Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 40 (всего у книги 51 страниц)

VII

В высоком дворце княжеском начался весёлый пир. Обширные палаты, срубленные из дубовых брёвен в два сруба и украшенные резьбой, стояли на самом видном месте. Вокруг княжеского двора шёл высокий тесовый забор, с дубовыми воротами, отворенными на этот раз настежь, в которые валил киевский народ на застольное пированье. Середина двора была заставлена дубовыми столами, на которых лежали печёные хлебы, жареная говядина, целые бараны, козы и быки. В громадных кадках и бочках расставлены были хмельный мёд и вино. Рабы в кожаных ошейниках и в цепях на ногах разносили кушанья и суетились вокруг столов, занятых гостями. Поминутно являлись телеги, переполненные яствами, которые развозились по городу для тех, кто не мог попасть за великокняжеский стол. Скоморохи, гусляры, гудочники потешали честной народ своими песнями и прибаутками.

В длинной Святославовой светлице пировал сам Владимир со своею дружиной и боярами. Стены этой светлицы были увешаны щитами, оленьими рогами, кабаньими головами, копьями и мечами.

Великий князь Владимир сидел в конце главного стола; по обеим сторонам находились старейшие дружинники, бояре и витязи. Рядом с князем сидел званый брат Извой. Князь и Извой были грустны; пир не в пир казался им. Извой как бы стряхнул с себя невесёлые думы и обратился к князю.

   – Ох, государь, почто кручинишься, дозволь лучше слово молвить, – сказал он.

   – Говори, Извоюшка, говори, размечи кручину, запавшую в моё сердце.

   – Не мастер я, государь, красно говорить, но хотел просить тебя дозволить говорить другим, чтобы потешить твои светлые очи и сердце. В гриднице есть много потешников и без меня: баяны да гусляры пусть бы потешили тебя, князь, и честной народ.

   – Умные речи говоришь, – отвечал Владимир, выпивая кубок мёда. – Эй, вы, потешники, гусляры, кифарники да шуты!..

Любимец княжий, шут Торопка взял гусли и запел, ударив по струнам: «Не месяц светит во полуночи, а солнышко греет среди белого дня; не Ярополк сидит на киевском столе, а Владимир князь Красно Солнышко. Всколыхалась вода, застонала земля, заметалися звери по дебрям густым, птицы хищные по небесным высям; как проведали да почуяли, что тот князь Солнышко с грозной силою полетел по реке да в землю варягову. Грозно веет княжеский стяг, веют ветры в пути буйные, ухмыляется Красно Солнышко, предвещая помощь волею. Возвращается князь с силой малою, да удалою, и громит он врагов лютых; забирает князь в полон девицу, побивает он аки богатырь, и ломятся стены крепкие; настигает врагов в серединушке, и летает он, что твой сокол под поднебесью; гонит, крушит князь силу вражую, давши плечи да во Киевград. Упиталась земля кровью вражею, полегло на ней много витязей. А один богатырь да не ломкий был и копьём, и мечом вместе с князем рубил. И рубился Извой да не плакался. Уж не вспять нам идти, молвил молодец. Лучше ляжем костьми в полях бранных. И ударил копьём в свой воинский щит, и рассыпалась вражья сила в лес. А Владимир князь кликнул новый клич; гул разнёсся его по лесам да долам. Зашумели снова стрелы калёные, засверкали, застучали мечи булатные. Бьются витязи день, другой, не подламливаются их руки крепкие. Словно ястреб носится наш могучий князь, далеко сверкает его златой шлем; рядом с ним летает, бьёт копьём Извой; побивает он шлемы вражие; где князь и Извой, там и рать их удалая. Притупились мечи, приумаялись вороги, побежали вспять, да во стольный град, а наш Солнышко да за ними вслед, люди киевские в пояс кланяются: будь нам князем, нашим батюшкой. И разжалобился князь над несчастными и стал княжить в стольном городе. Думцы младшие шлют ему хлеб-соль, а старейшины – своих дочушек. Не кручинься, князь, Солнце Красное, Киев полон девиц, да пригожих, среди них есть много жён, ждущих взгляда твоего жгучего. Им ты петь прикажи, хороводы водить, добрым молодцам – силу выказать; кто сильнее из них, тот пусть встанет на бой... Слава князю, слава людям киевским, а молодушкам да красным девушкам в трикрат более».

   – Спасибо, Торопка! – крикнул Владимир, – разутешил меня и размыкал кручинушку мою. Выпей медку да вели хороводы заводить... Ну, добрые молодцы и други любезные, – обратился князь к пирующим, – кто хочет испытать свою силу богатырскую да удаль молодецкую, тот выходи на двор к хороводникам.

На этот призыв отозвались многие изрядно охмелевшие витязи, стали хвастаться своею силой и перекоряться между собою. Все доказывали, что таких богатырей, как они, нет в Киеве.

   – Довольно перекоряться, – сказал Владимир ссорившимся. – Кто хочет доказать силу и проворство, выходи на двор поразмять плечи на просторе.

И князь пошёл к двери. При виде Владимира веселившийся народ огласил воздух радостными криками. Князь ласково кланялся, хоть лицо его всё ещё было мрачно.

На дворе среди народа образовался большой круг, на который вышли несколько человек и начали драться. Все смеялись, тешились, как они били друг друга до крови. После них в круг вошёл один старый кифарник и с задором начал вызывать витязей помериться с ним силами. Все начали над ним трунить, но он не унывал: видно было, что это не простой кифарник. Вскоре появились охотники. Они поодиночке начали подходить к нему, но кто ни пойдёт, так и покатится клубком. Долго стоял Извой, любуясь доблестью старика; наконец зло взяло его, что он всех побеждает. Вышел и он. Взглянув на него, старик захохотал.

   – И ты туда же! – воскликнул он. – Не впору биться барану с буйволом...

Извой снял свой кафтан; лицо его вспыхнуло удалью и отвагой; уста его что-то прошептали, и он смело подошёл к силачу кифарнику.

   – Не хвастайся, витязь, – сказал Извой, – есть и против тебя сила такая, о которой ты ещё не ведаешь.

   – Да ты, витязь, соразмерил ли свои силы с моими? – сказал кифарник. – Были покрепче тебя, да и тех я за пояс заткнул.

   – Да ведь ты вызывал витязей на бой, ну, вот и я пред тобою, хочу показать свою силу молодецкую да поведать людям, что есть в земле русской витязи не хуже тебя. Поборемся за честь нашего князя и земли русской...

Бойцы сошлись; бой начался на мечах; все затаили дыхание, думая, что бой кончится смертью Извоя. Но с первого же удара старик покатился кубарем; все начали поощрять Извоя криками.

   – Не выдай, Извоюшка, не выдай! – кричал Торопка. – Туда же, говорит, силён, а впору бы на печи лежать да тараканов лучиночкой бить...

Слова эти возмутили старика, и он с ожесточением бросился на Извоя; мечи сломались от сильного удара; оба остановились, а затем схватились за копья, но с первым же ударом копьё старика выпало из рук, а копьё Извоя воткнулось в землю. Затем они начали наступать друг на друга и драться кулаками; каждый удар старика приходился по воздуху, тогда как удары Извоя попадали в голову. Наконец кифарник совсем вышел из себя и предложил бороться. Витязи разошлись и тотчас сомкнулись. Долго они боролись, поощряемые криками народа, и не поддавались друг другу. Но вот одно ловкое движение Извоя, и дюжий старик грохнулся оземь, так что кости хрустнули. Разозлился кифарник и хотел было подняться на ноги, но Извой ловким ударом снова сбил его с ног.

   – Ай, да витязь, ай, да молодец! – кричал народ, между тем как Торопка подтрунивал над кифарником, поднявшимся с земли и вытиравшим седьмой пот со лба.

– Впору тебе только с кифарой возиться, а не с добрыми молодцами биться, – говорил он, к общему смеху народа и князя. – Ступай на печь да пой про удаль молодецкую.

   – Давай слегу! – яростно крикнул старик, и ратоборцы схватились за слеги; круг раздвинулся. Раздражённый упорством Извоя, он хотел докончить с ним одним ударом и, подняв свою слегу обеими руками, покрутил ею несколько раз над головою и выпустил её из рук в голову Извоя, но тот отскочил в сторону, присел к земле, и в то время, когда оглобля пролетела мимо, он прыгнул к кифарнику и одним ударом кулака сбил его с ног.

Снова раздался одобрительный крик.

   – Слава тебе, Извой! – закричал Тороп. – На вот лучиночку, подай своему противнику, авось он научится драться в люльке у матери.

Но Извой не хотел тешиться над побеждённым. Он стоял напротив него в ожидании, когда тот вздумает ещё помериться с ним силами. Однако Владимиру стало жалко, старика, который, видимо, утомился. Князь приказал кончить бой.

   – Полно, богатыри, – ласково сказал он, – чай приустали ваши руки и ноги... Ну, спасибо, Извоюшка, потешил ты меня своею удалью, победил сильного противника. Вот тебе за это награда от меня. – Владимир надел на шею Извоя золотую гривну. – Ну, а ты, богатырь, не взыщи. И впрямь лучше тебе кифару взять да тешить честной народ... Поди, уж годы не те, чтоб ходить на бой...

   – Было время, другого бойца не было, о том знал и твой отец... Стар стал, признаться, да ништо ещё, когда надо будет, постою за себя.

   – А, ты служил у моего отца?..

   – Нет, князь, не служивал, а, было дело, мерился и с ним силами.

   – Э, да ты и в самом деле богатырь, коль мерился силами с ним... Ну, исполать ко мне в дружинники: честь и почёт тебе...

   – Нет, князь, теперь стар стал, и впрямь пора на печи полежать.

Он хотел уйти, да Извой удержал его.

   – Ну, помиримся, – сказал Извой, подходя к своему противнику. – Мы ведь только тешились да тешили Красное Солнышко, а злобы питать нам не за что. Только знай наперёд, что я силён, а есть сила большая над нами, и кто верует в неё, тот всегда побеждает.

   – Не след тебе говорит мне таких речей... Не знаешь, кому говоришь их.

Богатыри обнялись.

   – Ну, пойдёмте теперь, – сказал князь, – хороводы водить да красных девок выбирать, свои ножки разминать... Тороп, зови девок красных, собирай пригожих, становись в круг да вели тешить нас песнями.

Вскоре раздались песни молодиц и девушек, начавших водить хоровод.

Владимир сел на поставленном для него на крыльце седалище; Вышата, Извой и многие другие старейшины и дружинники окружили его. Между тем кифарник что-то шепнул одному княжескому отроку, который удивлённо посмотрел на него.

   – Негоже служить тебе рабыничу, когда ты сам князь, – шепнул он ему и исчез в толпе.

Вечер был прекрасный. Все продолжали веселиться и пировать. Время от времени Тороп тешил князя своими прибаутками, заставляя смеяться всю его свиту.

Но вот пришли девушки и, ставши вокруг князя, начали величать его. Князь слушал и любовался красными девушками.

Вдруг взгляд его упал на одну из них; глаза его разгорелись.

   – Вышата! – позвал Владимир, – чья она!

   – Оксана, дочка лесного сторожа Ерохи, князь, – отвечал Вышата.

   – Хороша, дюже хороша, – сказал он.

Он подошёл к молодой девушке и заглянул ей прямо в глаза, отчего та потупилась и покраснела.

   – Пойдёмте пир доканчивать! – обратился князь к окружавшим его. – Спасибо, девушки, спасибо, красные, что потешили меня.

Владимир вернулся в палаты; все последовали за ним и расселись по своим местам: снова заходила чара зелена вина кругом стола, снова все заговорили и веселье продолжалось своим чередом, но князь заметно загрустил.

VIII

Поздним вечером закончился пир, гости, охмелев от вина и мёду, посдвинулись под столы и спали где кто упал, только Извой, Вышата и отрок Руслав были бодры и отвели князя в опочивальню, в которой и уложили его на мягких пуховиках. Но не спалось князю.

Извой, оставив Вышату при князе, ехал по крутому берегу Днепра. Он вдруг заметил чью-то промелькнувшую тень, которая проскользнула между двумя ивами, склонившимися над Днепром, освещёнными бледными лучами выкатившейся из-за облаков луны. Он хотел было остановиться и посмотреть, но до его слуха донеслась песня, послышавшаяся со стороны холма; он повернул коня и направился туда, откуда неслись звуки.

Наконец он доехал до Витичева холма, где тропинка поворачивала к избушке Ерохи, и остановился, чтобы не нарушить пения девушки.

Грустно раздавался её голос среди ночной тишины. Извой стоял, затаив дыхание, но вот песня смолкла, девушка опустила свою голову на колени и вдруг зарыдала. Извой хотел уже отозваться, как вдруг молодая девушка быстро поднялась и хотела уйти, но едва она повернулась лицом к Извою, как вскрикнула и обомлела: она хотела бежать, но не могла двинуться с места.

   – Ведь это я, Светланушка, – тихо сказал Извой, – я, Извой, которого ты ждала. Я твой, и ты моя доля. Я стану смотреть в твои голубые оченьки, целовать твоё красное личико, расплетать и заплетать твою русую косыньку.

   – Помнишь, как, уезжая от Ярополка, я сказал тебе, что вернусь, моя ласточка, и вернулся...

   – Да благословят тебя боги! – прошептала Светлана, – и покровительствует Перун.

   – Тсс!.. Не призывай этих имён!.. – воскликнул Извой. – Нет Бога, кроме Бога, Который на небеси, Которого я познал и научу тебя познавать. Это не боги, а идолы. Один Бог, что создал солнце, луну, звёзды, это истинный Бог, а ваши истуканы ещё ничего не создали сами, напротив, их создали человеческие руки.

Девушка отшатнулась, не понимая слов своего возлюбленного.

   – Что ты молвишь? – спросила она.

   – Ты удивляешься, Светлана?.. То, что я узнал, совсем преобразило меня. Помнишь, уезжая в Новгород, я клялся Перуном и твоею любовью отомстить Свенельду и Ярополку за позор твоей сестры Светозоры. И отомстил бы по-своему, но месть, как я узнал по дороге у одного благочестивого старца, – великий грех: один Бог может наказывать человека!.. О, если бы ты знала, моя горлинка, каким хорошим словам научил меня этот старик, как отрадно подействовали они на мою душу!.. Теперь я каждый день повторяю их, вставая и ложась. Уверуй и ты, моя касаточка, и ты увидишь, что любовь наша удвоится... Ты слышала когда-нибудь о христианах?

   – Да, слыхала, – тихо ответила Светлана, – это те, что поклоняются солнцу.

   – Нет, они поклоняются не солнцу, а Тому, Кто выше этого солнца, Кто создал его, каждую былиночку, каждый цветок, Который создал и нас, хоть мы и не веровали в Него, и это христианский Бог.

   – Я всё-таки не понимаю тебя, – робко начала Светлана. – Я никогда не видала Его: такой ли Он, как наш Перун, Ладо, Купала, Волос, Стрибог, Белбог?

   – Нет, нет, не такой: это единый и всемогущий; в Его власти наша жизнь и смерть. Он – князь вселенной, и Его мы все должны слушаться и почитать; Он нам даёт пищу, воду, здоровье, а болезнь в наказание.

   – Кто же меня научит узнавать этого Бога, кто расскажет мне Его подвиги и что я должна делать, чтобы увидеть Его?

   – Я, моя ненаглядная. Я расскажу тебе, как меня учил благочестивый старец Мисаил.

Они сидели, обнявшись, молодая девушка с восторгом слушала Извоя.

   – Значит, чтобы быть христианкой, надо креститься? – спросила Светлана.

   – Да, моя зоренька, – отвечал Извой.

   – Но кто же окрестит меня?

   – Погоди, моя касаточка, – сказал Извой, прижимая её голову к своей груди. – В Киеве немало эллинских иереев. Я уже знаю нескольких и поговорю с ними. В Займище есть эллинские чернецы, на Почайне живёт старец Симеоний, да и в Киеве есть старец Феодор: они знают, как нужно сделать, чтоб ты была христианкой. А знаешь Стемида, что любит твою сестру Оксану... Ведь он тоже христианин...

   – Я сама видела, что он не такой, как мы, и что сестра Оксана стала совсем другой... Прежде она всё плакала да печалилась, а теперь такая весёлая, но скрытная: я спрашивала её, да она ничего не говорит, отчего ей так весело...

Молодая девушка вздохнула и прижалась к груди своего возлюбленного.

Долго ещё сидели Извой и Светлана над шумным Днепром, не замечая, что ночь была уже на исходе. На горизонте начали показываться светлые проблески зари, над Днепром начал подниматься туман, луга и долины покрылись седым покрывалом.

Светлана прильнула к губам Извоя.

   – Пора! – сказала она. – Скоро отец проснётся, а меня дома нет... Завтра вечером я буду тут... Приезжай... – И девушка вскочила на ноги и побежала по тропинке.

Извой, постояв минуту, глядя ей вслед, перекрестился и пошёл к лошади, которую оставил на лугу, и, вскочив в седло, поехал к Киеву.

Проехав около часа по большой дороге, он повернул в сторону и углубился в чащу, находившуюся над крутым оврагом близ Почайны. Вскоре он доехал до маленькой лачужки, окружённой ульями. Навстречу ему вышла молодая, красивая девушка, дышавшая здоровьем и счастьем. Она с удивлением посмотрела на него.

   – Не ты ли будешь, красавица, дщерью почтенного старца Симеона? – спросил Извой.

   – Я, молодец, – отвечала девушка. – Откуда изволил пожаловать?

– Я тутошний, милая: служу в дружине великого князя и пришёл с поклоном к отцу твоему.

Девушка юркнула в полуоткрытую дверь, откуда вслед затем вышла с человеком почтенных лет, который, радушно взглянув на приезжего, низко поклонился и сказал:

   – Привет тебе, добрый молодец!.. Чем я, бедный, могу служить тебе?

   – Привет и тебе, благочестивый отец. Я с поклоном к тебе от отца Мисаила... Шлёт он твоему дому своё благословение.

   – От Мисаила! – воскликнул старик, подняв на Извоя свои светлые глаза. – Кто будешь сам ты и как попал к нему?

   – Родом я варяг, но родился в Киеве, служил у князя Ярополка, да теперь на службе у Владимира, а попал к нему совсем случайно.

   – Многие лета отцу Мисаилу, – сказал Симеон, но при этом он укоризненно прибавил: – Радуюсь, что он жив, но печалюсь о том, что Владимир затеял недоброе с Ярополком, и хоть ты его дружинник, но я всегда молвил правду и то же сказал бы и самому князю: брат на брата пошёл... Знать, скоро кончина света. За содеянное зло Господь накажет...

   – Князь сам печалуется об этом, да так, видно, Ярополку на роду было написано... Всемилостивый Господь да простит ему.

При этих словах старик быстро вскинул на Извоя пристальный взгляд.

   – Что я слышу?.. Ты говоришь о всемилостивом Творце, ты, язычник...

   – Нет, я был им, но вот уже второй год как я христианин: благодаря старцу Мисаилу, я познал Бога истинного.

   – Но ты на службе у язычника!.. И он знает, что ты христианин?..

   – Не знаю, быть может, догадывается; одно лишь ведаю, что князь наш добр, милостив и мягок; с помощью Бога я надеюсь когда-нибудь обратить на себя его внимание... Со смирением христианина я буду переносить все невзгоды, пока не достигну желаемого.

   – Вижу, что ты хоть молод в вере, но крепок в душе. Да пошлёт Господь тебе Своё святое благословение. Прошу не побрезгать нашей скромной трапезой и отведать хлеба-соли.

   – Спасибо на милости, – поклонился Извой и вошёл в лачугу, в которой жил старец со своей дочерью Зоей. Зоя покрыла стол белой пеленой, положила хлеб и соты, да несколько сушёных яблок.

   – Не взыщи, молодец, – сказал старик, – у нас нет княжеских яств... отведай, не побрезгуй. – Старик отломил кусок хлеба и подал его Извою. – Ну, как живёт-может благочестивый отец Мисаил?

Извой рассказал об отце Мисаиле и затем прибавил:

   – Почтенный старец молится о благоденствии Владимира и мне приказал молиться.

   – Обязанность христианина молиться не только за князя, но за всех, пребывающих в слепоте душевной, язычников и даже врагов наших. И я буду молиться, как молился и поныне: он наш князь и повелитель; народ возлюбил его, коли посадил на великокняжеский киевский стол... Жаль только, что он забыл, чему учила его бабка Ольга.

   – Быть может, когда-нибудь вспомнит... Надо время, надо влияние со стороны...

   – Да, молодец, ты прав: надо время... погодим и увидим, а меж тем надо молиться, чтоб Господь просветил его разум.

Беседуя с Симеоном, Извой рассказал ему о Светлане, которую хочет обратить в христианство, и просил его содействия.

   – Старайся, мой сын, поведать ей святые слова, не вводя в заблуждение, чтобы она поняла достоинство нашей веры и сама попросила крестить себя, и это дважды сочтётся тебе у Отца нашего на небесах. Я готов помочь тебе обратить не только твою возлюбленную, но и всех, кто изъявит на то свою волю.

   – Спасибо, отец Симеон, – отвечал Извой. – Твоей помощи я не забуду. Кажись, что сестра её Оксана уже христианка...

   – Нет, не христианка: Стемид намедни был у меня и тоже просил наставить её на путь, но девушка боится отца и пока всё ещё колеблется прийти ко мне... Я уж хотел было послать к ней Зою, но теперь ещё не пора... Всё ещё ненавидят христиан, в особенности жрецы... Молвят, что они мыслят уничтожить всех христиан... Вон и Марию, жену Ярополка, сегодня утром отвезли в Предиславино и, Бог весть, чем кончится всё это... Вышата со своей дружиной ездил по сёлам и собирал новых красавиц для теремов Предиславина... Всё это сказывается, что и Владимир такой же женолюбивый, как его отец и брат. Волей-неволей приходится скрывать девок в лесу. Он уж заглядывал и ко мне, да, видно, не заметил моей пташечки. Много слёз прольётся, когда князь заглянет в Предиславино, – прибавил старик. – Но, Бог милостив, авось и князь смилостивится над нами.

Извой встал, перекрестился на образ, находившийся в углу, перед которым теплилась лампадка, и, отвесив поясной поклон хозяину и молодой девушке, сказал:

   – Не оставь своими милостями, почтенный отец.

   – Прошу жаловать напредки, – отвечал он. – А знаешь ли, где бывает служба христиан на богомолье? – спросил старик, провожая гостя из лачуги.

   – Нет, святой отец, не бывал ещё и не знаю.

   – Близ Аскольдова холма, в развалинах церкви Илии: там собираемся каждое воскресенье утром и поздним вечером. Приходи. Сегодня пятница, значит, послезавтра.

   – Буду и кланяюсь земно вам.

С этими словами Извой вскочил в седло и поехал по тропинке, ведшей к Днепру.

Солнце было уже высоко, когда он въехал в Киев и отправился на княжеский двор, на котором ещё оставались следы вчерашнего веселья; слуги княжеские убирали столы, видимо, с больными головами, и препирались между собой.