Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 51 страниц)

V

С большим нетерпением ожидал весь Ильмень возвращения своих послов из далёкой Скандинавии. Что они скажут, какой ответ принесут они. Спасение от неурядиц или ещё более ожесточённые междоусобия? Родовые старейшины не выходили из Новгорода, ожидая там возвращения послов.

Новгород тоже волновался, но чувства, вызывавшие в нём эти волнения, были совсем не те, что в родах:

Понимал народ новгородский, что с прибытием единого правителя всех родов приильменских – конец его вольности. Должен будет он подчиниться иной воле, придётся каждому в Новгороде склонять свою гордую голову пред властью пришельца...

Однако новгородцы видели, что не смогут они идти против всех, не охладить необычайное воодушевление, охватившее весь народ приильменский.

   – Беда нам всем будет! – шушукались в Новгороде притихшие вечевики. – Ведь князь единый не то, что посадник выборный.

   – Известное дело не то! Его, коли не люб, не ссадишь...

   – Нажили мы на свою голову!

   – Да, теперь уже ничего не поделаешь, призвали, так терпи...

Но недовольных всё-таки было меньшинство.

Устали и новгородцы от постоянных кровопролитных распрей, да и у всех ещё живы были в памяти слова Гостомысла. Он жил в сердцах народа, все наизусть знали его пророческие слова, помнили клятву, произнесённую у одра умирающего и не решались преступить её...

В томительном ожидании прошло много дней. Неизвестность томила и новгородцев, и старейшин, и даже родичей, то и дело наведывавших в Новгород, ждавших вестей из далёкой Скандинавии.

Наконец пришли эти желанные вести.

Громко звонил в Новгороде вечевой колокол, собирая на этот раз не одну новгородскую вольницу, а весь народ приильменский на совет о делах важных, касающихся избрания правителя над своей обширной страной.

Молчаливые, мрачные сошлись вокруг помоста вечевики. Всем казалось, что даже сам колокол звучал каким-то грусть наводящим заунывным звоном, а не прежним весёлым, радостным...

После Гостомысла никого не хотели иметь новгородцы своим посадником, по крайней мере до тех пор, пока жива ещё память об усопшем мудреце. Поэтому вечевой помост заняли находившиеся в Новгороде старшие и степенные бояре, посланные соседних племён – старейшины родов и концевые и пятинные старосты.

   – О чём речь-то пойдёт на вече? – послышались вопросы из толпы.

   – Если послы вернулись, пусть рассказывают!

   – Да, верно, пусть рассказывают, как на самом деле было.

   – Мужи и люди новгородские, – громко заговорил старший из бояр, – действительно пришёл посланец от старейшин, наших и будет вести речь к вам да имени тех, кого послали вы к варяго-россам.

   – Слушаем! Слушаем! – раздалось со всех сторон.

Бояре и старейшины расступились, пропуская вперёд величавого старика, одного из бывших в посольстве славян к варяго-росским князьям.

   – Слушайте, мужи новгородские и людины, слушайте и запоминайте слова мои, – заговорил он зычным, твёрдым голосом: – По указанию мудрого посадника Гостомысла и по воле вече, пошли мы за Нево к племени варяго-росскому, к трём князьям, Рюрику, Синеусу и Трувору. Труден наш путь был по бурному Нево и опасным фиордам, но Перун хранил нас от всех бед в пути и напастей. Невредимыми достигли мы стран, откуда не раз приходили к нам «гости», и везде принимали нас с великою честью. Зла не видали мы ни на пути, ни в городах прибрежных, волос не упал с нашей головы!

Вече замерло в ожидании, что скажут дальше послы.

   – И нашли мы по слову Гостомысла трёх князей варяго-росских. Знаете вы их всех, были они здесь в наших местах, когда войною на нас шли. Нашли мы их и низко-низко поклонились им.

   – Ну, зачем же низко! – крикнул один из вечевиков.

   – Так повелело нам вече, – возразил ему посланец и продолжал: – Чувства, которые испытали мы тогда, словами нельзя передать. Грозным, могучим, но и милостивым показался нам этот великий воин. Нет у нас на Ильмене таких. Высок он ростом и строен станом. Белы, как первый снег, его одежды и, как солнечный луч, блестит рукоять его меча. Осанка Рюрика величественна, высоко он носит свою голову, и твёрдая воля видна в его взгляде. Счастлив будет народ приильменский под его рукой, получит он правду свою, и в правах сокрушены будут все виновники бед наших.

   – Так говори же, согласились ли братья княжить и владеть нами! – загремело вече.

   – Послы умолили Рюрика, он стал нашим князем и скоро будет среди нас со своими дружинами. Готовьтесь, роды ильменские, встретить своего повелителя – князя, носителя правды, защитника угнетённых и грозного судью всех.

Посланец замолчал, молчало и вече. Все были готовы выслушать это известие, все чувствовали, что так и должно быть, но вместе с тем каждому вдруг стало жалко утрачиваемой вольности. До этой минуты каждый и на Ильмене, и в соседних племенах, был сам себе господин и другой воли, кроме своей, и знать не хотел.

Теперь, с призванием князя, всё это рушилось. Вечевики понимали, что воля, которой они так гордились, так дорожили, уходит от них. Князь ведь не то, что старейшина, выборный староста или посадник. Он шутить с собой, прекословить себе не позволит, чуть что, прикажет дружине своей расправиться с ослушником. Не послушались добром, силой заставят.

Но это продолжалось недолго. Помянули былую волю, пожалели её, да поздно уже.

   – Слушайте, люди новгородские и приильменские! – зычно закричал посланец, заглушая своим голосом гомон толпы. – Слушайте, что приказывает вам князь ваш, готовьтесь исполнить волю его. Будет отныне защита у вас надёжная, если враг нападёт на дома ваши, прогонит его княжеская дружина; да только вот что: нужно князю дружину свою, кровь за вас и за пожитки ваши пролить готовую, и поить, и кормить, и оружие давать ей, а потому должны вы от избытков ваших, от мехов, от улова рыбного, от сбора с полей, отделить десятую часть и принести князю вашему. Слушайте и исполняйте это.

   – Что же, можно десятую часть отдать, только пусть защищает нас, творит нам суд и милость! – загремело вече.

   – Это первый приказ князя вами избранного, а второй таков будет. Приказывает вам Рюрик: его в отличие от всех других князей родовых именовать великим князем, отдавать ему всегда почёт и зла на него не мыслить, а кто ослушается, того постигнет гнев его. Пусть на вечные времена будет для вас великий князь наш, что солнце на небе. Как на солнце, глаза не щуря, смотреть вы не можете, так и на князя вашего взоров злых не подымайте. А теперь разойдитесь по домам и весям вашим, расскажите обо всём, что здесь слышали, в родах ваших, готовьтесь встретить великого князя своего с молодой княгиней и на поклон к ним с дарами явиться.

Посланец поклонился вечу и спустился с помоста.

   – Что же, это ничего! Не тяжело, если десятую часть только, – говорили вечевики, расходясь в разные стороны.

   – Вестимо, ничего! Вот как варяги были, так все целиком отбирали да ещё сверх того требовали.

   – А насчёт того, как величать его, так нам всё едино.

   – Ещё бы! Только бы справедлив да милостив был?

Томительное ожидание закончилось. Все знали теперь, что их ждёт впереди, знали и были вполне спокойны за будущее. Да и побаивались они уже теперь этого избранного ими же великого князя. Известно им было, что не один он идёт в земли приильменские, что сопровождает его отважная дружина, которая не даст в обиду своего вождя. Тяжёл меч норманнский – по опыту знали это на Ильмене, а потому и решили в родах встретить своего избранника с великими почестями.

Весь Ильмень заговорил о Рюрике, об его жене молодой, о братьях его Синеусе и Труворе, но никто, никто не вспоминал, что он когда-то оставил эти места, гонимый и презираемый всеми.

Родовые старейшины только и толковали со своими родичами, что про нового князя; они восхваляли его доблести, его мужество, его красоту...

   – Только бы богов он наших не трогал, Перуна не обижал, – толковали в родах.

   – Не тронет! Сам ему поклоняться будет!

   – То-то! А нет, так мы за своих богов вступимся и опять за море прогоним!

Вспоминали, что, пока он был в земле славянской, не смели обижать народ норманны, и тяготы начались только после того, как ушёл Рюрик со своими дружинами за море.

С нетерпением ждали своего владыку ильменские славяне.

Тяжело было покидать Рюрику свою вторую родину.

Эти угрюмые скалы, вечно бушующее море, низко повисшие тучи стали дороги его сердцу.

Все кругом, и Биорн, и его старые соратники, и ярлы, радовались внезапному обороту дела и предсказывали Рюрику блестящее будущее. Для них важно было, что Ильменем будет теперь править свой.

Больше всех восторгался впечатлительный Олоф.

   – О мой конунг, – восклицал он, – ты должен торопиться со своим отправлением! Твой народ ждёт тебя.

   – Мой народ! – грустно улыбался в ответ Рюрик. – Ты не знаешь, Олоф, этого народа... Правда, он добр и храбр, но и свободолюбив... Всякая власть для него то же, что путы никогда не знавшему седока коню...

   – Ну, мы сумеем оседлать его, – смеялся Олоф. – Посмотри на своих варягов! Они тебе преданы, каждый готов отдать за тебя жизнь... А ты боишься этих дикарей?

   – Я никого не боюсь!

   – Верю этому! Знаю, что сердце твоё не знает страха, но ты должен спешить туда, на берега Ильменя.

Вместе с Рюриком отправлялся на Ильмень и Олоф, решившийся также покинуть свою угрюмую родину. Синеус и Трувор, как назвали братьев избранника славян послы, шли вместе с ним. Много ярлов, которым тесно было среди гранитных скал своей родины, также примкнули к Рюрику. Освальд и Деар, ставшие после похода на франков неразлучными, были в числе сопровождавших Рюрика ярлов.

Рюрик понимал всю трудность задачи, выполнение которой он на себя принял. Понимал он также, что только страх пред вооружённой силой может содержать в повиновении народ, не знавший ничьей воли, кроме собственной. Поэтому он медлил с отправлением на берега Ильменя, собирая надёжную дружину. На варяго-россов, большинство которых составляли выходцы из земель славянских, он вполне мог надеяться. Кровных норманнов Рюрик старался не допускать в свою дружину, понимая, что их постоянно будет тянуть в родимые фиорды, и на Ильмене они всегда будут чувствовать себя чужими...

Были у Рюрика и другие замыслы.

Пусть кругом говорят, что при его посредстве Ильмень войдёт в состав Скандинавии, что земли славянские сольются с землями суровых норманнов. Нет, не бывать этому! Если угодно богам было поставить Рюрика во главе могущественного народа, то вовсе не для того, чтобы подчинить этот народ угрюмому северу. Когда удастся Рюрику соединить племена славянские, сплотить их между собой единой властью, единой правдой, тоща этот народ ещё поспорит с севером.

Подобные мысли о самостоятельности, о независимости от Скандинавии всё больше и больше овладевали Рюриком, и Эфанда с тревогой замечала печать грусти на его лице.

Подолгу беседовал перед отправлением Рюрик со старым Биорном.

   – Будь справедлив прежде всего, – говорил тот своему любимцу, – помни: ничто так, как справедливость, не привлекает сердца народа к правителю. Все должны быть равны перед судом твоим: и сильный, и слабый, и богатый, и бедный, и могучий старейшина, и ничтожный родич. Будешь поступать так, приобретёшь себе любовь народную... Укрощай гнев свой, вспомни, что поют саги о герое Гарольде Гарфагере, который прежде чем принимать решение, давал всегда успокоиться своему сердцу, – так поступай и ты, но больше всего старайся, чтобы исполнялось каждое твоё слово, чтобы каждый твой приговор приводился в исполнение; дай почувствовать подвластным тебе, что есть над ними высшая воля, которой нельзя противиться. Береги свою дружину и, пока не укрепишься в землях славянских, никуда не ходи в походы. Постоянно принимай в дружину свою славянских юношей; пусть они братаются с варягами, чем больше их будет около тебя, тем прочнее укрепишься ты в земле своей!

Рюрик внимательно слушал своего названого отца.

Наконец назначено было отбытие варяго-россов на Ильмень.

Горько было расставаться Эфанде со старым отцом, с родимой страной, где прошло её детство, где впервые познала она сладкое чувство любви, но тягость разлуки с родиной скрашивалась для Эфанды сознанием того, что не расстанется она больше со своим Рюриком, не уйдёт он от неё в опасный поход.

С великими почестями отправил старый Биорн варяго-россов на Ильмень.

Быстро плывут ладьи знакомой уже дорогой через Нево. Сами грозные боги, казалось, покровительствуют избраннику славян. Тихо бурное озеро. Едва заметная рябь покрывает его поверхность, а между тем паруса ладей полны попутного ветра.

Вот тёмной массой чернеет слева мрачный скалистый остров, покрытый густым лесом. Это Валамо-мо, приют жрецов жестокого крови жаждущего Велеса. Никого не видать на острове, только над прибрежным лесом высоким столбом клубится чёрный дым – приносят, верно, жрецы мрачному божеству свои жертвы.

Рюриком овладело было желание пристать к этим угрюмым скалам и узнать от жрецов, занимавшихся гаданиями и предсказыванием будущего, что ждёт его впереди.

   – Милый, зачем нам знать грядущее! – нежно склоняя свою русую голову на плечо супруга, сказала Эфанда, когда Рюрик поделился с ней своим намерением. – Зачем нам пытать богов? Разве наше грядущее не в наших руках? Разве сама судьба не избрала тебе путь, по которому ты должен идти, уверенный в благоволении к тебе небожителей?

   – Ты права, Эфанда! – воскликнул Рюрик. – Мы сами властелины своего будущего!

Ещё несколько дней пути, и Рюрик со своей дружиной вступил в пределы своей страны – той страны, которую он за много лет тому назад оставил изгнанником.

Не доходя: до ильменских порогов, Рюрик отдал приказание причалить к берегу.

Он понимал важность этого места. Отсюда начинался тяжёлый волок. Никто из проходящих со стороны Новгорода или с Нево, не мог миновать его, и Рюрик решил воспользоваться этим. В несколько дней срубил он здесь город, который назвал в честь весёлого славянского божества, Ладогой.

Оставив в Ладоге небольшую дружину, Рюрик с остальными пошёл к Новгороду.

Волнуется приильменский край, ожидая своего избранника. Пришла наконец весть, о том, когда прибудет великий князь Рюрик в Новгород.

Ещё надеялись на Ильмене, что всё, может быть, пойдёт по-старому, что разговоры все эти так, пустые, поговорят-поговорят да и бросят – не будет никакого князя, не узнает народ приильменский чужой воли...

В пределах земли славянской уже он, плывут ладьи по старому, седому Волхову.

В тот день, когда должен был прибыть Рюрик, Новгород был необыкновенно оживлён. Со всего Ильменя собрались сюда славяне вслед за своими родовыми старейшинами. Кипят концы новгородские; все в праздничных одеждах.

За три дня до прибытия в Новгород Рюрика пришла сюда часть его дружины. Пришла и прежде всего заняла укреплённую часть города. Одни в Новгороде и остались, другие же отправились на островок, где старый город был. Согнали туда людей великое множество, и тотчас же закипела там работа. Быстро «рубили город». Со всех сторон ограда крепкая появилась, внутри её великолепный шатёр был раскинут, и узнал тогда народ приильменский, что будет жить его избранник не в Новгороде, а на старом городище. Здесь он будет править суд свой, отсюда будет и дружины посылать для наказания непокорных.

– И зачем ему на старое городище, когда и в Новгороде хорошо? – удивлялись в народе.

Когда показались паруса ладей, в великое волнение пришёл весь народ. Никто не знал, как встречать князя, как величать его. Впрочем, старейшины придумали.

Они на своих ладьях выехали навстречу Рюрику и остановились вёрстах в двух от Новгорода, вниз по течению Волхова.

Разубранная драгоценными тканями ладья Рюрика тихо скользила по Волхову. Паруса были спущены, шли на вёслах. На корме, на самом возвышенном месте ладьи, на троне, разукрашенном причудливой резьбой, одетый в блестящие доспехи, восседал князь рядом со своей супругой.

Взгляд его был строг и добр в то же время, осанка величественна. Позади трона правителя стояли, опершись на копья и секиры, названый брат Рюрика, Олоф, рядом с ним видны были Синеус и Трувор, Аскольд и Дир.

   – Привет тебе, князь наш великий! – пронеслось над низкими берегами Волхова. – Привет тебе, здравствуй на многие, многие лета, надёжа наша...

Искренно было это приветствие, неподделен был восторг народа. От всей души называл он своего нового вождя «надёжей», справедливо ожидая от него незыблемой правды.

Рюрик милостиво кивал головой в ответ на радостные крики народа, заполнившего волховские берега.

Около самого Новгорода ладью Рюрика окружили ладьи со старейшинами всех приильменских родов.

   – Бьём тебе челом, князь наш, свободным вечем избранный! – начал старейший по летам. – Пусть хранит тебя Перун на многие лета! От лица всего народа славянского приветствуем мы и тебя, и жену твою! Сделай нам милость: явись на вече, покажи лицо народу твоему и прими от нас смиренные дары наши!..

   – Благодарю тебя, старик, – громко проговорил Рюрик, – принимаю за истину я речь твою и верю, что через тебя говорит со мной весь народ... Буду я сейчас на вече вашем и приму дары, вами приготовленные!

Тем временем несколько ладей с вооружёнными дружинниками обогнали ладью Рюрика и пристали к пологому берегу Волхова, откуда можно было войти прямо в Новгород. Легко поднялись они в гору, расталкивая толпившийся народ. Сначала это не понравилось новгородцам, но вид закованных в железо варягов успокоил чересчур вспыльчивых...

Наконец наступил самый торжественный миг...

Первый русский князь сошёл на ставшую ему снова родную землю.

   – Родная страна, – воскликнул он, – приветствую тебя! Снова вступаю я на родимую землю... Не прежним изгнанником прихожу я к тебе, а полновластным властелином твоего народа и верным твоим сыном... О, всемогущие боги! Примите мою клятву, как некогда принимали вы другую... Клянусь возвысить её на славу векам... и служить буду ей насколько сил моих хватит... Не будет неправды при мне в родах славянских, и засияет в них правда ярче солнца... Горе тем, кто осмелится обидеть тебя, – есть отныне у тебя защитник... – А теперь на вече! – громко сказал Рюрик.

А вокруг, как гул морских волн, неслись восторженные крики:

   – Привет тебе, надёжа наша, князь наш великий!..

Прибытие князя, его первое появление пред народом, его обращение к вечу – обращение гордое, надменное, какого вечевики и вообразить себе не могли, – произвели сильное впечатление на народ приильменский и в особенности на новгородцев.

Они до последней минуты думали, что князь будет для Новгорода тем же, чем были до тех пор его посадники.

   – Да он на вече-то и внимания не обращает, как будто и нет его совсем, – толковали и в самом Новгороде, и в родах.

   – Верно, что знать его не хочет!

Но и это вскоре обратилось в пользу Рюрика.

   – Одно слово – князь, самодержавный, кого призывали мы и кого нужно было нам. С ним много шутить не будешь! – стали отвечать на замечания о надменности князя пред вечем.

   – А на вече-то? Ведь он один на помосте стоял.

   – Верно, что один, у самого колокола!

   – Наши старейшины на самой нижней ступени сбились и голосу подать не смели...

   – Где тут подать! Головой кивнул бы на виновного, и как не бывало его на свете белом!

   – На то он и князь самодержавный! Никто ему перечить не смеет!

Этим заканчивались обыкновенно все разговоры о новом князе. Новгородцы, а за ними и остальные ильменские славяне прониклись мыслью о неизбежной покорности единоличной власти, а так как это, по мнению большинства, могло вести только к общему благу, то особого неудовольствия в народе не было...

Но наибольшее впечатление произвёл поклон Рюрика собравшимся, а затем и то, что произошло после этого поклона...

В пояс поклонился князь своему народу.

   – Роды приильменские, – сказал он, – к вам обращаюсь я со своей речью... Добровольно, без всякого понуждения избрали вы меня своим князем, обещаю я послужить на пользу вам, но знать вы должны, что ни с кем никогда отныне, ни я, ни преемники мои не разделят данной вами же власти... Только единой властью силён будет народ славянский, только в ней одной его могущество, поколебать которое ничто не может... Да исчезнет с приходом моим рознь между вами, и да будете вы все, как один, а один – как все... Сплочённые, будете вы расти и усиливаться на свою славу, во веки веков...

   – Что он говорит-то такое, как это всё что один?

   – Что же, и в родах наших старшего не будет?

   – Вот это совсем непорядок! – загалдело вече.

   – Хотим жить по-старому, как отцы и деды наши жили!

   – Князь над старейшинами только! Пусть их судит, а мы по-прежнему... К нему только на суд идти будем.

   – Пусть нас на войну водит да от врагов со своей дружиной обороняет, вот его дело...

   – А в роды мы его не пустим!

   – Не по нашему – так и ссадим... Не таких выпроваживали.

   – Сам Гостомысл нас уважал!..

Вече забурлило... Может быть, это была просто попытка крикунов заявить о себе, как это бывало раньше при посадниках, может быть, и на самом деле вечевикам захотелось показать, что и они не последние спицы в колеснице, что они заставят князя разделить свою власть с вечем.

Рюрик, заслышав угрожающий гул голосов, выпрямился во весь рост, чело его нахмурилось, в глазах засверкал гнев.

Он властно протянул перед собой руку и указал на толпу...

В тот же миг сотня вооружённых дружинников бросились туда, куда указал им вождь. Бряцая оружием, врезались они в толпу. Натиск их был совершенно неожиданным. Вечевики растерялись и пропустили их к тем, кто громче других выкрикивал угрозы князю. В одно мгновение крикуны были перевязаны и подведены к помосту, где их ожидал Рюрик.

Их было около десяти.

   – Чего вы хотите? Чего вам надо? – возвысив голос, спросил Рюрик. – Или вы не желаете подчиняться моей власти?

   – Ничего, батюшка князь, так мы это, спроста, – нашёл в себе силы наконец проговорить один из них.

   – Чего им! Известно чего! – загудело вече. – Думают они, что как прежде горланить можно... Теперь ведь князь, а не посадник...

   – Так слушайте же вы все! – крикнул Рюрик. Прошлому более нет возврата... Не будет своевольства в земле славянской – не допущу я до этого; сами вы меня выбрали, сами пожелали иметь меня своим князем, так и знайте теперь, что нет в народе славянском другой воли, кроме моей.

   – Истинно так, батюшка князь, – снова загудело вече, – и нам всем эти буяны надоели... Они-то всегда и смуту затевали, благо горло у них широкое... Накажи их в пример другим.

   – Ишь, сразу смуту затевать начали, – неслось со всех сторон, – поучи их, батюшка князь, поучи, чтобы и вперёд не поваживались.

Рюрик снова сделал величественный жест рукой, и вече разом смолкло.

   – Слушайте вы!.. Должен наказать я примерно этих людей, но хочу я с милости начать своё правление, чтобы знали прежде всего, что милостив князь ваш. На этот раз отпускаю я этих людей, дарую им жизнь, хотя они заслуживают смерти! Пусть идут они в роды свои и возвестят там о новом князе своём, пусть скажут они, что отныне всякий, осмеливающийся с осуждением выступить против князя своего, лютой смерти будет предан, – а теперь я докончу то, что говорить вам начал... Нет и не будет отныне на Ильмене родов, каждый и все должны одним законом управляться, одной воле покорными быть, а поэтому приказываю я называть все роды, что окрест по ильменским берегам живут, одним именем – Русью... Нет более родов приильменских, есть одна на Ильмене Русь, как есть на Руси одна только правда и милость – моя великокняжеская... Так помните это навсегда...

Вече смущённо молчало. Старики хмуро переглядывались друг с другом. Приказание князя произвело на них удручающее впечатление.

   – Что же, Русь так Русь, это всё едино, – раздались сперва робкие, неуверенные восклицания.

   – А и в самом деле, будем Русью, если так князь наш батюшка хочет!

   – Только бы правда одна на Руси была!

   – Вестимо, так!

Крики эти были прерваны появлением около помоста нескольких старейшин. Это были почтенные старики, убелённые сединами. Они смотрели на князя гордо и смело.

Рюрик величавым взором глядел на них в ожидании того, какую они речь поведут.

   – Как сказал ты, батюшка князь, – заговорил, поклонившись князю в пояс, самый старый из них, – так пусть и будет... Видим мы, что ты действительно пользы желаешь народу славянскому и положишь конец неурядицам нашим. Ты один сумеешь сдержать нашу вольницу, верим мы этому, верим и надеемся, что хорошее будущее ждёт народ приильменский, чувствуем и верим мы, что и защитишь ты беззащитных от напастей вражеских, и правого оправишь, и виновного покараешь... А потому и кланяемся мы тебе, клятву даём быть тебе верными, беспрекословными слугами, идти за тобой всюду, куда поведёшь ты нас... Сами, своей волей, своим выбором свободным призвали мы тебя, так теперь не от добра же нам добра искать... Что здесь мы говорим, то и в родах наших думают; итак, прими ты привет наш, князь великий, бьём тебе челом; княжи и владей нами со всем родом твоим во веки веков.

Лицо Рюрика прояснилось при этих словах.

   – Добро говорите вы, старейшины, – сказал он, – и речь ваша мне приятна, вижу я, что искренни речи ваши, а потому пусть и от меня примет народ мой поклон приветливый...

Князь низко поклонился вечу.

   – А теперь пойдём принесём жертвы .Перуну и весёлым пиром отпразднуем прибытие моё, – заключил Рюрик.