Текст книги "Варяги и Русь"

Автор книги: Александр Лавров (Красницкий)

Соавторы: Франц Добров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 42 (всего у книги 51 страниц)

Ведьма расхохоталась.

   – О, сколько после этого я горя испытала!.. И мне знакомо Предиславино, куда я попала... – Она опять не досказала.

   – С тех пор я дала клятву служить только Ладу и помогать людям своим знанием... Было время, когда по мне страдал князь Святослав, а я любила его и сделалась матерью такого же красавца, как и ты, но его отняли у меня в то время, когда князь уехал добывать себе земли. О, с тех пор я больше не лелеяла своего сына, и он воспитался у того, кто теперь лютый мой враг, кто был причиною моего несчастья...

   – Кто же был причиною твоего горя?

   – Он, Якун! – злобно ответила она.

   – Где же твой сын, Яруха? – спросил юноша, поражённый её словами.

   – Потерпи, дитятко, узнаешь, он вылитый ты, да не ты, а добрый молодец, равный нонешнему князю, Малушиному сыну... – Старуха вдруг, спохватившись, что сказала много лишнего, захохотала. – Есть и ещё один у князя, и то не мой сын, а вражий и роденька тебе: одного вы отца дети, да, вишь, молвят, не родные мне.

   – Но, я вижу, бабушка, ты знаешь, кто я, да не хочешь сказать...

   – Придёт время – скажет тебе Якун... а теперь встань и я покажу тебе твою красотку.

Руслав встал, и колдунья очертила углем вокруг него, шепча какие-то таинственные слова, от которых юноша задрожал.

   – Не бойся, – сказала она, – сейчас я возжгу жертву богу Ладу, и если ему покажется приятной жертва моя, то девушка будет твоею, а если нет, то и не надейся, брось думать о ней, как я бросила думать о сыне и думаю только о мести.

Старуха отошла в сторону, сняла свою шапочку, распустила волосы, потом вышла в сени, взяла чёрного петуха и нож, посадила кота близ жертвенника, у которого зажгла светильник, положила на уголья ветку папоротника и, когда она вспыхнула, она быстро отрубила петуху голову, приговаривая:

 
Могучий Ладо, владыко любви,
Ничтожную жертву Ярухи прими,
Средь бела дня, середь ночи тёмной
Не отрынь мольбы днесь очень скромной,
Горе ты в радость его преврати
И благодатью его освяти.
Пусть сохнет, пусть чахнет и завянет,
Пока сердце любить перестанет,
Ты, всемогущий, любовь оживи,
Девы прекрасной ему дай любви.
 

Произнося эти слова, Яруха держала петуха за ноги над чашей, так что кровь текла струёй, а затем она бросила порошок на огонь, согнулась и затаила дыхание; изба наполнилась удушливым запахом какого-то ароматического зелья, так что Руслав, не выдержав, чихнул. Вскоре он почувствовал, что колени его начали подгибаться и по телу разошлась какая-то приятная истома. Наконец он открыл глаза и среди рассеявшегося дыма над жертвенником заметил чью-то прозрачную тень; в ней он узнал ту, о которой думал.

   – Она, она! – не выдержав, воскликнул он и хотел схватить её руками, но дым вдруг рассеялся и видение исчезло.

   – Ну, видел её? – спросила Яруха глухим голосом.

   – Да, это была она.

   – Добро, – сказала колдунья. – Жертва моя пришлась по сердцу Ладу.

С этими словами она схватила кусок хлеба и, омочив его в петушиную кровь, скатала шарик, завернула в тряпочку, подала Руславу и сказала:

   – Возьми эту ладонку, и она будет руководить тобою в любви.

Руслав взял шарик, завернул в плат и положил его под сорочку, за пазуху.

   – Но я всё-таки не знаю, кто она и где живёт.

   – А ты где видел её?

   – У Почайновского берега на холме, неподалёку от могилы Аскольда.

   – Знаю, это дочь Симеона.

   – А как звать её?

   – Сам узнаешь, а живёт она в том же лесу, над глубоким оврагом.

   – Как же мне добыть её?

   – Приходи через семь дён, и я скажу, как овладеть ею, она будет твоей, а пока прощай... Певень уже давно пропел.

Колдунья вывела Руслава за дверь, где его ожидал измокший конь.

Вскочив в седло, он явился в Предиславино только на заре. Измученный и усталый, он заснул мертвецким сном.

XI

Спустя несколько дней Владимир вернулся в Киев.

Продолжительное пребывание князя в Предиславине, пиры и охоты изнурили его; ему захотелось дела, он начал подумывать о походе на хорватов, но прежде он должен был исполнить своё обещание новгородскому жрецу воздвигнуть идола. Верховный жрец Божерок, прибывший с ним из Новгорода, при каждом удобном случае настаивал на этом, говоря, что ещё недостаточно отблагодарены боги за полученный им великокняжеский стол и другие благодеяния, которыми они, боги, осыпали его.

– Возвеличь веру языческую! – настаивал верховный жрец Божерок.

Требуя от князя исполнения обещанного, Божерок хотел уничтожить христиан и поэтому исподволь влиял на Владимира.

Идол был воздвигнут под наблюдением самого князя и вновь избранных жрецов на одном из холмов киевских. Перун был высечен из векового дуба, голова вылита из серебра, а усы – из золота, а вместо глаз – вставлены дорогие камни. Кумир находился под навесом; подле него на гранитных глыбах горел неугасаемый огонь и приносились жертвы; во время их народ приходил со всех сторон для поклонения. Кроме этого истукана, Божерок поставил по берегам Днепра Волоса, Стрибога, Яра, Купал у, Леля и других божеств. Божерок был хитрый человек; он, как змея, заползал в душу Владимира и держал его в своих руках. Божерок делал предсказания судьбы многим приближённым князя, которые сбывались, благодаря его влиянию на Владимира; суеверные язычники преклонялись перед ним и смотрели на него как на божество.

Однако, несмотря на всё влияние Божерока на Владимира, князь часто задумывался на счёт веры и каждое слово Извоя старался запомнить. О том же говорили с ним и его жёны, в особенности Мария, вследствие чего вера его начала колебаться, и он только наружно исповедовал язычество, чтобы не возмутить против себя Божерока, которого народ любил не менее самого князя, и ещё потому, что ему хотелось свободы по отношению к женскому полу, так как языческая вера допускала иметь жён хоть сотни, что и было у Владимира. В селе Предиславине находилось триста, в Вышгороде триста и в Белгороде двести; всего восемьсот!

Такое раздолье нравилось Владимиру и поэтому он не торопился менять своей веры, хоть и припоминал слова своей бабки Ольги. Кроме того, ключник Вышата старался каждый день развлекать князя новыми красавицами, на которых он охотился, как на птиц: стоило ему заметить среди народа какую-нибудь девушку, она увозилась им в княжеский терем. Разумеется, были недовольные этим, в особенности христиане, в том числе и Извой, смотревший на всё это с болью.

Часто, сидя за княжеским столом, когда другие веселились, он был мрачен как ночь. Все замечали это, в особенности Владимир и Руслав, который так подружился с Извоем, что слушался его как отца.

Однажды, ранним утром, князь выехал на охоту с Извоем и Руславом и другими дружинниками; Извой был бледен и, как всегда, печален. Казалось, что его лицо никогда не озаряла улыбка. Видя его в таком грустном настроении, Владимир ласково обратился к нему:

   – Скажи ты мне, Извоюшка, почему ты всегда такой угрюмый и почему в тебе произошла такая перемена?.. Мне помнится, ты прежде был веселее... Нет ли у тебя какой кручины, гнетущей твоё сердце, али, быть может, красная девка полонила тебя?..

   – Нет, государь, сердце моё хоть и не свободно от красной девицы, но не о том кручинюсь я.

   – Скажи, Извоюшка, быть может, твоему горю можно пособить... Ты знаешь, я люблю тебя и сделаю для тебя, всё, что могу.

   – Едва ли, государь, пособишь моему горю...

   – Поведай всё же, какие думы обуревают тебя?

   – Поведать немудрено, государь; да что толку в том... Не знаю, поймёшь ли меня? – прибавил он, бросив взгляд на князя, который приветливо улыбнулся ему.

   – Попытайся рассказать, – отвечал он, – авось и пойму... Ведь ты знаешь, что голова моя не сеном набита: кое-что и я смекаю.

   – Помнишь ли, государь, первую нашу встречу? – спросил Извой.

   – Это под Новгородом-то?

   – Да, государь.

   – Как не помнить?.. Тебе я обязан возвращением Новгорода: спасибо, родной. Ну, что ж дальше-то?

   – Да вот, когда я ехал к тебе, государь, через дремучий лес, со мной повстречался седой-преседой старик, и я думал, что это дедушка лесной. Мне казалось, что это был не человек, а дух. Старик этот накормил, напоил и спать уложил, но допрежь он рассказал мне, что он знал твою бабку Ольгу и с нею в Царьград ходил, где она и он приняли греческую веру. Ах, государь, если бы ты слышал, какие прекрасные слова он говорил. Я не умею их передать, но помню, что после этого он развернул книгу и много читал из неё, и то, что он читал, так и осталось в сердце моём, и я с тех пор день и ночь думаю о том и не могу доселе понять, кто мог так умно написать эту книгу.

   – Что же в ней написано?

   – Много, много хорошего, но не умею пересказать, князь. Он говорил о христианском Боге, о том, что Он один во всём мире, что Он нас питает и что мы всем Ему обязаны, и когда он спросил меня: куда едешь, витязь, – и я ответил ему, что еду к тебе, государь, старик оживился и веще сказал: «Он будет славен и велик, как ни один князь земли русской: Он – солнце, и лучи его озарят тьму, в которой пребывает его народ».

   – Он так и сказал? – спросил князь.

   – Доподлинно запомнил я эти слова.

   – «Он будет славен и велик»! – повторял князь, задумавшись. – Дальше что? – наконец спросил он Извоя.

   – Ничего больше, князь: он только молился своему Богу, послал тебе здоровье, благоденствие и счастье.

   – Как, христианин молился за язычника! – воскликнул Владимир.

   – Да, государь, христиане считают князя священной особой, и вера их повелевает молиться даже за язычников.

Помолчав некоторое время, Владимир взглянул на Извоя испытующим взглядом.

   – Ты тоже христианин? – спросил он.

   – Да, государь, – смело отвечал Извой, – и я горжусь этим: с тех пор, как я встретил этого старца, я стал христианином и глубоко верю в его слова, хоть ещё не понимаю всего, что написано в его книге.

Они проехали несколько шагов и оказались подле старого дуба, близ которого стоял деревянный идол, а перед ним находился жертвенник, на котором дымились остатки овцы или барана. Смрад этот был неприятен князю, глаза Владимира блеснули каким-то зловещим огнём. Взглянув на жрецов, стоявших подле жертвенника, он нахмурился и хотел проехать мимо, как вдруг один из них стал приглашать его поклониться кумиру.

   – Княже, – сказал жрец громко, – поклонись тому, кому ты обязан кланяться, и принеси ему свой дар.

   – Ничего у меня нет для твоего божича, – отвечал, рассердясь, Владимир и хлестнул коня.

   – Скинь хоть кафтан, – попросил жрец, – или шапку.

   – Как же, жди... Много чести божичу, коли он станет носить княжеские шапки... Соболей не хватит. – И, плюнув от смрада, Владимир ускакал.

Зловещая улыбка исказила лицо жреца, он пробормотал:

   – О, боги! простите его!..

   – Князь, кажется, подпал под влияние этого молокососа-христианина, – произнёс другой.

   – И князь держит его при себе? – с ужасом воскликнул Божерок.

Он стремглав бросился вслед за князем, но тот запёрся у себя и весь день не выходил. Думая о том, что говорил ему Извой, он вместе с тем начал припоминать как Ольга ездила в Царьград, как затем учила его христианской вере. Вероятно, некоторые из его жён были правы, говоря, что он ходит во тьме; но он всё-таки не мог ещё решить вопроса, какая вера лучше: греческая или языческая, в которой ему так не нравились жертвоприношения, распространявшие зловоние, и нравилась свобода по отношению к женскому полу.

После этого Владимир начал появляться на жертвоприношениях гораздо реже, чем возмущал верховного жреца Божерока. Кроме жреца, и все остальные заметили эту перемену в князе и недоумевали, почему он отсутствует на торжествах; старейшины даже спрашивали о том жреца, который в ответ на это качал головою и махал рукою. При этом он всегда злобно отзывался о христианах и обещал уничтожить их. По его мнению, христиане с умыслом старались обратить князя и этим нарушить права жрецов и обрядности языческие.

XII

Поднявшись рано утром, Зоя, как обычно, помолилась на образа и пошла в лес, в котором проводила все дни. На этот раз лицо её было печально и уста бледны; она старалась разогнать свою грусть песней, но слова её замирали на её устах, и она задумывалась о том, что видела во сне. «Что бы сей сон мог значить?» – думала она. Девушка села на небольшой полянке в лесу под ветвистой липой, от которой так и тянуло медовым ароматом. Она начала перебирать, что видела прошлой ночью во сне. Она видела себя спускавшейся с крутого холма к Днепру, серебристые волны которого так ласковы и приветливы, она снимает с себя одежду и бросается в воду. И любо ей, и весело сделалось на душе, какая-то нега охватила её тело, боровшееся с волнами. Но в ту минуту, когда она хотела выйти на берег, из-за Аскольдова холма показался молодой мужчина. Она выскочила на берег, надела рубашку и хотела убежать, но он остановил её.

   – Что тебе нужно от меня, витязь? – робко спросила она.

   – Ты моя! – отвечал витязь, обнимая её мокрый стан.

Она вздрогнула от этого прикосновения, но оттолкнула его.

   – Добудь, если хочешь, чтоб я была твоею! – крикнула она и помчалась на гору, как дикая коза. Но витязь преследует её по пятам; она чувствует его горячее дыхание позади себя...

В это время к ней кто-то прикоснулся, и она проснулась: у её изголовья стоял отец.

   – Проснись, дитятко, – сказал он. – Сон твой беспокоен: сотвори молитву и успокойся.

Сидя под деревом, вспоминала Аскольдов холм и встречу с молодым витязем; в своём сне она узнала того, кого видела несколько дней тому назад.

Сидя так, задумавшись, она вдруг увидела перед собой колдунью Яруху. Сначала она испугалась, но потом, влекомая желанием узнать своё будущее, приветливо улыбнулась ей.

   – Ох, чую, чую, моё дитятко, – веще сказала колдунья, – что сердце девушки тоскует по милом дружке!.. Не обойтись красной без помощи Ярухи.

   – От вещуньи ничего не может быть скрыто, – стыдливо проговорила девушка.

Поведай мне свою грусть, а тогда погляжу, что можно сделать: ты знаешь, что Яруха умеет приворожить, отворожить, сны разгадать и болезням помочь.

   – Вот, сон мой растолкуй, Яруха... Я видела... что я видела... мысли мои путаются, и я не могу справиться с ними... – Девушка задумалась на минуту, а затем рассказала свой сон.

Старуха улыбнулась, сняла свой мешок, наполненный травами, и, порывшись в нём, вынула какой-то корешок, на который что-то пошептала, а потом передала девушке.

   – Этот корешок, – сказала она, – призовёт к тебе того, о ком льются твои слёзы. Сегодня вечером поди на Угорьский берег и там ты увидишь своего желанного, но помни, что если ты убежишь от него, то уж никогда больше не увидишь. Смотри... Как только увидишь его, сама иди к нему навстречу и хватай за полы кафтана, и он будет твой навсегда.

   – Мне боязно, Яруха, – сказала красавица, – не оборотень ли он?

   – Ха, ха, ха!.. – зловеще расхохоталась колдунья. – Уж коли боязно, так вот тебе ещё корешок: скушай его, и робость твою как рукой снимет... Я знаю, что этот молодец уже затосковал по тебе и, смотри, ровно в полночь сам явится к тебе.

Сказав это, Яруха скрылась, оставив молодую девушку в раздумье с корешками в руках. Вдруг послышался голос отца.

   – Зоюшка, Зоя! – окликнул он, – поди, моя радость, в дом: Господь гостей желанных прислал.

Девушка, спрятав корешки за пазуху, побежала к отцу.

   – Какие гости, отец? – спросила она, подбежав к тому месту, где стоял старик.

   – Пойдём, и ты увидишь... – улыбнувшись, сказал отец.

Молодая девушка с отцом подошли к лачужке над оврагом, у которой сидело несколько человек: Извой, Ероха, Стемид, Светлана и Оксана.

Девушки приветливо поклонились Зое, поклонились и мужчины, кроме угрюмого Ерохи, который вместо поклона сказал:

   – Ты, краличка, топчешь заповедные луга княжеские, пригибаешь деревца стоеросовые в лесах да купаешься в студёной водице Днепра, словно русалка в русалкин день, а дедушку Epoxy, небось, не заприметила; стар я стал и своих красных невест, поди, выходил да выхолил, а вот младого витязя, как тут увидала бы.

Зоя зарумянилась, словно маков цвет, и ответила старику:

   – Не подобает христианам водить дружбы с язычниками: так отец мой наставлял меня...

   – А чтоб поваднее было нам дружбу водить, – сказала Светлана, – мы тоже хотим быть христианками, как и наши суженые.

При этих словах Зоя вспыхнула и посмотрела на молодых людей, которые держали своих невест за руки, и ей вспомнился витязь, которого она с первого взгляда полюбила, но ещё не знала, кто он.

   – Исполать вам, подружки милые, и да осенит ваш ум Всевышний Господь, которому веруем мы...

   – Спасибо на добром слове, – отозвались Извой и Стемид, – с помощью твоего отца и благословением отца Феодора в нашем стаде прибудет овец...

Пока между молодыми людьми происходил этот разговор, старый Симеон с иереем Феодором к чему-то готовились в избушке. Несмотря на то, что был день, в избе горели, на дубовом столе, две восковые свечи и перед образом, в углу, – третья; стол был застлан белой пеленой, а на нём лежали две толстые книги.

Наконец старик Симеон вышел на двор и, обращаясь к гостям, сказал:

   – Благодать Господня ожидает вас в моей бедной изобке, а отец Феодор с крестом святым благословит желающих света.

Извой и Стемид повели своих невест в избу; за ними вошла Зоя, а за нею старик Ероха. Все сели у стола: старика посадили между дочерьми, а молодые люди стали позади женщин, Зоя встала в сторонке, а Симеон рядом с Феодором, как духовный человек.

Отец Феодор осенил их крестом; христиане перекрестились, а некрещёные были спрошены, по своей ли воле они желают примкнуть к христианскому стаду, или по навету других.

   – По своей воле и по любви к нашим суженым, – отвечали девушки, покраснев.

   – Ну а я поневоле, – отвечал старик, – да не подобает мне одному оставаться в язычестве, коли дочери обретают христианство... И да падёт на них одних беда, если боги рассердятся и призовут их ответ держать.

   – Ваши боги, – сказал Феодор, – бессловесны и сами нуждаются в защите... Придёт время, их низвергнет всемогущая рука истинного Бога.

Он осенил их крестом и начал знакомить с таинствами христианской веры и догматами православной церкви, наконец, учить их «Верую» и «Отче наш»; они повторяли за ним, как и все предстоявшие, вслух. Прочитав несколько раз молитвы, Феодор раскрыл одну из книг и начал читать ветхий и новый завет, знакомить с жизнью Спасителя, Его мучениями и чудесами. Затем прочёл несколько текстов из Евангелия. Затем читали по очереди Симеон и Зоя. Когда Зоя начала читать книгу, девушки удивились: они не ожидали, чтобы женщина умела читать.

   – О, дорогая, родная ты наша, – воскликнули они, – будь нашей сестрою, учи нас, тёмных, уму-разуму и просвещай нашу темноту, дабы мы были достойны во всём наших суженых!

   – Отныне и я буду считать вас моими сёстрами, вы изъявили желание быть христианками, а все христиане – братья и сёстры по Христу.

И они облобызались трижды. Даже угрюмый старик Ероха и тот повеселел.

   – Верю, – сказал старик, – и отныне я стану христианин и свято буду соблюдать их закон, как соблюдал его в язычестве.

   – Когда же назначим святое крещение? – спросил Стемид.

   – Надо погодить, сын мой, – отвечал Феодор, – пока немного поутихнет. Вишь, Божерок точит зубы на всех. Пребывайте с нашим благословением и по мере возможности старайтесь сохранить святость учения Христа, чтоб не раздражать идольников, а там время покажет, когда что можно будет сделать. Узнают, что вы христиане, нам худо будет, а вам ещё хуже. Я благословляю вас, – и он осенил всех крестом, – приходите чаще слушать учение, чтобы до крещения укрепиться в вере.

Симеон тоже благословил предстоявших и облобызал их по христианскому обычаю.

После этого Зоя с помощью названых своих сестёр начала приготовлять праздничный стол для угощения. На столе появились хлеб, сотовый мёд, сушёные фрукты, молоко, и, когда всё было готово, хозяин и его дочь, поклонившись до земли гостям, пригласили их отведать хлеба-соли. Но едва они сели за стол, как раздался лошадиный топот. Все вскочили, потушили свечи и лампадку и вышли встречать нежданного гостя. Хозяин первым вышел из избы и увидел княжеского ключника Вышату с двумя другими всадниками. За хозяином вышли и все остальные и поклонились боярину.

   – Мир честной компании, – сказал он насмешливо. – И ты здесь, сокол ясный, Извоюшка... Аль на пир я попал незваный... Ну, исполать вам, други любезные...

   – Милости просим отведать нашей хлеба-соли, – отвечал, кланяясь, хозяин, на лице которого не было ни кровинки.

   – Не в пору, кажись, я приехал сказал Вышата, видя, что все как будто недовольны и взволнованны.

   – Добрый гость всегда в пору, – отвечал за хозяина Феодор, – но коль скоро ты приехал с такими же намерениями, с какими ездишь всегда, где есть красные девушки, то у них есть суженые...

   – Не моя воля в том, а княжеская, – отвечал Вышата, – и коль повелит государь, то и мужи не спасут, а не токмо что суженые... Не на свадебный ли пир я попал к вам?

   – Да, ты прав, Вышата, – смело отвечал Извой. – Сегодня мы пируем наш сговор, и вот наши невесты.

   – Совет да любовь вам, – с иронией сказал он. – Да то странно лишь, что ты, Извоюшка, сговариваешься в лесу и хочешь жениться не на боярышне красной, а на девушке простой, а, чай, многие боярышни пошли бы за тебя.

   – Не надо нам боярышен... – проговорил Извой. – Мы любим, как подобает любить зрячим свет Божий, не похищаем чужих жён и не заставляем мужей умываться слезами... Не обессудь на слове...

   – Э, да ты, парень, с острым язычком... Не за то ли тебя и любит князь Владимир...

   – Дело княжеское, за что он любит меня, а Вышате, его холопу, не след говорить о том, – вспыхнул Извой.

   – Ну, не гневайся, Извой, – сказал Вышата мягко, зная, что княжеский любимец имеет больше почёта, чем он, несмотря на все его старания угодить князю. – Лучше выпьем чару вина да помиримся...

   – Не обессудь, родимый, – отозвался хозяин. – Чары вина не найдётся у бедняков, а вот медку да бражки милости просим отведать.

Все вошли в избу и сели за стол. Вышата был весел и много шутил и всё посматривал на Оксану и Зою. Но недолго он посидел за столом.

Начинало уже смеркаться, когда Вышата, бросив последний взгляд на красавиц, которым как бы говорил, что не миновать им его рук, оставил избу Симеона и уехал с ожидавшими его на дворе двумя гриднями.

Как только они скрылись из вида, Феодор сказал:

   – Не мешает подальше спрятать наших невест... Не равен час этот ключник доберётся до них.

   – Не добрался до них, когда они были девушками, теперь не добраться и подавно, – отвечали молодые люди. – Спасибо вам, отцы святые, за то, что вы хоть немного просветили нас и дали прозреть свет незрячим.

И все поклонились старцам, вышли из избы и пошли каждый своей дорогою: Извой пошёл к Ерохе, так как ему некуда было идти в этот вечер, а Стемид – в свою рыбачью избушку, находившуюся на берегу Днепра, где жили его родные.

Прощаясь с девушками, Зоя поцеловалась с ними и сказала:

   – Теперь я ваша старшая сестра: любите и жалуйте меня, а я люблю вас.

Старик Феодор тоже ушёл к себе, на окраину Киева, где жил со своим сыном, отроком Иоанном, а Симеон и Зоя начали молиться, чтоб затем предаться сну. Вскоре всё смолкло и воцарилась тишина. Зое не спалось: она встала и тихонько вышла за дверь. Луна ярко светила, так что видны были каждый кустик, каждая былиночка. Она вся, волнуясь, дрожала перед предстоящим свиданием.

Она вспомнила, что Яруха дала ей какой-то корешок. Вынув его из-за пазухи, она дожевала его, но робость её от этого не прошла, тогда она осенила себя крестным знамением и направилась к холму.

Наконец она достигла его вершины, на которой одиноко стояла липа; став под нею, она затаила дыхание и стала осматриваться вокруг. Вдруг вдали что-то зашумело и кто-то показался на опушке; девушка хотела было бежать, думая, что это привидение, но вдруг послышался голос:

   – О, не убегай от меня.

   – Кто ты? – тихо спросила она. – Человек или призрак?..

   – Как видишь, человек, – отвечал Руслав, – и ты не бойся того, кто любит тебя всем сердцем...

Девушка молча смотрела на него и не переставала дрожать.

   – Если ты тот, которого я видела на этом же месте назад несколько дней, то я верю, что ты человек.

   – Да, я тот самый, которого ты видела и о котором тебе говорила Яруха... Вот, если не веришь, возьми это... Ты потеряла в тот раз, когда мы встретились с тобой.

Он подал ей поднятый им тогда пояс.

   – Да, это мой пояс... Я потеряла его и долго искала... – сказала Зоя.

   – Возьми... Я возвращаю тебе его.

Девушка взяла пояс и покраснела, вспомнив свой сон.

   – Спасибо тебе, витязь, – сказала она, – я вижу, ты добрый человек...

   – Ах, если бы ты знала, как я люблю тебя, то ещё скорее поверила бы, что я хороший. С той поры, как мы увидели друг друга, я каждый день приходил сюда, думая, что увижу тебя, но всё неудачно, и только благодаря Ярухе теперь я вижу тебя.

Девушка взглянула на него и, подумав, спросила:

   – Но скажи мне, кто ты и как звать тебя?

   – Я княжеский отрок, ни роду ни племени своего не знаю, а зовут меня Руславом: так князь назвал меня... А тебя как звать?

   – Все зовут меня Зоей, а отец – Надеждой.

   – Никогда не слыхивал таких хороших имён.

   – Есть ещё лучше... Сегодня я слышала, как отец Феодор и мой отец говорили, что дадут при крещении двум девушкам имена: Вера и Любовь.

   – Я не понимаю тебя, Зоя, при каком крещении?..

   – А разве ты не христианин, что не знаешь, при каком крещении даются имена?..

   – Нет, я не христианин, – отвечал юноша, – я боюсь этого адского племени нечестивых.

   – В таком случае я и говорить с тобою не стану, потому что я христианка.

   – Ты христианка!.. D, боги!.. Не может быть, чтобы христианки были так ласковы и обходительны.

   – Напротив, долг христианина быть ласковым и добрым... Только язычники злы, потому что они темны, они не знают, что такое Бог...

   – Как не знают!.. А разве не они поклоняются Перуну, Ладу, Стрибогу, Лелю и другим?

   – Это не боги, а истуканы, один Бог на небеси, и Ему лишь подобает поклоняться.

   – Слыхал я кое-что о нём, да что-то не верится... Говорят, что всё, что мы видим вокруг себя, создано Им.

   – Да, Он создал всё, и Ему следует молиться, как мы молимся дома и в нашем храме по ночам.

   – Как по ночам?.. Да ведь ночью все спят и все храмы заперты.

   – Теперь тоже ночь, но мы не спим, и в Киеве есть такой храм, который никогда не запирается.

   – Я не знаю такого храма, где он?

   – И не можешь знать, потому что ты язычник, и хоть ходишь мимо него, но думаешь, что это развалина, так как он без окон и дверей.

   – Не те ли это развалины, что подле Аскольдовой могилы?

   – Да, эти, молитва христианина будет услышана и среди развалин. Храм этот был построен княгиней Ольгой и разрушен князем Ярополком.

   – И много вас молится в этом храме?

   – Довольно, и каждый день прибывает... Много язычников обращаются... Вот и сегодня три новых последователя прибыло к нашему стаду, а скоро, говорил мой отец, прибудет весь Киев.

   – Весь Киев!.. – удивился юноша. – Но кто твой отец?

   – Мой батюшка – пчельник: у нас много пчёл и мёду, который он продаёт в Киеве.

   – Значит, это правда, что говорил мне Извой, – сказал юноша.

   – Как, ты знаешь Извоя! – воскликнула девушка. – Да ведь он только недавно ушёл от нас.

   – Он был у вас?.. Зачем? – спросил Руслав, побледнев и подумав, что он приходил к Зое.

   – Затем, зачем ходят к нам и другие.

При этом молодая девушка пытливо посмотрела на него и улыбнулась.

   – Ну, прощай, витязь, – прибавила она, – пойдём каждый своей дорогой: ты языческой, а я христианской.

   – Нет, нет, не уходи! – воскликнул Руслав. – Ты только скажи мне, зачем приходил Извой.

   – Затем приходил, чтобы учить свою невесту Светлану христианской вере и жениться на ней, – сказала она. – Чего же ты как испугался, витязь?..

   – Я не испугался, но... но думал, что он приходил затем, чтобы похитить тебя...

   – Он не ключник Вышата, который похищает невест, к тому же у христиан не в обычае похищать себе жён. Прощай, витязь.

   – О, не уходи, не уходи, Зоя!.. Дай мне сообразить, что ты сказала. Ты лучше скажи, зачем ты поклоняешься Чернобогу, которого ты хоть и называешь по-другому, но мы знаем, что он Чернобог.

   – Ваш Чернобог по-нашему Сатана, и мы презираем его, как и вашего Перуна.

   – Ах, не богохульствуй, Зоя!.. Ты не знаешь, как я люблю тебя и каждое твоё слово хулы нашим богам режет моё сердце.

   – Потому и говорю, что истуканы не боги, а Бог один во всей вселенной.

   – Поэтому если христиане ненавидят язычников, то они ненавидят и князя, ведь и он язычник.

   – Нет, они молятся о его благоденствии, и не только за него, но и за всех язычников.

   – Христиане молятся за всех язычников! – удивился Руслав. – И не жаждут ничьей погибели?

   – Нет, не жаждут и не упиваются кровью людей, как это делают язычники, принося их в жертву идолам.

   – А вы что делаете в храмах?

   – Мы молимся нашему Богу и пресвятой Деве, матери нашего Искупителя.

   – А кто был этот Искупитель?

   – Сын Божий, посланный с небес на землю, чтобы просветить ум таких же язычников, как и ты, и Он искупил их своею кровью... Если бы ты пожелал увидеть свет и познать Бога истинного, то благодать Искупителя снизошла бы на тебя и ты узнал бы, что ваши боги поддельны, как и всё, что вы признаете божеством своим.

   – О, я бы готов жизнь свою отдать, чтобы понять тебя и поверить твоим словам.

   – В таком случае приходи чрез день в полночь на это же место, и я расскажу тебе всё, а теперь уж светает и мне пора домой... Прощай.

И девушка ушла, оставив Руслава в полном недоумении.