Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 51 страниц)

II

Едва только раскинулся лагерь, несколько юношей, товарищей Владимира, начали собираться на охоту в черневший на горизонте лес. Не сиделось молодцам, так и кипела молодая кровь. Вечно бы скакать им стремглав в погоне за турами, вечно бы выслеживать медведя, вечно бы переживать мгновения смертельной опасности.

Владимир с завистью смотрел на сборы своих сверстников. Ему страстно хотелось присоединиться к ним, но отец приказывал остаться, и юноша не осмелился ослушаться.

Среди собравшихся юношей особенно выделялся Зыбата. Он был ещё очень молод – всего только восемнадцатую весну пережил он. Тем не менее в юноше уже чувствовался настоящий богатырь. Роста он был среднего, но широк в плечах и высок грудью. Голубые глаза смотрели ласково и приветливо. Лёгкий, едва заметный пушок появился уже на подбородке и на верхней губе, густые белокурые волосы низко спускались густой волной на плечи. Уже по этому было видно, что Зыбата не пришлый варяг, а природный славянин. Варяги носили чуб или связывали волосы в косу, славяне же, в особенности днепровские, всегда отпускали волосы, считая это лучшим украшением мужчины.

Впрочем, при Игоре и Ольге уже не было особенного различия между славянами и пришельцами: и те, и другие жили в мире, и если между ними происходили ссоры, то это было вовсе не последствием распрей, а только результат мимолётных вспышек. Зыбату же все среди варягов любили, как своего. Юноша был ласков и почтителен со старшими, справедлив и уживчив со сверстниками. В боях он показал себя удальцом, не уступающим в доблести дружинникам Святослава, но в то же время он отличался неизмеримой добротой к тем, кто был слабее его.

Зыбата одним из первых собрался на охоту, как только дружинники Святослава остановились на привале. Он тщательно выбрал себе рогатину, подобрал топор с удлинённой ручкой и занялся осмотром самострела.

   – На медведя, Зыбата? – спросил, подходя к нему Владимир.

   – Да, княжич! – весело отозвался юноша, – Их тут кишмя кишит, говорят!

   – Один?

   – А то как же! Ходить скопом и скучно, и нечестно... Один на один – справедливый бой!

   – С медведем то?

   – А что же?

   – Да ведь зверь-то посильнее тебя будет?

Зыбата тряхнул головой.

   – Ну, это ещё кто как думает!

Владимир с восхищением посмотрел на юношу.

   – Счастливый ты, Зыбата! – сказал он.

   – Уж будто и счастливый! – пробормотал тот.

   – Вот идёшь, куда хочешь.

   – А тебе, княжич, разве нельзя?

   – Нельзя! Батюшка при себе велел остаться.

Зыбата усмехнулся.

   – Чему это ты? – вдруг покраснел Владимир. – Уж не надо мной ли.

   – Нет, нет, княжич, – поспешил успокоить его юноша, – я ни над кем не смеюсь, а тем более над тобой никогда смеяться не буду. Только...

   – Что?

   – Предсказание помнишь?

   – Ах, да, – весело рассмеялся Владимир, – это что мне не следует бояться ни медведя косматого, ни тура разъярённого, ни печенега лютого, а бояться следует своей собственной крови.

   – Вот, вот, княжич! Прости, тебя бегут звать к князю, а мне в путь пора.

С этими словами Зыбата легко вскочил на неосёдланного коня и, сжав бока его коленями, быстро поскакал вперёд.

Это был старый вековой лес, отживающий, переставший уже производить молодую поросль.

Зыбата стоял перед ним в нерешительности. Не то чтобы он испытывал какой-нибудь страх, нет, ничего подобного не было у него в душе: он думал теперь о том, чтобы не заблудиться, если он попадёт в чащу. Но и этого он не боялся. Он не раз уже бывал в таких лесах. По звёздам умел он находить в них дорогу; он опасался только лишь того, что заплутается в лесу и не успеет возвратиться назад к тому времени, когда отряд снимется с места.

«Чего это я, – вдруг пришло ему в голову, – ведь до Киева совсем близко; обратно на Днепре я найду дорогу, если и опоздаю, так не беда, всегда успею нагнать своих».

Это соображение успокоило его, но что-то удерживало Зыбату. «А не лучше ли подождать товарищей?» – размышлял он.

Зыбата оглянулся, и ему показалось, что далеко позади в степи движутся какие-то тёмные точки.

«Это товарищи! – решил он, – подожду».

Но только это решение было принято, как зелёная листва зашевелилась и великолепный тур вынесся на поляну перед лесом.

Животное остановилось и, не замечая человека, вытянуло вперёд свою красивую голову и начало жадно вдыхать благоухающий воздух степи. Сердце Зыбаты так и забилось. Неужели же он упустит такую добычу? Что скажут товарищи! Нет, нет! Зверь сейчас почует его и уйдёт... Нельзя упускать его.

Зыбата тронул коня. В то же самое мгновение тур заметил человека и с быстротой молнии повернул обратно в лес. Ещё секунда – и он уже скрылся в зелени нижних ветвей вековых деревьев. Юноша гикнул и направил коня вслед за ним. «Тур прошёл, и я пройду!» – подумал он.

Он не ошибся. Там, где скрылся красавец зверь, как раз начиналась тропа, протоптанная выходившими из чащи к степи животными. Тропа всё расширялась и расширялась. Зыбата коленями понуждал лошадь ускорить свой бег. Тур всё время был пред его глазами. Вот-вот, казалось Зыбате, он приблизится к нему на такое расстояние, что будет возможно бросить в него копьё. Но нет, хотя тропа и была широка, всё-таки ветви были так низки, что не было возможности размахнуться. Бросок не имел бы силы и мог бы пропасть даром. Конь нёсся всё быстрее, и вот он вынес на обширную лесную поляну. Крик радости вырвался из груди Зыбаты. Уж теперь-то в открытом месте он непременно нагонит тура! Зверь ослабевал. Ещё несколько скачков, и копьё можно бросить. Зыбата так сжал бока своего коня, что тот словно молния бросился вперёд. Тур был уже совсем близко. Юноша метнул копьё, и оно полетело, со свистом разрезая воздух. Раздался яростный рёв раненого зверя. Тур остановился, повернулся и, нагнув голову, кинулся на охотника. Как ни опытен был Зыбата в охоте, но такого он не ожидал. Его конь взвился на дыбы, захрапел, заржал, и в его ржании слышался крик мучительной боли. Разъярённое животное, обезумевшее от полученной раны, подняло его на воздух. Рога тура вонзились в грудь коня. Зыбата соскочил на землю и со страшной силой ударил тура по голове топором. Удар пришёлся по черепу. Кость треснула, хлынула горячая кровь, слепя глаза обезумевшего зверя. Тур повалился на бок, конь Зыбаты упал вместе с ним. Торжествующий крик вырвался из груди юноши. Он кинулся к бившемуся в судорогах туру и ножом вскрыл горло. По локоть погрузил он руки в огромную рану, словно желая искупаться в горячей ещё крови. Тур уже замирал, его предсмертные движения становились всё тише. Ликующий победитель принялся свежевать свою добычу.

Жалобный стон, раздавшийся совсем близко, заставил юношу вздрогнуть. Это был его конь, лежавший около тура и рывший ослабевавшими ногами землю. Конь издыхал, и Забыта слышал его предсмертный стон. Юноша вскочил на ноги. Ему вдруг стало жутко. Лес зелёной стеной окружал его. Во время борьбы Зыбата позабыл заметить место, где кончалась тропа, выведшая его на эту поляну. Напрасно он глядел на небо, вечер тихо опускался над лесом, тучи плыли над поляной, закрывая собой звёзды.

«Заночую в лесу, – подумал он, – завтра найду путь по солнцу. Нужно развести костёр, пока не совсем стемнело».

Он отправился собирать сухие сучья, потом принялся разводить огонь. Кремень и огниво были при нём, и юноша, привыкший ко всяким случайностям походной жизни, быстро принялся поджаривать на костре вырезанные прямо из туши куски мяса.

Конь уже смолк, и только изредка храпение вырывалось из его пробитой рогами тура груди. Зыбате стало жалко мучившееся животное, и он ударом топора покончил с мучениями коня.

Вечер уже сменился ночью. После знойного дня стало заметно холодно. Зыбата, насытившись, чувствовал, что его клонит в сон. Юноша примостился поближе к огню и скоро заснул крепким сном.

Юноше снились весёлые хороводы, он ясно слышал чьё-то пение. Ему чудился Киев, с его дивным видом на Днепр. Днепр катил всё вперёд и вперёд свои волны, и вдруг Зыбате показалось, что он идёт по степи. Зной так и палит его. Он хочет пить. Днепр так близко. Юноша кидается к нему, но река всё уходит и уходит от него, словно отказываясь утолить своей студёной водой его мучительную жажду...

Зыбата проснулся и сел. Он долго не мог прийти в себя и вспомнить, где он. Костер догорал. Юноше хотелось пить. Напрасно Зыбата прислушивался, не слышно ли где журчания ручейка, – ночь была безмолвна. Снова затрещал, отбрасывая свой красный свет, костёр, разведённый вновь, и Зыбата примостился около него, стараясь заснуть.

Ночь тянулась нестерпимо долго. Юноша уже не засыпал, а только забывался. Забытье это было тревожно, томительно и, унося силы, нагоняло на Зыбату всё более и более уныния. Невольно для самого себя он стал думать о своём положении, и уныние стало переходить в отчаяние. Теперь для него уже не было сомнений в том, что он заблудился, что, даже найдя утром тропу, по которой он мог бы добраться до края леса, он всё-таки не застанет Святославова отряда.

Лес был полон таинственных звуков. Каждый порыв набегавшего ветерка вызывал шум ветвей. Звуки были так разнообразны, что, казалось, будто лес ожил в эти мгновения и каждое деревцо в нём заговорило друг с другом. Иногда вдруг начинали хрустеть сухие сучья – верно, какой-либо обитатель леса пробирался в своё логово. Каждый звук вызывал невольную дрожь в суеверном Зыбате. Костер давно уже потух. По временам Зыбате казалось, что он слышит совсем близко от себя чей-то отвратительный хохот.

Но вот наконец тьма начала мало-помалу сменяться белесоватою мглой. Юноша вздохнул с облегчением. Наконец белёсая мгла сменилась неясным светом. Лес разом оживился. Вместо прежних звуков вдруг защебетали сотни ещё невидимых птиц. Откуда-то пробился первый робкий солнечный луч. Поляна вдруг вся озарилась его чистым светом. Зыбата вскочил на ноги и огляделся вокруг. Всё вокруг него было в том же положении, в каком его застала наступившая ночь. Неподвижно лежал тур, неподалёку валялся труп коня. Юноша скользнул по трупам равнодушным взором: теперь ему было не до них. Нужно было во что бы то ни стало найти тропу, по которой он забрался сюда, и тогда, следуя только по ней, легко можно было выбраться из леса. Зыбата помнил, что до поляны он добрался, не делая никаких поворотов, стало быть, если только найти тропу, выход был совсем лёгким. Но увы! Напрасно юноша обошёл несколько раз всю поляну, раздвигая ветви – тропа, казалось, исчезла. Вдруг в одном месте, раздвинув ветви, он увидал тропу. Не обращая внимания на то, что она была чуть заметна и узка, он, захватив с собою оружие, кинулся по ней, надеясь на то, что куда-нибудь она его да выведет.

Юноша шёл по тропе, иногда останавливаясь и начиная прислушиваться, не журчит ли где ручеёк. Солнце между тем поднялось уже высоко. Ветви защищали Зыбату от палящих лучей, но всё-таки становилось жарко. К тому же юноше приходилось теперь нести на себе всё своё, оружие. Наконец после нескольких часов пути почувствовалась усталость. Ноги отяжелели, плечи ломило. Жажда начала мучить невыносимо. Он остановился и присел. Стало немного легче. Усталые члены как будто почувствовали облегчение, только жажда мучила по-прежнему.

Наконец он встал и побрёл дальше. Тропка вдруг прекратилась: и Зыбата упёрся прямо в лесную чащу. Ходу дальше не было, приходилось пробираться сквозь густой кустарник. Юноша давно уже бросил копьё и рогатину, отягощавшие его, и теперь у него были только топор да нож. Собирая последние силы, он начал прорубаться в этой чаще; кустарники и молодые деревья падали под его ударами, но всё это было напрасным трудом: Зыбата только всё дальше и дальше уходил в глубь чащи. Кончилось всё это тем, что юноша окончательно потерял направление и сам уже не знал, куда он идёт.

Вдруг ему показалось, что впереди блеснул просвет. Это придало ему новые силы. Ещё живее заработал топор, и он наконец выбрался на открытое место.

Однако его радость сейчас же сменилась отчаянием. Все труды его пропали даром. Столько усилий было затрачено, а между тем, покружив по лесу, он вышел на ту же самую поляну, на которой он провёл эту тревожную ночь.

Всё на ней было по-прежнему. Неподвижные, были трупы тура и коня. Только воронье слетелось и начало свою трапезу. За вороньем могли явиться сюда и волки.

   – О, Перун, – воскликнул он, – ты всё можешь, помоги же мне выбраться отсюда! Я не поскуплюсь на жертвы и хорошо заплачу тебе за своё спасение; ты останешься доволен. Спаси только меня, я отдам тебе лучшего быка и коня из стада и табунов моего отца. Ты видишь, я не скуплюсь, помоги только, и я щедро отблагодарю тебя!

Произнося это обещание, Зыбата ожидал, что сейчас перед ним откроется выход на тропу, по которой он явился сюда, но лес по-прежнему был безмолвен, только вспугнутое воронье кружилось над поляной.

Зыбата подождал ещё немного. Перун и не думал приходить к нему на помощь. Юноша чувствовал, что начинает сердиться.

   – Тебе мало, ненасытный, того, что я обещал, – с гневом воскликнул он, – ты хочешь больше? Так хорошо же! Я дам тебе всего вдвое и прибавлю ещё. Отец мой Прастен богат и ничего не пожалеет, чтобы вызволить меня из леса.

Но и это обещание оказалось бесполезным.

   – Или ты не веришь мне, Перун, – закричал, раздражаясь всё более и более, Зыбата, – берегись тогда! Мой отец пользуется большим почётом, да и сам я известен князю Святославу. Я иду с добром к тебе, а ты ничего не хочешь сделать для меня. Берегись! Если мне только удастся выбраться отсюда, я сумею жестоко наказать тебя. Горе тебе тогда!

Но и угрозы так же мало действовали, как и обещания. Перун был глух к мольбам Зыбаты. Вдруг его озарила совершенно внезапная мысль: «Уж не обратиться, ли к Богу христиан?»

В первое мгновение эта мысль показалась юноше совсем нелепой... «Какое дело христианскому Богу до нас, поклонников Перуна? У Него есть свои, им Он благоволит и помогает, а для нас у христианского Бога не может быть милости...» Но в то же время словно какой-то тайный голос шептал ему: «А ты всё-таки попробуй... Разве не слыхал ты, как велико милосердие христианского Бога? Он милостив ко всем, кто обращается к нему в беде. Но что же мне пообещать ему? – размышлял юноша. – Перуну я могу обещать обильные жертвы, но Бог христиан не нуждается в них».

Зыбата был в затруднении.

   – Знаю, знаю, что обещать мне христианскому Богу! – радостно воскликнул он, и, упав на колени, он поднял к небу сложив ладони, руки: так, он видел, молились христиане в Киеве своему Богу.

Несколько минут он смотрел на небо и наконец заговорил:

   – Ты, Боже, Которого я не знаю, но о Котором столько слышал, помоги мне! Все, кто верует в Тебя, говорят, что Ты добрый и помогаешь всем, кто находится в беде. Помоги же Ты, неведомый Боже, и мне! Ты знаешь, я заблудился в лесу и не могу выйти. Ты знаешь, что я умираю от жажды и не могу найти воды, чтобы утолить её. Укажи мне путь из этого леса, дай мне воды, и я прославлю Тебя! Только не обещаю я Тебе того, что стану христианином. Мой князь Святослав кланяется Перуну, а мне не идти против князя, но я всегда буду помнить Тебя и, в память о Твоей милости ко мне, постараюсь всегда быть добрым... Помоги же мне, Неведомый... Укажи мне путь, дай мне воды...

Треск сучьев заставил юношу вскочить на ноги. В то же мгновение на поляну выскочил молодой тур. Он остановился, но, увидав человека, быстро повернул назад и, наклонив голову, опять скрылся в лесной чаще. Хотя тур появился на поляне всего только на мгновение, но и этого было вполне достаточно, чтобы заметить то место, куда он скрылся...

Зыбата бросился по следам тура и, раздвинув ветви, радостно вскрикнул. Пред ним открылась широкая просека.

Теперь он нисколько не сомневался в своём спасении. Он поспешил оставить поляну и смело пошёл по просеке.

Нервное напряжение заставило его позабыть мучившую его уже столько времени жажду, но когда Зыбата стал мало-помалу успокаиваться, истома вернулась снова, и жажда стала мучить его ещё сильнее.

Наконец ноги юноши стали подкашиваться. Невыносимая усталость овладела им. Зыбата чувствовал, что дальше он идти не может и в бессилии опустился на мягкую траву.

День уже близился к концу. Солнце склонялось к западу; кое-где легли предвечерние тени. Зыбата содрогнулся невольно при мысли, что ему и эту ночь придётся провести в лесу. Одиночество казалось ему теперь невыносимым. Он начал громко кричать, не надеясь, что его кто-либо услышит, а просто для того, чтобы подбодрить себя. Причудливое эхо передавало его крики, и Зыбате казалось, что он не один в этом страшном лесу. «Неужели мне придётся погибнуть здесь? – думал юноша. – Или Бог христиан, указавший мне этот путь, покинул меня и желает меня погубить, как и наш Перун?.. Быть этого не может. Бог христиан добр и милостив... Хочу любить Его, хочу узнать Его».

III

Сколько времени прошло, Зыбата не знал. Он то впадал в забытье, то начинал, открыв глаза, изумлённо оглядываться по сторонам, не узнавая места, где он находится. Голова его горела, губы запеклись, во рту и в горле было сухо его начало лихорадить. Воображение рисовало ему всевозможные картины. То ему казалось, что он сидит с друзьями в просторной горнице дома своего отца и пьёт вкусный мёд, приготовленный его матерью, то вдруг Зыбате чудилось, будто он лежит у чистого ключа и, жадно приникнув к нему воспалёнными губами, пьёт студёную воду, пьёт – и напиться не может... Но сознание возвращалось к нему, и Зыбата опять видел пред собою ужасную действительность.

Вдруг где-то далеко раздался громовой раскат. Зыбата сразу ожил. Он спасён! И снова душа юноши наполнилась благодарностью к доброму Богу, который посылал эту грозу.

Гром ударил ближе, небо потемнело, совсем низко над лесом понеслись, как клубы густого дыма, тёмные грозовые тучи, упало несколько крупных дождевых капель. Сердце Зыбаты забилось надеждой и радостью.

Сверкнула огненной змеёй молния, и над самой головой Зыбаты загрохотал громовой раскат. Хлынул дождь. Юноша подставил сложенные ладони рук и с безумным восторгом пил накоплявшуюся в них воду. Дождь обливал его с головы до ног, но это было только приятно Зыбате. Жажда была утолена, вместе с этим возвратились силы. Дождь освежил Зыбату, вернул ему бодрость; юноша досадовал лишь на то, что не во что ему было сделать запаса воды.

Гроза промчалась так же быстро, как и налетела. Молния ещё змеилась на тёмном небе, но гром грохотал где-то уже совсем далеко. Воздух был чист и дышал ароматами леса. Зыбата ликовал. Ему так же, как и тогда, когда он нашёл тропу, казалось, что он уже спасён, и он решился, несмотря на темноту, идти дальше. Встреча со зверями его не пугала. Топор оставался при нём. Да и ночь после грозы обещала быть лунной, светлой. Зыбата пошёл. Действительно, луна, полная, ясная, скоро засияла на небе и залила своим кротким светом лес и тропинку, по которой брёл юноша. Идти было легко, налетавший то и дело ветерок приятно обдавал Зыбату своею прохладою.

Наконец тропинка упёрлась в лесную прогалину. Сначала Зыбата испугался. Ему показалось, что он опять вышел на ту же самую поляну, но он сейчас же увидел, что это совсем другое место. Прямо на против Зыбаты, на другой стороне её, виднелась маленькая избушка, ярко освещённая лунным светом. Вдруг он почувствовал, что голова его стала тяжёлой, всё тело горело, как в огне, а ноги отказывались идти. Сделав над собой невероятное усилие, юноша шагнул вперёд, его шатало из стороны в сторону.

«Не огневица ли у меня», – невольно подумал он.

Зыбата сделал ещё несколько шагов вперёд и тут же почувствовал, что далее идти не может. Он хотел крикнуть – язык отказывался повиноваться ему, он сделал ещё шаг и без чувств повалился на влажную после дождя землю.

Когда он очнулся, уже сиял день. Юноша с удивлением огляделся вокруг и увидел, что он лежит в маленькой, низенькой комнате. В поднятое окно проникали лучи солнца. Зыбата лежал на охапке свежей, душистой травы, покрытой сверху какою-то тканью. Чья-то заботливая рука укрыла его самотканым покрывалом. Он опять стал оглядывать избушку. Взор его остановился невольно на одном углу и лёгкий вскрик сорвался с его губ.

   – Здесь христиане! – воскликнул юноша и приподнялся, вглядываясь в угол.

Там висел образ, какой он уже не раз видел в Киеве в христианских семьях.

Зыбате захотелось встать, но слабость была так велика, что, едва сделав движение, он опять упал на своё мягкое ложе.

Зыбата закрыл глаза, а когда он снова открыл их, то увидал около себя седого, согбенного старца с длинной, ниспадавшей на грудь седой бородой.

   – Кто ты? – прошептал юноша.

   – Лежи спокойно, сын мой, – последовал кроткий ответ, – не бойся ничего. Самое худшее ты перенёс. Недуг не уничтожил тебя, и ты будешь здоров.

   – Это ты спас меня?

Старец грустно улыбнулся и покачал головой.

   – Нет!

   – Как нет? Как же я очутился здесь?

   – Бог тебя привёл сюда к моей хижине. Он тебя и спас.

   – Бог? Какой Бог? Бог христиан?

   – Да, Он, Всемогущий, Всезнающий, Всевидящий, Всемилостивый.

«Да, да, старец прав, – пронеслось у него в голове, – Бог христиан привёл меня сюда. Пойди я другою дорогою, я погиб бы. Верно, этот старик – жрец христианского Бога!»

Он внимательно принялся разглядывать старика и чем дольше смотрел он на него, тем более убеждался в том, что он где-то уже раньше видел его.

Однако спросить прямо старца об этом Зыбата не решался.

   – Неужели же я проспал целую ночь? – спросил он.

Старик улыбнулся.

   – И даже не одну, сын мой! – ответил он.

   – Как не одну? Ведь я пришёл сюда вчера!

   – Нет, не вчера, три раза уже Всходило солнце после того, как я нашёл тебя.

   – Прошло три дня! Быть не может! Я болен?

   – Да.

   – Огневица?

   – Могла бы быть, но, благодарение Небесному Отцу, этого не случилось. Настой целебных трав помог тебе избыть недуг. Но успокойся, попытайся уснуть, и Господь дарует тебе выздоровление.

Старик поднялся с ложа Зыбаты, на которое он присел в ногах больного, в начале их разговора.

   – Постой, отец, – остановил его юноша, – скажи, скоро я буду здоров?

   – Недуг, смерть, выздоровление – всё это в воле Господа. Молись, если можешь, и жди помощи.

Он направился было к выходу, но Зыбата опять остановил его.

   – Я тебя где-то видел, отец!

   – Быть может. Но тебе нельзя так утомляться, – остановил его старик, – засни!

   – Ты не хочешь сказать мне... Скажи по крайней мере, как зовут тебя.

Старик остановился и пристально поглядел на приподнявшегося на локтях юношу.

   – Теперь, по милости Божией, меня зовут Андреем, – ответил он.

   – Теперь, а прежде звали иначе?

   – Да... Но спи, сын мой, Сон необходим тебе. – И Андрей поспешил выйти из избы.

Зыбата откинулся на своё ложе. Веки его смыкались, но в то же время Зыбата чувствовал, что заснуть он не может. Странная, приятная нега овладела им. Думалось как-то особенно легко. «Да, да, прав этот старик христианин, – размышлял Зыбата, – но всё-таки странный этот Бог у христиан. Я не веровал в него, поклонялся грозному нашему Перуну, боялся Чернобога, любил весёлого Леля, а Бога христиан знать не хотел, и вот, когда я попал в беду, никто из моих богов не захотел мне помочь, а помог Тот, Который мне был чужим. Теперь я буду всегда чтить его. От своих богов я не могу отказаться. Им поклоняется князь Святослав и весь народ славянский, но я и Бога христиан буду чтить наравне с ними и даже больше их. Только нужно непременно узнать у старика Андрея, что это за Бог и как поклоняться мне ему».

Потом ему припомнились разговоры, которые он слышал среди дружинников. Говорили, что теперь Святослав возвращается в свой стольный город лишь с тем, чтобы передать управление Русью своим сыновьям, над которыми он решил поставить свою мудрую мать. Говорили, что после этого князь уйдёт на Дунай, завоюет всё Болгарское царство, утвердится в нём, и, таким образом, Русь станет соседом богатой Византии. «Неужели же я не попаду в этот поход? – с некоторою горечью подумал Зыбата. – Горе мне, если княжеские дружины уйдут без меня!»

Долгие думы утомили юношу, и он заснул. Когда же он проснулся и открыл глаза, то увидал, что приютивший его старик стоит на коленях пред образом и при свете лучины молится, глядя в какой-то свиток, испещрённый непонятными Зыбате знаками.

Юноша не подал вида, что он не спит. Он с любопытством смотрел на молящегося старца и стал вслушиваться в тихий его шёпот. Сначала он не мог понять, что он такое шепчет. Слова были ему совершенно незнакомыми. Потом, вслушавшись, Зыбата сообразил, что старик произносит слова на том же наречии, на каком говорят часто наезжавшие в Киев византийские торговцы, но удивлению его не было границ, когда Андрей, отложив в сторону свиток, стал произносить на родном наречии удивлявшие Зыбату просьбы к своему Богу.

Старец молился о даровании долголетия княгине Елене-Ольге, о просветлении великим светом христианской истины князя Святослава, а вместе с ним и всей Руси. Но ещё более удивился Зыбата, когда услыхал, что молившийся упомянул его отца, Прастена, а потом самого Зыбату в своей молитве и просил у своего Бога им, поклонявшимся Перуну, даровать скорое выздоровление, а отцу ниспослание милостей и просветления.

Вне себя от изумления Зыбата приподнялся на своём ложе.

– Отец, отец, – воскликнул он, – ты молишь своего Бога обо мне и о моём отце?

Старец Андрей остановился, поднялся с колен, перекрестился ещё раз и просто сказал:

   – Ты слышал!

   – И ты думаешь, твой Бог исполнит твою мольбу?

   – На то Его святая воля!

   – Но я не чту Его! Я кланяюсь Перуну!

   – Господь милосерден... Ты язычник, но Божие милосердие не имеет пределов.

   – И Он, твой Бог, всегда был таким?

   – Да... Всегда.

   – Отец, – попросил Зыбата, – расскажи мне про твоего Бога.

Старец подошёл к нему.

   – Не теперь... Ты недужен и не готов выслушать великие истины. Придёт ещё время.

   – Нет, я прошу тебя, – настаивал юноша.

Андрей колебался, но юноша молил его с такой искренностью, что он наконец сдался. Присев на постель, он заговорил с ним сперва о том, как Господь создал бесплотных духов и весь видимый мир. Потом он стал рассказывать ему о Христе. Он рассказал юноше, как родился Богочеловек в Вифлееме, как протекло Его раннее детство и как Он наконец начал свою великую проповедь любви и всепрощения. Зыбата слушал его, затаив дыхание. Андрей и сам увлёкся своим рассказом. Оба они и не заметили, как промелькнула ночь и забрезжил рассвет.

   – Я хочу быть христианином, слышишь, отец? Ты говорил, что для этого нужно креститься, крести меня! – воскликнул Зыбата, когда утомлённый Андрей смолк.

   – Не настало твоё время ещё, сын мой.

   – Но я люблю твоего Бога, я верую Ему!

   – И люби, и веруй, и надейся! Теперь прости меня. Наступает утро, я должен вознести хвалу Создателю моему за то, что Он ещё раз даровал мне милость свою и я вижу свет солнца и молитвою встречаю наступающий день.

Старец Андрей заботился о юноше с нежностью отца. Как часто Зыбата, придя в себя от забытья, видел устремлённый на него любовный взор старца. И тогда в душе его рождалось какое-то новое чувство. Он начинал понимать, что такое христианская любовь, всеобъемлющая, бескорыстная, самоотверженная... Он чувствовал силу этой любви. Грубое сердце растворялось в её беспредельной теплоте, очищалось её святою чистотою и само становилось способным к ней.

Часто старец присаживался около больного юноши и рассказывал Зыбате о Боге, но больше всего он говорил о крестной: смерти и страданиях Спасителя.

Наконец Зыбата оправился настолько, что мог ходить без посторонней помощи.

Теперь, как только окрепли его силы, он уже начал подумывать о том, как бы поскорее вернуться в княжескую дружину.

   – Там, верно, никто уже и не ожидает меня! – с оттенком грусти говорил он.

   – Как никто? – спросил Андрей. – А твои отец и мать?

   – И они, вероятно, отчаялись...

Старец задумался и затем сказал:

   – Так спеши вернуться к ним, ты уже здоров.

Внезапное волнение овладело Зыбатой.

   – Отец, ты был так добр ко мне, что я даже не знаю, как я расстанусь с тобой! – воскликнул он.

Андрей кротко улыбнулся.

   – Дитя моё, – тихо сказал он, – и я тебя полюбил, и ты стал дорог моему сердцу. Стар уже я и смотрю в землю. Мне будет очень тяжела разлука с тобой, но не думай, что я тебя буду удерживать. Иди! Иди к своим, а я буду молиться о тебе, да просветит тебя Господь и да рассеется окружающая тебя кромешная тьма.

Непонятное смущение овладело юношей. Рыдания подступили к горлу, и он чувствовал, что вот-вот расплачется, что не хватит сил справиться с собой. Он искренно давал себе слово возвратиться в этот приют отшельника.

Наконец настало утро, когда Зыбата должен был покинуть хижину.

Чудесное ясное утро уже наступило, сменив собой серую мглу рассвета. Отрадный холодок, предвестник скорого зноя, овевал путников, не давая усталости овладеть их членами. Отшельник и Зыбата шли не спеша. Вскоре они вышли на опушку леса, невдалеке блестел широкой лентой Днепр.

Андрей, желая сократить тяжёлые минуты прощания, слегка подтолкнул Зыбату и сказал:

   – Иди, иди! Мы уже простились! Прощай!

Вслед за этим он, круто повернувшись, быстро пошёл к лесу.

Зыбата кинулся было за ним.

   – Отец, погоди, позволь мне ещё раз обнять тебя! – кричал он.

Андрей, не останавливаясь, махнул ему на ходу рукой и скрылся в чаще кустарников, окаймлявших с этой стороны лес.

Зыбата не решался последовать за ним. Он немного постоял в нерешительной задумчивости, а потом стремглав побежал к Днепру.

Утро уже сменилось днём, солнце высоко стояло на небе. Когда Зыбата подошёл к Киеву, он заметил на противоположной стороне какое-то особенное оживление. Это прежде всего кинулось ему в глаза. У киевского берега стояли бесчисленные военные струги, снаряженные для скорого отправления в путь, несколько выше по Днепру зачалены были у берега высокие с приподнятым носом ладьи, в которых, по типу постройки, Зыбата узнал новгородские суда.

Сначала Зыбатой овладело было любопытство, но нетерпение увидать своих пересилило в нём это чувство. Вскочив в один из челноков, стоявших у берега, юноша поспешно оттолкнулся и, ловко управляя единственным веслом, поплыл через тихо катившую свои волны реку.

Чем он более приближался к противоположному берегу, тем всё громче доносились до него крики, шум, гам, стоявшие там. «Что это такое? – подумал Зыбата. – Княжеские струги в полном вооружении, новгородские ладьи. Уж не мятеж ли в Новгороде и не идёт ли князь Святослав усмирить непокорных?»