и преклонил колено.

   – Отец! – с порывом сказал он. – Я вижу, что ты полон доброжелательства к нам! Мне показалось, что, когда расстались мы, на лице твоём появилась тень гнева, но теперь твои слова рассеяли мои подозрения.

   – Не может быть гнева на тех, к кому благоволит Святовит, – возразил Бела. – Витязи, – обратился он к Добрыне и Освальду, – займите места за столом, и чтобы вам не было скучно, я призову для беседы с вами начальника Святовитовых дружин, ты же, Владимир, сядь около меня; и когда утолишь свой голод и жажду, мы будем говорить с тобой обо всём, что тебе по душе.

Бела громко хлопнул в ладоши. Двое молодых жрецов, появившихся как из-под земли, установили ниже его трона небольшой столик со всевозможными яствами.

Пока подавали яства, зал наполнялся воинами-жрецами. Подходя к столу, они кланялись в пояс Добрыне и Освальду и только после этого занимали свои места.

По знаку Белы начался пир. Все встали со своих мест и низким поясным поклоном приветствовали жреца. В этот момент раздались тихие звуки рогов, к которым присоединились лютни, где-то слышалось красивое пение скрытого от глаз пирующих хора.

   – Клянусь Перуном, Одином, самим Святовитом, наконец, – воскликнул Владимир, – мне это пение нравится более, чем то, которое я слышал по дороге сюда!

   – Что ты хочешь сказать, дитя? – ласково спросил Бела.

   – Твой Нонне зачем-то привёл нас туда, где мучатся христиане.

   – Да-а-а! – протяжно произнёс жрец. – И что же?

   – Я подумал, что нехорошо очутиться на их месте!

   – Ещё бы! – усмехнулся старец.

   – Но за что они так мучаются?

   – Ты хочешь это знать?

   – Да! Нонне что-то такое говорил мне... Будто они враги Святовита и их муки доставляют ему удовольствие... Может ли это быть? Я видел этих людей. Они кротки, в особенности их жрецы, толкуют о любви и неохотно берутся за меч. За что же страдают они? Что сладкого в том, чтобы пленить несколько жалких людей и терзать их тело?..

Владимир не заметил, как нахмурилось лицо арконского жреца.

   – Ты очень молод, мой сын, – сказал, прерывая его, Бела, – и многое в жизни действительно непонятно тебе. Нет у Святовита, у Перуна, у Сварога и Одина врагов более сильных, чем христиане. Всюду, где ни появляются они, рассеивается слава богов, которым поклонялись наши предки. Христиане возвещают новую жизнь, а зачем она, эта новая жизнь, когда народ счастлив? Разве не прославил себя и свой народ конунг Олоф своими бесчисленными победами? Имя его гремело повсюду... Но как только около него появились христиане, он забыл о победах и слушает их речи, а народ его беднеет и не находит себе пищи для существования. А речи их лживы. Они говорят о добре и любви людей, а что отдают сами? Вот и ты пострадал и страдаешь от них.

   – Как так? – удивился Владимир.

   – Тебе это знать лучше, чем кому-нибудь другому!

   – Ничего не знаю... Моя бабка Ольга была христианкой, и я никогда не видал от неё никакого зла... Это скажет и Добрыня!

Малкович, услышав своё имя, приподнялся и перешёл к столу, за которым сидел его племянник.

   – Ты что-то говоришь обо мне? – сказал он.

   – Да! Вот скажи Беле, что бабка Ольга, хотя и умерла христианкой, а лучше её не было на свете женщины.

Добрыня кивнул.

   – Ты уже позволь, отец Бела, присесть с вами, – говорил он, подвигая высокий табурет, – слышу я, поминаете вы моё имя, так думаю, что уже и мне лучше быть тут.

Глаза арконского жреца блеснули гневом.

Среди дружинников, сидевших за пышным столом, прошёл шёпот. Им показалась оскорбительной бесцеремонная выходка славянского витязя, но тот не обратил внимания ни на грозные взгляды Белы, ни на ропот его воинов.

   – Ты, отец Бела, не гневайся, – говорил Добрыня, принимаясь за кубок с вином, – сам ты виноват, что меня за задний стол посадил. Не место мне, княжому дяде, там. Вот я и перешёл сюда. Всё равно без меня с племянником ничего не решишь, и толковать-то со мной придётся!..

   – Отец Бела, – просительно сказал Владимир, – дядя Добрыня мне вместо отца, и нехорошо ему на пиру ниже меня быть!

Лицо жреца несколько смягчилось.

   – Это хорошо, что ты за своих заступаешься! – сказал он. – Пусть Малкович с нами будет. Я знаю, что он воин храбрый и советник хороший.

   – Вот так и давно бы тебе! – промолвил, слегка усмехаясь, Добрыня. – Вот что, отец Бела, ты княгиню Ольгу хаять оставь: мудрая она была, недаром по вещему Олегу имя своё носила. Про христиан тоже тебе ничего не скажу. Есть и среди них храбрые воины.

Бела опять нахмурился. Очевидно, он не мог выносить, когда при нём хвалили христиан.

   – Много христиан развелось в Киеве, – произнёс он, – и они погубят весь народ славянский. Они уже просветили Ярополка и подстрекнули его убить Олега.

   – Не может быть того! – воскликнул Владимир.

   – Ты думаешь? – холодно сказал Бела, в упор смотря на Владимира. – Олег и ты никогда не поддались бы им, а Ярополк склонился на их сторону. Он позволяет христианским жрецам обращать в свою веру киевский народ. Олег не позволил бы этого. Ты тоже. Вот вас и нужно было устранить, чтобы Ярополк остался один княжить. О, они хитры! Олег пал, ты изгнанник. Ярополк поддался христианам.

   – Я вернусь, – закричал Владимир, – и горе всем им!

   – Кому им? – спросил Бела.

   – Им: Ярополку и христианам.

   – И ты не отступишься от своих слов?

   – Клянусь, нет!

   – Тогда, мой сын, ты можешь рассчитывать на помощь Святовита! – торжественно проговорил жрец. – Я дам тебе дружину и помогу тебе в твоей мести.

Он протянул руку славянскому князю, как бы подтверждая этим своё обещание.

Очевидно, Бела изменил свой взгляд на Добрыню. Вскоре вместе с ним он удалился из зала, оставив Владимира пировать со своими воинами. Сын Святослава был рад. Обещание арконского жреца ободрило его. Он опасался, что им с Добрыней не удастся добыть на Рюгене дружины; теперь эти опасения рассеялись. С уходом Белы все повеселели. Воины уже не только что непринуждённо разговаривали, но и смеялись. Забыта была даже выходка Добрыни Малковича, тем более что все видели, как жрец оказал ему внимание.

К Владимиру все относились с большим почтением.

После того как Бела открыто обещал ему помощь, в нём уже видели вождя в предстоящем походе, и поэтому многие старались обратить на себя его внимание.

В это время Бела и Добрыня в отдалённом покое вели между собой откровенный разговор.

   – Помощь-то ты пообещал нам, отец Бела, – говорил Добрыня Малкович, непринуждённо сидя перед жрецом на дубовой скамье, – а вот не сказал одного, что ты за это получить с нас пожелаешь?

   – А то, что вы исполнить можете, – ответил жрец.

   – Ещё бы ты запросил, чего сделать нельзя, – усмехнулся Добрыня. – Да ты обиняками-то не говори. Условимся сразу – и конец всему!

   – Помогу я вам, – вдруг пылко и страстно заговорил арконский жрец, – помогу так, что и теперь уже за ваш успех поручусь, а вы пообещайте мне лишь одно: что не заведёте на вашей Руси христианства и всех христиан изгоните из вашей земли.

–Только-то?

   – Если и это исполните, хорошо будет!

   – А не любишь ты, Бела, христиан!

Жрец злобно рассмеялся.

   – Мне полюбить их?! – воскликнул он. – Рюген и всё морское побережье, где живут мои венды, было подвластно Святовиту. В землях наших не было никого, кто осмелился бы усомниться в могуществе Святовита, и вот я вижу, что везде стала слабеть вера в богов, что люди перестают бояться их кары, не прибегают к нам, служителям божества. Я уже теперь не имею той силы и власти, какая была у меня недавно. Всё рушится, всё отпадает от старины, и виной этому христиане. Они везде заводят свои новые порядки. В землях франков, аллеманов, на острове саксов и пиктов исчезли совсем друиды, и только случайно уцелевшие руны кое-где ещё свидетельствуют об их недавнем могуществе. О древних богах и говорить нечего. Твёрд был среди народов славянских Святовит, но теперь, слышно, и на берегах Славянского моря отказываются от старых богов. Ляхи уже становятся христианами; осталась Русь ваша, но и в неё вошло христианство. Правда, оно идёт к вам с востока, из Византии, но это всё равно. Если оно укрепится на вашем Днепре, то оттуда разольётся оно везде по землям, где живете вы, славяне, и тогда пропадёт Святовит, а с ним и Аркона, и мой Рюген потеряют всё, всю власть, какую имели до сих пор. Я уже знаю, Олоф Тригвасон, конунг норвежский, подчиняясь христианским жрецам, задумывает поход на Аркону. Он разрушит храм Святовита, убьёт его белого коня, подчинит весь Рюген своей власти. Тогда всюду здесь появятся храмы христианского Бога, и у меня не будет силы защитить моё божество, которому я служу всю мою жизнь. Вот почему я хочу, чтобы твой Владимир стал киевским князем. Он будет в Киеве и не пустит христианских жрецов на Русь. Тогда Рюген будет спасён.

   – А если пустит? Если и сам станет христианином? – сказал Добрыня.

   – Этого не будет!

   – Как знать...

   – Не будет! Я поставлю его киевским князем, я же и уничтожу его, если он или ты осмелитесь изменить своему обещанию. Разве не мои дружины пойдут с вами? Разве не будет у меня приверженцев в вашем Киеве? Я даю, я могу взять и назад.

«Ого, вот ты как», – подумал Добрыня. Бела не заметил его насмешливого взгляда.

   – Коли только в том дело, чтобы христиан не пустить, да вашей Арконе помощь дать, тогда и говорить нечего. Сказать по правде, нам что Перун, что Святовит – всё равно.

   – Нет, Перун у вас был, пусть и остаётся.

   – И то ладно! А христиане – да пусть они пропадут!

Добрыня даже и помыслить не смел, чтобы Бела поставил такие лёгкие условия своей помощи. Теперь его интересовал вопрос, сколько даст дружинников арконский жрец.

   – Отдам хоть всю варяжскую дружину! – ответил Бела, когда Малкович спросил его об этом.

   – Так по рукам тогда, отец Бела? – сказал Добрыня.

   – А будет ли твой Владимир согласен на мои условия? – спросил осторожный Бела.

   – Ну, ещё бы. Он хоть так про христиан и говорил, а сам их не любит.

   – Тогда пусть он даст клятву, а ты будь за него поручителем...

   – Чем угодно поклянёмся оба, – согласился Добрыня, – хоть Перуном самим, всё равно. Только ты не держи нас.

   – Не буду держать. Ярополк усиливается.

Малкович лукаво посмотрел на жреца.

   – А как же ты хотел выдать нам его головой?

   – И выдам. Он сам придёт к вам...

   – Ой ли, отец! Ярополка-то я с детства знаю, простоват он, что и говорить, а всё-таки кто же сам на свою погибель пойдёт.

   – Увидите! – коротко сказал Бела и с усталым выражением лица закрыл глаза.

Добрыня встал со скамьи.

   – Притомился ты, отец, – сказал он, – да и я тоже. Пусть племянник веселится, а меня на покой отпусти. Всё, кажись, мы с тобой переговорили.

Не открывая глаз, Бела кивнул головой и хлопнул в ладоши. Появившемуся на зов служителю он приказал проводить витязя в приготовленный для него покой; но лишь только он остался один, выражение усталости исчезло с его лица, и он громко закричал:

   – Нонне, Нонне!

Нонне тут же явился на зов своего владыки.

   – Ты был здесь, Нонне? – с живостью спросил его Бела. – Ты слышал наш разговор?

   – Слышал, великий отец.

   – Что же ты скажешь?

   – Прости, великий, я не понимаю, зачем ты говорил этому варвару, почему тебе нужно, чтобы Владимир сел в Киеве? Не может ли он подумать, что мы нуждаемся в их помощи, а не они в нашей? Не вообразят ли они, что мы погибаем и не можем найти нигде себе союзников, кроме них, потому и берёмся помогать им?

Бела грустно покачал головой.

   – Нонне, ты думаешь, что этот варвар глуп?

   – Думаю так, великий отец.

   – Тогда я скажу, что ты ошибаешься. Он княжий советник, и князь Святослав поручал ему и управление государством, и переговоры с неприятелями. Знаешь ли ты, вот этот Добрыня не раз обходил хитрецов византийцев, а о других и говорить нечего.

   – Но ты принял его неласково и сначала совсем не говорил с ним.

   – Я должен был приглядеться к нему, понять, каков он с Владимиром. Недаром я живу столько лет на свете. Когда этот юноша сказал, что Добрыня ему вместо отца, я понял, что он действительно находился под его влиянием. И вот теперь нам нужно перехитрить его. Необходимо, чтобы около Владимира, когда он станет киевским князем, был у нас свой человек, который стал бы его ближайшим советником. Ты знаешь ли воеводу Блуда?

   – Воеводу Ярополка?

   – Да. Вот я хочу, чтобы он занял при Владимире место Добрыни. Блуд давно уже там. Он ненавидит христиан, ненавидит и Ярополка. Если он будет при Владимире, вся Русь будет покорна нам и поможет отстоять Рюген от Олофа.

– Великий отец, – воскликнул Нонне, – разве так грозна опасность?

   – Нонне, Нонне! Или ты не знаешь, что Тригвасон владыка, каких ещё не бывало на свете? Он храбрее всех конунгов, даже храбрее великого Кнута. И он, как донесли мне преданные люди, даже во сне грезит, как бы низвергнуть Святовита. Вся наша надежда на русских славян. Вот почему я и принял этих двух изгнанников так, как никогда ещё не принимал конунгов и герцогов. Но нехитрое дело взять, нужно ещё и удержать взятое. Вот что труднее всего. Настало, Нонне, время послужить тебе!

   – Приказывай, великий отец, – склонился старик, – тебе известна моя преданность Святовиту и тебе! Всё будет исполнено, что бы ни повелел ты; разве смерть остановит мои дни.

   – Я потому-то так и надеюсь на тебя, Нонне. Я скоро пошлю тебя на Днепр в Киев. Жрецы Перуна – наши друзья и слуги. Я укажу тебе, как ты должен действовать и на что направлять воеводу Блуда. Ярополк должен погибнуть, но виновником его гибели должен стать Владимир. Это необходимо. Ты пойдёшь отдельно от Владимира, так, чтобы он даже не знал о твоём появлении на Днепре. Иди под видом купца. Жрецы Перуна примут тебя, как родного...

   – Когда прикажешь мне приготовиться в путь, великий отец? – спросил Нонне.

   – Сперва отпустим их. Завтра выведу коня Святовита и покажу рюгенскому народу его знамя. Немедленно отпущу чужестранцев. Они пойдут морским путём, ты же проберёшься по суше. Теперь иди...

Нонне низко поклонился Беле и исчез за звериными шкурами, покрывавшими стены. Старый жрец остался один. Глубокая задумчивость овладела им.

Громкие звуки рогов заставили Владимира открыть глаза и стряхнуть дремоту. В эту ночь он спал крепко. Усталость после пути, весёлый пир, закончившийся поздно ночью, множество новых впечатлений усыпили молодого славянского князя так, что, проснувшись, он даже забыл, как лёг в постель.

У противоположной стены на составленных вместе широких скамьях крепко спал, сладко похрапывая во сне, Добрыня. Племянник поспешил разбудить его. Теперь он припомнил, что, возвратившись с пира, он уже застал его здесь крепко спавшим. Он ещё тогда хотел разбудить его, но сон старого богатыря был так крепок, что Владимир сам поспешил улечься в постель.

Владимир вдруг вспомнил, что накануне ему говорили, будто в это утро будет выведен конь Святовита. «Если так, – подумал он, – Добрыня сделал всё, и старый Бела, несомненно, на нашей стороне».

Звуки рогов между тем не смолкали. В спальном покое появился жрец.

   – Великий Бела, любимый слуга Святовита, – произнёс он, кланяясь Владимиру, – просит своих гостей к нему для беседы.

Добрыня, спавший до того как убитый, услыхав чужой голос, сразу поднялся.

   – Скажи отцу Беле, – обратился он к жрецу, – что мы сейчас будем.

Добрыня встал, потянулся, зевнул и, повернувшись к племяннику, произнёс:

   – Мы уже покончили с Белой. Он даст нам свои варяжские дружины и за это требует лишь одного, чтобы ты, когда станешь киевским князем, не принимал к себе христиан, а тех, которые уже живут на Руси, прогнал бы.

   – Только-то и всего, – сказал Владимир, – не верится мне что-то!

   – А ты поверь, – ответил Малкович, подмигнув племяннику, – старый Бела полюбил тебя, как сына, вот и хочет тебе помочь. Я уже сказал, что его условие я принимаю. Пойдём скорее к нему, и подтверди сам моё обещание.

Владимир понял, что Добрыня не хочет вести подробного разговора, и молча кивнул в знак своего согласия.

Между тем у ворот жреческого города собралось чуть ли не всё окрестное население. На острове было уже известно, что в это утро будет вынесено из храма знамя Святовита. Давно не было оно перед толпою, и островитяне радовались, так как появление знамени свидетельствовало о войне с врагами их бога, а такие войны, сводившиеся к разбойничьим набегам на соседние страны, всегда обогащали жителей Рюгена.

   – На кого пошлёт Святовит свои дружины? – слышались в народе вопросы.

   – Говорят, что воины пойдут в славянские земли. Там много скопилось богатств.

   – Неужели на Новгород?

   – Кто знает это? Может быть, на Киев.

   – В Киеве богатства больше. Туда идти бы!

В это время растворились ворота жреческого города, и толпы народа хлынули в них. На площади перед храмом стояли варяжские дружины. Тут были и рюгенские варяги, и варяги, прибывшие с гостями Белы. Эрик, Ингелот, Раур и Оскар стояли в первых рядах. Все эти воины ожидали, когда будет вынесено знамя Святовита, его жрец должен был объявить имя главного вождя похода, а вслед за тем белый конь рюгенского божества покажет, что ждёт воинов на полях битвы.

От храма и до подножия холма стояли дружинники Святовита. У закрытых дверей храма полукругом расположились жрецы в своих белых одеяниях. День на этот раз выдался солнечный. Обычный на Рюгене туман рассеялся, и даже видно было небо, покрытое быстро плывущими сероватыми облаками; море шумело без обычного своего рокота; звуки труб далеко разносились среди волн.

Вдруг послышалось громкое пение. Длинной вереницей шли мальчики, певшие хвалу Святовиту. Дети были одеты в такие же длинные белые одеяния, как и остальные жрецы. За ними с длинными трубами в руках шли жрецы-юноши, дальше уже престарелые жрецы. В конце шествия шёл старый Нонне. Толпа приветствовала его громкими криками. Варяги ударяли мечами о щиты. За Нонне шёл Владимир, с любопытством смотревший вокруг. Позади него были Добрыня и Освальд. Их со всех сторон окружали вожди Святовитовой дружины. Блиставшие на солнечных лучах нагрудники, шлемы, сверкавшие холодным блеском стали мечи и секиры производили сильное впечатление.

Шествие растянулось так, что когда дети поднялись на холм и занимали места у стоявших перед храмом жрецов, гости Святовита и окружавшие их дружинники только подходили к подножию холма.

Наконец все поднялись на площадку перед храмом.

Пред закрытыми дверями остался один Нонне. Он поднял руки над головой и громко воскликнул:

   – Святовит, Святовит, Святовит!

В наступившей тишине эхо повторило этот призыв.

   – Святовит, Святовит! – воскликнуло сразу несколько тысяч голосов.

Вдруг что-то блеснуло над холмом. Сотни труб и рогов загудели все в одно мгновение. Ворота храма распахнулись. Все, кто стоял у подножия холма, пали ниц.

В открывшихся воротах ясно был виден блиставший на солнце истукан. Венок из длинных игл, изображавший молнии, окружал голову идола. В поднятой руке он держал огромных размеров рог, в опущенной – исполинский меч. Это был Святовит.

У подножия истукана стоял старый Бела. Левой рукой Бела указывал на Святовита, правая простёрта была по направлению к народу.

   – Вот Святовит! – воскликнул он.

   – Вот Святовит! – как эхо, повторил стоявший перед храмом Нонне.

   – Вот Святовит, вот бог! – крикнули все разом дружинники.

Неистовый восторг объял рюгенцев; они кричали, даже рыдали. Даже варяги и те были увлечены общим порывом.

   – Святовит, Святовит! – неистово кричали они, колотя мечами по щитам.

Бела вышел на площадку пред храмом, и едва он переступил через его порог, невидимые руки задёрнули истукан тёмной, непроницаемой завесой. В то же время в храм вошёл Нонне с двумя вождями Святовитовых дружин.

– Народ рюгенский, варяги, гости и служители Святовита! – отчётливо, громко заговорил Бела с высоты холма. – Настал великий час. В ночь на сегодняшний день я, как и всегда, молился и приносил священные жертвы грозному Святовиту. Громко выл ветер, и рокотало неспокойное море. И вот я видел, как ожил Святовит. Он был страшен. Молнии сверкали из его очей, клубы огня и дыма вырывались из его уст. Меч в его руке звенел, и заржал белый конь, чуя приближение своего господина. Я в страхе ниц пал на землю. В это время Святовит сел на своего коня. Сами собой отворились двери храма, и грозный бог помчался по воздуху, рассекая его своим мечом. Я же лежал, не смея шевельнуться, пока не вернулся Святовит в своё жилище. Я услышал его тяжёлое дыхание, храп его утомлённого коня. «Бела, любимый слуга мой! – сказал мне подобным грому голосом Святовит, – не страшись, ибо я люблю тебя. Когда настанет день, возвести народу моему, что пришло время поднять меч на врагов моих. Я уже был среди них и обрёк их на жертву моему воинству. Пусть дружины мои идут смело, их ждёт победа, ибо я буду с ними». «Куда же повелишь идти дружинам твоим, о, грозный?» – осмелился спросить я. «Пусть идут в славянские земли, на Русь, – отвечал мне Святовит. – Там города полны бранной добычей, которая будет наградой моим воинам за их труды. Там укрепляются мои враги – христиане, и пусть мои воины уничтожат их. Так я хочу, и да будет так. В знак же того, что такова моя воля, покажи народу моему моё знамя. Кто же ослушается, страшную смерть на того пошлю я». Так говорил мне Святовит. Голос его был подобен то реву, то дыханию лёгкого утреннего ветерка. Лишь когда стихли божеские слова, осмелился я поднять с земли голову. Всё было по-прежнему. По-прежнему был неподвижен бог, и лишь глаза его сверкали тысячами молний. И вот я спешу исполнить волю Святовита и объявляю вам её. Вот знамя Святовита. Смотрите!

Трубы и рога возвестили народу появление этой реликвии. Снова пали все стоявшие пред холмом на колени и преклонили свои головы. В это мгновение из храма вышел старый Нонне. Два вождя несли за ним огромное разноцветное знамя, прикреплённое к длинному древку. Знамя состояло из ярких полотнищ, сшитых между собой. Сверху древко кончалось изображением рюгенского божества.

   – Смотрите, смотрите, – кричал Нонне, – вот знамя Святовита, грозного повелителя Рюгена!

Опять раздались трубные звуки. Теперь и дружинники Святовита ударили мечами по своим щитам. Завеса, скрывавшая истукана, была отдернута опять, и Святовит во всём своём блеске появился пред своим народом.

   – Послужим великом Святовиту! – гремели голоса.

   – Покорим под его власть славянские земли!

   – Да здравствует Бела, любимый слуга Святовита!

Старый жрец стоял под знаменем, придерживаясь за его полотнище. Он молчал, выжидая, пока пройдут первые восторги толпы.

   – Народ рюгенский! – громко провозгласил он, когда водворилась некоторая тишина, – настало время. Сообщу вам и ещё одну волю нашего властелина...

   – Слушаем, слушаем! – раздались крики.

   – Когда я приносил Святовиту последние утренние жертвы, дух познания грядущего снизошёл на меня. И увидел я в жертвенном дыму земли, покорённые во славу Святовита его воинами. Всюду в новых этих странах, ставших подвластными нам, восхвалялось имя нашего повелителя; обитатели этих стран несли свою дань в нашу казну и ставили могучих воинов в дружины Рюгена. И вопросил я в недоумении: «О великий Святовит! Открой мне, кто должен всё это сделать, кто покорит новые земли под твою священную власть, кто поведёт твои дружины по твоим следам?» И мне было новое видение. В жертвенном дыму увидел я молодого и могучего вождя. Он был не из рюгенского народа. Он был в числе гостей, прибывших на Рюген. И смутился я духом моим и вопрошал божество: «О всемогущий владыка Святовит, как может случиться, что чужой вождь станет во главе твоих дружин?» И слышал я голос божества: «Неразумный и маловерный! Не я ли привёл к Рюгену драхи этого вождя, плывшие по бурному морю? Не я ли по вступлении его на мою землю показал тебе в дыму моих жертв, что угоден он мне, этот вождь? Ты же усомнился теперь. Горе, горе тебе, горе всему рюгенскому народу, если не будет исполнена моя воля. Пусть дружины изберут пришельца вождём своим, и ты выведи пред ними моего белого коня. Проведи его по копьям, и дам я знаменье, что успех ждёт моих воинов под его начальством». Голос смолк, и я пал ниц, умоляя властелина помиловать и меня, и рюгенский народ, если согрешил я своими мнениями. Такова воля божества, а вот и вождь, которого Святовит желает поставить во главе своих дружин.

По знаку Белы Нонне взял за руку Владимира и поставил его перед народом. Тысячи глаз с любопытством устремились на молодого славянского князя.

Владимир стоял, гордо откинув голову и осматриваясь вокруг властным взором. Наконец среди толпы пронёсся сперва чуть слышный шёпот, вскоре разросшийся в громкий гул голосов.

Первыми заговорили варяги.

   – Лучшего вождя и не надобно! – воскликнул Эрик. – Клянусь Тором, с ним нас ждёт победа. Он в славянских землях свой и поведёт нас знакомыми путями.

   – Пусть я не буду сыном своей матери, – отозвался Икмор, – если наш Эрик не прав! Взгляните на него: таких воинов мало и у Тригвасона.

   – Да здравствует Владимир, конунг славянский! – вторя своим вождям, воскликнула варяжская дружина.