Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 50 (всего у книги 51 страниц)

XXVII

Вернувшись в терем, Владимир предался отчаянию: ему жаль было, что он поддался настоянию Божерока и проявил слабость; ему не следовало поддаваться и предавать смерти человека, которого все уважали. Хмельной мёд, который он пил кружку за кружкой, не пьянил его и не успокаивал...

Отроки смотрели на него и говорили между собой:

   – Недоброе с князем приключилося... Как бы его лихоманка не стала трясти. Вишь, как осунулся...

   – Знать, на него подействовала сегодняшняя жертва... И впрямь... Что пользы в ней!.. Людей только изводить... Шутка ли – три человека... А всё этот владыка... Уж и настойчив же он, треклятый...

День прошёл, и вечер настал, а Владимир всё ещё не переставал метаться по светлице. Уж и мёду не требовал, только слышались тяжёлые вздохи. Когда отрок Всеслав наконец осмелился войти посмотреть, что с князем, то не узнал его: на Владимире лица не было.

   – Княже, что с тобою! – воскликнул отрок. – Аль сильно неможется?..

   – Да, неможется, – еле ответил князь. – Веди в опочивальню и зови знахарей и знахарок... Видно, конец мой пришёл...

Всеслав провёл князя в опочивальню и послал за знахарями. Побежали и к Ярухе... Но, увы, её застали умирающей в своей избушке, а подле неё Руслава.

Хотя обегали весь Киев и привели с собой всех знахарок, все их заговоры, наговоры, зелья и волхвования ни к чему не привели. Владимир метался и бредил... Руслав и Извой не отходили от постели больного... Они привезли Марию и её няню-старуху и общими силами поддерживали в нём бодрость духа, поили разными травами, главное, молились о ниспослании здоровья князю.

Благодаря их неусыпному труду горячка вскоре прекратилась и Владимир начал поправляться и вставать с постели... Но после болезни он стал до того задумчив и мрачен, что все не знали, как развлечь его... Казалось, ничто не мило было ему.

Но вот однажды старейшина Богомир пришёл, по обыкновению, навестить его и предложил поехать в Предиславино поохотиться. Князь немедленно велел снарядиться в путь... Уезжая, он заметил Руслава, который был бледен как полотно.

   – Что с тобою, Руславушка? – спросил он. – Тебе, знать, тоже неможется...

   – Да, государь, – отвечал Руслав, – но мою болезнь излечит только одна могила...

   – Могила!.. В эту пору могила!.. Нет, Руслав... Мы развлечём себя, а потом пойдём на радимичей да на болгар, а там... всё как рукой снимет... Вот и я болен был, да оправился...

   – Твоя болезнь, государь, другая, а невесты и матери мне никто не возвратит...

   – Да, ты прав, молодец... Тяжело сердцу твоему, да что поделаешь?.. Изныванием только себя изведёшь, а ты мне нужен... Извой да ты – вся моя надежда...

Разговаривая, они проезжали мимо жертвенной площади. Смрадный дым застилал её, и Владимир поскакал быстрее, чтобы не смотреть на жертву и не видеть Божерока. Жрец видел, что князь явно пренебрегает жертвоприношениями, но теперь не мог остановить его, так как знал, что попал в опалу... Даже во время болезни князь не хотел принять к себе жреца.

Люди начали избегать приношения жертв и, многие, проходя мимо Перуна, даже не кланялись и не снимали шапок... Божерок видел, что его влияние совсем ослабело. Однако он задумал отомстить князю. Когда он пришёл навестить князя и тот не принял его, он поехал в Предиславино и, проговорив с Вышатой, прошёл в терем Рогнеды. Она удивилась его приходу, но когда тот заговорил с ней о нечестии князя и его неблагоразумных поступках по отношению к ней, она поддалась его влиянию и отвечала:

   – Да, горька и неприглядна моя жизнь... Так бы и наложила на себя руки, да жаль детей... Они не виноваты, что отец их жестокосерд.

   – Зачем налагать на себя руки!.. – возразил он. – Лучше наложить на него... в твоих он руках... Пора бы уж и в родную сторонку... Чай, все полочане с радостью встретили бы тебя и признали князем твоего старшего сына.

Рогнеда задумалась.

   – А что скажет народ киевский? – спросила она.

   – Будет молчать. Хоть влияние моё на него поколебалось, но я силой заставлю повиноваться мне, и покричат да и успокоятся... Тем более что ведь это сделаешь ты, а не кто другой... Можно так сделать, что и следа не останется... Умер, мол, и кончено.

   – Спасибо... Я подумаю о том, и коль что случится, то вся надежда на тебя, владыка... В накладе не останешься.

   – Ничего не хочу... Действуй, а об остальном я позабочусь.

И он ушёл, довольный.

Проехав площадь, вся свита, во главе с Владимиром, поехала во весь опор; князь любил быструю езду и состязался с каждым, у кого были хорошие скакуны. Разумеется, что таких скакунов, как у князя, ни у кого не было и поэтому он далеко опередил всех и въехал в лес. Мало-помалу все рассыпались по лесу. Звуки охотничьих рогов раздавались то в одной, то в другой стороне. Уже смеркалось, когда охотники начали подъезжать к Предиславину. Вдруг Извой и Руслав заметили вдали Торопа, разговаривавшего с каким-то человеком, но, видя приближающихся охотников, он скрылся в лесу.

Нагнав Торопа, Извой спросил, кто был этот человек.

   – Али не узнал, боярин?.. – отвечал Тороп.

   – Кажись, Стемид?

   – Да, он, горемыка... Истомился весь по своей подруженьке... Надо бы пособить горю... Только бы князь повеселел хоть немного... Тогда бы и Вышата заплясал, досталось бы ему, окаянному... Чай, теперь не засадит в тёмную...

   – Ты прав... Хорошо, что сказал; если князь сегодня вечером будет весел, я непременно напомню ему... Чай, и она исстрадалась, бедная...

   – Оксана словно воск стаяла, а бедняжке Светозорушке – вечная память...

   – Как, умерла?..

   – Да, преставилась уже давно, – сказал Тороп. – Вышата хотел, чтобы она была его женой, а она не поддалась, ну, он её в чёрные работницы, да плетьми начал постёгивать... Так она и стаяла, горемычная... И Оксану хотел туда же отправить... но та шустрая – обманом берёт: молвит, князь приедет – повинуется ему...

Все начали съезжаться у ворот потешного двора, а князя не было.

   – Куда же девался князь? – спрашивали все друг у друга.

Подождали, а его всё не было... Дружина начала беспокоиться, все поехали обратно в лес навстречу князю.

Расставшись с Торопом, Стемид повернул к речке Лыбеди. Заметив охотников в княжеских кафтанах, он не хотел попадаться им на глаза. За ним уже давно следили Вышатовы челядинцы и однажды намяли ему бока, но он продолжал приходить на условное место и хоть одним глазком посмотреть на свою дорогую Оксану, которая выглядывала в окошечко и разговаривала с ним, но уйти никак не могла: строго следили за нею...

Выйдя на небольшую поляну, он вдруг увидел промчавшихся мимо него собак. За собаками показался всадник, в котором он узнал князя, они гнались за медведем. У Стемида ничего не было, кроме ножа, и он запасся здоровой дубиной, чтобы, в случае нужды, быть наготове и помочь князю. Собаки уже начали забегать вперёд медведя, он остановился, стал отбиваться от них; в эту минуту подъехал князь и хотел всадить в него рогатину, да медведь, встав на дыбы, повалил лошадь вместе с Владимиром. Медведь хотел уже наброситься на князя, как вдруг подскочил Стемид и вонзил ему свой нож в брюхо. Медведь заревел и бросился на Стемида. Однако Стемид второй раз вонзил ему нож между лопаток, медведь снова взревел и подмял его под себя. В это время князь успел освободиться из-под коня и всадил медведю охотничий нож под сердце.

Медведь, грохнувшись на свою жертву, придавил её своею тяжестью.

Владимир попытался стащить с него зверя. Бедный Стемид истекал кровью.

В это время показались Извой и Руслав.

   – Сюда, ко мне, на помощь! – крикнул князь.

Извой и Руслав стали помогать князю.

   – Жив ли он? – волнуясь, спросил Владимир.

   – Да, государь, жив! – прошептал Стемид. – Господи, смилуйся надо мною!..

   – Христианин! – тихо произнёс Владимир.

   – Да, христианин, – сказал Извой.

   – Ты знаешь его?..

   – Да, это рыбак Стемид...

   – Бедный!.. Как он страдает... Эй, молодцы, – сказал он подъехавшим охотникам, – подите собирать дружину, а я останусь здесь с Извоем да Руславом... Руславушка, скорей воды!.. Вишь, как кровь льётся... Травки, Извоюшка, травки, обвязать раны... Авось, поможем...

Князь, оторвав от своей рубашки куски полотна, начал унимать кровь. Но Стемид лежал почти бездыханным.

   – Нет, нет, ты должен жить, – сказал Владимир, осматривая раны. – Ты спас мне жизнь, и я спасу твою... Я сделаю тебя своим дружинником, награжу тебя почётом и золотом... Ты будешь счастлив...

   – Ничего мне теперь не надо... К тому же золотом не купишь счастья, – простонал Стемид. – У тебя много его, а велико ли твоё счастье?.. Одна просьба, государь... за спасение твоей жизни спаси ту, которую я больше всего любил...

   – О, говори, говори, что делать, кого спасти... Я всё сделаю...

   – У тебя в теремах одна девушка, была ещё вдова, да она умерла, которую похитил Вышата в Купалин день... Одну зовут Оксаной, другую звали Светозорой... Оксана – моя невеста... Возврати её отцу, леснику Ерохе...

   – Как, дочери Ерохи всё ещё у меня в терему! – воскликнул Владимир. – О них мне говорили Извой и Руслав, да Вышата молвил, что их нет в Предиславине...

   – Не верь, государь... Я достоверно знаю, что одна здесь, а другая – умерла.

   – Сегодня же она будет свободна...

   – Она любила меня, и я любил её, как ты не любишь ни одну из твоих жён... Вышата разлучил меня с нею, и да накажет его за это справедливый Господь... Он позавидовал счастью моему, как завидует теперь счастью других... Но Бог с ним... Он велел прощать нам все обиды, и я с верою исполняю Его наказ... Я всё-таки счастлив, что Господь послал мне спасти твою жизнь, и в душе благодарю Его...

   – Ты действительно христианин? – спросил Владимир.

   – Да, государь, христианин, и если хочешь быть счастливым и спокойным, то верь, что есть Всемогущий Господь, видящий всю твою душу, все твои дела и помыслы, хорошие и не хорошие... Обратись к Нему с молитвой, и всякая кручина бежит от тебя...

В эту минуту вернулись Руслав и Извой; один с водой, другой с травами.

Обмыв раны, Владимир наблюдал, как их перевязывают, и вздыхал.

   – Вот ты теперь, я вижу, часто вздыхаешь, – сказал Стемид, – думая о том, что произошло в продолжение твоего краткого княжения на киевском столе... Совесть мучит тебя за те жертвы, которые ты дозволил принести истукану, за кровь Феодора и Иоанна, которая пролита, благодаря твоей слабости: она вопиет к Богу... за ту страсть и разврат, которыми преисполнена твоя душа... Всё это видит Господь и терпит твоим грехам... Он многомилостив и ещё будет терпеть... Но внемли, государь, моим первым и последним мольбам... Прекрати всё и обратись к Тому, Кто истинный Господь неба и земли... Он исцелит все твои недуги и простит за всё...

   – Ты прав, молодец, – угрюмо отвечал князь, – но натуры моей не изменить, коль сама не изменится.

   – Если Господь потерпит твоим грехам, она должна измениться... Ты добр, государь, и справедлив и поэтому запомнишь слова простого рыбака... Они и в чертогах княжеских не дадут тебе покоя, если ты не исполнишь завета того, кто теперь спас твою жизнь, когда она нужна тебе для победы врагов Руси...

В это время подъехали княжеские дружинники, а с ними и Вышата.

   – Что приключилось? – спросил воевода киевский, обращаясь к князю.

   – Приключилось недоброе, – отвечал он. – Человек, который спас мне жизнь, умирает...

Действительно, Стемид еле дышал и, бросив последний взгляд на Извоя и Руслава, тихо закрыл глаза, потом снова открыл их и сказал:

   – Благословляю тебя, князь... и с радостью умираю за... тебя. – Он остановил свой взгляд на Вышате... – А тебя прощаю, как Господь прощает нас... – Он вдруг захрипел и тут же затих.

   – Умер? – спросил Владимир, нагибаясь к нему.

   – Да, государь, – отвечал Извой, – преставился...

   – Этого человека поручаю тебе похоронить, как подобает по вашему обряду, – сказал Владимир дрогнувшим голосом, – а ты, – обратился он к Вышате, – ответишь мне...

Он сел на коня одного из своих дружинников и отправился в Предиславино. Вышата, Извой, Руслав и другие, положив на носилки Стемида, понесли его в Предиславино, в сторожевой дом.

Как только Владимир приехал в Предиславино, он тотчас потребовал привести к себе Оксану. Он был так грозен, что ключник немедленно пошёл исполнять приказание.

   – Оксана! – крикнул он, входя в терем Буслаевны. – К князю изволь пожаловать.

Девушка побледнела и упала к ногам Вышаты.

   – Родимый, золотой мой, не веди меня к нему! – воскликнула она.

   – Дура, чего ревёшь?.. Буслаевна, веди её... сам требует...

   – Касаточка моя, подчинись воле княжеской, – уговаривала Буслаевна плачущую девушку. – Не съест он тебя, родимая... А может, он тебя и отпустит... Кланяйся ему, и почём знать... Ведь он добр и милостив... Я и сама изныла из-за тебя.

Слова Буслаевны, что князь может отпустить её, обнадёжили её, и она послушалась. Обтёрши слёзы, она пошла в сопровождении Буслаевны к князю.

Но едва только она вошла в светлицу, как повалилась на пол, к ногам князя, и зарыдала:

   – Государь!., не держи меня у себя в терему.

   – Не стану, не стану, Оксанушка, – ласково сказал князь, поднимая её. – Иди к своему отцу и обрадуй его... Пусть не скажет и он, что Владимир не милостив и не справедлив...

Оксана поднялась на ноги с просиявшим лицом и, видя в первый раз, после долгой разлуки, Извоя и Руслава, бросилась к ним... Но, заметив на глазах их слёзы, сердце её дрогнуло.

   – Что ж это? – спросила она, изумляясь. – Я свободна, а вы плачете.

   – Эх, касаточка! – вздохнул Тороп. – Не на радость ты вышла из терема...

   – Отец?.. Стемид?.. Светлана?.. – спрашивала она.

   – Отец жив, да...

   – Стемид?.. – прошептала она, и слёзы опять показались на её глазах.

   – Не плачь, красавица, – сказал Вышата, – твой желанный умер за князя, спасая ему жизнь...

   – А-а-ах!.. – пронзительно крикнула девушка и упала.

Все кинулись к ней, но она не дышала...

   – Воды! – крикнул князь.

Но вода была уже не нужна: падая, она ударилась виском о скамью, размозжила себе голову и более не вздохнула.

Владимир безумно посмотрел на Оксану, Буслаевну и Вышату.

   – Боже!.. – в первый раз произнёс он, – да что ж это такое!.. Если ты действительно свят, то оставь испытывать меня, и я уверую в тебя!.. – вырвалось у него.

XXVIII

Поздним вечером два тела, Стемида и Оксаны, были отвезены Извоем, Руславом и Торопом к Ерохе. Отец Стемида, узнав, что сын его умер за князя, только вздохнул и смахнул навернувшиеся слёзы.

– Да будет Его святая воля, – сказал он.

Стемида и Оксану похоронили рядом с Зоей, на Угорьском берегу.

Перед отъездом в поход Извой хотел перевезти Epoxy со Светланой в пожалованное ему село Перевесшце. Он предложил своей кров и Симеону. Но старики предпочитали жить по-прежнему в своих хижинах. Симеон над оврагом, а Ероха с дочерью – в лесу...

На следующее утро, когда Извой и Руслав были на похоронах, князь встал в самом скверном расположении духа. Но так как стремянные псари и загонщики ждали на дворе его выхода, Владимир, стряхнув с себя обуявшую его кручину, вскочил на коня, и охотники двинули в лес, окружавший село Предиславино.

Охота была добычливая: в продолжение дня убили нескольких оленей, затравили много зайцев, лисиц, двух медведей и много другой дичи... Однако князь не повеселел; казалось, что события вчерашнего дня камнем залегли на его сердце.

Вечером охотники вернулись в Предиславино. Начался пир... Бояре, витязи и дружинники были веселы, ели и пили за пятерых, но князь Солнышко был пасмурен. Все пытались развеселить князя, кифарники пели и играли на гуслях; но во всём не проявлялось должного веселья, какое бывало в другое время: всё было деланно и натянуто.

Воевода киевский, варяжский воевода и старейшина Богомир, сидевшие на почётных местах, переглянулись, и наконец старейшина не выдержал:

   – Государь! – сказал он. – Все мы, пирующие за твоим княжьим столом, ведаем, что запало в твоё впечатлительное сердце. – Да не обессудь, коли молвлю словечко... Кручиной не вернуть тех, о ком ты печалишься... Народу у тебя – вся Русь великая, и если печаловаться о каждом, то не достанет сердца твоего на другие дела... К твоим ногам склонили свои головы непокорные вятичи и ятвяги; покорятся и радимичи, болгары и другие народы... О чём же печаловаться... Не о тех же, кто положил свою жизнь за тебя... все мы должны положить её за тебя, коли надо. Вот пора бы призвать уже и Добрынюшку в Киев... Чай, соскучился в Новгороде... С ним бы и на радимичей веселее идти... Молви, князь, словечко, и все мы станем тешить и веселить тебя...

   – Спасибо вам, други мои и храбрые сподвижники, за вашу любовь и радение... Не о том печалюсь я, что несколько человек пали невинными жертвами, а о том, кем и чем вызваны эти жертвы... Придёт время, я всех призову на совет и буду молвить слово, а теперь веселитесь, други мои, потешайтесь, но не мешайте мне думушку думать... Где Извой и Руслав?.. Что не видно их за моим столом? – прибавил он, обращаясь к Вышате.

   – Надо полагать, государь, что они исполняют твой наказ и предают земле...

Он не договорил, потому что лицо князя ещё более омрачилось.

   – Дайте вина и выпьем за тех, кто спас мне жизнь...

Все выпили. Владимир, посмотрев на Вышату, грозно проговорил:

   – Ты, друг любезный, на старости лет научился лгать и обманывать князя... Помнится мне, я спрашивал тебя: есть ли в теремах дочки Ерохи, похищенные в Купалин вечер... Ты что отвечал мне?..

   – Прости, государь, – повалился Вышата к ногам князя, – хотел угодить тебе, солнышко.

   – Плоха угода, коли ложь на устах. Ты был причиною смерти сестёр и рыбака Стемида... Не сиди они в теремах – и он не шатался бы у потешного двора... Чай, ненароком он был в лесу, чтоб спасти мне жизнь...

   – Прости, государь! – взмолился Вышата.

   – Решение моё таково: завтра же отпустить всех киевских девиц к своим отцам и да будет положен предел новым похищениям не только в княжие терема, но и оповестить о том всех киевлян, чтобы обычай сей мерзкий оставить...

Все с удивлением посмотрели на князя.

   – А ты, пёс старый, больше не слуга мне, – прибавил Владимир. – Ступай в Вышгород и там жди моего наказа.

   – А как государь поступит с полонёнными?.. – спросил Вышата.

   – Остаться в терему и быть им там, доколе не положу на них своей воли... Отныне Предиславинские терема открыты и кто хочет остаться в них, пусть остаётся; не возбраняется уходить и приходить, кому угодно...

   – Как повелишь, государь, так и будет, – покорно сказал Вышата, выходя.

Вышата зашёл к Буслаевне, а затем в сторожевую и позвал одного из стражников и что-то шепнул ему. Потом оба они пошли к терему Рогнеды.

Рогнеда сидела со своим младшим сыном, который спал у неё на руках.

   – Не отнести ли его на постельку? – сказала нянька. – Чай, уже не рано.

   – Да, матушка, отнеси, – сказала она и поцеловала сына.

Нянька бережно взяла ребёнка и ушла в опочивальню. Рогнеда начала ходить по комнате, словно поджидая кого-то. Затем, заглянув в горницу, она позвала Гориславу, старую мамку, которая была привезена вместе с нею из Полоцка.

   – Вот уж вторые сутки как он здесь, а меж тем и не думает глаз казать, – сказала Рогнеда гневно. – Любил бы, так сейчас бы пришёл...

   – Эх, красавица моя... До того ли ему... Вишь, всё охотой тешится да с Марьюшкой время коротает... К тому ж мало ли ему утехи, акромя тебя... Чай, терема полны бесстыжими...

Рогнеда заплакала. Хоть она когда-то и заклеймила Владимира позорным именем, но, став матерью его детей, она тосковала не столько по нём, сколько о том, что он забыл своих детей... Она ждала удобного случая, чтоб отомстить Владимиру за отца и братьев, за своё порабощение, но решиться на этот шаг ей было трудно.

   – Не плачь, моя касаточка, – сказала Горислава, – не поможешь слезами, а только изведёшь себя...

В эту минуту послышались шаги на лестнице.

   – Поди, Гориславушка, посмотри, кто бы мог быть в такую пору.

Горислава вышла, спустя минуту послышался голос Вышаты:

   – К княгине-матушке пришёл полочанин, чтоб поведать ей о своём горе...

   – Теперь поздно, – говорила ему Горислава, – княгиня ложится почивать.

Рогнеда подошла к двери и, открыв её, приказала:

   – Пусти, Гориславушка, и оставь нас одних.

Вышата и незнакомец вошли и низко поклонились.

   – Привет тебе шлёт родная земля, дочь Рогвольда, – сказал незнакомец.

   – Добро пожаловать, желанный гость, – отвечала она. – Садись, гость дорогой... Что князь? – тихо спросила она обращаясь к Вышате. – Вспоминал обо мне?

   – Нет, великая княгиня, не поминал, да и не вспомянет, – отвечал Вышата. – Не то у него теперь на уме... Всё в опале, и твой верный слуга Вышата попал в немилость и более не слуга князя.

   – Как!.. Ты более не слуга?..

   – Ссылает в Вышгород, и там я должен ждать его наказа... Прогневался за дочь Ерохи, которую я скрыл в терему по его же наказу.

   – Что владыка?

   – Всё так же, как молвил, ждёт решения твоего, и когда повелишь, кони будут готовы.

   – Хорошо, ступай и скажи, что Рогнеда решилась, да чтоб он готовил всё в путь... А если ты попал в немилость к князю, то дело твоё пристать к нам.

Вышата ушёл. Рогнеда, пристально посмотрев на незнакомца, промолвила:

   – Как звать тебя, добрый молодец, и что поведаешь мне?

   – Имя моё – Рикмор, родом из Полоцка, а пришёл поведать, княгиня, что народ великого Рогвольда ждёт решения участи своей и свободы от Владимира; молвит: ты можешь, коль захочешь, быть княгинею, освободить его.

   – Легко сказать, да не легко исполнить, – возразила она. – Я сама подвластна, нахожусь в заточении и хоть не красна моя жизнь, да исходу-то нет. О, зачем ты пробудил во мне воспоминания, – прибавила она.

   – Мой долг напомнить тебе не только о городе, в котором ждут твоего возвращения, но и о могилах твоих отца и братьев, которые вопиют о мести...

   – О Рикмор, Рикмор!.. – воскликнула она. – Как больно ты разбередил моё сердце.

   – Не по воле своей, государыня... Исполняю долг и молвлю, что приказано.

   – Давно ты здесь?

   – Ден пять будет...

   – И ты только сегодня пришёл ко мне?

   – Нельзя было раньше... Только верховный жрец, увидевшись с ключником княжеским, доставил мне возможность взглянуть в твои светлые очи. Со вчерашнего дня я был в сторожевой и терпел насмешки от княжеских стражников да гридней... Все молвили: какой я посол, коли нахожусь в сторожевой да пью с ними мёд из одного ковша.

   – Зачем ты сказал, что ты посол земли полоцкой?..

   – Нет... Я молвил им, что я посланный от ятвягов просить Владимира сложить с них дань и что жду часу предстать пред очи князя... Ключник то же молвил, и все думают, что он повёл меня ко Владимиру.

   – Это хорошо... Однако тебе нельзя долго оставаться у меня. Неравно князь пришлёт за мною и тебя увидят... Возвращайся и молви народу, что я сама стараюсь освободиться и только жду случая... Настанет час и я явлюсь к вам со своим сыном... Пусть ждут... быть может, я буду раньше, чем вы думаете...

   – Владыка Божерок молвил не торопиться с отъездом... Он надеется, что ты поедешь вместе, и велел мне вернуться к нему...

Рогнеда задумалась на минуту.

   – Добро; когда он молвит, так тому и быть... Жди меня... Долго ли коротко – я буду свободна... Уходи...

   – Я не всё ещё сказал... Божерок прислал тебе на память вот эту вещицу, чтобы ты не забыла о том, что с ним говорила... Молвит, что если нанести этим оружием царапину, то она никогда не заживёт и человек погибнет... – Он подал ей, вынув из-под кафтана, длинный жертвенный нож.

Рогнеда вздрогнула от испуга.

   – Не бойся, княгиня, возьми и попробуй её хоть над Владимиром... Сразу будешь свободна, освободишь свой народ и отомстишь за смерть твоих родных.

Рогнеда нерешительно взяла нож и спрятала его под полу своего распашного полукафтанья с длинными рукавами.

   – Хорошо, – прошептала она, задыхаясь. – Я буду неразлучна с ним... А теперь уходи... слышишь, чьи-то шаги.

В ту же минуту появился Вышата и тихо проговорил:

   – Я за тобой, Рикмор, чтобы провести чрез ворота... Князь удаляется в опочивальню, и тебя могут заметить...

Оба быстро вышли на двор. В это время за углом промелькнула чья-то тень.

   – Всеслав! – негромко окликнул Тороп. – Тс!.. Кто на страже у опочивальни?

   – Я, – отвечал Всеслав.

   – Смотри в оба... Недоброе замышляет княгиня Рогнеда против князя... Смотри.

Всеслав пошёл за князем, раздел его и, отпустив других отроков, встал у дверей. Всё было тихо...

Рогнеда, отпустив Рикмора, опустилась на скамью... Она вся дрожала и не решалась вынуть нож Божерока, чтоб посмотреть на него. В эту минуту она услышала, что кто-то спрыгнул с дерева, находившегося у одного из окон. Она бросилась к окну, но никого не заметила...

   – Горислава! – крикнула она.

   – Что, моя пташечка? – спросила старуха, входя в светлицу.

   – Там кто-то за окном ходит, кто-то как будто прыгнул с дерева.

   – Да что ты, моя пташечка, кто может быть о сю пору... Знать, кот сидел, ну и прыгнул.

И действительно, в эту минуту донеслось мяуканье, и Рогнеда успокоилась.

   – Раздень меня, я пойду спать, – сказала она. – Да и ты поди... Никак уже заря занимается...

   – Спи, моя ненаглядная, спи и пусть тебе снятся хорошие сны, – говорила Горислава, проводя её в опочивальню; раздев её, она ушла в девичью, где была её постель.

Когда все заснули, Рогнеда тихо поднялась, и, вынув нож, прошла в тёмный переход, ведший на княжескую половину. Затаив дыхание, она остановилась у самых дверей, где сидел дремавший Всеслав. Она тихо проскользнула в опочивальню князя.

Всеслав, однако, не спал; он всё видел и, едва только она вошла в опочивальню, как он встал и тихо, чтоб не произвести никакого шороха, пошёл за ней. Рогнеда была уже на середине опочивальни. Владимир спал, ровно дыша. Рогнеда невольно остановилась, держась левой рукой за сильно бившееся сердце, но вот она стала подходить к кровати; остался ещё лишь один шаг, но в ту же минуту Всеслав, быстро подбежав, схватил её за руку, в которой был нож.

Услышав шум, Владимир открыл глаза. Рогнеда, почувствовав прикосновение чужой руки к её руке, вскрикнула и выронила нож.

   – Ты больна, княгинюшка, и не сознаешь, что делаешь... – сказал Всеслав и, схватив её в охапку, вынес из опочивальни.

Владимир весь дрожал, как в лихорадке. Он смотрел на нож, который лежал на его постели... Он взял его и молча вышел в сени, где Всеслав стоял у окна и крестился, смотря на занимавшуюся зарю.

Он остановился, услышав слова Всеслава, который, не видя, что князь стоял позади, тихо шептал:

   – Благодарю Тебя, Господи, что Ты охранил князя от напасти...

   – Всеслав! – тихо окликнул Владимир. – Где Рогнеда?..

   – Я провёл её в опочивальню, государь... – побледнев, ответил Всеслав. – Она, кажись, больна.

   – Не защищай... Иди за мной! – приказал он и быстро пошёл в покои княгини.

Всеслав, догадавшись, что князь хочет сделать, побежал за ним. Когда он вбежал в опочивальню, князь стоял напротив Рогнеды. Нянька вскочила с постели и схватила на руки ребёнка.

   – Ах, так ты осмелилась поднять руку на твоего супруга!.. – произнёс угрожающе Владимир. – Так умри же!..

И он замахнулся тем же ножом, которым Рогнеда хотела его убить, но Всеслав успел схватить его за руку.

   – Государь, пощади!.. – крикнул он в отчаянии. – Не убивай своей жены, матери твоих детей...

Владимир бросил нож в сторону и, крикнув: «Сгинь ты, змея подколодная!» – бросился вон из опочивальни. Рогнеда упала на постельку сына и громко зарыдала...

Опомнившись, что ему не место в опочивальне княгини, Всеслав выбежал из неё и, сказав отрокам идти к князю, вышел за ворота. Не зная, что делать, он пошёл по дороге к Киеву... Вдруг вдали показались два всадника, которым он обрадовался, как избавлению от великой напасти. Когда они подъехали ближе, он только и смог сказать:

   – Князь... Рогнеда...

   – Всеслав!.. Что с тобой? – спросили Извой и Руслав.

   – Поспешите к князю!.. – твердил он.

Видя, что от него ничего не добьёшься, они стремглав полетели в Предиславино. Владимир уже спрашивал о них, и они сразу прошли в его опочивальню.

   – Вы, други милые, – сказал он им, – единственные, кому я молвлю, что случилось со мною... – И затем рассказал о том, что произошло. – Где Всеслав? – спросил он.

   – Мы встретили его и думали, что он не в себе...

   – Бедный! – сказал Владимир. – Отыскать его... Он, верно, боится, что я зол за его заступничество... Верните его, я награжу его за это.

Руслав побежал разыскивать Всеслава.

Когда Владимир успокоился, он пошёл к Рогнеде.

   – Мы оба обязаны своей жизнью Всеславу... – сказал он ей. – А чтобы впредь нам неповадно было препираться между собою, отпускаю тебя в Полоцк... Там будешь ждать моей воли...