Текст книги "Варяги и Русь"
Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)
Соавторы: Франц Добров
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 51 страниц)
– Я? Умирающая старуха!
– Слушай... В Киеве живёт теперь мать киевского князя Святослава, она, как нам известно, обуреваема искренним желанием познать истину, но некому обратить её к великому свету Христову... Понимаешь ли теперь?
– Немного...
– Горда эта княгиня, и нет в земле славянской никого ей равного, чтобы мог говорить он с нею, как с равною. Между тем почва подготовлена уже для благодатного посева. Стоит только всколыхнуть её, и она даст обильный плод в вертограде Христовом.
Ирина молчала смущённая и растерянная: она не знала, что отвечать.
– Что же ты молчишь? – возвысил голос патриарх. – Я жду твоего ответа. Или не люба тебе моя речь? Или не хочешь ты потрудиться для Господа? Вспомни, что душу спасаешь ты от когтей диавола, в которых находится она... Мало одной молитвы, нужен и подвиг, сказано: вера без дел мертва... Пожалей свою душу, прими подвиг многотрудный... И славный подвиг. Этим подвигом и службу великую сотворишь... Ты докончишь начатое твоим супругом-мучеником святое дело, и весь мир будет вспоминать тебя... Ты слышала? Так ответь, принимаешь ли подвиг? Пойдёшь ли ты на Днепр к киевской княгине?
Ирина едва держалась на ногах, так велико было овладевшее ею волнение.
– Принимаешь ли подвиг? – опять раздался вопрос. – Совершишь ли его, пойдёшь ли в Киев?
– Принимаю, пойду! – раздался наконец покорный ответ Ирины.
Лишь только получено было согласие Ирины отправиться в Киев, сейчас же началась подготовка миссии на берега Днепра. Нужно было прежде всего избрать заместителя умершему настоятелю киевской христианской общины. Он должен был быть не только вероучителем, но и дипломатом. Выбрать достойного взялся сам патриарх. Он приказал объявить по всем монастырям и церквам, чтобы те из священников или учёных иноков, которые желают отправиться в варварские страны на севере, являлись к нему для беседы, и в патриаршие покои на зов патриарха сошлось множество духовных лиц, готовых к подвигу среди язычников.
Феофилакт с каждым беседовал подолгу.
Наконец нашёлся иерей, подходящий, по мнению патриарха, для свершения великого дела.
Его звали Григорий; он по происхождению был славянин, но юность и зрелые свои годы провёл в Византии. Патриарх долго испытывал его и убедился, что он вполне отвечает всем его требованиям.
Вскоре назначен был день отплытия.
Сам патриарх, императрица Елена, наследник престола Роман вместе с пышной свитой явились проводить отправляющихся в дальний путь.
– Возлюбленные мои, – говорил отъезжающим Феофилакт, – уходите вы в страны варварские, и Единый Господь вам защита во всех тех опасностях, которые ожидают вас там. Не может быть у вас надежды на людскую помощь, надейтесь только на Господа, надейтесь и помните, что, как бы вы мало ни сделали, ваше дело будет зерном, брошенным в почву. Зерно же не возродится, если не умрёт, – помните эти великие слова и идите смело. Господь будет с вами, ибо вы свершаете Его святое дело. Чувствую я, что не дождусь вашего возвращения, ибо бремя прожитых лет низводит меня к гробу моему, но до последнего вздоха буду вас помнить и молиться за вас. Идите же, возлюбленные, да хранит вас сила небесная от бурь морских, от злобы человеческой, Бог Всемогущий не оставит вас, своих трудников...
В Киеве не ждали византийского посольства.
Часто в Киев приходили ладьи с разными «гостями», и киевляне так привыкли к их появлению, что не обращали внимания, если на Днепре появлялась незнакомая ладья, струг или караван из ладей и стругов. Всем было известно, что пришедшие ладьи остановятся в определённом месте, пошлют к князю или княгине Ольге извещение о своём прибытии и лишь после этого откроют торг, если на то последует княжеское соизволение.
На этот раз киевляне узнали, что нет на ладьях ни золота, ни камней самоцветных, ни кувшинов с душистым вином, какого не умели варить в странах славянских, ни пурпурных, ни парчовых тканей. Однако богатейшие дары были посланы прибывшими в княжьи палаты. А вскоре после этого узнали киевляне и о том, кто прибыл к ним из-за моря.
– К христианам жрец их Бога прибыл! – пошёл толк по Киеву.
Христианская община в Киеве разрасталась.
Ольга, которая в виду частых отлучек Святослава, оставалась правительницей, было известно, что христианство распространяется в Киеве, но она не была против этого.
Шло время, уходила не только молодость, но и зрелые годы, а мудрая княгиня всё не чувствовала себя счастливою... Душевное равновесие её никак не могло восстановиться...
Весь её внутренний мир, прежний, языческий, был ниспровергнут, разбит вдребезги, и на его месте ещё не возник новый, который заменил бы собой прежний...
Ольга чувствовала лживость верования в Перуна, Волоса, Дажбога, и в то же время ей всё ещё жаль было расстаться с ними. Ведь это значило забыть прошлое, а в прошлом у княгини были отрадные, дорогие мгновения. Прошлого было жаль, а между тем в нарождавшемся настоящем тоже были отрадные, светлые мгновения. Как легко себя чувствовала тоскующая княгиня, когда ей читали святую книгу. Новые, дотоль неведомые миры открывались перед нею. Ольга чувствовала, что до этого она была слепою и только теперь начинала прозревать. Но врождённое недоверие, ещё более развившееся при близком знакомстве с жизнью, толкало её на путь сомнений...
Ольга вызывала для бесед варяжских скальдов, и они пели ей саги об Ассах-небожителях, об Одине, повелителе богов Асгарда, о Торе гремящем, о любвеобильной Фрейе, о жизнерадостном Бальдере...
Однажды ей сообщили, что в Киев прибыли, направляясь в Ильменские земли, люди, которые уверяли, что их Бог Единый, Всемогущий и что христиане называют своего пророка сыном их Бога.
Это заинтересовало Ольгу, и она приказала привести к себе пришельцев.
Они оказались евреями, пробиравшимися с северных берегов Африки на далёкий готский берег, чтобы устроить там свои торговые склады.
Долго длилась беседа, много для себя нового услыхала Ольга, но когда её собеседники ушли, она подумала: «Где же истина?»
Чем дальше шло время, тем всё более и более мучил тоскующую княгиню этот вопрос:
– Где же истина?
И вот опять заезжие гости пришли в Киев.
На этот раз это были купцы с готского берега, направлявшиеся в Византию с грузами янтаря и мехов.
По обычаю они явились к княгине. Ольга поспешила завести беседу на волнующую её тему, но её собеседники были простые люди; они не в состоянии были дать ей какой бы то ни было ответ, но зато старейший из них подал киевской княгине совет.
– В земле аллеманов царствует король, которого называют великим, – сказал гость, – зовут его Оттон, он сын мудрого короля Генриха. Он равен тебе, княгиня, и по мудрости, и по подвигам; пошли к нему, пусть он научит тебя, чему ты желаешь.
Ольга последовала этому совету и отправила в Германию посольство, требуя, чтобы король Оттон прислал ей мужей, которые могли бы ей ответить на вопрос:
– Где же истина?
Долго пришлось ждать киевской княгине ответа. Неблизкий путь нужно было совершить её посланцам.
Только закончил король долгую борьбу за королевский престол со своим старшим братом Танкмаром, как восстал против него его младший брат Генрих, пришлось бороться с ним, потом с сыновьями своими Рудольфом и Конрадом; а когда и они были побеждены, Оттона умолила прийти на помощь королева Адельгейда, и ему пришлось совершить труднейший поход через Альпийские горы.
Но недаром король Оттон, прозванный ещё при жизни Великим, был известен как ревностный распространитель христианства. Просьба Ольги не оставлена была им, однако Оттон не торопился послать вероучителей. Как раз в это время он задумывал поход на датчан.
Ольга же была полна нетерпением и гневалась, напрасно ожидая прибытия желанных послов.
Только слушание евангельских повествований, которые читал ей один из старцев христиан, успокаивало её гнев и нетерпение.
Однажды ей пришли сказать, что в княжьи палаты явилась женщина, которая называет себя княгиней киевской и требует, чтобы её немедленно допустили к Ольге.
Ольга сначала подумала, что ослышалась.
– Как, как она называет себя? – переспросила она.
– Называет она себя княгиней киевской...
– Старая она? Молодая?
– Старуха.
Ольга замолчала, соображая, как ей поступить.
– Что делать прикажешь? – робко спросил отрок, – гнать?
– Нет, нет! Зови...
В Ольге заговорило женское любопытство...
Она была уверена, что ни одна женщина в Киеве не осмелилась бы называть себя так...
Когда ввели неожиданную гостью, Ольга увидала пред собою седую старушку с необыкновенно добрым лицом и, к великому изумлению Ольги, таким же светлым, ясным, как и у почившего старца Василия, взглядом. Одета была старушка в чёрные грубые одежды, а на голове высокая круглая шапочка; в руках незнакомки были чётки с крестом.
– Кто ты? – спросила Ольга.
– Тебе уже это, наверное, сказали, Ольга! – кротко ответила гостья.
Ольга, в которой вспыхнул гнев, засмеялась.
– Сказали, – произнесла она, – и знаешь, что я подумала?
– Что?
– А то, что до сих пор я была одна княгиня в Киеве.
– Ты ошибаешься, Ольга. Были княгини и раньше тебя.
– Неправда!
Гнев в Ольге закипал всё сильнее и сильнее.
– Неправда, – уже закричала она, – ты лжёшь! Уж не ты ли княгиня киевская?
– Да, я...
Это было произнесено спокойным, ровным голосом.
Ольга невольно смутилась.
– Но скажи тогда, – почти шёпотом спросила она, – кто же ты?
– Я вдова киевского князя Аскольда, погибшего мученическою смертью... Его убил Олег... Ты, может быть, слышала от него про меня... Меня зовут Ирина...
– Я слышала это имя.
– Вот видишь, – кротко улыбнулась гостья, – я права... Я так же, как и ты, княгиня киевская.
– Но что ты хочешь? Зачем ты явилась сюда?
– Не бойся, Ольга, я пришла к тебе не для того, чтобы оспаривать твои права...
– Зачем же тогда? Что тебе нужно?
– Что? Я это скажу тебе. На склоне дней моих пришла я, чувствуя приближение смерти своей, помолиться на кургане моего несчастного супруга, поплакать в последний раз над ним, а пришла я сюда ради этого из Византии, из города Константина...
– И только за этим?
– Только...
– Ты, может быть, хочешь мстить за своего Аскольда?
Ирина опять кротко и грустно улыбнулась.
– Отомстила я за смерть супруга моего, – тихо произнесла она. – Страшно отомстила я за него.
– Как? Когда? – удивлённо воскликнула Ольга.
– Много десятков лет в тишине кельи своей молилась я за его убийц... Молилась и теперь ещё молюсь... Прошу Создателя неба и земли прощения для них в этой крови, невинно и мученически пролившейся...
– Ты молишься, – глухо зашептала Ольга, – за Олега, убившего твоего мужа Аскольда?
– Да, за него и за других... Каждый день, каждый час...
– А сама, – спросила Ольга, – сама ты простила им?
– От всей души, от всего сердца моего...
– Ты христианка, стало быть?
– Со дня рождения...
– Удивляюсь вам, христианам, – тихо, задумчиво заговорила Ольга, – удивляюсь с той поры, как узнала первого из вас, а это было давно, очень давно... тому удивляюсь, как это вы можете?
– Что?
– Прощать врагам своим, любить их, не мстить им, молиться за них... Разве это возможно?
– Возможно, Ольга...
– Мне порой кажется, что прикидываетесь вы, что волки вы, одетые в овечью шкуру, что трусы вы и прикрываете вашу трусость хорошими речами...
– Ошибаешься, Ольга, – покачала головой Ирина, – или не видела ты, что христиане и делают так, как говорят...
– Видела! – согласилась княгиня. – Но всё поверить не могу, как это прощать врагам можно...
– Я живой пример этого...
– То ты!
– И всё так... Почему ты только меня отделяешь?
– Ты христианка с рождения, а я говорю про тех, кто принял крещение в зрелых летах. Ты вот говоришь, что Олег убил у тебя мужа...
– Ты сама знаешь это...
– Да! И ты простила?
– Простила...
– Ну, вот! А знаешь ли ты, что я сделала, когда Мал, древлянский князь, убил моего Игоря? Знаешь ли ты? Не знаешь? Так я тебе скажу... Слушай... Мал любил меня, очень любил... Больше, пожалуй, чем Игорь, муж мой, любил он меня. И... хочешь я тебе скажу то, что никто не подозревал?! Хочешь? Любовь Мала тронула меня... Моё сердце сказало мне, что Мал искренен... Ничего он для меня не жалел, ничего – даже себя... Он в жёны меня звал к себе... Я у него любимейшей из любимых была бы... Удалой был Мал воин, тронул он моё сердце женское... А я с ним вот что сделала... Он сватов ко мне прислал – я их живыми в землю закопать приказала. Он, не зная о первых, вторых послал, я их заживо сожгла. А его самого я всё отстраняла, не звала к себе, потому что горшую участь ему готовила... Я его всё манила да на себя поваживала, а настоящим словом ни разу не обмолвилась – что говорю, понимай, дескать, как сам знаешь... Умаливала зовя его так, убаюкивала, а потом пошла будто бы по убитому им Игорю тризну править да всю древлянскую дружину и перебила... Крови-то, крови-то сколько было! Земля долго на том месте не просыхала... Вот как я за Игоря мстила!
– И что же, легче тебе стало? – тихо спросила Ирина, – вернула ты к жизни супруга?
– Постой, не перебивай! – крикнула Ольга.
Она вся ушла в воспоминания и переживала заново все испытанные впечатления.
– Слушай дальше. На последний Малов город, Искоростень, я с великою ратью пошла, осадила его... Зову Мала... Только поманила, а он и бежит... «Люблю тебя», – говорит. Он-то думал, что я на его любовь склоняюсь, а я на сердце своём таю... Пока он о любви своей думал да обо мне мечтал, я Искоростень-то сожгла... И всех, кто там был... Мала в предсмертном издыхании уже увидела да в глаза ему и говорю, что склонно моё сердце к нему...
– Зачем это? – вырвалось у Ирины.
– А затем, чтобы горше умирать ему было...
Ольга зло засмеялась.
– А он, – продолжала Ольга, – он, умирая, смотрел на меня и говорил: «Прощаю...»
Голос Ольги прервался от судорожных рыданий, она вся дрожала.
– С тем и умер! – послышался её прерывистый, хриплый шёпот.
Ирина видела, что эта женщина страдает, ей от души стало её жалко.
– Бедная ты, бедная! – подошла и обняла она Ольгу, – какая тягота на сердце у тебя...
– Да, тяжело, – созналась Ольга.
– И себя покоя лишила, – продолжала Ирина, – и стольких обездолила, жаль мне тебя, жаль!
– Тебе жаль меня?
– Жаль, от всего сердца жаль! Вижу я, как мучаешься ты, и конца нет твоим мукам.
– Ты сама страдала, – простонала Ольга, – скажи, что мне делать?
Уверуй в Того, Кто завещал нам, людям, любовь и прощение, – услышала она ответ, – и Он поможет тебе... Он, только Он один!
О, как прозорлив был мудрый патриарх Феофилакт, когда он направил на Днепр инокиню Ирину.
С первого же появления в княжеских покоях, с первого же разговора с Ольгой Ирина приобрела в ней ревностную ученицу, с великой радостью внимавшую всем её наставлениям.
Феофилакт был прав, когда рассчитывал на равенство положения Ольги и Ирины. Ольга, открывая свою душу перед Ириной, нисколько не унижала себя перед нею.
– Уверуй, крестись! – говорила Ирина Ольге, – и ты увидишь, как всё переменится для тебя... Весь мир станет для тебя другим. Каждый человек в твоих глазах будет не врагом, а братом, ты полюбишь людей, и, поверь, легче тебе будет жить...
– Но как я крещусь?
– Что же тебя может удерживать?
– Народ... сын...
– Народ тебе не помешает.
– Ты думаешь?
– Покойный мой муж Аскольд был христианским князем языческого народа, и он и христианином любил его не менее, чем прежде, когда он вместе с ним кланялся одним и тем же истуканам.
– А сын?
– Сын твой, быть может, тоже последует за тобой.
– Нет, нет, это невозможно! – говорила Ольга в ответ.
Свет великой истины загорелся для неё, но Ольга всё ещё стремилась к нему бессознательно.
– Я не могу креститься! – объявила она однажды Ирине.
– Почему, дорогая сестра моя? – спросила та.
– Не у кого поучиться мне новой вере...
– Есть...
– У кого?
Ирина указала на настоятеля христианской общины.
Иерей Григорий ещё ни разу не был в княжьих палатах, хотя Ирина часто предлагала ввести его туда. Он отказывался, уверяя Ирину, что не пришло ещё для этого время.
Григорий понимал, что больше будет пользы, ежели княгиня сама придёт в храм, и терпеливо ожидал этого, деятельно занимаясь делами вверенной ему общины. Ирина знала, чего ждёт Григорий, и, пользуясь удобным случаем, напоминала о нём Ольге.
– Я не знаю его! – качая головой, ответила та, – он новый человек в наших местах, да и не пристало мне, княгине, матери князя, идти к простому жрецу... Это и народу не понравится... Вот, скажут, княгиня, а не нашла никого поважнее, чтобы веру новую принять...
– Прими тогда святое крещение в великом Константиновом граде, – предложила Ирина.
Ольга вздохнула и ничего не сказала.
– Что ты? – удивилась Ирина.
– Думаю, вот хорошо было бы, ежели свершилось бы чудо и Константинов град хоть на единый малый день сюда к нам, на Днепр, перешёл.
– Кто ищет Христа, – поспешила возразить Ирина, – тот сам должен идти к Нему...
– В Константинов град?
– Да, иди туда!
– А если меня там не примут?
– Что ты! Всякий, кто приходит с верою во Христа, принимаем святою церковью, как дитя любимое.
– Не знаю уж, как и быть! – задумалась Ольга.
Она была уверена, что рано или поздно примет святое крещение. Свет истины горел в её сердце. Она была уже христианкой; оставалось закончить её обращение ко Христу только выполнением обряда, но для неё важно было, чтобы этот обряд совершён был не просто, а так, как приличествует великой княгине.
Кроме того, такой важный шаг был не только её личное дело, решить его без Святослава она не решалась...
Ольга сообщила сыну, что хочет креститься.
– Поступай так, как тебе угодно! – равнодушно отвечал тот, – нравится, так крестись, пожалуй.
– А ты?
– Что я?
– Не разлюбишь меня?
Святослав только усмехнулся.
– Мне-то что!
– Разным богам молиться будем.
– Ну, так что же?
– Осердишься...
– За что? Ты мне мать, это я знаю, а там Перуну ли, Одину ли, или Христу ты молишься, не всё ли мне равно? Это уже твоё дело, как тебе лучше, так и поступи.
Эти слова решили всё.
Ольга решила отправиться в Константинов град.
Но и приняв это решение, Ольга осталась верной себе. Окончательного слова сказано не было...
Она терпеливо выжидала время, которое, по её мнению, могло бы быть удобным для исполнения её желания.
А там, куда стремилась киевская княгиня, произошли перемены.
Тихо почил патриарх Феофилакт, и патриарший престол занял Полиевкт, великой проницательности и обширного ума человек.
Феофилакт, умирая, не забыл того великого дела, которое начал, и его преемнику остался после него объёмистый манускрипт, в котором было указано, на что надеялся и что имел в виду умерший. Таким образом, Полиевкт сразу же оказался осведомленным о всём том, что было предпринято его предшественником, и стал продолжать начатое до него великое дело.
Умерла и кроткая Евдокия-Берта, умерла тихо, без жалоб, зная, кто займёт её место.
Красавица Анастасия стала открыто бывать в императорском дворце.
Роман, мало огорчённый смертью супруги, вёл прежнюю разгульную жизнь, пользуясь слабостью отца, углублённого в свои научные труды. Порфирогенет был всецело поглощён своим сочинением «Об управлении империей»...
Он не ошибался...
Потомство, даже отдалённое более чем тысячелетием, воздало должное его учёным трудам, и кропотливый исследователь-учёный действительно заставил забыть слабого, безвольного, не способного к делу управления государством императора...
Его супруга Елена занималась делами великой империи почти полновластно, спрашивая у Константина только утверждения своих решений.
Набеги варваров прекратились, и даже болгары не нападали на север Византии, о запонтийских варварах-славянах с их воинственным князем Святославом также ничего не было слышно, и уже шли разговоры, что пройдёт ещё немного времени и эти варвары благодаря мудрым действиям правительства станут верными слугами великой империи...
Но вдруг прошёл слух, чрезвычайно встревоживший всех тех, кто стоял во главе империи...
Купцы, пришедшие с Днепра, принесли весть, что в Киев идёт посольство короля Оттона.
Оттон недолюбливал римского первосвященника – папу Иоанна XII, но поддерживал с ним дружеские отношения и даже обещал ему, что все славянские земли будут обращены в христианство по обряду римской церкви. Посольство в Киев всё-таки было снаряжено и находилось на пути на Днепр в то время, когда об этом узнали в Константинополе.
Елена и Полиевкт имели довольно подробные известия о том, в каком положении находится дело на Днепре, от Григория. Нельзя сказать, чтобы эти известия были особенно утешительны. Григорий сообщал о колебаниях, высказываемых Ольгою, и однажды даже высказал сомнение в успехах всего предприятия.
Императрица Елена обвиняла во всём Ирину; патриарх Полиевкт, осведомленный лучше и знавший в мельчайших подробностях всё, что задумано было Феофилактом, старался успокоить пылкую Елену, убеждая её, что Всемогущий Господь не оставит Византию и на этот раз, как Он не оставлял её своей помощью и прежде.
Между тем вести из Старого Рима приходили всё тревожнее и тревожнее.
Там говорили о присоединении славян к римской церкви, как о свершившемся факте.
– Святейший! – восклицала Елена, встречаясь с патриархом, – что же это?
– О чём, великолепная, ты спрашиваешь? – осведомлялся тот.
– Ты имеешь вести из-за Понта?
– Да, великолепная!
– Послы Оттона там?
– Быть может...
– Ты так спокоен, так равнодушен, святейший!
– У меня нет особенных причин беспокоиться...
– Но славяне?
– Они не пойдут к Риму.
– Не пойдут?
– Никогда!
– Почему?
– Славяне слишком свободолюбивый народ, Рим же требует подчинения... Потом Рим слишком далёк от них. Только немногие бывали на Тибре, и в землях славянских ничего не знают об его великолепии, народы же варварские всегда подчиняются тому впечатлению, какое производит на них внешность. Для них Рим – это пустой звук; их можно было бы принудить склониться в ту сторону мечом, но славянские народы слишком многочисленны, чтобы их завоевать... Это не под силу даже великому Оттону. Даже нам и то не удалось бы это... Нужно неисчислимое воинство, чтобы бороться с этими рассеянными на неизмеримых пространствах племенами, где они так же быстро появляются, как и исчезают... У себя в своих равнинах они неуловимы...
– Ты изучал страну славян, святейший?
– Мне принадлежит лишь малый труд... Над всем трудился почивший Феофилакт, я лишь уразумел то, что явилось плодом его размышлений.
– Но что ты скажешь сам?
– Я скажу тоже, что и мой предшественник. Всё нужно предоставить времени. Славянские земли сами тяготеют к нам, и нужно только делать неустанно посевы, чтобы на ниве взошла жатва...
– А Рим?
– Я твёрдо верю, что Рим не опасен... Лишь немногие из славянских народов – те, что живут по окраинам, быть может, пойдут к Риму... Всё же остальные сами склонятся к Византии... Ещё раз говорю, Рим не соперник нам...
Елену не успокоили слова патриарха, и она с волнением следила за тем, что происходит на Днепре.
И вдруг пришло известие, которое окрылило Елену, а с нею и всех, кто стоял во главе правительства: посольство короля Оттона не имело в Киеве успеха.
Когда гонец привёз об этом известие, Елена не поверила ему, но следующие гонцы, подтвердившие то, что сообщил первый, убедили Елену, что сомнениям не может быть места, что Рим на этот раз проиграл.
Пришли даже известия о том, что посольство спешно возвратилось назад, даже не удостоившись приёма у киевской княгини.
Посольство короля Оттона показалось в Киеве слишком бедным, незначительным; воображение киевлян не было поражено, и Ольга даже оскорбилась тем, что к ней, великой княгине киевской, присланы были «столь захудалые люди». При всём этом послы, очевидно, не поняв своего положения, воображая, что всё уже решено, выказали необыкновенное высокомерие и сразу же вздумали распоряжаться в Киеве, как его хозяева.
Им пришлось уйти «без всякой чести», даже не увидав оскорбившейся Ольги.
Уходя, они вздумали грозить Святославу, обещали, что король Оттон после покорения датчан явится в их земли и завоюет их, но Святослав отнёсся вполне равнодушно к угрозам и приказал сказать, что он рад помериться силами с их королём.
Но Ольга была оскорблена.
Таким образом, благодаря неумелости послов короля Оттона Рим проиграл.
Великий праздник был в Царьграде в тот день, когда получено было известие, что идёт в святой град Константина киевская княгиня Ольга.
На этот раз старый Днепр нёс на своих седых волнах к берегам Византии не угрозу, не смерть, не разорение...
Если и не мир благодатный нёс теперь Днепр Византии, то именно за миром – за миром души стремилась исстрадавшаяся душа Ольги.
А между тем в Византии строились великие планы.
Во дворце опять собралось совещание.
– Дивимся мы твоей премудрости, святейший, – говорил Константин, – ты своим делом спасаешь Византию.
– Никто, как Бог, – скромно потупляя глаза, отвечал патриарх. – Он, Всемилостивый, посылает добрые мысли, мы же, недостойные Его рабы, являемся только орудиями выполнения Его святой воли.
– Так, так, – согласился и Роман, – и только теперь-то нам не следует упускать этого случая, мы должны обратить его в свою пользу.
– Кто же говорит, что упускать, – согласился Константин, – это было бы непростительной ошибкой.
– А что, если Ольга не захочет принять святого крещения?
– Не может того быть!
– Почему?
– Ирина разве не при ней?
– То, что она, уже пришло мне известие из Киева, успела овладеть душою Ольги. Да и наш святейший патриарх не откажет ей в своей помощи.
– Я рад служить по мере слабых сил моих обращению язычницы на путь истинной веры, – со смирением ответил Полиевкт.
– Тогда и сомневаться нечего, что она крестится! – пылко воскликнул Роман.
– А что, если это не приведёт к тому, чего мы желаем?
– Как это так?
– Так... Будет христианкою Ольга, ну что же из этого?
– Как что? Она киевская княгиня.
– Да, она княгиня, мать князя, но кто поручится, что за нею последуют Святослав и народ?
– Но, ведь когда приняли крещение Аскольд и Дир, народ, хотя и не последовал за ними, а всё-таки они уняли славян, и, пока они княжили в Киеве, мы не знали их нашествий...
– То были Аскольд и Дир... Они были самостоятельны, а у Ольги есть Святослав.
– Да, это другое дело, – согласился Порфирогенет, – но что же тогда можно предпринять?
– Я полагаю, что прежде всего должно озаботиться тем, чтобы киевская княгиня приняла святое крещение! – высказал своё мнение Полиевкт.
– А остальное мне предоставьте! – вдруг хвастливо воскликнул Роман, – мне пришла мысль не менее счастливая, чем некогда Феофилакту!
– Какая? – спросил Константин.
– Позвольте пока умолчать... Пусть это будет моею тайной...
– Мы просим тебя...
– Хорошо. Эта киевская княгиня ведь не дряхлая старуха?
– Нет, она ещё полна сил...
– А я?
– Что ты?
– Каков я?
– Ты молод, крепок и силён...
– Вот видите... Я крепок и силён, а Святослав не вечен... Он бессмертием не одарён, если же смерть похитит его, то ради пользы Византии...
– Ты что задумал, Роман?
– Всё это узнаете после... Пока пусть святейший позаботиться о том, чтобы блуждающая в тьме душа была принята в лоно святой церкви и стала послушною овцою в пасомом им стаде.
– Да будет так! – склонил в знак своего, согласия голову Полиевкт.
Они поднялись со своих мест. Совещание было окончено.
– И ещё одно, – добавил напоследок Роман. – Знайте, что мы должны всё равно принять меры предосторожности. Это вовсе не потому, что мы боялись Ольги, а нам нужно показать ей, что она приходит к нам просительницей, ищущей у нас, а не мы нуждаемся в ней...
– Да, да! – согласился Константин, – это необходимо...
– Совершенно необходимо, хотя бы для того, чтобы легче пришлось добиться её согласия потом.
– Но что же должно сделать?
– Подвергнуть её гордость небольшому испытанию.
– Какому?
– Очень просто, мы воспользуемся нашим договором о том, что ни одно судно с Днепра не может войти в гавань без разрешения...
– Удобно ли это? – осторожно заметил патриарх.
– Отчего же нет? – пожал плечами Роман.
– Это может оскорбить Ольгу.
– Не думаю...
– Если она искренно желает познать истинную веру, – наставительно заметил Константин, – то должна прежде всего научиться христианскому смирению.
– Но она язычница, – пробовал возражать Полиевкт.
Но ни Порфирогенет, ни его наследник на этот раз не внимали патриаршим увещеваниям.
